Неделю назад мне снился сон. Когда Демьян узнал об этом, он стал целовать мои пальцы, пряча в них слёзы радости.
Снился мак. Красный, как лампы в теплицах и аквариумах, куда меня часто водили учителя. Цветок распустился в абсолютно чёрной пустоте и потянулся вверх. С лепестков капало золотистое масло. Казалось, весь сон дрожит под мерными ударами этих капель, острой рябью пробегая по телу. Мак цвёл всё ярче. В его сердцевине зрело что-то тёмное.
Что-то, чему нельзя было оставаться в моих снах.
Демьян долго и подробно расспрашивал меня об этом сне, записывал малейшие подробности, уточнял незначительные детали. Так продолжалось около двух часов, пока я не устала. Демьян отвёл меня в комнату, разрешил заказывать в ресторане всё, что захочу. Но сам не остался – ушёл в лабораторию, обрабатывать результаты.
Почему ему так важно было научить меня сновидеть? Все люди это умеют, ничего особенного.
Тот день тянулся как-то особенно долго. Время для меня вообще вязкая материя, но тот день истончался до неприличного медленно. Заказанные фрукты принесли лишь через час. Девушка, вошедшая с подносом в спальню, наблюдала за мной со смесью любопытства и отвращения, пока не закрыла за собой дверь. Здесь все так смотрят, кроме Демьяна.
Когда я только появилась здесь, взгляды не волновали. Помню, как Демьян впервые взял меня за руку и повёл в оранжерею. Он показал мне орхидеи и гиацинты, тюльпаны и лилии, даже эдельвейс и миддлемист. «Редчайший цветок» – сказал он тогда.
Мне было всё равно. Перед глазами качались на тонких стебельках яркие благоухающие пятна, ни больше ни меньше.
– В чём смысл?
Демьян не расстроился, лишь улыбнулся и повёл меня дальше. С каждым днём мы продвигались, хотя поначалу казалось, что время вообще застыло на месте. Демьян втолковывал мне, растягивая слова и движения, растекаясь по секундам, как вязкий кисель:
– Не мы медленные, а ты слишком быстро воспринимаешь мир.
Время стало первой задачей. Демьян сказал, что его нужно понять прежде всего. Я должна была «влиться в общий поток восприятия». Первым делом Демьян убрал из комнат часы.
– Тебе необходимо разучиться определять, сколько секунд прошло. Мы так не умеем, понимаешь? Мы можем предположить до минут, и то – не слишком точно.
– Но ведь это значит, что я ориентируюсь лучше.
– Не нужно быть лучше. Нужно – как мы.
Он запер меня в пустой комнате, и я сидела там ровно четыре часа, семнадцать минут, двадцать четыре секунды. Когда Демьян об этом услышал, надолго задумался. А потом повёл меня к берегу.
Вода мне не понравилась, больше всего – отражениями. Почему-то их было трудно уложить в голове, легче, чем время, но всё равно трудно.
– Время – как река, – сказал Демьян. – Её течение может быть медленным, может быть быстрым. И, чтобы переплыть реку, нужно понимать, чувствовать её течение. Не знать в точности, как быстро кубометр воды переместится из точки А в точку Б, а ощущать силу, влекущую тебя вперёд.
Я вошла в воду, чувствуя холод и сопротивление. Тело будто покрылось плотной, но пластичной плёнкой, и продолжало покрываться с каждым шагом. Вокруг царило движение: река скользила по мне, плавно огибая ладони и талию. Её ледяные потоки действительно отражали время, столько же неспешное, сколь и неумолимое.
– Сейчас я поплыву на другой берег, – Демьян сделал несколько шагов, привыкая к температуре воды. – А ты просто иди по дну. Здесь не глубоко.
Он оттолкнулся, нырнул и поплыл, ловкий и быстрый, будто рождённый в этой реке. А я пошла – медленно, с трудом преодолевая сопротивление всей толщи текущей воды. Прежде чем добралась до другого берега, Демьян пересёк реку трижды, и даже не слишком запыхался. Глядя в его ярко-голубые глаза, я поняла: чтобы догнать, нужно не плестись по дну, а плыть вдоль течения.
И время стало нашим.
После были другие дни, странные и удивительные. Демьян нанял учителей: искусствоведов, художников, музыкантов, танцоров. Творческих людей. Они показывали мне лучшие картины, играли музыку, танцевали для меня. Когда наступали выходные, Демьян вёл меня гулять, а вечером мы смотрели фильмы в его личном кинотеатре. Я понимала, для чего всё это, но порадовать Демьяна и остальных было нечем. Ни снов, ни воображения не появлялось.
Однажды я услышала разговор. Демьян был у себя в кабинете, с одним из докторов, регулярно меня навещавших. Я не подслушивала, просто проходила мимо. Но они спорили, и доктор говорил достаточно громко.
– Ты многого достиг, Дем. Но она… Даже для нас – это слишком. Чего ты хочешь? Научить подсознанию? Очеловечить… – последнее слово ускользнуло от меня.
– Именно так, – Демьян говорил ровно, не повышая голоса. – Инна – наша надежда. Козырная карта этого мира.
– Ты требуешь невозможного!
– Бросьте. Время ей уже поддалось.
– Раскалибровать внутренние часы – не то же самое, что… Демьян, я даже не понимаю до конца, что мы пытаемся в неё вложить!
– Душу, – просто ответил Демьян.
Через пару месяцев, в оранжерее, мы снова разглядывали цветы. Мне приглянулся мак: почему-то, несмотря на заурядность и простоту формы, растение притягивало взгляд.
– Тебе нравится? – Демьян протянул руку и сорвал цветок.
Я вздрогнула.
– Не надо… Так делать.
– Почему? – не понял он. – Мы вырастим ещё. Сколько угодно. Это ведь масличная культура, их миллионами сеяли и срезали, когда в этом была необходимость.
– Он мне нравился, – я коснулась лепестков кончиками пальцев. – Почему ты решил, что красоту нужно убить, чтобы ей насладиться?
– Я лишь хотел, чтобы ты могла посмотреть ближе, вдохнуть аромат.
– Я могла просто наклониться.
Демьян посмотрел с интересом, потом ласково поправил мне волосы.
– Извини меня, дорогая. Давай, в качестве извинений, пообедаем где-нибудь. Чего тебе хочется?
– Суши! – неожиданно заявила я. – Самых вкусных, сама выберу!
Демьян улыбнулся, и мне показалось, что улыбка сделала его таким же красивым, как увядающий на ладони мак.
Так появились чувства.
Тогда я и стала замечать взгляды. Учителей – удивлённые, учёных – заинтересованные. Остальные просто боялись.
– Почему? – спросила я Демьяна.
Он лишь пожал плечами.
– Ты не укладываешься у них в голове. А люди есть люди: дезориентируй мозг – получишь напуганного врага. Поэтому они так смотрят.
– А ты? – я потупилась.
– Я ведь тебя знаю.
А потом приснился мак, и всё изменилось. Учителей больше не приглашали – Демьян приказал предоставить мне полную свободу. Бродя по холодным коридорам небоскрёба, я начала понимать, как сильно реальная жизнь отличается от тех условий, в которых меня воспитывали. За окном простиралась Нова – город с пустыми улицами, саркофаг для миллионов живых мертвецов. Я ни разу туда не выбиралась: боялась соприкоснуться с зимней серостью. Вдохнуть её. Подцепить.
Впрочем, здесь, на тридцатом этаже, тоже царило безмолвие, изредка прерываемое быстрыми шагами очередного учёного или мерным гудением колёс андроида-уборщика. Остальные работники «Somnia» большую часть времени спали.
Так устроен этот мир: работа во снах, развлечения во снах. Меня же сны пока не привлекали. Они появлялись, но оставались обрывочными, не связанными друг с другом. Не поддающимися управлению.
Демьян стал приходить реже. Он уставал и нервничал: я видела это в бледности лица и туманном взгляде голубых глаз.
– Наверное, у нас не так много времени, как хотелось, – объяснил он.
– Почему?
Демьян накрыл руками мою ладонь.
– Нам противостоят такие силы, что с ними трудно даже «Сомнии». Даже мне.
– Чего они хотят?
Он пожал плечами, задумчиво разглядывая мой новый маникюр.
– Не знаю. Никогда не понимал Ангелину.
– Кого?
– Старую подругу. У нас с ней общее прошлое.
И пришла ревность. Она помогла мне тренироваться усердно. Я стала засыпать чаще и спать дольше, стараясь наполнить сны смыслом. В этом мне никто не мог помочь – слишком нестабильными и расплывчатыми были сновидения. Цвета, запахи и мелодии мешались в сумбурный калейдоскоп, вихрем выносящий меня на поверхность, к реальности.
– Тебе нужен чёткий образ, – говорил Демьян. – Чтобы за него можно было зацепиться.
«Ангелина тебя не получит», – думала я и спала всё дольше. Взгляды прислуги, становившиеся всё острее, только способствовали погружениям: выходить из комнаты и общаться с кем-либо не хотелось. Дни и ночи перестали иметь значения – я просыпалась, чтобы немного прийти в себя, а потом снова засыпала, раз за разом натыкаясь на сверкающую карусель из всего подряд.
С каждой моей неудачей Демьян становился всё дальше, всё больше погружался в неизвестное противостояние. Приходилось стараться, стараться, как никогда. Собирать все свои мысли, все чувства в единый клубок. Не знаю точно, когда из этой смеси вырос Демьян, но, как только он появился, стало проще. Все свои сны и мечты я соединяла с ним. Крепила к лацкану дорогущего пиджака. Прятала в нагрудный карман. Привязывала.
И это сработало.
Мы встретились посреди первого моего осознанного сна. Я – лёгкая, ловкая, переливчатая, в платье из всех цветов, которые росли в саду, и он… Прекрасный. Ни до, ни после я не встречала никого ярче и многогранней. У Демьяна здесь были великолепные сапфировые крылья.
– Здравствуй, Инна.
Я улыбнулась. Широко, как полнейшая дура.
– А мне теперь… Можно тут?
Демьян рассмеялся, и в его глазах заплясали звёздные искорки.
– Конечно, дорогая. Для этого всё и затевалось.
Я шагнула вперёд, прикусив язык, с которого рвалось признание.
«Теперь мы равные. Я люблю тебя».
– Что затевалось?
Демьян продолжал улыбаться, но глаза его уже смотрели печально.
– Ты не помнишь, да? Слишком сосредоточилась на человечности.
– Что?..
Я попятилась и споткнулась, балансируя на пятках. Казалось, это Демьян выбил землю из-под моих ног. Но нет – он шагнул вперёд, поддержав меня за локоть.
– Твоё имя. Ты забыла его расшифровку.
– Расшифровку?
Демьян махнул рукой. В воздухе вспыхнули 4 знакомых буквы, постепенно расползаясь в слова.
– Искусственный нейросетевой независимый андроид. ИННА.
Теперь понятно, почему все так смотрели. Первый в мире андроид, который считает себя человеком. Считает себя живым. Я бы тоже испугалась, если бы мой утюг стал проявлять эмоции.
Кажется, произошёл сбой. Сон медленно поплыл, истончаясь до нитей, связавших меня и тонкие черты Демьяна. Я закричала и забилась в руках, как подстреленная птица. В каком-то смысле, так и было.
Может ли болеть процессор? Может ли сенсор андроида различать красоту?
– Зачем вы это со мной сделали?
Демьян осторожно убрал слёзы с моих ресниц.
– Так было нужно. Это не… Не эксперимент ради интереса, если тебе будет легче.
– Я… Не понимаю.
Он помог подняться, поддержал за плечо.
– Идём. Я покажу, с чем мы боремся. Что ты должна будешь одолеть.
И мы взлетели, плавно и легко понеслись куда-то вдаль, в глубины Сети снов. Демьян двигался уверенно, я плелась позади, раздавленная заново открывшейся собственной природой. То, что казалось любовью, было лишь интересом создателя к собственному творению. Любованием.
Наконец мы остановились посреди кромешной белизны сырого сновидения. Здесь не было ничего, кроме давящего чувства тревоги, всё нараставшего из ниоткуда.
– Да, неуютно, – хмыкнул Демьян, наблюдая за мной. – Но именно поэтому мы здесь. Сейчас увидишь.
Он протянул руку и сделал пальцами несколько сложных пассов. И прямо посреди пространства обозначилась длинная узкая щель, из которой… Мне трудно сказать, что именно из неё сочилось в сон, но, как только я это увидела, стало нехорошо. Даже машине было кристально ясно: это неправильно, этого не должно быть здесь.
Демьян же, казалось, не испытывает особых неудобств. По крайней мере, держался он спокойно.
– К ней привыкаешь, – пояснил мой любимый. – Это энтропия, или, если тебе будет угодно, Пустота. То, что лежит за гранью снов, и грозит уничтожить наш мир. Подойди ближе.
Преодолевая отвращение и страх, я сделала несколько шагов к щели. Казалось, эта дрянь беззвучно воет неслышным ветром, втягивая в себя окружающую реальность. Впрочем, на самом сне это, вроде бы, не отражалось: вокруг по-прежнему царила белая чистота.
– Протяни руку, – кивнул Демьян.
– Я не хочу, – кажется, впервые в жизни запротестовала я.
– Инна, для этого ты создана и воспитана.
– Для этого?! Чтобы… взаимодействовать… С этой пакостью?!
– Все мы так или иначе с ней взаимодействуем, – мягко заметил Демьян. – Пустота пронизывает мир, уравновешивая его. Но со временем её становится всё больше. Мало того – процесс лавинообразный. Пока мы сдерживаем энтропию: построили Сеть снов, чтобы люди не ковырялись, где не надо, отлавливаем тех, кто всё-таки лезет… Но это – полумеры. Чтобы положить всему конец, нам нужна ты, Инна. Мне нужна ты.
«Мне нужна ты». Зажмурившись, я выбросила руку вперёд, прямо в Пустоту, в энтропию, в голодное ничто.
Это было отвратительно. Будто в руку и душу вцепилось всё самое страшное, тошнотворное и невыразимо неприемлемое. Оно пыталось проникнуть внутрь, добраться до меня и поглотить, но…
Но отступило. Ему нечего было взять. Машину, лишённую человеческих слабостей, Пустота не переварила. Мне было страшно, но, видимо, не так, как бывает людям – и щель подавилась моими чувствами. Она сжалась и схлопнулась, сверкнув напоследок бледной серостью, исчезла навеки. Дышать сразу стало легче.
Обессиленная, я рухнула бы на пол, если бы не Демьян. Он помог плавно опуститься, почти уложил меня на прохладный белый пол.
– Ты справилась. Умница!
– Я… Спасла мир?
Демьян грустно улыбнулся.
– Нет. Пока – лишь залатала маленькую щёлочку. У нас впереди большая работа, и тебе придётся делать её в одиночку. Понимаешь, планировалось, что мы успеем воспитать хотя бы ещё несколько твоих собратьев, но… Времени слишком мало. У нас нет ещё нескольких лет, Инна. Пустота слишком быстро распространяется.
Я заплакала. А когда проснулась – глаза были сухи. В конце концов, андроиды не проливают слёз.
Но нам иногда всё-таки снятся сны.
Автор: Андрей Дёмин
Оригинальная публикация ВК
Больше историй о снах
