Забирающие пепел
Очень давно наш народ был племенем воинов. Это был свободный мир кочевников. На необъятных пастбищах резвились сытые лошади, а наши всадники наводили ужас на соседние земли, рыская по степи в поисках врагов и богатых трофеев. Жизнь людей, рожденных в степи, начиналась и кончалась в седле. Они дышали восточным ветром, запахом вольного бескрайнего простора и не мечтали о другой жизни. Но не каждому это было дано. Иногда рождались такие, как я и мои предки.
В моем роду никогда не было воинов. В нас не было презрения к смерти. Не было той отчаянной удали, которая гнала остальных на веселую кровавую жатву. Мы старались быть вдалеке, когда в танце свистящих клинков тонул весь мир, а на лицах, застигнутых смертью, замирали дерзкие ухмылки. Мы всегда ценили свою жизнь. И теплые верблюжьи одеяла. Мы учились не замечать брезгливых взглядов, зная, что кусок вяленой конины гораздо важнее чужих мыслей.
Это были тяжелые для нас времена. Чтобы стать полезными, а вернее незаменимыми, мои предки нашли себе занятие. Многое минуло с тех пор, но нас по-прежнему исправно кормит наша работа. Мы сжигаем мертвых. Теперь за деньги. Раньше за мясо и конскую кожу. А в самом начале за возможность быть живыми.
Чтобы выжить, мы стали теми, кто всегда мог найти дрова для погребальных костров, теми, кто последними смотрел на тела храбрых мертвецов. А еще, по договору со старейшими мы забирали пепел. Если верить родовым преданиям, многие гордецы поначалу противились такому решению, но потом, когда пламя наших костров поглотило и их, все понемногу смирились. Со временем отдавать нам пепел и вовсе стало обычаем — данью старым вольным временам. Мы прочно заняли свое место. Скажу больше — без нас стало невозможно обойтись.
С тех пор многие умерли, и многие родились. Теперь здесь дуют иные ветры, а оседлая жизнь рождает совсем другие запахи. Я живу в большом доме, который начал строить еще мой прадед, а я продолжаю достраивать. Оказалось, что пепел, если его смешать с глиной, становится отличным сырьем для постройки жилища. Стены нашего дома, сложенные из этих серых кирпичей, цепко удерживают тепло холодными ночами. Как мне рассказывал дед, в этих стенах нам ничего не может угрожать. Потому что возведены они сплошь из праха смелых и достойных. Нет такой силы, которая могла бы пробиться через эту смесь глины и мертвой отваги. Не знаю верить этому или нет, но правда в том, что за последний век ни один ураган, ни даже земная дрожь не смогли разрушить эти стены. Стены… и этот тихий шепот, исходящий из них. С годами я почти перестал его слышать, лишь по привычке, засыпая, иногда натягиваю на голову верблюжье одеяло.
А сегодня я остался один. Совсем один. Мой сын, последний из рода, покинул меня. Я слышал, как ночью он осторожно провел коня через двор. И тронулся в путь навстречу восходу. Он давно решил, я знаю. Помню, я подумал об этом еще тогда, тринадцать лет назад, когда он трехлетним мальчишкой порезался обломком старой сабли и не заплакал. Я видел, как он завороженно смотрел на свою кровь, которая не хотела стекать с клинка. Она словно втягивалась в остатки зазубренной кромки, пробуждая к жизни боевую сталь. Вскоре сын стал отдаляться от меня. Он уходил спать один в самую дальнюю комнату нашего дома, туда, где шепот стен всегда был слышнее. А когда он перестал брать на ночь верблюжье одеяло, я понял, что в нашем роду появился воин, который никогда не станет продолжателем нашего дела.
Я не в обиде, что он уехал, не простившись. Он сделал то, на что никогда не решился бы никто из нас. Я теперь часто думаю о нем. Наверное, он даже не оглянулся. И еще скажу: к черту наши обычаи и традиции! Мой сын никогда не станет очередным серым кирпичом в этом доме! И когда придет его время быть сожженным, я желаю ему, чтобы вольный восточный ветер подхватил его пепел и разметал по степи, смешивая с тем дивным ароматом трав, который я давно забыл.
Игорь Куленков
