Сын маминой подруги… о, да, меня тоже преследовало часть жизни это невероятно прекрасное существо, которое одним фактом своего существования отравляло мне эту самую жизнь так, что мало не покажется. Персонажи этой ретроспективы следующие – моя мама, её лучшая подруга тётя Лиля, божественный Вадик, и ваша покорная слуга.
Давно.
- Ket263, - говорила мама. – Вот Вадик учится на одни пятерки, радует маму, а ты…
А я училась на одни тройки, потому что, как выяснилось много позже, имела синдром Аспергера, и учение, да еще и в коллективе, было для меня пыткой. Натуральной. Маленький рост, заикание, неполная семья, и польская фамилия, которую принимали за еврейскую… долгая история, но у окружающих, по их мнению, было много резонных поводов люто ненавидеть мелкую нищую заику.
Время шло.
- А вот Вадик окончил институт с красным дипломом, и помогает маме, обеспечивает её, - слышала я очередной упрек. – Он занимается бизнесом, зарабатывает деньги! Деньги, понимаешь? А ты…
А я работала на тот момент в трех местах – две школы, и детский клуб. Как известно, доктора с учителями купаются в золоте только в песне, на деле же педагоги получали на тот момент гроши. Но – я же пошла работать в школу именно из-за того, что этого вроде бы хотела мама? Ну да, точно. Ладно, берем еще и частных учеников, тянем не три нагрузки, а больше, но снова и снова – Вадик озолотил маму, богатство, деньги, а вот ты…
Время шло.
- Вадик купил маме дачу! Рядом с их старой дачей! Чтобы он с женой и мама были рядом, но не вместе, - говорила мама. – А вот ты…
А я в тот момент пыталась построить эту самую дачу, и при этом как-то обеспечить и маму, и бабушку в параличе, и себя, и старый «жигуль» (про который я тут уже писала, кстати), и собак, и поэтому я уже ушла из школы, и стала торговать музыкальными инструментами, да еще занялась экспертизой – дело нервное и сложное, но интересное, и оплачивалось. После смерти бабушки денег стало побольше, но отношение ко мне не изменилось, особенно в свете того, что делало божество. А божество стало ездить в США, привозить оттуда горные лыжи, и толкать их тут жаждущим горных лыж. Конечно, мои доходы не дотягивали до нужного уровня, поэтому люлей мне прилетало систематически.
Иногда мне звонила тётя Лиля, и… о, ужас, она жаловалась на Вадика.
- Они даже носки не стирают, - говорила она. – Поносят пару дней, и в мусорку бросают. А еще она не готовит, вообще, приходится мне в выходные Вадюше готовить, чтобы он у меня покушал, и на неделю с собой взял к ним туда.
Божество в моих глазах несколько поблекло, но мама оставалась непоколебима. Ты всё врешь, говорила она, когда я передавала ей содержание очередного разговора с тётей Лилей. Ты просто хочешь опорочить Вадика, ты мерзавка. Вадик помогает маме, заботится, всё для неё делает, деньги, богатство, а вот ты…
Жалобы и слёзы от тёти Лили продолжались. Оказывается, никаких денег ей Вадик не давал, мало того, продукты, которые шли на готовку для его семейства, она покупала на свою пенсию. И лекарства она либо получала бесплатно, либо покупала сама – диабет и астма, это недешево. Вадик… божественный Вадик продолжал делать то, что делал раньше. Раз в пару месяцев привозил какой-то товар из загранки, и толкал его кому-то, всё остальное время он проводил либо дома, играя в танки (о, эти танки!), либо выезжая со своей супружницей погреть пузо на пляже в Турции или в Греции. Откуда деньги, спросите вы? Я тоже спросила. И в очередной беседе выяснила, что у Вадика умер папаша, Вадик продал его квартиру. И потихоньку эту квартиру кушает. Не торопясь. А до этого деньги божеству давала… правильно. Мама. Тётя Лиля, которая в сыне души не чаяла, и жаловалась и плакалась только мне, потому что признаться в том, что происходит на самом деле, она боялась даже моей маме, своей лучшей подруге. Своих же денег у божества отродясь не было. Не пользуются горные лыжи ажиотажным спросом, к тому же «бизнес» божество вело, спустя рукава, и зарабатывало на нём очень мало.
Время шло…
В один далеко не прекрасный день тёти Лили не стало – диабет взял своё. Кома, больница, смерть. Мама плакала. Я тоже плакала. Нам позвонила тёти Лилина сестра, и пригласила – и на похороны, и на девять дней, и на сорок. Тётю Лилю было жалко. Очень жалко. По сей день жалко, как может быть жалко человека, ослепленного любовью, и положившего свою жизнь на того, кто ею просто пользовался, и не более.
Но окончательно добили сорок дней.
В тесной тёти Лилиной квартире хозяйничала тётя Нина, её младшая сестра. Скромный поминальный стол, пара бутылок, несколько пожилых поминающих. И – он. Божественный Вадик, в полный рост.
- Нин, ты это, сделай-ка мне тортик «наполеон». Завтра домой мне привезешь, - отдал он распоряжение. – Только не заходи, Наташа не любит, когда посторонние заходят. Снизу позвонишь, я спущусь, и заберу. Соскучился по тортику.
- А по маме? – спросила я.
- Чего? По маме? – переспросил он. – А чего по ней скучать-то, умерла мама. Так в жизни бывает, что старые люди того, - он заржал. – Помирают. Нин, завтра жду тебя.
Глаза моей мамы в этот момент надо было видеть. Просто видеть. Но… но божество, кажется, даже тогда не померкло окончательно.
- Ты видела, какой гроб Вадик маме купил? – упрекнули меня по дороге домой.
- Нина купила, - вздохнула я. – Она же говорила про это.
- Ну… не знаю, - мама отвернулась. – Вадик молодец. Приехал на сорок дней, не забыл маму.
……………(мои размышления пропущены)
Время шло.
Уже почти четыре года нет на свете моей мамы, и хочется верить, что и она, и тётя Лиля пребывают сейчас в мире, где они молоды, здоровы, веселы, и счастливы. И некому больше упрекнуть меня в несоответствии с тем, каким должен быть благодарный ребенок. Но всё равно, нет-нет, да мелькнет в небе, высоко над моей головой, этот сизокрылый ясноокий божественный образ, этот сладкий мёд, это невероятное существо. Безупречное, совершенное, немыслимо прекрасное, осыпающее златом и серебром ликующую мать, вызывающее гордость и восторг, источающее свет, идеальное во всех своих проявлениях. Сын маминой подруги…
