Холодная водица
Досталась же такая забава — управлять чужими деньгами. Недолго, правда: активы отходили к обладателю через восемь месяцев.
Наследодатель крепился сколько мог, дожил до девяноста одного, но дальше уже не потянул. Увидел невзначай, как правнуки снимают видео, пародируя птиц, обрывающих рябину прямо с веток. Подростки в элитных шмотках, давящиеся ягодами на весь мир под оглушительный хохот настоящих ворон, подкосили немолодой организм. Прадед посмотрел на своих потомков ещё в онлайне, дизлайкнул их видосы, написал в сердцах "идиоты чёртовы, вас даже птицы дразнят!!" и прилёг от моральной усталости.
Короче, зашеймил юнцов и помер, оставив всё бездетному внуку-одиночке. Прочие наследники сразу включились в судебную тяжбу по оспариванию завещания, обещавшую стать бесконечной. И совершенно напрасной. Ибо их отец, дед и прадед был буржуазным евреем, с обострённым, как это часто бывает, чувством справедливости. Что не мешало ему стать пионером отсидок за валютные операции во времена, когда курс доллара ничего не значил для миллионов советских граждан. Наследство, в общем, он оставил охренительное, моя задача свелась к его сохранению до достижения внуком сорока лет.
Понятно, я не погнушался спросить у старика при жизни, зачем ждать полной зрелости преемника. Разве что.. А что?! Профессиональный пессимист, я полагал, что внук не совсем психически здоров, но зато в психике деда (и в компетентности его суждений) сомнений не было. Он оставался щепетильным финансистом до мозга костей и до последнего вздоха.
Однако старик послал меня с моим интересом, причём намеренно грубее, чем я того заслуживал. Больше я не лез в этот секретный фарватер. И потенциального обладателя капиталов не видел. Надеясь познакомиться с новым миллионером на похоронах старого, тоже обломился: внук себя не обнаружил. Прочая родня, топча венки, грызлась, не стесняясь толпы чужих людей. Я бежал оттуда, радуясь, что после меня делить ничего не придётся — сам справлюсь, всё просажу!
После выходных, на которых наследнику исполнилось сорок, я поехал к нему. За прошедшее время на меня не вышли ни он, ни представители стороны. Даже адрес мужчины был зашифрован и прилагался отдельным файлом к цифровой копии завещания. Открыть файл я смог только на другой день после дня рождения наследника. Честное слово (хоть это и казус, если его даёт частный консультант) я хотел сбросить это ярмо с шеи. И поскорее, очень уж искушали меня вверенные средства, лежащие без оборота.
Приехал за город в официальный коттеджный посёлок с единственным домом. Всё верно говорю: посёлок состоял из охраны, садовников, помощников по хозяйству и прочей свиты, обслуживающей один дом и гектар земли. Или два-три. С леском, озерцом, садами, беседками, лужайками, огородом с парниками... По территории сновали десятки людей, страшно занятых за свою хорошую зарплату. Они ухаживали за местом, как за памятником, потому что выглядело оно сказочно нетронутым. И никому не нужным.
В красивый дом на горке я попал после пяти или шести проверок личности, досмотров и обыска автомобиля. Ждал в столовой с розами, не зная чего, потом поднялся со своим льдистым, как айсберг, лимонадом — и плесканул стакан на розоволицего невысокого мужчину с брюшком. Он схватил меня за руку, судорожно прикладывая палец куда-то к носу, и потащил меня за собой по коридору.
В конце коридора была дверь прачечной (на двери висела табличка, будто в учреждениях), тревожный мужчина толкнул её и указал мне на вагонетку. Отдалённо похожую на те тележки, в каких возят кипы белья в гостиницах. Только эта тележка стояла на рельсах и в ней была скамья. Он усаживал меня туда, настаивая и вроде садясь рядом. Всё беззвучно, сплошь жесты и круглые просящие глаза за круглыми же очками. Я не знал, могу ли ударить его, вдруг он и есть преемник. Но возмущался я всё громче, конечно, и выражений не выбирал. Тут этот розовый поросёночек толкнул вагонетку. И я поехал сразу слишком быстро — потому что с горки под уклон.
Прямо через дверь, оказавшуюся напротив входной с вывеской "Прачечная", я, барахтаясь в тележке, въехал в ошеломительно холодную воду. В озеро, из которого всплыл на берег за домом.
Я уехал молча и на всех скоростях потому, что уверен: я видел в озере тех, кто не всплыл. Не знаю, скольких, но нескольких. Покрытых необычно гладким льдом, который образовывал конструкции вроде саркофагов.
Меня выпустили беспрепятственно, на территории не было ни души. На лужайке около КПП я на пару секунд тормознул перед шлагбаумом, пытаясь дышать и не желая уже здесь подыхать ни при каких раскладах, и замер, увидев, как из мальв выезжает великолепный паровозик с кучей вагончиков. Не детская игрушка, а прелестная поделка, достигающая моего бампера в высоту. Паровозик ходил, видимо, по титановым рельсам, да кто проверял? Те, кто здесь бывал, ездили в один конец.. Я выжал такой газ, что с хрустом смял всю эту красоту. Сдал назад и сшиб с разгона шлагбаум, застрявший обломком с крепежами в лобовом стекле.
Это я вынул, бросив машину в первом же гараже с бухими слесарями... Дожидаясь такси, прибухнул с ними "в честь понедельника". И пришёл к заключению, что старик узнал о моих махинациях с его активами, хотя я всё вернул тут же, как отбил и приумножил.
Но зачем он дал такое наследство безумному ребёнку, топящему людей?! Неужели чтобы я, мошенник и то, которое не тонет, оставался теневым держателем состояния, повязанный тайной и криминалом? Или так хотелось поквитаться со мной, что вся схема имела другой, конечный смысл?.. Где этот спятивший железнодорожник сорока годков разбирается с дедушкиными недругами.
Вроде давно тих омут — да ледяна водица, в чём пришлось мне убедиться. Стишки слабые, но точные.
