В каком году — рассчитывай,

В какой земле — угадывай,

Три мужика знакомые

Сошлись на Конной площади,—

Сошлися и заспорили:

Кому из обывателей

Живётся в Туле весело,

Вольготно, так сказать?

Роман сказал: чиновнику,

Пахом сказал: заводчику,

Лука сказал: купцу.

Мужик, что бык: втемяшится

В башку какая блажь,

Колом её оттудова

Не выбьешь: упираются

Всяк на своем стоит.

Такой-ли спор затеяли,

Что всем на удивление,

А там и мордобитие

Пришло само собой.

Явились мигом стражники,

Разняли мордобойщиков

И повели их в часть.

Взмолилась деревенщина:

„Ох, отпустите, родимые,

Не станем больше николи

Порядок нарушать!“

И чудо совершилося:

У каждого из них,

Как ветром, полу левую

Заворотило вдруг...

В миг размягчели стражники:

— „Ну, ладно, оголтелые,

Помилуем мы вас —

Да только впредь не буйствуйте,

Не то... смотрите, увальни!“

И грозно указательным

Потыкали перстом.

Но мужики не слушали:

Довольные, счастливые,

Что так легко отделались,

Бежали бегом, увальни,

Бежали до того,

Что начисто упыхались.

— „Эх, отдохнуть бы нам“,—

Сказал Роман. — „Действительно

Поотдохнуть бы...» — враз

Пахом с Лукой ответили.

— „Да где тут отдохнешь?“

— „А вон, гляди, скамеечка“,—

Роман тут указал.

Стояла та скамеечка

В каком-то чистом садике.

— „Кремлёвским прозывается“,—

Сказали им прохожие.

— „А можно нам войти?“

— „Конечно, сад общественный

И барин, и мужик

В нем могут беспрепятственно

Гулять и отдыхать“.

— „Ну ладно, мы испробуем“,—

Сказал Роман товарищам,—

— „Авось и вправду по шеям

Не вытолкают нас“.

Вошли... Идут к скамеечке...

— „Здорово, мужички!“

И видят наши странники,

Что к той же ко скамеечке

Чиновник подошел.

Одежда на нем новая

И шапочка с кокардою,—

А сам такой болезненный,

Что краше в гроб кладут:

Грудь впалая, как вдавленный

Живот; у глаз, у рта

Излучины, как трещины

На высохшей земле;

И сам на землю-матушку

Похож он: шея бурая,

Как пласт сухой, отрезанный;

Кирпичное лицо,

Рука — кора древесная,

А волосы — песок.

Крестьяне как заметили,

Что не обидны барину,

Разговорились с ним,

И всё ему поведали:

„Сошлись, дескать, на площади,

Сошлись мы и заспорили:

Кому из обывателей

Живется в Туле весело

Вольготно, так сказать?

Роман сказал: чиновнику,

Пахом сказал: заводчику,

Лука сказал: купцу.

Мужик, что бык: втемяшится

В башку какая блажь —

Колом её оттудова

Не выбьешь!.. Как ни спорили,

Не согласились мы.

Поспоривши — повздорили,

Повздоривши — подралися,

Чуть не попали в часть,

А спора не покончили —

Уж больно он занятен нам.

Скажи ж ты нам по-божески

Сладка ли жизнь чиновничья?

Ты как вольготно, счастливо

Чиновничек живёшь?“

Улыбка нехорошая

Скривила губы бледные,—

Чиновник закручинился:

— „Я дам вам слово честное

Ответ держать по совести“,—

Сказал он наконец:

— „Не сладка жизнь чиновничья,

Друзья мои почтенные,

Всю жизнь корпеть приходится

Над разными бумагами,

Писать и переписывать,

Вшивать, занумеровывать —

Как будто дело делаешь,

А дела-то и нет.

Оно, конечно, полки все

„Делами“ позаставлены

Да дело то бумажное

И никому не нужное —

Вот разве что мышам.

И вот, друзья почтенные,

Всю жизнь за делом этаким

Мы небо и коптим.

Скрипит перо чиновничье,

Скрипит душа чиновничья,

Чернилами залитая,

Бумагами убитая,

А там и… геморрой

Тихонько подбирается…

Небось, друзья, не знаете —

Что значит геморрой?“

— „Не знаем, барин ласковый“.

— „Такая есть болезнь“.

Чиновничек приподнялся

И стал перед крестьянами.

— „Смотрите на меня:

Грудь впалая, как вдавленный

Живот; у глаз, у рта

Излучины, как трещины

На высохшей земле;

И сам на землю-матушку

Похож я: шея бурая,

Как пласт сухой, отрезанный;

Кирпичное лицо,

Рука — кора древесная,

А волосы — песок“.

Крестьяне добродушные

Смотрели на чиновника

И чуть-чуть не заплакали,

Подумав про себя:

„Не сладка жизнь чиновничья...

Да где и ждать то сладости,

Когда томится, плачется

Чернилами залитая,

Бумагами убитая

Чиновничья душа…“

Простившися с чиновником,

Пошли, понуря голову,

И добрели до Киевской.

— „Ну что? — спросил Лука,—

Вольготна жизнь чиновничья?

Эх, дурья голова!

Чиновник, вишь, с кокардою,

А под кокардой что?

Пустыня бесконечная,—

Ни счастья в ней, ни радости,

Одни чернила черные

Да... как бишь... геморрой…“

Роман глядел, насупившись:

Ведь это он расхваливал

Чиновничье житье.

(Продолжение следует).

«Тульская Газета», № 1 от 1 января 1906 года.