Запись прервал хрип: *«Ложь! Она сумасшедшая!»* — голос участкового. Свет медальона погас. Из тьмы выплыли двое «музейщиков». Их костюмы висели лохмотьями, обнажая кожу, под которой пульсировали синие провода.

— *«Плёнка будет уничтожена»*, — булькнул один, сжимая дымящуюся катушку.

Я бросился к аппарату — на бобине остался последний фрагмент. Петрович швырнул банку с капустой. Рассол брызнул на провода...

Всё остановилось.

- Зеркальники окаменели в неестественных позах.

- На стене проступила карта с кровавой меткой: *«ШАХТА «АНГАРА-М». АРХАНГЕЛЬСК. КОД: 12-04-86»*.

- Из наушников выполз шепот Марьи: *«Ищите детей Володи. В их крови — ключ к Исходному коду»*.

На ступенях музея нас ждала тётя Галя с фонарём:

— *Ну, оператор? Теперь понимаешь, почему Володя боится зеркал? Его дети — живые ключи системы. И «Хранители» охотятся за ними...*

Теперь мы:

🚂 В поезде на Архангельск (билеты — «подарок» Петровичевых «связей»).

🔒 Плёнка — зашита в подкладку, но по ночам шепчет цифры *12-04-86*.

💔 Правда о Володе: им управляли через детей.

Вопрос аудитории:

Как найти детей?

🔸 Взломать архив ЗАГСа — искать всех с фамилией Володи.

🔸 Заманить «зеркальников» — пусть приведут к детям сами.

🔸 Спросить «колодец» (да, мы везем его воду в бутылке — она светится в такт шипению плёнки).

P.S. Если в Части 7 я заговорю стихами — вините плёнку. Или Архангельск...

P.P.S. Страшнее всего не чужие миры, а правда о своей семье. Вы согласны?

- Канал 86: Активен.

- Связь: Установлена.

- Статус наблюдателей: В сети.

«Это не колодец, — пробормотал я. — Это… портал? Антенна?». Петрович молча указал на стену, где ржавая табличка гласила: «Узел связи Л-7. 1982–1986. Для доступа требуется ключ-носитель». В тот же миг медальон на моей шее, тот самый с серпом и черепом, зажёгся, проецируя луч света на колодец. Металл застонал, и из глубины поднялся голос — не механический, а человеческий, но будто составленный из тысячи шёпотов:

«Идентификация подтверждена. Добро пожаловать, оператор Марья. Последнее подключение: 12 апреля 1986 года. Загрузить отчёт?».

Мы замерли. Петрович первый нарушил тишину: «Бабка-то твоя… она тут главной была!». Голос повторил вопрос, а на стене вспыхнули строки текста:

Отчёт №86-К:

«12.04.1986. Катастрофа на ЧАЭС — результат несанкционированного подключения к Зеркалу. Попытка связаться с альтернативной веткой привела к перегрузке…»

Дальше текст обрывался, но медальон жгло всё сильнее. «Задай вопрос, — толкнул меня Петрович. — Спроси, как закрыть это Зеркало!».

«Как… остановить Протокол?» — выдавил я. Колодец завибрировал, и голос ответил:

«Требуется деактивация ключа-носителя. Предупреждение: это приведёт к стиранию данных оператора Марья и всех связанных».

Петрович выругался. «Они ж тебя в расход пустят! — зашипел он. — Это ж вся память о бабке!».

Тут сверху донёсся скрежет — кто-то двигал мебель над нашими головами. «Они здесь, — прошептал я. — Зеркальники».

Мы бросились обратно, но лестница изменилась — теперь она вела не вверх, а в лабиринт коридоров, которых раньше не было. Стены мигали, как экраны старых компьютеров, показывая обрывки:

- Байкальский берег, где солдаты закапывали цилиндры с голубой жидкостью.

- Тётю Галю в молодости, подписывающую документы с грифом «Совершенно секретно».

- Участкового… того же, что сейчас, но в форме 80-х.

«Это не коридоры, — закричал Петрович, спотыкаясь. — Это ж их память! Лаборатории!».

Мы выбежали в комнату с зеркалом — тем самым, что видели раньше. В нём отражался я, но не сегодняшний, а лет на десять старше, в лабораторном халате. «Ты стал частью системы, — сказал двойник. — Зеркало нельзя остановить. Оно вечно».

Сверху грохнуло, и в проёме появились «зеркальники». Их глаза светились синим, а голоса звучали как голос из колодца: «Оператор Марья. Вы нарушили протокол».

«Что выбираешь? — дёрнул меня за рукав Петрович. — Уничтожить всё или бежать?».

Вопрос аудитории:

🔸 Разбить медальон — остановить Зеркало, но стереть память о бабке.

🔸 Шагнуть в зеркало — стать частью системы, чтобы найти правду.

🔸 Обмануть «зеркальников» — сказать, что сдаёмся, и найти другой путь.

P.S. Если в следующем посте я начну говорить на языке символов — знайте: Зеркало победило.

P.P.S. Серьёзно, как вы думаете — может, все мы лишь чьи-то записанные воспоминаяния?

Петрович замер. «Видишь провода? — прошипел он, указывая на шею одного из «гостей». Там, под воротником, блестела стальная полоска, вживлённая в кожу. — Это ж «зеркальники». Их в лаборатории №7 делали — наполовину люди, наполовину… не знаю. Антенны ходячие».

Мы следили, как они обошли дом, направляя прибор на стены, словно искали скрытые метки. «Глаза-то у них, — прошептал я. — Как у кукол». Зрачки «музейщиков» сужались и расширялись не в такт свету, а их пальцы двигались с механической точностью, когда они сняли замок с чемодана. Внутри лежали стеклянные цилиндры с голубой жидкостью и плёнки, помеченные «Экспонат 86-К».

Тётя Галя появилась внезапно, будто вырастала из земли. В руках — тарелка с огурцами. «Угощайтесь, гости дорогие, — сказала она, и её голос звенел, как натянутая струна. — Свои, деревенские». Один из «зеркальников» взял огурец, поднёс к глазам, и вдруг плод лопнул, выпустив струйку той же голубой жидкости, что была в цилиндрах. «Контаминация, — пробормотал он. — Объект требует очистки».

Той же ночью, когда «гости» уехали, мы прокрались к дому участкового. Петрович, вопреки ожиданиям, двигался бесшумно, как кот. «Смотри, — указал он на почтовый ящик. Внутри лежал конверт с печатью «Л-7». Письмо было пустым, но когда я поднёс его к луне, на бумаге проступили строки: «Протокол нарушен. Ликвидировать свидетелей до активации Зеркала».

«Нам крышка, — прохрипел Петрович. — Они ж не шутят». Но вместо страха я почувствовал азарт. Мы вернулись в погреб, где керогаз, давно нерабочий, вдруг зашипел. Из его трубы повалил дым, складывающийся в цифры: *56.8359, 35.8575*. «Широта нашей деревни, — прошептал я. — Это координаты… или приглашение?»

Утром тётя Галя принесла банку «компота». На дне, под слоем ягод, лежал ключ — старый, медный, с гравировкой в виде черепа. «Для погреба, — сказала она. — Там ещё много интересного».

Что дальше?
🔸 Использовать ключ — что скрыто в глубине погреба?
🔸 Подбросить письмо участковому — пусть знает, что его раскрыли.
🔸 Сжечь всё — пока «зеркальники» не нашли нас.

P.S. Если в следующем посте я начну говорить стихами — вините тётю Галю. Или компот.

P.P.S. Серьёзно, вы верите в то, что сосед может быть киборгом? Или это я уже схожу с ума?

Я попытался перевести дух, но воздух в комнате стал густым, как сироп, а запах гниющих ягод смешался с чем-то химическим, от чего першило в горле. «А Проект «Зеркало»? — выдавил я, чувствуя, как пот стекает по спине. — Что это?» Тётя Галя усмехнулась, обнажив жёлтые зубы, и вдруг резко встала, подошла к шкафу, выдвинула ящик, заваленный ржавыми гвоздями и свёртками в промасленной бумаге, и достала оттуда банку компота с плавающими в нём вишнями, которые, как мне показалось, шевелились. «Возьми, — протянула она, — для сил. Ты ж слабак, сдулся от городской жизни. Только не пей сразу — реакция будет».

Я взял банку, почувствовав, как холодное стекло прилипает к ладони, и побрел домой, не замечая, как тень от старого дуба у дороги удлинилась неестественно, будто тянулась за мной. Петрович, мой единственный союзник в этой безумной игре, уже ждал на крыльце, развалившись на ступеньках с фляжкой портвейна. Увидев банку, он выругался так громко, что с ближайшей берёзы слетели вороны. «Ты совсем рехнулся?! — заорал он, выбивая банку из моих рук. — Это ж «Образец 86-К»! Им в 80-е мозги промывали, чтобы секреты не сливали!» Банка упала на землю, но не разбилась — будто капсула из неё выкатилась сама, голубая жидкость внутри пульсировала, словто живая.

Не слушая Петровича, я схватил капсулу и сунул её в топку керогаза, который стоял в углу кухни, ржавый и забытый. Петрович пытался остановить меня, но было поздно — как только голубое вещество коснулось раскалённого металла, комната наполнилась гулом, похожим на рёв реактивного двигателя, а из трубы повалил дым цвета старой крови. Воздух заполнил запах чеснока и горелой пластмассы, я закашлялся, упал на колени, а перед глазами поплыли пятна. Последнее, что я услышал перед тем, как потерять сознание, был голос Петровича: «Ну ты и лох, москвич…»

Очнулся я на полу, в луже липкого пота, с головой, раскалывающейся на части. Керогаз лежал оплавленной грудой, но на столе, которого раньше не было, лежала записка, написанная неровным почерком: «Прекрати. Это не твоя война».

За окном уже стемнело, а из сарая тёти Гали доносилось тревожное гоготание — её гуси, огромные, с глазами, светящимися в темноте, сломали забор и окружили мой дом, выстроившись в полукруг, как будто готовясь к атаке. Барбос, мой пёс, забился под кровать, скуля, а я, дрожащими руками, схватил топор, который валялся у двери, и приготовился к худшему.

Но гуси не напали. Вместо этого они замерли, уставившись на меня, а самый крупный, с перьями цвета ржавчины, медленно подошёл к крыльцу и бросил к моим ногам кусок ткани — обрывок военной формы с нашивкой «Л-7». В этот момент за спиной раздался скрип тормозов, и я обернулся, увидев, как к дому подъезжает участковый на старенькой «Волге». Он вышел, поправив ремень с пистолетом, и, улыбаясь слишком широко, произнёс: «Слышал, ты тут историю копаешь. Не хочешь чаю попить? У меня сахар есть… и вопросы».

Я отказался, сославшись на мигрень, но когда он уехал, обнаружил на пороге ещё одну записку, нацарапанную на обрывке газеты: «Они уже здесь». А ночью колодец, который до этого молчал, завыл с новой силой — в его звуке я различил слова: «Вернись… заверши…»

Вопрос аудитории:

Что делать, если за мной следят, гуси передают послания, а колодец требует вернуться?

🔸 Пробиться в бункер в лесу — найти ответы в «Зоне 86-К».

🔸 Устроить засаду на участкового — выяснить, кто его курирует.

🔸 Сжечь дом и бежать — пока не стало слишком поздно.

P.S. Если в следующем посте я начну писать на старославянском — знайте: это не я. Это «Образец 86-К» работает.

P.P.S. Серьёзно, как вы думаете — тётя Галя пытается помочь или заманивает в ловушку?