©Гектор Шульц

Часть первая.
Часть вторая.
Часть третья.
Часть четвертая.
Часть пятая.
Часть шестая.
Часть седьмая.
Часть восьмая.
Часть девятая.
Часть десятая.

- За неделю я уже заплатил, - поспешил оправдаться невесть за что он, заставив Блоху рассмеяться.
- Будет вам, Роман Игнатьевич, - хохотнул тот. – Мы к администрации рынка отношения не имеем.
- А кто такие тогда? – насупившись, спросил Лукин.
- Поверенные, - ответил я.
- Чьи поверенные.
- Вениамина Витальевича. Который клубом «Джокер» владеет. Вы же там частый гость, нет?
- А, да… - язык Лукина явно не слушался.
- Поистратились вы в картах, Роман Игнатьевич, - снова улыбнулся Блоха. Сколько я его знал, он всегда предпочитал брать харизмой, а не силой. Даже гордился этим. – Сумма так-то серьезная вышла.
- Я все верну. Честное слово, - батистовый платок снова промокнул потную лысину.
- Отсрочек вы получили достаточно, - вздохнул я, доставая из кармана блокнот. – Сознательно согласились на проценты.
- Ск… сколько накапало? – заикаясь, спросил Лукин. Он побледнел, услышав цифру и обессиленно упал на пластиковый стульчик. – Я все верну. Честное слово.
- Конечно, вернете, - кивнул Блоха, подходя ближе. – Тем более у Вениамина Витальевича к вам хорошее предложение есть. Глупо будет им не воспользоваться, потому как Вениамин Витальевич, хоть человек и понимающий, но за дело свое радеет всей душой.
- И… и что за предложение?
- Сущий пустяк, - улыбка Блохи стала еще шире. – Три ваших палатки, каналы поставки, контакты, товар. Как уже говорил, Вениамин Витальевич человек понимающий. Денег, чтобы погасить долг, у вас нет, и вряд ли появятся в ближайшее время. А так, все в выигрыше. И долг закрыт, и с пустыми карманами вы не останетесь.
- Это ж мое детище. Я в девяностых челноком мотался, - всхлипнул Лукин. – Знали бы вы, сколько нервов потрачено… А сколько сожжено.
- Такой умный человек, как вы, наверняка на плаву останется. Вениамин Витальевич великодушно закрыл глаза на ваши места на рыбном рынке. Его интересуют конкретно эти три точки. А еще каналы поставки, контакты и весь товар.
- За мной стоят серьезные люди… Они, они против будут.
- Ну, с этим мы сами разберемся, - кивнул я. – Ваше дело малое. Документы подготовить и все передать Вениамину Витальевичу.
- Понимаем, что с нахрапа такие дела не делаются, потому даем вам три дня на подумать, - добавил Блоха. – Мы заедем в четверг. И очень надеемся застать вас в добром здравии и с согласием в сердце.

Лукин не соврал. В четверг, когда мы приехали на рынок, нас уже ждал пяток набыченных братков, меряющих шаги рядом с точкой, где обычно сидел Лукин. Мы с Блохой прекрасно понимали, что так и будет, потому захватили с собой своих пацанов. Помимо Репы и Гуся, к нам присоединились еще четверо.
- Эт ты тут предъяву кидал? – сплюнув на землю, поинтересовался низкорослый парнишка в черном поло и черных, спортивных штанах. – Короче, пацаны. Это наш человек и обижать его мы вам не позволим.
- Ну, ты погоди пока словами-то разбрасываться, - мотнул я головой. – Перетрем для начала, а потом решите, как поступить. По делу или по беспределу.
- Вы под кем такие румяные ходите? – усмехнулся низкорослый. Пары зубов у него определенно не хватало. – Пиздите складно, да мы вас что-то в приличных кругах не встречали.
- Ну, все бывает в первый раз. Приличные круги у каждого свои так-то, - улыбнулся Блоха. – Чо, пошли в тихое место, пацаны? Негоже покупателям мешать.
- Ну, пошли.

За вещевым рынком — дырка в сетке-рабице, прорванная лет десять назад, когда кто-то гнался за цыганами с краденым магнитофоном. Пролазишь — и попадаешь в другую реальность. Не город, а остатки города. Пустырь. Ни домов, ни света, ни людей, которые живут — только те, кто приходит сюда чтобы решить вопросы. Земля здесь твёрдая, отполированная от ног и шин. Сплошная глина, пыль, щебень и мёртвая трава, чёрная от сапог, крови и отработанного масла. В центре — покосившийся столб, на нём когда-то висело объявление про стройку, но всё давно оторвали, а гвозди остались. Кучи мусора по углам: битый шифер, матрас с пятнами, вросший в землю, труба, из которой воняет тухлым мясом. Валяются крышки, капот от «копейки», чей-то ботинок без шнурков. Ветер шуршит по полиэтилену. Тоскливо, тихо, стараясь не мешать разговорам. Тут частенько забивали стрелки и торгаши, и должники, и те, кому кровь из носу нужно было что-то поделить. Пустырь был удобно огорожен бетонным забором и весь порос колючими кустами, закрывающими беседующих от любопытных глаз. Много здесь было пролито крови, выбито зубов и проведено сделок. Настолько много, что даже бомжи сюда не совались, потому как в любой момент кто-нибудь мог приехать, чтобы решить разногласия. Так случилось и в этот раз.
Сначала низкорослый, представившийся Снегирем, озвучил свои предъявы. А потом сник, когда мы с Блохой озвучили свои. Обильно потеющий Лукин как-то умолчал своей крыше и о карточном долге, и о процентах, и о предложении, которое ему поступило.
- Короче, пацаны. Мы понимаем, что вы за своего вписываетесь. Да только всей картины пока не видите. Задолжал ваш Лукин приличным людям, а теперь и вовсе считай, что нахуй их шлет. А это не дело.
- Кому он должен? – хрипло спросил Снегирь. – И сколько.
- Должен он Вене Крапленому. Слыхал за такого? – усмехнулся я. – А сколько… Ну, сумма хорошая нарисовалась, пацаны. Так что предложенный нами вариант наименьшее из зол.
- Я слыхал, что «Джокером» не только Веня владеет, - прищурился Снегирь.
- Тебя не обманули. Есть там и второй владелец. Да вот бросаться его именем не пристало, - кивнул Блоха.
- В общем, со старшим посоветоваться надо, - сдался в итоге Снегирь. – С Лукина мы сами спросим, почто в блудняк нас втравил и всей картины не обрисовал.
- Ага. Спросите, пацаны, - улыбнулся я. – До воскресенья срок. Больше ждать не будем. Времени у Лукина достаточно было, сами понимаете.

Я не знал, что в итоге озвучили Лукину, но в воскресенье, когда мы с Блохой и пацанами подъехали на рынок, нас уже ждал и трясущийся бизнесмен, и мрачный Снегирь, и толстая папка со всеми документами. Тем же вечером Блоха передал мне честно заработанные деньги, которые я поделил между своими, включая Малого и Жмыха, хоть они и не участвовали в этом деле. Только Зуб поворчал, хули я дал деньги тем, кто ничего не делал, но заткнулся, когда Блоха напомнил ему, что тот вообще ни слова не проронил. Только рожей торговал за нашими спинами.
- Чо, пацаны, - чуть подумав, хмыкнул Блоха. – Может в ресторан метнемся? Отметим успех?
- А погнали, - согласился я. Деньги осели в кармане приятным грузом. Так почему бы не погусарствовать малость.
- Тогда в «Мечтатель» погнали, - кивнул Блоха. На том и порешили.

Через несколько дней Афанасий подогнал еще одного должника. Директора строительной конторы средней руки, проигравшего в карты солидные деньги. Бизнес или жилье у него отжимать не стали. Афанасий четко дал понять, что ему нужно. А нужен был ему свой человек, вхожий во власть правой ногой и способный выбить необходимое разрешение на строительство. Через пару месяцев на Окурке появились три платных парковки, которыми по бумагам владела родная сестра теть Иры, Машкиной матери и сожительницы Афанасия. Я же не уставал восхищаться гением моего соседа, который ковал деньги буквально из воздуха. Самый сок был в том, что эти парковки были белыми и имели все необходимые бумаги и разрешения, а финансовый ручеек, который они приносили, обильно струился в карманы Герцога и Вени Крапленого.
Конечно, не всегда все проходило гладко. Порой стрелки принимали другой оборот. Случались и махачи с теми, кто вписывался за должников. Бывало и сами должники лезли в залупу, а нам приходилось линять от поджидавшего нас на месте стрелки наряда ментов. С такими разговор потом был коротким. Обычно, Зуб или Малой подряжали для акции устрашения местных скинов, которые за приемлемые деньги наносили визит должникам, разнося не только квартиры, но и бизнес. Очень скоро подобных ситуаций стало мало. Слухи разносились по городу быстро. Многие приличные люди знали, под кем мы ходим, и кто за нас впряжется в случае чего. Пару раз на стрелки приезжал сам Веня Крапленый, перед которым лебезили все. От должников, до тех, кто за них вписался. Меня и моих близких начали узнавать и относились в разы уважительнее, чем раньше. Да и пацаны мои за прошедший год заматерели. Из вчерашней шпаны они медленно, но, верно, превращались в уважаемых на районе людей. К таким уже бежали на поклон, просили помочь по мелочи, и хвастались знакомством, если выпадал случай.

Денег тоже стало много, но даже несмотря на их количество, никому так и не пришло в голову слинять с Окурка. Тут теперь был наш дом, где мы могли спокойно жить, не боясь никого. Я разжился тремя хатами, причем одна находилась в центре и приносила хорошие деньги, сдаваемая посуточно всем желающим. За ней, по моей просьбе, следил Жмых. Мне, как старшому в нашей компашке, не пристало заниматься мелочевкой. Пацаны все прекрасно понимали. Была у меня еще одна квартира, которую я купил у семьи армян, решивших перебраться в Краснодар. Хата эта находилась в нашем дворе и могла похвастаться приличным ремонтом, поэтому я, не раздумывая ее купил на то, что удалось отложить, и спустя месяц переехал туда вместе с Машкой. На Машку я тоже денег не жалел. Она, пожалуй, была самой стилевой девчонкой в мединституте. И пусть она постоянно ловила на себе заинтересованные взгляды, никто так и не рискнул к ней подкатить. Все знали, чья она. Потому и не лезли.
У Афанасия я тоже был на хорошем счету. Любую просьбу, которую он озвучивал, я выполнял качественно и быстро, что не могло не радовать моего соседа. И казалось вот оно. Та жизнь, о которой я мечтал. Меня уважали, мое имя имело вес, был достаток, была и любовь. Но судьба любит выкидывать фортели, которых от нее точно не ожидаешь. Фарт – вещь капризная. Вот он есть, а вот поворачивается к тебе жопой, заставляя гадать, где же ты свернул не туда. Для меня таким событием стала обычная, на первый взгляд, просьба Афанасия. Тогда я еще не знал, что квартирка, которую мне необходимо было отжать, принесет такой головняк, что я еще долго от него буду отмываться.

Началось все за игрой в шахматы на новогодних каникулах, единственном времени в году, когда я мог позволить себе отдохнуть и не заморачиваться с работой, которую мне подкидывал Афанасий и его друзья. Игра не складывалась и две партии я уже благополучно слил под ехидный смешок моего соседа.
- Затуманился ваш разум, Максим, - довольно улыбнулся Афанасий, расставляя фигуры на доске перед началом новой партии. – Должно быть наступление нового года отпраздновали знатно.
- Это да, - согласился я. – Машка кучу гостей пригласила. С института, наших, с района. Погудели неплохо.
- Ну, в любом случае, делу время, потехе час.
- Так, так. Есть чо на примете? – нахмурился я, услышав в голосе Афанасия интерес.
- Как и всегда. Хочешь жить хорошо, умей вертеться. Пока пролетарии отдыхают, мы работаем. Суть в чем. Шестерка Блохи…  Пух, чи, его зовут… в клювике информацию занятную принес. Есть в центре дом один. На улице Мира, по соседству с областной Думой.
- Неплохо, - хмыкнул я. – Хаты там хорошие. Сталинки, потолки высокие, хуе-мое. Тоже присматривался, да не продают там ничего. А стоит кому выставить, тут же сметают.
- Оно неудивительно. Старики там обитают, да почти все при наследниках, которые эти квартиры придерживают. В былое время квартиры там за особые заслуги выдавали. Так вот Пух этот подруге своей помогал, соцопросы она проводила. Там с одним старичком и познакомились. Живет он один, судя по всему. Наследников нет. А квартира просторная. Четыре комнаты. Капсула времени. Все родное, представьте. Даже паркет старый, дубовый сохранился.
- Такая на рынке враз улетит за хорошие деньги, - согласился я. – Чо, деда этого окучить надо, получается?
- Верно. Прощупайте для начала, что за старик. Подружитесь с ним… Ну, не мне вас учить. Вы-то калач тертый, как и ребятки ваши. Знаете, что делать надо. Особо не торопитесь. Спешка только при ловле вшей потребна.
- Сделаем, - вздохнул я, двигая пешку. – Так, собраться надо. Третий раз сливать – это совсем уж позорно будет.
- Все в ваших руках, - рассмеялся Афанасий. – Чайку?
- Охотно, - согласился я, наблюдая, как из подкопченного чайника в мою чашку струится тягучая, коричневая струйка ароматного напитка.

С Блохой мы встретились в центре через неделю. Когда я подъехал по нужному адресу, Блоха о чем-то болтал с двумя симпатичными девчонками. До меня доносился их заразительный смех, который тут же смолк, стоило Блохе увидеть меня.
- Ну, найдемся, девчат. Телефончики ваши есть, - обворожительно улыбнулся он и, подойдя ко мне, крепко пожал протянутую руку. – Привет, Макс.
- Здарова, - зевнул я. – Давно тут?
- Не. Минут двадцать жду. Телок вон склеил. Ничо так, студенточки из педагогического.
- Все тебе бабы залетные, Антоха. Когда уже за ум возьмешься? – ехидно спросил я, снова заставив Блоху рассмеяться.
- Когда хер на полшестого смотреть будет, тогда и возьмусь, - осклабился он. – Ладно, давай о делах.
- Чо узнать удалось?
- Не особо много. Дед, судя по всему, фраер обычный. То ли сын какого-то служаки, который эту хату еще во времена царя Гороха получил, то ли дальний родственник. Седьмая вода на киселе, короче. Живет один, из гостей только соцпомощь раз в месяц. Соседи о нем нихуя ничего не знают. Дед, как дед. В каждом доме такой есть.
- А наследники?
- Тишина вроде как. Ни детей, ни внуков, ни дальних родственников. Хата на него одного записана.
- Бля, ну если так, то нам повезло. Окучить деда, как два пальца.
- Тоже так думаю. Короче, пойдем, познакомимся, - Блоха повозился в кармане и вытащил оттуда коричневый прямоугольник. – Держи ксиву.
- Платов Илья Семенович? – усмехнулся я, прочитав свое «новое имя».
- Не еби мозги, - поморщился Блоха. – Какая была, такую и достал. Подгон взял?
- Ага. В багажнике два пакета.
- Тогда погнали, - хмыкнул он, расстегивая куртку и убирая во внутренний карман свое удостоверение.

Когда мы вошли в подъезд, я удивленно осмотрелся, не найдя привычных взгляду художеств, вплавленных в побелку спичек и пакетов с засохшим клеем на подоконниках. Вместо этого нас встретили цветы в глиняных горшках и чистота. Даже все лампочки были на месте, что совсем уж диковинка даже для центрального района.
Пятьдесят восьмая, нужная нам квартира, нашлась на третьем этаже. На площадке было всего лишь две двери, тогда как в привычных мне хрущовках и брежневках было по четыре. Дверь с цифрой «58» странным образом выделялась своей стариной и совсем не подходила соседской – тяжелой, отделанной кожей и явно дорогой. Хули говорить, на старой двери даже хуево покрашенный почтовый ящик висел. Блоха снова усмехнулся, наслаждаясь моей реакцией, после чего приготовил ксиву и нажал пальцем на кнопку дверного звонка. Из глубин квартиры послышались шоркающие шаги, а затем скрежет ключа в замочной скважине.
- Здравствуйте, - широко улыбнулся Блоха, раскрывая ксиву. – Феликс Пирогов. Соцпомощь.
- Илья Платов, - представился я, показывая хозяину квартиры, улыбчивому старичку, согнутому в дугу, свое удостоверение. – Вот, продуктов вам привезли.
- А вы новенькие? – спросил старик. Голос у него был скрипучим, но мягким.
- Да. Направление в ваш район получили, - кивнул Блоха, протягивая старику пакеты.
- Заходите, молодежь, - вздохнул хозяин и, смешно ойкнув, представился. – Где мои манеры, а? Калитин. Алексей Михайлович.
- Очень приятно, Алексей Михайлович, - кивнул я, входя за Блохой в квартиру старика. Тогда я еще, блядь, не догадывался, что навсегда запомню и этого деда, и его фамилию. Да и вряд ли получится забыть. Пока мы с Блохой видели обычного пенсионера. Ни капли не отличавшегося от тех, чьи квартиры мы давно уже отжали и пустили с молотка. Кто ж знал, что дед не так прост, как кажется.

Глава восьмая. Гнилье.

Афанасий сказал правду. Квартира Калитина и впрямь походила на капсулу времени, запечатанную и нетронутую. Открываешь дверь — и будто шагнул в прошлое, которое никто не трогал. Запах стоит густой: старый лак, бумага, теплая пыль. Воздух не застоялся — он как будто с характером, с историей. Не тухлый, а насыщенный, как в библиотеке, где книги дышат сами по себе. Потолки — высокие. С лепниной. Не из пенопласта, а с настоящей, тяжёлой, гипсовой. Цветочек к цветочку, узоры, как будто кто-то сидел неделю с мастерком и кисточкой, чтобы потом никто не придрался к работе. Люстра — хрустальная, немного перекошена, одна подвеска висит на нитке, другой не хватает. Свет от неё ломкий, тёплый, как из лампы в фойе кинотеатра. Книжный шкаф — целая стена. От пола до потолка. Коричневый, лаковый, с остеклением, за которым стоят ряды: Толстой, Пушкин, Бодлер, словарь иностранных слов, тома «Большой советской энциклопедии», тома «Жизни замечательных людей», с именами, которые уже никто не вспомнит. Я видел, как заинтересованно блеснули глаза Блохи, когда он увидел старый югославский сервант, где за стеклом стоял старинный фарфор, статуэтки и резные шкатулки. Когда дед покинет квартиру, его барахло тоже уйдет за хорошие деньги. В этом мы не сомневались.

- Ох, соколы ваши-то постарались, - удивленно протянул Калитин, вытаскивая из пакетов так называемый «подгон» - продукты, закупленные в ближайшем магазине. Я мелочиться не стал и вместо дешевой хуйни по акции купил старику действительно хорошие продукты. Копченую колбасу, дорогой кофе, нарезанный тонкими ломтиками пахучий сыр.
- Ну, мы тут и сами вложились, - поспешил объясниться Блоха, бросив в мою сторону недоуменный взгляд. – Видим же, что в пакеты старикам кладется. Вот волонтеров подключили, деньги собрали, купили нормальную еду.
- Это правильно, - вздохнул дед. – В прошлом месяце майонез просроченный принесли и хлеб с плесенью. Будто я сам не могу себе этого купить.
- Теперь мы над вами шефство берем, Алексей Михайлович, - кивнул я. – Можете забыть и о плесени, и просрочке.
- Ох, радостно это слышать, - улыбнулся Калитин. – Хоть в кои-то веки государство за ум взялось. Всегда говорил, что будущее за молодыми. А не за старыми, что жопы в кабинетах протирают, просрочку пенсионерам выписывая…

У Калитина мы просидели почти два часа. Выпили чай, поболтали о жизни старика и, откланявшись, ушли, пообещав забежать еще на неделе. Выйдя на улицу, я вытащил из кармана сигареты и, не мешкая, закурил. Блоха тоже не стал себе отказывать в этом удовольствии. Выпустив тонкую струйку дыма, он мотнул головой и укоризненно на меня посмотрел.
- Ну ты выдал, Потап. Чисто Рокфеллер.
- Ты о чем вообще?
- Ума, говорю, хватило старику такой жратвы накупить. Им же говно одно и носят. Самое дешевое. А ты только колбасы, как на всю его пенсию купил.
- Да похуй, Антох, - отмахнулся я. – Выкрутились же. Вроде повелся на волонтеров.
- Вроде повелся, - согласился Блоха.
- Задружиться же с ним надо, - попытался объясниться я. – Да и нет желания возиться долго с этой хатой. Быстрее отстреляемся, быстрее свое бабло получим.
- Пока ты с дедом лясы точил, я по его хате прогулялся, - задумчиво ответил Блоха. – Непростой какой-то пенсионер.
- В смысле?
- В прямом. Вещички у него занятные. В серванте фарфор стоит. Дореволюционный еще.
- Ты-то откуда знаешь? – рассмеялся я.
- Знаю, - коротко ответил Блоха. – Такие вещи сразу подмечать надо. Видак в комнате еще.
- Ну, видаком ща никого не удивишь. Дивидишки на коне давно уже.
- Я не про то. Видак старый, японский. В начале девяностых за такой хату можно было выменять. А у деда просто так стоит. И что-то мне подсказывает, он его не на барахолке купил. Книжки…
- А с книжками что?
- Старые. Очень. То ли библиофил, то ли коллекционер. Короче, сдается мне, мы на его вещичках хорошо поднимем, когда деда из хаты выпнем. Сто пудов там и рыжье где-нибудь в шкафах лежит, и камушки найдутся. От бабки его покойной. Или еще что, более ценное.
- Надо будет в следующий раз записать, что там у деда есть. И на рынке у знающих спросить, чо стоит, - кивнул я. – На будущее.
- Здравая мысль. Так и сделаем, - кивнул Блоха. – Ладно, погнал я. Встретиться кое с кем надо.
- Давай, брат, - улыбнулся я, пожимая его руку. – Тебя подкинуть?
- Не, я сам. На такси. Не парься, - отмахнулся он. – К деду во вторник, на следующей неделе едем. Не забудь.

Так началось окучивание Калитина. Мы с Блохой медленно, но, верно, вползали в сердце старика и с каждым днем все больше и больше сближались. Тут оказалось, что Калитин в целом отличный старик. Умный, начитанный, веселый. В какой-то момент сердце даже кольнуло сожалением, что придется деда оставить без крыши над головой. Но сомнения изгнало ожидание больших денег. Деньги всегда убирают страх и жалость. Этот раз не стал исключением. Каким бы хорошим ни был Калитин, его хата стоила приличных денег, чтобы от этого так просто отказываться.

- Алексей Михалыч, а вы кем работали? – спросил я, делая глоток кофе, когда старик принес с кухни дымящийся кофейник и разлил ароматный кофе по чашкам. – Ну, до выхода на пенсию.
- Да, везде помаленьку, - туманно улыбнулся Калитин и подслеповато прищурился. – Проще сказать, где не работал. Ну а вы, молодежь. Чего со стариками возитесь?
- Да времена нынче непростые, - вздохнул Блоха и, посмотрев на меня, хитро подмигнул.
- У нас во дворе как-то двух стариков обидели. Бабушку с моего подъезда, да дедушку одного. Ветерана, - включился я в игру.
- О, как, - удивился Калитин.
- Ага. На районе у нас компания объявилась. Стариков обманывала, пенсии забирала, а этих… квартир лишили. Мы с ребятами подсуетились, старикам временное жилье нашли, теперь вот боремся, чтобы квартиры их вернуть.
- И по пенсионерам ходим. Если есть где звоночки, помогаем. К вам никто не приходил, Алексей Михайлович? – спросил Блоха, внимательно смотря на старика.
- Кто ко мне придет? – вздохнул тот. – Соцпомощь только и ходит. Соседи мои… те, кто жил тут раньше, давно уже преставились. Один я остался. Вот и доживаю свой век. Хорошо, что вы вот появились. Скрасили старику существование.
- Да, бросьте, - улыбнулся я. – Нос не время опускать. Вы ж как огурчик.
- Ага, - рассмеялся Калитин. – Подвявший, но огурчик.
- Вы смотрите, Алексей Михайлович, - добавил Блоха. – Если кто подозрительный придет, вы нам сообщите. Уж вас-то мы в обиду не дадим.
- Спасибо, ребятки, - прослезился старик. Блоха довольно улыбнулся. Влезать в душу он умел лучше, чем кто ни было бы другой.

Спустя месяц Блоха предложил закругляться, сказав, что теплее старик уже не будет, а значит, надо его дожимать. Тут я был с ним согласен. Чем больше времени мы проводили с Калитиным, тем сильнее я к нему привязывался. Он не был похож на привычных ханыг и бичей, чьи хаты мы отжимали ранее. Порой старика становилось действительно жалко, но я настойчиво гнал слезливые мысли прочь. Моя работа и сожаление – вещи нихуя несовместимые.
Для начала Калитину прогнали стандартную тему о мошенниках, которые лишают стариков жилья. Старик удивленно слушал и кивал. Когда Блоха выдыхался, подключался я, с удовлетворением замечая, каким растерянным становится Калитин. Были рассказаны пара историй о пенсионерах, у которых мы ранее отжали квартиры, что должно было бы окончательно добить старика. Но будь я повнимательнее в тот момент, заметил бы, что несмотря на растерянность, глаза Калитина холодны, серьезны и внимательно за нами наблюдают.

- Страсти-то какие, - пробормотал Калитин, когда Блоха закончил рассказ и, откинувшись на спинку стула, глотнул остывший кофе. – Что, прямо так пришли и забрали?
- Бывает и хуже. Тут женщину просто запутали, потом отвезли дарственную подписывать. Другим не так повезло, - кивнул я.
- В странное время живем, - задумчиво хмыкнул старик. – Люди и звери сплелись воедино. Поди разбери, кто есть кто. И как же уберечься-то, ребятки?
- У нас в отделе свою схему придумали, как стариков от таких ушлых ублюдков защитить, - ответил Блоха. – Фактически, надо просто квартиру на кого-нибудь из сотрудников соцпомощи переписать и все. Если человека начнут прессовать, мы подключимся и без нашего участия забрать квартиру не получится.
- Феликс вот недавно одну такую жилплощадь хозяйке вернул. Удалось родственников старушки найти, объяснили им ситуацию и быстро документы подписали.
- Ага. Теперь хоть спокойны за нее будем, - не моргнув глазом, соврал я. На самом деле ту квартиру мы отжали меньше, чем за неделю, так задурив голову бабке, что та вприпрыжку помчалась оформлять на Блоху документы.
- Хорошая идея, - кивнул Калитин. – Ловко вы это придумали.
- Конечно, - с жаром добавил Блоха. – Сколько уже уберегли. Да вот проблемка, что не все соглашаются. А когда соглашаются, обычно поздно бывает. Мы ж за всеми уследить не можем. Помимо вас у нас еще много подопечных, а за неделю всякое произойти может. Ну, главное, что мы вас предупредили. Если решите свое жилье обезопасить, скажите. Все сделаем быстро. А так хоть спать спокойно будете, Алексей Михайлович. Ни одна сволочь к вам подобраться не сможет.

Через две недели Калитин наконец-то сдался. Он позвонил Блохе и сообщил ему, что все обдумал и готов принять наше предложение. Естественно, мы тут же все рассказали Афанасию, который нас похвалил и велел заканчивать со стариком. Тем более там и другие дела были, которые требовали нашего с Блохой присутствия.
Мы договорились оформить сделку с Калитиным шестого марта у нашего знакомого нотариуса, который частенько нам помогал в нашей «работе». И если Блохе было в целом похуй на разрешение этой ситуации, я только порадовался, что все движется к логическому финалу. Даже мысленно распределил деньги, которые удастся получить с квартиры. Но шестого марта все пошло наперекосяк.

Сначала со сделки слился Блоха, умудрившийся заболеть, и мне пришлось самому всем заниматься.
- Все нормально, Макс, - простужено прогудел в трубку Блоха. – Ты сто раз это делал. Без меня справишься.
- Да, справлюсь. Дед так-то спрашивать о тебе будет.
- Да, хули там. Скажешь правду. Что заболел. Сейчас вон иммунитет у всех после зимы хуевый. Машка твоя тоже гриппует. Ты только хуй пойми как скачешь еще. Короче, оформляй хату на себя и все. Потом подсадного найдем.
- Хули делать, - хмыкнул я. – Придется.
- Ну, ты там звякни потом, как все сделаете. А через недельку я к Калитину пацанов отправлю. Пусть выселяют.
- Не вопрос, сообщу. Ладно, поправляйся.
- Ага. Перцовки въебу ща и спать лягу. Надеюсь, убьет заразу эту.

Всю дорогу до нотариальной конторы Калитин молчал и загадочно улыбался, смотря в окно. По случаю, дед надел приличный костюм, нацепил ордена и даже побрызгался одеколоном, отчего у меня щипало глаза и хотелось кашлять. Но ради денег и не такое вытерпишь. Вот я и терпел, предпочитая следить за дорогой и не думать об удушливой вони, которая теперь хуй выветрится из моей «восьмерки».
В конторе, на первый взгляд, все шло, как надо. Антонина Дмитриевна, нотариус, озвучила деду процесс и дала документы на подпись. Осталось поставить закорючку, отвезти Калитина обратно домой, отзвониться Блохе и можно отдыхать. Но хуй там плавал. Интуиция, молчащая до сего момента, вдруг решила взбрыкнуть и наградила меня панической атакой. Затряслись руки, сердце неровно забилось в груди и на лбу выступила испарина. А потом мне как-то похуй стало и на панику, и на сделку, и на деда.
Дверь в контору снесло от мощного удара и в кабинет нотариуса влетели «маски-шоу» - рослые ребята в сером камуфляже и с оружием наизготовку. Один из них прикладом ударил меня по лицу. Да так сильно, что перед глазами заструились черные кляксы, словно кто-то плеснул в лицо чернил из банки. В спину уперлось сначала чье-то костлявое колено, а потом затылка коснулся холодный ствол автомата.
- Лежать, блядь! Где второй?! – рыкнул, судя по всему, старший группы.
- Нету никого больше, - жалобно проблеяла нотариус, которую тоже впечатали лицом в пол. Я видел только ее подрагивающую белую ногу, пшеничные волоски на ней, почти зажившие царапинки. Наверное от особо игривой кошки.
- Один он был, - усмехнувшись, ответил Калитин. Его голос раздавался позади меня, и я был уверен, что деда на пол никто не укладывал. – Второй заболел, как этот сказал.
- Ничего. Наряд за ним отправим. Никуда не денется, - заверил старший. Я ойкнул, когда мне кто-то резко врезал носком сапога по печени. Тело тут же скрутила адская боль.
- Тише, ребята, тише, - миролюбиво произнес Калитин. – Никуда ужо он не денется.
- Нам бы ваше спокойствие, Алексей Михайлович. Да откуда ему взяться, когда нам только такое говно и встречается. Ладно, пакуйте его. Контору опечатать, все под опись и мне на стол.
- Поработаете с мое, молодежь, спокойнее на жизнь смотреть будете, - улыбнулся Калитин.
- «Ебаный дед», - мелькнула в моей голове мысль и тут же пропала, потому что меня рывком подняли на ноги и потащили из кабинета в позе оскорбленной чайки. Все, что я мог видеть, это пол нотариальной конторы, испачканный в подсохшей весенней грязи. Странно, тут, что, полы не мыли?

Купить мои книги можно на Литрес.
И в сообществе ВК.

©Гектор Шульц

Часть первая.
Часть вторая.
Часть третья.
Часть четвертая.
Часть пятая.
Часть шестая.
Часть седьмая.
Часть восьмая.
Часть девятая.

- Ну, может тогда вечерком прогуляемся? Тут, по двору? – предложил я. Ленка закусила губу и мотнула головой.
- Я с включенным светом уснуть не могу, - хрипло ответила она. – А на улицу выйти после заката и вовсе страшно. Потому и гуляю днем. Пока солнце светит и людей на улице нет.
- Ну, можем по телефону потрещать, если хочешь.
- Не надо, Макс. Я знаю, что ты пытаешься сделать вид, что ничего не было, - Ленка подернула плечами. – Но это было. И ты прекрасно это понимаешь.
- Чо я могу сделать?
- Ничего. Жить, как жил. Рано или поздно тебе скажут то, что я тебе уже сказала. Нет больше той Лены Трофименко. Умерла она, Макс. Там, в грязном подвале… - Ленка сглотнула слезы и нехотя улыбнулась подошедшей матери. – Ой, «Колокольчик». Холодный какой.
- Все хорошо? – настороженно спросила тетя Марина. Ленка кивнула и поднялась с лавочки.
- Пойдем еще погуляем, мам, - тихо ответила она. – Пока, Макс.
- Пока, - протянул я. На душе было откровенно погано. Вновь заныли сбитые костяшки и сердце кольнуло от тщательно спрятанной боли. Тогда я не понимал или не хотел принять тот факт, что так, как раньше, уже не будет. Ленка поняла это первой и попыталась донести это до меня, как умела. Она всегда была умной. Куда умнее всех девчонок, что я знал.
Первыми от нее отвернулись близкие подруги. Потом дворовые пацаны. Но Ленка не держала на них зла. Она называла себя «чумной». Чумной она была в их глазах. Девчонкой, которую пустили по кругу три наркомана. Над которой измывались, как над последней сиповкой.

- То, что ублюдков наказали, хвалю, - кивнул Афанасий, когда я вечером зашел к нему в гости, чтобы сыграть привычные три партии в шахматы. – Опустившиеся до подобного недостойны называться людьми.
- Мало им вломили, - мрачно ответил я, двигая ладью вперед и ставя шах королю Афанасия.
- Вы немного увлеклись и мрази этим воспользовались.
- О чем вы? – нахмурился я.
- Заявление на вас написали. Мол, так и так, избили и причинили тяжкий вред здоровью трем гражданам… Кто из вас Гвоздю в задницу арматуру засунул? – с улыбкой спросил Афанасий.
- Малой ебу дал немного.
- Понимаю. Когда эмоции берут верх, сложно сохранять ум холодным. По делу поступить нужно было иначе, Максим. Я думал, вы умнее будете, а вы, как быки… ворвались, избили, следы оставили.
- Эмоции, хули там, - пожал я плечами.
- Не передергивайте, - с укоризной мотнул головой Афанасий. – По уму поступать надо было. Не самим руки об мразей этих марать, а людей подходящих найти. Разве это проблема? Нет. Зато избавило бы вас от головняка. Хорошо, что Михайлов мне позвонил.
- Участковый? – удивился я.
- Конечно. Гражданин Сметанин очень красочное заявление составил, как карандаш держать смог. Обо всем рассказал. Требовал привлечь к ответственности гражданина Потапова, гражданина Зубарева, гражданина Тарасова и гражданина Лихолетова. Повезло, что Михайлов перед тем, как делу ход дать, мне позвонил. Пришлось гражданину Сметанину в больницу визит нанести и доходчиво объяснить, что заявление – это лишнее.
- Я не знал, - честно признался я.
- Угу. И думали, что мрази так просто вашу разборку забудут? Они, Максим, похуже животных будут. Таким нигде уважения нет. А у них нет ни чести, ни совести. Ишь, удумали чего? Заявление писать после того, как сами же и вписали себя в блудняк. Да в какой еще блудняк.
- Ну, Ленке от этого ни горячо, ни холодно.
- Лену без сомнений жаль. Бедная девочка оказалась не в том месте не в то время, - согласно кивнул Афанасий.
- Я видел ее сегодня. Говорил с ней, - скупо обронил я, раздумывая над ходом. Густые брови Афанасия удивленно сошлись на переносице. – От нее все отвернулись. Даже Машка…
- Максим, вы мне глубоко симпатичны, но мыслите поверхностно, - перебил меня сосед. – Разве ж ее заставлял кто с Пельменем и его дружками идти?
- Ее обманули!
- Без сомнений, обманули. И обманули цинично. Но она сама позволила этому случиться, - я удивленно посмотрел на Афанасия, гадая, шутит он или говорит серьезно.
- А если б это Машка была? – с вызовом спросил я. – Что тогда? Вы бы ублюдков похоронили, не?
- Маша в подобную ситуацию бы никогда не попала. Воспитана не так, - поправил меня Афанасий. В его голосе прорезалась сталь. Я еле удержался, чтобы не высказать соседу все, что думаю. В частности, о том, как его дражайшая падчерица оформила мне минет на выпускном, как последняя вафлерша.
- Все равно неправильно это, - упрямо мотнул я головой, вызвав у Афанасия улыбку.
- Ох уж эта молодая наивность. Прощаем ей мы все ошибки. В рамках разумного, конечно же, - ответил он. – Никто не запрещает вам общаться с Леной. Это сугубо ваш выбор и ваше право. Однако рано или поздно приличные люди зададутся вопросами, и вопросами правильными, что такая особа делает в вашей компании и почему к ней относятся, как к равной. Пасть на дно легко, Максим, а вот выбраться с этого дна попросту невозможно. Поразмыслите хорошенько над моими словами и найдите в них ту истину, которую я хотел вложить.

И если поначалу я сомневался, то последние слова Афанасия подтвердили, что мне выдвигался ультиматум. Приличные люди действительно не поймут, что в моей компашке делает та, кого когда-то пустили по кругу. Их законы просты и понятны каждому, кто по ним живет, и Афанасий попросту предупреждал меня, к чему приведет сделанный мной выбор. Пойти против этих законов или же окончательно смириться с тем, что прежняя Лена Трофименко и правда умерла в том грязном подвале, а по району теперь ходит ее призрачная тень.

Глава седьмая. Приближенный.

Сложно было поначалу со всем этим смириться. О Ленке напоминало многое. Порой я видел, как она выходила из подъезда вместе с матерью и неспешно прогуливалась по двору, не обращая внимания на слишком уж пристальные взгляды соседей. Или же ненавистная рожа Пельменя могла мелькнуть где-то в толпе на рынке. Пельмень, после того как получил пизды вместе со своими дружками, на улице практически не показывался, но и заточить себя на веки в четырех стенах он тоже не мог. На него тоже смотрели косо, но что-то мне подсказывало, что его это волновало не так сильно, как Ленку. Злость во мне все еще бурлила. Сложно было смириться со всей этой ситуацией. Порой я выплескивал злобу на пацанов, а однажды выплеснул на сиповку.

Зуб тогда получил хату в наследство от бабки в нашем дворе. Старушка преставилась, а мамка Зуба с очередным ебарем знатно охуела, когда в завещании не оказалось ее имени. Зато было имя внука, который был рад тому, что больше не придется терпеть гнусный характер матери и видеть по девять рыл ее ебарей семь дней в неделю.
Новую хату Зуба, расположенную на первом этаже, мы вычистили за пару дней, а нанятые гастролеры привели ее в божеский вид, избавив от советских обоев и убогого совкового туалета, выкрашенного в блевотный зеленый цвет. Так Зуб обзавелся собственным жильем, а мы с пацанами хатой, где можно было спокойно зависать. Все ж не дело приличным людям в промке ошиваться, где всякий сброд обитал. В один из таких вечеров, когда мы бухали с пацанами на хате, к нам забежали две сиповки. Ермолка и Моль.
Моль прибилась к нашей компашке недавно и погоняло получила за слишком уж белый цвет своей кожи, бледно-белые волосы и пшеничные тонкие брови. Но пацанам на ее внешность было похуй, потому что у Моли случилось бешенство пизды, отчего она постоянно хотела ебаться и была не против перепихнуться с любым желающим, чем все без стеснения пользовались.

В тот вечер я изрядно нагрузился водки и, высунувшись в окно, курил, стряхивая пепел в палисадник. Мимо окон прошла Ленка с матерью, которые, увидев меня, синхронно покраснели и ускорили шаг. Не знаю почему, но меня это разозлило. Разозлило настолько, что я совсем берега попутал. Выбросив сигарету, я захлопнул окно и, развернувшись, увидел сидящую за столом Моль, которая поглощала кислую капусту из трехлитровой банки. Остальное было, как в тумане.
Я подскочил к сиповке и схватил ее за руку, после чего перегнул раком через стол. Затем резко стянул с нее джинсовую юбку и розовые трусы с пошлой надписью «Babe» на всю жопу.
- Ай, Потап! – скрипуче вскрикнула она, когда я пристроился сзади. – Больно!
- Заткнись! – прошипел я, наращивая темп. Моль была сухая, как труба с песком, но этому я даже был рад. Очень скоро Моль затихла и начала постанывать, тоже получая удовольствие. Кончить удалось быстро. Мне было плевать и на отсутствие презерватива, и на то, что я кончил в Моль, а не на ее бледную жопу. Хотелось просто выплеснуть злобу хоть куда-нибудь. Если уж не дать пизды, так слить в пизду. Однохуйственно.
- Хуя, Потап тут развлекается, - пьяно заржал Малой, заходя на кухню. Он шлепнул ладонью растекшуюся на столе Моль по заднице и колко усмехнулся. – Чо, брат, заебись? А то все брезговал, рожи кривил. Говорил тебе, бабы зачетные. Ебутся так, что ажно шишка горит.
- Не то слово, - мрачно ответил я, падая на стул и закуривая сигарету. Рядом все еще извивалась Моль, каким-то образом тоже умудрившаяся кончить, а Малой слишком уж заинтересованно посматривал на ее жопу. От этого стало тошно. Злость прошла так же быстро, как и появилась. Теперь ее место заняло отвращение.

Но по молодости забывается вся хуйня. Ее место занимает новая, куда более страшная или отвратительная. С большими деньгами и уважением приходит и наглость. Ты знаешь себе цену, и если ее кто-то пытается сбить, отвечаешь по всей строгости. А пацаны, с которыми ты трешься, становится твоей настоящей семьей. И эту семью не принято давать в обиду. Так однажды получилось и со Жмыхом.
Он заявился к Зубу донельзя мрачным и даже злым, а левую сторону лица украшал солидный синяк, словно его не кулаком ебнули, а ногой. Жмых проигнорировал наши удивленные взгляды и, упав на диван, взял со столика бутылку пива.
- И чо это? – поинтересовался я.
- Чо? – включил дурачка Жмых.
- Ты тупореза-то не изображай, - фыркнул Малой, чиркая зажигалкой. – Кто тебе в ебыч прописал, брат?
- Да, не важно, - отмахнулся тот, но мы так просто слезать с него не собирались.
- По делу или беспределу? – спросил я. Жмых замялся и неожиданно покраснел.
- Да, за мамку заступился.
- Понятно, батя опять, - вздохнул Зуб, протягивая Жмыху бутылку пива, которую зацепил из холодильника. – Чо он ебнутый у тебя такой, а?
- Хуй его знает, - почесал щеку Жмых. - Он, как откинулся, вообще дурной стал. Бесы его часто берут по всякой хуйне.
- Не бесы, блядь, а вседозволенность, - буркнул я, вставая с кресла. – Так, погнали, прогуляемся.
- Куда?
- К бате твоему. Заебал он тебя хуярить.
- Не надо, Потап. Сам я…
- Сам ты бабу ебать будешь, а тут мы впишемся. Посмотрим, дохуя ли он дерзкий, когда кто-то по силам против него стоит. Где он ща?
- В гараж ушел, - буркнул Жмых. – Опять нажрется и вечером концерт устроит.
- Ну, мы ему инструмент поправим. Чтоб ноты фальшивыми не были, - кивнул Малой, переглянувшись со мной. – Чо, погнали?
- Погнали, - подтвердил я, хлопнув Жмыха по колену. – Покажешь, где его гараж. А там мы сами уже.
Жмых только вздохнул, понимая, что отговорить нас не удастся. Но на миг в его вечно холодных и злых глазах мелькнуло что-то похожее на благодарность.

По пути в гаражный кооператив пацаны запаслись кольями, которых всегда валялось в изобилии возле промки, и ржавыми трубами. Никто не знал, в чьей компании бухает батя Жмыха, поэтому предосторожность не помешает. Окурок быстро учит, что полагаться только на кулаки нельзя. Должны быть и другие аргументы. Более весомые.
- Какой гараж? – спросил я, когда мы прошли через ржавые ворота с покосившейся будкой охраны, вечно запертой на замок.
- Семнадцатый, - ответил Жмых. – Вторая секция.
- Тут подожди. Мы быстренько…
- Не, я с вами, - перебил меня он.
- Лады, - улыбнулся я. – Тогда пошли.

Ну а возле семнадцатого гаража вовсю гудела группка мужиков в грязных шмотках. Мутно звенели стаканы, слышался довольный смех, на импровизированном столике из старой покрышки лежала закусь. Правда смех стих, когда мужики увидели нашу компашку, направляющуюся к ним.
- Эй, Вано. Не твой пацан там вышагивает? – громко спросил рябой, начавший лысеть грузин. К нам повернулся другой мужик. Тучный, с шерстью на плечах и с залитыми кровью поросячьими глазками.
- Ты хули тут забыл, а? – грозно спросил он. Жмых вздрогнул, побледнел и сжал зубы.
- А ты чо борзый такой? – спросил я, выходя вперед. Мужик запнулся и исподлобья посмотрел на меня. Должно быть водки было выпито не так уж и много, потому что в глазах его сверкнуло понимание. – Знаешь, кто я?
- Знаю, - процедил он, вставая с пенька, на котором сидел.
- Это хорошо, что знаешь, - кивнул я. – Значит, сделаем так, чтобы ты запомнил…

Не договорив, я подскочил к мужику и коротко врезал тому по «солнышку». Удар получился на славу. Из горла мужика донеслось бульканье и он, скривившись, выблевал то, что сожрал и выпил. Жмых брезгливо на него посмотрел и сжал кулаки, когда со своих мест повскакивали другие мужики.
- Охуели, блядь, малые? Вы что творите, а? – рявкнул грузин и тут же заскулил, когда Зуб уебал того трубой по ноге. – Ай, сука!
- Заткнись, нахуй. Тебе слова не давали, - осклабился Зуб, тыча концом трубы в живот грузина.
- Ничо не попутали, пацаны? Вы хули делаете? – подал голос батя Жмыха.
- Справедливость восстанавливаем, - ответил я и, улыбнувшись, врезал ногой мужику по роже. –Чо, мычишь, блядина?
- Чо делается, мужики? Борзеют, малолетки!
- Ща им жопы-то нарумяним…

Драка получилась короткой. Что могли сделать бухие ханыги против четырех озлобленных пацанов, которые без устали лупцевали их кольями и трубами. Били по ногам, по спинам, по рукам. Не обращая внимания на жалобные крики, просьбы остановиться. Били показательно. Учили, так сказать, на будущее. Ну а когда все закончилось, я подошел к бате Жмыха и опустился рядом с ним на корточки. Затем похлопал по жирной щеке и ехидно улыбнулся.
- Короче, слушай, боров. Еще раз пацана нашего или мать его тронешь, я тебя лично, сука, похороню с трубой в очке. Захочешь предъявить чо, знаешь, где меня найти. Только помни, что в другой раз щадить тебя никто не будет…

Что мог сделать такой гондон, как батя Жмыха? Пожаловаться, конечно. И пожаловался он Афанасию, надеясь, что уважаемый человек приструнит дерзкого пиздюка. Не учел только одного. За мной была правда, о чем я Афанасию и сказал, когда он потребовал от меня объяснений.

- Дури в вас много, Максим, - строго сказал Афанасий, выслушав мои объяснения. – Понимаю, дело молодое, кровь бурлит, но все-таки. Ладно бы одного избили. Так, нет. Еще троих до кучи оприходовали.
- Они впряглись, мы ответили, - пожал я плечами и потянулся за сигаретами. Афанасий поджал губы и задумчиво кивнул.
- Снова ошибки совершаете, - с укоризной ответил он. – Это дураки учатся на своих ошибках. А вы же умный. А умные должны учиться на ошибках дураков.
- Понимаю, - вздохнул я. – Просто переклинило, когда Жмых с фингалом под глазом опять пришел.
- То, что за своего вступились, это правильно. Уверен, ребята ваши это оценят. Но думать о последствиях наперед надо. Человек этот мог и к Михайлову пойти, и заявление на вас написать. Отбрехивались бы потом, как собаки. Я, не я, и хата не моя. Оно вам надо? То-то же.
- Да мы так… припугнуть хотели.
- Напугать и словами можно. Да так, что напрочь охоту совершать подобное отобьет, - перебил меня Афанасий. В его голосе все еще сквозило недовольство, но я понимал, что оно напускное. Так, пожурит малость и забудет. Какое ему дело до левого мужика и его проблем. – Засиделись вы, смотрю. Энергию девать некуда, вот и вписываетесь в блудняк, как босота последняя.
- Да мы вот только с хатой одной разгреблись, - хмыкнул я. Все ж слова Афанасия задели нужные струны.
- Выше залезать надо, Максим. С вашей-то головой.
- А есть чо на примете? – заинтересованно поинтересовался я.
- Есть. Да только с горячей головой там делать нечего.
- Встану на путь исправления.
- Все вам шутки, - рассмеялся Афанасий. – Ладно, я тоже хорош. Разворчался. Сам же ребятенком был, куролесил знатно… В общем, к делу. Предприятие у меня тут одно с Вениамином нарисовалось. Решили мы сеть клубов открыть. Карточных. Подмазали кого надо, разрешение получили, помещения. Но вам это неинтересно, а вот для энергии вашей буйной тут раздолье будет. Посетители в клубах этих самые разные. Зависит от статуса самого клуба, если понимаете, о чем я.
- Понимаю. В приличное место всякому отрепью дороги нет, - кивнул я. Афанасий тонко улыбнулся.
- Верно. Пара наших клубов работает с весьма солидной публикой. Те, у кого денег куры не клюют, обычно фарту в картах не имеют, а нам оно и надо. В общем, образовался тут небольшой список должников. Суммы не сказать, что приличные, но карману лишними явно не будут. Только вот деньги нас не особо интересуют.
- И в чем интерес?
- Не тяните поводья, Максим. Всему свое время, - усмехнулся Афанасий. – Если коротко, то те, кто нам должны, владеют весьма ценными объектами. Квартиры, дома, бизнес. Вот они-то нам и нужны. А еще нужны сметливые ребятки, которые смогут убедить, без кулаков, смею заметить, пойти нам навстречу в этом вопросе.
- Иными словами, надо стрясти долг в том виде, который вам нужен? – уточнил я.
- Именно. Давить на них придется аккуратно, чтобы не соскочили и не побежали, куда не надо. Игроки – народ плутоватый. Хитрить и юлить они умеют, потому и нужен кто-то, кто их на место поставит. Объяснит и расскажет о единственно верном решении.
- Чо по оплате?
- Не обидим. С каждого долга ваши тридцать процентов, - ответил Афанасий, беря карандаш и листок бумаги. Закончив, он подвинул бумагу мне. – Это первый долг. Можете подсчитать, сколько с этой суммы будет ваша доля.
- Нехило! – присвистнул я. Деньги выходили хорошие. Даже очень. Отжимать квартиры сразу же показалось делом настолько мизерным, что аж голова закружилась.
- Однако, есть и сложности. Как я уже говорил, возврат денег нас не особо интересует. Обращаться к нему надо лишь в крайних случаях, когда должника убедить расстаться с кровно нажитым не получится. Но это может стать вашим козырем, когда начнете додавливать. С деньгами расставаться сложнее, чем, к примеру, с недвижимостью.
- И что вам от этого… Лукина надо? – спросил я, убирая листок с фамилией должника, его адресом, телефоном и суммой долга в карман.
- Сущую мелочь, - благодушно улыбнулся Афанасий. – Есть у него на центральном рынке две точки. Шмотки турецкие там продаются. Вот они-то нас и интересуют. Вместе с каналами поставки, документами и всеми контактами, само собой.
- Ага. Понял, - кивнул я. – Так, ну, тут время надо, чтобы человечка этого прощупать. Найти его больные точки, хуе-мое и все такое.
- Правильно мыслите, Максим. Хорошо себя покажете в этом деле, будут вам и другие поручения. Более привлекательные в плане финансов. А чтобы попроще было, Блоху с собой зацепите. Он юноша умный, быстро втянется. Да и работали вы уже вместе… - Афанасий не договорил, когда на кухню зашла Машка, одетая в облегающее голубое платье и при полном параде. – Так, так… А куда это вы юная леди собрались? Да еще в таком виде.
- А, мы с Максом в ресторан идем, - широко улыбнулась Машка. Афанасий удивленно на меня посмотрел и рассмеялся, увидев, как я покраснел.
- Вот оно что, - хмыкнул он. – Хорошо, молодежь, хорошо. Стоит ли мне волноваться?
- Ни в коем разе, - заверил его я, внимательно следя за реакцией соседа. И на первый взгляд казалось, что ничего страшного не произошло. Но я один хуй волновался, как сопливый пацан, держащий ответ перед строгим родителем. – Покушаем, потанцуем и верну вашу дочь аккурат к полуночи.
- Очень на это надеюсь, - в голосе Афанасия зазвучала сталь. – Если уж дали слово, так держите. Но вам я эту юную особу согласен доверить без проблем.
- Не усложняй, пап. Ты ж Макса знаешь.
- Знаю, знаю, - притворно вздохнул он, внимательно на меня смотря. – Ладно, оставь нас на минутку. Отпущу скоро твоего кавалера. Договорить нам надо.

Я сознательно до последнего оттягивал момент с Машкой, опасаясь реакции Афанасия. Все ж за свою падчерицу он порвал бы любого. А сама Машка давно уже делала мне слишком уж очевидные намеки, да и я подустал от компании сиповок, вечно трущихся у Зуба на хате. Хотелось простых, человеческих отношений, к тому же Машка была не самым плохим вариантом на районе. Можно даже сказать, что вполне себе козырным. Пару раз мы уже обжимались в подъезде после дискотек, когда Машка настойчиво лезла ко мне в трусы и мне стоило усилий, чтобы переключить ее внимание на другое. Однако я прекрасно понимал, что так дальше продолжаться не может и предложил ей испросить разрешение Афанасия. Только вот это вылетело у меня из головы во время разговора о новом поручении. К счастью, Афанасий был умным человеком и все понял. Понял, что дочь давно уже взрослая и долго опекать он ее не сможет. Будь на моем месте условный Зуб или Малой, Афанасий не преминул бы обрубить эти отношения еще в зачатке. Но ко мне отношение было другим, что он и подтвердил, когда Машка убежала в свою комнату.

- Извините, что не сказал вам, - виновато обронил я, вертя в пальцах зажигалку.
- Следовало бы, - коротко ответил Афанасий. На его губах витала загадочная улыбка, но вот поди разбери, что она значит. – Ладно, ругать я вас не буду. Не маленький так-то. Отдаете себе отчет, что и почему. Вы знаете, что Маша для меня, как родная дочь. Девочка выросла, трудно это отрицать, понимаю. Но и просто так пустить это на самотек не могу. Поэтому я надеюсь, что вы будете благоразумны, Максим. И не доставите ей никаких неприятностей.
- Само собой, - вздохнул я.
- Уверен, вы понимаете, о каких неприятностях идет речь. Я – человек старой школы и к приличным женщинам всегда относился, как джентльмен. Жду того же и от вас. Я не потерплю ни отказа, ни обсуждений. Если я доверяю вам свою дочь, я хочу быть уверен, что ее честь, духовная само собой, не пострадает.
- Это я могу обещать, - кивнул я. Меня снова бросило в жар, что без сомнений повеселило Афанасия.
- Ладно, хватит мне изображать строгого отца. Мы друг друга поняли.
- Поняли.
- В таком случае, хорошего вам вечера. Жду к полуночи, как вы и обещали.

Естественно, мы с Машкой чуть не опоздали. А виной всему слишком уж жаркий секс после ресторана в моей машине. Как только я припарковал машину рядом с кустами сирени, Машка, ничуть не смущаясь, запрыгнула на меня. Еле гондон успел надеть. Поэтому домой она влетела взъерошенная и довольная, не обращая внимания на улыбающихся родителей.
- Как погуляли? – спросила Машкина мамка, теть Ирина.
- Хорошо. Там в центре ресторан открылся новый. «Мечтатель» называется. Сегодня там кавер-группа выступала. Наплясалась ваша дочь всласть. Чую завтра ноги у меня отвалятся, - ответил я. Теть Ирина рассмеялась в ответ и взяла Афанасия под руку. – Ладно, доброй ночи.
- Вас ждать завтра на шахматы? – с ехидцей спросил Афанасий.
- Конечно. Вечерком забегу, - кивнул я и, смущенно улыбнувшись, откланялся.

В машине все еще пахло сексом, отчего зудело в паху и хотелось продолжения, но я вспомнил о поручении Афанасия и, закрыв машину, отправился к Зубу. На кухне горел свет, а значит он еще не спал. Либо ебал какую-нибудь сиповку. Но когда меня это останавливало. Войдя в подъезд, я поднялся по ступеням и бухнул кулаком в металлическую дверь, которую Зуб поставил вместо старой, обитой дерматином и поеденной жуками.
- Хули тебе не спится? – мрачно спросил Зуб, открыв дверь. От него пахло перегаром, сигаретами и злобой. Зевнув, он посторонился, пропуская меня в коридор.
- Маза есть, - ответил я. – Потрещать забежал, пока из памяти не выветрилось.
- Лады, - буркнул он. – Водку будешь?
- Не. Пиво есть?
- Есть. Иди на кухню.

На кухне я увидел Моль, завернутую то ли в занавеску, то ли в наволочку, настолько пожелтевшую от времени и бесконечных стирок, что невольно вставал вопрос, а не из бабкиной ли заначки Зуб вытащил это тряпье. Она, увидев меня, робко улыбнулась, подхватила тлеющую в пепельнице сигарету и слиняла в гостиную.
В квартире слишком уж сильно воняло еблей и почему-то говном. Шматок говна обнаружился и на полу. Не иначе Зуб перед моим приходом драл Моль в жопу, да так неистово, что выебал из нее не только бесов, но и говно. Впрочем, меня это не смутило. Я достал из холодильника пиво и оперся на подоконник, пока Зуб, кряхтя, пристраивался на стуле.
- Ты чо такой смурной? – спросил я с улыбкой, однако Зуб улыбку не поддержал. Кисло скривился и плеснул в стакан водки из бутылки.
- Да, неважно.
- Ага. Моль за залупу укусила? – усмехнулся я.
- Ага, - передразнил меня он. – Ладно, чо за маза? Скажу сразу, я вписываюсь. Деньги нужны.
- Ну, их еще заработать надо…

Я коротко пересказал Зубу наш с Афанасием разговор. Он, к счастью, не перебивал. Только внимательно слушал и кивал головой. Пару раз в его глазах мелькали заинтересованные искорки, а забытая бутылка водки говорила о том, что в голове вовсю вертятся мысли насчет предстоящих дел.
- Кто с нами? – спросил Зуб, когда я закончил и шумно глотнул пива, смачивая сухое горло.
- Я, ты, Блоха. Может еще пару пацанов он приведет.
- А чо Малого со Жмыхом не берем?
- Статью не вышли. Там люди тертые, не ханыги, которые на сказку поведутся и хату тебе самолично отдадут. Потому и нам пацаны серьезные нужны. Когда в область ездили, с нами двое были. Репа и Гусь. Может их подпишем. Ебала у них такие, что сам Сатана пересрется, если они к нему на порог Ада заявятся.
- Понял, - кивнул Зуб. – Обосраться нельзя.
- Нельзя, - подтвердил я. – Деньги приличные получаем, так что отработать на совесть надо. Я завтра на рынок прогуляться поеду. А в понедельник в гости к нашему человечку наведаемся, как с Блохой перетру.
- Ладно, - снова кивнул Зуб. Я заинтересованно склонил голову и внимательно на него посмотрел.
- Чо с тобой, Сань? Лица нет, белее кефира и жопы сиповки.
- Да Ленка отчудила опять, - вздохнул он, заставив меня напрячься.
- В смысле?
- В прямом. Психкарета к ней сегодня приезжала. Вскрыться она пыталась, вены себе разрисовала ножом. Хорошо хоть мамка ее кошелек забыла и домой вернулась.
- Ну, пиздец.
- Ага. В общем, увезли ее. В областную.
- В Кишку?
- Ага. Хуй знает, чо ее так накрыло, - пожал плечами Зуб. – Ладно. Еще чо надо перетереть? Тогда я спать пойду. Башка дурная уже.
- Иди. В понедельник за тобой зайду тогда, - кивнул я, выбрасывая пустую бутылку из-под пива в мусорку под раковиной.

В какой-то момент перед глазами снова появилось лицо Лены Трофименко. Бледное, измученное, с черными мешками под глазами. В глазах страх, боль и обреченность. Как тогда, когда ее выносили из подъезда на носилках. Я догадывался о причинах, заставивших Ленку вскрыть себе вены. Гадал, стоит ли зайти и к ним. И, мотнув головой, засунул эти мысли куда подальше.

В понедельник мы с Зубом и Блохой сели в машину и поехали на центральный рынок, чтобы лично познакомиться с Лукиным Романом Игнатьевичем. Хозяином трех торговых точек и предметом нашего интереса.

Рынок — это далеко не торговля. Это как гнойник на теле города: пульсирует, воняет и живёт своей жизнью. Утром — пар от тел, шум из палаток, крики баб с сигаретами в уголках губ: «Подходи, дешевле не найдёшь!», «Турция, мальчик, Турция!». Но всё здесь — пиздеж. Турция — это далеко не Турция. Чаще всего Китай или еще чего похуже, «фирма» — это склад на бывшей промке, «по скидке» — это втридорога, чтобы отбить деньги на поездку за товаром.
Асфальта нет. Только грязь, щебень и поскрипывающие паллеты, по которым люди идут, как по доскам на болоте. Иногда кто-то оступается и долго еще кроет отборным матом администрацию рынка, которой похуй на комфорт покупателей. Лужи тут не высыхают — в них течёт сама душа этого рынка, жирная и кислая, как борщ с протухшей капустой.
Торговые ряды, это палатки из брезента, склеенные скотчем, натянутые на железные дуги, будто тенты в полевом морге. Внутри — одежда: свитера с оленями, майки «Armani Jens» и «Abidas», джинсы «Lives», которые рвутся при первом чихе. Куча паленных кроссовок, бери, не выебывайся. Шмотки меряешь между ящиками, за занавеской, натянутой на верёвке, на затертой до сальных пятен картонке. И в жару, и в лютый мороз. Штаны давят, носки воняют, рядом мужик в трусах спорит с продавщицей:
- Они ж сели!
- Это не они сели, это жопа твоя раздалась, кабан.
Пахнет кожзамом, потом, бензином и чебуреками из палатки на углу. Повезет, обосрешься. Не повезет, сдохнешь. Масло для жарки не менялось с прошлой жизни, тесто липнет к небу, мясо скрипит на зубах — то ли песок, то ли резина, то ли кость. Но люди едят, потому что дешевле и лучше все равно нет. Рынок — это город в городе. Только здесь всё честнее: если тебе врут, то прямо в лицо. Если шлют нахуй, то прямо, без намеков. Тут обитали разные люди. Приличные и не очень. Такие, как Лукин.

Лукиным оказался невзрачный коротышка, одетый в спортивный костюм и хорошие кроссовки, вот только выглядевший в этом прикиде, как клоун. Он настороженно на нас посмотрел, когда мы подошли к его палатке и достал из кармана синий, батистовый платок, которым тут же утер вспотевшую лысину. Несмотря на раннее утро, солнце уже шпарило вовсю, и температура воздуха подбиралась к сорока градусам в тени.

Купить мои книги можно на Литрес.
И в сообществе ВК.

©Гектор Шульц

Часть первая.
Часть вторая.
Часть третья.
Часть четвертая.
Часть пятая.
Часть шестая.
Часть седьмая.
Часть восьмая.

- Я в курсе, что ты мошенничеством с квартирами занимаешься. С Афанасием и другими ребятами.
- Кто сказал? – резко спросил я, повернувшись к ней. Та виновато улыбнулась и бросила косой взгляд на Зуба, идущего рядом с Машкой. – Дебил. Язык так и не научился держать за зубами.
- Не, мне Машка рассказала, - рассмеялась Ленка. – Подслушала, как вы с Афанасием обсуждали за шахматами. Да и так у нас во дворе все знают.
- Ну, каждый себе работу по возможностям находит, - буркнул я, чиркая зажигалкой.
- Это неправильно, Макс. Сам же понимаешь.
- Ты-то откуда знаешь, что правильно, а что неправильно? – вопрос получился резковатым. Ленка вжала голову в плечи, словно оплеуху получила. – Вот только мораль мне тут читать не надо.
- Я и не собиралась. Просто говорю, что это неправильно.
- А что правильно? Жопу на заводе рвать? Пузыри после дискача, как Гузно, собирать? Или в притоне хмурого ебашить, как Бера? Есть приличные люди, Лен, а есть говно, которое даже упоминания не стоит.
- У Ветерана квартиру тоже ты отжал? – тихо спросила она и тут же мотнула головой. – Чего спрашиваю. Ты, конечно.
- Ну, я. И чо? Не я, так другие бы отжали. Мы еще по совести поступили. Гараж ему оставили.
- Благодетели, - улыбнулась Ленка. Сарказма в ее голосе хватало. – Другие пацаны тоже с вас пример берут. Сашка вон, сосед мой из восьмой квартиры, свою компашку сколотил.
- Молодец, хули. Держит нос по ветру, - кивнул я. – Или ты скажешь, что это я на них плохо влияю.
- Ты и сам знаешь, что это так. Жмых, Зуб… они же раньше другими были.
- Наивными и глупыми?
- Другими.
- Хули ты знаешь, Лен, - вздохнул я, закуривая новую сигарету. – Жмыха отчим каждый вечер до синевы пиздит. Просто так. Как откинулся, так на пацане всю злобу свою вымещает, а тот пикнуть не смеет. За мать боится. Он деньги копит, чтобы просто свалить хоть куда-нибудь. Лох какой-нибудь типа Мурзика давно бы вскрылся и сгнил бы в ближайшей подворотне. На сборе бутылок, как Гузно, тоже много не заработаешь. Да и зашкварно это для нормального пацана. Вот Жмых и крутится. Не от хорошей жизни. Санька вон возьми. Эт он щас идет с Машкой лясы точит, а на кармане котлета есть. И на погулять хватит, и на поесть. А года два назад в шестерках у Беры бегал, крошки с его стола подбирал. На районе, Лен, все просто. Либо ты чмо ебаное, по мусоркам побирающееся, либо приличный человек, живущий по понятиям. Зуба два года назад ебари его мамки из дома выгоняли, когда им ебаться приспичит. Мороз, дождь, похуй. Он по подъездам кучковался. Ждал, пока не наебутся. А сейчас в приличном обществе вертится. Комнату себе купил. Отдельно живет и в ус не дует. Еще примеров тебе? Легко, родная. Малой вон. В тени брата вчера ходил, об уважении только мечтал. А сейчас на машине ездит, с приличными людьми ручкается, деньги хорошие поднимает. Молчишь? Потому что правду говорю, вот и молчишь. Есть чмо позорное, а есть мы. Иного не дано, Ленка. Либо ты по ту сторону, либо по эту. Либо ты ебешь, либо ебут тебя.
- Выбор всегда есть.
- Ну. Я свой сделал. Меня моя жизнь устраивает. Родаки твои только губы дуют. Не догоняют, что мир меняется. Да так, что им и их принципам средневековым скоро места не будет. Для них я хуевый, да? Да. Они тебя лучше Мурзику условному сплавят, который говно из унитазов выгребать учится, чем разрешат со мной гулять.
- Их тоже понять можно, - вздохнула Ленка. – Они всегда по правде жили.
- Правда у каждого своя, родная, - перебил ее я. – Ладно. Замнем тему. Пусть каждый при своем мнении останется.
- Ты изменился, - вновь повторила Ленка. Я промолчал. И молчал всю дорогу до дома, предпочитая наблюдать, как хохочут идущие впереди Машка и Зуб.

В начале лета Афанасий отправил меня и Блоху в область. В одном селе, в сорока километрах от города, хороших людей заинтересовал один живописный участок. Проблема, как и всегда, была в хозяевах, полезших в залупу и отказавшихся этот участок продавать. На старый, покосившийся дом всем, ясен хуй, было плевать. Ценность представляла земля и природа, эту землю окружавшая. С одной стороны начинался лес, а с другой находилось озеро. Идеальное место для отдыха. Тихое, красивое.
- От такого бы и я не отказался, - хмыкнул Блоха, когда мы выбрались из раскаленного нутра моей «восьмерки». В воздухе пахло цветами, молоком и далеким дождем, который скоро накроет изнывающую от зноя землю. Об этом говорили свинцовые тучи на горизонте, приближавшиеся к нам с небывалой быстротой.
- Халупу снести и новый дом поставить. Вообще заебись будет, - согласился я. На миг мелькнула мысль, что неплохо было бы осесть в таком месте когда-нибудь. Сытым, довольным… с Галкой и тремя детишками. Мысль ударила в голову холодным хлыстом, заставив меня вздрогнуть. Хмыкнув, я потянулся за сигаретами и чуть погодя отдал пачку Блохе. – Чо, пойдем?
- Ща пацанов дождемся. Емеля двух своих прислать обещался. Если хозяева снова в залупу полезут.
- Понял. Миндальничать не будем?
- Не, Макс. Некогда. Там уже техника на низком старте, материалы все закуплены. Ждать никто не собирается, - выпустив струйку дыма, ответил Блоха. – Быстрее разъебемся, быстрее домой свалим.
- Не поспоришь, - согласился я и, прищурившись, посмотрел в сторону дороги. К дому неслась черная «бэха», явно диковинная в таких краях. – Этих ждем?
- Походу, - кивнул Блоха, стреляя окурком в кусты.

Из «бэхи» выбрались два крепких пацана с одинаковыми квадратными лицами, и одинаковыми короткими стрижками. Репа и Гусь, представил их мне Блоха. Я молча кивнул, пожимая пацанам руки. Блоха же, не теряя времени, быстро ввел их в курс дела.
- Короче, пацаны, - вздохнул он, утирая пот со лба. – Заходим вчетвером. Сначала мы с Потапом беседу ведем. Если хозяева говниться начнут, ваш выход. Все понятно?
- Более чем, - коротко кивнул Гусь.

Хозяева, в лице двух крайне неприятных ханыг с красными, испитыми лицами, ожидаемо полезли в залупу, когда Блоха выдвинул им щедрое предложение о покупке участка уважаемым человеком. Дюжий мужик плюнул на пол, услышав цену, но Блоха на его финт никак не отреагировал. Только кротко улыбнулся и кивнул нашим сопровождающим.
Мы ждали их во дворе. Я молчал, рассеянно смотря на зеркальную гладь озера. Блоха загадочно улыбался, прислушиваясь к глухим крикам, доносящимся из дома. Репа и Гусь свое присутствие отрабатывали по полной и очень скоро им удалось убедить хозяев, что это не тот случай, когда стоит говниться.
Ханыг отвезли в центр села, где нотариус быстренько, за определенную мзду, зарегистрировала сделку. Деньги вообще позволяли обойтись без лишних проволочек. Все решало их количество и твое мастерство убеждения. Нотариус быстро поняла, что спорить с улыбающимся Блохой явно не стоит, о чем красноречиво говорили и избитые ханыги, и мрачные Репа с Гусем, стоящие в дверях. Правда задержаться в селе нам все-таки пришлось. С неба хлынул небывалый ливень, разом превративший все дороги в глиняное месиво. Блоха, конечно, поворчал, но в итоге сменил гнев на милость, когда нам удалось найти не только гостиницу, но и магазинчик рядом с ней, где продавали вполне приличное бухло. Один хуй ждать до завтра, когда приедет новый хозяин участка. Так чего бы не провести время весело. Репа и Гусь быстро осоловели от съеденного и выпитого, после чего удалились в свой номер, а мы с Блохой, привычные к бухлу, продолжили гудеть.

- Слушай, Антох, вопрос у меня есть к тебе, - вспомнил я, мусоля во рту подвявшую дольку лимона.
- Ну, валяй, - благодушно разрешил Блоха.
- А ты как с Афанасием познакомился? Я-то понятно, мы соседи как-никак. А ты вообще с Речки.
- Долгая история.
- Ну, мы тут один хуй до завтра. Скрась вечер рассказом. Один хуй делать нечего, кроме как бухать.
- Ну, можно блядей пойти поискать, - хитро улыбнулся Блоха, но я так просто слезать с него не собирался.
- Не спрыгивай. Чо мы, чужие друг другу, что ли?
- Ладно. Ты ж не отстанешь, - кивнул он, наливая в стакан коньяк на два пальца. Коньяк был дрянным, но на безрыбье и рак – щука. К тому же после пары порций пошел, как надо, принося хмель и расслабленность. – Короче, в девяносто втором я на малолетку залетел. По глупости. Мужичка одного стопорнул в подъезде, шапку норковую снял и налик подрезал. Шапку я знакомому скинул за полцены, ну и как полагается, решил это дело отметить. Когда в себя приходил на хате у подруги, меня там повязали. Мужичок-то непростой оказался. Замдиректора мясокомбината областного. Шапку его барыга менту знакомому толкнул, а там и хозяин объявился. Ну, суть да дело, вышли на меня быстро. Так, попрессовали малость, да путевку оформили в места не столь отдаленные. Мамка помочь попыталась, деньги следакам давала, да хуй там плавал. Ну, она к Герцогу обратиться решилась. Он тогда в силе был. С ним все считались. И барыги, и менты. Короче, удалось малой кровью отделаться. Три года дали. Вообще пустяк, сам понимаешь.
- Ага, - задумчиво обронил я, закуривая сигарету. Блоха тоже потянулся к пачке и, закурив, продолжил.
- Я одним вопросом долго задавался. С чего бы Герцогу за меня впрягаться? И откуда мамка его знает. Оказалось все, как в кино индийском. Батя мой настоящий Герцогу братом приходится. 
- Пиздишь, - рассмеялся я, но Блоха смех не поддержал и упрямо мотнул головой. – Серьезно? Афанасий – твой дядька?
- Ага. Двоюродный. Мамка с батей моим гуляла как-то, ну и залетела по молодости. А батя так-то уважаемым человеком был. Такому детей иметь не полагалось. Потому он в отказ пошел. Но за мной присматривал. Деньгами мамке помогал, пока от тубика на нарах не загнулся. Ладно, их мутки – это их мутки. Мне похуй. Те три года на малолетке тем еще Адом оказались. Беспредельщиков там, Макс, много. Выжить – это полдела. Куда важнее человеком остаться. Ты знаешь, запах мокрых носков, кислятиной воняющих, я до сих пор чую, когда батарея перегревается. Такой сырой, мерзкий — как в карцере. Хуже, наверное, ночь на малолетке. Это не темнота, это звук. Скрип железа, всхлипы, визг металла о плитку, шорох пакетов. Кто-то дрочит, кто-то во сне дурным кричит. Я год спиной к стене спал. Чтобы никто на очко мое не покусился. Охрана меня раз двое суток в толчке держали. Когда я быканул на одного из них. До сих пор от запаха хлорки блевать тянет. Потом привык. Драки, доебы, изнасилования — это не страшно. Страшно — когда смотрят на тебя, как на пустое место. Ну, да ладно… Когда откинулся, Герцог меня под крыло свое взял. Работу дал, по закону жить научил. Родная кровь, как-никак. С той поры под ним и хожу.
- В натуре, кино индийское, - улыбнулся я. Блоха хохотнул и снова плеснул в стакан коньяку.
- Одно скажу точно. Если Герцог на тебя внимание обратил, то ты, блядь, особенный. А потому держись за это и доверие его не подрывай. Уважением таких людей не принято разбрасываться. Утолил твое любопытство?
- Более чем, - кивнул я.
- Ну, будем тогда, - поднял стакан Блоха. – А теперь пошли блядей искать. Любви мне хочется. От мыслей о малолетке нутро холодом сводит.
- Ну, погнали.

Найти блядей в селе не сложнее, чем найти бутылку самогона. На школьном дворе мы обнаружили пьющих пиво девчонок, которые с радостью приняли приглашение Блохи переместиться в номер и бухнуть коньячка. На двух мрачных пацанов позади нас никто не обратил внимания. Кроме, конечно же, местных пиздюков, сразу же утративших желание доебаться до городских. Невыспавшиеся Репа и Гусь, которых Блоха вытащил из постелей, поначалу хотели дать тому пизды, но услышав про блядей, сразу передумали. Ну а еще через час старая гостиница ходила ходуном от стонов. Бухло стирает стеснения и лишает людей приличия, оголяя в них самые гнусные качества. И Блоха воспользовался этим по полной. Я же довольствовался слюнявым минетом, который мне оформился рыхлая девчонка с отвисшими сиськами. Кончив, я развалился на диване и с улыбкой смотрел, как тощая жопа Блохи подпрыгивает на очередной счастливице, которой перепала толика любви. Утомился Блоха только к утру и, выгнав зевающих девчонок, увалился спать с чистой совестью.

В город мы вернулись только ближе к вечеру следующего дня, когда дороги подсохли достаточно, чтобы машины смогли выехать на трассу. Домой возвращались с улыбками. Улыбался Блоха, без стеснений дрыхнувший на заднем сиденье моей «восьмерки». Улыбался и я, радуясь тому, что очередное дело прошло успешно и без лишнего геморроя. Однако улыбка пропала с моего лица, когда я въехал во двор и увидел карету «скорой помощи», стоящую возле первого подъезда. Там, помимо соседей, терлись и наши пацаны. Я увидел Зуба, который растерянно мерил шагами площадку перед подъездом, Жмыха, сидящего на бордюре на корточках, как нахохлившийся воробей, и заплаканную Машку.

- О, Потап, здорово! – подлетел ко мне Зуб, когда я вышел из машины и подошел к стоящим людям.
- Чо тут? – коротко спросил я, вытаскивая пачку сигарет. – Бабка какая преставилась?
- А, ты ж не в курсах, - покраснел тот, переглянувшись со Жмыхом.
- Нет, не в курсах. По работе с Блохой в область мотался, - нетерпеливо перебил его я. – Ну, не тяни кота за мудя. Чо тут случилось?
- Так, Ленка…
- Ленка? – побледнев, нахмурился я. Зуб снова покраснел и замолчал. – Чо с ней?
- Рядом с промкой утром нашли, - ответил за него Жмых. – В кровище вся, платье порвано, между ног… тоже порвано. Говорят, что изнасиловали ее, Макс. Жестко вроде. Скорая уже час тут стоит.
- Кто? – буркнул я. – Известно?
- Пока нет, - вздохнул Зуб. – Следаки тоже там.
- Маш! – позвал я соседку. – Поди сюда… Да, не реви. Успокойся. Чо случилось, расскажи?
- Мы с Леной вчера к Верке ходили, - всхлипнула та. Глаза красные, опухшие. Губы дрожат, как и руки. – На день рождения. Вечером прогуляться пошли, да Ленка домой заторопилась. Пацаны ее проводить предложили, а она… отказа-а-алась.
- Так, тихо. Чо дальше, - перебил я очередной всхлип Машки.
- А утром ее дворник у промки нашел. В крови всю. Изодра-а-анную.
- Наши не могли, - мрачно ответил Зуб. – Ленку все тут знали.
- Не факт. На промке и залетных дохуя, - мотнул головой Жмых.
- Короче, пацаны, - тихо осадил их я. – Походите сегодня-завтра по району. Не спрашивайте. Слушайте. О таком молчать не будут. Найдется блядь, которая лишнего спизданет. Малого тоже зацепите и в курс дела введите. Сами не лезьте. Слушайте, а потом мне расскажете, чо узнали.
- Сделаем, Макс, - кивнул Зуб. – Ленка… она ж своя. Как тут иначе.

Когда из подъезда санитары вынесли носилки с лежащей на них Ленкой, сердце против воли замерло. Я видел ее лицо, которое покрывала мертвенная бледность. Видел бессмысленный взгляд, смотрящий в затянутое облаками небо. Видел руки, все в синяках и кровоподтеках. За санитарами из подъезда вышли Ленкины родители, постаревшие, кажется, лет на десять. С черными лицами, бесцветными, выплаканными глазами. Заткнулись даже бабки у подъезда, со страхом смотря на растерзанную девчонку, лежащую на носилках. Девчонку, которая еще вчера улыбалась, а сейчас от нее осталась лишь оболочка, в которой каким-то чудом удерживалась жизнь.
- Не положено! – рявкнул стоящий возле машины «скорой» пузатый мент, когда я протиснулся вперед.
- Нахуй иди, - процедил я.
- А, ну это… не чуди, малой, - стушевался мент, отступая в сторону. Сжав зубы, я коснулся холодной руки Ленки и вздохнул, когда она вздрогнула. В зеленых глазах полыхнула боль и ужас.
- Кто ж с тобой это сделал, родная? – тихо спросил я, так и не получив ответа. Неподалеку снова заплакала Машка, уткнувшись в грудь мрачному Зубу. Жмых смолил одну сигарету за другой и растерянно смотрел вперед, витая в одному ему понятных мыслях. Наконец он выбросил окурок, хлопнул Зуба по плечу, и пацаны отправились выполнять мою просьбу. Через пару дней я узнал, кто изнасиловал Ленку. И радостным это открытие определенно не было.

Малой, Зуб и Жмых заявились ко мне домой следующим же вечером. Уставшие и злые. Я захватил сигареты и вышел к ним в подъезд, после чего мы поднялись на пару этажей выше, подальше от лишних глаз и ушей.
- Ну, надыбали чо? – нетерпеливо спросил я, чиркая зажигалкой.
- Пельмень, - хрипло ответил за всех Малой.
- Чо? – вытаращил я глаза. Новость и впрямь была неожиданной. – Уверены?
- На все, блядь, сто, - кивнул Зуб. – Пацанов своих знакомых подпрягли. Один из них, Шуба… ты его не знаешь, спизданул, что Пельмень похвалялся, как позавчера на промке бабу одну по кругу пустили.
- Пидор, - коротко добавил Жмых, почесав нос. – Хмурым вмазался и в притоне блевотнинском все всем выложил. Трое их было, Макс. Пельмень, Гвоздь и Баран. В край ебнулись, раз на своих полезли…
- Чо еще узнали?
- Пельмень похвалялся, что Ленку качественно развел. Предложил до дома проводить с пацанами. Она ж его знала, в одном дворе живем, как-никак, - продолжил Жмых. – Ну, а когда мимо промки проходили, они ей по голове дали и к себе утащили. А там… ну, сам уже знаешь.
- Короче, они ее мало того, что по кругу пустили, - вздохнул Малой, - так еще и… ну, в жопу, короче, когда она сознание потеряла. Порвали там все… ужас.
- Где эта сука сейчас? – спросил я.
- У Клопихи на хате.
- Понял. Вы со мной?
- Обижаешь, - вздохнул Зуб. – Ленка… она ж своя.

О притоне Клопихи не знал только ленивый. Адреса у таких мест нет. Только имя. Подъезды открытые, в них входишь, как в открытый гроб. Держала притон вечно угашенная тетка, потрепанная жизнью. При ней постоянно крутился пацаненок, которого она продавала любому желающему за дозу. В этом притоне можно было без проблем вмазаться, чем угодно. Лишь бы деньги были. Ну а сколько оттуда вывезли вперед ногами, со счета собьешься. Так что не было ничего удивительного, что Пельмень с дружками обитает в подобном месте. Если уж садишься на хмурого, то перестаешь быть человеком. В твоей жизни остается одна страсть. До самой твоей смерти.
К притону мы подъехали на моей машине, причем пацаны без моих напоминаний надыбали себе пару арматур и, судя по мрачным лицам, были готовы пустить их в ход в любой момент. Конечно, пусть злость и гасила здравомыслие в моей голове, я все же отдавал себе отчет в том, что делаю. Убивать Пельменя никто не собирался. Его надо было наказать. И наказать так, как на районе умеют делать лучше всего.
Обшарпанную дверь на втором этаже Малой выбил с ноги и, не церемонясь, стеганул арматуриной по спине плешивого типа, сидевшего рядом с дверью. Тот заскулил, как побитая собака, но на него никто не обратил внимания. Я прошел коридор и заглянул на грязную кухню. Убогая комнатушка, обои серые, в разводах, как лёгкие на рентгене. Потолок в копоти и потеках разной дряни. Окна заклеены картоном, сквозь щели сочится свет — не дневной, а какой-то мучительно-больничный, как будто лампа догорает где-то в чужой палате. Пол липкий. Не от сахара — от бухла, мочи и пролитого ацетона. Повсюду говно, какие-то стремные пакеты, воняет травой и мочой. Под столом с улыбкой спал чумазый мальчонка, обнимая дородную бабищу, которая пускала тягучую слюну себе на руку. Бера рассказывал, раньше тут кошка жила. Измученная, вечно голодная. Говорят, её сожгли просто так, потому что «плакала и жрать просила». Сейчас животные не заходят. Остались только твари. Разбитые голоса, как радиопомехи: «ещё пятку… ща погодь… у тебя вена ушла… не дышит он…». Это не просто притон. Это место, где человек распадается на молекулы, и каждый грамм этого воздуха — как тень чьей-то души, сожженной в грязной ложке. Здесь не говорят, не плачут, не просят. Здесь ждут дозы, а потом становятся частью этого уродливого места. Без имени. Без последнего вдоха. Просто — щёлк. И всё.

- Животные ебаные, - процедил Жмых, ныряя в гостиную. – Макс, он тут. С Бараном.
- О, Потап, здаро… - Пельмень не договорил, потому что я, подскочив к нему, саданул кулаком по скуле. Малой ударил ногой в грудь Барана, когда тот попытался вскочить.
- Лежи, сука, - приказал Малой, наставив на Барана конец арматуры. – А то я тебе башку проломлю.
- Потап, ты попутал нах… - и снова Пельмень не договорил, получив по рыхлой роже кулаком. Коричневые мешки под глазами и болезненно желтушная кожа явно говорили, что на хмуром он сидит уже давно.
- Чо, бабу огуляли, значит? – неприятно улыбнулся я. В глазах Пельменя блеснул страх. – Ага, догоняешь, о чем речь. По кругу пустили, сука?
- Бля, Пота… - еще один удар. Хлесткий, презрительный. Сердце радостно забилось, когда нос Пельменя чавкнул и на грязный пол упали капли крови. – Су-у-ука…
- Заткнись, - велел я, влепив Пельменю пощечину. – Чо, припоминаешь, а?
- Бля, ну попутали, Потап…
- Не, вы не попутали. Вы охуели в край, пидоры, - перебил его Зуб. – Это ж Ленка, блядво ты ебаное. Я с ней с первого класса вместе. Портфель ей носил, а ты…

Я не стал останавливать Зуба, который вымещал на Пельмене всю свою злобу. Остальные обитатели притона испуганно помалкивали. Для них такое точно было не в новинку. Они не удивлялись ни скинам, ратующим за здоровый образ жизни, ни тем, кому нарколыги торчали денег. И дня не было, чтобы кому-нибудь в притоне не дали пизды. Грязные стены помнили разное говно и равнодушно молчали, когда на изгаженный дерьмом и мочой пол проливалась кровь.
- Все, хорош, пока, - встрял я, отпихивая Зуба в сторону. – Тащите этих пидорасов вниз. Покатаемся немного.

Пельмень и Баран порядком струхнули, когда поняли, что везут их в промку, где они еще недавно измывались над бедной Ленкой. Отпизженного Барана связали и сунули в багажник, а Пельмень оказался зажат между Малым и Зубом и всю дорогу тихонько поскуливал, щупая разбитое лицо. В подвал, где все и случилось, Пельмень шел с лицом приговоренного и испуганно вздрагивал, когда в спину прилетал чей-нибудь кулак.
- Чо, тут, значит, развлекались? – мрачно спросил я и, закусив губу, посмотрел на пятна крови рядом с продавленным диваном. – Ну, ничо. Мы тоже ща развлечемся. Да, пацаны?
- Еще как, блядь, - хмыкнул Малой, со зловещей улыбкой смотрящий на диван, на котором мирно спал Гвоздь. Он чуть подумал и, замахнувшись, обрушил арматуру на спину спящего, перепугав того до одури.
- Ай! – скрипуче взвыл Гвоздь, закрывая голову руками.
- Ничо, родной, ничо, - гадко улыбнулся Малой, поддавая тому ногой под жопу. – Я только начал.

Пиздили Пельменя, Гвоздя и Барана жестоко. Когда кто-то из моих пацанов уставал, его место занимал другой. Били кулаками, били арматурами, били ногами, не обращая внимания на крики. Но в промке на крики похуй. Ленка, наверняка, тоже кричала. Молила ублюдков остановиться. И видела лишь их голодные улыбки, чувствовала их грязные пальцы, рвущие платье на части. Мои пацаны это понимали, что лишь увеличивало их злобу и уставшие мышцы снова наливались силой.
- Как ты мог, а? – прошептал Зуб, скривив лицо. Он ударил скулящего Пельменя под дых и неожиданно заплакал. – Она ж своя была… С первого класса вместе. Я ж любил ее… Су-у-у-ка!
- Покури, Сань, - встрял я, отодвигая его в сторону. Никому в голову не пришло предъявить Зубу за слезы. Все, что случится в эту ночь, останется только между нами. Слишком уж много злобы бурлило в нас. И ее надо было выпустить.  

Утром мы покинули промку, оставив в подвале троих отпизженных до неузнаваемости уебков. Молча доехали до двора и так же молча расселись на лавочке под укрытием кустов сирени. Пиво, которое откуда-то притаранил Жмых, не приносило облегчения, и я принес из машины бутылку водки, забытую там Блохой.
- Мало мы их отпиздили, - скрежетнул зубами Малой. Зуб согласно кивнул и задумчиво посмотрел на свои сбитые костяшки.
- Блудняк нам тоже не нужен, - мотнул я головой. – Или ты убить их собрался?
- А если и так? – с вызовом спросил Малой и неожиданно поник. – Не, ты прав, Макс. Сдохнуть для них – это слишком легко.
- Жить они должны, - кивнул Жмых. – Если смогут. Слухи быстро до людей дойдут.
- Только Ленке от этого радости мало, - тихо добавил Зуб. – Ее ж по кругу пустили…
- Так, хорош, Саня, - жестко перебил его я. – Лучше выпей, пока лишнего не сказал.
- Ты сам все прекрасно понимаешь, Макс, - криво улыбнулся Зуб. Я вздохнул и молча кивнул, соглашаясь с тем, что он так и не озвучил. Прежней жизни больше не будет. Как не будет и прежней Ленки. Гордой, недоступной, своей…

Ленка вернулась из больнички через две недели. На улице вовсю жарило июльское солнце, гудели одуревшие от зноя насекомые и обмахивались самодельными веерами на лавочках бабки-соседки. Ну а когда Ленка впервые вышла из подъезда в сопровождении своей мамки, жизнь двора сразу же остановилась. Прекратились разговоры и крики пиздюков, гонявших мяч в коробке. Оторвались от домино и шашек деды на столиках в тени лениво шелестящих берез. Все смотрели на худую, бледную девчонку, которая бесплотной тенью прогуливалась по дорожке, смотря себе под ноги. Я тогда возился во дворе с машиной и, увидев Ленку, закусил губу. Не такой я ее помнил. Сейчас передо мной был настоящий скелетик, обтянутый желтой кожей.
- Здрасьте, теть Марин, - вздохнув, поздоровался я, когда Ленка и ее мама поравнялись со мной.
- Здравствуй, Максим, - тихо ответила теть Марина. Черными кругами под глазами она могла посоревноваться с любым нариком, вот только жизнь из нее выпил далеко не «хмурый», а те, кто его потреблял.
- Привет, Лен. Как ты?
- Привет, - чуть заторможенно ответила она. – Голова болит немного.
- Неудивительно, - буркнул я. – Вы ж в самую жару вышли погулять. Воды хотите? Только-только из крана набрал. Еще не успела нагреться.
- Ох, это можно, - криво улыбнулась Ленкина мама. Я скосил глаза и, увидев, что она держит дочь за руку побелевшими пальцами, вздохнул.
- Садитесь, теть Марин. Успеете еще нагуляться. Хотите, музыку включу?
Ленка неожиданно вздрогнула и в глазах ее блеснула боль.
- Понял. Обойдемся, - поспешил извиниться я. – Погода сегодня шик, а? Самое то сейчас на речку.
- А ты чего тут? – тихо спросила Ленка. Она избегала смотреть мне в глаза, отчего становилось еще больнее.
- Да движок стучит. Перебираю вот, - указал я грязным пальцем на внутренности своей «восьмерки».
- Лен, может лимонада купим? – спросила тетя Марина, заметив, как Ленка нахмурила брови.
- Да, можно, - чуть подумав, кивнула она. – Ты купи, а я тут посижу.
- Не бойтесь, теть Марин. Все хорошо, - кивнул я, заметив, как та напряглась. – Вы ж меня знаете.
- Все хорошо, мам, - подтвердила Ленка. – Это Максим. Просто Максим. Купи «Колокольчик», хорошо? Холодный только.
- Конечно, родная, - вздохнула теть Марина и бросила в мою сторону настороженный взгляд. Я не винил ее. Пельменя она тоже «знала», а рана, нанесенная обдолбанным ублюдком, была еще сильна. – Я быстро.
- Теть Марин, можете мне сигарет взять? – улыбнулся я, протягивая ей наличку. Она кивнула и, взяв деньги, сунула их в карман сарафана. – Синий «Винстон».

- Я думала, что ты тоже сделаешь вид, что меня нет, - тихо произнесла Ленка, когда ее мамка скрылась за углом дома.
- И зачем мне так делать? – нахмурился я. – Ты чо, прокаженная, что ли?
- Типа того, - робкая улыбка вновь тронула тонкие бескровные губы Ленки. – Чумная теперь.
- Хуйню не неси, Трофименко, - фыркнул я. Теперь в улыбке Ленки прибавилось тепла.
- Ко мне никто не приходил, - чуть подумав, добавила она. – Когда я в больнице была. И потом.
- Да понимали все, что тебе нелегко сейчас, вот и не тревожили, - ответил я, но Ленка мой ответ проигнорировала, мотнув головой.
- Раньше Маша каждый день забегала. Верка звонила постоянно, - ее голос надломился и в нем снова зазвучала боль. – А теперь нет. Сашка раньше улыбался, а тут увидел, глаза опустил и в другую сторону пошел. Ты тоже скоро таким станешь. А то, что люди подумают? С чумной водишься.
- Похуй мне, кто там и что подумает.
- Неправда, - вновь улыбнулась Ленка, поправив выбившуюся прядь за ухо. Она на миг замялась и поджала губы. – А это… это ты их так?
- Я.
- Могла бы и не спрашивать. Ко мне следователь в больницу приходил. Фотографии показывал. Говорил, что избили их. Сильно. А одному… одному арматуру в… - она замолчала и ее резко передернуло от отвращения. – Папа сказал, что заявление подавать не будем.
- Чего, блядь? – возмущенно спросил я, заставив Ленку вздрогнуть.
- Смысла нет, - пожала она плечами. – Все равно отмажут. А деньги… Что с них возьмешь? Да и не нужны они мне, их деньги.
- Неправильно это, - хмыкнул я, вытирая руки об тряпку. Затем, закурив, присел рядом с ней на лавочку.
- Осторожно, а то запачкаешься, - криво улыбнулась она.
- Треснуть бы тебя, да сломаешься же, - вздохнул я.
- Уже сломанное не сломаешь повторно, - снова улыбнулась Ленка. – Оно же и так сломанное, глупенький. Ладно, вон мама идет. Ей и так досталось. Давай сменим тему.

Купить мои книги можно на Литрес.
И в сообществе ВК.