— Да.

— Двигай в обход, справа, там увидишь пролом, в пяти метрах от него остановись и жди. И не дёргайся, а то... Сам знаешь, что будет.

— Где Ника? Я хочу услышать её.

— Услышишь. Дай убедиться, что ты один и услышишь.

Алик отключился.

Я сделал, как он велел. Обошёл здание завода и остановился, ожидая дальнейших указаний.

Телефон снова запел.

— Да.

— Куртку снимай, и майку тоже.

Я стянул джинсовку, швырнул её в траву, следом отправил футболку и снова приложил телефон к уху. Спину неприятно холодил ветерок, дувший со стороны деревьев, а живот ласково поглаживали последние лучи заходящего солнца.

— Руки разведи и повернись кругом.

Я повернулся.

— Доволен?

— Да. Видишь в траве пластиковые стяжки?

Я повертел головой и увидел на траве с пяток белых строительных стяжек. Толстые, мне такие не порвать.

— Да.

— Телефон клади и используй их вместо наручников, две штуки сразу. Руки за спиной стяни. Понял?

— Дай Нику услышать.

— Руки стяни и услышишь! — Завизжала в ответ трубка.

Похоже, он всё больше и больше нервничал, я же внезапно успокоился. Лишь чувствовал, как тело наливается холодной яростью.

— Во-первых, за спиной я этого сделать не смогу. Во-вторых, если это и получится, то я не смогу говорить по телефону. Так что, дай Нику. И я свяжу руки, но перед собой.

Алик молчал, видимо, соображая, что делать.

— Хорошо. — Прервал он молчание.

— Фил?

— Ника! Ты где?

— Я не знаю, он мне глаза завя...

— Хватит. Убедился, что она жива?

— Да.

— Тогда делай, что сказано.

Я выключил телефон, стянул запястья пластиковыми лентами, и, подняв руки вверх, крикнул:

— Я выполнил условие.

Из-за недостроенной стены на уровне второго этажа высунулась голова. Волосы всклокочены, глаза вытаращены, на лице гримаса возбуждения и ужаса.

— Заходи. — Голос Алика дрожал и срывался. — Поднимайся наверх и оставшиеся стяжки не забудь.

— Где Ника?

— Заходи, я сказал. — Не выдержав напряжения, завизжал он.

Боится, сучонок, и правильно делает.

— Не ори. Я не сдвинусь с места, пока  не увижу Нику, или хотя бы не услышу.

— Что ты хочешь увидеть? Палец, ухо, язык? Или, может, ей сиську отрезать и скинуть тебе? — Он потряс в воздухе ножом, кривым и длинным.

Я понял: давить больше нельзя, может сорваться, и в самом деле что-нибудь отрезать Нике.

— Иду.

В недостроенном заводе было темно, но не так, чтобы идти на ощупь, и холодно, как на леднике. Против воли меня начала бить крупная дрожь. По кирпичному крошеву и кучам строительного мусора я кое-как добрался до бетонной лестницы и поднялся на второй этаж.

От увиденного гнев вновь закипел в жилах, я непроизвольно напрягся в тщетной попытке разорвать пластиковые путы. Ника, с тряпкой, завязанной вокруг глаз, висела над глубоким проломом, разделяющим помещение на две части. Верёвка от связанных рук была перекинута через балку, другой конец обмотан вокруг металлического штыря, горизонтально торчащего из стены, и зажат в правой руке Алика. В левой он держал нож.

Я прикинул – смогу ли одним прыжком перепрыгнуть пролом.

Что-то почувствовав, он издевательски рассмеялся:

— Да, ты не напрягайся, не перепрыгнешь. Ты думаешь, я тупой?

— Я думаю, ты уже мёртвый.

— Вот как? Тогда я весь дрожу от ужаса. Только ты меня, пожалуйста, больше не пугай, а то я пальцы со страху разожму, и твоя сучка полетит вниз. Посмотри куда.

Он кивнул на дыру в полу.

Я посмотрел.

До пола было метров пять, не меньше. Но это ерунда – кости срастаются. Плохо то, что он был весь утыкан арматурой. Упадёшь, ничто не спасёт. Перепрыгнуть пролом я не сумею, слишком широким он был, а места для разбега почти нет. Даже если я и смогу его перемахнуть, это всё равно ничего не решит. Чтобы разжать пальцы, ему нужно значительно меньше времени, чем мне на прыжок.

— Поэтому не дёргайся, а падай на жопу и стягивай ноги. Да не забудь руки пропустить под ногами.

А вот это хорошо, я подавил усмешку, это очень хорошо, в самый раз, для моей задумки. Я уселся на холодный бетон и принялся возиться со стяжками.

— Что-то ты больно спокоен, задумал чего? — Алик беспокойно крутил головой по сторонам.

Отвернись, тварь, ну отвернись, хотя бы на пару секунд. Он, конечно, оглядел меня на предмет спрятанного оружия, чего-нибудь холодного и острого, и, наверное, большого. Он ведь думает: чем больше нож, тем он страшнее. Всё-таки он был не так умён, как о себе думал. Хитёр, да. Вот только я умнее. Он был всего лишь ботаником и маменькиным сынком, начитавшимся книг и свихнувшийся в отсутствии женского внимания. А моя юность, несмотря на учёбу в университете, прошла на улице, так что по всяческим хитростям, я мог дать ему сто очков вперёд. План, придуманный на скорую руку, в берлоге Стига, был прост, как обух топора. Они ждут, пока он принимается за меня, а после врываются и берут Алика за жабры. Но, глядя в белёсые, холодные глаза Стига, я пришёл к мысли: у него могут быть свои планы, на мой, Никин и Аликов счёт. Поэтому подстраховался.

Было у меня при себе и острое, и холодное. Три лезвия от канцелярского ножа, купленные по пути сюда. Одно спрятано в носке. Два других за широким поясом. Одно сзади, другое под большой квадратной пряжкой, с изображением ковбоя, сидящего на вздыбленном коне. И всё, что мне надо, это чтобы он отвернулся, хотя бы на минуту.

— Да. — Я, наконец, стянул ноги и посмотрел прямо на него. — Тебя убить.

Алик рассмеялся, одним движением сложил нож, сунул его в карман и принялся завязывать верёвку вокруг стального прута. Вязал он узел долго, потому что не спускал с меня глаз.

— Ты с собой друзей привёл или полицию?

— Нет.

— Так, какого хрена, ты такой спокойный?

Я пожал плечами.

— Не все такие ссыкуны как ты. Да и фаталист я. То, что должно произойти – обязательно произойдёт, что не делай, как ни крутись.

Я перевёл взгляд на Нику.

— Ника, ты как?

— Руки болят, а так в норме. — Она попыталась улыбнуться.

— Он тебя не трогал?

— Заткнитесь, оба. — Завизжал Алик.

Он отошёл к стене и принялся оглядывать окрестности через выломанное окно.

Я ждал этого момента и наконец, дождался. Полотно канцелярского ножа покинуло носок и прошлось по пластику пут. Вперёд, назад, вперёд, назад. Лезвие было острым, и долго трудиться мне не пришлось. Буквально пара движений, и стяжки на ногах разрезаны, не до конца, но так, чтобы разорвать их одним движением. На руках перепилить не успел, Алик отошёл от окна. Я замер, стараясь ничем себя не выдать.

— Нет. — Не обратив внимания на его визг, ответила Ника.

— Хорошо. Потерпи чуток, я сейчас ему кишки выпущу и освобожу тебя.

— Заткнитесь, суки. — Надрывал горло Алик. — Это я вам сейчас кишки выпущу. И начну с тебя, тварь.

Одной рукой он принялся дёргать за привязанную к стене верёвку, стараясь подтянуть к себе Нику, другой, путаясь в полах рубашки, принялся вытягивать из кармана нож.

Да где Стиг? Чтоб его черти в аду во все дырки оттрахали. Чего он ждёт? Или, как я и предполагал, он решил нас всех поиметь?

— Стой, тварь, ты обещал! — Заорал я, видя его старания. — Я выполнил слово, теперь дело за тобой.

Сейчас я по-настоящему перепугался. Даже если я и успею избавиться от пластиковых оков, сделать ничего не успею.

Алик расхохотался. Визгливо, но при этом зло и торжествующе.

— А мне плевать и на тебя, и на твоё слово. — Ему, наконец, удалось притянуть к себе Нику. Она отчаянно извивалась в его руках. Но что она могла сделать, со связанными ногами и затёкшими от долгого висения руками?

— А на своё слово тебе тоже плевать?

Пока он был занят Никой, я успел надрезать стяжки и на руках.

Теперь осталось подманить его к себе.

— И на своё тоже! — Держа Нику за горло, он обернулся ко мне. — Потому что я понял: я не человек, я нечто большее, а значит, держать слово перед вами, это всё равно, что держать его перед баранами.

— Да? — Я был в отчаянии, меня всего колотило, и я никак не мог придумать, чем отвлечь его от Ники. Как подманить к себе.

— Ты ведь очень хочешь убить меня своими руками, Алик, а?

— Не убить, нет. Выпотрошить, как рыбину, и отрезать голову. — Он вытянул, наконец, нож из кармана. — И я это сделаю, но позже. Сначала позабавлюсь с ней.

— Только попробуй, и тогда я сброшусь головой вниз.

Я сделал движение вперёд, словно собирался перевалиться через край провала.

— Прямо на арматуру, и лишу тебя такого удовольствия. Понял? Тронь Нику – и брошусь вниз. Клянусь! Я держу свои обещания, ты знаешь.

— Нет, — он отпустил Нику, — только попробуй, и тогда я... я... её...

Не находя слов, он замолчал.

— Что ты, что ей. Да, мне плевать, что будет потом. Я буду мёртв. Понял? Мёртв, и точка. Ты ведь так победы надо мной хочешь, да? А в таком случае победителем буду я. А ты, как был лузером, так им и останешься.

Я рассмеялся, постаравшись вложить в лающий смех, вырвавшийся из моего горла, всё испытываемое мною презрение.

Он замер, размышляя над моими словами, явно не зная, что делать.

Я молчал, ожидая его действий.

Мать – учитель, отца нет, квартира у чёрта на куличиках, живут, значит, небогато, а скорее бедно.

Он это, он!

Далил между тем продолжал.

— Полазил я тут, по его страничкам в соцсетях.

— И?

— Хрен знает, странный он. В друзьях всего два человека. Баба какая-то, походу родственница, из Сыктывкара. И хрен один. Так тот вообще из Белоруссии.

— Фотки есть?

— Парочка. Он давно на своих страницах не был. Одна совсем заброшена. На другой год назад был, тогда и выложил последнее фото.

— Как выглядит?

— Обычно. Худой, роста среднего. Волосы русые.

— Причёска какая?

— Обыкновенная. Да ты сам глянь.

— Компа рядом нет.

— На телефон могу скинуть.

— У меня Нокиа кнопочная, что я на ней разгляжу.

— Понятно.

— Во что одет?

Что мне это даст? Но если семья бедная, он может сейчас ходить в том же, что и год назад.

— Рубашка клетчатая, футболка, джинсы. Да, блин, как сейчас молодняк одевается? Так и он.

— Адрес?

— Записывай.

— Запомню.

9

Глазок в дверь они всё-таки врезали. Значит, мой визит их кое-чему научил.

— Кто? — После долгого изучения в глазок спросили из-за двери.

— Старый знакомый. Открывай. — Я поднял руки. — Я один и без оружия.

Парень, открывший дверь, был мне не знаком, видимо, тот самый Леший, что в прошлый раз отсутствовал. Широкие плечи, бритая голова, борода конусом и стандартный кожаный прикид – штаны и жилетка.

— Чего надо?

— Леший?

— Допустим.

— Стига позови, скажи, должник пришёл. — Я усмехнулся, глядя на недоумевающее лицо парня. — Он поймёт.

— Жди.

Дверь закрылась.

Я предусмотрительно отошёл от двери и расслабленно облокотился на перила, огораживающие лестничную площадку. Предчувствуя, что долго ждать мне не придётся. И как в воду глядел.

Дверь распахнулась – резко и неожиданно: не отойди я к перилам, по лбу получил бы точно.

— Ты?! — На пороге возник сам хозяин хазы.

Волосы взъерошены, глаза, над сломанным носом, бешеные. В правой руке – короткая бейсбольная бита. За спиной маячит вся бригада, и ещё одно новое лицо появилось – худая, черноволосая девица. Мордашка, остренькая, симпатичная и дюже любопытная.

— Ты... сука! — Стиг, от ярости и удивления моей наглости, не находил слов.

— Да ты, братан, не кипишуй, — я даже не изменил позы, можно подумать, мне бейсбольными битами не угрожали, — я к тебе с предложением, деловым, как раз по твоему профилю. Доволен будешь и при лавэ.

И не в силах сдержаться, пропел:

Мы зашли в дорогое кафе,

Как я всегда, я был при лавэ,

На тебе блестело колье,

Официант нам подал оливье.[1]

Стиг продолжал сверлить меня взглядом, явно выбирая на моём фейсе место, куда приложить битой.

Я развёл руками:

— Ну, хочешь, врежь мне.

И добавил:

— Меня, кстати, Филом зовут.

10

— Ты об убийстве слышал, с расчленёнкой?

— Нет.

Мы сидели напротив друг друга. Он за своим столом, я на жёстком стуле.

— Вся сеть трубит об этом.

— В сети не бываю.

— Это правильно, чернуха одна.

Стиг бросил быстрый взгляд на блондинку.

Та моментально заелозила пальцами по экрану планшета и через минуту кивнула.

— Дай, гляну.

Взяв потянутый планшет, он пробежал глазами по тексту.

Ничего на его лице не отразилось.

Он вернул гаджет блондинке, закинул ноги на стол и, заложив руки за голову, спросил:

— И?

— Я знаю, кто убил?

— И?

— А. — Я слегка разозлился.

— Чего?

— Иа, говорю.

— Ты о деле пришёл тереть, или шутки дурацкие шутить? Если второе, то я, пожалуй, тебе вдарю, чисто посмотреть – такой ли ты крепкий, как думаешь о себе. Если первое, то, может, приступишь к сути?

— Я знаю, кто это сделал. — Стиг всё-таки был парень с юмором, так что думаю, у нас сладится.

— Я понял. Дальше что?

— Забрать его память хочешь? Всю, без остатка. Ну, практически. Оставить чуток надо, чтобы остаток жизни овощем жил.

Стиг сбросил ноги со стола и весь подобрался. Взгляд из расслабленного и насмешливого превратился в колючий и внимательный.

— Тебе это зачем?

— Личное.

— И.

— Слушай, что ты всё заладил: и да и?

— Подробности хочу услышать.

— Он подругу мою убил, бывшую и...

Я помолчал, решая, говорить про угрозы Нике, или не стоит.

— Нику обещал выпотрошить, как первую девушку. И ещё кое-кого.

— Вот как?

Я кивнул.

— В полицию, почему не пойдёшь?

— Не уверен, что они докажут, что убийца именно он. А если докажут, так он под шизу закосить сможет, умная тварь. А так – наверняка.

— А ты точно уверен...

В этот момент у меня зазвонил мобильный.

Я достал его, чтобы отключить, но, бросив беглый взгляд на экран, ответил.

— Да?

— Здорово.

— Что, ещё не всё выплакал?

— Да нет, тут кое-кто с тобой поговорить хочет.

— Фил...

Бл...ь! Бл...ь! Бл...ь! Бл...ь!

— Ника!

Я вскочил, роняя стул.

— Привет. Ты знаешь, я тут подумал, раз ты выбирать не хочешь. То это сделаю я. Ну и выбрал. Как тебе мой выбор?

Ещё никогда в жизни я не чувствовал такого страха. Не за себя – за Нику и за мой, рушившийся на глазах мир. В груди стало пусто, ноги, словно ватой набили, а в голове звенело, как в колоколе, в который бил набат безумный пономарь.

Как же так, как он сумел достать Нику? Ведь я лично отвёз её на базу. Сам проводил до лаборатории.

— Сука! Тварь! Если с Никиной головы упадёт хоть...

— Тебе не кажется, что ты не в том положении, чтобы угрожать? — Голос довольный, как у объевшегося сметаной кота.

— Чего ты хочешь? — Чтобы не упасть, мне пришлось опереться о стол.

— Я тебе говорил. Ты уже забыл? Напрасно. Или тебе эта сучка не нужна?

— Чего ты хочешь?

— Ещё один такой вопрос, и я начну резать её прямо сейчас. Так сказать, в прямом эфире. Ты хочешь услышать её скулёж?

— Где встретимся?

— Другой разговор. Вот только какие гарантии, что ты не приведёшь с собой полицию, или своих дружков?

— Моё слово. Если Таша так много тебе рассказывала обо мне, ты знаешь – я его никогда не нарушаю.

— Э-м, дай подумаю.

Эта тварь наслаждалась своим положением.

— Хорошо, через час на левом берегу Оки. Там завод недостроенный есть, километрах в трёх от города. На восток по Московской трассе. Придёшь – она умрёт быстро, нет – помучается. А может, я вообще её отпущу, после того как с тобой покончу. Пока не решил. Я тут за этой полицейской, той, которая рыжая и болтливая, слегка понаблюдал. Знаешь, она мне всё больше и больше нравится.

Никого он, конечно, не отпустит, тварь.

— Я не успею.

— А ты поторопись. Не успеешь, увидишь в новостях отрезанную голову своей подружки. И её я точно трахну. Ты не поверишь, какие чудеса творит виагра.

Прерывистые гудки.

Я оглядел всю ватагу Стига, окружившую меня и внимательно прислушивающуюся к разговору.

— Он Нику взял. Вы со мной?

Стиг внимательно смотрел на меня, не отвечая ни да, ни нет. Взгляд у него был нехороший. Так, торгаш смотрит на товар, решая, как и кому его подороже продать.

— Вас ведь нельзя назвать ни полицией, ни моими дружками?

Я уже пришёл в себя, нет времени переживать и жевать сопли, потом поплачу и предамся рефлексии. Сейчас важно Нику спасти, а все слова побоку. Потом буду горевать о нарушенном слове.

— Как действовать будем?

— Лишняя тачка есть?

Стиг кивнул.

— Тогда слушайте. — Я принялся излагать план.

Выслушав меня Стиг скомандовал:

— Мегги, Ведьма со мной, Леший за водилу. Бульдог, Пень и Клёст, во вторую тачку. Пень, ключи от своего мерина ему отдай, — Стиг кивнул на меня.

Пень, воняющий дезодорантом, как парфюмерный магазин, поморщившись, кинул мне ключи.

— Всё, по машинам.

— Только в спину мне не дышите, этот заметит, всё прахом пойдёт. Минут через пятнадцать подкатывайте.

— Не учи деда кашлять. — Буркнул дочерна загорелый, с хищным профилем, Клёст.

11

Я давно не сидел за баранкой. Хорошо, что старенький мерин был с коробкой автоматом. Знай дави на тапку, безо всяких заморочек со сцеплением. И вдвойне хорошо, что уже вечер и выходной, дороги почти пусты.

Я гнал, не останавливаясь, притормозив только раз, когда убедился, что Стиг с бойцами выпустили меня из виду.

— Алло?

— Кай, ты где? На даче? Это хорошо. Кай, Нику похитили.

Я услышал, как на том конце что-то грохнуло, и раздался отборный мат пополам с блатной феней.

— Времени нет рассказывать. У меня всего час, точнее, сорок минут осталось. Так что, не перебивай. В полицию пойти не могу, он Нику сразу кончит. Я Стига с бандой подтянул. Кай, да не матерись. Я тебя позвонил... Да знаю, что ты за Нику хоть к чёрту в жопу. Но тут нюансы есть. Ты в это дело не лезь. Я тебя позвал, потому что не доверяю Стигу. Присмотреть за ним надо. Пока я с тварью, что Нику похитил, калякаю и отвлекаю, Стиг его берёт. Вот только насчёт беловолосого сомнения у меня возникли. Ты бы приглянул за ним, чтобы он, какого фортеля не выкинул. Стрелка забита на старом недостроенном заводе. На левом берегу Оки... Знаешь? Отлично. Давай, уголок, не подведи. Просить тебя, не звонить Аркадию Петровичу не буду, сам решай.

Я швырнул сотовый на торпеду и прибавил газу.

Ну, как этот гад всё рассчитал, как подгадал хорошо, для себя, разумеется. Никакого внятного плана за такое время придумать не получится, народ собрать тоже, не говоря уже о том, чтобы раскачать служителей закона. Всё просчитал, падаль! Ну да ничего, мне лишь бы до него добраться. Я сомневался, что отбить Нику будет так просто. Вряд ли она будет на заводе с Аликом. Он явно недооценивал меня, раз подумал, что я поведусь на его ложь. Я злобно усмехнулся. Но именно для этого мне и понадобился Кай, для этого и, чтобы спину прикрыть.

— Стиг, мы и вправду помогать ему будем? — Мегги положила мягкую ладонь на затылок мужчине.

Тяжёлый гелендваген, старый, побитый жизнью и Российскими дорогами, но ещё ходкий и мощный, тяжело переваливался на разбитом асфальте.

— Пока не решил. — Стиг резким движением стряхнул руку подруги, он терпеть не мог проявлений нежности при своих людях.

— Зачем мы тогда едем? — подала голос Ведьма.

— На товар посмотреть хочу. Леший, здесь направо. И отстань от него, пусть вперёд уйдёт. Место встречи мы знаем.

— За память о расчленёнке много бабла срубить можно. Да и за остальную не хило выйдет, раз этот кабан, хочет его досуха выжать. Я думаю, там много чего есть, раз он маньячилой заделался. — Задумчиво продолжила Ведьма.

— Это Фил тебе нос своротил? — Спросил сидевший за рулём Леший.

Стиг потрогал сломанный нос, специально оставленный таким, как напоминание о долге, который требовало вернуть, и ничего не ответил.

Ведьма, сидевшая рядом с Лешим, покосилась в зеркало заднего вида, на вторую машину с оставшейся бандой Стига. За рулём был Пень – водила шустрый и опытный.

— Так что, шеф? — Вновь подал голос Леший. — Как действовать будем? Ты со здоровяка спросить хочешь?

— Посмотрим. — Неохотно ответил Стиг. Ссориться с Петровичем не хотелось, но и спускать обиду нельзя. Авторитет перед командой потерять можно, он и так слишком долго ждал. — Девку поможем спасти и спросим.

Он сказал это, чтобы бабы не дёргались, ему плевать было на Нику. Мёртвой она будет или живой. Будет живой – хорошо; мёртвой, ну что же – на нет, и суда нет. Главное – донор должен быть живым. Уж больно сладкий кусок получался, за его воспоминания можно много денег получить, очень много. Такой товар нечасто, можно сказать – очень редко, попадался. А спросом пользовался, в определённых кругах. Тем более и клиент был на примете.

В Мегги Стиг не сомневался, она сделает всё, что он скажет, а вот Ведьма – с ней могут быть проблемы. Уж больно щепетильна, сучка. Вряд ли она одобрит то, что он задумал, и, возможно, захочет соскочить, но без неё дело не сделать, она одна могла управляться с аппаратурой для снятия памяти. Пока не время посвящать Ведьму в план. Когда дело будет сделано, будет не до фортелей – хочу, не хочу, там он её дожмёт. С пацанами проблем не будет, только Леший мог заартачиться, он всегда поддерживал Ведьму – муж и жена – одна сатана, поэтому Стиг и оставил его при себе.

— Правильно, — кивнула Ведьма, она нежно погладила Лешего по бедру, — Ника, девчонка нормальная, я с ней в одной группе училась, пока универ не бросила. Она всегда мне помогала. Да и маньячилу на свободе не стоит оставлять, зачем нам такая мразь в городе. Высосем его и отпустим, пусть как авокадо, поживёт. — Она хрипло рассмеялась. — Где доить его будем?

— Ты оборудование взяла?

— А как же.

— Значит, там и выдоим. Место тихое и пустынное, времени много.

Кай стряхнул с колен стеклянное крошево раздавленного в кулаке стакана и отставил открытую бутылку пива в сторону. Он только-только собирался уютно устроиться перед телевизором с упаковкой пива, и вновь длинно и умело выматерился.

Из короткого и спутанного рассказа Фила он мало что понял. Кроме одного: Ника в большой беде, а Фил зачем-то подтянул к делу беловолосого ублюдка Стига.

Кай поднялся. К предстоящему делу надо подготовиться, не с пустыми же руками на дело идти.

Подготовка заняла две минуты. Кай достал из шкафчика в ванной прямоугольник бритвы мойки, разломил его на две части и аккуратно спрятал половинки за щёки – оружие последнего шанса. Повздыхал – давненько он такими фокусами не баловался, но авось не порежется. Сунул в карман шило с насаженным на кончик пробчатым шариком, и, не переодеваясь, как был, в трениках и растянутой майке, вышел из дома. На ходу порадовавшись, что не успел бухнуть.

В сенях Кай, кряхтя, опустился на колени, и достал из-под половицы завёрнутый в промасленную тряпку обрез. Машинально пересчитал патроны – шесть маслин, должно хватить. Огнестрела он не любил, но прекрасно понимал: станет по-настоящему горячо, против отморозков Стига он не сдюжит, они просто забьют его битами, и никакие бакланские подлянки не помогут. А так... Так, посмотрим, кто первый парень на деревне.

Двигатель старенькой бэхи завёлся с пол-оборота, но Кай не спешил выезжать со двора. Время было, от его дачки до заброшенного завода пятнадцать минут езды. Его, собственно, поэтому и не достроили, что огромный массив дачников встал на дыбы – заводу так близко от садов не бывать. Он решал – звонить пахану или нет.

Ничего не решив, он вылез из машины, открыл ворота, выехал на грунтовку, ведущую от домика вглубь садовых линий, снова вылез, закрыл ворота и сел в тихо урчащую мощным движком машину. Достал телефон, повертел его в пальцах, почти решившись открыть меню контактов.

— К куму! — Он тихо выругался, и, бросив телефон на пассажирское сиденье, вдавил педаль газа.

продолжение следует...

[1] Ляпис Трубецкой - Метелица.

Мы стояли в тени раскидистого тополя, метрах в двадцати от кафешки, чуть наискось, так, чтобы нас не было видно из окон. Не то чтобы я ожидал встретить там этого маньячилу, но на всякий случай подстраховался.

— Сейчас заходим, осматриваемся, если этот чёрт там, то я остаюсь, а ты едешь к Аркадию Петровичу. Понятно?

Сейчас я не собирался быть с Никой тактичным.

Ника поняла и, кивнув, сказала:

— Два вопроса.

— Слушаю. — Я, не отрываясь, смотрел на скрытые жалюзи, с затейливым изображением снежинок, окна.

— Что будем делать, если его там не окажется?

— Ты начнёшь расспрашивать о нём. Легенду придумаешь сама, ты умная. А потом, не зависимо от того, что ты узнаешь, ты собираешься и дуешь к Аркадию Петровичу. Точнее, я тебя к нему отвезу. Так мне будет спокойней.

— Хорошо. — Задумчиво протянула Ника. — А если он там, что ты намерен делать?

— Прослежу за ним, а после брякну следачке и всё расскажу.

— Ты думаешь, она тебе поверит? Экрану и прочему?

— Кто сказал, что я буду ей об этом говорить? Расскажу, что залез и прочёл переписку, до того, как он её стер. А там пускай сама решает, что делать. Верить мне или нет. В любом случае будет проверять.

Мы помолчали.

— Пошли, посмотрим, там ли он. — Я выпустил её руку. — Иди первой, я за тобой.

Ника кивнула. Она совсем не выглядела испуганной, и, похоже, всю ситуацию воспринимала как забавное приключение, а это не есть good.

— Постой. — Я ухватил Нику за руку.

— Да. — Она улыбнулась.

— Осторожней, поняла? Это не шутки.

— Буду.

— Поцелуй.

Я разжал пальцы только тогда, когда она на миг прижалась ко мне мягкими губами.

Дьявол! Я смотрел, как она идёт, в голове всплыли строки:

Я вспомню тех, кто красивей тебя,
Умнее тебя, лучше тебя,
Но, кто из них шёл по битым стёклам

Также грациозно как ты?[1]

Дурацкие строки, не вовремя пришедшие на ум.

Не было у меня никого красивей, умней и лучше, чем эта девушка.

Но, чёрт возьми! В одном поэт был прав. Как же грациозно она идёт, как грациозно!

Я смотрел на удаляющуюся Нику и снова хотел её. И вместе с тем боялся. За неё. Зря я всё рассказал, надо было сразу везти её к Петровичу, и плевать на все возражения и протесты. Жизнь важней. Её жизнь.

Дойдя до двери, Ника чуть помедлила, словно хотела оглянуться на меня, но, так и не обернувшись, вошла внутрь.

Я сплюнул заполнившую рот слюну и неторопливо отправился следом.

Кафе было как кафе. Правда, расписано снежинками различных форм и развешанными на стенах зимними пейзажами. Барная стойка, с десяток столиков и несколько кабинок. Чистенько и даже уютно. Негромко играет музыка. Вслушавшись, я с удивлением узнал Let You Go Джонни Стронга. Нечасто такую музыку услышишь в кафе. Надо будет запомнить, и потом прийти сюда с Никой, когда байда эта закончится.

Кафе было заполнено наполовину. В основном молодняком. Студентами. Этих, я от любых прочих отличу, сам таким был. Да и расположено кафе в квартале от университета.

Я осмотрелся. В общем зале Несчастного не было, по крайней мере, никого подходящего под описание я не заметил. Ника сидела перед стойкой на высоком стуле, поглаживая маленькую кофейную чашечку пальцем, и косила в мою сторону глазом, ожидая моих действий.

Я прошёлся по кафе, заглядывая в кабинке, две были пустыми, две заняты кампаниями, ещё в одной, лицом к входу, над планшетом склонилась девушка в строгих очках и короткой юбке.

Я подошёл к барной стойке.

— Слушаю вас.

Девушка за стойкой – тёмные волосы до плеч, серые глаза, узкие скулы, мило мне улыбнулась. Лицо так себе, а вот улыбка красивая – широкая и искренняя, а зубы ровные и белые.

— Кофе и коньяку в него грамулю капни. — Ответил я, изучив листок с ассортиментом и ценами, лежавший на стойке. Цены и вправду были демократичными. Официантов, как я заметил, не было, что снижало цену.

— Кофе какой?

— На твой вкус, красивая.

Я скосил взгляд на Нику. Та и бровью не повела. Не поддалась, значит, на провокацию. Девушка ещё раз улыбнулась мне и отошла к кофемашине. Дождавшись заказа, я сел за ближайший столик. На ходу поймал взгляд Ники и подмигнул.

— Девушка, — позвала Ника, официантку, или барменшу, – чёрт её знает, кто она тут, — вас, как зовут.

— Алёна? Алёна, ты ведь посменно работаешь? — Ника перешла на доверительный полушёпот. — Я вот почему спрашиваю. Я с парнем по сети познакомилась. Пообщались, и встретиться договорились, у вас. А он пропал куда-то.

В том, что Ника разговорит любого, я не сомневался, поэтому чуть расслабился.

— Вчера не пришёл, сегодня тоже. На звонки не отвечает, в сети не появляется. Я беспокоиться начала, может, случилось что.

Алёна сочувственно покивала.

— Он писал – в рубашку: клетчатую одет будет, джинсы синие. Причёска такая модная – с боков и сзади коротко подстрижено, а сверху волосы длинные назад зачёсаны.

Ника поводила руками вокруг головы.

— Ещё писал, что часто у вас зависает. Может, знаешь?

— Нет, — Алёна отрицательно покачала головой, — что-то не припомню. Тут многие так выглядят. Мода такая. Да и народу за день много проходит, всех не упомнишь.

— Да? — Разочарованно протянула Ника. — Ноут у него большой такой, белый. Приметный.

— Знаешь? — Алёна смешно наморщила лоб и покусала длинный розовый ноготок. — Что-то знакомое. Кажется, я видела его пару раз. Знаешь, необычно так, чтобы у парня был белый ноут.

— Да-а-а. — Ника аж подалась вперёд. — Имени не знаешь? А то он мне под ником Сероглазый Дьявол писал.

— Знаешь, нет. — Алёна, старательно вспоминая, морщила носик. — Он не завсегдатай, это точно. Да и был всегда один. Хотя... Подожди, подожди.

Зубки всё быстрей покусывали наманикюренный ноготок.

— Последний раз я его видела в обществе брюнетки, симпатичной такой, но какой-то неряшливой, что ли.

— Когда это было, не помнишь? — Ника вся подобралась.

— Неделю назад, может, меньше... Нет, не помню.

— О чём говорили, не слышала?

— Нет, они далеко сидели.

— Ну ладно. Спасибо и на этом, облом значит. — Ника старательно делала огорчённый вид, выходило похоже.

— Да, ты не горюй, здесь парней хоть отбавляй.

— Э-м-м, он писал, красиво так. — Притворно пригорюнилась Ника.

— Все они красиво пишут. — Алёна сердито махнула рукой, видимо, вспомнив своё не слишком удачное в прошлом знакомство. — Знаешь, вот я с тобой сейчас говорю и припоминаю. Плюнь на него, скользкий он какой-то.

— В смысле?

— Знаешь, такой... — Алёна пошевелила пальцами в воздухе, — подойдёт, закажет, взгляд такой скромный – ну просто пай-мальчик, глазки в пол, только что носом не шмыгает и носком пол не ковыряет. А отвернёшься, взгляд в отражении, — она кивнула на широкое зеркало у себя за спиной, — поймаешь, так он такой, взгляд, в смысле, словно уже залез тебе в трусики и шебуршится там грязными лапами. Так что, не горюй.

— Ага. — Ника кивнула. — Спасибо тебе.

Она расплатилась и пошла к выходу. По удивлённо вскинутым выщипанным бровкам Алёны я понял: чаевые были более чем хорошими.

— Подожди.

Ника почти подошла к дверям, когда её догнал оклик Алёны.

— Да?

— Я вспомнила, — Алёна поманила Нику рукой.

О, как! Я улыбнулся, видимо, щедрые чаевые стимулируют память, надо будет запомнить.

Ника вернулась к стойке.

— Девчонка, с которой он встречался, тёмненькая такая, кажется, по имени его назвала.

— Как?

— Не помню. Он, значит, расплачиваться начал, у него не хватило, мелочи какой-то. И вот она подходит, полтинник ему протягивает и говорит...

Алёна вновь старательно наморщила лобик:

— Говорит... Говорит... Вспомнила! Пойдём, Алик. Точно! Алик! Именно так – Алик.

— Спасибо, Алён.

— Да, не за что.

Дверь за Никой закрылась, я допил кофе, вкусное, кстати, и, кинув пятисотенную на столик, вышел.

— Всё слышал? — На улице Ника подхватила меня под руку.

— Слышал. Только это нам ничего не даёт?

Я рассеянно оглядывал улицу, скользя взглядом по прохожим. По парочкам и группам молодёжи, тусующимся вдоль аллеи.

— Ты прав. Описание внешности скудное. Причёска, одежда. Ничего конкретного. Только имя...

— Он мог назваться любым, не обязательно своим.

В кармане, голосом Заз, требовательно заголосил мобильник.

— Да. — Не глядя на дисплей, пробурчал я в трубу.

— Привет.

— Привет.

— Как дела? — Голос мужской, молодой – высокий и на взводе.

— Кто это? — Я не узнал говорившего.

— Мы с тобой уже беседовали, вчера ночью.

— Ты, — я весь подобрался, — Несчастный, ну здорово.

— Искать меня пришёл, прочитал, значит, нашу переписку, и как только смог?

— Успел, падла.

— Я так и подумал.

Пальцы Ники впились мне в руку:

— Это…

Я посмотрел на неё – испуганные глаза и закушенная губа, и прижал палец к губам.

— Только это тебе не поможет.

— Поможет, — начал закипать я, — я найду тебя и убью.

Народ, проходивший мимо, начал оглядываться на меня, я и не заметил, что почти кричал.

— Не-а, это я тебя.

— Силёнок хватит?

— Ума хватит. Ты вот не допёр, что я тебя вижу, а я просчитал, что ты можешь сюда заявиться.

Видит? Он нас видит?

Я завертел головой, всматриваясь в прохожих. Чёрт возьми! Такое ощущение, что все говорят по телефону.

— Что ты башкой вертишь? Меня надеешься увидеть? Тогда ты ещё больший дурак, чем я думал.

Я его не видел. А он меня, да. Значит, он где-то рядом. Плохо! Я вновь принялся рассматривать окружающих меня людей. Бесполезно! Да, чтоб тебя! Стоп. А если так?

Чёрный экран. Золотисто-оранжевые цифры.

Я шагнул из дверей кафе. Ладонь Ники на локте. Смотрю на противоположную сторону улицы, на небольшую аллею с памятником писателю в центре, окружённую невысокой оградой.

Звонит в кармане телефон.

— Да.

Перематываю.

Верчу башкой, всматриваясь в гуляющую группами и парочками, молодёжь. Эти меня не интересуют. Одиночки, мне нужны одиночки. И не в толпе, иначе всего не скажешь – услышать могут.

Взгляд скользит, переходя с одного человека на другого.

Притормаживаю скорость просмотра.

Не тот, не тот. Девушка. Мужик с пивом. Опять девчонка. Парень, крепкий, наголо бритый, ещё один с дредами и в полуспущенных, широченных штанах. Всё не то.

Стоп, чуть назад. Пауза. Вот.

Парень рядом с постаментом. Среднего роста, худощавый, стоит спиной ко мне. С плоской коробкой смартфона, прижатого к уху. Коротко стриженный затылок, на макушке длинные вихры. Белая рубашка в чёрную клетку, синие джинсы. Во что обут, не видно, мешает ограда.

Просмотр, на самой медленной скорости.

Парень начинает поворачиваться голову. Давай, сука, давай! Покажи морду!

Чуть ускоряю воспроизведение. Ещё чуть-чуть, давай, давай. Нет! Тварь! Замер. Лица не вижу, скрыто большим смартфоном. Косится в мою сторону. И, не отрывая телефона от уха, уходит вдоль аллеи к выходу.

Выныриваю.

Чувствую Никины пальцы, с силой сжимающие мне руку.

Вдалеке мелькнула белая в чёрную клетку рубашка и скрылась за поворотом.

Прижимаю телефон к груди. Шепчу яростно и зло:

— Стой здесь. Понятно? И чтобы с места не сходила. Я сейчас. Жди меня здесь, как прибитая. Поняла?

— Но...

— Здесь, я сказал, здесь! Ясно?

Дожидаюсь ответного кивка, и, выдирая руку из цепких пальцев, бросаюсь через улицу к аллее.

Вдавливаю телефон в ухо и бегу.

— Ау, ты где? Онемел от страха?

Я молчу и бегу.

— Чего молчишь?

— Тебя, падла, слушаю.

— Ну, слушай, слушай. — Он замолчал, только дыхание в телефоне.

— Исповедуйся, — я миновал памятник, — может, полегчает перед смертью.

— Ты знаешь, я ведь не хотел её убивать. Я ведь почти влюбился в неё. Она мне помогла, я был в такой жопе... Повеситься хотел. А она...

Голос его становился всё выше, в тоне проскакивали истеричные нотки. Давай говори, говори. Может, сболтнёшь чего лишнего. Кончик ниточки мне дашь, за который я уцеплюсь и притяну тебя.

— Что, бабы не давали? Такому умному и талантливому?

— Да, что ты об этом знаешь? Ты, ты, ты...

— Я, я, я. Значит, точняком бортовали тебя, да? Ну, сознайся. Ты и Ташу поэтому убил, что она тоже тебе не дала. Я прав?

— Урод! Ты урод! Не так всё было, не так!

— А как? Ты расскажи, авось я поверю, проникнусь.

Аллея закончилась, и я выбежал на параллельную улицу. Длинную и кривую, уходящую слегка вниз и хорошо просматриваемую, но с множеством переулков.

Чёрт! Куда он свернул?

Я побежал, верча головой, как пропеллером, и заглядывая на бегу в проулки. Белой рубашки в клеточку нигде не было.

— Зачем тебе?

— А ты зачем позвонил? Выговориться? Ну, так валяй, вот они, благодарные уши. Ведь так поделиться хочется, а не с кем. Да?

— Я не хотел её убивать.

Голос дрожит и почти срывается на визг.

Говори, говори.

Пока он чешет языком, он рядом — никуда не делся, не уехал, не сбежал, а значит, есть шанс его найти.

— Не хотел, но убил.

— Это всё ты виноват!

Конец улицы близок, а этого чёрта всё нет. Куда он делся?

— Вот как? Интересно, а я-то тут при чём?

— При всём!

Голос окреп, никакой плаксивости, одна злость.

— Я её еле уговорил в кафе прийти, денег занял, чтобы по-человечески было, накупил всякого, а она, всё, блин, о тебе говорила, сука! Ты понимаешь, как это, прийти на свидание с девушкой, в которую влюбился, а она о другом говорит. Блин! О бывшем. Понимаешь, что я чувствовал? Потом ещё пару раз встречались, в разных местах, та же история. Только о тебе и говорила.

Я молчал, боясь неверным словом или тоном, перебить поток его красноречия.

— А потом... Я в гости к ней напросился, цветов и шампанского купил, как дурак. Случайно, как толкнуло что, за пару подъездов тормознул. Стою, сам не зная почему, гляжу, соседка ваша – большое ухо, та, что подслушивать любит – Таша рассказывала, куда-то чешет. Не остановись я, столкнулись бы нос к носу. Всяко запомнила бы меня. Ан, нет. Знак это был. Я потом понял.

Я добежал до конца улицы выходящей на широкий проспект. Всё! Аут! Тут я его точно не найду. Море спешащих людей, себя бы не потерять, не то, что кого-то найти.

— Я звоню, она открывает. Я с цветами и бутылкой как дурак, а она даже платье не одела. Как ходила в футболке растянутой, так меня и встретила, а ведь мы с ней договаривались. В твоей футболке. Понимаешь? Я ей – привет, тянусь, чтобы поцеловать, хотя бы в щеку, а она от меня, как от прокажённого... Протягиваю букет. А она: а вот Фил, никогда мне цветов не дарил, только на днюхи, да на Восьмое марта, и шампанского не покупал, бурду только красную. И вроде как с укором, тебе говорит, с минусом для тебя, но не с плюсом для меня. Понимаешь? Получается, что опять о тебе. Не мне спасибо – за подарки, а тебе фи, – что не покупал. Ты знаешь, как у неё твой номер в телефоне забит?  Любимый. Ты понимаешь? Не имя, не фамилия, не бывший, а любимый.

Я прикрыл глаза, откровенность резала не хуже охотничьего ножа. Прямо по сердцу. Неотвратимо и больно. Больно, до зубовного скрежета.

— Она, небрежно так бутылку на стол ставит, букет не в вазу, а прямо так кладёт. И спиной ко мне поворачивается. Меня такая обида взяла, что аж слёзы из глаз, а потом злость. На неё, на тебя, на себя... Что, я не мужик? Со мной так обращаться? Знаешь, я книгу недавно прочитал, случайно попала, так от скуки, от нечего делать. Дрянь книжка, о бандитах, но фраза одна меня в ней зацепила. Мужчины делятся на две категории: те, у кого есть оружие, и те, у кого его нет. Мол, те, у кого его нет, это и не мужчины вовсе, а так – тело, с пенисом в штанах. И на таких женщины не смотрят. Я подумал, может, если и у меня... если я куплю, то и на меня девушки обратят внимание. Пистолет страшно покупать было, хоть в сети сейчас всё что угодно купить можно. Да и где я такую сумму возьму? А на рынок к не русским идти – страшно, обманут. Нож я купил, большой такой, кривой, таскал его с собой. Только всё это ерунда, никто на меня не смотрел. Нос воротили.

Он задохнулся. Я слышал, как ему не хватает воздуха. У меня и самого от его душевных нечистот дыхание перехватило, и сердце закололо.

— Ты слушаешь? — Отдышавшись, спросил он.

— Да.

— Бросила она букет так небрежно, и спиной ко мне повернулась. А у меня от ярости руки трясутся. Гляжу на её затылок, на ухо, рука сама за нож взялась. Смотрю на шею, тонкую такую, беззащитную, и представляю, как втыкаю в неё нож. За пренебрежение ко мне, за то, что не видит моей любви. Но не смог. Замахнулся. Нет, не могу. Потом, правда, смог. Ударил рукояткой прямо в висок. Она как кукла упала. Знаешь, если у марионетки ниточки обрезать, она нелепо так, кучкой неопрятной, падает. Вот и она так. Лежит на полу. Майка задралась, а на ней трусики застиранные, в нелепый горошек, чуть ли не бабушкиного фасона. В глазах пелена, сам не помню, как накинулся на неё.

Его голос становился всё злее и довольней. Он, сука такая, наслаждался своим рассказом. Не раскаивался и каялся, а наслаждался, заново переживая миг триумфа.

— Трусы с неё сорвал и... Прежде чем вскрыть её, как банку сгущёнки, я поимел её во все места, во все дырочки. О... Ты...

— Врёшь, сука! — То, что испытывал я сейчас, нельзя было назвать яростью, это был гнев, помноженный на злость и желание убить. Найти эту суку и убить, задушить, глядя прямо в глаза. Сжать горло пальцами, сдавить и смотреть, как жизнь уходит из них, и наслаждаться этим моментом.

— Пиз... как дышишь, тварь. Не насиловал ты Ташу, потому что импотент. Нестояк у тебя тотальный.

Я расхохотался, зло и ядовито.

— У тебя хрен, словно дохлая гадюка на перилах, ничего его не оживит. Ты ссыкло беспомощное. Тварь. Пид... Петушара... — Я орал, не в силах остановится.

— Я поимел её, поимел! — Как резаный визжал он в ответ .

— Врёшь, гнида, врёшь! Ничего ты не можешь!

— Откуда ты знаешь? — Визг из телефона. — Откуда, откуда, откуда?!

— Знаю.

— А-а-а-а, это тебе эта сучка рыжая наплела. Следователь или кто она там. Я видел её. Как она во дворе крутилась, расспрашивала, вынюхивала. Бл... Я ведь, когда всё сделал, — слова так и лились из него, — уйти не смог, словно держало что-то. Так и крутился вокруг. Уйду. Приду. Опять уйду. Вернусь. И так, пока не увидел, как тело выносили, после этого, словно отпустило.

И куда только его интеллигентная речь подевалась, когда за живое задели.

— Им же нельзя говорить: тайна следствия и всё такое. А-а-а. Понял! Тебя увидала и потекла вся. И тут же всё вывалила. Да? Все они бабы такие. При виде тебя никто устоять не может. Ты ведь весь из себя такой – true male[2]. Да? Присунул ей или только собираешься? Или она не в твоём вкусе? Ты же тёмненьких любишь, ну прямо как я.

Я молча слушал. Разговор утомил меня, эти потоки мерзости, было просто невозможно дальше слушать. Я понял, что больше ничего не выжму из него, кроме грязных подробностей или порции вранья. Пора закругляться.

Я собрался уже отключиться, как он, словно прочтя мои мысли, прервал свои излияния и сказал:

— Устал я, пора раскланяться.

Я не чувствовал ярости, одна усталость.

— Прощай.

— Стой, стой, стой, я тебе на прощание кое-что сказать хочу.

— Мне пох...ю.

— Пожалеть можешь.

— Угрожаешь?

— Значит так, — словно змея, зашипел он в трубку, — это ты во всём виноват, значит, и отвечать тебе.

— Приходи, отвечу.

— Нет, — он рассмеялся лающим смехом, — так неинтересно. Я тебе игру предлагаю. Интересную, тебе понравится.

— Не интересует.

— Заинтересует, когда услышишь. Короче, выбирай, кого мне выпотрошить – эту рыжую бл... или твою чёрную. Нет, нет, нет, не так. Ты, конечно, свою сучку выберешь. Так что, это не интересно. Я их обоих кончу. Сначала их, а потом тебя. Или сначала тебя, а потом их. Выбирай. Обещаю – выберешь себя, твою выпотрошу, после того как убью, а вот рыжую, извини, помучаю. Ну, так как? Что выбираешь?

Яд слов так и сочился мне в ухо, отравляя сознание и путая мысли.

— Я не убью тебя, нет. Я сотворю с тобой кое-что более худшее, чем смерть. И ты, когда узнаешь, что именно, будешь ползать на карачках и умолять о смерти.

Мой голос не дрожал и был спокоен, как небо над головой. Я не грозил, я обещал.

Всё. Отбой.

Надо возвращаться к Нике. И искать эту тварь.

Я круто развернулся, и тут боль затопила голову. Стекла вниз и застряла где-то в груди, на уровне сердца.

Слова этой твари грохотали в голове, отравой расползаясь по телу.

Ты во всём виноват! Из-за тебя! Как в телефоне забит? Любимый! Ты! Из-за тебя! Ты! Из-за тебя! Ты! Из-за тебя! Ты! Из-за тебя!

Я этого не знал. Даже не догадывался. Ослеплённый новыми отношениями. Своим счастьем. Миром и взаимопониманием с Никой.

Таша! Ну как же так? Почему ты не отпустила прошлое? Зачем за него цеплялась? Почему не забыла, и просто не пошла дальше? Мы ведь жили не особо хорошо. Вечно без денег. Хаты съёмные, грязные. Я ведь не из-за Ники с тобой порвал. Всё к этому шло. Она просто послужила последним толчком. Я ведь не к ней ушёл, а в никуда, в одиночество. Мы ведь с тобой такие разные. Не знаю, как столько прожили.

Мне стало тяжело дышать, в грудину словно воткнули нож и ворочали им безжалостной рукой. Я застонал, голова кружилась, тротуар под ногами ходил ходуном.

Мысли в голове крутились взбесившейся юлой.

Первый год, до того, как съехались, нормально было, хорошо даже. Потом... Потом хуже, а потом... ещё хуже. Бытовые мелочи, словно мелкие камешки в ботинке, которые не вытряхнуть – сначала незаметно, но чем дальше, тем больше и больше вызывают неудобство и раздражение.

Меня раздражало её неумение готовить, Таша не могла сварить элементарного супа, а это, при моей любви поесть, сильно напрягало. Её дико бесила моя привычка разбрасывать по квартире носки.

Меня выводила из себя любовь Таши к сети. Все эти чаты, форумы и социальные сети, не понимал я этой иллюзорной жизни. Невнятные, убогие, по моему мнению, люди, скрывающие свои комплексы за красивыми сетевыми кличками. Ей не нравилась моя тяга к приключениям, и вечное влезание не в свои дела, с желанием помочь.

Интересы у нас вроде схожие, но никак не пересекающиеся.

Мы оба любили читать, но обсудить прочитанное не могли: Таше нравилось читать классиков и труды философов, западных и восточных. Все эти, трудно перевариваемые для меня дзены, дао и прочая эзотерическая лабудистика, не имеющая отношения к реальной жизни.

Я запоем читал фантастику и триллеры. При виде которых она начинала презрительно фыркать и кривить нос.

Музыка.

Рок, отечественный и зарубежный, был моим спутником по жизни. Таша не слушала ничего, что звучало на русском языке. Из наушников её ноутбука постоянно лилась электронная хрень вроде Депешей и забугорной эстрады.

Раздражало и вечное Ташино ворчание на мои, с её точки зрения, несмешные шутки.

Мелочи, мелочи, мелочи. Которые складывались в огромную такую стену, разделяющую нас. И претензии, претензии, претензии. Как высказываемые, так и умалчиваемые, но прекрасно читаемые во взгляде, голосе, жестах.

Мне казалось, что с нашим расставанием она вздохнёт свободней, а вышло наоборот.

Таша! Ну, зачем было цепляться за прошлое? Его нет. Выходит, прав был Аркадий Петрович, говоря, что прошлое в наших головах часто меняет свой знак. Только у кого-то из положительного он переходит в отрицательный, а у кого-то, как у Таши, наоборот.

Последняя мысль привела меня в чувство.

Прошлого нет. Будущего тоже. Есть настоящее. А в настоящем у меня есть дело. Так что не время раскисать и рефлексировать. Потом, может быть, и поплачу над этим, но не сейчас.

Я смотрел на зажатый в кулаке мобильный, на последний входящий вызов, запоминая цифры.

Значит, думаешь, не найду тебя, тварь? Это даже хорошо, что ты так думаешь, сюрприз значит, для тебя устрою, пренеприятнейший.

Я усмехнулся и, пролистав контакты, нашёл нужный номер.

— Далил? Здоровеньки булы. Узнал? Дело есть. Поможешь? Какое? На две тонны русских денег. Такое ответ устроит? О, и голос сразу повеселел, а я подумал, что ты не рад слышать старого товарища.

Далил был единственным сокурсником, с которым я поддерживал отношения.

— Телефончик один пробить надо, на момент кому принадлежит номер. Смогешь? Ну, тогда записывай. Сколько времени понадобится? О'кей. Жду.

Я продиктовал номер и зашагал к Нике, размышляя, что ей рассказать, а о чём умолчать.

Я дошёл до аллеи, Ника, как я и просил, стояла там, где я её оставил. Остановившись, помахал ей. Она замахала в ответ.

Телефон в моём кулаке зазвонил. Далил сработал оперативно.

— Да. Слушаю. На кого, говоришь? На Ирину Петровну Кожевникову? Семьдесят восьмого года рождения.

Твою мать! Облом! Этот кекс и вправду умён... Воспользовался чужой симкой... Стоп, стоп, стоп. Что-то не вяжется чужой номер, со словами о том, что убийство он не планировал. Да и образ забитого и всеми игнорируемого юноши, вряд ли ему больше двадцати, не стыкуется с предусмотрительным и хладнокровным убийцей, который оперативно раздобыл левую симку.

Я прикинул: выходило, что Кожевниковой И.П. сорок два года. А если?

— Далил, сможешь пробить эту Ирину Петровну – кто она, где она, дети есть и кто, если нет, то есть ли, муж, племянники, ну, в общем, всю инфу и подноготную, которая есть на неё. Знаю, что незаконно. Червончик сверху, я думаю, сотрёт ту грань, за которую ты не хочешь заходить. Сам? Если бы мог, не просил бы. По скорому. Накинуть? За срочность. Ну, ты жук. Накину, но только двадцать процентов. Давай, жду.

Я знал: от возможности по-быстрому срубить лёгких денег, сокурсник не откажется. Были прецеденты. А эти отмазы, это для набивания цены. Можно подумать, он этим никогда не занимался.

Ника бросилась мне на шею, обняла. Отстранилась, с тревогой заглянула в глаза:

— Ты где был?

— Этого искал.

— Не нашёл?

— Пока нет.

Я смотрел поверх её головы, уже зная, что я с ним сделаю, когда найду.

— Фил. — Тихо позвала Ника.

— Да.

— Не делай того, что задумал.

— Ты о чём?

— Я не знаю, что ты хочешь, но не делай, мне страшно.

— Почему?

— Ты улыбаешься. — Она не спрашивала – утверждала.

— Да? — Я несказанно удивился.

— Да.

И вправду, только сейчас я заметил, что мои губы кривит ухмылка.

— Что в этом такого?

— У тебя плохая улыбка, сейчас плохая. Так ты улыбался, когда пришёл к Стигу выручать меня.

— Правда? — Я стёр с лица гримасу.

— Да. Ты вошёл с пистолетом в руке и улыбнулся так, что я испугалась. Я больше никогда не видела у тебя такой страшной улыбки. До сегодняшнего момента.

— Глупости, я просто зол.

Ника покачала головой.

— Что ты задумал?

— Поехали домой. Там расскажу.

Всю дорогу до дома мы молчали. Я поймал сочувствующий взгляд водителя: ас дорог решил, что мы поссорились. Пожалуй, и я бы так подумал, но я знал Нику. Она не обиделась. Она боялась, но не за себя. За нас и наши отношения, и того, что мои планы могут пошатнуть наши отношения.

В квартире я обнял Нику.

— Ника, делаем то, что решили. Собирай вещи, и едем к Аркадию Петровичу. Побудешь там, дней несколько.

— А ты?

Она даже не стала спрашивать, о чём мы говорили с убийцей.

— Я со всем, что нарыл, еду к следачке. Дальше посмотрим на её действия.

— Может, вместе?

Я покачал головой.

— Нет. Тебя туда не пустят. Сколько я в полиции пробуду, неизвестно. А после его угроз я не хочу оставлять тебя одну. К Петровичу он пробраться не сможет. Только пока, ничего ему не рассказывай.

— Ты думаешь, они реальны? Угрозы?

Я не стал напоминать ей о том, что он сделал с Ташей, просто сказал:

— Собирайся.

продолжение следует...

[1] Аквариум - Юрьев день.

[2] True male – настоящий самец.

Я рассмеялся. Не надо быть ясновидцем, чтобы понять: мои слова ей были приятны.

— Не веришь? Тогда врубай полиграф.

— Верю, но чувствую – ты что-то не договариваешь.

Я вздохнул: от этой женщины ничего не скроешь, и неважно, включён её внутренний детектор истины или нет.

— Выпить хочу. — Честно признался я.

— Дома ничего нет. — В голосе Ники послышалась искренняя озабоченность.

— Схожу куплю.

— Ночью не продают.

— Чепок открыт. — Я кивнул в сторону соседнего двора. — Там разливают.

Ника развернулась в моих руках, и мы оказались лицом к лицу.

Внимательно поглядев мне в глаза, она сказала:

— Только дешёвой бурды, пожалуйста, не пей. Купи чего-нибудь подороже и не забудь закусить.

Я чмокнул Нику в нос. Прелесть, а не женщина. Другая скандал бы устроила, заикнись её мужик о желании бухнуть в занюханной рюмочной, а она просит не пить гадости, а купить нормального бухла. Можно подумать, там в бутылки пойло не из одной бочки разливают.

Я рассмеялся своим мыслям. И снова чмокнул её в нос.

— Пойдём, я тебя до квартиры провожу.

— Пойдём, только долго не задерживайся, ладно?

— Обещаю. Если ты обещаешь меня дождаться.

— Не-а-а-а. — Протянула Ника и наигранно зевнула. — Даже и не думай, когда вернёшься ко мне приставать. Я устала.

Я покивал, прекрасно зная, что она не уснёт, пока я не вернусь.

Стол был грязным, лавка жёсткой, а виски, самой настоящей стрёмной самогонкой. Хоть и стоило как самолёт. Я был прав, что дешёвая водяра, что напитки маркой повыше, были одинаково плохими. Собственно, мне хотелось не столько выпить, сколько подумать. Хотя и выпить тоже.

О своей новоприобретённой способности я Нике не рассказал, как и о разговоре со следачкой. Вот и первые тайны. Но это ничего, главное, чтобы они трещин не вызвали в строящемся фундаменте наших отношений.

Расскажу я всё, расскажу. Обдумаю как следует и выложу как на духу. От а до я.

Я залпом опрокинул в себя половину пластикового стаканчика. Вот это гадость. На вкус ещё хуже, чем на запах. Не чета той, что угощал Аркадий Петрович на базе после того, как Вася с Петей вытянули из меня подсадку.

Обдумать мне было что. Не способность свою новопреобретённую, это подождёт, хоть и занятная штука, конечно. А вот смерть Таши. Сердце резануло болью. Таша, Таша, Таша. Как же так? Кто и за что?

Я допил вторую половину этого, с позволения сказать, виски. Подошёл к барной стойке, такой же обшарпанной, как и зал, кивнул – повторить. Брякнул на стол купюру, отошёл к облюбованному столику.

Что-то цепануло меня в разговоре со следачкой, что-то она мне такое сказала, вернее, это я ей...

Чёрный экран, цифры внизу. Веснушчатое лицо Оксаны батьковны, глаза усталые и чуточку грустные:

— Последний вопрос. Кто, по-вашему, мог её убить?

Хороший вопрос, не дававший мне покоя. Я пожал плечами и сказал наугад:

— Поищите среди клиентов сайта, на котором она консультировала. Уродов там много.

Я вскочил и, оставив на столе нетронутый стаканчик, выбежал из чепка.

Фак! Фак! Фак!

Я никак не мог попасть ключом в замочную скважину.

Да чтоб тебя! Замок, наконец, поддался моим домогательствам. Распахнув дверь, я, не снимая кроссовок, рванул к столу.

— Я ожида... — Начала, сидевшая, поджав под себя ноги и читающая книгу Ника. — Что случилось?

— Пока не знаю, милая, но сейчас, возможно, всё разъяснится. — Не слишком понятно отозвался я, занятый включением компьютера.

— Да загружайся ты, старое чудовище! — Я смотрел на заставку грузящейся винды.

— Успокойся, Фил. — Я почувствовал на плече руку Ники.

Так: сеть, браузер, окно поисковика, строка поиска.

Как он, мать твою, так, назывался, этот сайт! Ах да, кажется так.

Перестук клавиш.

Твою шашню в башню. Сто тысяч ссылок. Первые пять наугад – не то.

Что ты, Фил, тупишь. Это же так просто теперь, вспомнить. Буквально, как кино посмотреть.

Экран. Цифры.

На голове Таши красовались огромные наушники, и за электронным шумом, который кто-то по недоразумению назвал музыкой, она, конечно, ничего не слышала.

Я постучал пальцами по здоровенному полушарию наушника.

— А? Чего? — Таша оторвала затуманенный взгляд от экрана и спустила наушники на шею.

Вот он, момент. Я мельком выхватываю экран с открытым браузером. Пауза. Строка контекстного меню. Адрес.

Быстро вбиваю подсмотренный адрес.

Вход.

Логин.

Пароль.

Я их знал. Ещё бы мне не знать. Таша вечно забывала пароли, записывала их на стикеры и клеила на монитор. Потом теряла бумажки и снова забывала заветные комбинации цифр и букв. Нервничала, орала на меня. Будто это я виноват в её забывчивости. Пока я не придумал ей один пароль, единственный на все случаи жизни, на все сайты и почты. Прочитанный мною в одном романе. Семь слов, записанных без пробела. Пароль, который в принципе невозможно забыть.

Сороктысячобезьянвануссунулибанан.

Мятное дыхание Ники за спиной.

— Мне отойти?

— Нет, детка, нет.

Личный кабинет.

Приват-чат.

Последний диалог.

Вот он.

Выхватываю взглядом ник собеседника – Несчастный. Ну, надо же!

Проматываю в начало, бегло просматривая строки. Вот первый диалог. Когда? Почти месяц назад.

Теперь внимательно читаем.

Бл... Бл.. Трижды бл..

Чёрные строчки на белом поле стремительно стирались.

Нет! Нет! Нет!

В настройки... Отменить...

Всё! Не успел!

Су-у-у-ка. Еб... в рот!

— Не ругайся.

Это я вслух? Похоже, что так.

— Извини, малыш.

— Что всё...

Чёрные строки вновь побежали по экрану.

— Привет. Не успел, да? А я знал – ты умный, догадаешься, и подсуетился. Успел первым, а ты нет.

— Кто ты, падаль?

— Фи, как невежливо. Лучше скажи – как тебе моё творение. Красиво, правда?

— Кто ты?

— Ну, что ты заладил, кто, да кто? Давай лучше поболтаем.

— Я найду тебя, тварь.

— Ой, ой, ой – уже боюсь.

— Правильно делаешь.

— Ладно, что-то мне наскучили твои грубости, аривидерчи. Но я не прощаюсь, может быть, загляну к тебе на огонёк. Когда тебя не будет дома, конечно. К девке твоей. Они с Ташей так похожи.

Я зарычал.

— Сделаю с ней какую-нибудь инсталляцию.

— Только попро...

Строчки стали опять стремительно стираться. А потом сайт и вовсе закрылся, выкинув на экран 404 ошибку.

— Фил.

— Да?

— Это был он? — Голос спокойный, слишком спокойный, чтобы быть таковым на самом деле. Это было то спокойствие, что прикрывает страх и тревогу. Ника, умная девочка, всё поняла. Тем лучше.

— Да, это та сука, что убила Ташу.

— Надо сообщить в полицию.

— Они его не поймают.

— Ты в этом уверен?

— Да. Следов в квартире он не оставил. Сетевые только что подтёр. В активе у следачки полный и абсолютный ноль.

— Как он это сделал?

— Хакнул или вирус запустил. Короче, бесполезно. Их переписку не восстановить. Хотя...

— Что, хотя?

Похоже, пришло время всё рассказать Нике. И я рассказал. И о разговоре со следачкой, и о своей внезапно открывшейся способности пересматривать в мельчайших подробностях прошлое. Об экране в голове, цифрах в его нижнем углу, о секундомере с нулями. В общем, всё.

— Что мы будем делать? — Спокойно поинтересовалась Ника, выслушав мой рассказ.

Я подошёл к ней и крепко обнял.

— Мы ничего. Я начну охоту, а ты преспокойно отправишься на базу к шефу и будешь ждать.

— Нет.

— Нет, не нет. — Я улыбнулся. — Будешь ждать меня.

Она упрямо сжала губы.

— Мы вместе найдём его и...

— Нет. — Я отрицательно покачал головой. — Ника, я с тобой никогда не спорил, ты умней меня и всегда принимала правильные решения, — попытался я подсластить пилюлю отказа, — но сейчас надо сделать так, как я сказал.

— Фил Торов, — Ника попыталась высвободиться, но я лишь крепче прижал её к себе, — если ты думаешь, что я поддамся на эту грубую лесть и...

— Ника, — я проникновенно зашептал ей на ухо, — лесть – это ложь, я же говорю истинную правду, ты это прекрасно знаешь...

— Фил! Прекрати!

Заболтать Нику мне, конечно, не удалось, впрочем, я на это не сильно рассчитывал. Она упёрлась руками мне в грудь, пытаясь оттолкнуть.

— Ты думаешь, пока ты охотишься на этого маньяка, я буду отсиживаться под крылышком шефа?

— Я знаю это, девочка, а не думаю. Думать – это твоя прерогатива, моя – действовать.

— Да отпусти ты, медведь, синяков наставишь.

— Отпущу, когда пообещаешь сидеть на базе тихо, как мышка.

— Размечтался. Как ты его выслеживать будешь, если думать не умеешь?

— Зато я могу вспоминать.

— Ты что-то придумал?

— Да.

— Рассказывай.

— Нет.

— Тогда я никуда не поеду.

— Я тебя сам отвезу.

— Я кричать буду.

— Кричи.

— Ну, хорошо. Я поеду. Но только завтра, и после того, как ты мне расскажешь, что придумал.

— Договорились.

— Давай тогда спать, поздно уже.

— Нет. Я всё ещё голоден.

— Холодильник полный, иди и натрескайся.

— Я не так голоден.

— Отстань, дурак.

Но я не отстал. Я приник к её губам, а она не сопротивлялась, впрочем, как я и думал.

6

— Что ты придумал?

Голова Ники на моём плече, веко щекочет вьющаяся прядь волос, но я не отстраняюсь, мне это нравится. Она пальцем выводит на моей груди какие-то символы. И это прикосновение тоже приятно.

— Ничего конкретного. У меня нет знания, но у меня есть память. Они начали переписываться месяц назад. И если он знает, где она живёт, он у неё бывал. Таша не стала бы говорить адрес незнакомцу. Значит, они предварительно встречались. Если встречались, значит, договаривались о встрече. А это, в свою очередь, означает, что он писал, где она состоится, и описывал себя, чтобы не перепутать с другим.

— Ты думаешь, это он, может быть, она?

— Нет. Таша не стала бы описывать себя.

— И...

Я погладил её по узкой спине.

— Я видел весь их диалог. Не запомнил только. Но сейчас я включу экран у себя в голове и всё внимательно прочту.

Ника начала приподниматься.

— Д...

Экран. Цифры. Строчки, бегущие вниз по экрану. Стоп. Читаю.

В одном окне – бла-бла-бла – какой я несчастный, как меня никто не понимает и не любит. А я такой умный и талантливый, а они...

И всё в таком духе.

В другом – слова утешения и поддержки.

Не то, не то. Листаю. Стоп! Вот он – нужный мне диалог! Двенадцать дней назад.

Несчастный:

— Я... Я... Может... Встретимся, а? Ты мне так помогла. После разговоров с тобой я... Я словно стал другим человеком...

Таша Ташина:

— Извини, но нет. С онлайн собеседниками в оффе я не встречаюсь. Извини, но это нарушение профессиональной этики.

В конце строки – смайлик с извиняющейся улыбкой.

Несчастный:

— Да, я понимаю, но... Ты такая, такая... Не знаю как сказать. Мне ведь реально после нашего общения легче... Проблемы куда-то исчезают, не все, но... Работу вот нашёл. Ну, может... Один разик. А? Плиз.

В конце грустный смайлик.

Таша Ташина:

— Нет. Извини, но сейчас я сама не в лучшем состоянии.

Несчастный:

— Понимаю. Прости, что попытался... А, впрочем, и правда, зачем я тебе? Ботан, с кучей проблем. Ты ведь... Ты ведь... Такая заботливая и внимательная и... и ВСЁ ПОНИМАЮЩАЯ...

Таша Ташина:

— Ты меня не знаешь, я не такая. Я... нет, не нужны тебе ещё и мои проблемы.

Несчастный:

— Может, я чем-нибудь могу помочь? А? Я умею слушать. Плиз.

Умоляющий смайлик со сложенными на груди ручками.

— Ты так помогла мне. Давай и я тебе... Попробуем, а?

Таша Ташина:

— Не… Я подумаю, хорошо?

Несчастный:

— Думай сколько угодно!

Улыбка.

— Я буду ждать! Но если надумаешь, я каждый вечер в кафе «Снежинка», там бесплатный вайфай, цены приемлемые и выпечка очень вкусная. Знаешь, где оно?

Таша Ташина:

— Я подумаю. Я пока не отошла от прежних отношений, и заводить новые...

Грустная рожица.

Несчастный:

— Нет, нет, нет, о таком я и не мечтаю. Просто... Просто увидеть тебя и умереть...

Смайлик.

Таша Ташина:

— Плохие мысли.

Строгий смайлик.

Несчастный:

— Я пошутил. Придёшь?

Таша Ташина:

— Я подумаю...

Несчастный:

— Плиз.

Таша Ташина:

— Хорошо. Как я тебя узнаю.

Несчастный:

— Я буду в белой футболке и клетчатой рубашке, знаешь, такой белой в чёрную клетку. Джинсы синие и кроссовки Найк, белые. Волосы, причёска такая модная – сверху длинные, назад зачёсанные, на висках и затылке короткие.

Смайлик.

— А как я тебя узнаю?

Таша Ташина:

— Я сама тебя узнаю.

Смайлик.

Несчастный:

— Придёшь?

Умоляющая рожица.

Таша Ташина:

— Не знаю... Подумаю... Может быть...

Задумчивый смайлик.

Несчастный:

— Я буду ждать тебя каждый день с шести до десяти вечера. Всё время, пока не придёшь... Я, если что, обычно за угловым столиком сижу, с большим таким, белым ноутом. Вот адрес на всякий случай...

— Давай, пробуй. — Ника села, скрестив ноги.

Заметив направление моего взгляда, она шутливо шлёпнула меня по руке и накинула на себя простыню.

— Давай, пробуй. — Повторила она.

— Уже.

— Так быстро? — От удивления она не заметила, как простыня сползла с её груди, дразня меня розовым острым соском. Чёрт побери! Красивый сосок на красивой груди, не говоря уже обо всём остальном.

— Я же тебе говорил – нули.

— Рассказывай.

— Сейчас, только...

Желание электрическими разрядами побежало по моему телу.

— Что ты задумал?

Ника, заметив сползшую простыню, поддёрнула её, внимательно наблюдая за мной.

— Я? Ничего. — Я резко дёрнул рукой. Ника не успела за моим движением, и простыня полетела на пол.

Обнажённой она была ещё прекрасней. А уж эти скрещенные гладкие ноги, я чуть не застонал. Чёрт возьми! Опасность всегда ходит рука об руку со страстью. У меня, по крайней мере, именно так.

Я подался вперёд и заключил Нику в объятия.

— Ты, дурак, — она начала слабо отбиваться, — сексуальный маньяк, только не...

Но я закрыл рот Ники поцелуем. По тому, как её ноги обвили меня и по отвердевшим соскам, я понял: она совсем не против.

— Времени мало. — Жаркий стон, Ника воспользовалась тем, что я оставил в покое её губы, и переключился на грудь.

— Времени, вагон, ещё и выспаться успеем.

продолжение следует...

Она видела, как из дверей управления вышел этот здоровяк в обнимку с какой-то девчонкой. Симпатичной и молоденькой, лет девятнадцати, вряд ли больше. Отойдя от здания, они остановились, о чём-то говоря.

Оксана рассеянно наблюдала за парочкой. Парень что-то сказал девушке, чмокнул её в нос и, подняв руку, громко свистнул. Взревев мотором, с противоположной стороны улицы, к ним медленно покатило такси.

Парень снова обнял девушку за плечи.

Оксана скривилась – до чего же хозяйским вышел жест. Он ей сразу не понравился, этот самоуверенный и здоровый, как лось, жлоб. От нахлынувших чувств Оксана задышала чаще.

— Что ты врёшь себе, Ксанка, — губы её беззвучно шевелились, — он тебе сразу понравился. Вот именно – понравился, а не наоборот, как ты хотела показать во время разговора.

Сейчас, глядя, как он обнимает девушку, Оксана чувствовала зависть. Зависть к этой соплячке. Почему не её, Оксану, обнимают сильные и заботливые руки? Чем она хуже? Что такого есть у девчонки, чего нет у неё? Молодость? Так это пройдёт. Не успеешь оглянуться, как из весёлой стрекозы превратишься в усталую пчёлку. Внешность? Так и она – далеко не Баба-яга. Вон, как он на её грудь пялился. Ум? Обаяние? Что такого есть у этой девчонки, чего нет у неё?!

Она поразмышляла над этим.

Время и место – в них вся проблема.

Нет, у неё времени искать сильного и умного мужчину, с работой бы справится, да за дочкой уследить... Надо, кстати, домой позвонить, узнать, как там Настюшка, дочка с утра температурила.

Да и не ходит она туда, где такие встречаются. А где, кстати, такие встречаются? В спортзалах? В местах скопления программистов? Она улыбнулась. Тоже мне, программист.

Но точно не в коридорах управления. Нет, сильных и умных, здесь хоть отбавляй. Но все либо женаты, либо женаты на работе. Что, в принципе, ещё хуже.

Оксана снова вздохнула: хватит с неё служебных романов.

Парень заботливо усадил девушку на заднее сиденье, и, прежде чем последовать за ней, неожиданно обернулся. Он смотрел прямо в окна её кабинета. Так, словно видел её за давно не мытыми окнами и сеткой жалюзи. Даже с такого расстояния Оксана видела, как он широко улыбнулся, и, вскинув руку в прощальном жесте, помахал ей.

Вот подлец, – она улыбнулась в ответ, хоть и знала: он этого не увидит. Никакой он не убийца. За семь лет работы она насмотрелась на людское отребье. Этот, не из таких. Несмотря на угрожающую внешность и внушительные габариты, он не был душегубом. Глаза ясные и умные, без серой поволоки, характерной для убийц.

Она снова вздохнула, глядя на удаляющееся такси, и вернулась к столу. Работу ещё никто не отменял.

4

В такси я обнял Нику и поймал себя на мысли, что от прикосновения к ней, мне становится спокойней. Словно боюсь – отпусти я её, и она исчезнет. А вся наша жизнь окажется сном или мороком, навеянным закладкой. Той, что не успели вытащить из меня. Что закладка растворилась, и я сейчас валяюсь на больничной койке в глубокой коме. От этих мыслей холод ледяными пальцами прошёлся по спине, а в груди нехорошо заныло. Я усилием воли отогнал от себя эти мысли. К дьяволу! Это всего лишь мнительность. Я никогда не страдал ей, а значит, не поддамся и сейчас. Я сильнее прижал к себе Нику. Она доверчиво положила голову мне на плечо, и я успокоился. Это реальность, а не бред впавшего в маразм ходока.

А всё-таки она, девочка моя, умница, ни о чём не спросила, знала – сам всё расскажу, когда решу, что можно, секретов у нас не было. По крайней мере, у меня, тем более что с Никиной способностью ходока, кормить её враньём было совершенно бессмысленно.

Приятное ощущение головы на плече, лёгкие касания волос, тепло маленькой ладошки в руке, мягкость прижатого к ноге бедра, чуть слышная мелодия, льющаяся из магнитолы:

She smiled at me on the subway.

She was with another man.

But I won't lose no sleep on that,

Cause I've got a plan.

You're beautiful. You're beautiful.

You're beautiful, it's true.

I saw your face in a crowded place,

And I don't know what to do,

Cause I'll never be with you...[1]

Я смотрел на стриженый затылок водилы, молодого крепкого парня, покачивающийся в такт мелодии, и слышал, как он тихо, на грани слышимости, подпевал певцу. Делая это, на русском, причём довольно мелодично.

Она улыбнулась мне в метро,

С ней был другой мужчина.

Но сна от этого я не потеряю,

Потому что план есть у меня.

Ты прекрасна, ты прекрасна,

Ты прекрасна, это правда.

Твоё лицо я  увидел в толпе,

Я не знаю, как быть,

Ведь никогда я не буду с тобой.

О да – ты поймала мой взгляд,

Ведь шли мы навстречу друг другу.

На моём лице ты прочла –

Я окрылён.

Я знаю – вновь не увижу тебя,

Но мы разделим этот момент,

Он с нами будет всегда...[2]

Вот ведь полиглоты, какие кругом, в момент, с забугорного на наш переталмачивают. Или он перевод в сети скачал, чтобы перед девчонками хвост распускать? Или Ника приглянулась? Ну, пускай, пускай помечтает, она моя и только моя.

Я откинул голову на подголовник.

Вот ведь какая ерунда в голову лезет. Психология, будь она не ладна, не любят наши мозги размышлять над проблемами, им развлекаться хочется, и доминантность свою перед другими самцами показывать.

А подумать есть над чем.

Смерть Таши, это раз. Много неясного, и уж совсем непонятно, как это отразится на моей жизни. Может, никак, а может, очень даже и как.

Над этим я подумаю чуть позже, когда немного успокоюсь. До сих пор ярость накатывает, как подумаю о том, что с ней какая-то мразь сотворила.

Способность моя, только что открывшаяся. Это два.

Интересно, это способность ходока проявляется или та, первая, не до конца вынутая подсадка, так внезапно дала о себе знать?

Первое – вряд ли. За время работы на Аркадия Петровича, в роли ходока я выступал всего четыре раз, а так всё больше в прикрытии. Да и переносил мелочь всякую.

Значит, подсадочка шалить начала.

Сколько, интересно, просмотр времени занимает? По ощущениям, так столько же, сколько и реальный эпизод, если не увеличивать скорость просмотра. А если судить по реакции следачки, так, сущую мелочь.

Эксперимент?

Эксперимент.

Тем более что Ника, кажется, задремала. Она задышала ровнее и тише, обмякла, и сильней навалилось на меня.

Я осторожно, так чтобы не потревожить Нику, достал из кармана мобилку. Открыл секундомер.

Что вспомнить?

Хороший вопрос.

Пересмотреть разговор со следачкой? Нет, пожалуй, что нет.

Я прикрыл глаза, вызывая в памяти воспоминание. Перед глазами возникло чёрное поле, похожее на скин флешплеера, ползунок внизу экрана дёрнулся и пополз, оранжевые цифры начали отсчёт времени. В первый раз этого не было. Я не заметил? Или начал прогрессировать? На экране появилась Ника, спешившая ко мне. Пора. Я утопил кнопку мобильника.

При виде Ники, как обычно, в голову пришли строчки Саши Васильева:

Ты хороша, как узор в прямоугольной бумаге –

Вечнозелёный цветок и порошок в зеркалах,

Ты так хороша: длинные пальцы, узкие джинсы, шея и плечи...[3]

Она и впрямь была хороша. Лёгкая маечка, подчёркивающая маленькую, аккуратную грудь; узкие джинсы, обтягивающие соблазнительные бёдра; лёгкие босоножки, открывающие так понравившиеся мне ступни. Слегка растрёпанные вьющиеся волосы, придерживаемые надо лбом тёмными очками, минимум косметики и очаровательная, едва заметная, россыпь веснушек.

Увидев Нику, я оробел. Что не случалось со мной класса эдак с десятого. А уж тем более, я никогда не трусил перед девчонками. Да что с тобой, Фил? Влюбился? По-настоящему? Почему бы и нет. Должно же это когда-то произойти. Так почему не в этот раз?

— Привет. — Я, словно веник, протянул ей букет роз.

Это была первая, после начала моей работы на Аркадия Петровича, наша встреча в неофициальной обстановке. Три, практически одна за одной, ходки в качестве прикрытия. Все три в компании Кая. Только в первых двух, ходоком была Ника, в третьей – нескладный и нервный парень в очках, отзывающийся на не подходящее его внешности имя Лев. Минимум общения, практически никаких разговоров – только дело.

Я всё хотел пригласить её куда-нибудь, но... Но странно киксовал. Пока не поймал осуждающий взгляд Кая.

— Привет. — Она осторожно приняла у меня цветы, явно не зная, что с ними делать. Помедлив, прижала букет к груди и робко улыбнулась.

О Боже! Какая пошлость – девять алых, большеголовых и толстостебельных роз на фоне белой футболки.

Я решительно забрал букет у неё из рук, и метким броском отправил его в урну.

— Зачем ты это сделал? — Она даже не посмотрела в его сторону.

— Он тебе не понравился.

— Почему ты так решил?

Я пожал плечами:

— Потому что он тебе не понравился. Я прав?

Ника улыбнулась.

— Прав. Мне вообще не нравятся розы.

Мы стояли на остановке, мимо нас неспешно двигался людской поток. Прохожие обходили нас, задевая локтями, сумками, плечами. Кто-то извинялся, кто-то бурчал что-то недовольное, кто-то просто шёл дальше. Я стоял и смотрел на Нику, как влюблённый в молоденькую учительницу мальчишка, и не знал, что говорить и что делать.

— Ты... — Начала Ника.

От звука её голоса я очнулся. Наваждение, клочьями разорванного ветром тумана, слетело с меня. Я сморгнул и посмотрел ей в глаза и прочёл в них ожидание и... И то, что светилось сейчас в моих глазах. Любовь, нежность, желание? Всё это. Я шагнул к ней и прикоснулся к локтю. Скользнул пальцами по тёплой коже вниз, к ладони, и сжал пальцы, ожидая ответа. Пальцы Ники дрогнули, переплетаясь с моими.

Чёрт, возьми! Я счастлив.

— Спорим, я угадаю, что ты любишь?

— На что? — Не колеблясь, поддержала она меня.

— На поцелуй.

— Угадывай.

Глаз Ники искрились смехом.

— Ты любишь кофе.

Теперь улыбались не только глаза, но и губы.

Она приподнялась на цыпочки, и на секунду коснулась губами моих губ.

— Значит, я выиграл?

— Да. А если бы проиграл?

— Тогда бы я поцеловал тебя.

Она тряхнула головой и засмеялась, легко и радостно.

— Значит, в любом случае, ты остался бы в выигрыше?

— Да. Только... Только он не был бы таким целомудренным.

— Ты куда-то торопишься?

Она чуть отодвинулась от меня, но руки не выпустила.

— Тороплюсь.

Я притянул Нику к себе и обнял за плечи.

— Тороплюсь в кофейню. Тут недалеко есть одна – маленькая и уютная. Там варят очень правильный кофе. Вот туда я и тороплюсь, пока все места не заняли. Ты со мной?

— С тобой.

Она обняла меня за талию.

— Показывай, где здесь варят правильный кофе.

Капельные кофейные чашки источали аромат крепкого кофе. Мы сидели, соприкасаясь коленями и взявшись за руки, похожие на влюблённых студентов, за маленьким, примостившемся в углу, за портьерами, дубовым столиком на двоих.

— Это правда?

Она не переспросила, поняв, о чём я спрашиваю.

— Не совсем. Я не могу отличить правду ото лжи, скорее...

Пауза, заполненная нашими взглядами.

— Я чувствую истинные чувства людей, отличные от тех, что они хотят транслировать миру, или от тех, что они хотят показать сами себе. Ну вот, например...

— Я понял, — я погладил Нику по щеке, — если я буду клясться тебе в вечной любви, а сам ненавидеть, то ты будешь... Видеть, чувствовать, ощущать, слышать... – ненависть?

— Да. — Ника высвободила пальцы из моей ладони, взяла чашку двумя пальцами, и смешно оттопырив мизинчик, отпила маленький глоток.

Я поймал её лукавый взгляд – играет со мной. Мне нравилась такая игра.

Поставив чашку на столик, она продолжила:

— Да, я буду чувствовать то, что ты на самом деле испытываешь ко мне, а не то, что пытаешься показать, как бы хорошо ты это не маскировал.

— А так, только по отношению к тебе?

— Что ты имеешь в виду?

— Ты почувствуешь... Если я, допустим, признаюсь в любви официантке, той милой девушке, что принесла нам кофе, — я улыбнулся, показывая, что шучу, — на самом деле, будучи к ней совершенно равнодушен.

Ника улыбнулась в ответ, шутку она поняла и приняла. Это было очень хорошо. Таша терпеть не могла моих шуток.

— Если равнодушен, то нет, а вот если ты будешь искренне её ненавидеть, то да, при условии, что чувство будет достаточно сильным.

— А ты всегда это понимаешь?

— В смысле?

— Понимаешь, что люди чувствуют на самом деле, или только когда хочешь это понять?

— Если бы я постоянно это ощущала, это был бы не дар, а проклятье.

Я на миг представил, как это – постоянно чувствовать истинную подоплёку слов и поступков, и согласно кивнул:

— Я бы такого не хотел. Слушай, а как ты узнала моё имя?

Ника посерьёзнела.

— Этого я тебе не скажу.

— Почему? — Я был искренне удивлён такому ответу. — Это тайна?

— Не обижайся, но можно, я не буду отвечать?

Она замолчала, пристально глядя мне в глаза. И я никак не мог понять, что таит в себе серо-зелёный омут, в котором, только сейчас это окончательно осознав, я утонул, и, похоже, навсегда.

Тишину, окружившую нас, нарушил простужено-резкий гитарный аккорд. Прозвучав и не успев затихнуть, был подхвачен пронзительно-печальной скрипичной кодой:

Вплети меня в своё кружево

Незаметно и легко,

Может, только это нужно мне,

Да и больше ничего.

Голова моя закружится,

Так, глаза твои горят,

А лицо-то всё загадочней,

И прозрачнее наряд.

И опять от нетерпения

В кровь царапаем лицо,

За такие, за мгновения

Всё отдашь, в конце концов…[4]

Вслушиваясь в голос певца, я понял: на Нику я никогда не буду обижаться.

— Пикник. — Не ответив на вопрос, сказал я. — Любимая группа. И песня, одна из любимых.

— Я тоже её люблю. И группу, и песню.

Наши пальцы вновь переплелись.

— Потанцуем?

— Песня сейчас кончится.

Мелодия, в самом деле, затихала.

— Да и места мало.

— Это, не проблема.

Откинув портьеры, я вывел Нику в зал. Действительно маленький, но для медленного танца места вполне хватало.

— Джоржио, — я поднял руку вверх.

Бариста, прекратив шаманить над туркой, обернулся. И ослепительно улыбнулся.

— Фил?

— Повтори музыку, плиз.

— Конечно, — он отсалютовал мне двумя пальцами, и помещение вновь заполнила мелодия, — погромче сделать?

Я отрицательно качнул головой, оборачиваясь к Нике. Она подалась вперёд, прижимаясь ко мне всем телом, и мы медленно закружили по залу.

Я отстранился от происходящего. Оранжевые цифры внизу экрана в моей голове показывали час тридцать.

Мой палец дрогнул на кнопке, прерывая бег часов. Рука поднялась, поднося телефон к глазам. Губы дёрнулись, выплёвывая беззвучное ругательство. На дисплее были одни нули. А такого просто не могло быть. Человек не в силах так быстро прекратить отсчёт. Хоть какие-то доли секунды секундомер должен был отсчитать.

За окном цветные огни проспекта смешивались в причудливую цветовую карусель, с фарами проносящихся машин. Ехать нам было ещё долго, есть время поиграть с воспоминаниями. Не задумываясь ни на секунду, я нырнул в самое лучшее, что было у меня на данный момент. Экран в голове вспыхнул, выводя изображения, палец вдавил кнопку, начиная отсчёт секунд.

Я держал узкую ступню в ладонях. В правой – круглая пятка, левая поглаживает нежные пальчики. До сих пор, до самого этого момента, я помнил ощущение Никиной ноги в своих руках. То самое, которое возникло, когда я помог снять насквозь мокрые носки. Оно, это ощущение, как наваждение преследовало меня всё это время. Не взгляд серо-зелёных глаз, не ладони на лице и горько-сладкие слёзы на губах, а маленькая круглая пятка, холодная и мокрая, в ладони.

И вот сейчас она снова под моими пальцами, на этот раз тёплая, но всё такая же круглая и гладкая.

— На что ты там любуешься? — Пальцами другой ноги Ника нежно погладила меня по груди.

Падают небоскрёбы,

Горят телевышки и в Африке снег.

В отпуск уходят боги,

Важней твоей родинки ничего нет.

Кому доброе утро,

А кому в добрый путь.

Существует порядок,

Про него не забудь.

Для кого-то Евангелие,

Для кого-то Коран,

Но меня спасёт твоя родинка –

Это мой талисман.[5]

Не слишком музыкально пропел я. И погладил крошечное пятнышко на стопе.

— Хм. Цитаты любишь?

— Не то чтобы люблю, но... Иногда они наиболее точно определяют настроение и чувства.

— Да?

— Ага.

— А тебе не кажется, что это перенос.

— Чего? — Я, не выпуская Никиной ноги, приподнялся на локтях.

— Перенос чужих чувств на себя.

— Ты так думаешь?

Я пощекотал её пятку, наблюдая, как смешно шевелятся пальчики.

— Да.

— Может быть, ты и права. Вот только я испорчен, слегка, воспитанием чертовски интеллигентной женщины, обожающей русскую классику и поэтов серебряного века. Правда, с поправкой на нынешнее время. Пушкина, Толстого и Достоевского, мне заменили Олди, Лукьяненко и Дяченко; а Гумилеву, Бальмонту и Северянину я предпочёл русский рок.

— Да? Что-то я не заметила в тебе признаков интеллигентской рефлексии. — Она негромко рассмеялась. — Сначала промариновал девушку, а потом, стоило пригласить на крошечную чашечку кофе, накинулся, как зверь. Вон, всё бельё порвал. И это в середине дня. Не стыдно?

Её нога вновь прошлась по моей груди осторожными и ласковыми прикосновениями.

Я повернул голову, разглядывая беспорядок на полу. И вправду, трусики были порваны, а я и не заметил. Мы встретились с Никой в десять утра, посидели в кофейне, погуляли по набережной и в три полудни стояли рядом с её подъездом. Помявшись пару секунд, я, безо всякой задней мысли, напросился на чашку кофе. На самом деле мне просто отчаянно хотелось в туалет. А дальше...

Она скинула босоножки, как-то нервно поправила прядь волос, упавшую на глаза, и оглянулась на меня.

Чёрт возьми! Её взгляд! О, этот взгляд!

Я невольно пробормотал под нос, проклиная свою привычку цитировать, к месту и не к месту, за которую меня постоянно ругала Таша. Мол, прячусь я за чужими словами.

...Эта первая гроза напоминает те глаза,

Где желание и страх на одинаковых ролях...[6]

Мы словно по команде кинулись друг к другу... Какая же она маленькая и лёгкая... Какая ласковая и нежная...

А дальше... А дальше была гроза. Хорошо, что разгар рабочего дня и соседей нет.

— Нет. Ни грамма. А знаешь почему?

Я рывком сел и, обняв Нику, уткнулся носом в ложбинку между шеей и плечом.

Ника промолчала. Она знала, а я знал, что она знала, поэтому не стал продолжать. А просто обнял покрепче, чувствуя ответные объятия.

Нули, опять сплошные нули. Я ещё поиграл с воспоминаниями. Чёрный экран, золотисто-оранжевые цифры внизу и нули на дисплее мобильника. Я попробовал включать и выключать секундомер, не вызывая в памяти кино прошлого. И как бы быстро я ни нажимал кнопку, всё равно, какие-то доли секунды он успевал отсчитывать. А вот с воспоминаниями, нет. Одни нули на табло.

продолжение следует...

[1] You're beautiful – James Blunt

[2] Ты прекрасна – Джеймс Блант (Перевод - Я)

[3] Сплин - Весь этот бред.

[4] Пикник - Вплети меня в своё кружево.

[5] Новая любовь - Родинка.

[6] Ляпис Трубецкой - Евпатория.

— Не надо, — я сжал Никины пальцы, — подожди меня здесь.

— Паспорт есть? — Сержант Егорова раскрыла толстый журнал.

— Есть. — Я протянул ей бордовую книжицу.

— Вам, — Сержант, начала быстро переписывать мои данные, — в кабинет 216, второй этаж, по правой лестнице. И пусть она вам пропуск подпишет.

Сержант протянула мне вместе с паспортом синий прямоугольник пропуска.

Тук. Тук. Тук.

Я пробарабанил костяшками по обшарпанной двери без таблички, только с номером, написанным на створе маркером, и, не дожидаясь разрешения, вошёл.

Кабинет – маленький, словно келья монаха, и такой же душный. Два стола впритык, два стула для посетителей. Два компьютера, принтер на подоконнике и платяной шкаф. Обои в легкомысленный цветочек. Совсем не похоже на то, что показывают в полицейских боевиках. За правым, заваленным бумагами столом, спиной ко мне сидела следователь. Узкая спина под белой тканью рубашки и копна растрёпанных рыжих волос, вот и всё, что я сумел разглядеть, остальное скрывала спинка офисного кресла и стол.

— Филипп Илларионович Торов? — Не оборачиваясь, осведомилась следователь.

— Да.

— Присаживайтесь.

Стул скрипнул под моим весом.

Закончив печатать, следователь щёлкнула кнопкой мыши, и, достав из зажужжавшего принтера несколько листков, повернулась ко мне.

Узкие плечи, худая шея и неожиданно сочная грудь, обтянутая форменной рубашкой. Треугольное лицо с россыпью веснушек, но не редких и мелких, выглядящих мило, как у Ники, а больших, густо усыпавших лицо и шею. А если судить по рукам, которые покрывали веснушки, то и плечи, и грудь у неё тоже веснушчатые, б-р-р. Меня мысленно передёрнуло. Бледно-зелёные глаза и странно блёклые губы. Её можно было бы назвать симпатичной, если бы не усталость и злой огонёк, зажёгшийся в глазах при виде меня.

Мы молча разглядывали друг друга.

Я явственно прочёл в зеленоватых глазах: ты мне не нравишься. Впрочем, антипатия вышла взаимной. Следователь Свиридова мне тоже не понравилась.

— Назовите ваши полные данные. — Следачка занесла ручку над только что отпечатанным бланком.

— Это допрос?

— Разговор.

— К чему тогда эти писульки? — Я кивнул на бланк.

Следователь отложила ручку:

— Значит, разговора под запись вы не хотите?

— Сдаётся мне, это будет не разговор, а снятие показаний. Если это так, то я, пожалуй, звякну адвокату.

— И кто у нас адвокат? — Не тон, а сплошная ирония.

— Аристарх Иванович Серов.

По тому, как скривилась её лицо, я понял: это имя ей знакомо не понаслышке.

— Хорошо. — Бланк отправился вслед за ручкой.

— Где работаете?

— Альянс «Memory».

— Должность.

— Программист.

Было видно – ей неудобно опрашивать меня и не записывать ответы. Ну, ничего, мне тоже неудобно сидеть на жёстком, едва живом стуле, жалобно поскрипывавшем от малейшего движения.

— Да что вы, вот прямо так – программист? — Рыжие брови удивлённо и иронично приподнялись.

— Прямо так. А, что вас удивило?

— Да нет, ничего. Где проживаете?

Я назвал и место прописки, и место фактического проживания. Жили мы с Никой в квартире, доставшейся ей от тётки. В той самой, где она передала мне подсадку. Вот честное слово, писала следачка наш разговор, как пить дать, писала.

— Кем вы приходились Вековой Наталье Ивановне.

— Формально никем. А так... — я замялся, не зная, как описать наши отношения.

Кем я на самом деле приходился Таше? Бывшим любовником, другом, человеком, присматривавшим за ней, платящим за съёмную хату и покупающим продукты? Всё это и одновременно ничего. Как мне рассказать этой рыжей, стервозной и агрессивно настроенной по отношению ко мне следачке, кто я был для Таши. Молодой, одного со мной возраста, а может, и помладше, бабе, но, по всему видно, несчастной в личной жизни. Я такие моменты враз просекаю. Женщины, у которых отношения с мужиками по каким-либо причинам не складываются, ведут себя иначе, чем те, у кого с этим всё в порядке. Выглядят по-другому, разговаривают по-другому, да они даже – чёрт возьми! – пахнут по-другому.

— Бывший любовник. Да? — И вновь ничем не прикрытая ирония пополам со злостью.

Интересно, чем я ей не приглянулся, что она так злится? Я вздохнул, подбирая слова.

— Послушайте, Оксана Владимировна, какая разница, кем я был, давайте вернёмся к существу вопроса.

— Разница большая. — Следачка нехорошо растягивая слова, разглядывала меня. — Так кем?

— Хорошо. — Теперь разозлился я. — Да, я бывший любовник Таши.

— Кого?

— Вековой Натальи Ивановны. Она не любила полного имени. Просила называть её Ташей.

— Вас?

— Всех. Всех близких друзей.

Я замолчал, пытаясь успокоиться. Не время и не место злиться, можно наговорить лишнего. Хоть чего лишнего я могу наговорить? Я невиновен, и точка.

— Мы расстались три или четыре месяца назад.

— Три или четыре?

Пальцы рук, лежащих на столе, слегка подрагивали, так, словно следачке не терпелось взяться за ручку. Хотя я не был уверен, что среди вороха бумаг, разбросанных по столу, не лежит включённый диктофон. Меня мог писать тот же айфон, лежащий экраном вниз рядом с её правой рукой. Впрочем, всё равно, никакой юридической силы эта запись иметь не будет, она не предупреждала, что записывает разговор.

Я сжал зубы, голову опять кольнуло болью. Да чтоб тебя!

— В мае.

— И...

— Я помогал ей, если хотите – присматривал. Платил за квартиру, покупал продукты, иногда приезжал просто поболтать.

— Зачем?

Действительно, зачем? Да очень просто: я чувствовал себя виноватым перед ней, тем, что у меня интересная и хорошо оплачиваемая работа, любимый человек и вообще всё хорошо. А у Таши – дрянная съёмная хата, психи на сайте, пишущие всяческие гадости и жалующиеся на несправедливую жизнь, и никого рядом.

Но я не собирался изливать душу перед стервозной и неудовлетворённой следачкой, поэтому просто пожал плечами и ответил:

— Не знаю... Наверное, в память о прежних отношениях. С деньгами у неё было туго, да и вообще... Четыре года совместной жизни просто так не выкидывают.

— Благородно. — Протянула следачка, иронично растягивая гласные.

Боль в моей голове разгоралась со стремительностью степного пожара. Заломило виски, защипало глаза, затылок словно налился свинцом. Хотелось застонать, плюнуть на всё и уйти. Но боль, внезапно, так же как появилась, исчезла. Лишь яркая вспышка – и всё.

Я моргнул и прислушался к себе. Точно! Боли как не бывало.

— Что, простите? — Занятый собой, я пропустил очередной вопрос.

— Вы последний её видели?

Поймать меня вздумала. Она что, за дебила меня держит?

— Я думаю, что последним её видел убийца. А я виделся с Ташей вчера утром.

— При каких обстоятельствах?

— Я позвонил ей. Мне не понравился её голос, и я решил заехать.

— Когда это было?

А то ты не знаешь, соседку всяко опросила, а соседка меня видела, как себя в зеркале.

— Это было... — я задумался, вспоминая и...

И чуть не выругался. В голове, при попытке вспомнить обстоятельства последней встречи с Ташей, вспыхнул экран, словно на экране компьютера. И передо мной с точность до секунды побежало кино моего прошлого.

Я слушал, как где-то в квартире мерзко, словно расколотый колокольчик, звенит дверной звонок. Я звонил минут пять, не меньше. Таша! Мать твою, где ты? Вышла? Или по своей извечной привычке напялила наушники и врубила музон? Я ещё раз вдавил кнопку звонка. Бесполезно. Пакеты ещё эти, с продуктами. Я заскочил в магазин, перед тем как заехать. Накупил еды, на пару недель должно хватить.

А вот соседка по площадке, дверь открыла сразу.

— Филипп. — Радостная улыбка на лице.

— Ольга Викторовна, я звоню Таше, она не открывает. Вы не знаете, она куда-нибудь выходила?

— Нет, Фил, ты же знаешь, что звукоизоляция здесь плохая, а ваша дверь так противно скрипит. Да и Наташенька, когда выходит, дверью громко хлопает. — Улыбка сменилась озабоченностью. — Что-то случилось?

Я извиняюще улыбнулся: давно хотел смазать петли, да руки все не доходили.

— Надеюсь, что нет. Я гляну? — Я кивнул на лоджию, смежную с лоджией в квартире Таши.

— Конечно, конечно. — Соседка вновь улыбнулась.

Я заглянул за перегородку – точно, как и думал. Таша, в огромных наушниках, с ногами забравшись в кресло, ожесточённо стучала по клавишам ноутбука.

Я облегчённо выдохнул.

— Я перелезу?

Соседка лишь развела руками.

— Вы извините. — Мне было неудобно.

— Ничего, ничего.

Я перекинул пакеты через перила и полез вслед за ними.

Оставив продукты на лоджии, я вошёл в квартиру, мне повезло – дверь была не закрыта. Таша, увлечённая перепиской, ничего вокруг себя не замечала. Из наушников, скрывающих уши, доносился грустно-протяжный, в переборе гитарных струн, женский голос:

Waking up is harder than it seems,

Wandering through these empty rooms

Of dusty books and quiet dreams.

Pictures on the mantle,

Speak your name

Softly like forgotten tunes,

Just outside the sound of pain.

Weren't we like a pair of thieves,

With tumbled locks and broken codes.

You can not take that from me,

My small reprieves; your heart of gold...7

В комнате стоял неприятный запах немытого тела, грязного белья, человеческой неприкаянности, тоски и боли. Словно в палате смертельно больного. Я смотрел на Ташу, сердце неприятно заныло, словно в предчувствие беды. Волосы давно не мыты и не чёсаны. Хуже того. Раньше, Таша тщательно следила за длинной и цветом своей причёски, с завидной регулярностью красясь и подстригаясь. А теперь. Я покачал головой. По виду её шевелюры она не красилась и не стриглась не меньше месяца. Я попытался вспомнить, как она выглядела в последний мой визит. Также неопрятно? Чёрт! Я не помнил. Мы виделись мельком, мне предстояло прикрывать Нику в очередной ходке, и я заскочил всего на пару минут. Оставил деньги за квартиру, продукты и ушёл. Да, да! Я платил за эту съёмную хату и снабжал Ташу продуктами. Я чувствовал себя должником перед ней. Чувствовал вину за то, что...

За то, что бросил её – да, именно я, именно её и именно бросил. Как ни крути, как ни пытайся прикрыться словами – кончились чувства, не сошлись характерами, слишком разные интересы, но это именно так. Как ни думай, что она была с этим согласна, и ни на миг не пыталась меня удержать. И даже делала вид, что наш разрыв ей безразличен.

Вот ведь, чёрт, никогда я не чувствовал себя виноватым ни перед кем. Ни перед родителями, которых не видел больше десяти лет, ни перед тёткой, за то, что свалился на её голову. Это из-за меня она не вышла замуж и не родила детей. Сколько ей было в мой приезд? Тридцать четыре – тридцать пять? Самый сок для женщины. А тут великовозрастный оболтус, которого кормить, поить и одевать надо. Ни перед тренерами, которых покинул, когда понял, что профессиональный спорт не для меня. Ни перед другими девчонками, с которыми встречался, а потом бросал. Их, романов, в смысле, до Таши, у меня было превеликое множество.

А перед Ташей чувствовал.

Когда же я видел её последний раз? Две, три недели назад? Да, кажется, именно тогда. Но вот выглядела ли она тогда такой... Такой... Опустившейся, что ли? Безжизненной, словно монгольфьер, из которого выпустили весь подъёмный газ. Я не помнил.

Она сидела, поджав под себя босые ноги, скрючившись, словно Голлум, над своей прелестью, закрывшись от мира ноутбуком и творчеством Леры Линн. Я смотрел на Ташу и смотрел, поражённый её видом.

А композиция The Only Thing Worth Fighting For меж тем всё играла и играла, зацикленная по кругу.

Таша, увлечённо отстукивая по клавишам, ничего не видела вокруг. Не замечая ни запаха, витающего в воздухе, ни своего немытого тела, ни бардака, царящего в квартире, ни меня. Я прошёл на кухню. Вздохнул. Грязь на полу, крошки и огрызки на столе, ведро для мусора переполнено, грязная посуда до самого крана, в холодильнике пустота.

Я вернулся в комнату и, дождавшись, когда в очередной раз прозвучит грустное:

Разве мы не на поле для битвы,

Запертые в священной войне?

Твоя любовь под прицелом моим.

Единственное, ради чего стоит бороться,

Единственное, ради чего стоит бороться...[1]

Осторожно прикоснулся к плечу Таши:

Осторожно прикоснулся к плечу Таши:

— Привет.

Она вскинула испуганные глаза, быстро закрыла крышку ноутбука, и, стянув с ушей наушники, протянула:

— Фил, привет.

Таша обрадованно улыбнулась и встала, потянувшись ко мне. Я приобнял её, поразившись худобе: она и раньше была стройняшкой, но это была стройность свободной лани, а сейчас – болезненность находящегося в заточении зверя. Свободная майка совершенно не скрывала торчащих рёбер и начавшей обвисать груди.

— Таш, что с тобой?

— В смысле?

— Выглядишь неважно.

— Да? Устала просто. Работы... — она кивнула на прикрытый ноутбук, — много.

— Все консультируешь своих психов? — Хотел шутливо, вышло зло.

— Да. — От моего тона она замкнулась и села в кресло. — Я знаю, тебе это никогда не нравилось. — Она прижала колени к груди и обхватила их руками, словно отгораживаясь от меня. — Но это моя работа. И тебе сейчас, должно быть, безразлично, чем я занимаюсь.

Голос на грани слёз. Я беззвучно выругался.

— Извини. Не хотел тебя обидеть. Просто пошутил неудачно. — Я присел на корточки напротив неё.

— Мне никогда не нравились твои шутки.

Я кивнул соглашаясь. Я это знал, как и то, что её жутко бесило, когда я влезал в очередную историю.

Мы молчали, а из наушников лились, сочась тоскою, слова:

The only thing worth fighting for.

Change will come to those who have no fear,

But I'm not her; you never were

The kind who kept a rulebook near.

What I said was never what I meant.

And now you've seen my world in flames

My shadow songs, my deep regret...[2]

Вот уж верно – в самую точку, в самую нашу ситуёвину:

Перемены настигают тех, кто бесстрашен,

Но я – не она; а ты...

Ты никогда не был любителем правил.

То, что я говорила,

Никогда не было тем, что чувствовала я.

А теперь ты видишь – мир мой в огне.

Мои призрачные песни,

Мою печаль, мое сожаленье...[3]

— Таш, ты давно ела? — Перевёл я разговор. — Холодильник пустой.

— А, тебя только это интересует?

Я насторожился, предчувствуя нехороший разговор.

— Что ты имеешь в виду?

Её глаза вспыхнули.

— И куда же подевалась твоя прямота, Фил?

Никогда раньше она ни словом не упоминала Нику, и то, что она, та самая – истинная, так сказать, корневая причина нашего разрыва. И вот теперь я чувствовал: время пришло. Время расставить все точки над ё, i и всеми остальными буквами, где есть эти самые диэрезисы, умляуты и тремы.

— Нет, меня не только это интересует.

— Да, а что именно? — Слова так и сочились ядом.

— То, что ты не моешься, не стрижёшься, да и вообще выглядишь...

Я запнулся, подбирая слова.

— Отвратительно, да? Ты это хотел сказать?

— Нет, — я постарался успокоиться, — ты выглядишь больной. Когда ты в последний раз выходила на улицу?

Ха-ха-ха! Она рассмеялась жутким, визгливым смехом.

— Ах, Фил, Фил, Фил. Добрый, заботливый, Фил Торов. Могучий человек, готовый впрячься за любого, кто попросит, или просто по велению души. О ней ты тоже так заботишься?

Я видел – она на грани истерики. А в таком состоянии с ней бесполезно разговаривать, знаю, проходили, и не раз. Сейчас она ничего не услышит. Но всё же попробовал.

— Таш, ты прекрасно...

— Да, я прекрасно знаю – это из-за неё ты меня бросил. Я поняла, что ты уйдёшь, как рыба под лёд, как только увидела её.

Глаза Таши лихорадочно блестели, а по щекам текли слёзы. Она что, под наркотой? Не может быть! Таша всегда отчаянно боялась попасть под зависимость, неважно – никотиновую, алкогольную или под наркоманский баян. Боялась настолько, что ни разу в жизни не пробовала даже травки, покуривание которой было доброй традицией в компаниях, в которых мы частенько бывали.

— Дрянь!

— Таша! — Рявкнул я, выходя из себя. — Прекрати, Ника, она...

— Не ври, Фил. Ты же всегда был патологически честен. Зачем сейчас врать?

Я хрустнул костяшками. Она была тысячу раз права. Ника была причиной, всё остальное – следствием.

Я потянулся к её руке, чтобы посмотреть на вены. Но Таша отпрянула от меня и яростно выкрикнула:

— Ты думаешь, я колюсь? На, смотри. — Она вызывающе протянула мне руки. — На ногах не хочешь глянуть? Или между ног? Тебе же так нравилось туда смотреть?

Я молча встал, отнёс продукты на кухню, и, раскидав их по холодильнику и по полкам, ушёл. Просто ушёл, ничего не сказав на прощанье. Даже дверью не хлопнул. Чего хлопать – mea culpa[4]. И этого не изменить.

Я дёрнулся, отрываясь от экрана в моей голове. Это было, как смотреть фильм на флешь плеере: хочешь – перематывай, хочешь – отматывай назад. Я вытер вспотевший лоб и взглянул на следачку, пытаясь понять – сколько прошло времени с момента моего... Погружения? Пусть будет погружение. После, об этом я подумаю после, а сейчас надо собраться и продолжить нашу беседу.

— Это было... — подбодрила меня следачка.

Судя по её виду, она не заметила моего замешательства, а значит, прошло... Секунда? Две? Меньше?

— Вчера. Это было вчера утром, часов в десять. Я говорил: я позвонил Таше, её голос мне не понравился. Я решил приехать, завёз продуктов. Мы поговорили...

— Ссорились? — Следачка испытующе смотрела на меня.

По взгляду я понял: ей так и хочется поймать меня на лжи. Я усмехнулся. Хрена тебя, рыжая. А то я не знаю, что весь наш разговор или ссору, если тебе так хочется, слышала соседка, милейшая Ольга Викторовна, с вечной заботой в поблёкших глазах.

— Думаю, это и так вам известно. Вы ведь беседовали с соседкой?

Я видел разочарование в глазах следователя, подловить меня не удалось.

— Я хотела бы услышать вашу версию. — Следачка лёгким движением откинула волосы с веснушчатого лба и откинулась на спинку кресла. Рубашка, обтягивающая спелую грудь, натянулась так, что сквозь ткань, несмотря на наличие лифчика, проступили соски.

Я поймал себя на совершенно некстати возникшей мысли: интересно, у неё и между ног всё в веснушках? Тьфу ты! Нашёл о чём думать.

Оксана Владимировна, я всё-таки вспомнил её отчество, поймала мой взгляд, состроила презрительную гримаску, и, чуть помедлив, выпрямилась. Вот ведь стерва веснушчатая, играет со мной. Тоже мне, кошка нашлась. Только я не мышка.

— Я не помню дословно. Мне не понравилась, как она выглядит, даже подумал, не принимает ли она наркотики.

— А она?

Скрывать что-либо было бесполезно, думаю наш разговор на повышенных тонах, был абсолютно точно донесён до неё соседкой.

— Таша обвинила меня в том, что я бросил её ради другой.

— Это так?

— Отчасти.

— И всё-таки, разве не женщина стала причиной вашего разрыва?

Вот ведь змея пятнистая, дотошная какая.

— Женщина.

— Хорошо. — Удовлетворённо протянула Оксана, блин, Владимировна.

Следачка, порывшись в папке, достала какую-то бумагу, и, бегло просмотрев её, спросила:

— У вас и алиби есть?

— Я не знаю времени смерти. — Устало сказал я.

Детский лепет какой-то. Неужели она думает, что на такой дешёвый трюк меня можно поймать? Тем более что я и в самом деле не знал, когда умерла Таша.

— Ах да, я же не сказала. Предположительное время смерти...

Она снова заглянула в бумаги, будто и так не знала:

— Смерть наступила в промежуток между 22.00 и 24.00 первого августа. Но с учётом того, в каком состоянии было тело, можно с уверенностью сказать, что убийца пришёл раньше.

— Как её убили?

Следачка отложила бумаги и устало посмотрела на меня.

— Разрезали живот, отделили голову, а тело распяли на стене, вверх ногами.

Значит, в новостях не врали.

— Когда её нашли?

— Второго августа, днём. Позвонила соседка, Ольга Викторовна Смекалина, она заглянула через балконную перегородку, увидела, что комната забрызгана чем-то красным, и позвонила в полицию.

Я так и думал. Перед тем как уйти, я заглянул к соседке и попросил её присматривать за Ташей.

— Вы хотите сказать, что Ташу прибивали к стене, бетонной замете, и никто этого не слышал? В двенадцать ночи? И это при полном отсутствии звукоизоляции?

— Я разве сказала, что её прибили? Нет. Тело было приклеено к стене клеем. Знаете, как в рекламе.

Это был абсолютный бред, такое могло произойти в голливудском триллере, но не в реальной жизни.

— И что криков тоже никто не слышал?

— Нет.

— Как такое возможно?

— Она могла быть без сознания, под воздействием наркотиков, да многое чего. Мы сейчас выясняем. И всё-таки где вы находились, в промежуток между восьмью и двенадцатью ночи?

— На даче.

— И кто это может подтвердить?

— Моя девушка. Соседка по даче и её внуки.

— Поподробнее, пожалуйста.

— Пожалуйста. С часу до пяти мы были на озере. Я и... моя девушка.

— Её имя.

— Зачем?

— Не притворяйтесь дураком. Нам придётся проверить ваши показания.

— Ника Трубина.

— На озере вдвоём были?

— Нет, вчетвером. С нами пошли соседские дети. Даша, десяти лет, и Серёжа двенадцати. Вернувшись с озера, мы поужинали. Вдвоём с Никой, потом играли в монополию с Дашей и Серёжей. Потом дети ушли к себе. Мы с Никой посидели пару часов и легли спать.

— Когда закончилась игра?

Я пожал плечами:

— Точно не скажу, — я, конечно, мог обратиться к своей новоприобретённой способности и сказать ей время вплоть до секунд, но это могло вызвать ненужное подозрение, обычно такие мелочи люди не помнят. — Но, думаю, около половины восьмого.

— Во сколько легли спать?

— Около десяти.

— Куда-нибудь отлучались в этот промежуток времени?

— Только за водой. На родник ходил.

— Сколько отсутствовали?

— Не больше часа.

— Вас ещё кто-нибудь, кроме вашей подруги, видел?

— Из знакомых никто.

— Значит, — довольно подытожила следачка, — мы имеем промежуток времени между половиной восьмого и полуночью, когда, кроме вашей подруги, лица заинтересованного, — рыжая подняла указательный палец вверх, как бы указывая на важность сказанного, — вас никто не видел.

Она торжественно улыбнулась, и, откинувшись на спинку кресла, забросила ногу на ногу. Синяя юбка плотно обтянула бёдра, а сквозь ткань рубашки вновь проступили очертания сосков.

— И... — Я не обратил внимания на её игру. Смотрел прямо в зелёные глаза, гадая – она и впрямь думает, что Ташу убил я, или играет в какую-то игру. Если да, то в какую, и зачем?

— И вы вполне могли успеть съездить в город и вернуться на дачу.

— Угу, а Ника, значит, покрывает меня? Знает всё и покрывает?

Следачка пожала плечами:

— В этом мире всё возможно.

Я опять начал закипать.

— Ладно, допустим. Два вопроса. Зачем мне это надо, мотив, так сказать, и зачем это надо Нике?

Следачка наклонилась ко мне:

— Начнём со второго. Любовь зла, полюбишь и козла. Ну а насчёт первого... Она тебе мешала...

Вот как, уже и на ты, всё антиресние и антиресние. Чем всё-таки я не угодил рыжей? Причём так сильно, что она готова повесить на меня зверское убийство. Или ей просто работать неохота? А тут так удобно – вот он, самый лучший подозреваемый, всем известно – первейшие кандидаты в убийцы, это бывший муж и бывший любовник.

— Чем она мне мешала? — Я решил пропустить обращение на ты мимо ушей.

— Всем! Скандалы, требования вернутся, возможно, угрозы. Тебе или твоей новой пассии. Или вот! Шантаж. Она могла шантажировать тебя. Не зря ты ей квартиру оплачивал, продукты покупал. А в последний разговор она потребовать большего, тебе это надоело, и ты, раз, — следачка рубанула рукой по воздуху, — решил покончить со всем этим разом.

Она всё ближе наклонялась ко мне.

Я вскипел, как чайник на конфорке, не заметив, что тоже перешёл на ты:

— Ты понимаешь, что это бред?

Я подался ей навстречу, ловя запах её дыхания. Смесь из кофе, сдобы и мятной жвачки.

— Какие скандалы, угрозы, шантаж? Ты мыльных опер пересмотрела или перегрелась? Очнись. Я не убивал Ташу, и даже не думал об этом. Да, я чувствовал перед ней вину, за то, что бросил. Но, избавляться от этого чувства с помощью убийства – это, это... Это нонсенс. Я не убийца.

— Не убийца значит? А кто, программист? Ты себя видел? Ха! — Она тряхнула головой, волосы, и так находившиеся в беспорядке, упали на лицо.

— И чем тебе моя внешность не понравилась? Или ты думаешь, программисты – это патлатые задроты, не мывшиеся неделю? Ты хоть раз видела программеров, или опять по просмотренным фильмам судишь?

Мой запал иссяк, и я отодвинулся от следачки. Она нервно поправила волосы, провела ладонями по раскрасневшемуся лицу и уже спокойно добавила:

— Тем не менее у те... вас в алиби огромная дыра.

— Нет там никакой дыры. — Я чертовски устал от этого разговора, пора было его заканчивать. — Вчера была пятница – будний день, значит, последняя электричка в город уходила в 22.45, а предпоследняя в 18.40. Добраться на автобусе я не успевал. В это время они практически не ходят. Машины у меня нет. Так что, я не мог убить Ташу.

— Мы проверим.

— Проверьте. — Я кивнул. — Если ко мне больше нет вопросов, я, пожалуй, пойду.

Я протянул ей пропуск и поднялся:

— Подпишите, будьте любезны.

Следачка приняла у меня бумажку, быстро расписалась и демонстративно положила её на стол.

— Последний вопрос. Кто, по-вашему, мог её убить?

Хороший вопрос, не дававший мне покоя. Я пожал плечами и сказал наугад:

— Поищите среди клиентов сайта, на котором она консультировала. Уродов там много.

продолжение следует...

7 The Only Thing Worth Fighting For - Lerra Lynn.

[1] Единственное, ради чего стоит бороться - Лера Линн (перевод - Я).

[2] The Only Thing Worth Fighting For - Lerra Lynn.

[3] Единственное, ради чего стоит бороться - Лера Линн (перевод - Я)

[4] Моя вина.