Брошь - неотъемлемый аксессуар каждой модницы, который делает утонченным и изысканным каждый новый образ, подчеркивает женственность и аристократичность своей обладательницы.

Но не все знают, что данный вид украшений считается одним из самых древних. Они появились одновременно с первыми людьми, только изготавливались из подручных материалов (шипов и колючек, костей, веток, зубов). Предназначение первых брошей не было связано с украшением наряда, а использовались только для скрепления одежды. В бронзовом веке появились штырьки со шляпкой. Их стали использовать в скандинавских странах, Венгрии, Северной Германии, позднее они распространились по всей Евразии. Именно эти изделия и стали прообразом современных моделей с замочками.

В 10 веке появились фибулы, они имеют уже больше сходств с современными изделиями, но также использовались для скрепления одежды.

Кстати, в дословном переводе с французского языка брошь означает «длинная игла».

Фибула – это металлический круг, который имеет два крупных отверстия, сквозь которые проходила игла, скрепляющая одежду. Преимущество таких аксессуаров в том, что они позволяли быстро скрепить одежду, а главный недостаток в том, что они сильно портили вещи. Поэтому умельцы из разных стран старались постоянно усовершенствовать конструкцию: заменяли металлическую иглу эластичной проволокой и т.д.

Продолжение будет в следующем посту .

Несмотря на то, что в Японии эту обувь носили и мужчины, и женщины, Маржела сначала создал Таби для женщин и спустя годы, совсем недавно, уже и для мужчин.

Не зная истории, невозможно оценить ценность и уникальность. Первые ассоциации при взгляде на эту обувь далеко не про Японию и, как следствие, непринятие и отвержение. Обувь не для всех.

Но настоящие модники знают, что надо брать! Я бы надела и даже подумываю подыскать себе подходящий вариант - уж очень хочется приобщиться к истории, а не оставаться в клубе почитателей.

Осмелились бы надеть такую обувь или не поймут?

Говоря о старинной одежде, стоит учитывать, что иногда одним и тем же словом со временем могут называть разные вещи, или, наоборот, для одного и того же предмета могло быть несколько наименований. Относится это и к зимней одежде. Также стоит учитывать, что раньше одежда представляла значительно большую ценность, чем сейчас. Заказ нового пальто был важным и ответственным делом, а шапку или шубу включали в завещание, как деньги или ювелирные изделия.

Самой доступной зимней одеждой считалась поддёвка.

Поддёвка – распашная одежда до или ниже колен, с длинными рукавами и со стоячим или отложным воротником, обычно черного или темно-синего цвета. Поддёвки имели подкладку и изнутри утеплялись ватой или шерстью. Их носили и мужчины, и женщины. Это была типичная одежда крестьян и бедных мещан.

Один из самых старых видов зимней одежды – кожух, который считается прародителем тулупа. Для пошива одного кожуха требовалось 6 — 7 бараньих шкур. Самая большая шкура перегибалась посередине, и на месте сгиба были плечи. Там же вырезали горловину и разрезали посередине переднюю часть. Из других шкур кроили боковые клинья, рукава, воротник. Кожухи чаще всего были светлого цвета, иногда украшались вышивкой.

Тулуп шился мехом внутрь, чаще всего из овчины, но встречались лисьи, заячьи, енотовые. Тулупы были нагольные (без покрытия, типа современной дубленки) и крытые. Крытые сверху покрывались тканью. Иногда это было покупное сукно, иногда домотканые материалы. Длина тулупа доходила до щиколоток. Его  в морозы надевали и поверх другой зимней одежды, например, шубы. Иногда его носили нараспашку, иногда подпоясывали. Он был частью униформы извозчиков и дворников. Для крестьянина тулуп был дорогим удовольствием, поэтому нередко на семью приходилась всего пара тулупов, которые носили по очереди.

Заячий тулуп упомянут в «Капитанской дочке».  Сначала, когда Гринёв покидает отчий дом: «Родители мои благословили меня. Батюшка сказал мне: "Прощай, Петр. Служи верно, кому присягнешь; слушайся начальников; за их лаской не гоняйся; на службу не напрашивайся; от службы не отговаривайся; и помни пословицу: береги платье снову, а честь смолоду". Матушка в слезах наказывала мне беречь мое здоровье, а Савельичу смотреть за дитятей. Надели на меня заячий  т у л у п, а сверху лисью шубу. Я сел в кибитку с Савельичем и отправился в дорогу…» Далее герой дарит этот тулуп случайно встреченному мужику, который помог в снежную бурю выйти к постоялому двору. «"Что, брат, прозяб?" – "Как не прозябнуть в одном худеньком армяке! Был  тулуп, да что греха таить? заложил вечор у целовальника: мороз показался не велик». Слуга Савельич был против. «Однако заячий тулуп явился. Мужичок тут же стал его примеривать. В самом деле, тулуп, из которого успел и я вырасти, был немножко для него узок. Однако он кое-как умудрился и надел его, распоров по швам. Савельич чуть не завыл, услышав, как нитки затрещали. Бродяга был чрезвычайно доволен моим подарком». Мужичок оказался Емельяном Пугачовым.

Родственник тулупа – бекеша (или бекеш). Название этого вида одежды происходит от имени венгерского военачальника 16 века Каспара Бекеша. Бекеша тоже обычно шилась из овчины, но была короче и всегда имела меховую опушку. Словарь Даля описывает бекеш как «сюртук, кафтанчик или чекменек на меху». Бекеши носили в армии, сначала Российской империи, а затем и советской.

Более элегантные варианты – пальто или шинель. Примечательно, что раньше эти слова могли быть синонимами. Сейчас шинель ассоциируется с форменной одеждой, чаще всего военной. Однако раньше шинелью могли называть обычное пальто, поэтому не всегда понятно, о чем именно речь.

Гоголевский Акакий Акакиевич получал около 400 рублей в год. Ходить в поддёвке чиновнику было неприлично, а новая шинель была для него роскошью. «Противу всякого чаяния, директор назначил Акакию Акакиевичу не сорок или сорок пять, а целых шестьдесят рублей; уж предчувствовал ли он, что Акакию Акакиевичу нужна шинель, или само собой так случилось, но только у него чрез это очутилось лишних двадцать рублей. Это обстоятельство ускорило ход дела. Еще каких-нибудь два-три месяца небольшого голодания — и у Акакия Акакиевича набралось точно около восьмидесяти рублей. Сердце его, вообще весьма покойное, начало биться. В первый же день он отправился вместе с Петровичем в лавки. Купили сукна очень хорошего — и не мудрено, потому что об этом думали еще за полгода прежде и редкий месяц не заходили в лавки применяться к ценам; зато сам Петрович сказал, что лучше сукна и не бывает. На подкладку выбрали коленкору, но такого добротного и плотного, который, по словам Петровича, был еще лучше шелку и даже на вид казистей и глянцевитей. Куницы не купили, потому что была, точно, дорога; а вместо ее выбрали кошку, лучшую, какая только нашлась в лавке, кошку, которую издали можно было всегда принять за куницу. Петрович провозился за шинелью всего две недели, потому что много было стеганья, а иначе она была бы готова раньше. За работу Петрович взял двенадцать рублей — меньше никак нельзя было: все было решительно шито на шелку, двойным мелким швом, и по всякому шву Петрович потом проходил собственными зубами, вытесняя ими разные фигуры. Это было... трудно сказать, в который именно день, но, вероятно, в день самый торжественнейший в жизни Акакия Акакиевича, когда Петрович принес наконец шинель. Он принес ее поутру, перед самым тем временем, как нужно было идти в департамент. Никогда бы в другое время не пришлась так кстати шинель, потому что начинались уже довольно крепкие морозы и, казалось, грозили еще более усилиться». Шинели чиновников были однотипных фасонов, но материалы и качество пошива были разными, поэтому форменной одеждой это можно назвать только условно. Чичиков носит «шинель на больших медведях», то есть на медвежьем меху. Он уже оставил службу и при этом следил за модой, поэтому шинель была, скорее всего, пошита не так давно и униформой не являлась. Это могло быть и просто красивое пальто. В шинели ходит Базаров в «Отцах и детях»: «С пыльною шинелью на плечах, с картузом на голове, сидел он на оконнице». В шинели ходит музыкант Трухачевский в «Крейцеровой сонате» Л. Толстого.

С другой стороны словом пальто иногда называли домашнюю одежду типа сюртука. В романе Тургенева «Накануне» Стахов-отец «в пальто вошел в гостиную». Федор Павлович Карамазов «сидел один за столом, в туфлях и старом пальтишке». В «Былом и думах» описан случай, когда Галахов «приехал на званый вечер, все были во фраках… но он явился в пальто». В последней четверти 19 века словом «пальто» стали называть исключительно верхнюю одежду.

Салоп – верхняя женская одежда в виде широкой длинной накидки с прорезями для рук или с небольшими рукавами. Мода на них пришла в 1800-е. В салопах ходили дворянки и купчихи.  однако уже в 1830-х этот вид одежды вышел из моды в дворянской среде.  Слово «салопница» стало со временем нарицательным. Так презрительно называли женщин-попрошаек и просто вульгарных мещанок. Среди купчих мода на салопы держалась долго. В пьесе А. Н. Островского «Свои люди – сочтемся» вульгарная сваха Устинья Наумовна хочет получить за свои услуги получить 2000 рублей и соболиный салоп.

Другая востребованная тёплая женская одежда – бурнус. Изначально бурнусом назывался шерстяной арабский плащ белого цвета. В Европе бурнус стал модным предметом гардероба в середине 19 века. Пульхерия Андреевна в комедии Островского «Старый друг лучше новых двух» говорит: «Ведь уж все нынче носят бурнусы, уже все; кто же нынче не носит бурнусов?» В бурнус одета Наташа из «Униженных и оскорбленных», его носит Соня Мармеладова и ее девятилетняя сестра. Однако он заметно изменился. Бурнус времён Достоевского был значительно короче арабского прародителя, и у него могли быть рукава и ватный утеплитель. Как концу 19 века бурнус выходит из моды, но портнихи, шившие женскую теплую одежду, еще долгое время назывались «бурнусницами».

Конечно, нельзя забывать и о шубах. Шубы допертровской России обычно были покрыты тканью и, по сути, тоже напоминали крытые тулупы, только из более дорогих материалов. Боярские шубы часто имели длинные неудобные рукава. Позже шубы стали делать привычным нам мехом наружу и с более практичными рукавами. Но в 18 веке значительная часть дорогих  шуб всё-таки оставалась покрыта парчой, шёлком, штофом, более бюджетные варианты – сукном. В 19 веке шубы стали делать более приталенными. Носили  их и женщины, и мужчины.

Мех был показателем социального статуса. Поговорка гласила: «попу – куницу, дьякону – лисицу, пономарю-горюну – серого зайку, а просвирне-хлопуше – заячьи уши». Самым дорогим считался соболь, затем куница, бобер, лисица, из самого доступного – заяц, белка, овчина.

Также некоторые меха условно делились на мужские и женские/унисекс. Чисто мужским мехом считался медвежий. В начале 18 века появилась модная новинка – калан. Активный промысел калана начался после второй экспедиции  Беринга, в 1740-х годах. Со временем добыча росла. Хорошим результатом экспедиции середины столетия считались три сотни добытых каланов; к 1760–1765 годам результативность увеличилась в 10 раз, а к 1770-м годам – более чем в 15 раз. Однако большая часть добытого долгое время шла на экспорт. Русские состоятельные щёголи полюбили мех калана к концу 18 века. Он стал всё чаще фигурировать в описях имущества, где его именовали камчатским бобром. Больше всего ценились шкуры черные или с равномерной сединой, затем черно-бурые, темно-коричневые и коричневые с сединой и, наконец, коричневые и красноватые. Также мужским мехом считалась росомаха.

В допетровские времена женскую одежду состоятельных женщин часто отделывали мехом бобра. При этом украшали мехом иногда не только зимнюю, но и летнюю одежду. В 18 веке состоятельные аристократки предпочитали соболь. При этом на ценность меха влияло и то, откуда его взяли, поэтому это тоже подробно фиксировалось: мех хребтовый (спинки), пупчатый/черевчатый (с живота), лбы, хосты и т. д.

Соболь и некоторые другие меха ценились так высоко, что даже обрезки и меховая «рухлядь» подробно фиксировались в описях и завещаниях.  «Два лоскута собольи. Обрезки собольи, которые были в платке для пересушки сшиты, да мелкие обрезки в углу. Два хвоста да восемь лоскутиков собольих» обнаружили в кладовой сестры Петра I царевны Натальи Алексеевны (1716). «Три соболя, да в мешочке три ж соболя, да лоскутье соболье ж» нашли  среди имущества первой супруги Петра I иноки Елены – Евдокии Лопухиной (1731). Соболиные «пятьдесят девять хвостов, пола соболья, четыре с половиной [собольих] огонька» и «тридцать девять хвостов собольих и один лоскуток», а также «в мешочке лоскутики собольи и самые мелкие» были даны в приданое Екатерине Нарышкиной (в замужестве Разумовской). Много мехов упомянуто в описи имущества, которое хранились в московском доме сибирского губернатора князя М. П. Гагарина (1721): 417 собольих хвостов (по 15 рублей за сто штук), а кроме них: барс (оцененный при описи его имущества в 3 рубля), росомаха (1 рубль), 3 песца белых (по 3 рубля каждый), 7 бобров (из них 5 штук по 10 рублей, один по 1 рублю и еще один – по 2 рубля), 3 бобра, подбитые красным сукном (по 5 рублей), 3 меха лисьих (по 5 рублей), 2 меха лисиц чернобурых (по 1 рублю) и еще их же на 20 рублей. Здесь же хранились шкуры лисицы, разобранные на отдельные части: 220 лапок (по 2 рубля за сто штук), 16 хребтов (10 рублей), 100 хвостов (20 алтын), 30 пар «душек» (4,5 рубля), 30 пар «чемров» (3 рубля), связка лбов (16 алтын 4 деньги). Общая стоимость составила более 160 рублей – мало для столь крупного казнокрада, но он в Москве бывал редко и хранил свои богатства в других местах.

Большой ценностью считался мех горностая: «в мешочке маленьком хвостиков горностайных семьдесят один» хранились царевной Натальей Алексеевной. Начиная с коронации Екатерины I (1724) горностай получил особый статус. Мантии из горностая были в Европе символом королевской власти. Коронационная мантия Екатерины I была сделана из золотого штофа на белых горностаях, и расшита гербовыми орлами и коронами.  Более доступным и популярным был мех лисы. Носили дворяне и демократичные шубы из белок. В доме сановника Михаила Головкина хранилась шуба на беличьем (бельем) меху, покрытая гризетом (ткань типа парчи, но более дешёвая), опушенная горностаем (1742). Покрытую парчой шубу из белки с соболиной опушкой хранил в своем московском доме Сергей Долгоруков (1730).

Мех долгое время был одним из основных экспортных товаров. Есть мнение, что и освоение Сибири тесно связано с добычей шкур. В Российской империи мех везли из Тобольской, Томской, Иркутской, Енисейской губерний, Якутской и Забайкальской областей, Туруханского края и Приморской части Восточной Сибири, а также Пермской губернии и так называемой «подстоличной Сибири» – Архангельской, Олонецкой и Вологодской губерний.

В статистических отчетах по промыслу и торговле русской пушниной ежегодно фигурировали более двух десятков наименований: несколько сортов лисицы – красная («огневка»), черно-серая или бурая чепрачная («крестовка»), черная и чернобурая, бурая, седая (чернобурая с большим количеством седых волос), сиводушчатая (буровато-желтая с темным подшерстком, серовато-желтым огузком и синевато-темным брюхом), горностай, белый и голубой песец, выдра речная и морская (калан), черный, бурый и белый медведь, пыжик (олень), волк, белый и темный хорь, барсук, куница, колонок и норка, рысь, сибирский (амурский) тигр и леопард, дикая кошка, заяц русак и заяц беляк, белка и, конечно же, соболь. Главными точками по продаже сырой пушнины были Якутская, Ирбитская, Обдорская ярмарки, свою нишу занимали небольшие Анадырская, Чукотская и Анюйская. Обработанные меха и готовые изделия продавались крупными партиями на знаменитой Нижегородской ярмарке, где они входили в тройку основных товаров. Не менее 90% товара Нижегородской ярмарки имело отечественное происхождение. Проданные партии товара развозились по всей стране, включая склады и магазины Москвы и Петербурга, а часть шла за границу. При этом со временем спрос на меха только рос, а добыча постепенно снижалась. Количество животных в природе заметно сократилось, но уже к 20 веку появилось довольно много звероферм.

*****************

Часть материала взята тут:

Д. Ляпин, Б. Шапиро "Россия в шубе. Русский мех. История, национальная идентичность и статус"

Ю. Федосюк "Что непонятно у классиков или Энциклопедия русского быьа 19 века"

Н. В. Гоголь "Шинель"

А. С. Пушкин "Капитанская дочка"

У меня уже был подробный пост о дореволюционной парфюмерии и косметике, но речь шла в первую очередь об известных производителях. Сегодня речь более подробно пойдет о том, как менялась мода на запахи духов, а также немного о том, как было организовано производство.

Благовония и ароматические вещества люди использовали не одно тысячелетие, но мы в такие дебри забираться не будем. По самой распространенной версии первый парфюм, отдалённо напоминающий современный, где душистые компоненты были наложены на спиртовую основу, появились в 1370 году. Их окрестили духами венгерской королевы. По одной версии это был эликсир, разработанный для королевы, которая была весьма почтенного возраста. С его помощью она смогла вернуть себе свежий вид и даже в 70 лет выйти замуж за польского короля. По другой версии венгерская королева просто подарила эти духи французскому королю, и тому они очень понравились. Надо заметить, что до 18 века духи пахли в первую очередь специями и пряностями, а не цветами. Частыми компонентами были мускат, ваниль, корица, гвоздика, апельсин.

В первой половине 18 века эта тенденция сохранялась, только к популярным запахам прибавился еще и недавно выведенный бергамот. Также люди пользовались туалетными уксусами. Уксусы с различными примесями широко применялись в медицине и в качестве уходовой косметики. Запах у многих медицинских жидкостей был резким, но были и туалетные уксусы, которые использовались для протирания кожи, и их аромат делали приятным. Самый известный уксус того времени – уксус четырех  воров. Согласно легенде, в 1720 году в Марселе разразилась ужасная эпидемия чумы, но четыре мародера преспокойно орудовали в опустевшем городе, так и не заразившись. Преступников поймали, но отпустили после того, как они рассказали тайный рецепт защитного средства. Некоторые источники называли другие даты и города, и рецепты этого снадобья тоже варьируются, но туда традиционно входили лаванда, шалфей, розмарин, чеснок, мята. В 18 веке это средство активно продавали и в России, но в 19 веке о нем стали забывать. Некоторые знатные дамы 18 века носили с собой уксусницы, в которых хранились губки, пропитанные «бодрящим» уксусом. Его давали понюхать, если дама падала в обморок. А падали впечатлительные и сентиментальные дамы периодически.

Во второй половине 18 века во Франции стали производить все больше цветочных ароматов. Есть версия, что закрепила эту моду королева Мария-Антуанетта, которая очень любила цветы. Особенно ей нравилось сочетание роз и полевых цветов. Но и пряные запахи тоже оставались популярны.  Революция во Франции на производстве парфюмерии ощутимо не сказалась. Если при Марие-Антуанетте душились «Королевским папоротником», то позже появились и революционные названия. Выпустили даже духи «Гильотина». Изменилось только то, что со временем духи стали дешеветь, и позволить себе их могли не только аристократы, но и просто буржуа.

Во второй половине 18 века популярным стал одеколон – дословно «кёльнская вода». Первый одеколон создал в 1709 году в Кёльне выходец из Флоренции Иоганн Мария Фарина. В композицию входили цитросовые, бергамот, кедр, различные травы. В 1756 – 1763 годах в Европе разразилась Семилетняя война. Когда французские солдаты хозяйничали в Кёльне и грабили магазины, они оценили по достоинству и одеколон.

Духи в 18 – первой половине 19 века в России были либо привозными, либо делались из импортных компонентов. Часто духи готовили аптекари. Крупных производств тогда ещё не было. Парфюмерию иногда продавали в магазинах кожгалантереи. Перчатки и средства, перебивающие запах кожи, традиционно были сопутствующими товарами. Парфюм продавался нередко в розлив, и покупатели сами переливали пахучие жидкости в свои красивые флаконы.

Подробных описаний тех ароматов не сохранилось. Публицист М. И. Пыляев упоминает: «Косметики и духи вошли в употребление у нас только в конце прошедшего столетия; с этого времени наши придворные дамы, кроме гулявной воды (розовой) да зорной и мятной настойки (холодец), других духов не знали. Первыми явились в моду при Екатерине II “Амбровые яблоки”, род саше; последние считались предохранительным средством от чумы и других эпидемических болезней. Вместе с ними стали получать из-за границы кармскую мелисную воду, затем лоделаван (лавендная настойка). Общеупотребительный теперь одеколон появился после похода наших войск в Францию; последний очень любил Наполеон I и мыл им плечи и голову».

Известный русский парфюмер Константин Веригин, работавший во Франции с 1920-х годов, в своей книге «Благоуханость» кратко описал изменение европейской моды на ароматы с 18 века, так: «Духи этой эпохи почти всегда афродизиачны; их формулы нам хорошо известны — они в избытке содержат мускус, амбру и цибет. Остальные ароматы лишь скромно их дополняют. А вместе с тем уже многие другие благоуханности были тогда хорошо известны, просто они не соответствовали требованиям эпохи. Ужасы революции, кровопролитные наполеоновские войны, приход к власти буржуазии — и вкус на духи изменился. Буржуазный класс не знал ни темперамента, ни размаха аристократии; страсти были чужды ему, и в духах он искал лишь натуральности и доброкачественности. И только что созданные одеколоны, и новые духи несли свежесть, несложность, душистость цветочных масел. Но простота натурализма быстро приелась, и с 60-х годов прошлого столетия ее сменила романтическая школа, завоевав вкус широкой публики. Все способствовало этой победе: музыка, литература, искусство. Снова аромат духов стал полон силы и крепости, но в него вошла небывалая фантазия, чему способствовали достижения химии в области ароматов. От натуралистической школы романтизм сохранил большой процент цветочных эссенций, от реалистической — прибавил животные ароматы, не превышая известной "приличности"».

Духами пользовались многие литературные герои, но почти нигде не упоминается, какими именно. Евгений Онегин имел «духи в гранёном хрустале». В романе «Война и мир» духами пользуется Элен Курагина. «Она была, как и всегда на вечерах, в весьма открытом по тогдашней моде спереди и сзади платье. Ее бюст, казавшийся всегда мраморным Пьеру, находился в таком близком расстоянии от его глаз, что он своими близорукими глазами невольно различал живую прелесть её плеч и шеи, и так близко от его губ, что ему стоило немного нагнуться, чтобы прикоснуться до неё. Он слышал тепло её тела, запах духов и слышал скрип её корсета при дыхании». Авторы не уточняли, чем именно пахли герои, так что можно только гадать, ориентируясь на моду. В первой половине это были либо цветочные моноароматы, либо комбинации из нескольких компонентов. Роза, жасмин, фиалки, лаванда, резеда. В «Мёртвых душах» есть эпизод встречи просто приятной дамы с дамой приятной во всех отношениях. «Приезд гостьи разбудил собачонок, спавших на солнце: мохнатую Адель, беспрестанно путавшуюся в собственной шерсти, и кобелька Попури на тоненьких ножках. Тот и другая с лаем понесли кольцами хвосты свои в переднюю, где гостья освобождалась от своего клока и очутилась в платье модного узора и цвета и в длинных хвостах на шее; жасмины понеслись по всей комнате». Как видим, гостья предпочитала жасмин – весьма популярный выбор для дамы по меркам 1842 года. Женщины первой половины 19 века наносили духи не только на кожу, но и на одежду, в том числе шали, сумочки и платочки.

В первой половине 19 века были популярны духи с ароматом пачули. Написание этого слова могло быть разным. Из письма А. И. Герцена (1839): «…модные духи называются рассiouli и пахнут алоем». К концу 19 века этот аромат вышел из моды и стал восприниматься как нечто архаичное. В книге «Москва и москвичи». В. А. Гиляровский описывает бал, который привередливая публика сочла неудачным:

— Что ж это за страшная барыня такая?

— Она очень добрая женщина, но так раздушена этим гнусным пачули, что от неё пахнет за версту аптекой!.. И как могла быть мода на эти отвратительные духи?… Какой-то запах камфоры, проникнутый мускусом… Фуй, мерзость какая!

Я засмеялся.

— Вам смешно, — продолжал камергер, — что я говорю с таким жаром о каких-нибудь духах. Да у меня личная к ним ненависть; я не могу хладнокровно говорить об этой заразе — да, заразе! Человек, раздушенный этой гадостью, походит на чуму; он заражает все своим прикосновением; ему стоит только пожать вашу руку, и вы на целый день получите запах египетской мумии.

Флера романтики у этого аромата уже не было еще и потому, что листья пачули стали использовать как средство против моли. Не удивительно, что у модной публики пожилая барыня, надушенная пачули, вызывала такие ассоциации.

В «Вишнёвом саде» тоже упоминается аромат пачули. Когда главная героиня приезжает в имение, то встречает брата Гаева и богача Лопахина:
Гаев: Режу в угол! Когда-то мы с тобой, сестра, спали вот в этой самой комнате, а теперь мне уже пятьдесят один год, как это ни странно...

Лопахин: Да, время идёт.

Гаев: Кого?

Лопахин: Время, говорю, идёт.

Гаев: А здесь пачулями пахнет.

При этом разные авторы теперь интерпретируют эту фразу по-разному. Для одних – намёк на старые добрые времена. Для других – намёк на то, что все это устарело. Попадалась мне даже странная версия о том, что Гаев таким образом выражает «фи» Лопахину, так как тот был человеком из народа, а среди небогатой публики, не следившей за модой, этот аромат ещё был в ходу. Интерес к этому компоненту вернулся в 1930-х.

В Россию парфюмерию традиционно везли из Франции, реже Англии. Товары из Англии стоили дорого, поэтому купить их могли немногие. В книге Николая Лесков «Островитяне» (1866) есть характерный эпизод:

«Понюхай-ка, — сказал, завидя меня и поднимая муфту, Фридрих Фридрихович. —Чем, сударь, это пахнет?

Не понимая, в чем дело, я поднёс муфту к лицу. Она пахла теми тонкими английскими духами, которые, по словам одной моей знакомой дамы, сообщают всему запах счастья.

Счастьем пахнет, — отвечал я, кладя на стол муфту.

Да-с, вот какие у Роман Прокофьича бывают гости. От них счастьем пахнет».

Во второй половине 19 века появились и известные отечественные бренды - Ралле, Брокар, товарищество Остроумова, Сиу и не только. Продукция во многом соответствовала европейской моде, к тому же и сырье нередко было импортным.

На моду влияли и технические достижения. В лабораториях стали применять новые аппараты. Автоматическая сушилка Альфонса Оноре Пиве, запатентованная в 1864 году, позволила сушить парфюмированное мыло не месяц, а всего несколько дней. После этого резко выросло производство этого товара. В 1868 году британский химик-органик Уильям Перкин, работавший над созданием искусственных красителей, из битума (каменноугольной смолы) синтезировал кумарин — искусственный ароматизатор, который пах свежескошенным сеном. Кумарин помог заменить более дорогие бобы тонка. В концентрированном виде кумарин по запаху напоминает ваниль. Новые технологии помогли делать более сложные композиции, в том числе с использованием искусственных компонентов. Известными синтетическими ароматами стали Fougère Royale от Houbigant (1882) и Jicky от Guerlain (1889).

В стихотворении поэта Серебряного века Алексея Лозины-Лозинского упоминаются духи Le Trèfle Incarnat («пунцовый клевер»):

…Что все ее горе от скуки,
Что просто она холодна,
Но любят ее, ее руки
Духи ее Trèfle Incarnat

Это широко известные духи на искусственной основе. Стоили они недорого, поэтому стали хитом продаж и в итоге получили неоднозначную репутацию. Их полюбили девушки сомнительного поведения и просто небогатые горожанки, поэтому богатые и солидные дамы к ним относились часто с подозрением.

Романтичные духи с цветочными ароматами еще долго не сдавали позиций. В мемуарах В. И. Пынзина и Д. А Засосова «Из жизни Петербурга 1890-1910-х годов» о парфюмерии сказано так: «Духи модны были французские, особенно фирмы Коти. В конце описываемого периода вошли в моду эссенции, и тоже французские, например ландышевая: маленький пузырёчек заключён в деревянный футлярчик. К притертой пробке прикреплён стеклянный пестик, с которого капали одну-две капли на волосы или платье. Аромат сохранялся долго, была полная иллюзия натурального ландыша. Стоили они дорого — 10 рублей за флакончик». Рабочий в столице в то время получал около 20 рублей в месяц. В Британии консервативные цветочные ароматы были в моде даже в 1930-е, когда во Франции победила синтетика и сложные композиции.

В 1910-х во Франции появилась мода на Восток, а вместе с ней и мода на духи в восточном стиле. Этому способствовали в том числе знаменитые Дягилевские сезоны. Постановки, которые показали французам русские артисты были в том числе на тему Востока. Через некоторое время эта мода пришла и в Россию. Позже интерес к Востоку вообще и Египту в частности усилился открытием гробницы Тутанхамона в 1922 году. Египетская тема нередко встречалась в оформлении флаконов.

В 19 – начале 20 века  в ходу были и другие запахи - например, запах мыла. Мыльное и парфюмерное производство в то время было взаимосвязаны. Более того, многие бренды начинали именно с мыла, в том числе французский Герлен и отечественный Брокар. Ароматизированное мыло было очень востребованным продуктом в том числе и потому, что ассоциировалось с чистотой, опрятностью и аккуратностью. Из популярных отдушек - грецкий / персидский сандал (который мог быть и другого происхождения, чаще всего из Италии), розовое масло. Очень популярным стало земляничное мыло. Особенно любили «мыльные» ароматы небогатые горожане. В России мыло долгое время мыло считалось дорогим продуктом, который был по карману далеко не всем, но во второй половине 19 века оно заметно подешевело. Брокар и вовсе сколотил первоначальный капитал, наладив производство именно дешевого мыла, и уже после этого перешел к духам. Любовь к ароматному мылу, лосьонам и всему, что ассоциировалось с чистотой, была характерна и для других стран.

К сожалению, трудно найти подробные воспоминания о работе отечественных дореволюционных фабрик. Парфюмер Константин Веригин  в книге «Благоуханость» рассказал о том, как делали парфюмерию и косметику во Франции в 1920-30-е годы. Он сотрудничал с легендарным Эрнестом Бо, создавшим «Сhanel №5». Под руководством Бо он работал на бренды Сhanel и Bourjois. В книге он не указывает название описанной фабрики, но, судя по всему, речь о Bourjois.

«В те годы, несмотря на то, что фабрика, в которой я работал, была уже известна всему миру, она занимала лишь большую квартиру в четырнадцать комнат на четвёртом этаже барского дома, четыре из которых были отведены под производство и хранение душистостей… На полках лаборатории, снизу доверху, стояли большие бутыли, маленькие пузырьки и металлические коробки с химическими душистыми солями; тут же в фаянсовых банках хранились различные маслоподобные благовония. В соседнем помещении стояли большие металлические чаны со спиртовыми красками; кроме них, стояли также духи, лосьоны, одеколоны, туалетная вода. Пахло от всего сильно, но при нормальном состоянии здоровья особого утомления эти запахи не вызывали. Конечно, с некоторыми из них, особенно с крепкими душистостями, необходимо было обращаться с особой осторожностью…

Производство духов осуществлялось в два приема. Первая часть приготовления так называемой отдушки происходила в лаборатории. Из несгораемого шкафа доставались расчеты с нужной формулой, и по ней делались вычисления для производства указанного количества духов. Затем на большом столе, на котором находились точные весы, приготовлялись все необходимые душистости, входящие в данную формулу. Вслед за этим начиналось постепенное их взвешивание с проверкой каждого вещества обонянием. По окончании общий вес смеси также проверялся; после чего на паровой бане производилось растворение душистых солей и смол. На этом заканчивалась первая половина работы. Вторая заключалась в размешивании отдушки с соответствующим количеством спирта. Полученную жидкость оставляли для отстоя, после чего охлаждали до 4–5 градусов в специальных холодильниках и немедленно фильтровали. Замораживание делалось для того, чтобы духи никогда не мутнели под влиянием изменения температуры и оставались всегда светлыми и прозрачными. С этого момента духи считались готовыми для разлития по бутылям и для продажи…

Отдел концентрированных душистостей, в котором мы работали, был очень важен и ответственен. В нем изготавливались отдушки для всех изделий фабрики: духов, лосьонов, туалетных вод, одеколонов, бриллиантинов, кремов, белил, губных помад, пудр, тальков, мыла. Помещались мы в первом этаже дома в длиннейшей лаборатории: 22 метра длины на 4 метра ширины; в конце ее находилась небольшая комната с паровой ванной для растворения душистостей. При входе справа во всю длину помещения шли полки. На верхних стояли бутыли от половины до двух с половиной килограммов весом, на нижних — бутыли от пяти до двадцати килограммов. Было их около семисот, общим весом от девятисот до тысячи килограммов. Атмосфера этого помещения была максимально насыщена ароматами. Однако даже подобная концентрация не могла нейтрализовать некоторые индивидуальные запахи. Иногда вдруг новая душистость начинала выявляться и затем полностью доминировала в атмосфере всего помещения. Происходило это обычно тогда, когда кто-нибудь приступал к взвешиванию чрезвычайно интенсивных веществ. В помещении имелось немало синтетических душистостей, сила аромата которых была такова, что несколькими каплями можно было отдушить целый литр спирта; тут же ее лили десятками, а то и сотнями граммов! В одном грамме содержится от 40 до 50 капель. Для того чтобы дышалось легче, работали мы почти всегда с открытыми настежь окнами. Благодаря этому особого утомления к концу дня мы не испытывали, и даже насморк, несмотря на вечные сквозняки, бывал у нас редко…

На фабрике числилось около восьмисот человек, и везде кипела работа. В полуподвальном этаже помещались отлично оборудованные мастерские. Недалеко от них находился отдел стекла, в котором также работало множество народа. Недорогие флаконы в огромном количестве доставлялись на завод уже готовыми к употреблению, тогда как все наиболее ценные доставлялись незаконченными и доделывались на месте. Их обтесывали, полировали до блеска, и затем каждая стеклянная пробка пригонялась к своему флакону. Было очень интересно наблюдать, с какой легкостью и быстротой опытные рабочие производили эту работу.

В бельэтаже находились дирекция, бухгалтерия, отдел статистики, касса и т. д. Там же помещался и склад готовой продукции для отсылки ее во все концы мира. Этажом выше располагались мы и отдел по производству пудры. В этом помещении воздух был пропитал тончайшей пылью. Рядом с ним находился склад, где в огромных деревянных ящиках хранились различные виды пудры. Было странно видеть ее в россыпи, иметь возможность погружать в нее руки или совок и любоваться переливами нежных красок. К складу примыкало помещение с машинами для быстрого заполнения пудрениц через круглое отверстие в донышке, которое немедленно после заполнения заклеивалось ручным способом. Затем пудреницы передавались в отдел расфасовки, где на них наклеивались этикетки и их упаковывали в большие коробки.

Второй этаж был отведен для косметики. В нем находилось два отдела по производству и общий отдел расфасовки. В части, отведенной для производства жиросодержащих продуктов, царили блеск и чистота. Многочисленные машины производили различные операции и в огромной степени облегчали работу: увеличивая эффективность производства, они нуждались в сравнительно небольшом количестве работников. Наиболее зрелищным для непосвященных было производство кремов, особенно в его последней стадии, когда вся движущаяся в котле машины масса начинала приобретать гладкую блестящую поверхность и выглядеть на редкость аппетитно.

Помимо разнообразных кремов, здесь же вырабатывались бриллиантины, жидкие и твердые, косметическое молочко, губная помада, жирные румяна, карандаши для бровей и ресниц, маскара (средство для наложения теней), жидкие пудры, средства для очистки кожи от грима т. д. На этом же этаже находился отдел по производству сухого грима. В первой комнате отдела необходимые составные части грима смешивались в больших чанах с помощью машин. Затем влажную массу вводили в специальную машину, которая выдавливала ее в виде маленьких круглых комочков. Вслед за этим каждый комочек приклеивали к тонкой таблетке и переносили в соседнее помещение, где происходила их автоматическая медленная сушка. Заканчивалась работа легким обтесыванием каждой таблетки, наполненной гримом.

Остальная часть второго этажа была занята отделами по расфасовке всех вышеназванных продуктов, а также различных мыл…

На третьем этаже помещался цех парфюмерных жидкостей и их расфасовки. В обширном помещении, залитом воздухом и светом, находились многочисленные баки для смешивания и хранения жидкостей. Сюда из отдела концентраций доставлялись необходимые отдушки, и здесь происходило их смешивание с чистым 96-градусным спиртом для духов и со спиртом и водой для одеколонов, лосьонов и туалетных вод. После чего душистым жидкостям давали отстояться, а затем их замораживали и фильтровали. С этого момента они были готовы для расфасовки. Первым ее процессом являлась разливка. Помещение для разливки парфюмерных жидкостей находилось рядом. Из него на специальных подносах духи передавались в отдел окончательной расфасовки. Расфасовка люксовых флаконов с притертыми пробками производилась особенно тщательно, самыми опытными работницами, исключительно ручным способом и под строжайшим контролем, благодаря чему результат всегда был безукоризненным… Расфасовка менее дорогих жидкостей происходила на конвейере. Подобная работа в огромной степени увеличивает норму производства, но мне кажется, что она не только утомляет, но и сильно отупляет работниц.

Весь самый верхний этаж фабрики был отведен для производства картонных изделий и различных аксессуаров парфюмерии. Множество работниц обслуживали его; некоторые были весьма искусны в отделке шелковых люксовых коробок, вернее, ларцов для одного флакона духов с различными парфюмерными дополнениями, например пудрой, мылом и флаконом лосьона или одеколона».

Конечно, почти все духи того времени сняты с производства, но некоторые всё-таки дошли до наших дней, например, Lanvin «Arpege», Guerlain «Shalimar», из отечественного – «Красная Москва».

Далее фотографии с фабрики Брокара и из Грасса

Товарищество Брокара:

***************

Французский город Грасс долгое время был центром кожевенного производства, а парфюмерия традиционно была сопутствующим товаром. Климат в регионе оказался идеальным для выращивания многих цветов и ароматных трав. В результате с 18 века Грасс стал одним из центров парфюмерной промышленности. Здесь работали и полноценные парфюмерные фабрики, и предприятия, занимавшиеся заготовкой отдельных компонентов, которые закупали парфюмеры именитых брендов.

Фабрика парфюмерной компании «Рур Бертран» в Грассе: