Этот мир похож на рыболовную сеть.  Люди - это рыбы,  а  Бог, чья  майя  творит этот мир - рыбак.  Когда рыбы  запутываются  в сети,  некоторые из них пытаются прорваться сквозь ее ячейки, для того чтобы освободиться.  Они как люди, стремящиеся к освобождению. Но далеко не все из них спасаются. Только немногие выпрыгивают из сети с громким всплеском, и тогда люди говорят: "Ах! Вон ушла большая!" Таким же образом,  три или четыре человека достигают  освобождения.  С другой стороны,  некоторые рыбы настолько осторожны  по  природе,  что они никогда не попадаются  в  сеть; некоторые существа класса вечно совершенных,  такие как  Нарада, никогда не запутываются в ячейках влечения к земному. Большинство  же рыб ловятся в ловушку - но они не догадываются о сети и о своей неминуемой гибели.  Запутавшись, они мечутся сломя голову, пытаясь  спрятаться  в иле.  Они не предпринимают  ни  малейшего усилия освободиться.  Наоборот, они уходят все глубже и глубже в ил. Эти рыбы как связанные люди. Они по-прежнему внутри сети, но они  думают,  что они совершенно в безопасности  там.  Связанное существо погружено в земное,  в "женщину и золото", уходя глубже в трясину деградации.  Но все же он полагает,  что он совершенно счастлив и застрахован.  Освобожденные,  и ищущие  освобождения, смотрят на мир как на глубокий колодец.  Он не радует их. Поэтому, после достижения Знания, осознания Бога, некоторые оставляют свои тела. Но такая вещь очень, очень редка.

Связанные существа, запутавшиеся в земном, совсем не приходят в чувства.  Они испытывают столько горя и мучения, они сталкиваются со столькими опасностями - и все же они не просыпаются.

Верблюд любит есть колючий кустарник. Чем больше он ест колючки, тем больше крови льется из его рта.  Тем не менее,  он должен  есть  колючие растения и никогда не  откажется  от  них. Человек земных наклонностей терпит столько горя и несчастья,  но он  забывает все это через несколько дней и принимается снова за старое.  Допустим,  человек  потерял свою жену или она  изменила ему. Подумать только! Он женится снова.

Или возьмите пример матери: ее сын умирает и она убита горем; но после нескольких дней она совершенно забывает об этом.  Мать, так  переполненная скорбью за несколько дней  до  этого,  теперь следит  за  своим туалетом и надевает свои  драгоценности.  Отец становится  банкротом, выдавая замуж своих дочерей - и все же  он продолжает  делать детей из года в год.  Люди разорены  судебной тяжбой - и все же они снова идут в суд.  Есть люди,  которые  не могут  прокормить  своих детей,  не могут одеть их или  снабдить приличным кровом, - и все же каждый год они рожают еще детей.

С другой стороны,  мирской человек похож на змею,  пытающуюся проглотить крота.  Змея не может ни проглотить крота,  ни выплюнуть его.  Связанная душа может понимать,  что мир не имеет сущности, что мир подобен свиной сливе, - только косточка да кожура - но все же он не может отбросить его и обратить свой ум к Богу.

ПРОВОЗВЕСТИЕ РАМАКРИШНЫ

Глава 7

«УЧИТЕЛЬ И ВИДЖОЙ ГОСВАМИ»

Дойдя до “лагеря” я не без удивления узрел в его центре хороший костёр и висящий над ним котелок. не очень большой, но явно крепкий, хорошо сделанный. И лишний раз поблагодарил предусмотрительных коллег. Сейчас вокруг котла собрались беженцы и под присмотром Софьи деловито добавляли в котёл найденную снедь. Изможденные, грязные, они поглядывали на сидящих в центре подпольщиков со смесью страха и уважения. Сами они держались поодаль, разбившись на группы по 2-4 человека и о чём-то шептались. Я ещё раз взглянул на Софью, молодая девушка, лет 25, с приятными чертами лица, пухлыми губами и голубыми глазами, словно сияющими изнутри. Её фигура была весьма пышной и соблазнительной, и даже каторга не смогла победить её природную красоту. Я вспомнил, как она порою была освобождена от особо тяжких выработок, и как порою оставалась с охраной наедине. Не она одна, впрочем, тех девиц, что ради лишний миски похлёбки уделяли внимания охране недолюбливали, но особо не трогали. Сейчас же я сложил в своей голове другую часть информации, а именно то, что Паша всегда знал больше, чем положено работнику, о том, как он подстроил расположение бригад, и много других мелочей. Вот как они получали информацию. А как они справлялись с тем что читали их мысли? Много ещё предстоит узнать.

Когда я подошёл к ней, она мило улыбнулась.

— Вот и наш знахарь пред нами предстал. - Они мило улыбнулась. - И как твой улов?

Я немного смутившись протянул её несколько рыбин.

— Вот и спасибо! - Погладив меня по руке. - Давай чисти и в котёл!

Я покрутил рыбину в руках. Не то, чтобы я совсем не знал как её чистить, но без кухонного ножа было всё ещё непривычно. Когда я попытался орудовать здоровенным чугунным тесаком, чешуя летела во все стороны. Женщина хмыкнула, и аккуратно взяла у меня рыбину принявшись уверенными жестами счищать по половине чешуи..

— Спасибо, госпожа Софья!

— Какая я тебе госпожа?! - Даже с некоторой обидой в голосе ответила она.

— Товарищ Софья?

Она и вовсе рассмеялась.

— Ну и куда девался молчаливый и нелюдимый работяга, что молча выполняет нормы, и ни с кем особо не общается? - С улыбкой спросила она.

— Он сбежал с каторги.

— И переродился благородным господином?

— Я никогда не был благородным!

— Но говоришь как сноб! И твои манеры и твои деяния, и твои руки, всё выдаёт в тебе того, кто соху только издали видал. Может ты и не аристократ, но и не из простых, верно?

— Да не то, чтобы. Интеллегенция. - Подобрал я самый близкий вариант, стараясь, сам не зная почему, заработать её расположение. - Зарабатываю умственным трудом, я не из тех что народ эксплуатирует!

— Ой, да все вы под одеждой одинаковые! - Она рассмеялась. - Ты то уж точно знаешь. Небось и в застенки попал, за эксперименты!

— Да что ты! За отсуствие документов!

— О наличии который жители деревень и не знают толком!

— Раскусила, я на самом деле принц заморский.

— Не. На принца не похож. Ну вот повеселел хоть, я понимаю тяжело. Но нужно же и себя веселить.

— Да как-то не весело всё.

— Ну так и мы не скоморохи! Шутовским делам не обучены!

Я замолчал. Всё больше казалось, что женщина меня откровенно дразнит, заставляя оправдываться в том, в чём я был невинен, но её лицо было открытое, тон мягким, а улыбка милой, так что я не мог как-то разозлится.

— А как мы попадём в город, если мы без документов? - Вдруг ляпнул я.

— Думаешь, у всего люда жетоны есть?

— Ну, меня арестовали, за то, что не было.

— Подозреваю, за тебя горожане не поручились, и скорее всего местная власть сказала что ты не из города.

— А в Берёзовце нас примут? — спросил я, решив копнуть глубже.

— Если дойдём, примут, — ответила Софья, помешивая варево в котле. — Там народу поменьше, барон местный церковь недолюбливает, и не даёт им в городе особой власти. Но без Паши и его связей нас бы в два счёта сдали.

— А кто он такой вообще? Откуда столько знает?

Софья на миг замялась, её улыбка чуть поблекла.

— Паша… он из тех, кто не сдаётся. Был когда-то в гвардии, говорят. А потом что-то увидел, чего видеть не стоило. С тех пор и бегает от закона, собирает таких, как мы.

— А ты? Как ты с ним связалась?

Она посмотрела на меня внимательно, словно решая, говорить ли правду. Потом пожала плечами.

— Я была служанкой у одного богатея. Хорошая работа, пока хозяин не решил, что я должна не только полы мыть. Было приятно, но очень обидно, так что когда мне предложили докладывать о том, что знаю и слышала я не колебалась.Ты не представляешь, как много мужчин не следят за тем что говорят, когда лижешь их фаллос.

— А что значит лизать фаллос? - Вдруг спросила стоящая за мной Вета.

— Хочешь научу? - В глазах Софьи мелькнул озорной огонёк.

— Ты чему ребёнка учишь? - Вскрикнул я, закрывая девочке ушки.

Красный как рак, я схватил Вету и потащил подальше от этой распутной женщины.

— Да ладно тебе! — рассмеялась Софья, но тут же смягчила тон. — Полезные навыки, между прочим. Ей уже одиннадцать, через пару лет замуж выдавать пора!

— Ей одиннадцать! — повторил я, красный от возмущения. — Она ещё ребёнок!

Софья вздохнула, её улыбка стала серьёзнее.

— Ну а я о чём? Девок рано замуж отдают. И хорошие умения, — она кивнула на котёл, — всегда в цене. Но ты прав, не сейчас. Пусть хоть немного поживёт без этого.

Я посмотрел на Вету. Она увлечённо чистила рыбу маленьким ножичком, который Софья ей дала, хмурясь от сосредоточенности. Её тонкие пальцы двигались неловко, но упрямо — словно она привыкла держать что-то изящнее, чем этот грубый инструмент. Я вдруг подумал: а что, если у неё есть родители? Надо бы спросить, узнать её историю. Почему я так к ней привязался? Защищаю, как дочку, а ведь даже не знаю, кто она.

Софья заметила мой взгляд и тихо добавила:

— Зря ты её так опекаешь, Алексей. Если она хочет жить, то должно и сама что-то делать. Я серьёзно говорю — она взрослая почти, а всё ещё как дитя. Не дай ей пережить то же, что мне. Хотя… кто знает, что будет.

— Она не должна, — отрезал я. — И точка.

Софья пожала плечами, возвращаясь к котлу.

— Странный ты, — сказала она, помешивая варево. — Как будто и правда с другой стороны моря. Слышала, там девок позже замуж выдают, дают им подрасти. Может, ты оттуда?

Я не ответил, уставившись в костёр. Мысли крутились вокруг Веты. Её детская сосредоточенность, её упрямство… Она пережила насилие, шахту, голод, но всё ещё чистая, как будто этот мир не успел её сломать. И я сделаю всё, чтобы так и осталось.

В этот момент из леса вышел Гном, несмотря на звенящий металл доспехов, шаги его были почти бесшумны. На плечах он нёс тушу кабана — небольшого, но крепкого.

— Да где вы были?! — раздался голос Паши, который отвлёкся от разговора с каторжанами.

— Охотились, пока вы тут языками чесали, — буркнул Гном, сбрасывая добычу у костра. — Разделывайте, а то с голоду сгинете.

Софья оживилась, подхватив нож.

— Вот это дело! — сказала она. — Теперь похлёбка будет с мясом.

Я посмотрел на Вету. Она подняла глаза от рыбы и улыбнулась — слабо, но искренне.

— Кабан большой, — сказала она тихо. — Хватит на всех?

— Хватит, Малышка, — ответил я, чувствуя, как её голос немного разгоняет тень этого мира. — Ешь, пока тёплое будет.

Кабана разделали довольно быстро. Сколь глубок был прочный деревянный рюкзак гнома я и подумать уже не мог, но кажется там оказывался любой необходимый инструмент, да и в других рюкзаках подпольщиков были полезные вещи.

— Не тяжело всё это таскать? - Не выдержив удивления я спросил его. - Сколько ты можешь с этим пройти?

— Сколько нужно! - Он насупился.

— Извини если обидел, но я и правда думаю, может раздать часть вещей им.

Я кивнул на других каторжан, которые, когда подпольщики вновь собрались вместе, отошли от них на некоторое расстояние.

— Он глянул на них.

— Не доверяю я им. И тебе не доверяю. За тебя этот чёрт поручился. - Он кивнул на торговца. - А такие как он помогают пока выгодно.

— Кстати, а как его звать?

— Я не знаю. - Потом каким-то образом он посмотрел на меня так, словно это он был в полтора раза выше меня. - И опасайся узнавать некоторые имена. Когда тебя будут пытать, сколь много ты выложишь?

Я не нашёлся с ответом, тем более усилиями нескольких людей часть кабана отправилась в котёл. Бульканье воды и запах намекали на то, что варево получается вкусным, сочным и наваристым.

— Мясо и рыбу в один котёл? - Удивился я. - И вообще, как мы есть то будем?

— Извините, ваше благородие, для нескольких перемен блюд сервировки не завезли. - Раздалось из толпы.

— Кто это сказал? - Гном неожиданно рявкнул. И все притихли.

— Друзья, не стоит переживать по этому поводу! Я понимаю, мы все разные, и жизнь ныне трудна, но сейчас мы не должны позволять себе ссоры! Давайте же вместе отведаем ужин из этого котла!

Паша показал всем несколько ложек.

— Каждый поест и передаст ложку другому, так мы напомним друг другу, кто мы, и почему надо держаться вместе!

Слова были самые обычные, но Паша говорил так проникновенно, и толи и правда верил в них, толи великолепно вжился в роль, но слова исходящие из его уст зажигали сердца людей. Неорганизованная толпа, ещё недавно поглядывавшая на нас исподлобья приободрилась и выстроилась в очередь, Паша же раздал несколько ложек и все стали по очереди есть прямо из котла.

“Подполье” его поддержала, и Софья, и Николай и даже дворф не моргнув глазом передали свои ложки в “общее пользование”, я после секундной заминки тоже. Магистр вежливо отказался, а торговец предложил выкупить его же ложку, на что Паша скривившись отказался. Вете так же выдали “свою ложку” и когда она съев немного похлебки хотела передать её, Магистр аккуратно взял её за руку и сказал на ушко, но я расслышал.

— Не стоит, кушайте сами.

Не решив как на это реагировать, я внутренне одобрил это решение. Хоть я сам был не из брезгливых, такие на скоряке долго не служат, и привык есть прямо со сковородки великолепный суп по рецепту “как батя учил”, я не мог не думать и о гигиене. Но на моё удивление Вета надулась.

— Не надо! Я поделюсь. - И чуть ли не демонстративно отдала свою ложку мне.

На нас уставились несколько глаз. Я был голоден, но малая выглядела голодной и слабой. Так что зачерпнув ложку похлёпки я подув на неё, поднёс к её рту.

— Милая пара. - Софья радостно улыбнулась, а я покраснел.

— Поешь сам! Ты тоже голоден! - Добавила Вета, и я поняв что совсем уж глупо выгляжу под взором двух десятков людей, всё-таки стал есть сам.

Суп… был без соли, но получился довольно жирным и наваристым. Собранные коренья и какие-то травы вроде щавеля, переварились с рыбой и кусками кабанятины, и были весьма сытны. Я даже решил не злоупотреблять густотой и не наедаться, опасаясь, что организм привыкший есть впроголодь не примет особо калорийную еду.

Многие же каторжане напротив стремились поесть как можно больше, и лишь когда Паша их осуждал, передавали ложку следующим. Котёл, казавшийся довольно большим опустел довольно быстро, но теперь я смотрел на толпу сытых и преисполненых решимостью людей.

— Ночь ещё молода! Выдвигаемся, сегодня долгий переход!

Помню водителя Владимира, крутой был мужик, знал каждый подъезд, и летел буквально по воздуху. Помню профессора Фролова, почему-то работающего на скорой, и который на каждом вызове, осматривая пациента приговаривал, поправляя очки “о какой интересный случай”. Помню старшую медсестру в приёмнике, которая не любила работать, зато отлично знала половую жизнь каждого в больнице. Помню высокие дома из бетона и стекла, где даже маленькая хрушёвка могла поспорить высотой с высокими башнями местных городов. Но как я это помню?

И почему вспомнил лишь сейчас? Потому что я первый раз в этом мире попытался лечить. А ведь я мог сказать что я врач на одном из рабских рынков! Врачи во все времена имели немалую ценность! Возможно тогда я бы не попал в штольни, а стал привилегированным слугой. Но я помнил что я не помнил о прошлом опыте… пока не взял в руки больную с твёрдым намерением спасти её. Что же, сейчас нужно спасти девочку во что бы то ни стало. Сознание уступило место опыту. В аптечке лежали, помимо шприцов и пенициллина, два пузырька, и если логически подумать что мне сейчас надо то…да один из них это Нашатырь запах слишком характерный, а второй… я пригляделся к надписи на пузырьке, язык вроде бы знакомый, но написан был сложный термин, который отозвался в моей памяти знакомой формулой из прошлого мира. Предположу что перекись, чтобы смазать раны, но если не она? Я капнул несколько капель на язык. Шипит, пенится, и покалывает язык.  Это перекись, а значит, можно использовать как антисептик. Я обработал и перевязал ей раны, благо марля в аптечке была. В отличии от ваты. Девочка к этому моменту развалилась на лежанке, и перестала издавать хоть какие-то звуки. Неужели всё так плохо? Но не смотря на это я не отступил. Каждая рана была промыта, и обмотана самой чистой тканью которая у меня была. Под конец я капнул немного нашатыря на грязную ткань и сунул её под нос. Поморщившись и оглушительно чихнув, она приоткрыла глаза, что позволило мне приподняв её голову, по ложечке влить в неё еду. Она кашляла, из глаз текли слёзы, но кормление больной было завершено.

Спустя несколько часов усталый, но довольный я отошёл от девочки. Она всё так же выглядела израненой и больной, но теперь её дыхание стало ровным, пропали мучающие её судороги, и, казалось, она сама словно стала светится изнутри.

- Вот делать тебе не чего, умерла бы и всё, а так только страдать дольше будет. - проворчал Диоген.

Но не все разделяли его скепсис. Многие другие взирали на мою работу как на маленькое чудо, в рутинные дни рабского барака я дал новую тему для обсуждения, и она словно лучик надежды осенила мрачные лица. Люди перешёптывались поглядывая на нас, и, что печально, даже охранники стали смотреть на меня как-то иначе.

Одна из работниц даже мило улыбнулась мне.

- Спасибо за помощь, доктор. - Сёрьёзно сказала она глядя мне в глаза. - У меня дочка на воле осталось. В рабы к королю забрали. Будет ему прислуживать. Ну, хоть есть будет вдоволь…

*На следующий день*

Девочка проснулась в полном сознании, болезнь словно отступила, и даже раны не выглядели столь скверно как вчера. Она всё ещё шарахалась от других людей, но когда подошёл я, потянулась ко мне, прячась от чужих взоров.

- Малая, скоро кушать. Понимаю выглядит невкусно, но покушать надо.

На удивление, девочка не просто не возмущалась, а жадными глазами смотрела на каторжную баланду, и даже с некоторым аппетитом её умяла, усердно работая ложной. Это сколько же ты голодала?

- Вот и хорошо. А сейчас лекарство. - сказал я

- Ты! За мной! - Появившийся охранник бесцеремонно ткнул в неё пальцем.

“Не успел” - подумал я

РАБОЧИЙ ДЕНЬ НАЧАЛСЯ!

Я сначала было заволновался, что её как безнадежную уведут на нижние ярусы, но позже увидел её в соседнем тупике. Тяжело ступая по полу, она едва могла удержать кирку, не то, чтобы работать… так она не выдержит.

*Спустя двенадцать часов*

Х-хх-р, щас сдохну. Но отвлекаться нельзя, на мне долг. Да и не только за себя. Не знаю, откуда во мне взялись силы, но в этот день я работал до седьмого пота, откалывая пласты угля, и стаскивая их в подготовленные мешки. Почему я, падающий от усталости, отрабатывая одну норму, сегодня выработал почти две за себя и за неё я не знал. Возможно мне не хватало лучика надежды в этом несчастливом мире.

Ближе к концу смены, когда я потерял бдительность, меня прижали в тупике пара крепких парней Диогена. Оба на голову выше и шире меня в плечах.

- Слыш, ты чо, умный? - Вместо приветствия спросил один.

- Глупым себя не считаю. - Сейчас главное не показать страх и не прогнуться раньше времени.

- Хули выёбываешся, в вертухаи набиваешься, паскуда? - с  ходу набросился один

А это может быть серьёзным обвинением. Если посчитают, что я сотрудничаю с администрацией…

- Не могу согласится с вашим утверждением. Прошу пояснить, с чего такие выводы. - Я отчаянно тянул время, пытаясь понять, где “накосячил”.

- На контору работаешь! Цирикам приглянуться хочешь! - продолжали

Ага, начал понимать. Если слишком много работать, и перевыполнять норму, то отношение надсмотрщиков может улучшиться, но чаще это приводит к повышению нормы добычи для всей бригады. 

- Мужики, вы чо. Это для себя и для девочки. - я старался максимально остудить пыл горячих голов, благо опыт общения с подобным контингентом был

Лица слегка смягчились. Работать за других считалось “зашкваром”, но помощь ребенку в их картину мира вполне укладывалась. Но и отступить они так просто не могли.

- Ну раз лишек есть, доляк Диогена щас уплатишь?

- А ещё Наташе за вату торчишь. - Добавил второй.  - А она у Диогена биксой считается.

Я про себя выругался. Но, я сейчас не в том положении чтобы ещё и местную гопоту против себя настраивать. С тяжким сердцем отдал один из своих мешков, и гопники, удовлетворенные успешным сбором дани, отступили.

Дождавшись когда за мною не следят, я прошёл в штольню где была смена у девочки.

- Как ты малая? - Улыбнулся я её, хотя и сам всё видел.

-Я... я не успела... у меня всего... Мешок... а надо пять. - Девочка тяжёло дышала, а из глаз текли слёзы. Повязки пропитались потом и грязью, а на теле появились новые синяки и ссадины. 

- Держи. - Стараясь сдержать эмоции, произнес я, протягивая свою переработку. 

Глаза девочки наполнились слезами, но словно какой-то внутренний стержень не давал её принять помощь.

- Спасибо, но тогда Вам не хватит… - Запротестовала она.

- Хватит, я специально для тебя собирал. Моя норма гораздо выше, я чуть-чуть больше постарался. - Мне пришлось чуть ли не силой всучивать ей мешки. Когда она наконец приняла их, разрыдалась окончательно.

- Вы хороший! Я буду стараться! Я соберу сама! 

- Вот и хорошо, а теперь слушай…

Сев рядом, я обнял её, и стал баюкать. Когда слёзы перестали литься, и она успокоилась, я рассказал ей всё, что сам знаю. Про Шахту, и как она устроена, про то, как себя вести, с кем говорить уважительно, какую помощь можно попросить, и что можно получить если хорошо себя покажешь. Как вести себя с другими работниками, и как обмануть стражу. Сказал кому можно приврать, и он поверит, а кто по твоим словам поймёт больше, чем ты сам знаешь.

- Главное научится думать и петь или сказку какую нибудь читать. У меня тоже не сразу получилось, но всё же.

Девочка слушала серьезно, не перебивала, уточняла детали, спрашивала что ей было не ясно. Когда в конце длинного коридора послышались звуки голема, я погладил её по голове и намеревался уйти в свою штольню.

- Подожди! - Она взяла меня за рукав. Когда я повернулся, она серьёзно на меня смотрела.

- Только никому не говори! - Сейчас она была предельно серьёзна. Ни слёз, ни сомнений. Она смотрела прямо в глаза.

- Обещаю, никому не скажу.
- Она привстала на цыпочки, и, когда я немного нагнулся, прошептала мне в ухо.

- Меня зовут Вета!

И тут же отстранилась, глядя мне в лицо, и видимо ожидая какой-то реакции. Я кивнул.

- Я никому не скажу. Я буду звать тебя Малышка.

Она удивлённо глядела на меня, словно я сказал что-то странное. Но потом кивнула.

- Хорошо.

Когда кончилась смена, я нашёл её лежащую в той же самом коридоре. Я легонько тронул её за плечо.

- Вставай, нельзя на каменном полу спать!

- Расскажи сказку! - Сквозь сон сказала Вета. Стоп даже думать нельзя как её зовут.

Я взял её на ручки и понёс в барак. Другие работяги косились на меня, кто-то с уважением, кто-то с насмешкой, но мне было плевать. Слыша, как девочка сквозь сон всхлипывает, я, похоже, открыл второе дыхание.

*Ночью*

Ей снились кошмары. Пару раз она вскакивала, кричала и звала маму. Но я качал её на руках и шептал на ухо сказки. Вроде помогало. Я рассказывал сказку, и поглядывал на неё. Через что же тебе пришлось пройти? А ещё я не мог понять себя, не мог понять, почему я о ней так забочусь? Стал бы я так заботится о другом? Не думаю. Может потому, что она самая маленькая тут? Другие работники постарше, и даже те, кого я считал детьми, на деле подростки лет 14, попавшиеся на воровстве или других преступлениях. Стал бы я им помогать? Скорей всего помог бы, и забыл. Или не помог бы вовсе. Так почему я так к ней привязался?