Creepy Reddit

Главы: 1 • 2 • 3 • 4 • 5

~

Ночь, когда мы убили нашу дочь, навсегда останется в моей памяти. Каждый раз после, закрывая глаза в попытке заснуть, я снова и снова прокручивал в голове те события, заново переживая самый постыдный момент своей жизни. Вспоминал тяжесть безжизненного тела Сары в моих руках. И тяжесть, придавившую сердце, когда я выносил ее из машины, беззвучно рыдая.

Мы с Ханной планировали тот вечер месяцами, прежде чем решились. И это было практически нереально осуществить, учитывая, что мы не могли даже подумать о том, что собираемся сделать, поблизости от Сары, чтобы случайно не выдать секрет. Только по пути на работу у меня появлялась возможность поразмышлять о том, как лишить жизни собственную дочь. И каждый вечер, отправляясь домой, я старался выкинуть эти мысли из головы и заменить их чем-нибудь нейтральным: работой, песней по радио…

Особенно трудно было обсуждать что-либо с Ханной. Она много времени проводила рядом с Сарой и не так хорошо умела хранить от нее секреты. Только оказавшись вместе вне дома, мы могли что-то обсудить, но случай подворачивался редко: кто знал, что успеет сделать Сара, оставшись без контроля.

Ханна начала напевать. Она и так постоянно что-то мурлыкала себе под нос, занимаясь домашними делами, но в тот момент казалось, что песня льется из нее с каждым вздохом. На самом деле, это даже раздражало, ведь это были одни и те же три песни. Снова и снова. “What I Like About You”, “Every Rose Has Its Thorn”, или “Talk Dirty to Me”. В какой-то момент я обнаружил, что и сам уже их напеваю по пути на работу в машине.

И вот во время одной из таких поездок, мурлыкая под нос никак не желающую отвязаться заунывную ковбойскую песню, я наконец понял.

Яд.

У Ханны был действенный способ не думать о Саре – прокручивать песню в голове. Я думал, что именно поэтому она так часто начала петь, но до этого момента не замечал, что все три полюбившиеся ей песни принадлежали группе Poison из 80-х. Группе, которую, как я знал, Ханна вообще-то не слушала.

Тем вечером, вернувшись домой, я проверил свою теорию, спев песню Лу Роулинса, одну из любимых песен моей мамы: “Мы понимаем друг друга”. Ханна не знала текста, но, когда я дошел до припева, ее глаза вспыхнули, заставив меня испугаться, не выдала ли она себя.

Я бросил быстрый взгляд на Сару, не выпуская песню из головы. Она тихо сидела на диване, глядя в окно на ночное небо. В те дни она все чаще и чаще вела себя так, будто мыслями блуждала далеко-далеко от нашего мира. Часами сидела в одном положении, уставившись в пустоту. Я часто задавался вопросом, как много она на самом деле знает о своем окружении, но не тешил себя надеждой, что ей известно хотя бы малость меньше, чем все.

И вот так, общаясь песнями, мы составили план.

***

Стояла ранняя весна. Дни становились длиннее, но тот оказался просто бесконечным. Я отправился на работу, Сара в школу, а у Ханны имелся свой список дел.

Мы встретились за ланчем в закусочной около моего офиса. Я взял томатный суп и салат, она тунца. Обсудили список покупок, предстоящий тест по математике у Сары… Устроили шоу для любого, кто мог бы нас запомнить, хотя в тот день в закусочной было совсем немного людей, и вряд ли нашлись бы желающие нас подслушать. Отчасти поэтому я и выбрал именно это место.

А еще потому, что знал, что камера слежения в углу не работала и не могла запечатлеть, как Ханна осторожно передает мне через стол маленький конвертик, скрытый в ладони. В нем хранилось все, что нам теперь было нужно: белый порошок, как я понял, Мидазолам – сильное седативное средство.

Оказалось, что у нашей соседки Темми Хауэлл, к которой отправилась Ханна, когда я разговаривал с Бобом, нашлась подруга-медсестра с доступом к препаратам и низкими моральными устоями. Она не раз доставала таблетки по просьбе Тэмми. И вот, один телефонный звонок, пара недель ожидания – и транквилизатор оказался в нашем распоряжении. Я надеялся на что-нибудь посильнее, но жена уверила меня, что это сработает – порошок до того, как Ханна раздавила их, был десятью таблетками, что намного больше обычной дозы. Такое количество успокоительного обязано было сделать свое дело.

Несколько часов спустя я припарковался в гараже. Рядом на пассажирском сидении стояли два покрытых сальными пятнами бумажных пакета и картонная подставка с тремя молочными коктейлями. При обычных обстоятельствах я уже ополовинил бы картошку, но в тот раз упаковка оставалась нетронутой. То немногое, что я смог съесть за обедом, через пару часов попросилось наружу, и мысль о еде вызывала только отвращение.

Внутри пакетов лежали три бургера, завернутых в фольгу, скрепленную этикеткой. С халапеньо и беконом для меня, сендвич с курицей для Ханны и чизбургер с беконом и маринованными огурчиками для Сары. Ее любимый. Стикер усложнял задачу, но, набравшись терпения, я смог аккуратно отклеить его, раскрыть бургер и всыпать примерно половину порошка из пакетика внутрь. Остаток отправился в шоколадный коктейль.

Конечно, я не мог думать о том, что делаю. Гонял в голове мысли о тяжелом дне на работе, о том, почему вдруг заболел живот, о том, что это похоже на изжогу (отличный повод отказаться от ужина, если не найдется другой причины)... И вот, натянув на лицо улыбку, я взял еду и вошел в дом.

Ханна встретила меня у двери, поцеловала в щеку и поблагодарила за ужин.

Она уже накрыла стол и теперь взялась раскладывать содержимое пакетов по тарелкам, а я отправился к спальне Сары. Как всегда, трижды постучал в дверь.

– Привет, солнышко, ужин готов.

Но мне ответила только тишина.

Я этого ожидал – Сара редко присоединялась к нам за столом. Несколько последних недель мы видели ее лишь перед школой и сразу после, стремительно шагающей от спальни к входной двери или наоборот. Все остальное время наша дочь проводила, запершись в комнате, вероятно, за чтением. (Я ни при каких обстоятельствах не допускал мысли, что Сара могла заниматься чем-то другим, опасаясь, что могу оказаться прав).

Но я не ожидал, что она откроет дверь, когда я уже соберусь уходить, оставив еду у двери и смирившись с тем, что она снова не выйдет.

Моя дочь стояла темным силуэтом в темноте – в спальне Сары никогда не горел свет. Она была такая худая и бледная, волосы свисали толстыми сальными прядями… Всего лишь оболочка. На мгновение я почувствовал облегчение от того, что должно было произойти. Существо, занявшее тело Сары, не было моей дочерью. Волк в овечьей шкуре.

– Привет, солнышко, – сказал я. – Рад, что ты решила присоединиться к нам. Я принес твой любимый бургер и шоколадный коктейль. Не знаю, как у тебя, но у меня выдалась просто адская неделька.

Она лишь смотрела сквозь меня.

В тот последний раз мы ужинали в мучительной тишине. Самой страшной в моей жизни. Сара не поднимала головы, просто пожирала еду, склонившись над тарелкой.

Не помню, когда в последний раз видел, как она ела, но от этого зрелища мурашки бежали по коже. Боже, она ела как животное.

Она резко вскинула голову, когда эта мысль проскользнула через брешь в моем щите. Жир, приправы и соусы размазались по лицу и рукам, а глаза искрились ненавистью.

– Салфетку? – Я старался говорить как ни в чем ни бывало, но выдал себя даже одним этим словом. В лицо мне смотрел отвратительный зверь, и чем дольше, тем меньше в ней оставалось человеческого. Зрачки заполонили радужку – черные смоляные лужицы среди белого моря. Челюсть неестественно выдвинулась вперед, и, только когда она улыбнулась, оскалившись, я понял почему – ее зубы стали короткими и плоскими из-за месяцев постоянного стачивания друг об друга. От одного этого зрелища у меня заколотилось сердце, но то, как двигался ее рот, раздвигаясь в оскале, как напрягались мышцы челюсти и щек, как на шее и на лбу вспухали вены, как черви, копошащиеся под кожей… от этого хотелось бежать.

Я передал ей салфетку, постучал по уголку рта, показывая, где нужно вытереть, и вернулся к своей трапезе.

Как только с едой было покончено, Сара вернулась к себе. Переглянувшись, мы с Ханной начали убирать со стола.

Я читал, что Мидазолам действует через полчаса, но дали ему час.

А к исходу часа странное спокойствие начало наполнять дом. Настолько чуждое чувство, что я даже подумал, что перепутал бургер и взял тот, что с успокоительным, хотя тут же понял, что это невозможно.

“Спокойствие”, которое мы вдруг ощутили, на самом деле не было никаким спокойствием. Просто ушло ощущение опасности, затопившее когда-то наш дом. Мы так много лет провели под гнетом обреченности, депрессии и страха, что забыли, каково это – чувствовать себя в безопасности в собственном доме.

Видимо, лекарство сделало свое дело.

Как только минул час, мы постучали в дверь Сары.

– Сара? – окликнул я.

Никакого ответа. Нет, она и так не откликнулась бы, но в тот раз не было ни шарканья шагов, ничего.

Стиснув зубы и поймав полный надежды взгляд Ханны, я открыл дверь.

Сара сидела на полу, безвольно прислонившись к стене. Я подумал было включить свет, но тут же отказался от этой мысли, решив, что чем меньше мы увидим, тем лучше.

На коленях она держала коробку из под обуви, которую когда-то обнаружила Ханна, а в руке сжимала совсем свежий рыжий кошачий хвост.

Опустившись на колени, я снова окликнул ее:

– Сара? Сара? Ты меня слышишь? Это папа.

Ничего.

Пощупал пульс на шее.

Ничего.

Прислонился ухом к ее рту, пытаясь уловить звук или дуновение дыхания.

Ничего.

Ханна принесла стетоскоп, одолженный у Тэмми, чтобы послушать, бьется ли сердце девочки – нужно было знать наверняка.

Вздохнув, я поднялся. И вместе с этим вздохом наружу вырвались слезы, скопившиеся за десять лет. Я оплакивал домашних животных, убитых Сарой, оплакивал семьи, которые она разрушила, но прежде всего оплакивал маленькую девочку, которая однажды принесла мне гаечный ключ, уловив мысль, что он мне нужен. Маленькую девочку с огромным потенциалом, которой не повезло родиться в мире, избегавшем, боявшемся и ненавидевшем ее за то, на что она была способна. Она ничего не могла с этим поделать, но ей пришлось это вынести.

И это ужасно несправедливо.

Я долго рыдал, сжимая тело дочери в объятиях, на которые не решался, пока ее сердце билось. Ханна сидела рядом, всхлипывая мне в затылок. Мы оплакивали нашу жизнь, пока колодцы не иссякли, пока не осталось слез, чтобы выразить страх, депрессию, сожаление… и облегчение. Но дайте время и колодцы наполнятся снова, а нам нужно было сохранять спокойствие хотя бы несколько следующих часов.

Нужно было много чего сделать.

Ханна отнесла Сару в машину – девочка оказалась легкой, как птичка, – а я вскрыл оконную раму ломом. А потом очистил его от дерева и краски в вернул в сарай. С другой стороны улицы из темного окна серьезное лицо Боба смотрело на меня. Мы встретились глазами, когда я вышел на лужайку, чтобы осмотреть результат работы, и я утвердительно кивнул ему. Старик провел ладонью по лицу, стирая слезы, и задернул занавески.

Ханна ждала в машине. На заднем сидении покоилось пристегнутое ремнем безопасности тело Сары с одеялом, накинутым на колени.

Мы так долго обдумывали это и вот наконец-то смогли прямо поговорить, не беспокоясь, что Сара подслушает. Мы понятия не имели, как лекарство повлияет на нее, не знали, получится ли вообще убить дочь, поэтому Ханна придумала пристегнуть ее. Если бы Сара внезапно проснулась, мы попробовали бы отвлечь ее, и это сделать было бы намного проще, чем если бы она проснулась в багажнике.

Два часа мы ехали в тишине. Миновали стоянку грузовиков и добрались до развилки, где дороги превращались в грунтовки. И еще час ехали по пустыне. Ехали, пока не нашли то, что искали: сегмент заброшенной шахты, в котором не было ни души уже больше пятидесяти лет с тех пор, как обвал забрал жизни дюжины человек. Там не бывали граффити-художники, туда не забредали охотники за привидениями. Крошечная шахта в дальнем конце целого комплекса, непопулярная даже в лучшие свои дни. Дыра в земле, достаточно большая, чтобы доставить оборудование на поверхность. И чтобы заставить маленького человека навсегда сгинуть в глубинах, однажды соскользнув по крутому склону.

До шахты мы шли пешком, по очереди несли Сару на руках. Передавали ее тело над сетчатыми заборами с надписями “ ВХОД ЗАПРЕЩЕН”.

Добравшись до места, я воспользовался последним шансом попрощаться с Сарой, сказать ей, как мне жаль, как я сожалею обо всем, что с ней случилось… Ханна снова начала плакать, но все же смогла выдавить искреннее: “ Прощай, малышка. Я всегда буду любить тебя”.

Я поцеловал Сару в лоб. Ханна тоже. И на этом мы навсегда простились с нашей малюткой.

По крайней мере, мы так думали.

***

Известие о смерти Боба сильно повлияло на меня. Столь же тяжелой оказалась новость о смерти Тамары “Тэмми” Хауэлл, пришедшая пару дней спустя. Газетные сводки пестрели знакомыми именами: Марк Джарвис – отец Престона, Лоуренс Маршалл – бывший учитель математики у Сары, Эвелин Гейтс – мать девочки, сломавшей обе ноги сразу после того, как на обеде бросила жвачку Саре в волосы.

Если и оставались какие-то сомнения, что Сара приложила руку к этим смертям, прошлой ночью они развеялись.

Мы только сели ужинать, как вдруг раздался стук в дверь.

Я поднялся и пошел к двери, гадая, кто это мог бы быть. Ханна осталась тихо сидеть на месте. Сара весь день провела в своей комнате, тарелка с едой нетронутая стояла у дверей спальни.

Я открыл дверь и встретился взглядом с обеспокоенными глазами нашего соседа из дома напротив, Дэвида Питерсона. Худощавый мужчина, еще не старый, но уже неуклонно приближающийся к закату, стоял на моем пороге. Последние двадцать лет он проработал бухгалтером и в своих очках в роговой оправе и с ручкой, торчащей из нагрудного кармана, не мог бы соответствовать своей профессии больше, даже если бы постарался.

– Привет, Дэйв, – сказал я немного растерянно. – Все в порядке?

– Я на самом деле пришел именно с этим вопросом к тебе. – Я никогда не слышал, чтобы его голос так дрожал.

– Конечно, что случилось?

Он сглотнул, пытаясь подобрать слова.

– Я хотел зайти и убедиться, что вы с Ханной в порядке. – Дэйв поднял тарелку с пирожными, которую я даже не замечал до этого момента. – Вот, Нэнси испекла. Подумала, что это поможет вам справиться с тем, через что вы сейчас проходите.

Я нахмурился.

– Прости, Дэйв, я не понимаю, к чему ты клонишь.

Он поднял руку в извиняющемся жесте.

– Прости, я не хотел совать нос не в свое дело. Просто вы с Ханной стали так редко появляться, а когда мы мельком видим вас, кажется, что вас что-то сильно беспокоит. Мы пытались привлечь ваше внимание пару раз, но вы настолько погружены в себя, что не замечали. И это ничего, – быстро добавил он. – Мы не в обиде, просто хотели, чтоб вы знали, что мы рядом, если вам понадобимся.

Эта речь тронула меня почти до слез.

– Спасибо, Дэйв. Очень приятно слышать.

Подхватив тарелку, я уже собирался закрыть дверь, но Дэйв придержал ее.

– Я хотел сказать кое-что еще, – тихо, заговорщицки проговорил он. За моей спиной со слабым скрипом открылась дверь.

– Что? – так же тихо спросил я.

– Это прозвучит дико, поэтому, пожалуйста, поверь, что я не стал бы такого говорить, если бы не увидел своими глазами, но иногда нам с Нэнси кажется, что мы видим женщину, стоящую у окна на втором этаже.

У меня моментально пересохло горло.

– Что?

– Мне кажется, это не Ханна, – она выглядит слишком болезненной и худой. У вас же больше никто не живет, так?

– Никто.

– Этого я и боялся. – Дэйв нервно огляделся, знакомое мне ощущение опасности накрывало его. – Вот мы и добрались до “дикой” части. Пожалуйста, знай, что я говорю это только потому, что вы с Ханной нам дороги, но мне кажется, та женщина в вашем окне… не человек. Она кажется слишком… неправильной.

И в этот момент шея Дэйва сломалась с треском, вдруг вывернувшись под неестественным углом. Тарелка выскользнула из моих рук и разбилась, разбрасывая пирожные по тротуару.

Все звуки будто умерли, осталось лишь гулкое биение сердца и гул крови в ушах. А потом тишину прорезал крик. Крики. В доме позади меня и на другой стороне улицы вопили женщины – Нэнси Питерсон, наблюдавшая с крыльца, и Ханна, оказавшаяся за моей спиной.

Я захлопнул дверь и резко обернулся. Ханна и правда стояла позади меня, а за ее плечом все с той же жуткой ухмылкой чеширского кота маячила Сара. Волосы падали ей на лицо плотно сбитыми жгутами, а глаза казались абсолютно мертвыми, несмотря на безумную улыбку.

– Он не должен был так думать, – безэмоционально сказала Сара. – Они всегда так думают.

Ханна все продолжала кричать. В ужасе она обернулась на Сару, перевела глаза на меня… черт, этот взгляд говорил слишком много. Я понял, что она беспомощно тонула в воспоминаниях о той роковой ночи и о каждом новом открытии, ведущем нас к ней. И это ее сгубило.

Крик внезапно оборвался. Горло Ханны все еще судорожно напрягалось, вены вздувались под кожей, но у нее будто выключили звук.

– Сара… – начал я, но и мой голос вдруг пропал, оставив лишь сухой хрип.

– Она всегда играла хуже, чем ты, правда? – спросила Сара все тем же бесцветным голосом. – Она все время пела, пытаясь отгородиться от меня, но мысли все равно просачивались. А ее сны…

“О чем ты говоришь?” – Неспособный вымолвить ни слова, я мысленно говорил с Сарой, точно зная, что она слышит.

– Не притворяйся, папочка, она все тебе рассказала. Она отравила мою еду в ту ночь, бросила меня в пустыне, оставила гнить в чертовой яме, а всем сказала, что я просто пропала. Всем, кроме тебя, конечно. Ты помог ей. Ты помог унести меня в пустыню и бросить там гнить.

Сара закрыла глаза и на мгновение ослабила сверхъестественную хватку на горле Ханны. Последний душераздирающий крик пронзил тишину, и она исчезла.

Как и Престона Джарвиса когда-то, Ханну, мою жену и мать Сары, стерло с лица земли.

Упав на колени, я зашелся в рыданиях.

Сара медленно приблизилась ко мне, опустилась на колени и прижалась тонкими губами к моему уху. Горячее гнилостное дыхание заполнило все вокруг – последний привет от гниющего недоеденного трупика какой-то птицы, который я позже найду на полу ее спальни.

– Я не сотру ее из твоей памяти, как было с родителями Престона. Ты этого не заслуживаешь. Я оставлю воспоминания, но ровно настолько, чтобы тебя никогда не оставило понимание, ЧТО ты забыл.

Последний раз я встретился с глазами своей дочери – черными, полными ненависти крохотными зрачками. А потом Сара исчезла, оставив меня в одиночестве.

Я не позволял ни единой крамольной мысли пробраться в мое сознание до тех пор, пока не ушло и давящее чувство страха, заполнявшего дом. И, как только мрак отступил, почувствовал, как волна любви и сожаления обрушилась на меня, как цунами. Ханна не могла удержать Сару и знала это. Она не могла помешать дочери узнать правду, но могла утаить от нее кое-что. В своих воспоминаниях она исказила факты так, чтобы дать мне шанс на милосердие, чтобы заставить Сару поверить, что лишь одна Ханна была виновата во всем, что я узнал о произошедшем только тогда, когда стало уже слишком поздно. Хотя я этого и не заслуживал.

***

Некоторое время спустя приехала полиция – запоздалый бегун увидел тело Дэйва, лежащее на моем крыльце, и вызвал помощь. Я прекрасно слышал, как жена Дэйва в ужасе кричала его имя с той стороны дороги, когда он мертвый упал на землю, но она сказала копам, что Дэйв вышел, чтобы занести тарелку пирожных соседям, и она даже не подозревала о том, что он лежал мертвым у всех на виду прямо через дорогу. И я вполне верю, что это последнее, что она помнит, – я видел, на что способна Сара, и думаю, это ее извращенная версия “милосердия”.

С каждым вздохом все больше воспоминаний о моей жене исчезает. Утекает сквозь пальцы, как песок. Я знаю, что они все еще там, где-то в глубине моего сознания, но пытаться вызвать в голове хоть что-то становится все труднее. Почти как вспоминать сон. Черты ее лица расплываются, а вместе с ними покрываются плотной дымкой наши моменты: первый поцелуй, первое свидание, брачная ночь…

Сара тоже исчезла, но по-другому. Я все еще чувствую ее присутствие, как бы далеко она ни была, и знаю, что рано или поздно она вернется домой.

Так что, если вы вдруг обнаружите, что не можете вспомнить лица любимого человека, если почувствуете, как незримый взгляд не отрывается от вас, сидящего в одиночестве своей спальни, если проснетесь посреди ночи от давящего страха, знайте – это может быть она. Сара. И контролируйте свои мысли.

Она вас слышит.

~

Оригинал (с) DoverHawk

Если вам нравятся наши переводы, то вы можете поддержать проект по кнопке под постом =)

⠀

Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты

Еще больше атмосферного контента в нашей группе ВК

⠀

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Главы: 1 • 2 • 3 • 4

~

Не могу с уверенностью сказать, когда идея убить Сару впервые пришла мне в голову. Может быть, когда Ханна показала мне фото ее дневника. Может, в ту ночь, когда исчез Престон Джарвис. А может, в последовавшие за этим адские недели, когда мы боялись лишнего шага ступить в собственном доме и молились всем богам с просьбой избавить нас от кошмара, поглотившего нас.

Какое-то время казалось, что все это нереально.

Могла ли Сара, МОЯ Сара, убивать людей? Нет. Ни за что. Никогда.

Но она убивала.

В коридоре на стене висели школьные фотографии нашей дочери, с которых она улыбалась на фоне нарисованного леса. Каждый раз, проходя мимо, глядя в эти сияющие глаза, я снова отказывался верить, что эта малышка способна на зверства, в которых мы ее обвиняли. Это было просто невозможно.

Но так оно и было.

Крамольная идея несколько недель сидела в глубинах моего мозга, гноясь, как мерзкий нарыв, пока внезапно не взорвалась, разливаясь по всему разуму. Я ненавидел себя за то, что думал об этом. За то, что позволил подобной мысли прийти мне в голову. Но еще больше ненавидел себя за то, что не видел другого выхода.

Не было ни психолога, ни тюрьмы, ни суда, который мог бы удержать ее. Что бы Сара ни захотела сделать, она это делала. Возможно, существовал шанс ослабить ее способности каким-нибудь сильнодействующим лекарством, чтобы хотя бы попробовать достучаться до нее… Но цена ошибки была слишком высока.

Только убив Сару, можно было обеспечить безопасность всем вокруг. Она была слишком сильной, и слишком сломанной ментально, чтобы жить счастливой, здоровой жизнью. Она всегда представляла бы угрозу, как сильно бы мы ее ни любили. Тринадцать лет мир демонстрировал нам, как снова и снова все будут отгораживаться от Сары, бояться ее и ненавидеть.

Возможно, и для нее такая судьба была во благо.

Я знал, что это не так. Но поверил в свою ложь, чтобы успокоить совесть.

Я рассказал все Ханне, и часть меня желала, чтобы она возненавидела меня за такие мысли. Чтобы она дала мне пощечину, сказала, что я ужасный человек просто потому, что предполагаю подобное. Но она не доставила мне такого удовольствия.

Я пригласил ее на романтический ужин в ресторан. Как только официант отошел, Ханна тут же спросила с ноткой беспокойства в голосе:

– Что случилось?

Я нахмурился.

– Не смотри на меня так. – Ее слова прозвучали куда более резко, чем она, как мне показалось, хотела. – Ты вытащил нас из дома, чтобы поговорить о Саре, так? Что-то еще случилось?

– Нет, нет. – Я покачал головой. – Ничего такого.

Я взял паузу, чтобы собраться с силами, медленно осушил почти половину стакана воды со льдом, а затем рассказал Ханне о своей идее.

Казалось, что сердце вот-вот выскочит из груди прямо в тарелку с пастой. Ханна молчала несколько долгих минут.

Я положил в рот пару макаронин, но на вкус они были как бумага.

А потом она заговорила низким, тихим, наполненным сожалением голосом:

– Думаю, ты прав.

Я не знал, смеяться мне или плакать. Противоречивые чувства боролись во мне, застывшем на своем стуле.

– Ты меня слышал? – В глазах у нее стояли слезы, уголки рта подергивались.

Я кивнул, не в силах произнести ни слова. Горло горело огнем.

Так мы просидели в том ресторане несколько часов. В конце концов, нервы улеглись, и мы смогли проглотить немного еды. И начали вынашивать план.

Сначала нужно было уговорить соседей. По крайней мере, Боба из дома напротив и Тэмми – они наверняка увидели бы любые подозрительные манипуляции. Мы договорились, что, если даже один из них откажется помогать (или хотя бы подтвердить историю, которую мы придумаем для полиции), мы бросим эту затею.

Десятки раз я проговаривал речь, прежде чем взять тарелку свежеиспеченного печенья и постучаться в дверь к Бобу. Он улыбнулся, увидев гостинец, но улыбку стерло с морщинистого лица, стоило ему взглянуть мне в глаза.

– Заходи, – сказал Боб. – Вижу, тебе есть, что сказать.

Мы вошли внутрь и расположились в укромном уголке на двух бордовых креслах. В доме витал аромат роз.

– Могу я предложить тебе выпить? – спросил Боб, уже направляясь на кухню.

– Конечно. – Я отлично знал, что, даже отклони я предложение старика, он все равно вернулся бы с парой бутылок пива.

Звон стекла. Знакомое шипение, вырвавшееся из-под пивной крышки. Боб протянул мне бутылку и, вздохнув, опустился в соседнее кресло.

– Итак, что у тебя на уме, сынок?

Я попытался сглотнуть, но во рту было суше, чем в пустыне. Промочив горло пивом, я наконец заговорил.

– Сара не в порядке.

Боб поднял бровь:

– Из-за рака?

– Нет, ничего такого. У нее непорядок с головой. Уверен, ты заметил, что она отличается от других детей, что заставляет людей чувствовать себя… ну… неудобно.

Боб кивнул.

Я снова глотнул пива.

– Мы делали все, что могли, чтобы помочь ей, но ситуация вышла из-под контроля. Мы больше ничего не можем сделать. Никто не может.

Я замолчал, вглядываясь в лицо старика. Следующих слов он мог бы мне не простить.

– Помнишь тот день, когда Медведя сбил грузовик? Это сделала Сара. Она способна на подобное и на кое-что хуже, намного хуже. Думаю, поэтому люди и чувствуют себя странно рядом с ней. Чувствуют, что она другая. Что она опасна. Произошло несколько инцидентов, я предпочел бы не вдаваться в подробности, но расскажу, если захочешь, которые привели меня и Ханну к мысли…

Боб поднял руку в предостерегающем жесте.

Мои внутренности скрутились, словно клубок змей.

– Я когда-нибудь рассказывал тебе, как служил?

Я только покачал головой, ошеломленный внезапной сменой темы.

– Я служил под Кхешанью, в 68-м, и видел больше крови, чем должен видеть человек. Тысячи людей погибли в тот год. Много ночей я засыпал под звуки выстрелов и просыпался от предсмертных криков. Не могу сказать, что не забирал жизни. Я сделал гораздо больше, чем мог вынести, да поможет мне Бог, но были и другие…

Он замолчал и задумался, на мгновение я засомневался, что Боб продолжит свой рассказ.

– Я впервые встретил Пола в учебном лагере, и он стал мне единственным надежным другом на протяжении всего этого кошмара. Когда нам впервые пришлось убивать, я был в ужасе, но потом взглянул на Пола, и его вид напугал меня даже больше, чем мысль о смерти от рук врага. В его глазах плескалось… удовольствие. Каждый раз я видел эти вспышки, когда он стрелял в другого человека. Ему это нравилось, о, как ему нравилось. Он рассказывал о своих жертвах, будто травил охотничьи байки. Смаковал, сколько партизан убил, будто считал оленьи головы, и с каждым произнесенным словом все больше гордился собой. Дни превращались в недели, недели – в месяцы, а тот взгляд только прочнее обосновывался в его глазах, его истории становились все более ужасными, а человек, которым он когда-то был, оказался потерян навсегда. Я видел, как он стреляет в мужчин, женщин и детей, наслаждаясь их последними вздохами. Я видел, как он совершал зверства, о которых никогда не стану говорить.

Старик на минуту замолчал.

– Однажды ночью на наши имена пришли документы о переводе. И в этот момент, когда большинство людей почувствовали бы радость и волнение от возможности прекратить кровопролитие, я почувствовал ужас. Ужас за тех, чьи пути пересекутся с моим некогда любимым другом. Потому что ни на йоту не сомневался, что для меня кровопролития закончатся, но для Пола все только начинается. Для него это была игра всей жизни, и он не прекратил бы играть.

– И я забрал последнюю жизнь. Жизнь моего лучшего друга. Я убил его в джунглях Вьетнама за день до перевода. Мы наткнулись в тот день на семью беженцев, и там, где я видел людей – мужчин, женщин и детей, – Пол видел агнцев на заклание. Он вскинул винтовку на плечо… а я выстрелил ему в затылок. Я не задаюсь вопросом, правильно ли поступил. Если бы я сделал это раньше, сколько невинных душ было бы спасено. – Боб поднес бутылку к губам, одним глотком допил пиво, встал и пошел на кухню.

– Я люблю твою дочурку, – крикнул он из кухни. Нотка боли, прокравшаяся в его голос, просачивалась сквозь стены. – И я хочу для нее самого лучшего. Не желаю слушать вопрос, который ты хотел задать, такие вещи не должно произносить вслух. Но думаю, что ты все равно обнаружишь, что получил на него ответ.

И так оно и было.

***

Мы с Ханной не решались смотреть новости в доме с момента появления Сары, опасаясь узнать что-нибудь вроде новостей о стоянке грузовиков Red Trailer и выдать себя. Достаточно было только узнать, что там произошло, чтобы осознать, что мы не сможем не думать о той ночи. Это было все равно что под прицелом пистолета смотреть документальный фильм о львах и при этом не допускать и мысли о львах, чтобы не схлопотать пулю в лоб.

Вот в чем суть. В ту ночь мы дважды проезжали мимо этой стоянки грузовиков: один раз с нашей маленькой девочкой, пристегнутой ремнем на заднем сиденье, безжизненно мотающей головкой, когда машина налетала на кочки, а второй раз вдвоем. Когда в машине кроме нас осталась только тишина и странное чувство облегчения. Стоянка дальнобойщиков была последним островком цивилизации на пути к тому месту, где мы оставили Сару. И первым местом, где остановился бы водитель с ничего не помнящим подростком на пассажирском сидении.

Утром того дня, когда Сара появилась на нашем пороге, повар стоянки Red Trailer пришел на работу и обнаружил тела своих коллег. Это не могло быть совпадением. Сара побывала там, но что заставило ее убить всех этих людей? Они напали на нее? Возможно, но я так не думаю. На девочке не было никаких следов насилия, вообще. Ну и если бы кто-то напал на нее, не думаю, что власти нашли бы тело. Его либо стерло бы из существования, либо размазало бы по стенам.

Я склоняюсь к двум сценариям. Либо Сара не контролировала происходящее, либо абсолютно точно знала, что делает, и ей было просто все равно. Как ребенку, разрушающему муравейник.

Не важно, какую из двух дверей открыть. За ней все равно скрывается оружие массового поражения. Живущее по соседству с моей спальней.

Я не был уверен, стоит ли сообщать Ханне новость о событиях на стоянке грузовиков. Эта тайна готова была сожрать меня, но и для Ханны она могла оказаться неподъемной. Она никогда особенно хорошо не умела скрывать мысли от Сары, и ей уже приходилась сдерживать один немыслимый секрет… Но раз нам нужно сделать хоть что-то, чтобы оградить себя от опасности, которую несет Сара, я не мог сделать это в одиночку.

Вопрос разрешился сам собой сегодня утром. Мы не выписываем газету, поэтому, когда Ханна положила ее на стол рядом с завтраком, я был немного озадачен.

– Тут нашлось несколько отличных купонов, – сказала она абсолютно нехарактерную для нее вещь. – Взгляни на работе, и составим список покупок.

Сара еще была в постели, но мы не могли рисковать говорить прямо.

– Понял, – сказал я, в два глотка допивая кофе и хватая портфель. – Пора бежать.

Я поцеловал жену и вышел из дома, понимая, что чем дольше проведу внутри, тем больше вероятность, что любопытство просочится сквозь барьер из мыслей о работе и предстоящем обеде.

Я проехал несколько кварталов, прежде чем припарковаться у заправки. До работы оставалось полчаса, так что времени прочитать то, что Ханна хотела, чтобы я увидел, было предостаточно. Я уже собирался искать раздел с купонами, полагая, что подсказка кроется там, но оказалось, что мне не нужно было идти дальше первой страницы.

ЭКСПЕРТЫ ПОЛАГАЮТ, ЧТО МЕЖДУ ЗАГАДОЧНЫМИ СМЕРТЯМИ МОЖЕТ БЫТЬ СВЯЗЬ

Многие подозревали связь между недавними необъяснимыми смертями: от тех несчастных на стоянке грузовиков Red Trailer и до последнего случая – смертью Роберта Салливана. Но только вчера представители ФБР официально объявили, что они изучают возможную связь между этими эпизодами.

Уже было зарегистрировано более двадцати смертей, включая восемь жертв на стоянке грузовиков, которые поставили в тупик полицию и судмедэкспертов.

“Если бы была установлена какая-либо причина смерти, – заявляет представитель ФБР Тодд Халл, – мы рассмотрели бы возможность того, что за этим стоит психически больной человек или группа людей. Прямо сейчас идет расследование возможной связи между этими смертями, и мы призываем общественность незамедлительно обращаться за медицинской помощью при любых необъяснимых изменениях в настроении, уровне активности, тревожности, диете и так далее. На данный момент не выявлена связь происшествий ни с питьевой водой, ни с загрязнениями воздуха, но уверяю вас, мы изучаем все возможные варианты”.

Халл также призывает общественность сохранять бдительность и пристально следить за состоянием близких.

“Вероятно, самая необъяснимая часть этого дела – отсутствие реакции общественности, – утверждает Халл. – Прошло уже несколько дней, но ни об одной жертве не забеспокоились родственники или друзья. Никто не обратился в полицию. Подчеркну, что бдительность является ключом к обеспечению безопасности для нас и наших близких”.

Халл имеет в виду тот факт, что о каждой из смертей докладывали лишь соседи или случайные прохожие. Власти сообщают, что семьи и друзья погибших были шокированы известием об их смерти, хотя их близкие люди пропадали за несколько дней до визита полиции.

Читая эту статью, я как будто падал в яму. Сара не удовлетворилась стоянкой дальнобойщиков. И теперь ее способности кратно возросли в сравнении с тем, что было три года назад.

Роберт Салливан, или, как я привык называть его, Боб, жил в 16 километрах отсюда, на другом конце города.

Сидя на заправке с газетой в руках, я не смог сдержать рыданий.

~

Оригинал (с) DoverHawk

⠀

Благодаря нововведению Пикабу вы можете поддержать проект, а мы все также продолжим сдерживать НЁХов, извлекая из реальности и запирая их в рассказах =)

Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты

Еще больше атмосферного контента в нашей группе ВК

⠀

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Главы: 1 • 2 • 3

~

Потребовались недели, чтобы оправиться от шока после того, что случилось с Престоном Джарвисом, и начать хотя бы размышлять над тем, что делать дальше. Мы пытались поговорить с Сарой об этом случае, но казалось, что маленькая девочка, которую мы растили и любили, исчезла в ту ночь вместе с Престоном. В ее глазах больше не было ни радости, ни любви, ни надежды. Только пустота.

До нее невозможно было достучаться. Сколько бы мы ни спрашивали ее, что случилось с Престоном, ответ всегда был один, с минимальными вариациями: “Я заставила его уйти”. Она никогда не утверждала, что убила его, и я полагаю, это в любом случае неподходящее определение. Но говорила, что не сможет вернуть его обратно. Не знаю, верил ли я тогда, что она не может исправить произошедшее, – в тот момент для нее, казалось, не было ничего невозможного, – или скорее в то, что она не хочет ничего исправлять.

Не знаю, какой вариант пугал меня больше.

Сара еще больше изолировалась. Раньше мы с Ханной всегда могли пообщаться с ней, уговорить вместе выйти в магазин, но теперь она не появлялась даже на ужин. Не показывалась целыми днями. Мы могли догадываться, что с ней все в порядке, только по топоту шагов в ее комнате и опустевшим наутро тарелкам у двери спальни. Однажды я засиделся допоздна, чтобы увидеть дочь хотя бы забирающей поднос с ужином, оставленный у двери, но заснул около 3 часов ночи. А когда проснулся, еда уже исчезла.

И каждую ночь та сцена снова и снова прокручивалась у меня в голове. Стоило закрыть глаза, как я снова видел силуэты детей, мелькающие между деревьев, снова чувствовал, как сердце рвется из груди, снова слышал последний испуганный крик мальчика, который будет стерт с лица земли через пару секунд. Я ненавидел засранца. Нет смысла это отрицать, учитывая, сколько боли он причинил моей семье. Но я никогда не пожелал бы никому его участи. Я даже пытался убедить себя, что это все к лучшему: Престон мог вырасти серийным убийцей или вроде того, – но в глубине души понимал, что это не так. Сара пробуждала в людях самое худшее. Престон был ужасным ребенком, но поступал бы он так же, не живи его семья по соседству с нами? Был бы он таким чудовищем, если бы Сара не влияла на него?

Я никогда не узнаю ответ, но именно эти вопросы не давали мне спать по ночам. И так продолжалось до тех пор, пока шок не ослаб, и не пришло время задуматься над другим. Над тем, о чем я слишком боялся думать. Сара сделала такое впервые? И повторит ли она что-либо подобное снова?

***

Однажды в предрассветный час, когда мир затих, мне в голову прокралась мысль: изначально Сару мучили трое мальчишек. Двое из них якобы уехали, но я не видел проезжающих по улице грузовиков с вещами. Мы располагали только словами любопытных, скучающих соседей.

Несколько дней я вынашивал эту мысль, прежде чем решился выяснить все сам. Если семьи Френсисов и Райанов действительно переехали, их дома окажутся пусты. А если нет…

Я подождал, пока Сара и Ханна уснут. Никто из них не должен был знать, пока я не приду к конкретным выводам. Как бы сильно я ни любил Ханну, у нее плохо получалось скрывать мысли от Сары. Возможно, не хватало концентрации. Я не винил ее за это, но приходилось быть осторожным.

Около трех я поднялся с кровати и обулся.

Фонари и полная луна освещали путь, окружая меня зловещим сиянием среди душной июльской ночи. Засунув руки в карманы, я побрел по тротуару. Ужасно хотелось побежать, как можно быстрее покончить с этим неприятным делом, но я понимал, что бегущий человек посреди ночи будет выглядеть крайне подозрительно для случайного зрителя.

Через пятнадцать минут я подошел к дому Остина Френсиса. Сухая земля с редкими клочками травы вместо газона, забор из металлической сетки, когда-то не позволявший ротвейлеру Медведю терроризировать город… Открыл калитку и подошел к окну. Мне было бы достаточно просто заглянуть внутрь, но шторы были задернуты.

Я обошел дом по периметру, прильнул к другому окну. Снова стена темноты. С тяжелым вздохом оттягивая до последнего необходимость вломиться в дом, я подергал ручку задней двери.

Она поддалась. Дверь открылась с тихим скрипом, от которого у меня душа ушла в пятки.

Внутри меня встретил едкий запах разлагающегося мяса. Я щелкнул выключателем, но свет не зажегся. Не удивительно. Подсвечивая путь фонариком, я начал обследовать дом.

Тарелки и миски все еще стояли на кухонном столе. Еда превратилась в коричневые сухие комки, покрытые плесенью. С любопытством я открыл холодильник и тут же захлопнул дверцу, отшатнувшись от гнилостного зловония.

В других комнатах царил беспорядок жилища: пустые бутылки, грязное белье, брошенные на полпути вещи… Признаки дома, в котором люди жили, а не дома, из которого переехали.

Чем ближе я подбирался к спальням, тем гуще и невыносимее становился запах разложения. В ужасе от того, что сейчас обнаружу, но понимая, что это единственный способ получить ответы, я вошел в первую комнату. Это была спальня мальчика, самого Остина. И снова меня окружили свидетельства того, что люди в этом доме и не думали собирать вещи: телевизор, Playstation, диски с видеоиграми, модели автомобилей – ни один мальчишка не бросил бы такое богатство. Но это меня уже не поразило.

Меня поразили черные брызги засохшей крови, ошметки плоти и костей, покрывающие стены по обе стороны от кровати, будто парень лег спать с животом, набитым взрывчаткой.

Едкая желчь обожгла мне горло первый раз с тех пор, как я вошел в этот дом.

Я закрыл за собой дверь детской, подумав, что надо бы стереть отпечатки перед уходом. Дальше по коридору была хозяйская спальня. Мистер и миссис Френсис покоились в собственной постели, с одной маленькой деталью: на месте их голов остались только полукругом разлетевшиеся брызги крови, костей и мозгов, окрасившие подушки, изголовье кровати и стену за ним.

Я увидел достаточно. Как в тумане выбрался из дома на задний двор, где меня тут же вырвало в разросшиеся шипастые розовые кусты.

Как давно семья Френсисов “переехала”? Определенно прошло уже больше года, даже около двух.

Я никак не мог перестать об этом думать, спускаясь по улице к дому Райанов. Все пытался вспомнить любые подробности того, как информация о переезде дошла до Ханны – именно от нее об этом узнал я. Она говорила, что ей рассказала Тэмми Хауэлл – соседка, мучившаяся от безделья и дни напролет проводящая у окна. Зачем Тэмми понадобилось лгать о Френсисах? Или она действительно была уверена, что они переехали? Так же, как отец Престона искренне считал, что у него никогда не было сына?

Дом Райанов снаружи выглядел чуть более ухоженным, чем предыдущий, но не намного. Газон сплошь зарос сорняками, одно из окон оказалось разбито, видимо, кто-то бросил с улицы камень. Я и здесь попытался заглянуть в окна, но снова и снова натыкался на стену тьмы. И после нескольких бесплодных попыток отправился попытать счастья у задней двери.

И она открылась без сопротивления. Снова.

Вонь, ударившая мне в нос, в этот раз была куда слабее, чем в доме Френсисов, но пугала не меньше. Я ожидал найти все те же признаки внезапно брошенного жилища, но, включив фонарик на телефоне, увидел лишь относительно чистый пустой дом.

Пыль покрывала большинство поверхностей, не было ни мебели, ни картин, никакого признака присутствия человека. Казалось, что оттуда и правда съехали.

Если бы не запах.

Я доверился обонянию. Вонь шла из-за двери одной из спален, и я открыл ее. И снова с трудом подавил желание выблевать внутренности. Едва сдерживая слезы, осветил комнату фонариком. На этот раз кровью была залита лишь половина комнаты. На кровати лежали останки Кенни Райана. Левая половина тела осталась совершенно целой, серая тонкая кожа обтягивала скелет. А правой половины просто не было. Будто парень упал боком в измельчитель мусора.

В отличие от остального дома, эта комната оказалась нетронутой. Никто и не пытался собирать вещи Кенни для переезда. Казалось, семья просто-напросто о нем забыла.

И от этой мысли у меня похолодели руки.

Они и правда забыли о нем. Он не исчез, как Престон, но для семьи просто никогда не существовал. Неужели Сара пыталась сделать то же самое и с Френсисами годом ранее? Невозможно было узнать наверняка – я бы даже и не подумал спрашивать о таком саму Сару, – но версия казалась вполне правдоподобной.

***

Еще несколько недель я собирался с мыслями, пока, наконец, не решился поделиться открытием с Ханной. Меня нервировала необходимость посвятить ее в проблему, – ей всегда было труднее скрывать что-либо от Сары, – но секрет грозил поглотить меня.

Начало учебного года было уже не за горами, и нас с Ханной полностью занимала мысль, разрешать или нет Саре возвращаться в школу. Мы были в ужасе от того, что она может сделать с другими детьми, особенно зная, что случилось с семьями Френсисов и Райанов, но все же хотели сохранить хоть какое-то подобие нормальной жизни для дочери. А еще, если быть до конца честными, нам очень нужна была передышка от постоянного ощущения опасности и беспокойства, окружающего Сару, и пропитавшего каждый уголок дома.

Так и не определившись, мы все же решили, что Саре будет полезно сходить хотя бы на ознакомительное занятие. Я должен был отправиться с ней и проконтролировать, чтобы все прошло хорошо: вдруг кто-то решит спросить у нее, как прошло лето, или найдется еще один хулиган, желающий разделить участь Престона Джарвиса.

Но никто к ней не подошел. Хотя и издевательств тоже не было. Учитывая все обстоятельства, я воспринял это как победу. Ханны уже не было к нашему возвращению, она оставила записку о том, что соседка попросила ее о помощи, и попросила не ждать к ужину.

Мне показалось странным такое поведение, но думать об этом было нельзя на случай, если Сара решит подслушать меня из спальни. Она молча направилась к себе, как только мы вошли в дверь.

Тем же вечером Ханна написала мне смс с вопросом, спит ли Сара. Я подтвердил, и мгновение спустя моя жена зашла домой с покрасневшим лицом и опухшими глазами.

– Я… – начала она, но слова утонули в рыданиях.

Я прижал ее к себе и держал, чувствуя, как рубашка пропитывается слезами, пока она не успокоилась настолько, что смогла говорить.

– Я так боюсь, – прошептала Ханна наконец.

– Боишься чего? – О, я чертовски хорошо знал, чего она боится. И разделял ее страх.

– Я нашла кое-что. – Ханна отстранилась от меня и нервно сглотнула, подыскивая слова. – Когда вы с Сарой ушли сегодня, я осмотрела ее спальню. Не хотела говорить тебе, я ведь сама ненавидела, когда родители рылись в моих вещах, но надеялась, что ничего не найду.

Она надолго замолчала.

– Так… что ты нашла?

Она просто молча покачала головой, не в силах говорить, а затем достала телефон и протянула его мне.

На экране оказалось фото старой, покрытой пятнами обувной коробки. А внутри… коллекция хвостов самых разных животных. Некоторые были еще свежие, с мясом и сухожилиями, торчащими в месте, где крепились к телу, а другие уже сухие и ломкие. И вся эта куча покоилась в гнезде из десятков окровавленных ошейников и жетонов домашних животных.

В шоке, все еще не веря, я поднял глаза.

– Это я нашла в ее шкафу. Листай.

Я смахнул влево и увидел фото открытой книги. Не сразу, но я все же узнал в ней дневник, подаренный Саре на Рождество одной из бабушек.

Внутри дневника были вклеены фотографии. И каждая из них перечеркнута большим крестом.

Вот на одной из них Престон Джарвис. На другой учительница естествознания Сары, которая просила перевести ее в другой класс, рядом девочка – мы видели ее прыгающей на костылях за пару недель до парада 4 июля. Все фото были вырезаны из школьного ежедневника.

Я снова смахнул влево. Еще одна страница, заполненная фотографиями. Еще раз. Еще фотографии. Дети, учителя из ежегодников, семейное фото Кенни Райана и Остина Френсиса, видимо, украденные из их домов, фотографии терапевтов, таинственным образом переставших отвечать на наши звонки.

Я смотрел на Ханну, чувствуя, как краска уходит с лица.

Мы не обменялись ни словом, да в этом и не было необходимости. Потому что в тот момент мы оба поняли, что наша дочь творила зло гораздо дольше, чем мы думали. И отлично держала это в секрете.

Много лет, пока мы думали, что достучались до нее, что научили сдерживать ее способности и отличать хорошее от плохого, Сара мучила, убивала и уничтожала десятки людей и домашних животных по всей округе.

***

Пока я был погружен в воспоминания о минувших годах, произошло кое-что, заставившее меня и Ханну нервничать еще больше, если это вообще возможно. И началось это с новостей о том, что произошло на стоянке грузовиков Red Trailer. Ниже я привожу статью, найденную сегодня утром в местной газете.

4 мая 2022 года.

Чуть больше трех недель прошло с тех пор, как Эстебан Гутьеррес прибыл на стоянку грузовиков Red Trailer, где работал поваром, и обнаружил девять трупов своих коллег, постояльцев и друзей, а власти все еще сбиты с толку.

Мистер Гутьеррес сообщил полиции, что прибыл в 5:45 утра, к началу своей смены, и увидел тело Эммы Фицджеральд у служебного входа. На лбу женщины он заметил травму, которая, по словам патологоанатома, была вызвана падением за секунду до смерти. На всех остальных телах обнаружены подобные травмы, хотя, согласно отчету патологоанатома, ни одна из них не могла привести к летальному исходу.

Как уже сообщалось ранее, предварительное расследование не выявило признаков насилия, борьбы или ограбления. Как и признаков утечки газа.

В настоящее время вскрытие тел погибших завершено. Власти сообщают, что смерти также не были вызваны травмами или инфекцией.

Полиция и представители медицины по-прежнему озадачены этим необычным случаем, но заверяют, что в настоящее время для общества никакой опасности нет.

Оставайтесь с нами, чтобы получить самую свежую информацию об этом запутанном деле.

~

Оригинал (с) DoverHawk

Благодаря нововведению Пикабу вы можете поддержать проект, а мы все также продолжим сдерживать НЁХов, извлекая из реальности и запирая их в рассказах =)⠀

Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты

Еще больше атмосферного контента в нашей группе ВК

⠀

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Главы: 1 • 2

~

Сказать, что Сара изменилась после инцидента с ротвейлером, значило бы ничего не сказать. Раньше тьма поднималась в ее глазах от случая к случаю, но теперь поселилась навсегда. И лишь краткие проблески света говорили, что наша маленькая девочка все еще где-то там.

Мы водили ее к психотерапевтам, надеясь, что профессиональное вмешательство поможет преодолеть демонов, сжиравших ее изнутри. Что мы сможем вернуть нашу дочь. Но все заканчивалось лишь ворохом противоречивых диагнозов: психоз, биполярное расстройство, депрессия, СДВГ, шизофрения… и отказами в лечении.

Сара едва успевала попасть на два-три сеанса к одному и тому же терапевту, как ее тут же рекомендовали другому, “более квалифицированному” врачу. А некоторые просто переставали выходить на связь. Пару лет промучившись, мы с Ханной решили отказаться от терапии и сосредоточить максимум сил на том, чтобы самим решать этот вопрос. Люди постоянно исчезали из жизни Сары, и это приносило куда больше вреда, чем пользы.

Учитывая хоровод терапевтов, смену учителей в школе и отсутствие друзей, я не могу сказать, что не ожидал того, что Сара закроется в себе. Но это разбило мне сердце.

После смерти Медведя волна издевательств временно сошла на нет, но у детей короткая память, и вскоре все сново вошло в старую колею. Только с еще большей жестокостью, одновременно пугавшей нас и приводившей в ярость. Мы с женой делали все возможное и вообразимое, чтобы защитить Сару от шквала ненависти, а других детей от неминуемых последствий. Практиковали дыхательные упражнения, учили, как правильно обращаться за помощью к взрослым, особенно к тем, кто и так обязан вмешиваться, и как мирно разрешать конфликты.

Мы всегда хранили бдительность, когда возили дочь в школу или гуляли по окрестностям. И слишком часто видели детей в гипсе или на костылях. И не могли не задаваться вопросом: сколько из них заставили Сару зайти слишком далеко. Травм было действительно очень много – намного больше несчастных случаев, чем статистически возможно, – так что странно было бы предполагать, что Сара не приложила к этому руку. И не важно, как усердно мы практиковали с ней самоконтроль.

Конечно, мы не могли спрашивать ее об том. Даже думать об этом в ее присутствии. И могли сколько угодно убеждать себя, что поступаем так, потому что не хотим, чтобы Сара почувствовала себя еще более изолированной (что, конечно, так и было), но правда заключалась в том, что мы боялись ее гнева. Она казалась такой нестабильной – неверное слово или мысль, и вот наша дочь уже на краю пропасти. К лучшему или худшему, но нам так и не пришлось поднимать этот вопрос. В течение следующего месяца ее причастность к “инцидентам” оказалась подтверждена, хоть и косвенно: соседские мальчишки – Остин, Престон и Келли – один за другим внезапно обзавелись сломанными костями и гипсом и оказались слишком заняты, чтобы приставать к нашей дочери.

Честно говоря, я был этому даже рад. Гнев зрел в Саре уже давно, да и я не отказался бы поколотить засранцев, если бы знал, что это сойдет мне с рук.

Прошла еще пара недель, и один из мальчишек пропал. Кенни и Престон то и дело появлялись у нашей подъездной дорожки, чтобы побросать камни в окна или осыпать Сару ругательствами, но Остина не было видно. Опасаясь худшего, мы поспрашивали соседей о его семье. Ни Ханна, ни я не ладили с родителями Остина – из-за случая с собакой я чуть не подрался с его отцом, – так что стучаться к ним в дверь было бы не лучшим вариантом.

К счастью, Ханна выяснила у соседки, что семья Френсисов переехала. Никто не знал, почему они сорвались с места, потому что никто с ними не ладил. Рендалл Френсис был махровым алкоголиком, а его жена Лорен вечно курила как паровоз и почти наверняка баловалась наркотиками. Так что соседей нисколько не огорчило, что их дом теперь пустовал.

Примерно год спустя семья Райанов тоже переехала. И теперь Престон Джарвис остался в гордом одиночестве. Потеря лучших друзей и уже его собственная изоляция сделали его только более злым и ожесточенным по отношению к Саре. Возможно, будь его друзья рядом, для Престона все закончилось бы не так плохо, но он ничего не мог с этим поделать.

То, что случилось с Престоном Джарвисом 4 июля 2019 года, навсегда останется в моей памяти.

***

Мы втроем провели утро на Главной улице, наслаждаясь ежегодным парадом в честь Дня Независимости вместе со всем остальным городом. Сара не хотела идти, но все же вела себя хорошо. К тому моменту она почти полностью замкнулась и все время проводила в одиночестве в своей комнате, выходя лишь на обед или в школу. Каждую свободную минуту она была погружена в чтение, уносясь мыслями в далекие страны, где дети были добры друг к другу, а злодеи получали по заслугам. Мы с Ханной активно это поощряли, стараясь все же вовлекать ее в социум, что было так же сложно, как и страшно. Но крайне необходимо.

В тот день Сара захватила с собой роман “Новолуние” – вторую книгу своей любимой серии, зачитанную до дыр, – и мы провели отличное утро, наслаждаясь солнцем, едой и парадом. Она даже пару раз улыбнулась – редкое явление в то время, – что мы восприняли как свою маленькую победу.

Нам было хорошо. Ровно до тех пор, как Престон Джарвис не затормозил неподалеку на велосипеде. Раньше у него не хватало духа задирать Сару в нашем присутствии, но в тот день он, видимо, чувствовал себя особенно храбрым.

– Эй, уродка! – крикнул он с тротуара. – Как насчет посадить тебя в клетку и прокатить на платформе в этом году?

– Пошел нахрен, – парировал я.

– Ой, сам пошел нахрен, старик, – раздраженно выпалил Престон.– Это твоя вина, что она такая двинутая. Вся твоя ебаная семейка просто кучка сатанистов – так говорит мой отец. Всем было бы лучше, если бы вы сдохли.

Я поднялся со своего места и быстро преодолел расстояние между нами.

– Слушай сюда, маленький кусок дерьма, – прошипел я сквозь зубы. – Мне плевать, что думаешь ты или твой отец. Еще раз подойдешь к моей семье, и я отправлю тебя в больничку.

Пару секунд он просто смотрел на меня, решаясь ответить, а потом уже открыл было рот, но взглянул на Сару и замер со смесью страха и ненависти на лице. Закрыл рот и умчался вниз по улице.

Я вернулся к семье, ожидая, что Ханна отчитает меня за угрозы ребенку, но она ограничилась лишь неодобрительным взглядом.

– Ты в порядке, детка? – Я не мог точно разглядеть со своего места, но казалось, что на губах у Сары играет слабая улыбка.

– Да. Я думаю, было бы лучше, если бы сдох он.

Мы с Ханной обеспокоенно переглянулись.

– Не думаю. – Ханна всегда пыталась сгладить углы. – Мне кажется, что семья будет по нему скучать. Пусть он не нравится нам, но ведь есть много людей, которые любят его и которым было бы грустно, если бы с ним что-то случилось.

Сара кивнула – в знак признания ее слов, не согласия – и вернулась к книге.

***

Вечером в тот же день мы отправились в парк, чтобы насладиться фейерверком. Мы пробыли среди людей достаточно долго во время парада, поэтому в парке искали уединения. Ханная и я наслаждались хот-догами на скамейке, а Сара сидела под деревом и читала, пока не зашло солнце.

Проглотив последний кусочек лакомства, я услышал шипение и почувствовал, как порыв теплого воздуха треплет мне воротник.

БАМ!

Фейерверк взорвался рядом с деревом, где сидела Сара.

Я резко обернулся… Конечно, это он. Престон Джарвис стоял в паре метров от нас и целился очередной ракетой.

Он поджег фитиль, и второй фейерверк пронесся мимо меня, врезавшись в ствол дерева прямо над Сарой.

Я вскочил. Престон понял, что у него осталось пара секунд, прежде чем я собью его с ног. Рывком он выволок самую большую ракету из кучи, наваленной у него под ногами, – значительно больше, чем предыдущие, – и поджег фитиль.

Я не успел остановить его. Фейерверк несколько раз выстрелил, превратив наш крошечный уютный кусочек парка в поле битвы. Я успел лишь отвернуться, чувствуя, как раскаленные ракеты ударили мне в спину, осыпая порохом и пеплом. Несколько фейерверков достигли цели: Сара размазывала сажу по лицу, а любимая книга тлела у ее ног.

Сквозь пропитанный запахом серы сизый туман я повернулся к Престону. Ярость кипела во мне, но, видимо, даже не вполовину такая сильная, как ярость Сары. Не успел я сделать и шага, как первая ракета взорвалась у ног мальчишки.

Вскрикнув от удивления и боли, он отшатнулся назад. На штанах расползалось темное пятно. С расширенными от ужаса глазами он бросился бежать, крича и зовя на помощь. Мгновение спустя Сара промчалась мимо меня за ним.

Отчаянно я рванулся вперед, пытаясь поймать ее за руку, но не успел.

***

Солнце уже село, я бежал за детьми в стремительно густеющей темноте между деревьями. Престон отчаянно молотил ногами, пытаясь скрыться от преследователя.

В один момент он резко развернулся и рванул в гущу деревьев. Сара не отставала. Я бежал следом, звал ее и умолял не вредить мальчику. Вот от них остались уже лишь силуэты, мелькающие меж деревьев. Престон, за ним Сара, снова Престон, потом Сара… а затем осталась лишь Сара.

– Нет! – зарыдал я. – Нет, Сара, нет!

Сара остановилась. Я бежал к ней, лавируя между деревьями так быстро, как только мог, молясь не найти у ног дочери тело ребенка.

И задохнулся от облегчения и ужаса, когда обнаружил ее в одиночестве.

– Сара, где Престон? – спросил я, пытаясь отдышаться. – Куда он делся?

– Нигде.

Я осмотрел землю и кусты, но не нашел следов мальчика.

– Сара. Что случилось?

Она не ответила.

Я схватил ее за плечи, стараясь не поддаваться панике, хотя битва была почти проиграна.

– Сара! – закричал я, встряхивая дочь, как бутылку с кетчупом, – Сара, что ты сделала?!

Ханна догнала нас и аккуратно убрала мои руки от Сары.

– Что произошло? – Она старалась так же сильно, как и я, сохранять спокойствие. – Где Престон?

Сара по-прежнему молчала. Ее стеклянный мертвый взгляд оставался непоколебимым.

И тогда я наконец посмотрел на землю. И увидел следы мальчишки. В тускнеющем свете их было непросто отличить от моих или следов Сары, но фонарик на телефоне отлично помог. Я отследил последние шаги Престона.

Вот он пробежал мимо дерева, за которым я видел его силуэт в последний раз… а вот следы оборвались посреди тропинки. Они не вели к дереву или кусту, просто исчезали.

Несколько часов я провел, блуждая по лесу в поисках мальчика. Ханна увезла дочь домой и уложила в постель. Сара так и не сказала ни слова о том, что произошло. И никогда не скажет. Поняв тщетность поисков, я попросил жену забрать меня. Мы ехали домой в молчании, не зная что сказать, объединенные лишь острым чувством невыразимого ужаса.

С тревогой я ждал звонка из полиции, сообщений в новостях о пропавшем ребенке, оповещения на телефоне, но ничего не произошло. Не было статей в газетах, не было плакатов с надписью “Пропал ребенок”. Ничего.

***

Прошло без малого две недели, пока я набрался смелости спросить у отца Престона о сыне. Мы никогда не были в хороших отношения, но я заметил его за мытьем машины однажды на утренней пробежке и подумал, что лучшего шанса не представится.

– Привет, Марк! – крикнул я.

– Привет! – добродушно отозвался он, что меня несколько удивило.– Как дела?

– Неплохо. Я давненько не видел Престона, он в летнем лагере или типа того?

– Кого? – спросил Марк Джарвис.

Сердце бешено колотилось у меня в груди, когда я решился на этот разговор, но в тот момент оно будто остановилось.

– Что? – Я затаил дыхание.

– О ком ты говоришь? – Марк смотрел на меня с замешательством.

– Престон, – повторил я. – Твой сын. Примерно ровесник Сары.

Уголки рта мужчины слегка опустились, он удивленно приподнял бровь.

– Нет у меня сына. Ты хорошо себя чувствуешь?

Я попытался сглотнуть, но во рту будто разверзлась пустыня.

– Э-э… да, – наконец выдавил я. – Извини, у меня, наверное, тепловой удар.

– Тогда лучше возвращайся домой. – Выражение лица Марк тут же сменилось с растерянности на участливую озабоченность. – Это может быть серьезно, проводить тебя?

– Нет, спасибо, мне и правда пора.

Он помахал мне на прощание. И я ушел, забыв о пробежке.

Позже той ночью, убедившись, что Сара уже много часов спит, я рассказал Ханне о произошедшем. Мгновение она выглядела такой же пораженной, как я, а потом безутешно зарыдала, осознав, что это значит.

Мы думали, что Сара убила Престона Джарвиса, но реальность оказалась куда хуже.

Она стерла его с лица земли.

~

Оригинал (с) DoverHawk

⠀

Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты

Еще больше атмосферного контента в нашей группе ВК

⠀

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Главы: 1

~

Саре было шесть, когда мы впервые своими глазами увидели, как ее странные способности могут влиять на окружающий мир. До того момента казалось, что она могла воздействовать только на нематериальное. Изменять наши эмоции, в какой-то степени читать мысли. Но не гнуть ложки или левитировать, конечно.

Хотя любой из этих вариантов был бы лучше правды.

Это случилось в июле. Жара сменила тепло, и наступили самые знойные деньки. Сонное полуденное спокойствие, царившее в тот день, разлетелось вдребезги от грохота и криков с кухни. Я тут же сорвался с места, вбежал в комнату и увидел Ханну, балансирующую на кухонном островке, как раз над лужей чая, в которой лед смешался с осколками бокала.

Она обернулась ко мне и пропищала, указывая пальцем на плиту:

– Она побежала туда!

– Кто?

– Мышь!

Я не смог удержаться от смеха. Ханна метнула в мою сторону грозный взгляд. Она никогда не отличалась терпимостью к домашним вредителям.

– Пойду принесу мышеловку.

Уже поворачиваясь, я краем глаза заметил черное пятнышко, вылетевшее из-под духовки. Ханна снова взвизгнула, я потянулся за метлой, висевшей в кладовке совсем рядом… но мышь вдруг внезапно замерла посреди кухни.

С метлой в руке, размышляя, получится ли просто выпихнуть грызуна из дома, я подошел к нему. Вот только… зверек не двигался. Не расширялась грудная клетка в паническом дыхании, не вертелась голова в поисках укрытия. Мышь даже и не стояла, на самом деле.

С любопытством я ткнул ее метлой. Ханна испуганно вздохнула.

– Успокойся, думаю, она мертвая.

– Мертвая? Просто умерла?

– Да. Кажется, да.

Я опустился на колено, чтобы убедиться, а, подняв глаза, заметил, что Сара смотрит на нас из коридора. Тем самым взглядом. Взглядом, который я видел потом слишком много раз. И которого боялся. Даже в тот, самый первый, раз, у меня от него кровь застыла в жилах, а по спине побежали мурашки.

– Сара? Все в порядке? – осторожно спросил я.

Она посмотрела мне в глаза, и ТОТ взгляд исчез. Растаял, будто не было, оставив лишь счастливое личико маленькой девочки, которую я так нежно любил.

– Да, папочка. Теперь эта мышка больше не напугает маму.

Медленно я взглянул на мышь, потом снова перевел глаза на дочь.

– Ты что-то сделала с мышкой?

– Да. – Она ответила так холодно и небрежно, что у меня по шее пробежал холодок. – То же самое, что делаю с пауками.

С минуту я стоял неподвижно, в пораженном молчании. Сара же восприняла это как разрешение вернуться к тому, чем до инцидента занималась в своей спальне.

Ханна соскользнула с острова и встала рядом со мной. Молча. А потом задала вопрос, который невысказанным вертелся и у меня на языке.

– Когда ты в последний раз видел паука в доме?

– Я… – начал было я, но тут же остановился. – Я не знаю.

***

После инцидента с мышью мы с Ханной бросили все силы на то, чтобы научить Сару различать хорошее и плохое. Казалось, она усвоила концепцию, что причинять вред кому-либо – плохо. И особенно плохо убивать кого-либо. Мы попросили ее больше никогда не повторять то, что она сделала с мышью, и постараться направить свои способности на что-нибудь хорошее. Ни я, ни Ханна не знали тогда, на что она способна, поэтому сложно было привести в пример хорошие вещи, которые были бы ей по силам. Поэтому мы просто надеялись, что она не будет делать ничего без нашего согласия.

Со временем мы привыкли к давящему чувству, которое возникало всякий раз, когда она проникала в наши головы, и начали играть в угадайку. Саре это позволяло “размять мышцы”, а нам узнать некоторые тонкости, которые иначе никогда бы нам не открылись. Так мы поняли, что Сара может улавливать наши мысли, но только те, на которых мы сконцентрированы. Поэтому, если мы хотели сохранить от нее в тайне какой-то секрет, можно было мысленно прокручивать в голове песню или думать о работе. Изначально этот навык был полезен, чтобы случайно не выдать, какой подарок мы купили ей на день рождения или Рождество. А потом стал безмерно важным и, вероятно, спас наши жизни.

Вне дома для Сары начиналась другая жизнь. Очень немногие люди могли мириться с тем, что она заставляла их чувствовать, – сильным ощущением неотвратимой надвигающейся опасности, которое было сложно игнорировать. Понадобилось несколько лет, чтобы наши соседи понемногу начали осваиваться. Боб – пожилой мужчина, живущий в через дорогу в доме, окруженном розовыми кустами, – был первым, кто по-настоящему открылся Саре, не считая меня и Ханны. Его жена скончалась три года назад, внуки жили за два штата, так что никого не удивило, что они с Сарой нашли утешение в обществе друг друга.

Как и большинство, Боб вежливо отклонял приглашения посетить наш дом, даже если погода на улице не радовала, и никогда не задерживался надолго рядом с Сарой. Но если она играла одна на лужайке перед домом, что часто случалось, Боб всегда приходил шаркающей походкой, с мешочком ирисок или мороженым для нее. Улыбался ей фирменной кривой улыбкой и просил не портить аппетит сладостями перед ужином. А потом возвращался к себе, подстригать розовые кусты или ухаживать за газоном.

Если бы не эта невероятная дружба, мы никогда не узнали бы об инциденте с Медведем – соседским ротвейлером.

***

Дети были жестоки к Саре, что не особо нас удивляло, к сожалению. Мы с Ханной делали все возможное, чтобы сгладить ситуацию. Постоянно обсуждали это с Сарой, убеждали, что она любима, что бы ни говорили другие дети… Но изоляция от сверстников в восемь-девять лет губительна. Родители обидчиков ничем не помогали. Честно говоря, они были такими же безнадежными, как и их отпрыски, если не хуже. В конце концов, Сара поняла, что лучше держаться особняком. И, в целом, это работало.

Наступил октябрь. Деревья оделись в золото и пурпур, воздух посвежел, в нем поселилась прохлада, заставляющая сердце отчаянно жаждать запаха тыквенных пирогов и яблочного сидра. До Хэллоуина оставалось еще пара недель, но дух праздника уже витал по округе. Особенно для соседских детей, катающихся на велосипедах туда-обратно по улице, разбивающих украшения из тыквы и трезвонящих в звонки невинных жертв. Сара в подобном никогда не участвовала, что нас только радовало, учитывая, во что то и дело вляпывались ее ровесники.

Трое из них жили неподалеку от нас. Остин Френсис, Кенни Райан и Престон Джарвис. И они были самыми злостными хулиганами. Если наш дом забрасывали яйцами – это были они. Если Ханна обнаруживала выпоптанные клумбы – это были они. Если Сару задирали на нашей лужайке – это были они. Стая маленьких гиен, бесконечно хохочущих и сеющих вокруг себя хаос.

Когда это произошло, Ханна стирала в подвале, а я был на работе. В тот день трое мальчишек гнали по улице на велосипедах, улюлюкая и крича, таща на поводке злобное чудовище по кличке Медведь.

Сара разрисовывала мелом нашу подъездную дорожку. Стая заметила ее и остановилась у края тротуара.

– Эй, уродка! – крикнул Кенни. – Что творишь?

Сара не ответила.

– Эй! – присоединился Престон. – Тебе задали вопрос.

Сара снова промолчала.

Остин шагнул вперед, расстегнул молнию и окатил струей мочи рисунок, над которым трудилась Сара. Она встала, чтобы избежать брызг, а Остин испачкал, для ровного счета, и ее мелки.

Медведь все больше нервничал. Саре не везло с животными – большинство из них избегали ее, даже старательнее, чем люди, но Медведь сам по себе был просто отвратительным псом. Он бросался на любого, кто проходил мимо его двора, рыча и исходя пеной, кидался на сетчатый забор всей своей тяжелой тушей, заставляя людей в страхе отскакивать. Ходили слухи, что Райаны были вынуждены самостоятельно забирать свою почту из отделения, потому что почтальоны отказались к ним приходить.

Заметив реакцию собаки, Кенни указал на нее и дружкам.

– Эй, гляньте на Медведя! Даже ОН ее ненавидит.

Пес рвался с ошейника, рыча на Сару. Толстые струи слюны свисал по бокам его пасти.

– Похоже, ему надоел поводок, – лениво проговорил Престон. – Предлагаю отпустить его и дать разобраться с тем, что его так бесит.

Он подошел к псу, изо всех сил натягивавшему поводок так, что Кенни приходилось заваливаться назад всем весом. И в этот момент Боб, наблюдавший за происходящим со своего крыльца, решил вмешаться. Он еще не знал, что не успеет даже дойти до конца своей подъездной дорожки до того, как все закончится.

Все так же молча Сара шагнула вперед. Мальчики инстинктивно отступили на шаг. Но не Медведь. Медленно он двинулся к ней, утягивая Кенни за собой, мышцы на груди собаки вздулись от напряжения. Сара сделала еще один шаг вперед, оказавшись меньше чем в полуметре от зверя, который весил больше чем она. И в тот момент пес перестал рычать.

Он все так же тянул поводок, но больше не пытался с ним бороться. Просто вывернул шею, будто пытался вылезти из ошейника. Потянул сильнее, и звенья строгого ошейника с шипами лопнули, звякнув о землю, как потерянные монетки.

И все это время Сара не отрывала от Медведя пустого взгляда.

Бобу не раз приходилось испытывать страх в своей жизни, однако позже в разговоре со мной он признался, что тогда, наблюдая за разворачивающейся драмой, за этим хищным, холодным, мертвым взглядом Сары, он впервые испытал неподдельный леденящий ужас.

Медведь успел отойти всего на пару метров, когда оранжево-белое смазанное пятно несущегося грузовика столкнулось с ним. И ротвейлер прекратил существовать.

Водитель выскочил из машины, и все остальные события разворачивались ровно так, как вы бы этого ожидали. Все действовали так, как и должны были бы… Кроме Сары.

Она подняла свой вымоченный в моче мел и продолжила разрисовывать асфальт под аккомпанемент криков, рыданий и извинений.

Пару минут спустя Ханна услышала шум и вышла наружу. А на следующий день Боб позвонил мне и рассказал, что произошло. Как он был напуган, как странно двигалась собака, делая свои последние шаги – как марионетка на веревочках…

***

Неделю спустя Боб обнаружил три своих любимых куста роз почерневшими и высохшими.

Сара неподвижно стояла, наблюдая за ним из окна своей спальни.

~

Оригинал (с) DoverHawk

⠀

Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты

Еще больше атмосферного контента в нашей группе ВК

⠀

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

В былые времена работал я в колледже, преподом по физре. Ну вы сами должны понимать с какими трудностями приходится сталкиваться когда работаешь в группе где одни девочки 15-19 лет. Женские особенности и все такое. Были и в группе так называемые "скромницы", у которых "живот болел". Но программу то выполнять надо! А на такие вопросы отвечать не удобно, а им не удобно об этом говорить с мужчиной. Поэтому мной была придумана фраза "- Ухо стреляет". Т.е. мы с ними на паре обсудили этот вопрос и такой секретной фразой они могли спокойно сказать что у них эти дни. Сказано сделано и благополучно нахер забыто))))) На следующий месяц или более подходит ко мне такая пай девочка и говорит WhiteHorcrux У меня ухо стреляет! Далее Я - я, Студент - С

Я: так иди к медсестре от меня чего хочешь?

С: можно я на посижу?

Я: в смысле посижу? Если ухо стреляет это не просто так! А вдруг там заражение какое! Иди к медсестре пусть посмотрит и что нибудь даст! В ухо можешь свернуть листочек герани, полегче станет.

С: в смысле?

Я: в прямом! если ухо болит это может отразится внутри! болеть долго будешь! Мази шмази, капли обязательно! справку возьмешь у медсестры.

С: - уходит, пришла через минут пять. Герани не было у нее, дала ношпу и сказала на пару не идти

Я: Пздц конечно у нас врачи пошли.... Завтра в больницу по месту прописки, как сходишь сообщишь результаты!

следующая пара другая группа.

С: WhiteHorcrux - у меня ухо стреляет можно я посижу...

Я: ВЫ ЧО СГОВОРИЛИСЬ ЧТО ЛИ! УХОСТРЕЛЫ МАТЬ ВАШУ! К врачу и со справкой сюда! Направление к ЛОРу что бы дала!

С: WhiteHorxrux а куда направление? у меня же это... ну.. Ухи...

Другая половина группы догнала что я забыл и тихонько хихикая внимательно слушала диалог... 

Наш только-только начавшийся ужин прервал скрип поворачивающейся ручки входной двери. И три громких стука следом.

Я поднялся, жестом попросив жену оставаться на месте, и пошел в прихожую, гадая, кто мог решить сначала подергать ручку и только потом стучать. Может, мой брат? Но что-то было уже поздновато для визита посреди недели.

Я открыл дверь, впуская в дом шум дождя. И тогда увидел ее, стоящую на крыльце, насквозь промокшую и грязную. И сердце мое чуть не разорвалось.

– Привет, папочка, – Сара. Опухшие глаза, сморщенный нос. Она плакала, и слезы смешивались с дождем. – Можно мне войти? Здесь так холодно.

Позади меня на кухне что-то упало на пол и со звоном разбилось. А затем послышались торопливые шаги.

Я крепко обнял дочь, тоже начиная всхлипывать.

– Боже мой. Ты дома.

Три года назад мы заявили о пропаже дочери. Сказали полиции, что уложили ее в постель, а на следующее утро она исчезла. Офицеры обнаружили следы взлома на окне ее спальни. Ни я, ни Ханна, моя жена, ничего не слышали в ту ночь. Как и наши соседи.

Были собраны самые крупные за всю историю города поисковые отряды – не часто тринадцатилетние девочки растворяются в воздухе, еще и при таких ужасных загадочных обстоятельствах. Но, несмотря на все усилия, на ролики в новостях по нашему и соседним штатам, никаких следов нашей маленькой девочки так и не было обнаружено.

Подняв ее на руки, я занес рыдающую дочь в дом. За моей спиной Ханна тихонько вскрикнула, а затем подбежала к нам и заключила в крепкие объятия обоих. Впервые за три года.

– Что случилось? – спросила Ханна. – За тобой сейчас никто не шел?

– Нет, – ответила Сара сквозь рыдания. – Я не знаю, что случилось… я просто проснулась в темноте и стала искать дорогу домой. Не знаю, где оказалась, наверное, где-то в пустыне. И я просто пошла домой.

Опустив дочь на землю, я снова посмотрел на нее. Длинные волосы – вероятно, их не стригли с той самой ночи, – одежда выглядит так, будто снята с бездомного бродяги…

– Давай отправим тебя в горячий душ, – предложила моя жена. – Хочешь есть?

Сара кивнула, шмыгнув носом.

– Можно мне бутерброд с арахисовым маслом?

– Все что угодно. – Ханна сама уже еле сдерживала слезы. – Не могу поверить, что ты вернулась.

Мы одели ее в старые вещи Ханны, одежда оказалась чуть-чуть велика. Я пообещал дочери, что с утра мы первым делом отправимся в магазин и обновим ей гардероб.

Остаток вечера прошел в слезах и взрывах смеха. Мы с Ханной все никак не могли поверить, что она вернулась, что она не помнила ничего между днями, когда исчезла и когда очнулась. Возможно, это было к лучшему.

Мы разместили Сару в моем офисе на надувном матрасе. Новая кровать так же пополнила список покупок. А после я сел во внутреннем дворике со стаканом бурбона в одной руке и сигаретой в другой.

Ханна вышла на улицу с бокалом вина, тихонько закрыв дверь.

Какое-то время мы сидели молча, пока она наконец не заговорила низким дрожащим голосом.

– Что, черт возьми, нам делать?

Медленно покачав головой, я глубоко затянулся.

– Понятия не имею.

– Слава богу, она ничего не помнит. – Ханна отпила вина. – Как думаешь, она знает?

– Ш-ш-ш-ш, – резко оборвал я ее, пытаясь сдержать эмоции. А это непросто, когда балансируешь на грани паники. – Нельзя говорить об этом.

Она снова глотнула вина и еще больше понизила голос, так что его стало едва слышно за стрекотанием сверчков.

– Ты же не думаешь, что она нас слышит?

– Не думаю, – медленно ответил я. – Но раньше я много о чем не думал, и посмотри, к чему это нас привело.

Снова надолго повисла тишина. Мы размышляли о той ночи, когда она исчезла. О той лжи, которую мы скармливали каждому полицейскому и репортеру, встречающемуся на пути. Понадобились месяцы, чтобы научиться убедительно лгать, но каким-то неведомым образом мы все же справились. Хотя это было не самое сложное.

Труднее всего было скрыть все от Сары. Мы потратили не меньше года, планируя ту ночь, тайно договариваясь с соседями, чтобы заручиться их поддержкой… и при этом стараясь ни мгновения не думать о грядущем событии, которое полностью должно было изменить нашу жизнь.

– Она обязательно узнает, что мы сделали. – Ханна была уверена. – Мы уже не так хорошо умеем скрывать мысли, как раньше.

– Это как езда на велосипеде, – ответил я, больше всего на свете желая, чтобы это оказалось правдой.

Три года назад мы с Ханной совершили нечто непростительное. Убили родную дочь. Ту самую, что теперь, повзрослевшая на три года, спала в нашем доме на надувном матрасе. Ту самую, которая нашла нас даже после того, как мы, для верности, переехали на другой конец города, никому об этом не сказав. Чтобы попробовать начать все сначала. Чтобы избавиться от страха, которой нависал над нами и после того, как ее не стало. Мы избегали афишировать свой адрес, в справочниках, в письмах, где бы то ни было. И все же она нашла нас.

Мы не хотели этого делать. Годами убеждали себя, что все под контролем, что все можно исправить хорошим воспитанием. Но после того, что произошло с сыном Джарвисов, наконец поняли.

Ради нас самих и окружающих можно было сделать только одну вещь.

***

Сара была прекрасной, умной и счастливой малышкой. Нашим первенцем. И вся наша жизнь вращалась исключительно вокруг нее. На работе я не мог дождаться возвращения домой, просто чтобы обнять ее. Ханна, какой бы измученной она ни была, бесконечно обожала ночные кормления просто потому, что так могла больше времени проводить с дочерью. Мы все время заваливали ее игрушками и одеждой. Она бесповоротно очаровала нас обоих.

И поэтому так странно было видеть, что очень немногие люди на самом деле хотели с ней общаться.

Моя мать и мать Ханны приезжали к нам несколько раз в первые недели после рождения Сары. И, хотя обе они просто кипели от восторга и предвкушения встречи с внучкой, тем не менее, ни одна не задержалась в нашем доме больше чем на час, из которого ребенку досталось всего около пяти минут.

Незнакомцы отводили от нее глаза, и никто ни разу не сказал нам, какую очаровательную девочку мы везем в коляске.

Сначала мы этого не замечали. Поведение наших матерей определенно ранило, но вот то, что люди избегали Сару, косые взгляды в магазинах, вдруг прекратившиеся визиты соседей – потребовалось время, чтобы сложить все это в единую картину. Люди просто не хотели иметь ничего общего с Сарой. По совершенно непонятной нам причине.

Как хорошие родители, мы регулярно водили ее на осмотры, чтобы следить за ростом и развитием, и каждый раз медицинский персонал и врачи делали все возможное, чтобы как можно быстрее покинуть палату. Я даже спросил однажды, почему все так упорно куда-то спешат. Врач ответил, что очень занят, а медсестра сообщила, когда мы остались одни, что ощущает “странное чувство”, когда находится в нашей палате. Сказала, что не представляет, почему, но, как только вошла к нам, сразу вспомнила, как мама послала ее, еще тогда маленькую девочку, одну в темный подвал за какой-то вещью. Сестра многословно уверяла, что это не имеет никакого отношения ни к нам, ни к нашей малютке, но мы уже начали подозревать, что что-то не так. И поняли, что она просто пыталась быть вежливой.

Я бы солгал, сказав, что это нас не беспокоило, но мы решили тогда, что рано или поздно все придет в норму и люди освоятся. А если нет – пошли они к черту.

Когда Саре было около трех, мы и сами начали ощущать это “странное чувство”. Одно дело смириться с тем, что твой ребенок заставляет людей чувствовать себя некомфортно, другое – самим, так сказать, попробовать воду.

Любой, кто взаимодействует с детьми, знает, что даже самые послушные из них иногда выводят из себя. Они пытаются быть независимыми, хотят самостоятельно принимать решения при том, что еще не обладают навыками для этого. И, хотя Сара с самого начала во многом отличалась от других детей, эта стадия не миновала и ее. Она стремилась к независимости и демонстративно не соглашалась практически со всем, что бы мы ей ни говорили.

Так продолжалось некоторое время, мы с Ханной уже стали понимать, как маневрировать в море “нет”, когда Сара вдруг сделала то, что все изменило.

Она начала спорить и истерить еще ДО ТОГО, как мы успевали открыть рот. В первый раз Ханна заметила это во время скандала из-за того, что приготовить на ужин. Я был на работе, а Ханна раздумывала, что сделать: курицу на гриле или свинину. Она только поднялась с места, чтобы подойти к холодильнику, как Сара влетела на кухню, заявив, что не хочет ни курицу, ни свинину, что сегодня на ужин она желает блинчики.

Ханна рассмеялась, сказав, что устроит вечер блинчиков в другой раз, что, естественно, сразу вызвало топанье ногами, рыдания и временную ссылку Сары в свою комнату, подумать над поведением. Позже тем вечером Ханна поделилась со мной, что ее поразило даже не то, что Сара каким-то образом узнала ее мысли, а то странное чувство, предшествовавшее появлению дочери на кухне. Ощущение, похожее на звенящее напряжение газели под прицелом взгляда приближающегося льва.

То же самое испытал и я несколько недель спустя, когда менял масло в машине. Я забыл захватить ключ от топливного фильтра и уже собирался подняться, чтобы сходить за ним, как вдруг почувствовал непреодолимый страх. Пулей я вылетел из-под машины, до смерти напуганный, с четким ощущением, что домкрат сейчас не выдержит и меня накроет тонна железа. И увидел Сару, спешащую ко мне с ключом в руке.

– Держи, папочка, – сказала она, улыбаясь.

Все еще дрожа, я поблагодарил ее, поцеловал в лоб и отправил обратно в дом смотреть мультики.

***

Следующие несколько дней после возвращения Сары стали одними из самых тяжелых в нашей жизни. Мы из кожи вон лезли, чтобы казаться теми родителями, которыми она нас помнила. А не теми, кто убил ее и бросил тело в пустыне.

Хуже всего, что мы не могли даже ДУМАТЬ о той ночи или о страхе, снедающем нас теперь. И я, и Ханна каждую минуту должны были размышлять о том, как мы счастливы, что она вернулась, как нам было грустно, когда ее не стало… Без права на ошибку.

За завтраком Сара рассказала свою историю, полную пробелов и дыр. Она помнила, как поужинала – съела бургер из своего любимого ресторана, – как легла спать, но после этого ничего. Следующее, что помнила Сара, это как она брела голышом по пустыне, вышла к дороге, где ее в конце концов подобрал дальнобойщик. Он отвез ее на стоянку грузовиков в сорока километрах отсюда и устроил на ночь. На следующее утро она отправилась нас искать.

Сара не сказала, как нашла нас, а я не стал уточнять. Не уверен, что она смогла бы ответить на этот вопрос. А если бы и смогла… не уверен, что хочу это знать.

Мы по очереди проводили время с дочерью, один оставался, а другой уходил как будто “по делам”: купить одежду, заказать кровать, купить продукты… Но по правде нам просто нужно было хоть на часок сбежать от постоянной давящей тревоги – постоянного спутника Сары.

Даже когда она была малышкой, спать в одном доме с Сарой было непросто, с этим отчетливым ощущением надвигающейся опасности, расползающимся по спальне. Так было не всегда, но чем старше она становилась, тем сильнее мы это чувствовали. А теперь, когда ей было уже шестнадцать, а мы за три года отвыкли от давления, терпеть это стало невозможно. Мы были словно мыши, пытающиеся заснуть под взглядом кошки.

А после того, что случилось прошлой ночью, все станет еще хуже. Мы в этом уверены.

Я только заснул, как вдруг сильный стук разбудил меня. Ханна тоже проснулась, и мы сели в постели, растерянно оглядываясь в поисках источника звука.

Я сразу вспомнил ночь, когда Саре было около десяти. Несколько птиц тогда врезались в дом, так же разбудив нас. Сара делала вид, что ничего не произошло, но весь день была тихой, так что мы предположили, что у нее была стычка с кем-то из соседских детей накануне…

Еще один громкий удар сотряс дом. Глухой жесткий стук, будто кулаком по стене спальни.

Обменявшись быстрыми взглядами, мы быстро поднялись и направились в соседнюю комнату, ту, в которой сейчас спала Сара. Сердце бешено стучало в груди. Никто из нас не решался открыть дверь, ничего хорошего это не принесло бы, и мы это знали. Но альтернатива могла оказаться куда хуже.

Еще один резкий удар. И еще. Стук все ускорялся, и в какой-то момент раздался треск, отправивший мой пульс в космос.

Я распахнул дверь и включил свет.

Пустая кровать Сары первой бросилась мне в глаза. А потом и она сама, стоящая спиной к стене, смежной с нашей спальней. С кривой ухмылкой чеширского кота на лице, растянутой до боли. Сухожилия на ее шее натянулись как канаты, гортань рельефно выпирала от напряжения, но улыбка и не думала пропадать. И остекленевшие глаза.

Сара снова резко ударилась затылком о стену. Гипсокартон с треском поддался, проламываясь внутрь, осыпая ее босые ноги пылью.

– Сара, что ты… – начала было Ханна, но очередной удар прервал ее. А следом еще один. Сара еще быстрее начала биться головой о стену, так быстро, как только могла.

Я оттащил дочь в сторону, одеревеневшее тело сразу расслабилось, стоило уложить ее обратно на надувной матрас.

И тогда она посмотрела на меня. Глаза Сары снова стали живыми, и на короткий миг я увидел за ними свою девочку. Это слабое отражение прошлого навалилось бетонной плитой. Но всего мгновение спустя ее глаза снова остекленели. Холодный бесчувственный взгляд, непоколебимый, как после инцидента с Престоном Джарвисом и всех ужасов, произошедших в последующие недели. Тот самый взгляд, который заставил нас твердо решиться на непростительный грех.

– У меня болит голова, папочка, – тихо проговорила она.

– Я знаю. Зачем ты это делала?

– Я должна была их вытащить.

– Кого?

– Воспоминания.

~

Оригинал (с) DoverHawk

⠀

Благодаря нововведению Пикабу вы можете поддержать проект, а мы все также продолжим сдерживать НЁХов, извлекая из реальности и запирая их в рассказах =)

Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты

Еще больше атмосферного контента в нашей группе ВК

⠀

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.