Продолжаю цикл о жизни дореволюционных городов. На очереди Самара.

Годом основании Самары считается 1586-й. Тогда была основана крепость Самарский городок, однако населённый пункт на этом месте был и ранее. Крепость должна была обезопасить регион от набегов кочевников и сделать безопаснее путь по Волге. В 1708 году при Петре I Самара стала девятым городом только созданной Казанской губернии, а в 1719 году была приписана к Астраханской. В 1670 году Самара была захвачена войсками Степана Разина, а в 1773 году Самара была первым городом, перешедшим на сторону Емельяна Пугачёва. В 1780 году Самара стала уездным городом Симбирской губернии. В 1850 году появилась Самарская губерния. В то время в губернском городе было всего около 15000 жителей, а в 1916 году их было уже 150000.

Любопытные свидетельства о жизни Самары середины 19 века оставил Г. Н. Потанин. Он был местным учителем, сотрудничал с Русским географическим обществом. Наблюдения позже были опубликованы в виде трудов «Записки о Самаре» и «Дедушка из Самары».

Потанин упоминает и местные развлечения. Жители Самары любили демонстрировать свою удаль, поэтому устраивали заплывы через Самару и даже Волгу, ныряли под барки и «подчалки»-баржи, иногда разом под две-три поставленные борт о борт, проводили бои, конные скачки, скоростные катания по льду на тройках. Среди лихачей на тройках были и женщины. В холодное время года устраивали «взятие снежного городка». В этой забаве участвовали только парни, а женщины и пожилые люди были зрителями. «Старики-то все словно праздника какова ждут, чуть где услышит старуха весточку, бежит уж домой: — „Ох, говорит, ребята, скажите, слава Богу, ведь радости-то сколько будет. Буркаляты-то, говорят, сговорились городок поставить у Волги, то-то любо будет просмотреть! На всю Масленицу опять возня пойдет. Спасибо, дай-то Бог за это доброе здоровье, да красну невесту, потешут и нас на старости лет“…

Молодые люди сговаривались и делали из снегу огромную гору, давая ей форму здания, и называли крепостию. Наверху этой крепости ставили чучело, прозванное почему-то попом. Эту крепость защищали несколько десятков человек пеших, а равносильная этой партия верхами наскакивала на них и лошадьми старалась разбить и размять снеговое укрепление. Те в свою очередь жгутами, или ногайками хлыстали по лошадям и людям, чтобы отогнать их прочь и защитить себя и крепость. Сумятица была страшная, шумная, крикливая, веселая. При этом, конечно, требовалось много удальства, а в особенности ловкости, чтобы удержать испуганную лошадь и в то же мгновенье уметь увернуться от удара противника. Оканчивалось это обыкновенно тем, что один из конных достигал наконец вершины здания, ронял попа, стаскивал его вниз, или совсем увозил из крепости в плен, тогда провозглашали удальца большим набольшим (т. е. главнокомандующим для будущей игры). Если он был холост, то, конечно, девицы многое бы дали, чтобы хотя раз взглянуть на эту знаменитость».

Потанин отмечает, что нравы в Самаре даже по общероссийским меркам очень патриархальны: «каждом семействе старик-отец или дедушка, или далее брат большак был закон безусловной власти и все ему подчинялось; вследствие этого, само собой разумеется, в семье прекращаются все вражды по одному его слову, и посему в каждом их семействе постоянно царствует святая тишина и покой. Довольство же и обилие страны удаляет от них главные современные пороки: зависть, лихоимство, корыстолюбие.

А простота нравов и разъединение с образованным миром не обольщает их пустой роскошью и великолепием, пустым и тщеславным блеском. При всем довольстве, изобилии, богатстве они убеждены твердо, что для них только то хорошо, что дешево, крепко и скромно. От этого они не знают ни щегольства, ни мотовства. А вследствие этого конечно при постоянных трудах еще больше довольства и изобилия, — значит еще меньше повода терпеть лишение, недостатки и огорчение, еще меньше повода к раздорам и неудовольствию».

Потанин отмечал также религиозность горожан: ««Самаряне, как православные, так и старообрядцы, все набожны и привержены к церкви. Всякое дело, как то: отправка судна, начало постройки дома, путь на ярмарку, — вообще куда бы то ни было, начинается у них молебном; строго соблюдаются у всех посты, даже в среду и пятницу; самые дети не едят скоромного в установленное Церковью время; многие из пожилых женщин и даже девиц еще понедельничают, т. е. в понедельник держат пост (а многие из стариков и старух совершенно не едят мясного никогда)». При этом они были в вопросах религии весьма консервативны, поэтому «наши православные христиане не любят молодых священников и новых живописных икон». При этом встречались и многочисленные суеверия и «бытовая» магия, «искание кладов, привораживание и отвораживание и теперь еще в большом ходу».

В качестве серьёзных недостатков жителей Самары Потанин отмечал нелюбовь к переменам, прогрессу, «нелюбовь к общественному образованию», т. е. к светской государственной школе. Из-за этого у многих образование ограничивалось церковно-приходской школой, а некоторые и вовсе оставались без образования. В уездном училище, где работал Потанин, «в таком многолюдном городе учеников собственно коренных жителей Самары весьма не много; большая же часть или дети чиновников, или дети переселенцев».

Автор отмечал предприимчивость местных жителей. После открытия зимнего пути (примерно с 15 ноября) самарские жители всех возрастов, обоего пола, независимо от достатка, социального положения и рода основных занятий поголовно включались в хлебную торговлю: «Старый и малый, и дедушка, и бабушка, и тятя, и внучек, и правнук, — все это шнырит по улице, хватает за полу неопытного крестьянина, уверяет, что у них только во всем городе и есть свежее сено, у них только хорошо кормят на постоялом дворе, и вместе с тем допрашивают, что он везет, щупают воз, торгуют пшеницу, умасливают, наконец, мужика, покупают и тотчас кидают жеребий, кому достанется покупка, и после еще хвалятся тем, что один другого исправнее надул, провел и обработал хлебное дельце, — как они выражаются».

Особенно любили торговать белуторкой – дорогим сортом пшеницы. Весной жизнь кипела у пристани. «Весною все задавлены работой: кто грузит пшеницу, кто ловит плавучие карши на дрова во время полноводья, кто печет хлеб, и вообще заготовляет все съестное для вновь прибывшего чернорабочего народа бурлаков, плотников, каменщиков, пока они, только что прибывшие, еще не обсмотрелись, еще не обзавелись новым хозяйством. Словом, весною, кто суетится в пристани, тот приготовляет посудины, там чинят паруса, тут конопатят и смолят лодки и барки».

Многие отмечали, что пристани в Самаре были одними из самых удобных на Волге». Н. В. Воронов писал: «На Самаре находится большая часть хлебных анбаров. Пристань на р. Самаре еще гораздо удобнее Волжской. Эта река при устье своем хотя немного суживается, но и в межень сохраняет значительную глубину, так что даже большие суда могут свободно подходить к пристани. Во время половодья стоянка судов особенно малого размера, на р. Волге, по причине весьма быстрого течения, не совсем безопасна, но в устье Самары, где течение гораздо медленнее, это неудобство устраняется.

Притом же съезд к Самарской пристани совершенно отлогий и не представляет никакого затруднения для возки тяжестей. Такие необыкновенные удобства Самарской пристани и были конечно причиною тому, что г. Самара издавна был главным складочным местом хлеба, преимущественно пшеницы, всего окрестного низового заволжского края, но развитию хлебной торговли способствовало, конечно, то обстоятельство, что Самара есть самый восточный пункт Волги на всем ее течении, и лежит ближе всех других пристаней от хлебородных уездов, присоединенных ныне от Оренбургской губернии к Самарской. В настоящее время торговля Самарской пристани находится в цветущем состоянии и ценность вывозимого с э той пристани груз а превышае т 2 /3 ценности, отпускаемых товаров со всех пристаней Самарской губернии».

Потанин отмечал, что значительная часть горожан жила сельским хозяйством. Некоторые имели наделы земли, для обработки которой нанимали пришлых работников. «Конец лета — время заготовки. С Казанской появляется в городе новая громадная масса приходящего с разных сторон народа: косцов, жнецов, и в городе опять сильная деятельность, во все время, пока они прибывают и остаются не нанятыми, не разойдутся на поля для работы. Но вот, наконец, все это во время страды растекается по степи и вплоть до глубокой осени все чрезвычайно заняты полевыми работами — жнитвом и уборкой хлеба».

Потанин отмечал недружелюбное отношение к приезжим, особенно иноверцам. «Неприветливость, или, правильнее сказать, грубость обращения с посторонними здесь простирается до невероятия. Самарянин иногда не только не отвечает на ваши вопросы, даже готов вам сделать дерзость или просто разбранить, если вы подоспели к нему не в добрый час. Часто я сам слышал грубый ответ за то только, что необходимость заставляла меня идти подворно искать квартиры…

Мужчины все почти свирепы в разговорах; знашь, раскольники все здесь; ну, им, знамо дело, и не по нутру наш брат православный. Подойди к нему, — как зверь евдакой, готов кусить тебя, аспид сущий, так и норовит уязвить тебя словом; ну, а нешто по сердцу душевен, даром што евдакой. Есть и в них такие, душу готов отдать; ну а подвернулся не в час — облает. Слова путного не скажет, все с сердцем, так и рычит; а пообойдись с ним, да раззнай ево, — душа; просто рубашку с себя скинет и отдаст тебе… Это в них есть, так уж в роду — самарское…»

Самара не раз страдала от пожаров, но каждый раз восстанавливалась. По данным Воронова, после катастрофического пожара 1850 г. и накануне следующего общегородского пожара 1856 г., получившего название «Губернский» из-за нового статуса Самары, в ней было «казенных зданий каменных 6, деревянных 7, частных каменных 340, деревянных 2 349, торговых лавок 211 и других разных зданий, а именно: церквей 8, церквей домовых 2, часовен 5, один винный магазин, 3 соляных, 1 провиантский, 9 питейных домов, один театр и один манеж». «Губернский» пожар истребил «246 обывательских домов, в том числе 48 каменных и 198 деревянных, а также 176 торговых лавок», но большая часть домов была застрахована. После пожара, получив страховые выплаты, многие отстроили дома лучше прежних.

Исследователь и путешественник Е. И. Рагозин в 1891 году писал: «Самарская губерния принадлежит к числу многоземельных губерний, она занимает 14 милл. десятин при 21/2 милл. жителей, то есть на одного человека приходится 5,6 десятин. Принимая во внимание, что почти вся земля в губернии высокого качества, нельзя не признать, что население губернии сравнительно невелико и может свободно увеличиться еще на 1 или 2 милл. человек. Я собрал, между прочим, интересные сведения о стоимости всех строений в Самаре, достигающей по сделанным мною расчетам до 30 млн. Рублей».

Британец Джеймса Ридли в книге «Записки о поездке в Россию: Урал и Зауралье в 1897 году» сетовал на местную пыль. «Самара — крупный хлеботорговый центр Поволжья. Расположенный у слияния реки Самары и Волги, город в последние годы сильно разросся, и сейчас насчитывает 90 000 жителей. Как и все русские города на востоке страны, он занимает большую площадь, ибо деревянные жилища строят в удалении друг от друга из-за угрозы пожаров. Судя по огромному количеству древесины, лежащей на самарских причалах, она, очевидно, является важной составляющей здешнего товарооборота.

Именно в Самаре мы впервые в полной мере узнали, что такое русская пыль. Она легко поднимается вверх, а ее слой зачастую достигает 10—12 дюймов. Когда 60—70 дрожек быстро следуют одна за другой, дышать становится практически невозможно. После ливня пыль превращается в грязный крем, и если ехать по нему на большой скорости, то к концу дня человек становится столь же неузнаваемым, как и после езды по пыльному тракту. Эта грязь прилипает ко всему, словно краска…

В 20 веке губернский город Самара был крупным торговым центром, а сама губерния – лидером по сбору пшеницы.