«Хроники Бабкиного Погреба. Часть 2: Тётя Галя, огурцы-шпионы и подозрительный компот»
Пикабушники, вы решили, что мне нужно копать в сторону тёти Гали, и я, как послушный подопытный кролик этого безумного эксперимента, отправился к ней, даже не подозревая, что эта встреча перевернёт всё с ног на голову. Тётя Галя, бабка под восемьдесят, живущая на краю деревни в покосившемся доме с огородом, где растут огурцы, больше похожие на мутантов из лаборатории безумного учёного, встретила меня на пороге с лицом, выражавшим смесь подозрения и едва скрываемого интереса. Её глаза, острые как лезвие, будто просвечивали меня насквозь, а руки, испачканные землёй, сжимали лопату так крепко, словно это было оружие. Я протянул ей пирог, купленный в местном магазине — сладкий, липкий, с вишнёвой начинкой, который должен был стать моим пропуском в её доверие, но она лишь фыркнула, отодвинула угощение в сторону и жестом пригласила войти, бросив через плечо: «Пироги тут не помогут, сынок. Говори, чего копошишься в Марьиных костях?»
Комната была заставлена банками с компотами и вареньями, но не обычными — каждая ёмкость казалась артефактом из другого времени: огурцы плавали в мутной жидкости с фиолетовым отливом, ягоды светились тусклым синим светом, а на полке в углу стояла стеклянная колба с чем-то, напоминающим спутанные провода и битое стекло. Тётя Галя уселась в кресло, обтянутое выцветшей тканью с советскими звездами, и, не сводя с меня глаз, начала рассказ, прерываясь на тяжёлые вздохи и паузы, будто каждое слово давалось ей с трудом. «Дружила твоя Марья с Лабораторией №7, — прошипела она, — но не как соседка с соседкой, а как крыса с подопытным. В 86-м они тут всю деревню на уши поставили… Взрыв был, тихий, без огня, но после него небо три дня зелёным светилось, а колодец завыл, как раненый зверь. А потом пришли… — она замолчала, будто вспомнив что-то страшное, — …люди в сером. Не местные. Не наши. Ходили по домам, спрашивали про «зеркала» да «поля».
Я попытался перевести дух, но воздух в комнате стал густым, как сироп, а запах гниющих ягод смешался с чем-то химическим, от чего першило в горле. «А Проект «Зеркало»? — выдавил я, чувствуя, как пот стекает по спине. — Что это?» Тётя Галя усмехнулась, обнажив жёлтые зубы, и вдруг резко встала, подошла к шкафу, выдвинула ящик, заваленный ржавыми гвоздями и свёртками в промасленной бумаге, и достала оттуда банку компота с плавающими в нём вишнями, которые, как мне показалось, шевелились. «Возьми, — протянула она, — для сил. Ты ж слабак, сдулся от городской жизни. Только не пей сразу — реакция будет».
Я взял банку, почувствовав, как холодное стекло прилипает к ладони, и побрел домой, не замечая, как тень от старого дуба у дороги удлинилась неестественно, будто тянулась за мной. Петрович, мой единственный союзник в этой безумной игре, уже ждал на крыльце, развалившись на ступеньках с фляжкой портвейна. Увидев банку, он выругался так громко, что с ближайшей берёзы слетели вороны. «Ты совсем рехнулся?! — заорал он, выбивая банку из моих рук. — Это ж «Образец 86-К»! Им в 80-е мозги промывали, чтобы секреты не сливали!» Банка упала на землю, но не разбилась — будто капсула из неё выкатилась сама, голубая жидкость внутри пульсировала, словто живая.
Не слушая Петровича, я схватил капсулу и сунул её в топку керогаза, который стоял в углу кухни, ржавый и забытый. Петрович пытался остановить меня, но было поздно — как только голубое вещество коснулось раскалённого металла, комната наполнилась гулом, похожим на рёв реактивного двигателя, а из трубы повалил дым цвета старой крови. Воздух заполнил запах чеснока и горелой пластмассы, я закашлялся, упал на колени, а перед глазами поплыли пятна. Последнее, что я услышал перед тем, как потерять сознание, был голос Петровича: «Ну ты и лох, москвич…»
Очнулся я на полу, в луже липкого пота, с головой, раскалывающейся на части. Керогаз лежал оплавленной грудой, но на столе, которого раньше не было, лежала записка, написанная неровным почерком: «Прекрати. Это не твоя война».
За окном уже стемнело, а из сарая тёти Гали доносилось тревожное гоготание — её гуси, огромные, с глазами, светящимися в темноте, сломали забор и окружили мой дом, выстроившись в полукруг, как будто готовясь к атаке. Барбос, мой пёс, забился под кровать, скуля, а я, дрожащими руками, схватил топор, который валялся у двери, и приготовился к худшему.
Но гуси не напали. Вместо этого они замерли, уставившись на меня, а самый крупный, с перьями цвета ржавчины, медленно подошёл к крыльцу и бросил к моим ногам кусок ткани — обрывок военной формы с нашивкой «Л-7». В этот момент за спиной раздался скрип тормозов, и я обернулся, увидев, как к дому подъезжает участковый на старенькой «Волге». Он вышел, поправив ремень с пистолетом, и, улыбаясь слишком широко, произнёс: «Слышал, ты тут историю копаешь. Не хочешь чаю попить? У меня сахар есть… и вопросы».
Я отказался, сославшись на мигрень, но когда он уехал, обнаружил на пороге ещё одну записку, нацарапанную на обрывке газеты: «Они уже здесь». А ночью колодец, который до этого молчал, завыл с новой силой — в его звуке я различил слова: «Вернись… заверши…»
Вопрос аудитории:
Что делать, если за мной следят, гуси передают послания, а колодец требует вернуться?
🔸 Пробиться в бункер в лесу — найти ответы в «Зоне 86-К».
🔸 Устроить засаду на участкового — выяснить, кто его курирует.
🔸 Сжечь дом и бежать — пока не стало слишком поздно.
P.S. Если в следующем посте я начну писать на старославянском — знайте: это не я. Это «Образец 86-К» работает.
P.P.S. Серьёзно, как вы думаете — тётя Галя пытается помочь или заманивает в ловушку?