Риск у таёжного прииска
- Время было военное. Трудное, конечно, наше время, - рассказывал мне дядя Коля Шемякин...
В начале осени директор совхоза отправил меня на своем рослом коне с пакетом бумаг на прииск Ципикан. Телефонной связи не было, обходились деловой перепиской. Дорогу по зимникам я знал хорошо, зимой часто возил ревизора приисков и директора нашего совхоза.
Выехал из посёлка в полдень. Конь шёл быстрой рысью, в брюхе у него весело ёкала селезёнка. Настроение у меня было хорошее. Во второй половине дня я проехал Багдарин, а к вечеру достиг зимовья Усой. На горизонте клубились чёрные тучи. Дымная мрачная масса, воздух густел и темнел.
Решив заночевать в зимовье, я стал рассёдлывать коня. Вернулась с покоса хозяйка зимовья, крепкая ещё старуха.
- А, это ты, Колька, - сказала она и стала загонять в маленький загон корову. – Дед-то мой зарод домётывает. Осень-то какая! Жара стоит… Не к добру это.
Вечером пришёл старик, мы поужинали при керосиновой лампе. Вдруг тайга зашумела, прогремел гром, ослепительно сверкнула молния, и разом хлынул грохочущий обильный и страшный ливень.
Уставшие хозяева перекрестились и уснули под грохот и шум, а мне не спалось. Меня буквально атаковали клопы. Я переворачивался с боку на бок, чесался и время от времени вставал с топчана. В ночи шумели сплошные потоки ливня, казалось, что там даже капель нет, просто хлещет с небес со страшной силой вода. «Будут мне ещё неприятности от этой грозы», - думал я, прислушиваясь к шуму. Зимовье то и дело озарялось вспышками молний.
Уснул я только под утро.
- Ну, как спал Колька? – весело спросил меня старик.
Старуха рассмеялась. Я проснулся, хозяева завтракали. Было свежо и прохладно, в проёме открытой двери виднелось чистое небо с клочьями сизых облаков, вдали парили туманы. Щебетали птицы.
- Клопы заели, - пожаловался я. Старуха стала смеяться ещё пуще.
- Они любят свежих! – приговаривала она.
После завтрака старик предостерёг меня:
- Однако, паря, тебе надо переждать у нас. После ливня дороги размыло, все реки взбугрились, брода возле Талой, поди, уже нет. Опасно ехать.
Небо было чистым, умытая тайга свежо зеленела.
Я вспомнил про клопов и наотрез отказался.
- Поеду, дядя Фрол, - заторопился я. – Лошадь директорская, доеду быстро.
Оседлав лошадь, я выехал по сверкающим лужам в путь.
Спускаясь с хребта, услышал шум воды. Это катились в долину горные ручьи. Каменистая дорога была размыта. В небе снова появились тучи. Внизу парила и синела долина, бугрилась и ширилась река Талой.
Вся долина плыла в сизых туманах.
Подъехав ближе, я увидел, что река вышла из берегов. Мутная и пенистая, она шумела и мощно перекатывала волны. Тележная дорога обрывалась в траве у самой воды. Брода не было. По реке, переворачиваясь и крутясь, плыли валежины, хворост, дрова. За рекой виднелись крыши домов прииска Талой. Из некоторых труб в небо тянулся дым.
На самом краю прииска прижилась артель китайцев, которые мыли золото. Я хорошо видел их, они разожгли возле землянки костёр, несколько китайцев отлавливали на берегу дрова. На меня никто не обращал внимания. Лошадь моя пятилась от воды, но я упрямо нахлёстывал её по крупу, нащупывая мелкое место.
Глубоко было всюду. Возвращаться обратно не хотелось, и я решил рискнуть. Наметив на том берегу пологий берег без обрыва, я стал раздеваться догола, то и дело поглядывая на взбесившуюся реку и прикидывая все возможные варианты своего рискованного дела. Умная лошадь косилась на меня и понимала, что нам с ней придётся туго.
Одежду и директорские бумаги я плотно завернул в дождевик и привязал к передней луке седла. От лошади приятно пахло солёным потом, от реки несло пресной плесенью.
Взобравшись голым в седло, я оглядел ближние сопки, прииск, реку. Может быть, всё это я вижу в последний раз?
Увидев меня, голого, на лошади, китайцы насторожились, потом всполошились и загалдели, протестующе замахали руками. Вынув ноги из стремян, я прижался к шее лошади и хлестнул её. Она шумно вошла в реку и сразу пошла вплавь, относимая течением. Река подхватывала нас всё быстрее и быстрее. Вода бурлила. В ушах шумело. Берег и кричащие китайцы качались, отдаляясь в моих глазах, вместе с дымом из труб домов прииска. Течение сносило нас к пологому берегу, куда я и намечал выбраться.
Лошадь сильно плыла вперёд, мы были уже на середине реки, я стал мёрзнуть. И вдруг мне стало страшно: я не рассчитал, что на повороте реки должен быть сильный водоворот. Умная лошадь из всех сил старалась отвернуть в сторону, я испуганно глядел на стремительно крутящиеся белые шапки мутной пены. Вдруг лошадь стало разворачивать – мы попали в водоворот! Плывущее бревно сильно стукнуло в круп лошади, она с головой окунулась в воду. Меня снесло с седла, и я не успел ухватиться за стремя. Захлёбываясь, я упрямо тянул руки, но всё время промахивался. И вдруг что-то сильно, рывком дёрнуло меня вперёд – я ухватился за хвост лошади. Я был спасён! Нервы мои беззвучно кричали: спасибо, умная лошадка! А она уже успела выправиться и пройти страшный водоворот.
И вот лошадь ровно и спокойно устремилась к берегу, местами начала отталкиваться ногами от дна, иногда вновь шла вплавь, лавируя между затопленными тополями и кустами.
Мы переплыли бурлящую реку! Лошадь встала по брюхо в воде и насмешливо смотрела на меня фиолетовыми глазами, в которых отражались небо и река. Она тяжело дышала, шатаясь, я встал на ноги, кое-как разжал вцепившиеся в лошадиный хвост пальцы. Я обнимал лошадь и прижимался к её шее.
Потом мы медленно выбрались на берег и встали на сухой поляне. Нас дружно и восхищённо встретила толпа китайцев. Подошёл пожилой и худощавый китаец и, изумлённо смотря на меня и лошадь, спросил:
- Вода большой… Зачем маленький Ваня ходи большой вода?
- Это, дяденька-китаец, риск! – храбро ответил я и, поёживаясь, стал натягивать одежду на посиневшее худое тело с выпиравшими рёбрами.
Было мне тогда четырнадцать лет.
