Я думала, что времена  синих троллейбусов, о которых пел Окуджава, прошли безвозвратно.  Во всяком случае, пользуясь идущей по Садовому кольцу «Бешкой», не раз  видела, как водитель захлопывает двери троллейбуса перед самым носом добежавшего и почти успевшего пассажира. Подобная картинка стала привычной. Троллейбус, как  ни в чем, не бывало, мчится  на всех парах дальше, а человек, держась за сердце, остается мерзнуть на остановке.

Осуждать водителя за подобные «опыты» сегодня бессмысленно. Формула: «человек человеку друг, товарищ и брат» обществом отвергнута, и вполне официально заменена слоганом «бери от жизни все!»  Подразумевается - все вообще. Все, что можешь унести. Не важно, даже, чье это «все» было.

И вдруг, буквально на днях, в самый разгар Рождественских морозов, довелось мне прокатиться в том самом, ставшем давно легендой, «полночном троллейбусе». Троллейбусе, который, в буквальном смысле, собирал «всех, потерпевших в ночи крушенье».

Маршрут не ближний: от Каретного ряда до ВДНХ. Машин на маршруте, скорее всего, одна или две, а, значит, можно стоять очень долго в ожидании…

Ночь. Мороз под тридцать. Метель  метет. Улицы пустынны. Только редкий, запоздавший  прохожий мелькнет на вымороженном тротуаре.

Выбежала я  из редакции, успев увидеть, как троллейбус тронулся, как начал быстро набирать скорость, чтобы пролететь мимо меня и проскочить светофор на Садовом…

Я  так  и остановилась, метрах в десяти от остановки, представляя с тоской, сколько теперь придется ждать следующей машины. Я уже не надеялась, что уеду, когда, лихо подкатив  ко мне, троллейбус, неожиданно,  распахнул двери.

И дальше, на всем своем долгом пути этот удивительный троллейбус не оставил на промерзшей улице ни одного пассажира. Где-то в районе Театра Советской армии, когда машина долго стояла на светофоре, было видно, что какая-то девушка бегом бежит, надеясь успеть достичь,  видневшейся вдалеке,  остановки.

Было очевидно, что девушка не успеет, но оставаться на морозной пустынной улице ей не хотелось, и девушка продолжала бежать. Нам дали зеленый, и троллейбус тронулся...

Он остановился прямо напротив запыхавшейся девушки, и открыл перед нею двери.

Это было удивительно. Мы успели отвыкнуть от добра.

Я с восхищением смотрела, как мастерски наш «троллейбусный капитан» проводил свой «ночной корабль» по тесным, занесенным снегом улицам, лавируя между припаркованными вдоль дороги машинами.

Казалось, что проехать нельзя, что вот-вот, сейчас, троллейбусные рога оторвутся от проводов, и мы встанем посреди сонной столицы надолго. Но этого не происходило.

Минуя все преграды, наш полночный троллейбус уверенно двигался к конечной цели.

На одном из поворотов водитель увидел машущую ему пожилую женщину. Не дождавшись на остановке, она решила идти пешком по маршруту, и мы догнали ее.

Дверь тут же открылась. Женщина подошла к водителю и, прижав руку к груди, поблагодарила его.

Преодолевая снежные заносы нечищеной дороги, лихо подкатывал наш «последний», «случайный»  к пустой остановке.

Двери с грохотом открывались, приглашая  кого-то из ночи в тепло и свет.

Мгновение было тихо. И снова мы уходили «кружить по Москве», чтобы подобрать всех, «потерпевших в ночи крушенье».

Впрочем, вполне может быть, что входили к нам не только те, у кого «боль скворчонком стучала в виске». И даже, наверное, не только.

У «Рамстора» вошла загруженная пакетами и свертками  вполне счастливая пара. И они неплохо вписались в нашу компанию. Еще через остановку под навесом сидела совсем юная парочка. Юноша поцеловал на прощание девушку и она уехала с нами…

Я с ними не раз уходил от беды
Я к ним прикасался плечами
А сколько представьте себе доброты
В молчании, в молчании…

пел Окуджава. На ВДНХ я вышла через первую дверь. Мне захотелось увидеть нашего спасителя.  Худенький, усталый мужчина с бледным лицом, в надвинутой  на лоб вязаной шапочке улыбнулся мне из сумрака кабины.
Спасибо! – сказала я и, спрыгнув с подножки, пошла в ночь.