Мы вошли в комнату. Красный медведь уже ступил обеими передними лапами за порог балкона. Я как будто свыкся с ним, воспринимаю спокойно. Не беспокоит даже жар, идущий от него, который способен, наверное, меня убить (я отчётливо помню сон, в котором от этого жара лопаются мои глаза и пузырится кожа).

Я с интересом наблюдал, как начинается новый контакт. Но меня выгнали, когда Наташа снова начала раздеваться. Только свет от лампы прибора высветлил немножко полуголый силуэт и мрачных мужчин рядом.

"Молодой человек, попрошу выйти", – сказал неожиданно интеллигентно не Андрей, а Герман. Что-то в его голосе было от умного профессора. Я потом узнал, что он в самом деле читал какие-то лекции в их организации.

Андрей принёс стул из комнаты, посадил меня на него. Сказал, что будет общаться со мной на расстоянии. Зачем общаться, я тогда не понял, но послушно сел на стул. От пережитого страха, стресса или как это назвать у меня заломило в спине. Однажды врач в поликлинике сказал мне, что это психосоматика: когда организм заболевает от расшатанных нервов.

Работа Андрея, Наташи и бригады Германа меня немножко успокоила. Я полностью уверился, что они справятся. Я сидел, закрыл глаза…

Провалился в сон на какие-то мгновенья, чуть не соскользнул со стула. А потом я дёрнулся от неожиданности, услышав бас Андрея:

«Сергей, нужна будет ваша помощь».

«Какая?» – я насторожился.

«Расскажите, пожалуйста, в какой момент появился медведь? Что случилось? Это как-то связано с вашей мамой?»

«Да, моя мама лежит в пансионате напротив дома. Его видно с балкона. Сначала, когда я курил на балконе после работы, увидел, что мама встала напротив плакучей ивы на территории пансионата…».

Ворвался голос Наташи:

«Медведь ускоряется. Замедление три», – видимо, на языке их организации это означало, что красный медведь передвигается в три раза медленней, чем настоящий медведь.

Андрей поторопил меня, и мысли сплелись в одну точку, я ответил:

«Этот зверь появился на территории пансионата. Он как-то связан с матерью. Возможно, то, что отец был пожарником и умер, когда мне было три года».

«Отлично, Сергей. Теперь скажите, почему вы боитесь свою мать?»

Я задумался. Как-то легко поверил в слова Натальи, что боюсь мать. Звучало убедительно. Только не ощущал, что боюсь именно сейчас, в моём возрасте…

Кажется, я боялся маму в детстве, когда она буквально командовала мной. Возвращайся в десять вечера. С этими ребятами не общайся. Не ешь сладкое. Не пей пиво. Не дружи с этой девочкой. Поэтому и Юлю он не торопился маме показывать. А как будто мы в девятнадцатом веке: «Маменька, вот моя избранница». Так же там было? Да, я боялся маму. Не хотел вызвать её неодобрения. Раньше я буквально шугался. Теперь страх стал… как это слово… изощрённей, в подкорке.

«Андрей, – говорю я. – Красный медведь – это мой страх».

«Понял вас, Сергей. Я так и подумал. Пока что достаточно. Будем ждать, пока коллеги работают».

И в следующие минуты я слышал какие-то междометия от Натальи, редкие щелчки из советской аппаратуры…

Вот и всё?

Сейчас всё закончится?

Профессионалы решат за меня проблем. Это очень удобно. Что же, каждый должен быть занят своим делом. Я вот работаю в мастерской по ремонту ручной строительной техники. Кто-то работает пожарником. Хорошо, когда есть строгий порядок во всём. Так проще жить… И меня снова тянет в сон.

Снились недавние шашлыки с мамой, как хорошо мы посидели, как приятно было увидеть маму здоровой, в своём уме, как будто не было деменции. И она как будто моложе во сне лет на двадцать, в этом своём платье с цветочками.

А когда я проснулся, больно стало оттого, что мама, наверное, всё-таки не будет прежней… Я захотел уточнить у Андрея:

«Извините… Андрей… Я переживаю за свою маму. Она поправится?»

«Что вы имеете в виду, Сергей? С ней что-то не в порядке?»

«Ну, она болеет… Когда красный медведь уйдёт, моя мама выздоровеет? Просто я заметил, что…»

«Сергей, ближе к делу».

«Извините. Ей стало намного лучше. Она как будто выздоровела незадолго до появления красного медведя».

«Понял, Сергей. Скорей всего вы надеетесь, что мама выздоровеет. Не-мир может иногда воздействовать на недуги человека подобным образом. Мы думаем, что это связано с тем, что не-мир – это своего рода Дьявола, он пытается обхитрить вас, сделать уязвимым перед тем, как нанести удар. А если совсем честно, то мы сами не понимаем до конца логику не-мира. А теперь, Сергей, мне пора работать. Извините».

Кажется, Андрей нажимал кнопки на приборе, регулировал тумблеры. Из коридора не разглядеть. И всё же мне нужно было спросить, вопрос рвался наружу:

«Моя мама выздоровеет?».

«Нет, Сергей, извините, от болезни вашу маму мы не вылечим».

Больше вопросов у меня не было.

А через какое-то время послышались хрипы Натальи, вскрик и бешеные слова:

«Андрей! Красная сука наваливается на меня! Я сейчас умру», – слова «красная сука» резанули мой слух, как будто обозвали мою мать, сердце сжалось от обиды. Но не говорить же им, чтобы выбирали выражения? Андрей продолжал работать:

«Наташа, дорогая, поверь, это ненастоящая боль, с тобой настоящей всё в порядке».

«Мне больно! Я не могу, Андрей, вырубай всё», – а дальше была истерика, полная необработанного мата, в этом было что-то звериное.

Красная сука. Звучит ужасно. Как будто поливают грязью мою мать. И тут одна догадка резанула в груди. Я вскочил со стула и едва не вбежал в комнату. Наташа стонала и кряхтела, иногда срываясь на крик, тело извивалось, повиснув в воздухе, а рядом с ней бригада мужиков держала её за руки, ноги, плечи, тоже находясь в некоем трансе, кто на коленях, кто в полный рост.

«Андрей! Это она про мою мать? С моей мамой всё будет в порядке? Вы с ней что-то сделаете?! Что за красная сука?!»

Андрей посмотрел на меня долго…

«Извините, – говорю ему. – Я переживаю, что с мамой будет что-то не так».

Андрей смотрит на меня и молчит, пождал губы, нахмурился.

«Наталья не справляется. Кажется, что вам придётся отправиться в помощь».

Когда я боялся маму, у меня пересыхало в горле. Так и сейчас случилось. Я даже перепросил, то ли Андрей имел ввиду, или мне показалось. Он повторил свои слова. Я посмотрел на морду красного медведя, он раскрывал медленно пасть, как будто собирался громко рычать.

«Сергей, берите Наталью за плечо, только не спешите, вы окажетесь в другом мире, похожем на наш».

Наталья, совершенно голая, аккуратная, повисла в воздухе. Герман стоял на колене и держал её за правую кисть, как будто рыцарь или что-то типа того. Напарник с кольцом в ухе стоял на колене с другой стороны и тоже взял за руку Наталью, будто влюблённый в прекрасную даму. Мужик со смешными бородой и усами стоял позади Натальи и положил ей руку на плечо. Последний из их команды, непримечательный мужчина, держал за другое плечо.

Протиснувшись между ними, я встаю поудобней рядом с Натальей и осторожно, будто боясь обжечься, притрагиваюсь сначала одними пальцами, чувствую, как начинает сереть картинка перед глазами, будто из неё вытравили все краски…

Хотел одёрнуть руку…

Но мысленно собрал яйца в кулак, как говорят, и, полностью схватившись за локоть Натальи, провалился в другой мир.

(продолжение следует)

Мамины деньги я трогать, конечно, не буду, я должен сам решить эту проблему. Пора бы становиться взрослым. Тем более у меня скопилась сумма почти в сто тысяч, на первые месяцы для мамы хватит. Нужно, конечно, искать другую работу. Один знакомый советует идти на завод, там вроде как от шестидесяти косых зарплата.

А мой отец работал пожарником. Вообще-то говорят, что правильно – пожарным. Моя мама всегда говорила только так. Но я почему-то наравне могу называть отца что пожарником, пожарным. Не знаю, я не чувствую никакой вины по этому поводу, ведь я почти что не помню отца. Вообще не помню, честно говоря. Ну, я уже говорил: на фотографиях он как будто чужой мне человек. А ещё мне кажется, что красный медведь как-то связан с моим отцом. Я об этом расскажу экстрасенсу, когда он придёт.

Как вы помните, я вызвал экстрасенса Бергморта. Я не подумал, конечно, что он, наверное, живёт далеко от нашей провинции, и вообще может быть занят. Всё-таки главный экстрасенс России по версии телевизора. По телефону я сказал, что хотел бы вызвать его прямо сейчас, жду прямо сегодня, объяснил ситуацию. Не очень выкладывая подробности. А то экстрасенсы экстрасенсами, но вдруг посчитают сумасшедшим и откажут в услуге.

И вот Бергморт дал мой телефон помощнику, который должен был приехать к девяти вечера. Всё-таки сам гуру оказался занят. Я прождал его целый день, и вот он должен быть с минуты на минуту. Я волнуюсь. Вдруг не придёт. Красный медведь уже переваливается очень медленно через балкон. Я чувствую жар от него, медведь как будто разгорается со временем, как печь. У нас застеклённый балкон, но красный медведь просачивается через мельчайшие зазоры, вытягивается тонкой ниткой и снова возвращается в прежнюю форму, будто какой-то вампир.

А я просто наблюдаю за этим. Каждые минут пятнадцать завариваю себе чай или кофе, пью, курю прямо на кухне. И наблюдаю, как очень медленно красный медведь оказывается на балконе.

Я не ухожу из квартиры.

Не знаю, почему.

Почему-то чувствую, что нельзя уходить. Какой-то внутренний голос подсказывает, что я должен пережить это, перебороть страх. И дождаться экстрасенса.

Я несколько раз матерюсь на медведя, избавляя тем самым себя от страха. Посылаю его грязными словами.

Какой бред. Бред! Просто невероятно! Разве такое бывает? Ладно, наверное, не так много осталось потерпеть.

И вот раздаётся звонок смартфона. Я вскрикиваю от страха, как девчонка. Так я долго ждал, что забыл про способность смартфона издавать звонок. Я отвечаю на незнакомый номер. Да, это помощник Бергморта. По голосу как будто молодой оскароносный актёр, очень убедительный юношеский бас. Я говорю, что нахожусь дома. Он говорит, что не может дозвониться по домофону. Я подошёл к трубке домофона. Оказывается, она немножко отошла, там слышны гудки. Я поправлю трубку и говорю экстрасенсу по смартфону, что можно звонить теперь по домофону.

Когда бренчит трубка домофона, я тоже немного вздрагиваю. Нервы на пределе. Нервы ни к чёрту. Когда это уже кончится-то, а! За окном уже сумерки, солнце уже минут двадцать назад закатилось за дома…

А на балконе уже стоит красный медведь, от него исходит жар.

Но, похоже, что вижу его и чувствую его жар только я.

Посмотрим, что скажет экстрасенс.

Открываю дверь и вижу парня в костюмчике с чемоданчиком в руке. Рядом какая-то женщина, короткостриженая и в джинсовой одежде. Похожа на пацанку, только в возрасте. А парень вроде как немножко постарше меня, выглядит лет на тридцать. Я говорю: «Думал, вы будете один».

И тут парень буквально очаровал меня своим голосом. Я не гей, идите к чёрту. Просто он говорил так хорошо, как говорят актёры дубляжа, играющие злодеев или просто брутальных сексуальных мужиков. А выглядел он презентабельно, как в рекламе люксовых авто. Он сказал: «Это моя помощница, её зовут Наталья, она своего рода стенографистка». Я говорю ей: «Здравствуйте, я Сергей». Потом мы, наконец, знакомимся с экстрасенсом, его зовут Андрей. Его вид и голос действуют на меня успокоительно, я уверен, что он поможет мне.

Гости разуваются, и я приглашаю их в комнату, примыкающую с балконом. Я не знаю, что мне говорить. Судя по их поведению, они не видят никакого красного медведя. А между тем от него исходит уже такой жар, что у меня даже в нескольких метрах от него слезятся глаза, становится душно.

Я включаю свет в комнате. Андрей выключает и говорит: «Просто наблюдайте, не нужно ничего делать, хорошо?» И я подчиняюсь его воле. Андрей кладёт чемоданчик на кровать, открывает. А там внутри какая-то древняя аппаратура. Ну как древняя. Как будто советская. Похоже на какую-то станцию связи. Андрей берёт сложенную внутри антенну, которая раскладывается в метровую, прикручивает к станции, нажимает кнопки. Загорается лампа. Похоже на клоунаду. Дешёвую фантастику. Театр какой-то. Или как это называть.

Дальше – больше. Наталья начинает раздеваться. Я молча наблюдаю за Андреем, отвернувшись от Натальи. Мельком всё же взглядываю на неё, ничего такая фигурка. Но что, чёрт побери, происходит!

Может быть, это всё сон? Это что, действительно какой-то ритуал или бредни моего сумасшествия?

Между тем Наталья разделась до трусов и лифчика. Лицо её предельно серьёзное. Андрей говорит своим уверенным юношеским басом: «Уважаемый Сергей, это выглядит странно, но для процедуры контакта Наталье нужно полностью оголиться. Поэтом прошу выйти из комнаты, вы всё услышите из коридора». Я молча повинуюсь. Но внутренне, конечно, сомневаюсь. Вспоминаю, нет ли чего ценного в комнате что можно украсть. Кажется, что нет. Я жду в коридоре. Проходит несколько минут. Я опускаюсь на пол, прислоняюсь спиной к стене. Я изнеможден. Закрываю глаза. Ожидаю, когда это кончится.

И тут Наталья начинает говорить, впервые слышу её голос, он действительно пацанский, не женственный. Наталья матерится, как хабалка. Она упоминает красного медведя. Я поднимаюсь на ноги от удивления. Неужели в самом деле сработало? В разговоре с Бергмортом я не упоминал красного медведя. Значит, его вижу не один я!

Вхожу в комнату, позабыв все правила приличия. В полумраке видно голое тело Натальи, поднявшееся над полом, руки по швам, как тогда у мамы, лицо выражает неестественные гримасы. Андрей хватает меня за плечи и уводит в коридор: «Стойте здесь, Наталья не хочет, чтобы на неё пялились, когда происходит контакт».

И вот, проругавшись, Наталья начинает говорить:

«Тут очень жарко. От медведя исходит невыносимый сука жар. Медведь огромный. Он одной лапой уже ступил в комнату. Это медведь гризли. Он погорел полторы тысячи лет назад в лесах Амазонки во время пожара, устроенном какими-то аборигенами. Попав в не-мир после смерти, он принял… как это сссука назвать…».

«Идеальную форму?» – спрашивает Андрей.

«Да. Погорелые части тела приняли красный цвет. Как будто сука тупая нейросеть нарисовала неточно погорелого медведя. Жарко! Андрей, я не могу, мне больно».

«Дорогая, Натулечка, полминутки. Дай полминутки. Скажи, что инициировало его появление из не-мира в мир?»

Наталья замолкает на несколько мгновений и говорит:

«Я чувствую, как маленький мальчик боится своей мамы. Маменькин сыночек. Андрей, я думаю, что это наш клиент, Сергей. Его переживания вызвали образ из не-мира. Если не придёт оперативная бригада, медведь нападёт на Сергея, и всему конец. Андрей, прерывай, мне жарко».

«Хорошо».

Последние слова Натальи повисли в воздухе. Они звучали приговором. У меня тряслись руки и пересохли губы. Я замер на месте, не в силах оторваться, сделать хотя бы шаг. Андрей подошёл ко мне и сказал:

«Сергей, сейчас приедет оперативная бригада. Они выгонят красного медведя туда, откуда он пришёл».

Он увидел, в каком я состоянии, и влепил мне пощёчину. Я пришёл в себя. Андрей продолжил:

«Извините, так нужно. Сергей, соберитесь. Осталось немножко».

И тут я начинаю молить в полумраке квартиры, измученный, напуганный:

«Андрей, помогите мне. Я заплачу Бергморту, сколько он попросит. И заплачу вам, сколько скажете».

«Уважаемый Сергей, Бергморт – шарлатан. Мы перехватили ваш звонок и отменили встречу. Мы не от Бергморта. Не вникайте в детали. Наша организация занимается отловом нечисти, если говорить по-простому. Существует наш мир и параллельный ему не-мир. Мы отправим вашего красного медведя обратно в не-мир».

Через несколько минут в дверь позвонили они. Оперативная бригада.

(продолжение следует)

«Зайка моя, мне некогда! Мне с мамой нужно решить!»

Так мы и кричим друг другу. Нас отлично слышно всем соседям. Ну, и плевать. Похоже на какую-то романтическую комедию. Тем более скоро мы начинаем ругаться, как в самом деле в каком-то дурацком кино:

«Ты думаешь только о себе!» – кричит она снизу.

«Я же говорю, что напился вчера и не смог ответить!» – парирую я сверху.

«Так отвечал хотя бы на телефон!»

В самом деле, думаю, а почему я не отвечал на телефон. Тоже не слышал? И вспомнил, что вчера оставалось мало зарядки, смартфон просто вырубился, пока я спал.

В общем слово за слово, и я вынес вердикт:

«Зай, не надо ко мне подниматься! Меня ждут дела с мамой, потом всё расскажу. И – ноль возражений!» – и отошёл от окна.

Мне понравилось, как я сказал всё это и как эффектно отошёл. Без всяких муси-пуси. Однако через несколько секунд решил, что это чересчур, и снова подошёл к окну. Юля быстрым истеричным шагом отдалялась от подъезда. Я крикнул в ответ:

«Юля! Я позвоню, когда всё решу с мамой!»

Она замерла на мгновение, но не обернулась, и пошла дальше. Потом снова замерла, повернулась ко мне и показала средний палец. Мои брови приподнялись в удивлении. Вот не ожидал. Юлька тоже с характером. Но я в ту минуту понимал, что она любит меня и будет ждать моего звонка с нетерпением. Кажется, что-то я начал понимать в этой жизни. И теперь вот с новыми силами (а неплохо началось утро, если задуматься) нужно решать проблемы с мамой.

И пока наполнил электрочайник водой из-под крана, пока поставил его разогреваться и пока пошёл в туалет, потом умываться в ванную, возвращалось беспокойство. То, что я вчера видел по камерам видеонаблюдения, нельзя отрицать. Какие там к чёрту компьютерщики. Тут в пору вызывать экзорциста. Из меня выскользнул истеричный смешок. Становилось снова жутко. Какой же это бред всё, просто бред. Не понимаю ничего. Неужели я и правда схожу с ума? Но разве сумасшедшие признают, что они сумасшедшие? Твою-то мать! Поскорей бы это разрешилось. И тут я вспоминаю сон с красным медведем.

Как мои глаза горели во сне…

Как лопалась кожа на теле…

Как это натурально было!

Может быть, реальная боль была бы вовсе невыносимой, но даже во сне я чувствовал себя крайне некомфортно, как будто в бане, где какой-то дурак плеснул ведро воды на камни.

Умытый возвращаюсь на кухню, кладу в кружку пару ложек быстрорастворимого кофе, две ложки сахара, заливаю кипятком. Беру из хлебницы булочку, купленную мной пару дней назад. И с кофе и булочкой иду на балкон. Нужно собрать мысли в кучу и придумать, что делать дальше. Странное дело, но похмелье отошло на второй план, я даже забыл про него, думая о том, что же на самом деле вчера произошло и что мне делать дальше.

Когда я посмотрел на пансионат с балкона, кружка у меня в руках дёрнулась от испуга, кофе немножко вылился на пол. Этот кошмар никогда не прекратится! Я даже упомянул бога в мыслях, прося о помощи. Что мне делать? Началась паника. Потому что рядом с плакучей ивой стояла не мама, но огромная красная фигура, размером с медведя. Это и есть медведь. Он стоял на задних лапах. Как настоящий. Может быть, чучело. Я поставил кофе на пол, рядом положил булочку. Я сел на пол, обхватил руками лицо и завыл. Что со мной происходит? Господи боже, если ты есть, помоги мне! Я вдруг почувствовал себя снова слабеньким маменькиным сынком. Чуть было не заплакал, сидя на полу, как дитя.

Но я не заплакал. Собрал волю в кулак. Как там говорят мужики: подобрал яйца в кулак? Ну, примерно это я и сделал. Поднялся на ноги, взглянул на красного медведя. Как будто со зверя стянули кожу. Или что-то вроде того. Какая жесть. Чёрт побери!

Так, надо думать логически. Логически…

Да как тут думать логически, если происходит бред!

Я всё-таки подумал-подумал и решил, что нужно идти в пансионат и понять, другие тоже видят этого медведя или нет. Может быть, это просто чей-то розыгрыш. Профессиональный, продуманный.

А что, если этот медведь убьёт меня? Из меня снова выскользнул смешок, как из мелкого беса. Снова появились лукавые мысли о том, что я схожу с ума. Но рассуждать некогда. Нужно что-то предпринимать. Я поднял кружку кофе и булочку, съел в два укуса, выпил напиток залпом, почувствовал, что обжёг нёбо. Пошёл собираться в пансионат.

Я позвонил в дверь, представился, мне открыли. Красный медведь стоял у плакучей ивы, но теперь на всех трёх лапах, а одна передняя лапа приподнялась как будто для следующего шага. Ноги похолодели, и я снова ощутил похмельный синдром, он вырвался отрыжкой. Я вдохнул поглубже, выдохнул и пошёл прямиком ко входу в пансионат.

Внутри здания ищу глазами дежурную, она говорит с кем-то по стационарному телефону, стоящему на полочке в углу общего зада. Видит меня, заканчивает разговор. Подозрительно это. Что-то она скрывает от меня, наверняка.

«Здравствуйте».

«Здравствуйте, Сергей Анатольевич», – дежурная улыбается мне. Это та же самая, которая была вчера: женщина лет сорока, с виду добродушная, средней комплекции, с приятными ямочками на щеках. Я постарался уловить в её улыбке фальшь, но не получилось, у неё выходило естественно.

Наверное, так шизофреники видят кругом заговор. Но какой шизофреник подумает, что он шизофреник? Я поборол сомнение в самом себе и продолжил разговор:

«Вы не видели красного медведя у вас на территории?»

«Какого медведя?» – дежурная искреннее удивилась.

«Ладно, не важно. Разобрались с компьютерщиками?»

«Ах да. Они ушли как минут пять перед вами. Вчерашний глюк куда-то пропал. Никто не понимает. Электроника, что тут скажешь».

«Ладно, можно поговорить с мамой?»

«Она сегодня не в настроении… Но я попробую», – и добродушная дежурная добродушно улыбается. Я, конечно же, ещё подозреваю её в укрывании какой-то страшной тайны. В моём положении невозможно не подозревать.

Я прохожу в зону свиданий с гостями, сажусь на стул, на тот же, что и вчера, кладу руки на стол. Психологически как-то комфортней, когда хотя бы такие маленькие вещи постоянны, не ошарашивают тебя неизвестностью.

И вот через несколько минут дежурная выводит в зал мою маму, придерживая под локоть, что-то говорит, явно пытаясь в чём-то убедить. Мама встаёт на месте и смотрит на меня ненавидящими глазами. И пока дежурная идёт ко мне, мама грозит мне кулачком. Сейчас это выглядит настоящей угрозой, учитывая обстоятельства, учитывая, что я ни хрена не понимаю, что происходит. Я поднимаюсь со стула навстречу дежурной, она говорит мне:

«Сейчас Наталья Владимировна в плохом состоянии, но попробуйте поговорить осторожно. Не спорьте, спросите, как дела. Если разговор пойдёт, пригласите за стол. Всё же вы сын, может быть согласится».

«Слушайте, она не была такой вчера».

«Что вы хотите, вот такая болезнь. Вчера вы хорошо провели с ней время, а сегодня она же ничего не помнит и не рада, что вы её сюда определили. Но вы не переживайте. Главное, чтобы вы были спокойны».

«Хорошо, понял».

Дежурная улыбнулась, отошла по своим делам, а я посмотрел на маму. Она улыбалась ядовитой усмешкой, оскалив зубы. Она подняла правую руку и указала на окно рядом у выхода. Я обернулся туда и увидел спину красного медведя и его морду, она была спокойной, но ужасно огромной. Меня зашатало, ноги снова похолодели, желудок заурчал, а в ушах пропищал тоненький свист или звонок. Говорят, звенит в ушах от скачнувшего давления в крови. Кажется, я стал привыкать к этом бреду и научился здраво рассуждать о происходящем.

Когда я снова посмотрел на маму, она уже стояла как прежде – глядя на меня злобно, снова с опущенными руками. Я подошёл к ней, пошатываясь от ужаса, но спросил, как ни в чём не бывало:

«Как дела, мама?»

Она глядела на меня так злобно снизу вверх, что я ощутил себя маленьким, и тут она прошептала:

«Ты меня засунул сюда. Ты – мошенник. Я знаю, ты убил моего Серёжу и притворяешься им. Но я натравлю на тебя красного медведя».

Я не смог ничего ответить, слова вдруг забылись, как будто у меня самого деменция. Было ощущение, что сердце не выдержит… Я помял даже грудь от боли.

Но собрал мысли в кучу, яйца в кулак, мотнул маме головой в знак прощания и осторожно вышел на улицу. Красный медведь был в нескольких метрах от входа в здание, но, судя по всему, он держал путь к выходу из пансионата, а не в мою сторону. Медленно, очень медленно красный медведь двигался к какой-то цели.

Я перебрал в голове варианты действий и остановился на том, что нужно идти домой и вызвать экстрасенса. Кто там у них главный? Какой-то Бергморт. Необходимо выйти с ним на связь.

И вот мы прощаемся с Юлей у дверей ограждения, за которым находится пансионат: долго целуемся, крепко обнимаемся, – в общем, все эти ритуалы нежности влюблённой пары. И я звоню в звонок. Говорю, кто я, мне открывают, прохожу на территорию. Меня тут уже знают, конечно, пропускают без документов, улыбаются, как добропорядочному сыну. Хотя какой я там добропорядочный? Пришёл в два часа дня, а хотел рано утром. Мда. Вот такой я. Сынок. Ну уж какой есть. Может быть, они улыбаются мне, потому что я им плачу деньги за содержание мамы? Может быть.

В общем зале тире гостинице пространство поделено на зоны, как в детской комнате. Не так ярко, но визуально ясно: тут просмотр телевизора (три раза в день по часу), тут у нас настольные игры, здесь уголок чтения, зона встреч с посетителями, где я и сижу на стуле, положив руки нас стол. Жду, когда позовут маму. Не знаю, захочет ли она видеть меня, разговаривать. Тяжело всё это. Даже скучать начинаю по нашей ругани в квартире, постоянных спорах обо всяких мелочах. Зато общались. Иногда даже шутили, смеялись. Но и не всё так плохо, с другой стороны. Тут хорошие сиделки, мама под присмотром.

Вчерашний выход мамы на территорию поздним вечером всё же показался мне. Я просто перенервничал, это стопроцентно. Когда я был маленьким, раза три у меня были подобные галлюцинации. Помню, в одной из них мне привиделась мама, стоящая в комнате, хотя на самом деле ещё не вернулась домой из магазина, задержавшись на кассе. Я так переволновался тогда, так соскучился по маме, что она мне даже померещилась. Может быть, и сейчас такое. Ну а как по-другому? Но по камерам видеонаблюдения всё же гляну, для своего спокойствия…

Маму не приводят уже минут десять. Видимо, не хочет она идти. Ну, ладно. Я смотрю по сторонам, вижу этих стариков, многие из которых еле передвигаются. Моя мама хотя бы на своих ногах, подвижная. Боевая старушка моя. А дед вон с редкими седыми волосами на голове, как у птенчика какого-то, сидит такой маленький, скрюченный, на диване сбоку от телевизора, и ждёт, видимо, когда будет час просмотра. Смотрит в одну точку, думает не пойми, о чём. Соображает он что-то, интересно? Может, оплатить ему отдельную комнату с телевизором? Тут есть такие. Но вот я вижу мою маму, и становится уже не до деда.

У меня чуть было челюсть не отвисла, не могу поверить: мама улыбается мне и садится такая ухоженная, в платьице в цветочках, красных и синих. Куда, интересно, нарядилась? Волосы собрала в пучок. Сияет мама. Посмотреть приятно. Сначала челюсть чуть не отвисла, а потом я едва не плачу, когда она садится напротив, и я смотрю в её счастливые глаза. Привет, мама, говорю ей. И тут она начинает говорить и говорить, как в лучшие времена:

«Привет, сынок. Как выгляжу? Мне тут женщина по комнате подарила своё платье. Говорит, неношеное. А ей велико уже. Я его постирала в стиралке, в самом деле как новенькое. Пропадать, что ли, добру…» – и говорит, говорит.

Я смотрю на неё и не могу поверить, что она находится в пансионате, в доме престарелых. Да, она выглядит почти как бабушка мне, а не мама, потому что я поздний ребёнок, но в душе-то она у меня молодая. И я очень рад, что она сегодня такая энергичная. На неё, бывает, находит энергичность, даже вот когда началась эта грёбаная деменция. Полгода назад, может быть, помню, она была такая же подвижная, незадолго до Нового года. По её желанию мы тогда пригласили всех близких родственников за неделю до самого праздника. Хорошо провели время. Я, конечно, маменькин сынок, и мне эти родственные застолья нравятся. Ну ладно, сейчас не об этом.

Мама предлагает пожарить шашлыки на территории пансионата. Погода прекрасная, шашлыки, мол, давно не ели, давай, сынок. Я знал, что у них тут есть мангальная зона, но как-то не думал использовать её для отдыха с мамой. А сейчас я в таком восторге от этой идеи, это просто жесть, я прямо окрылён. Договариваюсь за пять минут с дежурной по пансионату, нам даже продают мясо для шашлыка, нужный реквизит, дают термос с заваренным чаем, две фарфоровые кружки, ложки, вилки, тарелки, и мы с пакетами в руках (мама тоже взяла пакетик с посудой) идём к мангалам, стоящим напротив ряда беседок за зданием пансионата.

По пути мы проходим мимо яблонь, рябин, плакучих ив по тропинке, выложенной щебнем. Вспоминаю, что вот напротив этой вот плакучей ивы, которая была в нескольких шагах от тропинки, я видел нечто, я видел маму, приподнятую над землёй на полметра, с руками по швам, будто солдат. Неприятно обдаёт ядом в сердце, колет ужасно, болит. Твою же, а, мне всего двадцать пять! Нельзя же быть таким впечатлительным.

Я разжигаю костёр под руководством мамы. Честно говоря, я совсем не умею этого делать. Хотел поискать в интернете на смартфоне, но решил, что с подсказками мамы будет проще. Очень быстро угли уже тлели, шашлыки уже шипели над ними. Почувствовав жар от углей, я вспомнил сон с красным медведем, по коже пробежали мурашки. Ладно, стоп. И переключаю всё внимание на маму. Мы сидим в беседке, пока готовятся шашлыки, пьём чай. Мама почти смеётся, говоря полушёпотом, как тайну:

«Мне тут один мужчина сказал, что я куколка, представляешь? Молодая красавица, говорит. Ну, какая я красавица!»

«Здорово», – говорю маме.

Ничего не омрачает нашу посиделку. Я слушаю маму и поддерживаю каждую её реплику:

«Ну, мама, ты же в возрасте, конечно, но ещё не совсем старая. В душе ты всегда молодая, тебе всегда восемнадцать».

Мы кушаем шашлыки, мама говорит, что мясо немного жёсткое, но сойдёт. Я радуюсь. Просто радуюсь. Наслаждаюсь. Сидеть бы так вечность. Но нужно возвращаться в здание и смотреть видеокамеры…

Я прощаюсь с мамой со словами: «Давай как-нибудь посмотрим какой-то хороший советский фильм в вип-комнате». Она говорит, что можно. И вот я снова подхожу к дежурной, обняв маму на прощание, проводим взглядом до коридора, где начинаются жилые комнаты. Мы с дежурной идём по другому коридору, в помещение охранников, пристроенное к основному зданию. Там смотрим по мониторам, что мама в такое-то время смотрела телевизор вместе с другими.

Всё было нормально до того момента, пока я не попросил показать вид на сад в то время, когда я увидел маму у плакучей ивы. В ушах зазвенело, ноги похолодели, когда я увидел. Мама видна по камерам, визуально как будто в самом деле повисла в воздухе, но совсем немножко, скорей всего обман зрения. Руки не по швам, как мне показалось, а просто опущены. Но это детали, это не важно. Мама стояла, судя по видеокамерам, напротив ивы. По камерам видеонаблюдения она находилась там почти что до полуночи. С восьми вечера до без десяти двенадцать. Это какой-то глюк, говорят мне. Они вызовут компьютерщиков.

Я просто молчу и выхожу, потому что меня тошнит. Ничего не хочу никому доказывать. Это бред. Бред! Мне нужно разобраться самому. Я схожу с ума? Не знаю. Когда я прохожу через общий зал, уже идёт просмотр телевизора. Что-то садоводческое. Мама тоже смотрит, но не сидя, а стоя, ходя туда-сюда, уже в не платье, а домашнем халате, в очках для зрения. Мама замечает, конечно, меня, удивляется и подходит ко мне:

«Серёжа, ты ещё здесь? Я думала, что ты уже ушёл».

«Да мне надо было внести оплату».

«А-а, понятно. Ну ты заходи, не забывай маму. Тут хорошо. Я подружилась с женщинами. Но, надеюсь, я скоро буду дома. Мне уже лучше».

Я не могу слушать. Кружится голова. Тошнит. Ничего не соображаю. Мама что-то скрывает от меня. Моя ли это мама вообще? Она должна обвинять меня, что засунул её сюда. Она должна вечно что-то забывать. Я выбегаю за территорию, усиленно дышу. Через полчаса я уже напился водки с соком, купленные в магазине рядом с домом, и лёг спать как убитый. Ничего не снилось.

Честно говоря, это как глоток свободы, когда мамы нет дома семь дней в неделю, двадцать четыре часа в сутки.  А мне двадцать пять, и все из них я жил в квартире с матерью. Отец умер, когда мне было три года. Погиб в горящем доме, работая пожарником. Такие дела. Подозреваю, что тогда мама начала потихоньку делать из меня податливого сыночка.

Я у мамы был всю жизнь под юбкой, а отца даже и не помню. Когда смотрю фотографии с ним, мне он кажется чужим человеком, и это довольно жутко, если задуматься. Ладно, не об этом речь.

Меня много что пугает, таким я воспитан, трусом, слабым психически. Когда мама стала забывать разное, у меня началась бессонница, температура скакала, когда думал о маме. Впечатлительный я малый. Ну как малый. Мне, конечно, двадцать пять, но иногда эмоциональный, как девчонка. Пора взрослеть. И я работаю над этим.

Я вот, например, заметил за собой, что перестал слишком переживать из-за матери. Выхожу как-то вечером на балкон покурить, небо уже темно-синее, люди ходят внизу как тени. В окнах пансионата свет горит. Там тоже шевелятся какие-то тени, только белые, это сиделки, наверное. Вот бы маму увидеть, думаю. Иногда я по ней скучаю. Всё же главный человек в моей жизни. Расчувствовался, курю, и почти ком в горле. Но быстро переключаю мысли, вспоминаю о своей Юльке, представляю её красивые бёдра, волосы до плеч. Хорошо.

Смотрю на небо, на крыши домов, оглядываю гаражи в зарослях, по которым мы с пацанами бегали, оглядываю небольшой сад на территории пансионата. Плакучие ивы, яблони, рябина. Эти деревья тут росли ещё до появления пансионата, тут я с ребятами строил шалаши, когда был совсем ребёнком. А ещё вроде бы стоит садовник, смотри что-то там. Или садовница. Нет. Это. Моя. Мама.

Я замер на мгновение с сигаретой в зубах, и дым стал есть мне глаза. Из-за дыма мне показалось, что мама как будто приподнялась над землёй на полметра или около того и смотрела на плакучую иву, держа руки по швам. Такая иллюзия.

Я испугался, что у мамы какой-то приступ, и вот она стоит там с руками по швам. В любом случае как-то оказалась на улице без ведома персонала. Грёбаные сиделки. За что я им плачу? Твою мать! Я иду в комнату за смартфоном, звоню в пасионат и стараюсь сдержаться, чтобы не заорать. И тут мне сообщают:

"Наталья Владимировна сейчас смотрит телевизор в общем зале".

Ах вы, сволочи, думаю, и убегаю обратно на балкон. Уже темнота такая, хоть глаза выколи. А мамы напротив плакучей ивы нет. Нет никакой там Натальи Владимировны. Вот так. Я замираю на мгновение, потом подкладываю смартфон к уху и говорю:

"Спасибо за информацию, до свидания. Извините, пожалуйста", – и сбрасываю звонок.

Зачем я извинился? Маменькин сынок я. Пора бы укреплять характер. И действовать рассудительно. Они явно меня обманули. Завели маму в здание, заметив, что её нет на месте, ровно в том момент, когда я шёл в комнату за смартфоном.

И что с мамой было? Почему руки по швам? Ладно, надо выдохнуть. И снова позвонить.

"Алло, здравствуйте ещё раз. С моей мамой всё в порядке?"

"Да, конечно, не переживайте. Хотите с ней поговорить?"

"Да нет, она и не станет говорить, мы же не ладим".

"Приходите сами, если переживаете. До отбоя есть ещё сорок минут, а вы же рядом живёте".

Ладно, думаю про себя, я вам верю. Но завтра всё же схожу туда, посмотрю по из камерам видеонаблюдения. Для своего спокойствия.

И я прощаюсь, сбрасываю звонок. Чищу зубы перед сном и иду спать. Я так распереживался, что поднялась температура, сердце стучало и болело даже, когда я лежал в кровати. Твою-то мать.

Когда я уснул таки, проворочавшись часа два, не меньше, снилось, что на меня навалился красный медведь, от него ужасно несло жаром, как будто я находился внутри печи. Во сне я чувствовал, как готовы лопнуть мои глаза и как волдырится кожа на моём теле.