"Мужчины это непорядок!" - говорили они. "Мужчины неаккуратны!" - утверждали они. Не могу не проиллюстрировать. На фото ниже два тюбика зубной пасты. На момент фото одним из них пользовался только мужчина, другим - его супруга. Попробуйте угадать, кто каким пользовался. Ответ после фото.

"Мужской" тюбик - слева, "Лечебные травы". Отдельными главами этой поэмы могли бы быть иллюстрации к подходам: "Как не убирать грязь, а потом гуглить удаление застарелых загрязнений", "Кухонная раковина и помойка - не вижу разницы", "Волосы и слив в ванной - созданы друг для друга"... но, боюсь, напьюсь, а ведь еще даже не среда... Матом писать умею, но не хочу, даже ради плюсиков.

Глава двадцать пятая. Новый брак.


За три месяца хождения на курсы я привык к многим из тех, с кем учился. Это были интересные для меня люди, хотя они и были эксцентриками, мечтателями, оторванными от действительности, иногда неадекватными. Без них мне стало не с кем общаться, кроме своей мамы. В один из выходных я предложил всем своим знакомым по курсам собраться вечером в кафе, посидеть, пообщаться. И к моему удивлению, собралось достаточно много народу, и даже пришел один из преподавателей. Было очень весело. А после этого я взялся проводить одну очень полную экзальтированную девицу, которая утверждала, что она свободный художник. С этого начались наши с ней отношения, которые дошли до совместного проживания.

Любви между мной и Екатериной Коняшкиной не было. Это была затянувшаяся дискуссия о том, почему её никто не берет замуж. Она утверждала, что во всем виноваты мужики, которые боятся ответственности, а я утверждал, что мужики тут не при чем, что все дело в ней, что с ней явно что-то не то. И чтобы понять, что с ней конкретно не то, я предложил ей пожить немного гражданским браком. Конечно, перед этим у нас было несколько романтических свиданий. Во время последнего она сильно нервничала, психовала, и я не мог понять почему. Наконец при прощании она просто сгребла меня в охапку и страстно впилась в мои губы своими. И только тогда я понял в чем дело. Потом мы нашли место, где заняться сексом, и после этого я сделал ей свое абсурдное предложение, на которое она охотно согласилась.

Для меня после общения с Верой было как-то в диковинку то, что на меня не орут во время секса, что она не устраивает истерик, не дерется. И к тому же Катя работала в магазине всякой индийской дребедени, и сама нашла съемное жилье для нашего совместного проживания. Это была небольшая комнатка с раковиной на пятом этаже дома в подворотне на улице Ктолю, как раз напротив православного храма всех святых. С крыши этого дома был виден профиль старого города. Окно нашей комнаты выходило в колодец двора и из него были видны только окна дома напротив, до которого было каких-то метров десять. В квартире был холодильник, два дивана, большой стол, двухдверный шкаф Туалет был на лестнице и там стоял нормальный унитаз, правда общий на четыре квартиры.

Помимо того, что Катя была весьма полной, вид у неё был неряшливый, какой-то совсем неухоженный. Пользоваться косметикой она совсем не умела, хотя и старательно мазала свое лицо. На её голове вместо прически было нечто кошмарное, так что мне пришлось её постричь и запретить ей красить свои губы, глаза и пудрить щеки. Как только мы начали жить вместе, с работы она уволилась, а на другую все никак не могла устроиться. За квартиру надо было платить пятьдесят лат, и еще примерно пятерку за электричество. Было еще холодно, когда мы туда переехали, потому так же приходилось покупать дрова – мешок за два лата. Денег на еду катастрофически не хватало, но она говорила, что еда – это мелочи, что главное, это любовь и согласие, так же творчество, без которого она не могла. Она целыми днями размазывала гуашь по фанере, утверждая, что создает неповторимые произведения искусства. В академии художеств она проучилась полгода и то на искусствоведа, но меня это не смущало, главное, что она не скандалила и не дралась.

Прошел месяц, потом еще один, а Катя прекратила даже попытки устроиться на работу. Целыми днями она лежала в постели, курила и начинала ныть своим писклявым голосом, когда я приходил. Она хотела квартиру с красивым видом из окна, с ванной и красивыми обоями. Наконец, она просила у меня поесть и чего-то жирненького. Иногда она психовала и уходила из дому, но быстро возвращалась, правда пьяная. Чтобы хоть на время решить свои финансовые проблемы я придумал хитроумный ход – велел Кате позвонить в курьерскую фирму, представиться моей подругой и сказать невзначай о своей работе в трудовой инспекции. Она не смотря на серьезные пробелы в образовании, хорошо говорила на латышском. И что удивительно – это сработало. Уже через пару часов мне позвонила директриса и пригласила заехать в офис за всем долгом сразу. Это было примерно двести пятьдесят лат. Катя заныла о том, что хочет праздника, но я решил тратить эти деньги постепенно и только на самое необходимое.

Часто к нам в гости заходили наши однокурсники, и мы даже записывали на кассетный диктофон наши авторские передачи. Мама Кати тоже свободный художник, как и её дочь, подрабатывала тем, что изготавливала различные сувениры. И она давала дочери возможность тоже этим подработать. Катя должна была расшивать бисером куски кожи. Конечно, вышивала она ужасно медленно и мало, вечно просила у меня помощи, и я порой на это соглашался. Пару Катиных клякс, заключенных в рамки, я продал одному из своих тогдашних коллег, деревенскому несмышленому мужику, который этим жестом хотел доказать мне, городскому, что он тоже много чего понимает в искусстве. С продуктами из деревни заходил и он к нам в гости. А один раз к нам в гости зашли даже Игорек с Покемоном. Катя видела их на фотографиях, и случайно встретила их на улице, после чего попросила их пригласить. Пришли еще несколько наших однокурсников и случилась грандиозная пьянка. Это было уже поздней весной.

Той весной из-за финансовых проблем я стал платить Вере не пятьдесят лат, а тридцать и она подала на развод и алименты. Для меня это было полной неожиданностью. Ранее я заменил номер телефона, чтобы она, напившись, мне не звонила и не трепала нервы. Просто пришла повестка в суд и мне пришлось поехать в Прейли. И Катя и моя сестра взялись меня сопровождать, тот самый деревенский коллега предложил переночевать у него, дело в том, что его деревня была совсем недалеко от Прейли. В суд я явился без адвоката, мою сестру, как свидетеля, на заседание не пустили, так как надо было заранее предупредить об этом судей. Я был в своем панковском прикиде со своей вызывающей прической, в очень агрессивном расположении духа. Суд проходил на латышском языке, но я воспользовался правом на переводчика. Однако, по ходу соблюдения различных юридических формальностей я понял, что все давно было решено заранее - ребенок остается с матерью, а мне назначают алименты в размере четверти от минимальной зарплаты. Я предоставил справки о том, что я безработный и никаких доходов у меня нет.

Понимая всю бессмысленность своих действий, я все же решил не молчать в этом сиротском суде. Для начала я спросил судью о том, могу ли я потребовать психиатрической экспертизы моей бывшей жены, но мне пригрозили штрафом за оскорбление личности. Потом я задал вопрос инспектору органов опеки, которая заявила, что в доме у Веры, вернее у её мамы есть все, что нужно ребенку, что живут они в достатке. Я спросил, откуда взялся достаток, если ни Вера, ни её мама не работают и уже давно. Наконец я заявил, что у меня есть специальность, есть стаж, и если ребенка отдадут мне, то у меня есть шансы найти приличную работу и обеспечить сыну условия жизни лучше, чем у его матери. Я много еще чего наговорил эмоционального и необдуманного, того, что было не совсем к месту. Но судья в завершении сказала, что ребенка мне доверять нельзя, потому что я слишком злобный человек, что видеть ребенка я могу в присутствии бывшей жены. Что я должен регулярно к ней приезжать и помогать по хозяйству, потому что она живет с мамой, без мужчины.

С трудом я подавил ту ярость, которая меня захлестнула, когда Вера, выходя из зала суда, торжествующе посмотрела на меня. Ей, конечно, досталось только двадцать лат в месяц, а не пятьдесят, как она требовала, но она знала много благотворительных организаций, в которые можно обратиться за помощью в виде продуктов питания, ношеной одежды, подержанной мебели, к тому же в Прейли матерям одиночкам давали бесплатно муниципальные квартиры. Как я буду приезжать к ней на выходные и ночевать у неё я даже представить был не в состоянии. Слишком свежи были в памяти те скандалы, которые она мне устраивала. Драться с ней при ребенке я больше не собирался. Оставалось только надеяться на то, что ей в конечном итоге надоест нищета, и она все-таки откажется от сына, отдаст его мне. После этого суда, совет адвоката нанять детектива и собрать на Веру компромат казался мне уже не таким абсурдным. Но откуда же было взять на это деньги, когда я еле сводил концы с концами?

В начале лета случилось ужасное – у меня на работе угнали мой велосипед. В тот день я забыл дома ключи, потому не пристегнул свое любимое чудо техники. Конечно, после работы курьером зимой, он был в очень плохом состоянии, ему нужен был ремонт за немалые деньги, но все равно стоил он достаточно дорого, и мне его было очень жаль. Пришлось купить новый велосипед в лизинг за сто восемьдесят лат. Хоть он и был достаточно дешевый, но рама была алюминиевая, и все остальное достаточно приличное, так что год я на нем ничего не менял, кроме ходовой цепи и тормозных колодок.

На новом велосипеде я решил совершить путешествие в Зилупе, заехать в гости к Наполеоновичу. Во время праздника Лиго как раз было пять выходных дней. Моя сестра Ксения тоже купила велосипед, и тоже захотела поехать посмотреть на границу с Россией, познакомиться с необычным человеком. Когда я сказал об этом Кате, она тоже захотела поехать во что бы то ни стало. Она взяла на время кошмарный старый велосипед у своего дяди, который был фактически без тормозов, но ехать на нем было так трудно, что эти тормоза едва ли нужны были ему. У нас были ужасные спальные мешки из супермаркета, как и коврики. Моя маленькая палатка не была рассчитана на троих, она была однослойная из непромокаемого материала и потому потела. Специальных сумок для велотуризма у меня не было, потому вещи у нас были в заплечных рюкзаках. Рюкзак увеличивал давление на седалище, а седалище – это первое, что устает во время дальних поездок на велосипеде.

Выехали мы из Риги вечером после рабочего дня, доехали до Саласпилса, попали под дождь и были вынуждены там заночевать. Утром Катя упрямо не хотела вставать, но я просто вытряхнул её из спального мешка, сложил палатку, сунул ей под нос котелок с овсянкой с сухофруктами и орехами. Погода выдалась хорошая, но особенно разогнаться из-за Кати мы не могли, и тогда я поменялся с ней велосипедами. Дело пошло немного лучше, но все-равно двигались мы достаточно медленно. Поздно вечером мы миновали город Кокнесе, проехав меньше ста км. На следующий день обещали сильный южный ветер, потому надо было по ночи добраться до Екабпилса пока ветра не было. Но Катя взвыла, что она устала, что она больше не может ехать, что она ненавидит велосипед, что хочет умереть. В общем, пришлось заночевать в не очень уютном месте, где не было воды для ужина и завтрака. Пришлось Ксении идти на ближайший хутор за водой, пока я ставил палатку.

За ужином Катя вспомнила о том, что эта ночь праздничная, заныла о том, что она хочет шашлычка с водочкой, что хочет веселья, предложила развести костер, потом захотела меня отвести в лес поискать цветок папоротника и разрыдалась, когда я отказался. Утром её снова пришлось вытряхивать из спального мешка. Ехать дальше она категорически отказалась и попыталась даже запретить нам. Она хотела, чтобы мы вместе с ней сели на поезд и отправились в Ригу. Но я дал ей денег на билет на поезд, и мы с Ксенией уехали, не оглядываясь. Ехать до Екабпилса против ветра было очень тяжело, на это у нас ушло полдня, когда повернули на Резекне ехать стало намного легче, ветер уже дул в бок, да и вдоль дороги в основном был густой лес.

Латгальская глубинка поражала своей запущенностью – брошенные избы, заросшие кустарником поля, неприбранные сельские магазины с бедным ассортиментом. Лишь в ночи мы добрались до Резекне. И только вечером на следующий день, наконец въехали в Зилупе. Я решил сделать Наполеоновичу сюрприз, не написал ему письма с предупреждением о визите, дозвониться до него было почему-то нельзя. Однако случилось то, чего я не ожидал. Дверь нам отворил вроде и Наполеонович, но лицо его было очень сильно деформировано, на лбу была глубокая вмятина размером с кулак. Узнать его было трудно. А когда мы зашли и сели с ним ужинать, до меня быстро дошло, что повреждено у него не только лицо, но и рассудок. Я много раз повторял ему, что Ксения моя сестра, а он все равно называл её моей новой женой. А в один момент он вообще забыл кто я. В квартире был ужасный беспорядок. У него поселилась кошка, за которой он не убирал. На следующий день приехал его давний друг, с которым я был знаком заочно. Он, как и я, ничего не знал о том, что случилось с Юркой. Вместе мы попытались его расспросить об этом, но тот ничего внятного нам не ответил. Вроде бы ездил в какой-то санаторий, и там упал с лестницы.

Дальнейшее общение с Наполеоновичем только подтверждало то, что он практически ничего не помнит и тем паче не может запомнить того, что случилось только что. У меня было такое ощущение, что мой друг давно умер, а передо мной находится только его покореженное тело, которое почему-то функционирует. Ксения сказала, что обратно намерена поехать вечерним поездом. Я решил её проводить, а потом быстро добраться до Риги за оставшиеся свободные сутки на своем новом велосипеде. И поехал я обратно достаточно быстро, но, когда я проезжал Резекне поздним вечером, начался ливень. Я не сдавался, крутил педали в темноте, весь промокший, намереваясь добраться до Екабпилса до полуночи, но поднялся еще и сильный ветер, и я сдался, заночевал под железнодорожным мостом, чтобы палатка не намокла. Утром дождь продолжал лить, я доехал до Плявиняс и там сел на поезд, крайне недовольный собой. А дальше последовало примирение с Катей и продолжение семейной жизни.

Катя была просто виртуозом в поиске повода для своего нытья. В основном это было недоедание. Я для того, чтобы она скорее устроилась на работу, стал приносить меньше продуктов домой, и все больше ел сухомятку по дороге на работу и с работы. В результате моя подруга похудела так, что стала даже немного привлекательной. Поначалу я иногда позволял ей что-то приготовить, но после того, как она пару раз испортила последние продукты, готовил только я. Поначалу она носила стирать белье к маме, но после того, как с ней поссорилась, стирать все пришлось мне в тазу, на специальной доске. После того, как она сожгла большой кипятильник и сломала электроплитку, я запретил ей пользоваться электроприборами. Мылась она сначала тоже у мамы, потом я пару раз сводил её в баню, но ей там мыться очень не понравилось, да и накладно это было для меня, потому пришлось мне долго и упорно учить её мыться дома в тазике.

К середине лета жизнь с Катей мне начала надоедать. До меня наконец начало доходить, что она, как и Вера психически не здорова. Она, в отличии от Веры признавала это, и даже лечилась, когда жила с мамой лечилась у всяких экстрасенсов и прочих народных целителей. Один раз я стал свидетелем того, что она устроила кошмарную истерику своей маме. Посмотрев на это, я подумал о том, что ей нужна помощь не каких-то народных умельцев с их методами тыков, а профессиональных психиатров. Наконец, Катя и в отношении меня повела себя агрессивно. Она заявила, что все, кто ходят на работу являются проститутками, а так как она не проститутка работу искать она не собирается, и в то же время она потребовала у меня тортик со сливочками. И тут уже я сказал ей, что если она не в состоянии продать свои картины, не хочет продавать свою рабочую силу, то пусть идет продает свое тело, чтобы съесть свой тортик со сливочками. За это она начала меня бить ногами, а мне стало смешно, когда я увидел на её лице советского пупса свирепое выражение.

Это было последней каплей в чаше моего терпения, я быстро нейтрализовал её, собрал вещи первой необходимости и вышел за дверь с велосипедом. Она попыталась открыть дверь и побежать за мной, но я эту дверь держал. Тогда она начала эту ветхую дверь выламывать. Я резко отпустил дверь, когда она уже издала отчаянное скрипение, и побежал вниз по лестнице. Катя, споткнувшись о порог, рухнула на пол. Переночевал я ту ночь у родителей и думал с тех пор только об одном, как бы покультурнее, повежливее расстаться с ней. После работы на следующий день я вернулся на съемное жилье, как ни в чем не бывало. Жизнь вернулась в прежнюю колею, но я постоянно убеждал свою гражданскую жену в том, что для семейной жизни я не гожусь, что лучше ей найти мне замену. Она не соглашалась, клялась в любви, а потом опять ныла и клянчила, словно маленький ребенок, всякие тортики, новые наряды, мольберт и кисточки.

Она умоляла меня пойти в церковь и покреститься или хотя бы помолиться вместе с ней дома. Её мечтой было поехать со мной в Латгалию, какому-то мятежному попу, которого чуть ли не от церкви отлучили за его слишком вольное трактование библии. Она часто угрожала мне тем, что расскажет моим родителям о том, что я не хожу в церковь. Поверить в то, что мои родители и их родители тоже никогда не ходили в церковь, она была не в состоянии. Порой моя подруга выставляла мне счета за то, что она не только молится за меня богу, но и медитирует одновременно, так же занимается сновидением, описанным у Кастанеды. Сначала все это казалось мне забавным, но через полгода совместной жизни я стал отдавать отчет в том, что это не чудачества, а симптомы серьезной болезни, которую надо лечить.

Наконец я придумал, как расстаться с Коняшкиной! Я просто заявил, что у меня нет больше денег платить за квартиру. Сначала она объявила, что обязательно достанет деньги, что идет немедленно устраиваться на работу, но её попытка начать работать в рыбном магазине закончилась тем, что она, получив какие-то деньги за день работы, купила ни них два баллона очень крепкого и дешевого пива, выпила их и пьяная устроила мне скандал. Меня её неудачи в поисках работы только радовали. Я сказал хозяевам о том, что мы живем еще месяц, а потом съезжаем. Иногда она пускала слезу по поводу того, что нам предстоит далее жить в разных местах, иногда молила меня найти другую, более денежную работу, чтобы снять квартиру со всеми удобствами, а иногда и радовалась тому, что вернется к маме, где есть ванна, где из окна видны не только окна дома напротив с маргиналами в них.

Наконец я перевез все свои вещи со съемной квартиры домой. И казалось бы, на этом должен был закончиться мой роман с Катей, но она еще долго трезвонила мне по телефону, угрожала разбить окна в квартире, если я не буду с ней встречаться. Она исполнила свою давнюю угрозу – рассказала моей маме о том, что я не ходил в церковь. Мама на это только рассмеялась, и рассказала ей, что у нас в семье никто в церковь никогда не ходил и крещен не был. Тогда она открыла маме еще одну мою тайну – рассказала, что я давно употребляю наркотики, продал музыкальный центр и живу в притоне. Я в это время жил с родителями, и в тот момент находился в комнате, читал книгу и слушал свой музыкальный центр.

После этого она прислала мне на телефон сообщение о том, что у неё есть очень важная для меня новость. Я согласился с ней встретиться, чтобы узнать эту важную новость, уже догадываясь о том, что она мне хочет сказать. Я даже детально продумал то, что скажу ей в ответ на эту новость. Конечно, она сказала мне о том, что беременна. На этот случай я приготовил для неё двадцать пять лат, чтобы она как бы сделала аборт. Но эти деньги давать ей даже не пришлось. Когда она услышала, что я принимаю российское гражданство и уезжаю к родственникам в Читу, она перестала предъявлять ко мне претензии и как бы забыла о своем положении. А я еще напомнил ей о том, сколько она мне должна за квартиру, ведь она клялась, что за жилье мы будем платить пополам. Таким образом я сохранил свои двадцать пять лат.

Глава шестая. Совместная жизнь.


В тот момент своей жизни я читал Мопассана, и меня будоражило повествование о любовных похождениях его героев. Наконец, меня тяготила моя невинность, мне не терпелось с ней расстаться, и расстаться по любви, романтично и в то же время, чтобы все было прилично. Порой мне хотелось, чтобы мои родители нашли мне невесту. Но мои родители считали, что это я должен сделать самостоятельно и вообще, что рано мне еще об этом думать, ведь сначала надо обзавестись своим жильем. Точно и не припомню как, но я пришел к мысли о том, что всего, и жилья нужно добиваться вместе, а не принимать жену в дом на все готовое. В сущности, это умозаключение было всего лишь оправданием моей спешки на гормональном уровне.

Переписка с Верой продолжалась. Про Покемона в ней уже давно речи не было, я упомянул раз о том, что он меня гнусно обманул, а она ничего о нем не спрашивала, их чего я сделал вывод о том, что он ей неинтересен. Все другие мои переписки были по разным причинам прекращены, новые я не начинал, разуверившись в том, что по газетному объявлению можно найти подходящую для женитьбы женщину. В общем в одном из писем я предложил Вере выйти за меня замуж. Письмо это было очень похоже на письмо из романа Мопассана – напыщенное, накрахмаленное с претензией на изысканность. С нетерпением ждал я ответа, и он пришел, но в нем не было ни слова о моем предложении, будто она и не получала моего последнего письма. У меня из-за этого началась тихая истерика. Это был сильный удар по моей самооценке – мне отказывала девушка, находящаяся в безвыходном и бесперспективном положении, практически голодающая, одетая в обноски. Неужели, подумалось мне, я так уж страшен и отвратителен? Лишенный способности рассуждать, я дождался субботы отправился на автовокзал и купил билет до Прейли.

Да, я поехал в гости без приглашения, с пустыми руками, без цветов, толком и не зная, что сказать при встрече. Четыре часа в автобусе я провел, плескаясь в невнятных грезах, представляя себе обстановку в доме, который построю, Веру в образе милой хозяйки и даже наших детей, которых непременно должно было народиться много. Выйдя из автобуса, я оглядел неприметный городок под серым осенним небом, закурил свою трубку и пошел искать нужную мне улицу. Местные жители оказались добрыми и отзывчивыми, и буквально довели меня до дома Веры. Вполне опрятная кирпичная многоквартирная двухэтажка навела меня на мысль о том, что не зря она мне фактически отказала, что живет она не так уж и плохо, не в каких-то трущобах. Перед тем, как постучать в дверь квартиры я подумал о том, не вернуться ли мне в Ригу сейчас, не забросить ли эту переписку, не продолжить ли спокойно копить деньги на чертов домик, но посчитал это трусостью и решительно заколотил по хлипкой двери.

- Ты? – в дверях стояла она с метлой в руках. – А я тут подметаю. Но ты проходи, если хочешь…

Подметает, отметил я, как это мило, правы были мужики из депо, говорившие, что эти девицы из провинции домовитые, хозяйственные, аккуратные, не то, что эти столичные штучки, они в горящую избу не просто войдут, но и полы там помоют, как раз это мне и нужно! И тут оперативно вмешалась её мама, сразу назвав меня зятьком, она, взяв меня под руку, завела в комнату, представила своему гражданскому мужу Семен Семенычу, ликвидатору чернобыльской АЭС, вечно плохо себя чувствовавшему после своего подвига, лечившемуся алкоголем. Впрочем. Потом я был отведен в верину комнату и усажен там на кушетку.

- Сейчас я поесть что-то приготовлю, а вы тут посидите, поговорите о своем!

- Ты куртку свою раздень хотя бы, - глядя в пол пробурчала Вера присев на край кушетки.

Я снял куртку и шапку, плюхнулся на кушетку с показной смелостью, но тут повисла тягучая пауза, которую я, отличавшийся в том возрасте непомерной болтливостью был не в силах разорвать. Когда молчать стало совсем невыносимо, а за закрытой дверью послышался приглушенный шепот её мамы и отчима, я таки выдавил из себя что-то о погоде в Риге и погоде в Прейли, но это обстановки не разрядило. Я прошелся по комнате взглядом, отметил убогость обстановки. Даже обоев на стенах не было, где-то они были обмазаны одной краской, где-то другой, где-то Вера несколько раз вывела свое имя большими буквами. Две узкие кушетки, широченный старинный шкаф, тумбочка с черно-белым телевизором, допотопная хлипкая этажерка с ажурными салфетками, на которой были возложены останки кассетного магнитофона.

- Не работает? – спросил я. – Это ничего! Хочешь я тебе денег дам, и ты новый себе купишь, какой понравиться.

Я вынул из бумажника двадцатку, протянул ей. Она взяла купюру, не поднимая глаз, утвердительно кивнула на мой вопрос хватит ли денег, и принялась её теребить в нервной тишине, которая снова повисла между нами. Потом её мама снова взяла инициативу в свои руки, предложив нам сходить в магазин около дома за продуктами. Я постарался купить всего побольше и подороже, чтобы доказать свою состоятельность. После трапезы, я отправился на вокзал, чтобы ехать обратно в Ригу. Меня провожала не только Вера, но и её мама, усердно уговаривая меня приехать еще раз на следующих выходных.

На следующих выходных я опять поехал в Прейли и на этот раз мы с Верой даже гуляли по огромному диковатому парку под мелким дождем, пиная ворохи опавших листьев. Я словно артист на сцене, заранее подготовленный рассказывал забавные случаи из своей жизни, декламировал короткие, чтобы не надоесть отрывки из стихов, а она молчала и смиренно все это слушала. Как-то не сразу, но я все же решил, что её молчание и опущенный взгляд – это протест против моих выступлений. Я сделал над собой усилие, и заговорил очень простыми фразами, начал задавать ей разные вопросы в надежде узнать об этой женщине – загадке хоть что-то.

- А что для тебя главное – еда, одежда, бытовая техника или ремонт в квартире?
- Главное, это отложить денег на случай кризиса. Моя мамка меня так с детства учила. Даже когда у нее были деньги, она все-равно покупала не свежий, а черствый хлеб. Хоть сколько, но всегда надо что-то сэкономить. И не только на еде, одежду лучше ношенную покупать, там очень часто хорошие вещи попадаются. Иногда на базаре что-то новое купишь, так через неделю порвется, а ношеные вещи иногда годами держаться. Да и зачем голодать и вредить здоровью, чтобы купить какую-то одежду. Техника всякая там тоже ломается. Лучше деньги отложить на черный день…

- Но если деньги на черный день уже отложены, то нужно копить их на свой дом. Я тут денег уже немного накопил, сейчас участок высматриваю для дома, чтобы и от города недалеко было, и место красивое. За свой дом не надо так много платить, как за квартиру со всеми удобствами и из него не выгонят за неуплату, если работу потеряешь. А еще там можно погреб сделать и овощи оптом закупать, так намного дешевле получается. Что-то на своем огороде выращивать, куриц и кроликов разводить можно…

Вера о моих планах ничего не говорила, а её мама хоть и одобряла их, но начала предлагать, чтобы я сейчас же забрал Веру с собой в Ригу. Я объяснял, что живу с родителями и сестрой в двухкомнатной квартире, и для Веры там просто нет места. На это она мне говорила, что поначалу можно и снять квартиру, устроить Веру на работу, и вместе уже накопить на дом и развести там куриц, кроликов и даже свиней с коровами. Она говорила мне, что с этим надо поспешить, пока невеста моя не сошла в родном городке с праведного пути, упомянула, что у неё тут пьющие нехорошие подруги, которые до добра не доведут. Намотав все это на свои рыжие усы, я, вернувшись в Ригу, начал искать съемное жилье, но неделя поиска результатов не дала. Я звонил по объявлениям в газете, но или это были очень дорогие апартаменты или же это были агентства, которые просили за свои услуги немалые деньги, и не давали никаких гарантий того, что они что-то найдут.

Через неделю Вера приехала в гости уже ко мне. На моих родителей и сестру она произвела отталкивающее впечатление. Сестра категорически заявила, что уйдет из дома, если еще раз увидит в нем эту ведьму. Мама деликатно отозвалась о ней, что она какая-то странная – в глаза не смотрит, молчит, два раза оставалась на второй год в школе, о том, что в жизни собирается делать ничего сказать не может. Меня подобные отзывы разозлили, показались мне несправедливыми.

- Как вы можете такое говорить о человеке, которого совсем не знаете!

- Мы знаем то, что не хотим знать о том, какой она человек, если она тебе так нравится, пожалуйста, живи с ней, но нас в это не впутывай. Мы не обязаны её любить. Снимай квартиру и живи с ней!

Веру я сводил в театр русской драмы, там давали прекрасный спектакль «Загадочные вариации». Я был в восторге, а вот невеста моя сказала, что ей было скучно, что двое мужиков на сцене все говорили, да говорили, а у неё из-за этого только голова разболелась. А узнав, сколько денег было потрачено на билеты, она заявила, что лучше бы сходили в кафе. И я повел её в приличное дорогое кафе в старом городе, где угостил её молочным алкогольным коктейлем и эклерами. От прогулок по городу и по лесопарку она была тоже не в восторге, гулять ей вообще не нравилось. Красоты природы и архитектуры не ласкали её душу.

Проводив её на вокзал в воскресенье вечером, я отправился к Игорьку. У него дома был телефон, так же он не работал, жил за счет жены, и потому у него была масса свободного времени. Все это позволяло ему помочь мне найти съемное жилье за небольшое вознаграждение. На автовокзале я купил для него свежий номер рекламной газеты и бутылку вина. Игорек обрадовался вину, но потребовал еще пива и согласился мне помогать за пятерку в день. На всякий случай я дал ему еще двадцать лат.

- Если в объявлениях не будет ничего подходящего, - обреченно сказал я. – Тогда иди в агентство, регистрируйся и обзванивай те номера, что они тебе дадут.

Неделя пролетела незаметно. Игорек не нашел ничего подходящего и зарегистрировался в агентстве только в четверг и пару предложенных им вариантов отверг на свое усмотрение. В общем в пятницу вечером я приехал в Прейли ни с чем. Да и дома там никого не было. Отзывчивая соседка провела меня по нескольким вертепам, в которых обитали маргинальные подруги моей невесты, сбивавшие её с пути, но там её не оказалось. Тогда мы пошли в центр городка, где была пара баров, но по пути мы встретили её маму, а когда пришли домой там была очень пьяная Вера, каждые десять минут бегавшая блевать в туалет, а он был на лестничной клетке в конце коридора. Пьяная она мне даже немного нагрубила, но я не придал этому никакого значения.

Наутро я подвергся прессингу не только со стороны её мамы, но и Семен Семеныч, как мужик мужику серьезно сказал мне, что Веру надо срочно забирать в Ригу, что она прекрасно готовит и будет мне все стирать и убирать.

- Она же мне, как родная дочка! Я за неё волнуюсь! Ты видел, что с ней вчера было? И это уже далеко не в первый раз. У тебя же отец художник, а она рисовать любит, пусть он её к себе в помощницы возьмет! Мы уже вещи ей собрали, два пакета, все только самое лучшее…

- У меня друг квартиру уже через агентство ищет, но сейчас пока еще не нашел. Может быть на следующей неделе?

Признаться честно, я и сам не помню, как получилось так, что в воскресенье вечером я шел на автобусную станцию вместе с Верой и двумя пакетами лучших вещей. Конечно, я понимал, что у меня дома нас встретят не совсем дружелюбно, а квартиру Игорек найдет неизвестно когда, но я был рад и на радостях перед самым отъездом купил литр водки в качестве калыма её маме, как она просила. Невеста с приданым за литр водки – невероятно! Теперь я был не одинок, теперь у меня есть верная подруга. Конечно, настораживали инструкции её матери, которая сказала мне, чтобы я денег ей ни в коем случае не давал и в случае неповиновения бил, но осторожно. В тот момент я был уверен в том, что уж я-то сделаю из неё человека, воспитаю, изваяю Галатею. В то же время мне было очень жаль девушку, с которой столь дурно обошлась её родная мать – отдать дочь человеку, которого едва знает, за бутылку водки, это же фактически выставила на улицу с пакетами каких-то старых шмоток. Какой ужас!

Сестра устроила тихую истерику, сказала, что уйдет из дома, если я не уберусь со своей невестой. Я уже был готов идти узнавать, сколько стоит номер в гостинице, но нам все же разрешили переночевать пару ночей. Спать в ту ночь в родном доме мне было неуютно. Очень хотелось поскорее переехать на съемную квартиру, пусть там и не будет горячей воды, пусть будет сухой сортир на лестнице. Материальные трудности и неудобства меня не пугали, я был на многое готов, только бы избежать скандалов. Утром перед работой я проводил Веру до дома подруги, которая недавно переехала в Ригу, у нее она решила переждать день.

Игорек позвонил мне на работу только под вечер, и торжественно объявил, что нашел квартиру, но в плохом районе, то есть на Московском форштадте, где он сам проживал. Дом он охарактеризовал как благородные руины, а хозяйку квартиры назвал авантюристкой, злоупотребляющей алкоголем. Залог в двадцать пять лат он ей уже выдал, расписку получил. Фактически мы уже вечером могли туда заселиться. После работы я с Верой поехал к Игорьку, который и привел нас к хозяйке квартир, продуктового магазина и бара в вековом доходном доме построенном при Сталыпине. Правда дом очень давно не ремонтировался, вероятно со времен постройки. Хихикая, Игорек по дороге сказал мне, что эта хозяйка квартир приняла его за сотрудника криминальной полиции, возможно тому виной была его темно-синяя куртка, похожая на форменную, а возможно, что и то обстоятельство, что он шлялся без дела по району в середине дня, когда обычный люд работает.

- Она сказала мне, что все про меня знает, потому что гадает на картах таро. Вот дура! А у самой мешки под глазами после пьянки, одета в какой-то халат, сразу видно, что всю ночь гудела. Но вы не разочаровывайте её! Пускай я останусь для неё ментом, зато у вас с ней точно проблем не будет. Да, кстати, продукты в этом магазине лучше не покупайте! Можно конкретно отравиться. Я там колбасу один раз купил, так еле выжил. В бар тоже ходить не рекомендую, там лёлики конкретные тусуются.

Хозяйка квартир встретила нас за прилавком магазина, провела через загаженный темный и вонючий подъезд и показала две квартиры состоящие из комнаты и кухни. В одной из них была печка, но не было газовой плиты в другой наоборот. Мы предпочли ту, в которой была газовая плита. Дров к печке все равно не полагалось, а если их и купить, то сарая для них все-равно не было. К тому же электричество можно было жечь сколько угодно счетчик был общий от четырех квартир и магазина с баром, а я мог взять из дома калорифер. Туалет был общий на пять квартир и в нем же стояла душевая кабина. Ликуя, я заплатил хозяйке семьдесят пять лат, взял пару ключей, и мы с Верой пошли на автобус, чтобы поехать ко мне домой, взять вещи и вернуться на такси в обретенное семейное гнездо.

- Вероника! – воскликнул провожавший нас Игорек. – Как тебе понравились апартаменты? Район не такой уж и плохой, от центрального рынка и вокзалов недалеко совсем…

- Дом страшной! – выдавила из себя нахмурившаяся Вера.

- Так категорично! Даже не страшный, а страшной! Но вы же не купили эту квартиру. Поживете тут пару лет, накопите денег на домик где-то за городом, о котором мечтает Эжен. Не забудьте, кстати будильник купить, а то после бурной сегодняшней ночи без него будет трудно подняться. На железнодорожном вокзале в переходах пока киоски со всяким барахлом еще работают…

Сходили мы на вокзал и купили там будильник, я не пожалел и купил за шесть лат самый лучший. Игорек сказал, что это свидетельство моего серьезного подхода к совместной жизни, а Вера сердито обвинила меня в мотовстве. Времени оставалось мало, потому я поймал такси уже на вокзале. Дома я лихорадочно хватал все, что только под руку попадалось – одеяло ваза, полка спальные мешки, матрас с кровати, туристический коврик пенка. Мама дала мне сухой паек – булки, орехи, бутерброды, чтобы мы поужинали. А еще кастрюлю, сковородку, ложки с вилками. Еще полчаса и мы уже ели на полу в комнате сидя на матрасе в нашей квартире. Чайника не было, потому чай заварили в черпаке. Вера легла спать на матрасе в одном углу комнаты, а я на коврике и в спальном мешке в противоположном углу.

Перед тем, как лечь спать, я дал Вере денег на продукты и посуду и прочие необходимые в быту вещи. Работалось мне в тот день плохо, даже перепутал размеры, пришлось платить штраф за испорченный материал. После работы отправился на центральный рынок, где накупил полные кули продуктов и всякий домашний скарб, после чего пошел к Игорьку, договариваться о помощи в покупке холодильника, дивана, стиральной машины, телевизора. Друг долго иронизировал над моим рвением в устройстве быта.

- Ты зачем бабу с периферии выписывал? – смеясь спросил он. – Она пока не работает, ничего в общий бюджет не вносит, живет на всем готовом, так пусть хотя бы подсуетиться и купит эти тазики и швабры! А ты должен после работы лежать и отдыхать, к следующему рабочему дню готовиться. Она полностью от тебя зависит, так что пусть бережет тебя, как зеница око. Чем она дома там целый день занималась, пока ты вкалывал на общее благо?

- Не знаю, - устало выдохнул я. – Я её тоже попросил на базар сходить посуду купить, ну и приготовить чего-то. Да подожди! Дело не в этом! Я пришел с тобой поговорить на счет холодильника и дивана. Их надо срочно в субботу купить. А потом еще надо перевезти от родителей шкаф разобранный и кресло.

- Стиралку ты у меня покупаешь? За пятнадцать! Только она течет немного, я её стеклотканью заделаю и тогда отдам тебе. Надо только найти, где она течет. Тогда пятерка в день и нормальное пиво в процессе работы. А телевизор я рекомендую тебе у Шурика купить. Он взял кредит под квартиру и купил себе новый телевизор и видеомагнитофон. Я думаю, что он за двадцатку тебе свою «Березку» отдаст.

Вернувшись домой, я устало опустился на единственный табурет около кухонного стола-тумбы. И Вера, как примерная жена предъявила мне чеки, сказала, что купила кастрюлю, чайник, прочую посуду и постельное белье.

- Продукты я на базаре покупала, там чеков не дают. Вот я суп приготовила…

Я снял крышку с кастрюли и увидел какую-то красную субстанцию, подумал, что борщ, налил в тарелку. И тут всплыла маленькая килька со вспоротым брюшком откуда тянулись кишки. Это жуткое зрелище побудило меня на то, чтобы поковыряться в этом супе, пред тем, как его есть. Там была нечищеная очень мелкая картошка, очень тонкая морковь, которую тоже почистить было практически невозможно и больше ничего, только вода. На столе лежала банка от просроченной кильки в томате. Я молча отодвинул тарелку подальше и отправился в магазин, над которым мы жили за пельменями. После того, как я сварил пельмени, и мы плотно поели, я спросил её о рецепте супа. Она сказала, что там помимо семенной картошки с морковью и кильки в томате был еще лук и чеснок, но в микроскопических количествах. Я попросил её больше не готовить такой суп, сказал, что завтра сам себе приготовлю что-то после работы. Завтрак я тоже стал готовить сам себе, а она или готовила себе что-то другое или доедала то, что осталось после меня.

В субботу с раннего утра, я пришел к Игорьку, и мы начали просматривать объявления и звонить, потом он предложил мне съездить в магазин подержанной мебели. В этом магазине ничего подходящего не оказалось, были либо дорогие экземпляры шикарной почти новой мебели, либо кошмарный хлам. Вернувшись к Игорьку ни с чем, мы снова начали звонить по объявлениям. Мой друг к тому времени допивал четвертый литр слабого пива, и я боялся, как бы он не отменил операцию по покупке дивана и холодильника. Эта нервозность толкнула меня на рискованный шаг – договориться о покупке и холодильника и дивана, вызвать грузовое такси и забрать сначала одно, потом другое и отвезти все это домой одним махом.

- Так, - Игорек положил трубку. – Холодильник у нас уже есть. «Саратов», среднего размера в идеальном состоянии, помытый. С женщиной говорил, латышкой, они хоть и гады, но ей я почему-то верю.

- Румыния! – воскликнул Игорек, договорившись на счет дивана. – За двадцать пять! Румынская мебель очень хорошая, правда, этому дивану двадцать лет, но этот дед говорит, что в хорошем состоянии. Будут ждать, через пару часов.

Холодильник действительно был в идеальном состоянии и начищен до блеска. А вот с диваном все было совсем плохо. Даже Игорек, который хотел, чтобы все поскорее закончилось и был совсем пьяный, сказал, что лучше отвезти холодильник домой и поискать что-то на следующий день. Пружины были провалены, один подлокотник отвалился, да и боковины были изрядно подраны кошкой. Но я знал, что Игорь на следующий день будет недееспособно лежать в коконе из одеяла и ни на что не реагировать. А жить без дивана еще одну неделю мне казалось немыслимым. Я сделал отчаянный жест рукой и головой и сказал, что берем. Но тут вмешался Игорек, он сказал, что за диван мы даем только пятнадцать или уезжаем. Далее он спустился к водителю и уговорил его тащить диван за дополнительные два лата. Спустить в машину диван помог водителю дед, который этот диван продавал. Занести же диван и холодильник уже в мою квартиру мне помогал водитель, Игорек только открывал двери и громко упрекал Веру в безучастности. Вера посмотрела на диван и легла обратно на матрас в полном разочаровании.

На следующих выходных Вера уехала в Прейли на пару дней, а я привез от родителей шкаф, кресло, секцию, наняв в помощь другого бывшего коллегу, который не напился, был непомерно серьезен и сосредоточен на работе. Виталий, как и я уволился из депо, и учился на курсах мебельщиков для безработных, получая стипендию и пособие по безработице. Он помог мне собрать шкаф, правда, вместо четырехдверного мы собрали двухдверный а из оставшихся плит сделали стол на кухню и лавку с двумя табуретами. После праведных трудов мы посидели в кухне, попили чая, поговорили о буддизме и семейной жизни.

- Нет, - задумчиво произнес Виталий. – Такая ранняя женитьба не для меня. Я планирую стать маклером, потом президентом крупной компании, и только тогда, когда у меня будет и дом, и крутая тачка, я смогу сделать какой-то шикарной барышне предложение стать моей женой…

- Да, но сколько же лет пройдет пока ты всего этого добьешься?

- Лет двадцать, а возможно и тридцать…

Глава четвертая. Переписка.


В трудах и пьянстве прошло то лето, в которое произошла встреча с ней. Я разочаровался в той фирме, в которой трудился, никаких перспектив у меня там не было, потому я принял решение вернуться в училище, закончить его и найти официальную, стабильную работу хотя бы со средней зарплатой. Я договорился с Жорой, что буду иногда приходить на работу после обеда, а в училище договорился о том, что буду приходить только изредка, чтобы сдавать зачеты. Персонал училища согласился не замечать мои «хронические прогулы». Так я совмещал работу с учебой, успевая еще и напиваться.

В состоянии алкогольного опьянения, я часто вспоминал Веру, которая угостила меня чаем с сигаретой утром. И мое воображение начало создавать образ скромной, доброй, хозяйственной девушки, которая только и ждет, чтобы явился некий смышленый, работящий парень из столицы и увез ее в большой город. Да, я придумал её внутренний мир, характер, цели, пристрастия, страхи, желания. Я создал полностью искусственный образ, прицепил к своему воспоминанию и влюбился в него. Воображение начало рисовать картины нашей счастливой совместной жизни. В голове начали рождаться планы построения благополучной ячейки общества. Появилась мысль о том, чтобы прекратить пить и курить, да начать копить деньги на дачный участок под Ригой. Правда, я не думал о том, как я снова встречусь с этой Верой. Я отложил этот шаг до того времени, когда окончу училище, устроюсь на нормальную работу и куплю земельный участок, желательно на Восточном рижском взморье.

И вот, зимой, в одну из пятниц, ко мне на работу зашел Покемон и предложил зайти в бар около завода и хорошенько напиться. Я знал, что пьянки с ним обычно очень плохо кончаются, то ограбят, то в вытрезвитель заберут, но в то время я был слишком высокомерен в той щедрости, с которой раздавал всего себя без остатка каждому встречному, кто хоть как-то мной интересовался. Я считал себя выше эгоизма самосохранения. Мне казалось в то время, что меня хватит на всех придурков, которые встречались на моем жизненном пути. В общем, я согласился пить с Покемоном не смотря, на то, что говорить с ним было не о чем, да и он вечно норовил проехаться за чужой счет, хитрил в меру своего скудоумия.

Неуклюже жестикулируя своими клешнями, Покемон вдруг заговорил о Вере, о том, что он любит её и собирается на ней жениться. Я ехидно спросил его, как он себе это представляет, зная, что воображение у него полностью отсутствует. Он пожимал плечами, выкатывал свои бездумные остекленевшие глаза, а я только задавал ему вопросы о том, как он её любит, как будет любить, как её найдет и наслаждался его смятением. Но все удовольствие мне испортила тётя Лиля, которая неожиданно ввалилась в этот бар, оставив у входа снегоуборочную лопату. Узнав нас, она села за наш стол, не дожидаясь приглашения и потребовала, а не попросила ей купить чего-то горячительного. Поплевав на кончики пальцев, Покемон принялся считать мелочь на ладони, намеренно растягивая этот процесс. Тётка нервничала, он довольно ухмылялся, чувствуя свою власть над ней. Я смеялся над ними обоими, мне хотелось писать с них картину, настолько они карикатурно выглядели. Наконец он зашаркал к стойке, нетерпеливо постучал по ней монетой, чтобы обратить на себя внимание зазевавшейся барменши и гордо попросил сотку водки и тихо прибавил, чтобы налили самой дешевой.

Водку тётка выпила залпом и принялась нюхать засаленный рукав вместо закуски. Не теряя времени, Покемон спросил, где живет её племянница. Лиля ответила, что в Прейли, но он не знал, что такое Латгалия, что такое райцентр и двести четырнадцать км от Риги, не смог он и представить, как можно ехать на автобусе четыре часа подряд. Географию он знал совсем плохо, и я не преувеличиваю. Мало того он не понимал значения множества слов, но скрывал это, делая вид, что ему все понятно. Поняв, что ездить в загадочные Прейли дорого и очень долго, как и оставаться там в гостинице, он попросил, чтобы тетка написала мне ее адрес на бумажке и дала мне.

- Я ему пиво поставлю, а он ей такое письмо напишет, что она будет моей!

Потом он поспешил уйти из того бара, и увлечь меня за собой, дабы не покупать более выпивку наглой тёте Лиле. В другом баре он купил мне дорогое пиво в бутылке, чтобы я срочно начал писать письмо на листе того блокнота, который я всегда носил с собой для того, чтобы писать в нем стихи. Там был и адрес записан. Как же плясали пьяные буквы, которые я выводил в своем блокноте в тот вечер! Письмо я утром, конечно, не отправил, но блокнот с адресом не потерял, а на выходных честно выполнил обещание, написал простенькое письмо, в котором рассказал о страсти Покемона, невзначай перечислив его немногочисленные достоинства. Почему я это сделал? Я был рад поводу познакомиться с ней поближе, и был уверен в том, что жадненький и мелочный Покемон будет отвергнут.

Хоть я и перепутал номер квартиры, письмо все же дошло до адресата, добрые соседи передали его Вере. И она даже ответила на него короткой весточкой с грамматическими ошибками в каждом слове. В то время я много переписывался по объявлениям в газете и иногда получал приличные ответы на свою писанину, иногда письма пахли духами, иногда были написаны каллиграфическим почерком со всевозможными завитушками, иногда отличались рассудительностью, иногда красотой слога, но никогда я так не радовался, как тогда, когда получил это эпистолярное недоразумение. В следующем письме я рассказал не только про Покемона, но и про себя, про свои конкретные планы окончить училище, устроиться на нормальную работу, купить участок земли и построить дом вместе с женой, которую я пока не нашел…

Я делал все, как учила бывшая жена, которая била меня по голове и орала благим матом, если я делал что-то не так. За два года я научился достаточно правдиво изображать страсть. Её было трудно обмануть, она чувствовала любую фальшь и приходила в ярость, когда понимала, что я пытаюсь её обмануть. Два года секс был для меня тяжелой и нервной работой, сражением, выступлением, чем угодно, но только не развлечением, отдыхом, удовольствием. Множество раз он переходил в драку, если я заканчивал раньше, чем она и потом приходилось начинать снова, а иначе она не давала мне спать…
То, что Катя не предъявляла претензий к моим телодвижениям, меня обрадовало, но потом насторожило. Может она долго терпит, но потом, как закатит истерику. Я подумал, что она просто издевается, когда она своим писклявым голосом заметила, что я страстный, как Казанова. Нет, это нельзя было назвать любовью, это была порнография, скучная, которую зрители обычно проматывают, думая о деньгах, которые потратили зря. Я совершал заученные движения, а они безучастно лежала и говорила глупости, которые считало уместными в подобных ситуациях. В голове проносились бессвязные воспоминания. Я работал, и ждал окончания смены. Мне страшно было спрашивать, хватит или еще. Я боялся, выдать свое бесчувствие подобным вопросом. Это продолжалось пока я не взмок и не почувствовал нестерпимую усталость, которую она приняла за удовлетворенность. 
Я встал, взял Катькины сигареты и голый вышел на балкон покурить. Дождь все еще моросил, но уже не так интенсивно. Промозглый ветер раскачивал висящий на проводах фонарь. Его желтый свет облизывал влажный асфальт. Черный узор ветвей деревьев на фоне темного серого неба. На втором этаже деревянного дома напротив электрическим светом горело окно. Был виден стол, на котором стояла пластиковая бутылка с красной этикеткой и прозрачной жидкостью внутри, кастрюля с какой-то белой кашей. За столом сидела женщина с пышной грудью, которая была обтянута халатом и упиралась в стол. Женщина плеснула в стакан из бутылки, быстро выпила и замотала головой, тряся черными кудрявыми волосами. Меня передернуло от созерцания этой картины. Я кинул окурок вниз, на вытоптанный газон и с наслаждением зашел в теплую комнату, а потом залез в нагретую постель.
И тут я почувствовал, что обманул сам себя, изображая то, чего не чувствовал. Возникло необоримое желание получить хоть какое-то удовольствие, и я снова взялся за дело. Катя мне совсем не помогала. Она была похожа на гору теста, из которого я пытался вылепить что-то живое. Она считала, что в сексе главное расслабиться, да и не только в сексе. Расслабленность была её любимым состоянием и всё бы ничего, но при этом она еще и желала головокружительных успехов. Я же убедил себя в том, что, если она так себя ведет, то это только значит, что я не могу её разбудить. Я был вместе не со злой женой, никто не орал на меня, но я уже ругал себя сам, и это побуждало меня к дальнейшим действиям.
Поспать мне в ту ночь не удалось. Лишь немного вздремнул, когда уже наступило утро, и Матвеевна прошла на кухню. Постельное белье было перепачкано, но Матвеевна наверняка знала, что случается, если в одной постели лежат люди разных полов, не имеющие презервативов, потому я не нервничал по этому поводу. При дневном свете бардак на кухне бросился мне в глаза. Кружка с чаем дрожала в моей руке, будто я был с похмелья. Матвеевна пошутила по этому поводу. Катя выглядела раздраженной и отказалась от завтрака.
-Что нам теперь делать? – спросила Катя на остановке трамвая.
-Надо найти съемную квартиру…
-Я тебя умоляю! Я сейчас безработная, а мне нужны деньги на психолога…
-Хорошо, я сам заплачу за первый месяц и задаток. У меня есть деньги. У меня есть телефон нескольких фирм, которые занимаются поиском квартир. В понедельник можешь позвонить и поездить по адресам, тебе делать все равно нечего.
Глава четвертая. Начало совместной жизни.

Стоило мне только приехать домой и завалиться на свою раскладушку, чтобы отоспаться, как позвонила Катя, и сказала, что нашла квартиру. Я, кряхтя, поднялся, оделся и пошел пешком к её дому. Потом долго сидел на подоконнике в подъезде и ждал, когда она соберется. Выглядела она жалко, сказала, что у неё нет денег на трамвайный билет, потому придется идти пешком. В район, застроенный в основном гнилыми двухэтажными домиками с сухими туалетами и печным отоплением, мы добрались на автобусе.
-Еще тот район, говорят, что на этой улице по ночам работают дешевые проститутки…
-Не очень оптимистически ты настроен, - проскулила она с постной миной. – Все-таки я не поняла, как ты нашел эту улицу.
-Я же курьер и потому у меня есть карта…
-Ненавижу карты и географию!
-А я её обожал с ранних лет и потому быстро нашел, где находится эта дурацкая квартира.
-Почему это дурацкая?
-Как только я услышал название улицы, мне стало плохо.
-Они сказали, что два месяца мы можем жить бесплатно, если сделаем ремонт.
-Его можно делать полгода, тем более после работы.
-Там уже половина сделана, осталось только на кухню обшить гипсо-картоном.
Ступени деревянной лестницы были стоптаны до основания. Резные перила были испачканы блестящей голубой краской. Серый свет едва сочился сквозь зеленоватые, давно не мытые стекла в грязных рамах выкрашенных когда-то давно в белый цвет. С узкой винтовой лестницы мы попали в коридор, в который выходили окна из квартир. Я не хотел стучаться в нужную нам дверь, чтобы не испачкать руку. В нос били миазмы клозетных ям, приправленных запахом сырости, гнили и плесени. Я стоял в нерешительности. Катя, пошмыгав носом, постучала в дверь носком своей туфли. Стук получился глухой и невнятный. Для убедительности я побарабанил по кухонному окну, находящемуся рядом с дверью и заколоченному новеньким листом фанеры. Грязная дверь отворилась вовнутрь тесной квартирки. На пороге стояли, прилично одетые, мужчина и женщина лет сорока. Сначала нам показали обшитую гипсокартоном комнату. В оконном проеме красовался стеклопакет в пластиковой раме.
-Тут нужно поклеить обои и поменять полы, - со странным акцентом деловито заговорил мужчина. – На чердаке лежит ламинат и листы ОСБ.
-Позвольте! – возмутился я. – Как я разберу старый пол, если к нему прикручен регипс?
-Ну, не знаю. Ваша супруга сказала, что у вас большой опыт в строительных работах. Придумаете что-нибудь.
-Можно положить ламинат на этот пол, но он весь шатается и скрипит.
-Его однозначно надо разбирать и выкидывать на свалку. Теперь идемте на кухню. Тут нужно поменять полы, прикрутить регипс к стенам и потолку, это окно заделать, а тут сделать перегородку и дверь…
Он показывал на унитаз, стоявший между раковиной и газовой плитой. Со стен осыпалась штукатурка, под которой были почти разложившиеся деревянные брусья.
-Надо будет вызвать газовщика, - деловито продолжила женщина. – А то от этой газовой плиты толка не будет. Еще надо ободрать краску с печки и чем-то её покрыть. Да, двери надо будет поставить новые, когда управитесь со всем, мы приедем, снимем размеры и закажем, а вы потом их установите…
-Извините, - я с умилением смотрел на унитаз и побитую ржавчиной газовую плиту. – Я не понимаю, куда выходит труба из унитаза?
-В сток от раковины.
-Вы знаете, чем это чревато?
-Как вы сказали? Я не понял последнее слово.
-Сточная труба для раковины не рассчитана на унитаз и потому будет постоянно забиваться. Я думаю, соседям это не понравится.
Выбравшись, наконец, на улицу, я с наслаждением вдохнул промозглый, но не такой затхлый, как в той квартире воздух. Снежные хлопья порхали, словно белые мухи. Лужи подернулись коркой льда. За каких-то восемь часов температура упала с плюс пяти до минус пяти. Болела голова, и хотелось спать.
-Какой ужас! – с серьезным видом вещала Катя. – Это же нарушение санитарных правил! Унитаз между кухонной плитой и раковиной, да еще и такой грязный и воду в бачок надо ковшиком наливать…
-Все это нелепо до смешного. Какой можно веселый быт устроить в этой квартире, если повесить занавеску вокруг унитаза! Да и нужна ли эта занавеска? Кто-то сидит на горшке, кто-то выливает непонравившийся суп в бачок этого горшка. А за обедом возмущенный унитаз начинает выплевывать то, что в него загрузили утром. И все это течет на новые полы, а с них на лестницу, на голову благообразным соседям. Я разбираю полы в комнате, а со стен обваливается регипс, падает и разбивается новое окошко в пластиковой раме…
-Я не понимаю, - Катя остановилась и серьезно смотрела на меня. – Ты собираешься там жить?
-А ты? – смеясь, спросил я.
Она пытливо смотрела мне в глаза, а потом вдруг взвизгнула, взяла меня за руку и потащила прочь. За моей спиной оказалась старая женщина с лицом изуродованным пьянством, одетая в живописную рванину, протягивающая ладони с распухшими суставами, просящая денег на опохмелку обнажая коричневые, гнилые зубы.
-Был бы я художником, - шутливо заговорил я. – Я бы обязательно нарисовал эту женщину во всех подробностях. Получилась бы прекрасная иллюстрация для сказки о Бабе-Яге. Мир вокруг прекрасен! И его прелесть зависит не от него, а от нашей реакции на него. Наша беда не в том, что в жизни полно дерьма, а в том, что мы почему-то расстраиваемся, когда наступаем на него. Надо научиться радоваться миазмам клозетных ям и жизнь станет приятнее. Все в наших руках! Мы не можем изменить свою судьбу, но мы выбираем, как относиться к ней. Немного самовнушения и жизнь превращается в сказку. У этой женщины не хватило сил полюбить этот гнилой город, и она начала принимать алкогольный допинг. Хряпнула разведенного спирта и вся эта гадость уже не так раздражает.
-Я не хочу рисовать всякую гадость. Она не понравиться людям. Я хочу быть востребованным и высокооплачиваемым художником, а не каким-то посмертно признанным гением. Мне нужна нормальная и прочная семья. И жить я хочу в старом городе или загородном домике.
-А что ты готова ради этого сделать? – ехидно спросил я.
-Как что? Работать, создавать шедевры…
-Просто работать мало. Чтобы иметь большие деньги, надо, как минимум создать финансовую пирамиду или что-то в этом роде. Тому, как добываются большие деньги, не учат ни в каких академиях…
-Но есть же богатые врачи!
-Чтобы стать врачом, нужно учиться до двадцати пяти лет, а потом еще долго и упорно трудиться за малые деньги и только после десяти лет есть шанс стать виртуозом своего дела и достойно жить. Это относится и к инженерам, юристам, журналистам, артистам. Мы видим только единицы из них, которые добились успеха. А сколько представителей этих профессий влачат жалкое существование? Из миллиона художников с дипломом только тысяча добивается пожизненного признания…
-Ты не можешь говорить о чем-нибудь приятном? И так тошно, а тут еще ты говоришь про всякое дерьмище!
Мы прошли пешком до её дома километров семь. Она сказала, что пол России прошла пешком, голосуя автостопом. По дороге она похвально отзываться о том, как я занимался с ней сексом, а мне почему-то было неприятно это выслушивать. Через время я понял, что она, в отличии от меня, получила удовольствие, а я только устал, был недоволен собой и ей и просто завидовал её счастью. Мне не нравились эти шаблонные фразы про Казанову, а сравнения с известными голливудскими актерами меня просто повергали в уныние и тоску.
-Я думала, - болтала она елейным тоном. – Я думала, что ты фригидный импотент и даже не надеялась на оргазм, а ты оказался просто гигантом, чемпионом.
-Только этот гигант ни хрена удовольствия не получил! – подумал я и мышцы моих челюстей напряглись. – Ни удовольствия, ни удовлетворения. Чувствую себя пустым шприцом, да и только. И меня опять начинает мучать эта мерзкая похоть. Ну почему я не могу даже обманывать себя, как это делает большинство? Почему я самодовольно не упиваюсь её похвалами и не раздуваюсь от гордости? Наверное, мне просто не нравиться быть самодовольным и гордым. Мне не нравиться почивать на лаврах, и стоять на достигнутом. Эти слова тоже скрытое самодовольство, только извращенное. Я любуюсь своей неудовлетворенностью, своим недовольством собой, своими муками. Я просто нравлюсь себе больше страдающим, нежели счастливым болваном.
-А в кафе, - продолжала Кати. – Я собиралась подсыпать тебе возбудителя в чай. Мне подруга дала пакетик и гарантировала, что подействует.
-А если бы у меня от этого возбудителя крышу сорвало. Вот куда бы мы пошли заниматься сексом?
-Не говори так! «Заниматься сексом» - это ужасно звучит.
-Ладно. Куда бы мы пошли трахаться?
-Это звучит еще хуже! Ты же писатель, ты должен употреблять изысканные выражения. Разве трудно сказать: «Заниматься любовью», «Делать любовь»…
И это она называет любовью! Нет! Это был просто одинокий и скучный секс, можно сказать онанизм вдвоем. Во время нормального секса партнеры чувствуют друг друга, а иначе это только самоудовлетворение. Каким бы чудовищем ни была моя бывшая жена, мы все таки хоть немного чувствовали друг друга. У нас и не было любви, но у нас была ненависть и желание убить друг друга, и это было чувство, какое бы оно ни было, оно все-таки было. А тут пустота, бессмысленный обмен любезностями, соблюдение приличий, скучный режим, гимнастика. Зачем я это делаю? Зачем не высказываю то, что думаю? Почему я боюсь своей искренности? Не хочу её обижать, пытаюсь быть жалостливым. Пытаюсь ей доказать, что дело не в мужиках, которые от неё убегают, а в ней самой. Это же просто зашедший далеко спор о том, кто виноват в её одиночестве…
-Ты ничего мне сказать не хочешь? – спросила она после прощального поцелуя.
Я едва не сказал ей, что ничего не хочу ей сказать, что нельзя вымогать того, что может появиться только добровольно, что неподвластно рассудку, воле и правилам приличия, что накатывает внезапно и так же внезапно проходит, что не зависит от нас.  Не надо было быть астрологом, чтобы предвидеть её реакцию на эти слова. Женщины визжат, что мужчины обманщики, но они же просто вымогают эту глупую ложь о любви и заставляют себя верить в неё. Неужели трудно просто заглянуть в свою пустую душу, и признать факт своей бесчувственности! Конечно, не радует то, что чувство не украдешь, не заработаешь, не купишь, не выпросишь, что его бесполезно ждать, о нем бесполезно молить высший разум или бога. Любовь нельзя сделать! Да она ведь даже не может допустить существование чувства и эта кучка лжи из трех слов её вполне удовлетворяет. Она знает, чего она хочет. Как же мало ей надо!
-А ты не чувствуешь этого без слов? – возопил я возмущенно. – Если ты этого не чувствуешь, то зачем это все?
Похоже, я сделал глупость.  До меня, сотня юношей говорила ей, что безумно влюблены в неё, разворачивались, брезгливо отирали губы и по дороге домой выдумывали какую-то уважительную причину, чтоб не видеть её больше. Она была сбита с толку и не знала, что ответить. Наверное, ей хотелось сказать, что я плохо выучил роль героя-любовника, которую должен был играть. Она-то свой текст хорошо знала, не жалела времени на просмотр мыльных опер. Я был просто поражен её реакцией. Она почему-то начала читать текст соблазненной девственницы.
-Получил то, что вам всем надо, и в кусты! Ты просто трус! Тебя родители не научили, держать ответственность за свои поступки? Что мне теперь делать? Все вы мужики такие.
Когда я впервые услышал это от бывшей жены я возмущался, готов был лоб расшибить, чтобы доказать ей обратное. Но потом я понял, что они бездумно пользуются этим набором фраз, сопровождая их собиранием вещей, пощечиной и уходом. Это просто, бездумно произносимая, мантра, чтобы усмирить мужика. Слушать эту байду мне было не тяжело, я к этому привык. Когда она собралась завершить номер, уйти с гордо поднятой головой, я улыбнулся и щелкнул пальцами у её носа. Сделал первое, что пришло в голову.
-Смотри мне в глаза! – это я сказал уже осознанно, зная, чем продолжу эту фразу. – Что я чувствую? Разве ты ничего не чувствуешь? Разве в моих глазах холод и пустота и нет места для любви? Там, где слова, там нет места любви. Банальные фразы только оскверняют чистоту чувств. Зачем лишний раз трепать то, что мы оба знаем? К чему выставлять напоказ, как чучело, то, что должно стоять в красном углу наших душ? Если с богом играть, как с куклой, то он рано или поздно станет простой куклой, которую будут трепать, пока из неё вата не полезет, а потом просто выкинут и забудут…
-Прости, любимый, я не поняла, что ты хотел сказать. Я чувствую, что ты меня любишь, но когда ты об этом не говоришь, мне начинает казаться, что ты… что я тебе надоела, что ты думаешь о другой…
Вот уж не понимаю тех, кто от надоевших жен бегают к таким же надоедливым любовницам. Я не говорю, что врать нехорошо, что прелюбодеяние это грех, не призываю зарабатывать плюсики в небесной канцелярии на тот случай, если вся эта канитель со страшным судом, адом и раем все-таки существует. Эти люди не нуждаются в наказаниях и осуждениях, поддаваясь своему страху, они обрекают себя на ужасную жизнь. Ходить на свидание с одной было для меня тяжким бременем, но бегать от одной к другой это уж непосильная для меня ноша. Нет, я не честный, не высокоморальный человек, я просто могу найти, чем заняться помимо свиданий, я - лентяй, и потому не боюсь остаться один, потому не обращаю внимания на общественное осуждение. Так зачем же я соврал ей про глаза полные любви? Мне было интересно, чем все это может закончиться. А если точнее, то я просто собирал ощущения и самому себе доказывал, что могу быть хорошим мужем. Все-таки я не только бывшую жену винил в том, что ничего не сложилось, я и себя считал негодяем. Хотелось бороться за свою безупречность.
Вернувшись домой, я отключил телефон и лег спать, забыв поесть. В воскресенье я проснулся поздно и так и не включил телефон, не желая, чтоб меня опять повели смотреть какую-то трущобу. Хотелось хоть немного передохнуть перед захватывающими приключениями счастливого быта. На работе, за обедом в столовой, в которой готовили прекрасные соусы, я зачем-то рассказал Лукашенко про свои приключения. Рассказывал, чтоб не слушать, как он работал с конями в родной деревне, как напивался и стрелял из ружья в родную бабушку за то, что она не налила ему самогона, как он поехал пьяный на мотоцикле и промахнулся мимо моста. В результате он  утопил мотоцикл усопшего отца, и сломал ногу. Он мог часами говорить одно и то же, если я молчал. О своем прошлом он рассказывал, если ему было грустно, если он был в хорошем настроении, то он пересказывал мне содержания просмотренных перед сном сериалов. Когда ему было хорошо, он пытался заставить меня восхищаться шедеврами русского шансона. Заказов не было, но менеджер обещала кое-что подкинуть под вечер, и потому надо было торчать на работе и слушать о переживаниях неудавшегося конюха до закрытия офиса. Он милостиво предлагал мне свои легкие сигареты и тут же обсуждал Колю, который постоянно стреляет у него сигареты и никогда не имеет своих.
-В следующий раз точно ему ничего не дам! – выкатывая черные глаза ныл Лукашенко. –В прошлом месяце он получил больше денег, чем я, а я начальник…
-Ты каждый день уходил с работы в шесть часов, а Коля работал круглыми сутками. И тебе просто повезло, что твоя баба не взяла тебя в оборот, как Колю жена взяла. Через пару лет и тебе могут просто не выдать денег на сигареты. Сынок её подрастет немного, и захочет она его отправить учиться в Англию или Москву и придется тебе потуже затянуть пояса на своей шее.
-Она мне не жена, и ничего я не должен за обучения её ребенка платить?
-Но сейчас-то ты за квартиру платишь, а она нет. Пока она на твои деньги пьет с подругами, ты чаи гоняешь. На бабки, что ты ей даешь можно в ресторане ужинать и завтракать, а она тебя бутербродами кормит.
-Что я барин, чтобы в твоих ресторанах жрать?
Я вспомнил, когда мы с ним на пару работали в ночь и сильно проголодались. Я предложил ему зайти в круглосуточную закусочную. Он долго отпирался, но когда я сказал, что, если он не хочет здоровой и горячей пищи, то я пойду один, он поплелся за мной, опустив голову. Когда к нам подошла официантка, он заерзал на стуле и не мог сказать ни слова. Потом предложил взять еду с собой и съесть по дороге или в мастерской. Он опасливо оглядывал сидящих рядом посетителей, когда ложкой ел сосиски и картофель фри. Его не радовал большой экран телевизора демонстрирующего полураздетых девиц что-то блеющих. Не понимал он, зачем в углу заведения был сделан небольшой водопад и бассейн с рыбками. Он боялся улыбчивой официантки, ничего не понял, что было пропечатано в меню, и не знал, что делать с ножом и вилкой.
-Не надо жрать! – возмутился я. – Жрет свинья или собака, а люди кушают поданное им блюдо, которое они выбирают.
-Тебе надо в нашей деревне пожить! Там бы тебе живо мозги вправили. Ишь, интеллигент нашелся. Вот будет у тебя семья, и тогда ты покушаешь блюда свои. Жана уже есть, значить и дети скоро будут.
-Она мне не жена, а подруга и детей не будет и именно поэтому всё будет хорошо.
-Ты её обмануть хочешь?
-Да она сама себя обманывает, мне даже говорить ничего не надо. Надеется на что-то и пусть надеется, а я жениться не буду. Все равно потом разводиться, это же выброшенные деньги.
-Так ты с ней всю жисть не собираешься жить!
-Какая вся жисть? Завтра мне кирпич на голову свалится или я под машину попаду, вот тебе и вся жисть. Чего на сто лет вперед планировать, когда не знаешь, что сегодня вечером будет. На данный момент мне этот штамп на фиг не нужен.
-Ну, если она твоя вторая половинка?
-Ты что этим хочешь сказать, царская морда! Что я не человек, а только половинка и мне потому нужна такая же дефективная?
Коля явился после обеда заспанный, дружески назвал Лукашенко козлом, спросил, как поживает его Беларусь и стрельнул сигарету. Лукашенко протянул ему пачку со скорбной миной и ничего не возразил даже, когда Коля вытащил три сигареты вместо одной.
-Новую подругу нашел! – сказал мне Коля, выпуская дым в сторону бригадира. – Да ты бы лучше с бывшей бы помирился. Съездил бы, хоть ребенка проведал, а там может и стерпится, слюбится. Может она тебя и простит. Я тебя предупреждал, чтоб ты не женился и детей не заводил. А теперь уже поздно выкобениваться, надо семью кормить…
-Пусть лучше Батька Лукашенко её навещает. Он все равно туда к маме ездит. Может у него с ней стерпится, он с ней в одной школе учился, знает её.
-А сто я? – Лукашенко опять выпучил глаза. – На ту ведьму ни у кого терпения не хватит, я-то знаю. Яна и убить может. Её раз у школы деки постарше проучить захотели, окружили и давай ногами пинать, а она взяла кирпич и двум из их голову в кровь разбила. Её батька с нашей деревни, он совсем псих. У неё ж фамилия - Гроза!
-Но раз он взялся за гуж, нехай не брешит, что не дюж!
Подобное я выслушивал каждый день и по нескольку раз. На глазах у коллег я женился, стал отцом и потом развелся под их бурное негодование. В курилку зашел Юрик – рано облысевший мужик с подобострастным взглядом и вечно согбенной спиной. Большую часть свободного времени он таскался со своей жирной, злющей женой по супермаркетам и тратил зарплату на товары, продающиеся со скидками. Скидки – это был смысл его жизни и ни о чем другом он ни думать, ни говорить не мог.
-Опять товарищеский суд! Может, вам еще Люду в помощь позвать.
-Не надо, сами можем. Он ужо вторую себе нашедши, и тоже её кинуть хочет.
-Да? - Юра гаденько захихикал. – У него, что на голове, то и в голове…
Сказав это Юра, вдруг изменился в лице. Я просто смотрел на него и не сразу сообразил, почему он расстроился. Меня осенило только тогда, когда он провел ладонью по своей лысине.
-Ладно, - с отчаянием в голосе выпалил он. – Один – ноль в твою пользу, но я долго в долгу не буду. Я тебе так нагажу! Ты даже не узнаешь, кто это сделал.
-Ты знаешь, для чего мстят? – спросил я, ехидно улыбаясь. – Мстят для того, чтобы знали, кто это сделал, чтобы в следующий раз их не трогали. А ты со своим страхом получить сдачи сводишь воспитательную роль мести на нет. Если напугать своего врага тебе не удалось, то месть нужно довести до конца – уничтожить его, а на это ты не способен.
Когда я только начинал работать в этой фирме, я сам того не ведая, чем-то насолил Юре и он начал мне тихо мстить, писал шефу доносы о моих мельчайших проступках, материала было недостаточно и потому он начал сочинять, но фантазия у него была бедная, да и шеф его подставил. На одной из корпоративных пьянок, он пересказал все письменные претензии моего коллеги и попросил Юрку подтвердить это устно, глядя мне в глаза. Бедный Юра отчаянно искал поддержки у остальных коллег и нашел её. Все накинулись на меня с упреками, но никто не ожидал, что я приму все их оговоры и признаю то, что недостоин занимаемого места и готов сейчас же написать заявление об увольнении. Шеф вдруг сменил гнев на милость и сам же начал опровергать выдвинутые против меня обвинения в дальтонизме, употреблении наркотиков, длительном нахождении в психиатрической больнице. Они ошиблись в том, что я взял кредит на покупку квартиры. Тогда бы они могли бы спокойно меня топтать, и я бы всё терпел и не заикался бы об увольнении. Тогда я очень хорошо получал по сравнению с знакомыми. И им было невдомек то, что я могу взять и отказаться от нетяжелой работы с чистыми руками и в уютной теплой мастерской. Той ночью Юрик был унижен, и ему пришлось просить у меня прощения. Мстить ему мне было лень, да и не было в этом особого смысла. Я его не боялся и потому не хотел ему мстить, хотя шеф после этого еще долго вызывал меня на ковер и требовал доносов…
-Тебе совсем нет смысла мне гадить, - смеясь, сказал я Юре. – Мне теперь не хрен ловить в этой долбаной фирме. С момента моего возвращения я уже не зарабатываю больших денег. Эту зарплату я могу получать, работая сторожем или продавцом. И работу найду на следующий день. А вот тебе придется делать то, что делаю сейчас я и иногда ночевать, чтоб разделаться со своими заказами. Тогда плакали твои отгулы и отпуск.
-А что твоя новая жена говорит на счет твоей зарплаты?
-Она называет себя идеалисткой и говорит, что со мной готова жить и в шалаше. Это, конечно не так, но слово не воробей – вылетит, не поймаешь. Да и не очень-то я расстроюсь, если она меня покинет.
-Ты её хоть любишь?
-Я всех люблю одинаково, по справедливости…
-Ничего у тебя святого нет. Если бог есть, то он тебя накажет.
-А я уже наказан. Думаешь легко жить с чужой толстой бабой.
-Так  не живи! – вмешался горящий праведным гневом Лукашенко.
-Не могу отказать бедной женщине. Дам ей немного пожить семейной жизнью, а то она не пробовала совсем. Даю всё, что могу. Полюбить её из альтруистических соображений я не могу, просто не знаю, как это делается.
Большой заказ мне в тот день так и не подкинули. Когда я возвращался домой на забрызганном грязью велосипеде, позвонила Катя,  и сказала, что нашла квартиру и ждет меня с деньгами в канторе. Я за пол часа успел доехать до дома, взять деньги и приехать в кантору. Я заплатил стандартную таксу за договор, но только после того, как мы добрались до Московского форштадта, где находилась квартира, и, осмотрев квартиру, договорились с хозяйкой, заплатив ей за два месяца вперед. Ранее я много раз платил деньги, заключая договор с подобными канторами, они давали мне несколько номеров своих знакомых, которые якобы ждали меня на несуществующих адресах, так же меня кинули, когда я искал работу. Хозяйка попросила паспорт и его копию потому, что месяц назад эту квартиру у неё снял молодой человек, у которого она не списала данные из паспорта. Потом он успешно сдал эту квартиру сразу нескольким людям, в один день и исчез. Хозяйке, нелегально сдававшей квартиры, пришлось долго самой разнимать дерущихся.
Пятиэтажный дом был в подворотне, между двумя такими же. Между его окнами и окнами домов напротив было метров десять. Колодец двора был огорожен высоким кирпичным забором, который изобиловал трещинами, и, казалось, вот, вот рухнет. На другой стороне улицы Киевской находился парк, сделанный из кладбища. В нем стояли две церкви – православная и католическая с двумя шпилями, которая чем-то напоминала мне Нор - Дам де Пари, хотя я никогда и не был в Париже и эту церковь не видел даже на фотографии, зато много раз воображал её, когда читал французские романы. Московский район, населенный цыганами, уголовниками низкого пошиба и просто маргиналами, застроенный двухэтажными деревянными трущобами и каменными неухоженными пятиэтажками с пыльной, облупленной лепниной на фасадах сильно напоминал мне бальзаковский Париж или Петербург описанный Крестовским. Ранее я жил в этом районе с бывшей женой один год и не смотря на его дурную славу и постоянные мелкие преступления, которые я наблюдал из окна съемной квартиры ни разу не был, ни избит, ни ограблен, даже грубого слова не услышал в свой адрес, хотя и ходил пьяный по ночам. В родном же районе я и трезвый днем умудрялся получать по мозгам. В тот парк, на Киевской юноши ходили проверять свои навыки в рукопашном бою. Но те, которых я знал, проторчали там всю ночь и так и не сразились со злобными хулиганами. Зато одному моему бывшему пожилому коллеге Алексею в том парке так отбили почки, когда он пил там, что у него начало опухать все тело, а через неделю он просто умер на той стальной двери, которую пытался доделать, чтоб получить деньги и заплатить за квартиру, из которой его выселяли за неуплату. После смерти отца его место занял его сын, удивительно на него похожий. Доделать отцовскую дверь ему не доверили, зато попытались заставить бегать за водкой и прибирать в цеху, но парень он был с норовом, хотя и тихий…
Квартира – слишком громкое название для той дыры на пятом этаже, что я снял тогда. Это было помещение в пять на восемь метров. С раковиной, большой изразцовой печкой и широченным окном во всю стенку. Вассер клозет располагался на лестничной клетке и был общим на три квартиры на этаже. Из мебели был небольшой голубой холодильник изрядно поржавевший, но работавший, два дивана, круглый стол, шкаф с двумя дверями, пара стульев и маленькая скамеечка, чтоб удобней было топить печку. Серые рельефные обои во многих местах отклеивались, пол застелен грязным ковролином. Сараев для хранения дров не было, но я знал, что их можно купить на автозаправочной станции неподалеку. Хотя хозяйка рекомендовала использовать электрообогреватель.

Взято отсюда