@DoktorLobanov пошёл мне навстречу и позволил разбавить вашу ленту его очень интересным рассказом на медицинскую тему с грузинским оттенком.
Машина катит по самому краю пропасти и временами мне кажется, что наш водитель Шота, как в компьютерной игре, сохранился где-то перед началом квеста и поэтому ничего не боится. Впрочем доктор Вахтанг спокоен, как удавы, которые не водятся в Грузии. Он даже дремлет, покачиваясь в такт движениям автомобиля.
У меня дремать не получается. На длиннющем серпантине меня уже раза три укачало, скромный завтрак (сулугуни с окаменевшим за ночь шоти и две чашки кофе) настойчиво просится наружу. Молиться надоело. Я уже бесконечное число раз проклял своё любопытство, потащившее меня в эту экспедицию. Но дороги назад нет. Пешком я отсюда точно не выберусь, и отбеленные ветром кости белорусского туриста растащат орлы. Или суслики, я точно не знаю, кто у них тут отвечает за растаскивание костей.
Начиналось всё прекрасно. Я согласовывал в клинике Вахтанга очередную партию интраокулярных линз, дул третью чашку кофе и планировал в субботу прогуляться в парке Ваке. Там рядом на улице Чавчавадзе симпатичная кофейня. Думал: возьму стаканчик американо, какой-нибудь бублик. Буду бродить среди платанов и любоваться весной.
Вахтанг шуршал листком прайса, подчеркивал нужные диоптрии шариковой ручкой с эмблемой глазных капель. Конкуренты подарили.
Для тех, кто далёк от офтальмологии, поясню, что ИОЛ – это линзы, которые хирург ставит вместо хрусталика в глаз пациента. Это единственный метод лечения такого неприятного заболевания, как катаракта. С возрастом катаракта так или иначе проявляет себя почти у каждого. Хрусталик мутнеет. Ходить в тумане последние лет двадцать жизни – то ещё удовольствие. Поэтому пациенту проводят довольно банальную, рутинную операцию. Удаляют природный помутневший хрусталик и устанавливают искусственный. Пациент снова видит, как в молодости. В Грузии, с их долгожительством и процентом пожилого населения, эта процедура вообще на конвейер поставлена. Тут хорошие ИОЛ – не только комфорт жизни, но и предмет некого понта, как золотые зубы.
А я как раз работаю в организации, которая именно эти ИОЛ в страну привозит.
Так вот, Вахтанг шуршал, я пил кофе и мечтал о платанах, и тут в кабинет доктора зашла медсестра.
- Вахтанг, машину на завтра подготовили, в какое время точно выезжаем?
- А вот от него зависит, - доктор кивнул на меня. – Если линзы вечером привезёт, то в шесть утра и выедем.
- Куда? – встрепенулся я.
- В Сванети, - ответил Вахтанг. – У нас передвижная операционная есть. Деревенские старики до столицы добраться не могут. Тяжело им и дорого. Вот мы и решили, если пациент не идет к доктору, то доктор пойдёт к пациенту. Оборудовали фургон, поставили портативное оборудование. Как раз завтра едем.
И тут какой-то местный шайтан дернул меня за рукав.
- А можно с вами?
Вахтанг посмотрел на меня с некоторым удивлением.
- Зачем тебе?
- Я в Сванети сам не доеду. Мне тоже далеко и дорого. А посмотреть очень хочется. Наслышан о местных красотах.
- Это высоко в горах. И ехать долго. И дорога не очень, - попытался воззвать к моему здравому смыслу врач.
- Это же замечательно, - в лучших традициях собственной оторвы-дочери сказал я. – Я за любой кипиш, только бы не голодовка.
- Ну смотри, - покачал головой Вахтанг. – Ты сам виноват.
Тогда я посмеялся. Мол, я опытный путешественник, мне ничего не страшно.
Очевидно в эту минуту покровительница Сакартвело, святая Нино Завулоновна пожала плечами и ушла заниматься своими делами. Мол, пусть сам разбирается, раз он такой сулели* (груз.) глупый)
Шел третий час дороги. Уши закладывало, завтрак просился наружу, пролетающие горные орлы заглядывали в окна нашего автомобиля и крутили перьями у виска. Фургон-операционная тащился сзади, его водитель сохранился там же, где и Шота. Виды открывались потрясающие. Раннее весеннее солнце ещё не растопило снега на вершинах Кавказа, они острыми белоснежными иглами вонзались в прозрачное голубое небо. Серый, белый и голубой. Мир, состоящий из трёх цветов. Было бы прекрасно, если бы не подташнивало.
Ехали мы бесконечно долго. Линзы я привез накануне вечером, поэтому стартовали даже раньше намеченного срока. В пять тридцать уже катили под углом вверх. Раннее утро в горах, это отдельный вид прекрасного. Я не лирический автор, оставлю описания природы последователям Толстого. Хотите увидеть все своими глазами – добро пожаловать в окрестности поселка Чвибиани. Или фильм «Мимино» пересмотрите. Я знаю, что снимали в Тушети, но надеюсь сваны мой рассказ не прочитают и не обидятся. Примерно к полудню впереди замаячили сложенные из серых камней стены домов, и мы выкатили на центральную площадь крошечной горной деревушки.
Нас ждали. У стен домов на принесённых табуретках, скамейках сидели пациенты. Старушки в неизменных черных платках, седобородые аксакалы с такими же неизменными тростями. Трости в основном были самодельные, некоторые сделаны с таким мастерством, что им позавидовал бы даже Гендальф.
Медсестра выскочила из фургона, как чертик из табакерки и пока мы с Вахтангом приходили в себя после дороги, умывались и обедали, выстроила пациентов в стройную очередь, по списку. За месяц до нашего визита в эту деревню пробился диагност с оборудованием, провел медосмотр населения и наметил Вахтангу фронт работы. Теперь главное не ошибиться с пациентами. А это не так просто, как кажется. В этом посёлке половина жителей с одинаковыми фамилиями. Трех старушек зовут Нино, а двух стариков Георгий. Оба Георгия ещё и с одинаковыми фамилиями, и две Нины тоже.
Как говорит моя коллега Тинатин: «Ваймэ!!!»
Разобрались. Медсестра – наше спасение. Вахтанг «коренной тбилисец», то есть после университета остался жить и работать в столице. Он разговаривает с пациентами и иногда «зависает». Местные как ввернут что-то на сванском диалекте, так имертинец Вахтанг только за голову хватается. Медсестра из Местии, ей тут все понятно.
Вахтанг переоделся в бежевый комбинезон, спрятал бороду под маской, волосы под беретом, лихо заломленном на правый глаз. Сразу стал строгим и собранным. Я стою в сторонке, чтоб ему не мешать.
- Георгий В.....
В дверь операционной, низко склоняясь к земле, входит первый пациент.
- Гамарджоба, батоно.
Медсестра шустро обрабатывает его, помогает затянуть обувь в бахилы, устраивает старика на операционном кресле. Меня пробирает дрожь, сейчас Вахтанг полезет своими железками в чужой глаз, поэтому у меня начинают чесаться собственные органы зрения. Пациент спокоен. Он столько лет прожил на этом свете, что его уже ничем не удивить. Он, наверное, ещё Вахтанга Горгасали помнит. В крайнем случае, его сына Дачи Уджармели.
- Начнем.
Вахтанг склоняется над пациентом, делает первый разрез. У меня внутри ёкает. За годы кабинетной работы отвык от операций, от травм, вообще от практической медицины отвык. Бумажки, печати, договора, клавиши компьютера. Пациенты в виде длинных столбцов цифр. Патологии, зашифрованные в 1С.
Вахтанг действует, как робот. Вводит в разрез иглу, щедро поливает поле операции вискоэластиком, дробит помутневший хрусталик, разворачивает линзу. Всё это в живом человеческом глазу. И пациент напряженно сопит, вздрагивает. Но руки хирурга не дрожат. Для него это рутинный, обычный процесс. Даже в полевых условиях.
- Следующий.
Старик поднимается с кушетки, ловит врача за руку, целует тыльную сторону ладони. Это тоже местная особенность. К этому я тоже потихоньку привыкаю.
- Диди мадлоба, батоно. Диди мадлоба* (груз. большое спасибо).
Медсестра отводит пациента в сторону, устраивает его на неудобном стуле, который кто-то из местных принёс с собой.
- Следующий, - повторяет Вахтанг уже немного раздраженным голосом.
Его можно понять. Нам ещё полдня тянуться обратно по горному серпантину. А завтра у него приём в клинике.
На третьей операции выхожу на улицу. Пациенты на секунду поднимают головы, смотрят на меня. Понимают, что я не хирург и тут же теряют ко мне интерес. Они сидят точно так же, как наши старички у двери кабинета врача в минской поликлинике. Обсуждают последние новости, немного спорят, хвастаются. Только вокруг не стены учреждения здравоохранения, а блеск ледников и серые скалы.
Я делаю полдесятка шагов вдоль низенького, сложенного из плоских камней забора и только потом понимаю, что забыл снять бахилы. Комкаю кусочки невесомого пластика, сую их в карман. Надо потом не забыть выбросить, а то уже все карманы этими бахилами забиты. В 2020-м во время пандемии я точно так же прессовал в карманах одноразовые маски.
Иду дальше. Над забором вдруг поднимается огромная медвежья голова. Я останавливаюсь в нерешительности, на всякий случай проверяю пути к отступлению. Голова зевает, демонстрируя мне полноценный набор великолепных клыков. Охранник дома, без видимых усилий перемахивает забор, подходит ко мне. Замираю, как испуганный заяц. Алабай шумно обнюхивает меня. Если бы собаки умели морщиться, он бы, наверное, поморщился. От меня пахнет смесью бензина, дезинфицирующих средств и лекарств. Пес решает, что за мной нужно приглядывать и, бурча животом, устраивается рядом.
- Ты думаешь, я хочу овцу в кармане унести? – спрашиваю я.
Пес ворчит что-то в ответ.
- У меня места в кармане нет, - утверждаю я. – У меня там бахилы.
Алабай опускает голову к земле. То ли он не слишком мне верит, то ли не понимает русский язык.
Я делаю шаг. Пес встает, снова подходит, снова обнюхивает. Смотрит на меня с подозрением. Я решаю, что торчать здесь до вечера глупо, а пес, вроде бы домашний, сразу не сожрет. Иду дальше.
Хозяин неспешно трусит за мной, контролируя поведение неизвестно откуда взявшегося чужака. От его ленивого, но пристального взгляда мне сначала было неуютно. Я помню, как два месяца назад вот такой же зверь, смесь пса и медведя, пробегая мимо моего автомобиля в Гардабани чуть не откусил капканом пасти боковое зеркало. То ли пошутил, то ли я проехал слишком близко к охраняемой отаре.
Но местный сторож не проявляет никакой враждебности и я слегка успокаиваюсь.
Шагов через двадцать узкая улочка заканчивается и передо мной открывается такой вид, от которого я тут же забываю все свои проблемы. В акварельно голубое небо упираются заснеженные вершины. Снова доминируют всего три цвета. Голубой, серый и белый. И от этого природного минимализма захватывает дух.
Я стою, забывая дышать от восторга. Пес, совсем уже доверившись мне, разваливается у ног, кладет тяжелую челюсть на носок моего ботинка. От блеска ледников слезятся глаза.
- Павел, вы где?
Это медсестра. Видимо Вахтанг закончил операции и её послали меня искать.
Я оборачиваюсь, виновато развожу руками.
- Да вот, любуюсь. Горы.
- Горы? – медсестра с равнодушием истинной сванки пожимает плечами. Мол, что с вас, равнинных взять.
Мой спутник с ворчанием поднимается, идет знакомиться с новой гостьей. Медсестра, не дрогнув треплет его за ухо и эта смесь шерсти и мускулов довольно ворчит.
- Пойдем скорее. Нам надо до темноты к нормальной дороге спуститься, а в соседнем селе ещё три пациента ждут.
Я с сожалением возвращаюсь к машинам. Водители курят, что-то обсуждая и постукивая носками ботинок по колёсам. Вахтанг дремлет на заднем сиденье. Только что он вернул зрение полудесятку пациентов. Я осторожно, стараясь его не потревожить, устраиваюсь рядом.
Алабай приходит убедиться, что мы уезжаем и не увозим в багажнике овцу. Подозрительно обнюхивает оба автомобиля, пристально смотрит мне в глаза. Из-за забора выскакивает крошечная девчушка. Лет пять, чумазое личико, черные кудри в разлет. Подбегает к монстру, вцепляется обеими руками ему в шерсть, забирается на загривок.
- Н-но! Н-но, тскени* (груз.) лошадка)!
И пугавшее меня страшилище покорно трусит с мелкой наездницей на спине.
Рассказ из сборника "Восемь миллиграмм препарата" Автор Павел Гушинец - он же DoktorLobanov.
Изначально был опубликован здесь.
