Вторым фактором, повлиявшим на просмотр стал сюжет, который разворачивается вокруг "дня сурка", то есть временной петли, куда попадают главные герои. Их двое - парень и девушка, которые едут в автобусе. Они не знали друг друга до этой поездки. Дело в том, что автобус на одном и том же перекрестке попадал в ДТП с бензовозом, а дальше взрыв и они снова оказываются в автобусе. Попытка выйти из него не помогает. На одной из попыток паре удается все же спасти автобус, но он все равно взрывается, ибо в нем заложена взрывчатка. Как выйти из этой временной петли они не знают, собственно как и спасти людей в автобусе, ведь им никто не верит.

Сразу скажу, что сериал очень уж неспешный, хотя за серию автобус взрывается раз по 5, не меньше, а значит, что все попытки главных героев разобраться в сложившейся ситуации провалены. Считаю, что 15 серий для такого сюжета - очень и очень долго, реально надоедает уже после пятой серии, а еще смотреть и смотреть. Сократить бы в половину и цены бы ему не было. Конечно в оценками выше 8 на IMDb и Кинопоиске погорячились, но на 7,0 проект вполне потянет.

Ну и как с корейскими сериалами пришлось минут 20-30 привыкать к лицам персонажей, чтобы разобраться кто, есть кто, а имена я даже не пытался запомнить, слишком сложный квест.

А еще мне понравилось, что китайцы не переигрывают, как корейцы, это несомненный плюс, хотя возможно это проект такой попался.

Сериал пойдет для просмотра вечерком, чтобы разгрузить голову. Не шедевр, но в принципе на безрыбье пойдет.

Новый день | Day Break
2006
Триллер, фантастика, боевик, детектив
1 сезон
13 серий
43 мин.
США

Обычный день. Детектив Бретт Хоппер просыпается в постели с любимой девушкой Ритой. Но по пути на работу его арестовывают и обвиняют в убийстве младшего прокурора, которого он не совершал. Улики неоспоримы - пистолет с его отпечатками.

Хоппера отправляют в окружную тюрьму, откуда его похищают неизвестные и показывают видео, где убивают его девушку и угрожают тем же его сестре, вынуждая взять на себя вину в убийстве прокурора. После этого ему вкалывают снотворное и он засыпает.

На следующее утро он просыпается в том же самом дне в постели с любимой девушкой Ритой и прекрасно помнит всё, что с ним произошло за сутки, а другие не помнят.
Так Хоппер день за днём будет распутывать дело, чтобы доказать свою невиновность, спасти Риту и сестру и попутно узнает много тайн о своих родных, знакомых и коллегах.

«Новый день» - интригующий сериал с невероятной динамикой и детально проработанным сюжетом, где каждый поступок имеет последствия.
По насыщенности повествования «Новый день» схож с такими сериалами как «24 часа» или «Побег».

Категорически рекомендую к просмотру!

У меня есть телеграм канал "Шляпа Мистера Хайзенберга", если тебе там удобнее читать мои обзоры на малоизвестные сериалы.

Я отыскал на столе пачку кубинских сигарет. Какое у меня может быть дело к Нине? Просто хотелось узнать, дома ли она.

Я позвонил Нине.

— Нина?
— Нет, Вадим Николаевич, — ответила Нина. — Вы опять ошиблись. Вы какой номер набираете?
— 149-40-89.
— А у меня Арбат — один — тридцать два — пять три.
— Конечно, — сказал я. — Арбат — это четыре?
— Арбат — это Г.
— Ничего общего, — пробормотал я. Постараюсь к вам больше не попадать. Где-то заклинило.

Я повесил трубку.

Надо подождать. Что-то замкнется в перепутавшихся линиях на станции. И я дозвонюсь. «Двадцать два часа ровно», — ответила женщина по телефону 100. Я вдруг подумал, что если ее голос записали давно, то она набирает номер 100, когда ей скучно, и слушает свой голос, свой молодой голос. А может быть, она умерла. И тогда ее сын или человек, который ее любил, набирает и слушает ее голос.

Я позвонил Нине.

— Это опять вы, Вадим Николаевич? — отозвалась Нина молодым голосом.
— Да, — сказал я. — Видно, наши телефоны соединились намертво. Я очень тщательно набирал номер, который мне нужен.
— У вас важное дело к Нине?
— Нет, я просто хотел узнать, дома ли она.
— Я понимаю, ревнуете, — предположила Нина.
— Вы смешной человек, — произнес я. — Сколько вам лет, Нина?
— Тринадцать. А вам?
— Больше сорока. Между нами толстенная стена из кирпичей.
— И каждый кирпич — это месяц, правда?
— Даже один день может быть кирпичом.
— Да, — вздохнула Нина, — А если бы вам было тринадцать лет или даже пятнадцать, мы могли бы познакомиться. Я бы сказала: приезжайте завтра вечером к памятнику Пушкину. Я вас буду ждать в семь часов ровно. И мы бы друг друга не узнали. Вы где встречаетесь с Ниной?
— Мы как-то встречались у «России».
— Где?
— У кинотеатра «Россия».
— Не знаю.
— Ну, на Пушкинской.
— Все равно почему-то не знаю. Вы, наверное, шутите. Я хорошо знаю Пушкинскую площадь.
— Не важно, — сказал я.
— Почему?
— Это давно было.
— Когда?
Почему-то она упорно продолжала разговор.
— Ладно, ложись спать, девочка. Завтра в школу.
— Вы со мной заговорили как с ребенком. Сами, если хотите, ложитесь спать с семи часов. До свидания. И больше не звоните своей Нине. А то опять ко мне попадете. И разбудите меня, маленькую девочку.

Я повесил трубку. Потом включил телевизор и узнал о том, что луноход прошел за смену 337 метров. Луноход занимался делом, а я бездельничал.

— Я так и знала, что вы еще раз позвоните, — сказала Нина, подойдя к телефону. — Только не вешайте трубку. Мне, честное слово, очень скучно.
— Ладно, — согласился я. — Давайте разговаривать. А почему вы так поздно не спите?
— Сейчас октябрь, стемнело. И вам кажется, что уже ночь.
— Теперь ваша очередь шутить? — спросил я.
— Нет, я не шучу.

Мы помолчали немного, я надеялся, что она сейчас скажет «до свидания». Но она вдруг спросила:
— А вы ужинали?
— Не помню, — сказал я искренне.
— Значит, не голодный. А я голодная.
— А что, дома есть нечего?
— Нечего! — подтвердила Нина. — Хоть шаром покати. Смешно, да?
— Хотите, я пошурую в холодильнике, посмотрю, что там есть?
— У вас есть холодильник?
— Старый, — ответил я. — «Север».
— А если найдете, что потом?
— Я схвачу такси и подвезу вам. А вы спуститесь к подъезду и возьмете.
— А вы далеко живете? Я — на Сивцевом Вражке.
— А я на Мосфильмовской. У Ленинских гор. За университетом.
— Опять не знаю.
— Ну, сейчас перенесу телефон на кухню, и мы с вами посмотрим.
Я прошел на кухню, и провод тянулся за мной, как змея.
— Итак, — сказал я, — открываем холодильник.
— А вы можете телефон носить с собой? Никогда не слышала о таком.
— Конечно, могу. Значит, так… Вот яйца, неинтересно.
— Яйца?
— Ага. Куриные. Вот, хотите, принесу курицу? Нет, она французская, мороженая. Лучше марокканские сардины. И к ним есть полбанки майонеза. Вы слышите?
— Да, — ответила Нина совсем тихо. — Зачем вы так шутите? Я сначала хотела засмеяться, а потом мне стало грустно.
— Это еще почему?
— Нет, вы же знаете.
— Что я знаю?
— Знаете, — настаивала Нина. Скажите, а у вас есть красная икра?
— Нет, — признался я. — Зато есть филе палтуса.
— Я все поняла.
— Что поняла?
— Что вы тоже голодный. А что у вас из окна видно?
— Из окна? Копировальная фабрика. Много девушек выходит из проходной. И еще виден «Мосфильм». И электричка.
— Вот вы и врете!
— Нельзя так со старшими разговаривать, — отозвался я. — Я не могу врать. Я могу ошибаться.
— Вы ошиблись в том, что видите электричку. Ее нельзя увидеть.
— Что же она, невидимая, что ли?
— Да вы вообще из окна не выглядывали. У вас в кухне свет горит?
— Конечно.
— Если вы смотрите в окно, то откинули затемнение. А если откинули затемнение, то потушили свет.
— Зачем же мне затемнение? Война, что ли?
— Ой-ой-ой! Как же можно так завираться? А что же, мир, что ли?
— Ну, я понимаю, Вьетнам, Ближний Восток… Я не об этом.
— И я не об этом… Постойте, а вы инвалид?
— К счастью, нет.
— У вас бронь?
— Какая бронь?
— А почему вы тогда не на фронте?

Вот тут я в первый раз заподозрил неладное. Девочка меня вроде бы разыгрывала. Но делала это так обыкновенно и серьезно, что чуть было меня не испугала.

— На каком я должен быть фронте, Нина?
— На самом обыкновенном. Где все. Где папа. На фронте с немцами. А вы так странно разговариваете. Может быть, вы не врете о курице и яйцах?
— Не вру, — признался я. — И никакого фронта нет.
— Перестаньте! — почти крикнула Нина. — Мне было сначала интересно и весело. А теперь стало как-то не так. Как будто вы не притворяетесь, а говорите правду. Мне даже страшно стало. У нас печка почти не греет. Дров мало. И темно. И мне одной сидеть ой как не хочется.
И тут же она резко и как-то сердито повторила вопрос:
— Вы почему не на фронте?
— На каком я могу быть фронте? Какой может быть фронт в семьдесят втором году?!
— Вы меня разыгрываете?

Голос опять сменил тон, был он недоверчив, был он маленьким, три вершка от пола. И невероятная, забытая картинка возникла перед глазами — мне тоже было двенадцать лет. И в комнате стояла «буржуйка». И я сижу на диване, подобрав ноги. И курица кажется нереальной, сказочной птицей, которую едят только в романах…

— Нина, — сказал я, — какой сейчас год?
— Сорок второй, — ответила Нина.

И я уже складывал в голове ломтики несообразностей в ее словах. Она не знает кинотеатра «Россия». И номер телефона из шести цифр. И затемнение…

Она верила в то, что говорила. Может, она сорокалетняя женщина, заболела еще тогда, девочкой, и ей кажется, что она осталась там, где война?

— Послушайте, — сказал я спокойно, — Сегодня двадцать третье декабря 1972 года. Война кончилась двадцать семь лет назад. Вы это знаете?
— Я знаю, что вы не привезете мне курицу. Надо было догадаться, что французских кур не бывает.
— Почему?
— Во Франции немцы.
— Во Франции давным-давно нет никаких немцев. Только если туристы. Но немецкие туристы бывают и у нас.
— Как так? Кто их пускает? Вы не вздумайте сказать, что фрицы нас победят! Вы вредитель или шпион?
— Нет, я работаю в Совете Экономической Взаимопомощи.
— Вы лучше расскажите мне, как будет потом. Придумайте что хотите, только чтобы было хорошо. Пожалуйста.

И я не стал больше спорить. Как объяснить это? Я опять представил себе, как сижу в этом самом сорок втором году, как мне хочется узнать, когда наши возьмут Берлин и повесят Гитлера.
— Мы победим фашистов 9 мая 1945 года.
— Не может быть! Очень долго ждать.
— Слушай, Нина, и не перебивай. Даже будет такая медаль — «За взятие Берлина». А Гитлер покончит с собой. Он примет яд. И даст его Еве Браун. А потом эсэсовцы вынесут его тело во двор и сожгут.

Я рассказывал это себе. И чуть было не потерял доверия, когда сказал, что Сталин умрет. Но я потом вернул ее веру, поведав о Юрии Гагарине. И даже насмешил Нину, рассказав о том, что женщины будут носить брюки-клеш и совсем короткие юбки. Я потерял чувство реальности. Девочка Нина и мальчишка Вадик сидели передо мной на диване и слушали. Только они были голодные как черти. И дела у Вадика обстояли даже хуже, чем у Нины: хлебную карточку он потерял — она, конечно, свалилась в подвал, когда он бросил на решетку пальто, собираясь погонять в футбол.

Я рассказал, как войти во двор под арку и где в глубине двора есть подвал, закрытый решеткой. И там точно лежит хлебная карточка.

— Какой ужас! — сказала Нина. — Я бы этого не пережила. Надо сейчас же ее отыскать. Сделайте это.

Она тоже вошла во вкус игры, и где-то реальность ушла, и уже ни она, ни я не понимали, в каком году мы находимся.

— Я не могу найти карточку, — объяснил я. — Прошло много лет. Но если сможешь, зайди туда, подвал должен быть открыт.

И в этот момент нас разъединили.

Что-то затрещало в трубке, женский голос произнес:
— Это 143-18-15? Вас вызывает Орджоникидзе.

И короткие гудки.

Я сразу же набрал снова Нинин номер. Мне нужно было извиниться. Нужно было посмеяться вместе с девочкой. Ведь получилась, в общем, чепуха…

— Да, — сказал голос Нины. Другой Нины. — Это ты, Вадим? Что, тебе не спится?
— Извини, — сказал я. — Мне другая Нина нужна.
— Что?

Я повесил трубку и снова набрал номер.

— Ты с ума сошел? — спросила Нина. — Ты пил?
— Извини, — сказал я и снова бросил трубку.

Взрослая Нина позвонила мне сама.

— Я весь вечер сидела дома, — сказала она. — Думала, ты позвонишь, объяснишь, почему ты вчера так вел себя. Но ты, видно, совсем сошел с ума.
— Наверное, — согласился я. Мне не хотелось рассказывать ей о длинных разговорах с другой Ниной.
— Какая еще другая Нина? — спросила она. — Это образ? Ты хочешь видеть меня иной?
— Спокойной ночи, Ниночка, — сказал я. — Завтра все объясню.

На следующий день утром я поехал к маме. И сказал, что разберу антресоли. Копался часа полтора в старых журналах, учебниках и отыскал телефонную книгу за 1950 год. Книга была настолько знакома, что казалось странным, как я мог ее забыть. И стало чуть стыдно, как перед честно отслужившим костюмом, который отдают старьевщику на верную смерть.

Я нашел этот телефон и адрес. Записан он был на Фролову К.Г.

Согласен, я занимался чепухой. Искал то, чего и быть не могло. Но вполне допускаю, что процентов десять вполне нормальных людей, окажись они на моем месте, сделали бы то же самое. И я поехал на Сивцев Вражек.

Новые жильцы в квартире не знали, куда уехали Фроловы. Да и жили ли они здесь?

Уже стемнело. Я хотел было уйти, но позвонил в дверь рядом.
— Скажите, Фролова Нина Сергеевна — ваша соседка?
Парень с дымящимся паяльником в руке, ответил равнодушно:
— Они уехали на Север. И Нина Сергеевна, и муж ее.

Я извинился, начал спускаться по лестнице.

— Погодите, — сказал парень. — Мать что-то сказать хочет.

Мать его тут же появилась в дверях, запахивая халат.

— А вы кем ей будете?
— Так просто. — ответил я. — Знакомый.
— Не Вадим Николаевич?
— Вадим Николаевич.
— Чуть было вас не упустила! Она бы мне никогда этого не простила. Нина так и сказала: не прощу. Она сказала, что вы в декабре придете.

Женщина стояла в дверях, глядела на меня, словно ждала, что я сейчас открою какую-то тайну, расскажу ей о неудачной любви... Потом достала письмо из кармана халата.

«Дорогой Вадим Николаевич!
Я, конечно, знаю, что вы не придете. Да и как можно верить детским мечтам, которые и себе самой уже кажутся только мечтами. Но ведь хлебная карточка была в том самом подвале, о котором вы успели мне сказать…»

Кир Булычёв, "Можно попросить Нину?"

Проснувшись следующим утром, он обнаруживает , что поезд проезжает те же станции, что проезжал вчера, а его семья и все остальные пассажиры не помнят ровным счетом ничего о вчерашнем дне и смерти той девушки. Как будто вчерашнего дня и не было. Решив что сходит с ума, парень начинает шататься по поезду и в вагоне-ресторане внезапно встречает ту самую девушку. Парень начинает спрашивать ее о случившемся. Девушка шокирована. Она говорит, что впервые встречает второго такого же, застрявшего в одном дне. Она пытается объяснить ему, что перепробовала все, но выбраться из этой временной петли не может. Парень ей не верит и считает , что тронулся умом.

На следующее утро он просыпается в том же самом дне, так происходит несколько раз, он пытается вырваться, убегает из поезда, сойдя на какой-то станции, сообщает полиции о происходящем, пытается самоубиться и т.д. Все без толку. В конце концов, он обращается к девушке. Та говорит, что едет в этом поезде уже долгие годы, возможно столетия , она сбилась со счету. Она успела уже узнать биографию всех пассажиров и работников поезда, устроить всем геноцид, самоубиться кучей способов - ничего не меняется.

Вернее, не менялось до сих пор, пока и он не оказался в петле. Они решают во что бы то ни стало найти отгадку, изучают вдоль и поперёк весь поезд, но разгадки нигде нет, это самый обычный поезд. Единственное - дверь в кабину машиниста всегда закрыта, как бы они ни старались, они не могут ее ни открыть ни сломать, даже заглянуть снаружи в лобовое стекло поезда не могут. Когда им это удается,  машинист всегда стоит к ним спиной.

После долгих размышлений они решают, что находятся внутри сна. Но чьего именно? Его или ее? Они пытаются выяснить это, недели напролет изучая основы психоанализа, делятся друг с другом своими былыми жизнями и переживаниями для того, чтобы определить, плодом чьего подсознания должна быть эта ситуация. И тут внезапно…

И тут внезапно, они случайно находят у проводницы лист бумаги, на котором написаны ее реплики из сценария. Они понимают, что находятся внутри фильма. Они пытаются понять, что будет дальше, но никто из пассажиров не может ответить им , все считают себя реальными людьми. Тут им приходит в голову мысль…

Если это фильм, то надо найти известного актёра, который не сможет отрицать свою известность и заставить его рассказать концовку фильма, чтобы они к ней пришли и закончили все это. И внезапно они понимают, что барменом в тамбуре все это время был Дмитрий Нагиев. Придя к нему, они в итоге убеждают его признаться, что он действительно актер и снимается в фильме, однако, их тут быть не должно , они должны были в ходе своих приключений полюбить друг друга, а он должен был стать их другом и своими мудрыми речами в конце концов помочь им понять, что они друг друга любят. Две одинокие души наконец находят друг друга в этом странном мире, из-за чего аномалия перестает действовать, поезд благополучно приезжает в Сочи, наступает следующий день, они сидят на пляже , задумчиво смотрят на морскую гладь и в самом конце фильма начинают держаться за руки.

Но все идет не по плану, раз они поняли, что находятся в фильме. Такого не должно было быть. Они решают проследовать первоначальному плану, разыгрывают несколько раз различные романтичные сцены, в одной - целуются, в другой - вместе за руки сходят с поезда на ближайшей станции, в третьей - сидят в обнимку на перроне и говорят о том, как многому их научила эта поездка…

Ничего из этого не работает. Они знают, что должны друг друга полюбить и из-за этого полюбить по-настоящему они не могут. Они решают изменить концовку. Опять тормоша Нагиева, они требуют, чтобы он , на правах кинозвезды, заставил режиссера и сценариста поменять концовку. Попутно они выясняют, что режиссером является Сарик Андреасян, из-за чего оба подростка в гневе матюкаются.

Нагиев соглашается, ломает четвертую стену и действие перемещается в киностудию. Нагиев говорит Сарику, что сценарий - полная херня. Сарик спрашивает, с каких пор это его волнует. Нагиев все же заставляет Сарика вместе с продюсером заставить сценариста переписать сюжет. Сценарист в итоге соглашается и переписывает. Продюсер, прочитав новый сценарий и немного подумав, решает заменить режиссера и вместо Сарика Андреасяна фильм теперь снимает Юрий Быков.

Действие перемещается обратно в поезд. Главные герои обнаруживают , что что-то изменилось. Краски стали тускнее, поезд стал более старым, грязным и обшарпанным, люди в нем - более злыми и угрюмыми. Девушка рассказывает, что ее только что домогался отчим, а парень - что его отец внезапно стал алкоголиком, а у матери красуется здоровенный фингал под глазом. И сестры у него теперь нет. Они догадались, что фильм теперь снимает Юрий Быков.

Пройдя в вагон-ресторан, они обнаруживают Нагиева, в этот раз бородатого, со шрамом поперек лица и вообще заметно потасканного жизнью. Нагиев сообщает им, что сценарий фильма был заменен, теперь это - философская притча с налетом социальной драмы и политическим подтекстом. Для того, чтобы закончить фильм, теперь надо совсем другое - убить машиниста.

Он дает им пистолет и ключи от кабины машиниста. Они заходят в эту кабину и обнаруживают, что машиниста играет Роман Мадянов (ну конечно, кто же еще). Машинист говорит им, что они конечно могут его убить, тем самым реализовав одновременно несколько подтекстов фильма: призыв к свержению диктатора, мешающего стране идти в будущее, историю о взрослении, в которой главные герои расстаются с детсткими иллюзиями и древний как говно мамонта сюжет об инициации, в котором главный герой завершает свой путь и становится другим человеком. Ну и конечно же ницшеанскую концепцию о смерти бога . Однако, если они его убьют, их существование закончится, так как закончится фильм, актеры, играющие их, разойдутся по домам, но они сами - придуманные личности и их уже не будет, что равносильно смерти. Машинист предлагает им альтернативу - оставить все как есть и продолжать жить во временной петле. Пусть фильм никогда не заканчивается, а они будут наслаждаться своей бесконечной жизнью, морем, летом, молодостью, свободой и всю вечность напролет делать все что хотят.

После некоторых раздумий, они все же убивают машиниста. Поезд сходит с рельс, все пассажиры умирают.

На следующее утро парень просыпается от того, что поезд прибыл таки в Сочи. Ошеломленный, он смотрит в окно и убеждается в этом. Встретив в коридоре девушку, он понимает из разговора с ней, что все произошедшее не было его сном, так как она тоже помнит произошедшее.

В последней сцене они сидят на берегу моря и смотрят на морскую гладь, держась за руки.

Всем нахвамдис)

Я вам тут классической фантастики начитал! Да что там начитал - спектакль разыграл в одно лицо: удобно разыгрывать спектакль, когда пресонаж один, но его много!

Аудиоверсия тут