Работая корреспондентом, потом обозревателем, потом начальником отдела культуры "Газеты.ру" я проводил в последний путь немало актеров, но почему-то похороны Вячеслава Тихонова запомнил особенно четко.

Обычно пишут: «Москва прощается с…» Неправильно пишут. Тогда, в 2009 году, совершенно точно, с актером Вячеславом Тихоновым прощалась вся страна.

По дороге в Дом кино, где состоится панихида, останавливаюсь на «Белорусской» — купить цветы. Продавец-азербайджанец, протягивая розы, неожиданно говорит с сильным акцентом: «Земля ему пухом». На мой недоуменный взгляд поясняет: «Тихонову. Какой артист был, э-э-э!» 

Замолкает, машет рукой.

По Второй Брестской потоком идут люди с цветами. Движение перекрыто. Очередь на прощание поворачивает за угол на Васильевскую и теряется где-то вдали. В фойе – фотография Вячеслава Васильевича в обрамлении телеграмм с соболезнованиями. Медведев, Путин, Лукашенко, Тимошенко, Ющенко, их коллеги из Казахстана, Татарстана, главы творческих объединений, члены правительств.

Президенты, главы государств – а когда-то мальчишки и девчонки, бегавшие в кино на «ЧП», «Войну и мир», «Белого Бима», «Они сражались за Родину» и припадавшие к телевизорам, когда шли «Семнадцать мгновений весны» или «ТАСС уполномочен заявить».

Церемония прощания еще не началась, но у гроба на сцене в Большом зале Дома кино уже гора из цветов.

Проститься подходят режиссеры Николай Губенко, Сергей Соловьев, актриса Римма Маркова, телеведущий Владимир Молчанов… Вспоминаю, что именно его отец написал великолепную песню про журавля в «Доживем до понедельника». Господи, сколько же в моей жизни было Тихонова…

Началось прощание, люди идут бесконечной цепью – старики, мальчишки, мужчины, женщины в дорогих шубах и послуживших куртках на синтепоне. Кто-то несет охапку бордовых роз, кто-то – две белых гвоздички. Из колонок музыка Таривердиева – а что еще может звучать в этот день? «Я прошу, хоть ненадолго, грусть моя, ты покинь меня…» На большой фотографии – Вячеслав Васильевич во времена своего расцвета, где-то из конца семидесятых. Строгий костюм, едва угадывающая улыбка и глаза невозможной глубины. Наверное, никто в нашем кино не мог так смотреть.

Просто молчать и смотреть - говоря глазами.

Просят всех рассаживаться, пора начинать панихиду. Большой зал Дома кино – битком, люди стоят в проходах. Первым говорит министр культуры Александр Авдеев – все правильно говорит, видно, что не по должности, а по душе. И про «выдающегося русского актера», и «олицетворение эпохи нашей жизни», « своим талантом задевавшего каждого из нас». «Это был светлый человек, и у нас он ассоциируется с лучшими качествами, которые свойственны национальному характеру, от нас ушел один из последних рыцарей советского кино. Подобных ему по мастерству, по душевной чистоте не будет».

Вообще, все говорят очень к месту. Практически нет дежурных слов, казенных речей, даже Жириновский неожиданно тих и непафосен. Да и, честно говоря, напыщенные славословия смотрелись бы страшным диссонансом настроению зала.

Со сцены говорят о сыне механика с ткацкой фабрики и детсадовской воспитательницы, ставшем любимцем сотен миллионов людей.

О том, что путь его к славе, в отличие от сокурсников, вместе с ним дебютировавших в «Молодой гвардии», был непрост и долог. Многие из них после фильма проснулись звездами, а ему пришлось доказывать свой талант и глубину почти десять лет. Эльдар Рязанов, учившийся на параллельном курсе, вспоминает, что Тихонов «был самым красивым на курсе и невольно вызывал подозрение: не за красоту ли его взяли. У него было позднее актерское развитие. Но постепенно он набирал силу, и дальше посыпалась россыпь прекрасных ролей». А мне вспоминается его Николай Стрельцов из «Они сражались за Родину» — очень некрасивый, вернувшийся на передовую глухим и контуженным.

Говорят о пареньке из рабочего Павловского Посада с так и не сведенной наколкой «СЛАВА» между большим и указательным пальцем, вдруг оказавшимся самым органичным и ненаигранным аристократом и интеллигентом нашего кино.

А я вспоминаю его анархистов и трактористов, и думаю, что если бы актерский диапазон измерялся, как у певцов, то Тихонову не хватило бы никаких октав. Кто-то напоминает о том, что талант актера определяется не монологами, а умением держать паузу, и больше уже ничего говорить не надо – есть ли в стране хоть один человек, у которого бы не першило в горле во время безмолвной сцены встречи Штирлица с женой?

Несколько раз говорят о том, что Тихонов очень точно прожил жизнь.

Дело даже не в круглых датах – ровно 60 лет между съемками в первом и последнем фильме, а в том, что всю свою долгую жизнь актер Тихонов прожил очень достойно. Несуетно, правильно – не вступал ни в какие партии, не толкался, не лез в телевизор, никого никуда не звал и не клеймил.

Служенье муз не терпит известно чего, а он им служил всегда.

Объяснял нам, что счастье – это когда понимают, и сколько бы ты ни сказал, помнить тебя будут по последней фразе. Служил в высшем смысле этого слова – напоминал нам всем, суетным и торопливым, что есть вещи выше сиюминутного. Что в жизни должна быть глубина, искусство может быть вечно, а о добре и зле можно и должно говорить всерьез.

Неслучайно именно Тихонов-Шарлемань в захаровском "Убить дракона" еще тогда, в 1988 году, предупредил нас, надевая шапочку: «Зима будет долгой».

Швыдкой очень правильно говорит о том, что сегодня мы не просто провожаем великого русского актера – сегодня мы все прощаемся с частью себя. Потому что Тихонов был в жизни каждого из нас — больше, меньше, но у всех.

Со сцены звучит украинская мова от посланцев Киева, туркменский режиссер рассказывает об ашхабадской девчонке, собиравшейся есть побольше тыквы, чтобы быстрее вырасти и выйти замуж за «Штирлица». Потом говорит о том, что «великий русский актер» — это, конечно, правильно, но "он был не только для русских, он был для всех".

Он был действительно для всех, и это, пожалуй, главная причина, почему в тот день так щемило.

Потому что есть светлые люди, масштаб дарования которых велик настолько, что от них тепло каждому – коммунисту и либералу, азербайджанцу и армянину, патриоту и эмигранту.

Они пусть на секунду, но собирают нас, разнесенных, вместе, напоминают – мы с тобой одной крови, ты и я.

Таких, к сожалению, немного. И с каждым годом – все меньше.

На их похоронах даже люди становятся лучше - добрее, умнее, глубже. Самую короткую и неожиданно точную речь сказал актер Алексей Панин: «Я не буду много говорить – здесь есть люди, лично знавшие Вячеслава Васильевича, и им говорить уместнее. Я хотел бы только сказать, что вот они уходят, а новых таких почему-то не приходит. Они были большие и глубокие, а мы все какие-то мелкие».

Да.

Вот и все. Смежили очи гении.

И когда померкли небеса,

Словно в опустевшем помещении

Стали слышны наши голоса…

Спасибо вам, Вячеслав Васильевич. Спасибо, что на вас можно смотреть вверх.

______________

Это отрывок из моей книги "Жизнь примечательных людей - 2"

Моя группа во ВКонтакте - https://vk.com/grgame

Моя группа в Фейсбук - https://www.facebook.com/BolsaaIgra/

Моя страница на "Автор.Тудей" - https://author.today/u/id86412741

Не хочу давать объяснений. Не хочу ничего комментировать. Кадры, цитаты — и всё.
Я не могу больше так работать. Пошли все на хер. Продолжать работать в нынешней школе — это преступление против педагогики, детей, против себя самого и своего будущего.

— Не давайте им садиться себе на голову. Держите дистанцию, чтобы не плакать потом!

— Вы стали злым! Безразличным и одиноким. Вы просто ушли в себя и развели там пессимизм. А вы ведь историк. Вам это неудобно даже с политической точки зрения.
— Я, Светлана Михайловна, сейчас даю историю до 17-го года, так что политически тут все в порядке.

— Мне, например, обидно, что такой человек как вы распыляет себя в средней школе. Вас можно использовать с гораздо более высоким КПД
— С чем-чем?
— КПД — коэффициент полезного действия.
— А-аа…

— «Уважаемый товарищ Мельников, не имею времени зайти к вам, и посему вынужден обратиться письменно. Моя дочь систематически получает тройки по вашему предмету, это удивляет и настораживает. Ведь история — это не математика, тут не нужно быть семи пядей во лбу. Я лично... они лично!.. проверил Любу по параграфам с 61-го по 65-й и считаю, что оценку 4 (хорошо) можно ей поставить. Предлагаю вам вторично проверить мою дочь по указанным параграфам. Потехин». Крупный специалист. И все это на казенном бланке, на бумагу даже не потратился!
— Что же ты волнуешься, ты сам говорил, что если человек глуп, то надолго
— Это Вольтер говорил, а не я. Мама, он не так глуп. Его вдохновляют воспоминания.

— Надюша, золотце моё самоварное, ты даешь себе отчёт? Я сама за искренность, и ты знаешь, поэтому я предложила такую тему, но... Что же это за мечты в твоем возрасте? Ты раскинь мозгами-то!
— Но я, Светлана Михайловна, думала, что вы...
— Что?
— Я дура, Светлана Михайловна... какая же я дура!
— Это, конечно, печально, но, все-таки, лучше, чем испорченность.
<…>
«У нас не принято искренне говорить про любовь, хотя про неё думает любая девчонка, даже самая несимпатичная, которая уже не надеется. А надеяться, по-моему, надо! Я, например, хочу встретить такого человека, который любил бы детей. Потому что без них женщина не может быть по-настоящему счастливой. Если не будет войны, я хотела бы иметь двоих мальчиков и двоих девочек. Да! Двоих мальчиков и двоих девочек! Тогда до конца жизни никто не почувствует себя одиноким. Старшие будут оберегать маленьких... Вот и будет в доме счастье».

— Да не поставил я двойку, три у него! Удовлетворительно!
— Спасибо вам!
— Только не благодарите меня, ради бога! Нельзя меня благодарить! Вы же мне лишний раз напоминаете, что я лгу ради вас!
— Ой, нет, не ради меня, не ради меня!
— Ну, во всяком случае, не ради того, чтобы Вова плясал в этом ансамбле. Ему не ноги тренировать надо, а память и речь!
— Память... память — это верно, спасибо за указ. А вы спросили почему у него память-то плохая... и речь? Может, у него отец-то потомственный алкоголик. Может, мальчик-то мой головку до полутора лет не держал. И все говорили, что не выживет. Его и посейчас во дворе доходягой дразнят... Уж извините... не надо было и говорить-то. Который... по русскому... тоже говорит: «память» и по физике...

— Я больше не могу работать
— Что с тобой? Не здоровится? Печень?
— Печень не у меня... у географа.
— Ах, да... А у тебя что?
— Нуу... общее состояние...
— Ты не хитришь? Может, надумал диссертацию кончать?
— О-оо... это уже история...
— А зря! Зря! Я давно тебе хотел подсказать, сейчас для твоей темы самое время.
— Прекрасный отзыв о научной работе и могучий стимул для занятия ею: «самое время».
<...>
— Для отпуска в начале года требуется причина настолько серьезная, что не дай тебе бог!
— А если у меня как раз настолько? Кто это может определить?

— А ты никогда не размышлял о великой роли бумаги? Надо поклониться её беспредельному терпению. Можно написать на ней: «На холмах Грузии лежит ночная мгла». А можно кляузу на соседа. Можно переписать диссертацию, чтобы изъять одну фамилию, один факт, чтобы изменить трактовку, если есть бумага, почему не сделать? Она все выдержит! Но души-то у нас и у ребят не бумажные, Коля!
<…>
— Меня твои объяснения не устраивают.
— А учитель, который перестал быть учителем, тебя устраивает?
— Как это перестал?
— Сеять... разумное, доброе, вечное... А вырастает белена с чертополохом.

— Только с ребеночком не затягивайте... у учителей это всегда проблема. Эта принцесса в общем-то права, хотя не её ума это дело. Да-да... А то придется разбираться только в чужом счастье. Тут оно у меня... 24-х сортов, на любой вкус. Две Катерины, один Базаров, а все остальное о счастье.

Ну и напоследок.

Счастье — это когда тебя понимают!

#comment_150979499