Мне интересно, что значит "надлежащее извещение"? Да и заявления о рассмотрении дела в своё отсутствие я не подавал. Более скажу, как лицо заинтересованное в положительном для себя исходе дела мне бы хотелось всё же защищать свои интересы, а не пускать дело на самотёк (впрочем, как и любому другому). В общем, здесь явно составитель лукавит.

Далее - вообще жонглирование словами.

Во-первых, не понятой, не свидетель, а очевидец. Во-вторых, в качестве очевидца выступает одно лицо, а не два, как подобает букве закона, в-третьих, это лицо является представителем исполняемой власти (полицейским), а значит его словам должны быть даны соответствующие оценки (ведь никто не может гарантировать непредвзятость его показаний).

А вот вишенкой на торте является то, что фотосъемка, не зафиксированная в протоколе, не может являться доказательством вины (и этого судья просто не мог не знать). Таким образом набирается неплохая пачка нарушения закона со стороны самого судьи. Вот только пришло постановление сегодня, хотя датируется двадцать восьмым октября, а обжаловать можно было до восьмого ноября, как написано в этом же постановлении.

В общем, такая вот история. Я конечно полагаюсь на помощь Пикабу, вот только историй, подобных моей, овер дофига. Но, как говорится, нужно хотя бы попытаться. Всем спасибо за внимание и поддержку!

Сотрудники полиции рассказывают о пытках, коррупции, волоките — и о собственном бесправии

Российская правоохранительная система с лета 2019 года остается в центре общественного обсуждения — наряду с «московским делом» и уголовными делами против политических активистов СМИ регулярно пишут о полицейском насилии, произволе, палочной системе и фальсификации уголовных дел. По просьбе «Медузы» журналист Игорь Залюбовин поговорил с действующими сотрудниками полиции о том, что им больше всего не нравится в их работе. На условиях анонимности сотрудники различных служб рассказали, что они думают о пытках и подбрасывании наркотиков, о том, как на их работе сказалась реформа МВД и о бесправии российских полицейских.

Сотрудник ДПС, в прошлом — оперативный сотрудник, Центральная Россия

Что является сферой интересов МВД вообще? Это личные, внутренние дела граждан, отношения, которые не сложились. Кого-то изнасиловал отчим, кто-то убил друга, кто-то ****** [украл] в магазине, а кто-то организованной группой ****** [ограбил] банковский автомат.

[До реформы] милиция работала безотказно, но с перегибами. Милиция — это были люди, которые в любом месте могли появиться пьяными, и никто из гражданских им ничего не скажет. Это был кулак власти, который делал порядок в стране. К ментам лично даже у меня была не нелюбовь, а боязнь. Но 40% людей обращались в милицию, которые действительно пострадали от чьих-то дел и им нужна помощь. Сейчас где-то 80% от всех заявлений идет полного порожняка. Каждый сейчас чувствует свою гражданскую позицию.

Из 20% оставшихся настоящих терпил, которые обращаются, 15% процентов ****** [врут] сотрудникам полиции о произошедшем с ними. Для чего? Чтобы быстрее отреагировали. А нам нечем отреагировать. На любое преступление направляется экипаж ППС. В лучшем варианте — два, потому что на весь город у меня в день работают три экипажа. Два экипажа гоняют по дорожным преступлениям. Получается, в городе работают только два человека на весь район. Радиус охвата — 100 квадратных километров.

Если случилось ДТП, туда уезжает ответственный. Если произойдет второе ДТП, туда уже некому ехать. Бывает, что в ночь заступает один экипаж. Они должны обслужить все вызовы, где участковый и опер не нужны. А их реально много, по моему району регистрация идет от 60 до 90 обращений. Бывает, что в течение полутора часов вызовы поступают с интервалом от трех до семи минут. Понятно, что это невозможно. У людей нет времени нормально разобраться в конфликте. Объяснения берутся на ******** [чтобы отстали]. Это собачья работа, и люди идут работать либо ради взяток, либо ради каких-то острых ощущений.

Когда я задерживал за непристегнутый ремень преступника, который находился в федеральном розыске, я испытывал нереальный адреналин. Я пробил его по базам и понял, что он разыскивается за разбой. Я ему это сказал, и он сразу начал: «Командир, у меня только ремень был не пристегнут, давай оформим тыщеночку». Я попросил его открыть багажник. Мы подходим к багажнику, и он говорит: «Заряжай сумму». Я спрашиваю: «А сумма какая будет? Неприличная?» Он мне отвечает: «Вообще ***** [все равно]. Братва сейчас на карту скинет. Ну до ляма, давай?» А мне ***** [все равно], я его не слышу. Как бывший опер, я понимаю одну фишку: он все равно в итоге попадется. Когда он попадется, первую песню он споет про меня. Мне лучше спокойно платить кредиты, чем потом сидеть в тюрьме.

Но деятельность сотрудника не может не касаться вопросов коррупции. Вот едет человек с перегаром. Останавливаешь его, спрашиваешь: «Пил?» Отвечает: «В жизни — жопа, пил». Понимаю, у всех жопа. Я говорю: «Называй цену своим [водительским] правам». Он отвечает: «Ребят, у меня есть 15 тысяч рублей». Я спрашиваю: «По семье не ударит?» «Нет». Я говорю: «Если не ударит, ты не поймешь сути наказания». Он говорит: «Не-не-не, 15 тысяч — это мои кровные, это заначка». Я его спрашиваю: «А за руль в ближайшее время не сядешь? Нам не нужны пьяные водители». Он собьет кого-нибудь, отвлечется на телефон или еще что, мы его поймаем и отправим на поселение. Ему это тоже не надо. А мне эти 15 тысяч нужны, потому что у меня зарплата — говно. Я их поделю поровну с напарником. В итоге он едет дальше на такси, машину закрываем и оставляем, никаких штрафстоянок, ничего. Я ему говорю: «Если я увижу, что эта машина отсюда уехала, поверь мне, мой дорогой, ты в этом городе, в области ездить не будешь». Он отвечает: «Я услышал. От души».

В экипаже всегда работают два человека. Значит, как минимум один из них десять или пятнадцать лет берет и будет брать. И ты тоже будешь — а иначе не будешь работать. Как у нас таким говорят: «Что домой-то везешь? Квитанции от постановлений? ******* [замечательно], жена порежет соломкой с макаронами».

Молодые люди в полицию не идут. Те, кто приходят, уходят в течение года. Раньше был бонус — у тебя была ксива, на тебя смотрели с уважением. «Меня не надо любить, меня надо бояться». Раньше милиционер шел по улице — все боялись. Государство нас обратило в клоунов. Сейчас сотрудники боятся за малейшие неправомерные действия. А по сути они правомерные. Если человеку не дать *****, он никогда не поймет, в чем был косяк.

Я всегда даю людям право на две ошибки. Привозят мужчину, который избил жену и перекрушил весь дом. Я ему говорю: «Ты посиди, подумай. Сейчас разберемся». Проходит время. Конечно, он начинает барагозить, конечно, мы его распинываем на лестнице. Если показать эти видео с камер наблюдения прокурорским, которыми в ментовке все обставлено, они меня привлекут за злоупотребление полномочиями. Но лучше бы привести этого мужика домой к прокурору, чтобы тот нассал ему в глаза, чтобы щипало. Тогда он поймет, что это не люди.

У Высоцкого есть песня «Лейтенант уголовного розыска». Там есть строчка: «Побудьте день вы в милицейской шкуре, вам жизнь покажется наоборот». Вникая в личные дела людей, ты меняешь отношение к жизни. При общении с людьми я не перестаю удивляться их глупости, тупости и цинизму. Меня это меняет, но я не изменился для близких. Я спасаюсь тем, что пишу стихи и пью алкоголь.

В начале службы мне командир взвода задал вопрос: «Тебе 31 год, ты ***** [зачем] сюда пришел?» Я ему ответил: «Преступников ловить, порядок наводить. Хочу поучаствовать в организации порядка». Он говорит: «Да ну *****». Я раньше работал в службе безопасности «Газпрома». Качался, бил груши, не пил, не курил. В 2004 году я получал 70 тысяч. Я идейный, *****. Я хотел порядка! Я не люблю рамсы, я люблю уважение. Если ты меня не уважаешь, я знаю, как тебе сломать руку.

Посадить по-настоящему невиновного человека реально сложно. Раньше, может быть, было проще. У меня была ситуация, когда ко мне пришел человек и сказал: «Посадите меня. Я не умею тут жить. У меня в тюрьме друзья, меня там кормят. Мне воля ***** не нужна». Я говорю: «Нельзя просто так посадить. Иди ***** [ограбь] что-нибудь». Он пошел и ****** [ограбил] квартиру в 20 шагах от отдела. Принес в отдел батареи и сказал: «Один хай изымать будете». Так что посадить человека ни за что очень сложно.

Я сужу по своему опыту. Есть армейский телеграф с двумя проводами. Можно к щиколотке прикрепить, можно к яйцам. Но я не зверь и не извращенец. У меня от этого *** не встает, я не испытываю кайф. Просто делаю свою работу. Мне нужно, чтобы человек признался, потому что на него показывают три человека. Пытки — это боль, люди ссутся. Но ведь потом есть следственный эксперимент. Так что я не понимаю, как закрывают невиновных.

Мы бандиты, но мы бандиты на другой стороне. Мы не боимся бандитов. Мир — хаос. Таким его сделали люди, а не бог. Эта работа нужна, чтобы моя мать дошла до магазина, а у нее не ******** [украли] сумку. Чтобы моя дочь пошла на учебу, а ее не ******** [изнасиловали]. Чем лучше ты делаешь свою работу, тем больше обычные люди по ту сторону баррикад ее ценят. Бандиты ******** [дерутся] за себя. Мы тоже бандиты, но мы ******* [деремся] за других. Мы — единственная сдерживающая сила. Впрягся в эти погоны — ходи в них. Делай свою работу. Держи весы на балансе. Как только перевесит воровство, будет ****** [очень плохо].

У меня был один близкий друг, он умер. Это бандит, который ни разу не сидел. Он крестный моего брата, друг моего отца с юности. Он мне рассказывал такие вещи про блатной мир, но знал, что они никуда не выйдут. А я ему рассказывал такие вещи про ментовку, что если бы он сказал своим, перевернулось бы все. У него нет детей, с одной девушкой он прожил 22 года. Я такой же корявый. Я жене не нужен, она ******** [гулящая] и алкоголичка, но я ее люблю. Когда мне было плохо, я ехал к нему, мы зависали сутками. Мы пили по 10 литров водки, сидели, и он говорил: «Мент, ***** [все-таки] мы похожи». Я должен понимать бандосов. По-другому не получится жуликов ловить.

Сотрудница патрульно-постовой службы, Москва

Учитывая ситуацию нынешнюю, служить народу и государству — это разные вещи. А учитывая, что и народ делится как минимум на две части: на тех, кто за и тех, кто против, так вообще, трудно сказать, кому служит полиция. Кто-то голосует за «Единую Россию» и все нормально у них. Я, вот, вообще ни разу в жизни не голосовала — хотя я каждый раз стою на выборах [в оцеплении]. Ну, в общем, я все время работаю в это время.

Нет однородности какой-то: кто-то служит себе, кто-то — государству. Каждый как может справляется. Сейчас уже не такие времена, это уже не милиция. Руки связаны. Тут бумажку не так оформишь, преступления уже нет. Бумажки — это вообще беда. Все падает на «землю» через большой круговорот отделений МВД. Дерут за бумаги и требуют «палки» — это факт. Проверки! Конечно, не все, но частенько приходят такие [проверяющие], которые лазят по мусоркам, складывают текст порванной бумажки, еще смотрят и ковыряются в твоих ящиках, выворачивают все, что в них есть. И пишут в замечания, что у сотрудников женского пола в ящике лежат прокладки! Вот работа у людей, да? За прокладки предъявляют! Проверяющий не работал никогда там, куда пришел проверять, и решил полазить по ящикам. Премии тоже зажимают. Как может быть такое, что на один праздник, который касается всех, отходят разные суммы или вообще кому-то не приходят деньги? А где они, если МВД выделяет всем? Почему один округ получил деньги и раздал их в виде премий сотрудникам, а другие не раздали? А куда дели?

Я уже говорила: руки слишком связаны. Пыток никаких нет. Никто ничего не подкидывает. Даже если надо, никто этого не делает. Пусть останется плохой результат, но никто не пойдет на то, чтобы подкинуть [наркотики]. Потом это все раскручивается на раз-два. Я могу сказать за уровень территориальных отделов, за уровень окружных отделов: в основном, все делают разговором. Потому что сейчас каждый прохожий знает, что на мента можно пожаловаться и его обязательно накажут или даже посадят — только потому, что он мент, а заявителю жопу оближут. Сейчас даже в законе прописано: если ты сотрудник полиции, ты априори виновен. Неважно, в служебное время ты это совершил или нет. Относилось ли это к твоей работе или нет. Это уже дискриминация — как по полу выбирать. Ну и вообще: суд часто основывается лишь на показаниях против полицейского, не принимая во внимание показания за. Люди тратят огромные деньги, семейные бюджеты, чтобы доказать, что они не виновны, а их просто захотела ******** [подставить] тварь, которая сама преступник.

Почему в Америке при любой опасности сотрудник имеет право на применение всего и даже на поражение? Вот если сравнивать то, как в США и в России, — это две крайности, там у полицейского слишком много прав. Нам бы золотую середину: а иначе, к сожалению, получается так, что сотрудники боятся сделать даже то, что в принципе законно.

Это выливается в следующую проблему: сотрудников не боятся и не уважают. Я допустим, помню себя в подростковом возрасте — не дай бог меня курящую увидит сотрудник. А сейчас им [подросткам] насрать. Они тебя еще и ***** пошлют — и ты им за это ничего не сделаешь. Даже если ты пойдешь на какой-то огромный принцип, чтоб его доставить, он тебя пнет, он от тебя убежит — и ищи-свищи. Стрелять-то в него ты же не будешь. А в отделе никто не будет связываться с таким фактом, что малолетка кому-то что-то сделал.

Ладно, малолетки, но взрослые люди тоже: с ноги дверь открывают, матерятся при сотрудниках, учат тебя, как работать. У нас же все такие юристы, все грамотные, все ютюба насмотрелись! Вот только закон никто не читал. Нужно, чтобы полицию снова стали уважать и бояться. Потому что без страха уважения не будет. Нужно в каких-то вопросах нам распустить руки. Может быть, судебная система должна относиться по-другому к нам. Нужно, чтобы суды изменили свой взгляд. То есть, если брать ФЗ о полиции, — нормально написано, но везде есть свои «но», о которые может споткнуться абсолютно любой.

Мы такие же люди! Это ж не значит, что если на нас типа надели погоны, то из [нас] вырезали реакцию на стресс. Мы так же можем растеряться, где-то косякнуть. Вот применяют оружие сотрудники, а потом им говорят: «а почему ты попал не в ногу, а в живот?» Да ты попробуй, когда твоя цель движется, когда тебя или твоего напарника могут замочить, попасть, сука, в ногу! Да хорошо, что ты вообще куда-то попал! «Минимизировать ущерб» мы обязаны. Как ты тут минимизируешь, когда выбор стоит: или ты, или он. А потом журналисты, правозащитники, — в большинстве случаев, не говорю, что во всех, но в 90% случаев, — они это раздувают для пиара или для заработка, не знаю. Это их профессия, их выгода. Очень мало кто хочет пролить правду, и дадут ли этой правде ход? Показывают только плохое по телевизору. Какой-то один сотрудник из ста сделал что-то плохое, про него показывают. А как же остальные 99, которые пашут 25 часов в сутки? Почему про них ничего не показывают? Нужно, чтобы в интересах общества СМИ перестали бы обсирать полицию.

У нас активно обсуждали историю с полицейским, который застрелил сотрудников УСБ. Все коллеги разделились на два лагеря. Из-за отношения к этой службе половина начала говорить: «так им и надо». Другие стали защищать: «Они что, не люди?» Наверно, тут так же, как гражданские относятся к нам: только радуются, что мента застрелили; так и здесь случилось нечто похожее. Но дело в том, что эта служба просто существует не затем, зачем ее создавали. Они должны были нас защищать, а в итоге делают на нас «палки». Даже есть такая теория, что в УСБ уходят обиженные сотрудники полиции, те, у кого не получилось работать: чтобы они с удовольствием ******* [преследовали] своих бывших коллег.

Я не знаю, кого надо менять. Рыба гниет с головы, менять надо самых верхних начальников и тех, кто их проталкивает на данные должности, тех, кто позволяет всему этому быть. Менять нужно систему, понятия этой системы, а не шило на мыло.

Оперативный сотрудник, в прошлом — следователь, Москва

Был бы нормальный штат ППС — была бы невозможна ситуация с «отравителем с Чистых прудов». То же касается штата участковых. А следаки, которых тоже слишком мало, — из-за большого объема работы предварительное следствие похоже на вокзальную шаурму: тяп-ляп и готово.

Подстав не то что мало, их нет. Либо никто об этом не знает. Если подстава по заказу, то она должна быть от и до конфетой. На моей практике такого не было. Даже если я знаю точно, что человек виноват, я не буду выбивать из него показания. Есть чувство справедливости, но чувство страха сильнее. Ты понимаешь, что если ты сделаешь что-то противозаконное, тебя схватят за жопу. Мы все боимся за свою жопу, потому что сейчас очень много надзора. И никто не приходит к человеку, который ни в чем не виноват.

Для разной категории преступлений есть разные манеры общения. С агрессивными преступниками приходится работать жестко в целях собственной безопасности. Иногда бывает, что прямо перегибают. Но все зависит от характера преступления. Я ни разу не слышал, чтобы мошенников задерживали жестко. Взяточников — просто уведомляют. Есть преступники, которые разбойничают или убивают. К таким ты не подойдешь спокойно. Мы исходим из психологии преступника.

Вообще психология — это самое важное. Работая опером, начинаешь понимать людей, [причины] возникновения тех или других ситуаций. Ты устанавливаешь логическую цепочку событий. Мне интересно раскрывать некую тайну. Ну, и благодарность некоторых людей стоит того. Ты понимаешь, что делаешь полезное дело. А вот сама система не ценит людей.

Жаловаться в структурах не принято. У нас нет нормальных профсоюзов, где мы можем отстаивать свои права. Что-то не нравится — дверь там. Ценных сотрудников нужно ценить и не мешать им работать. Не накидывать в течение дня много разных непонятных задач по сбору информации и своду ее в таблицу. Что помогло бы: гражданские специалисты, аналитики, которые занимались бы бумажками. А иначе о каком профессионализме может идти речь, когда вас четыре человека в отделе? И получается, что у сотрудника больше времени уходит на подписание разных формальных бумаг, чем на расследование преступления.

К ценным сотрудникам относятся так: незаменимых нет. Почему? Потому что. Ты лошадка, на тебе едут.

Источник