vaom86

Глашатай шагал по мощёным улочкам Ругенбрамса и выкрикивал в открытые окна свежие указания.

— С завтрашнего дня по указу уважаемого мэра нашего славного города запрещён синий цвет! Повторяю — синий цвет запрещён!

Жители тут же начинали выбрасывать синие вещи и перекрашивать стены в более подходящие, «законные» оттенки.

И всё это в то время, когда другие города вовсю разрабатывали квантовые компьютеры и переходили на более скоростную связь. Невероятно!

Если вы до сих пор мне не поверили, то вбейте в навигаторе «Ругенбрамс» и езжайте туда сами на своём новеньком китайском или не очень автомобиле. Но как только сквозь сырой туман вы впервые заметите огни города, ваш двигатель почему-то заглохнет. Запустить его самостоятельно, увы, не получится. Если вы попытаетесь позвонить в автосервис или вызвать эвакуатор, то с ужасом обнаружите, что экран вашего смартфона вдруг стал полностью чёрным. Никакая современная электроника работать в этом городе не будет.

Как говорит наш мэр: «Попав сюда однажды, вы останетесь здесь навеки». Обычно так говорят о местах, в которые так влюбляешься, что не можешь заставить себя уехать. Но не в нашем случае.

Если же, несмотря на все мои предупреждения, вы всё-таки оказались здесь, советую прогуляться по гранитной набережной с прекрасным видом на холодное Северное море. Особенно в осенний пасмурный день одно удовольствие — стоять и наблюдать, как внизу волны разбиваются о скалы. Крупные брызги взлетают так высоко, что почти долетают до ваших рук, небрежно лежащих на металлических перилах.

Несмотря на "естественный прирост населения", в основном за счёт государственных инспекторов, приезжающих каждый год, чтобы выяснить, почему целый город уже несколько сотен лет не платит налоги, количество жителей остаётся примерно на одном уровне. Объяснение этому простое: невероятные с точки зрения здравого смысла несчастные случаи.

Как-то раз, один из налоговых инспекторов оказался особенно упорным. Он твёрдо решил собрать налоги с каждого жителя и только после этого вернуться в столицу. Ни на чьи уговоры не реагировал, местные законы считал абсурдными и соблюдать их не собирался.

К сожалению, в один совершенно обыкновенный день он неудачно поскользнулся, попал головой в забытую кем-то петлю и, вот беда, вздёрнулся почти на самой вершине газового фонаря. Местный полицейский объяснил это внезапным порывом сильного ветра, который намотал верёвку на столб.

Вы, как люди образованные и современные, скорее всего сразу усомнитесь в этой нелепице. Скажете: это обман, больше похоже на то, что жители Ругенбрамса сами повесили бедолагу, преданного своей работе, а служитель закона был с ними в сговоре. Но спешу вас разубедить: всё случилось именно так, как я вам это описал.

Более того, подобные случаи здесь происходили и продолжают происходить повсеместно. Например, несколько лет назад нашего любимого лодочника убил упавший сверху кирпич. На первый взгляд, ничего странного. Но дело в том, что лодочник заплыл довольно далеко от берега, а кирпич на него сбросила пролетающая чайка, которой этот кирпич из воды подкинул проплывавший мимо лещ. Вот такой необычный этот город — Ругенбрамс!

А вас, наверное, интересует, кто я такой и как оказался в этом необычном месте?

Здравствуйте. Меня зовут Эрик Нильсен. И я никогда не ловил рыбу.

В прежней жизни, наполненной сотовыми вышками, вай-фаями и постоянно растущими ценами на бензин, я вставал каждое утро в семь, готовил себе сытный завтрак, запивал его чуть горьковатым кофе, принимал тёплый душ, ехал час в электричке до центра Ольбурга, поднимался на третий этаж небольшого офисного здания, заходил в кабинет и ждал. Ждал, когда раздастся робкий стук в дверь и внутрь войдёт очередной писатель упрашивать напечатать его книгу.

Всё было как всегда и в мой последний день. Пообедав в столовой на первом этаже, я вернулся в уютный кабинет. Там уже сидел пожилой мужчина с взъерошенными длинными волосами. На самом кончике носа у него держались маленькие круглые очки. За стёклами покрасневшие глаза быстро бегали из стороны в сторону, а в руках он сжимал внушительную стопку исписанных листов.

«Надо же, — подумал я, — кто сейчас пишет от руки?»

— Меня зовут Олаф Олафсон, — представился он, будто услышав мой вопрос.

Мне сразу показалось, что имя ненастоящее, но в конце концов — какая разница? Многие предпочитают псевдонимы.

— Что вы принесли? — вежливо спросил я его.

Он на несколько секунд задумался, затем, словно нехотя, протянул бумаги. Я уже было собрался их взять, но в последний момент он выдернул стопку из моих рук и прижал к груди.

— Я — глашатай города Ругенбрамс, — сказал он отчётливо, словно декламируя.

В этот момент я окончательно решил, что передо мной один из тех странных типажей, которые изредка заходят к нам с самыми невероятными идеями. Однако некоторые из таких посетителей, несмотря на очевидную оторванность от реальности, оказываются достаточно талантливыми, чтобы заинтересовать широкую аудиторию.

Мне показалось, что он из их числа.

— Это моя исповедь, — отчаянно щурясь, продолжил он. — Я писал её по ночам при свете свечей, чтобы никто не заметил. Всё, что здесь написано — чистая правда.

Он положил рукопись на стол и на прощание провёл по ней рукой. Я перевернул первую страницу и прочитал вслух:

«Слушайте! Слушайте! Ибо, кто не услышит, тому отрежут уши.

Смотрите! Смотрите! Ибо, кто не увидит, тому выдернут глаза.

Молчите! Молчите! Ибо, кто скажет хоть слово, тому оторвут язык».

Олаф мечтательно посмотрел в потолок и кивнул, добавив:

— Как видите, я не смог промолчать…

Всё, что произошло дальше, заняло несколько секунд. Он достал из внутреннего кармана пиджака опасную бритву, схватился за кончик своего языка и неловкими движениями начал его резать почти у самого корня.

От испуга я свалился под стол. Попытался найти, чем защититься, но вокруг валялись только старые обёртки от леденцов с тех времён, когда я бросал курить. Ладони вспотели, сердце билось быстро и тяжело. Инстинктивно я зажал рот руками.

Послышались шаги, затем хлопнула дверь.

«Неужели всё?» — промелькнуло в голове. И тут же я понял, насколько двусмысленно это прозвучало.

Осторожно выглянув из-за стола, я понял, что он действительно ушёл. Страх отступил, но тут же началась тупая боль в голове.

На столе осталась его рукопись. Верхние листы были испачканы кровью.

***

Сам того не замечая, я бормотал написанные им слова, бегая глазами по тексту:

«Колебание серой простыни неба вызвало у глашатая Олафа желание выглянуть в окно. Сегодня был отдан указ: всем стоять на одной ноге. На небольшой улочке, где рядом с двумя гнедыми стояла повозка, застыл кучер, опершись локтем о стену дома. Левую ногу в кирзовом сапоге он придерживал рукой на весу. Мужчина заметил Олафа и бросил в его сторону сердитый взгляд. Почему они его так ненавидят? Ведь он лишь оглашает приказы, не придумывает их.

Наконец кучер не выдержал, плюнул и встал на обе ноги. Тут-то всё и началось. Камни мостовой начали разъезжаться. Земля затряслась. Глашатый случайно заметил, как металлический штифт, державший петлю его оконной створки, сорвался, ударился о стену и отлетел прямо в рот кучера именно в тот миг, когда он попытался закричать. Мужчина начал задыхаться. Лицо покраснело, потом посинело, и он свалился прямо под копыта лошади. Она взвилась от испуга и ударила его по голове.

Тогда Олаф и понял, что указы уважаемого мэра Германа Штрауса не были самодурством, а существовали лишь с одной целью: уберечь жителей от смерти».

Это был причудливый роман, рассказывающий о том, как ругенбрамцы пытаются выжить в городке, который напрочь отрезан от внешнего мира и существует по своим очень странным законам.

Вроде бы ничего необычного, но, пока мой язык не проговорил каждую записанную фразу, мне было не остановиться.

Ради смеха решил поискать в интернете название. Я сильно удивился, увидев, что в нашей стране действительно существует такой город. А когда обнаружил, что никто в нём не платит налоги уже более двухсот лет, а все приезжие бесследно исчезают, то моё удивление только усилилось.

Как я уже писал, это был мой последний день в издательстве. И последний день самого издательства. Печатные книги исчезали с прилавков, а книжные магазины растворялись в эпохе цифрового поглощения. Казалось, совсем скоро исчезнет и сам человек.

Что мне ещё оставалось делать? Безработному редактору с амбициями писателя. Только создать свою книгу, отрицающую такую современность. И Ругенбрамс казался подходящим для этого местом.

Как же мне хотелось, чтобы всё это оказалось правдой: и старенькая Румия, и уважаемый мэр Герман Штраус со своими странными указами, и сам глашатай Олаф.

«Неужели такое действительно могло быть реальностью?» — думал я тогда.

Я собрал старый кожаный чемодан, затолкал его в багажник своего красного "Фиата 500" две тысячи двенадцатого года выпуска и поехал. Душа жаждала приключений, разум хотел поверить в невозможное. Не подумайте, что я сошёл с ума. Напротив, я хорошо понимал, что делал. В своём романе Олаф Олафсон подробно описал, как покинул город.

Как только я отъехал несколько километров от города, раздался телефонный звонок. Звонил бывший начальник:

— Мы решили не закрываться. И твою должность сохраняем. Возвращайся скорее.

Я не мог поверить в происходящее.

Как же моя книга?

Как же Ругенбрамс?

Продолжение следует.

Автор: Вадим Березин

Спасибо, что прочитали. Подписывайтесь! Скоро здесь будет продолжение.

ТГ: https://t.me/vadimberezinwriter

Раздался телефонный звонок. На экране высветился номер начальника.

— Мы решили не закрываться, — сказал он. — И твою должность сохраняем. Возвращайся.

Я застыл в нерешительности, уставившись на телефон.

Хочу ли я вернуться в повседневность, когда впереди меня ждёт приключение?

Пока мозг искал ответ на этот вопрос, пальцы сами нажали кнопку отбоя. Стало гораздо легче.

Где-то уже в другой вселенной мой начальник услышал прерывистое:

бип... бип... бип... бип...

***

Пустая дорога извивалась между скалами и берегом. Над головой тянулось чёрное небо, усыпанное звёздами. Их свет шёл миллионы световых лет, чтобы оказаться здесь, сегодня, надо мной.

Радио неожиданно захрипело. Раздалось шипение, как от старой плёнки, и вдруг спокойный мужской голос чётко произнёс:

— Слушайте. Слушайте. Ибо кто не услышит — тому отрежут уши…

Вслед за этим завыла сирена. Один протяжный звук, застывший на высокой ноте. Он медленно тянулся, не срываясь, будто разрезал тишину. И потом также внезапно всё прекратилось.

Я прищурился, и впереди, сквозь туман, проступили жёлтые огни Ругенбрамса. Нечёткие, будто сонные, они плавали в молоке приближающегося рассвета. Голос из динамика не был похож на Олафа, но, возможно, в городе появился новый глашатай. Без языка довольно сложно разносить вести.

Далеко впереди, посреди дороги, я увидел десятки брошенных машин, стоявших в два ряда. Блестящий кабриолет с огромной наклейкой «Вудсток 69», заржавевший «Запорожец», кем-то бережно накрытый тонким брезентом, матовый внедорожник с половиной бампера. Пикапы, седаны, кроссоверы, минивэны из разных эпох и разных стран замерли здесь. Облупившаяся краска слезала пластами, кузова покрывались пылью и трещинами. Всё вокруг выглядело забытым.

Подъехав поближе, я нажал на тормоз. Дальше было не проехать. Заглушил двигатель, достал свой небольшой багаж и пошёл вперёд, туда, где, казалось, уже исчез привычный мир.

***

Дорога не заканчивалась. Я сам не заметил, как ускорил шаг. Мне казалось, если задержусь хотя бы на минуту, город впереди может исчезнуть.

Маленькое бледное солнце поднималось из-за моря, медленно разгоняя туман. Свет окрасил горизонт в акварельные розовые полосы. Воздух стал прозрачным, почти неземным. Я почувствовал, что будто нахожусь не просто в другом городе, а на другой планете.

За мной, оттягивая руку, катился тяжёлый чемодан на скрипучих колёсиках. Скрип противно разрывал тишину. Мне стало неловко, будто я, даже не переступив черту города, уже нарушил какой-то неписаный закон.

Заныли ноги. Пришлось остановиться и сесть прямо на чемодан. Он жалобно затрещал, а потом тишина стала такой плотной, что шелест собственных мыслей казался ненужным шумом.

В небе возникло чёрное пятно. Маленькое вначале, оно быстро увеличивалось, пока не превратилось в птицу.

Попугай. Серебристо-серый, с округлой головой, выразительным лбом и мощным, чёрным, как антрацит, клювом. Он опустился передо мной с почти военной грацией, повёл ярко-красным хвостом, взглянул пристально и сказал серьёзным, даже угрожающим тоном:

— Извольте узнать, кто вы?

Я чуть вздрогнул, но удивлён не был. Порода Жако. Словарный запас этих птиц мог доходить до тысячи слов, и они вполне могли какое-то время поддерживать почти осмысленный разговор.

— Эрик Нильсен, — представился я и, выдержав паузу, добавил с лёгкой улыбкой: — А вы?

Немного картавя, он гордо произнёс:

— Я сторожевой попугай Болтун.

Потом изучающе посмотрел на меня снизу вверх.

— Вас вправду зовут Болтун? — вежливо уточнил я.

— Вы можете звать меня так, — подтвердил он и царственно кивнул, шагая ко мне вперевалку, будто миниатюрный генерал в сером мундире.

— Что вы забыли в Ругенбрямсе? — продолжил он, будто готовясь приступить к допросу с пристрастием.

На миг мне стало не по себе. Взгляд попугая стал неожиданно пристальным, цепким. Он буквально шёл в наступление. Я чуть подался назад… и хмыкнул. Ситуация была слишком абсурдной, чтобы испугаться всерьёз.

— Вы знаете глашатая Олафа Олафсона, господин Болтун?

Попугай резко отскочил, высоко подпрыгнул, отлетел на пару метров и, вытянув шею, спросил с безопасного расстояния:

— А вам по какой надобности?

— Вопросы задаю здесь я, — сказал я чуть твёрже.

Когда я перестал удивляться тому, что веду осмысленную беседу с попугаем? Неужели здесь это считается нормальным?

— С какой стати?! Какой невоспитанный тип! — возмутился Болтун и, вспыхнув, взлетел на крышу ближайшего автомобиля. Он гневно уставился на меня и продолжил:

— Только пожаловали, а уже держитесь, как будто граф! А я знаю, что на самом деле вы — обычный неудачник!

Удар получился неожиданно точным. Слово "неудачник", сказанное громко, с нажимом, срывающимся картавым голосом, больно резануло. И почему-то отозвалось странной болью в желудке. Неужели какой-то попугай, пусть и говорящий, так легко одержит надо мной верх?

— Я — человек, а ты — всего лишь попугай!

Слишком резко и слишком глупо прозвучало. Не то, что я хотел сказать.

— Да хоть инопланетянин! — надменно заявил Болтун, окинув меня взглядом с вершины капота, как с трибуны парламента. — Не вам говорить существам, кто они.

Я уверенно открыл рот, собрался сказать что-то грозное, угрожающе убедительное… то, что ещё и не придумал вовсе. И именно в эту паузу…

— Болтун! — раздался крик.

Из-за поворота выскочила пожилая чернокожая женщина. Она придерживала подол длинного белого платья, чтобы тот не волочился по земле. Увидев попугая, она замедлилась.

— Устроил тут выступление… — осуждающе проговорила она, подходя к нам. Но глаза её почему-то светились так, будто до этого она наслаждалась каждым произнесённым им словом. Это насторожило меня.

Она повернулась ко мне, сняла розовый чепец, потом слегка присела в реверансе и извиняющимся тоном произнесла:

— Болтун как почувствует, что кто-то новенький прибыл, то сразу спешит поздороваться и наговорить всякого. Вы его не слушайте. Слов у него много, а смысла в них ни на грош.

Попугай стоял с видом оскорблённой невинности и молчал.

— Стоит мне появиться — ни слова не скажет. Уйду — не заткнёшь, — она вздохнула, — в любом случае мы рады вам. Добро пожаловать в Ругенбрамс. Меня зовут Румия. Это удивительный город…

— Я знаю, — улыбнулся я.

Она чуть наклонила голову, сведя брови. А я тут же добавил:

— Затерянный во времени город, из которого нет выхода. Попасть легко, а уйти невозможно. Тут нужно выполнять абсурдные указы, иначе умрёшь.

Румия побледнела и уронила свой чепец прямо в грязь.

— Откуда вы это знаете?

Я поднялся с чемодана, открыл его и достал книгу, которую мне передал глашатай. Стопка листов уже заметно поистрепалась. Я протянул её Румии.

Она взяла её осторожно и раскрыла. Лоб сморщился, губы начали едва заметно двигаться, повторяя написанные строки. Она читала быстро, перескакивая со строки на строку. Болтун внимательно следил за нами, но продолжал стоять в стороне, демонстративно глядя в сторону. Так продолжалось около десяти минут. Потом её дыхание стало прерывистым, как у человека, который пытается не заплакать.

Она подняла на меня встревоженный взгляд и спросила:

— Что это?

— Книга, написанная вашим жителем, Олафом Олафсоном. Он передал её мне вчера. В ней указан способ, как можно выбраться отсюда.

— Этого не может быть! — сказала она резко. — Олаф давно мёртв, уже лет тридцать.

— А я видел его вчера днём, — возразил я. Слишком резко, будто старался зарубить на корню её заведомую ложь.

Попугай вдруг вытянул шею и щёлкнул клювом. Где-то вдалеке проскрипела вывеска на цепях, и я почему-то почувствовал, сейчас будет продолжение.

И оно не заставило себя ждать.

— Напоминаю! — прогремел голос, — по указу уважаемого мэра нашего славного города сегодня вам нужно радушно принять чудака! Но ни в коем случае не верьте ни единому его слову!

Это явно было сказано мне. Я почувствовал это с точностью, которую нельзя объяснить логикой.

Попугай вдруг издал хриплый пронзительный звук с мерзким оттенком злорадства, что-то между кашлем и смехом: «хра-хра». Румия сложила ладони на животе, качнулась назад и вдруг широко, почти по-матерински улыбнулась:

— Ну и чудак же вы!

Я вздрогнул. Всё пошло не так, как я рассчитывал.

***

Каждой истории нужен конфликт. И эта не исключение. Признаю, изначально мои намерения не были благородными. Я хотел внести смуту в этот город, всколыхнуть его до основания, посмотреть, что всплывёт на поверхность.

Но сейчас меня опередили. Мягко. Хитро. Почти дружелюбно.

Я лишь усмехнулся. Хотите, чтобы я стал чудаком? Ладно…

Иногда такая роль и есть лучший способ устроить саботаж изнутри.

Продолжение следует.

Автор: Вадим Березин

Спасибо, что прочитали. Подписывайтесь! Скоро здесь будет продолжение.

ТГ: https://t.me/vadimberezinwriter

— Как такое возможно? — встал я, растерянно поправляя куртку. — У меня же отличный рейтинг!

Она только неловко пожала плечами. Помочь ничем не могла.

Я вышел на улицу, как плохой школьник, которого отчитали, но не объяснили — за что. В голове крутилось: «А вдруг я правда что-то не так делаю? Может, я забыл закрыть какой-то старый штраф?» Достал телефон и набрал свой родной банк, тот самый, который обычно с радостью пытается снять с меня комиссию за всё, что угодно. Сейчас даже он отказал в рассрочке.

Часть вторая. Телефонный разговор.

Далее приведу мой разговор с банком.

— Почему вы отказали мне в рассрочке? — спросил я.

— Да кто ж его знает… Мне надо с кем-то посоветоваться, чтобы понять, что вообще происходит. Я тут работаю только второй день. Меня даже курьером не взяли, пришлось идти либо сюда… либо на почту. Платят мало, текучка огромная. Подождёте? Хотя… какой у вас выбор? — дружелюбно ответил сотрудник.

В трубке заиграла мрачная музыка.

Я успел дойти до дома, пообедать, узнать, сколько лет Газманову, и наспех написать копию картины «Девушка с жемчужной серёжкой». Не шедевр, но узнаётся.

Наконец в трубке раздался человеческий голос:

— О! Я совсем забыл о вас…

— Спасибо, — ответил я без капли сарказма.

— А что вы хотели?

— Хотел узнать, почему мне отказали в рассрочке, — терпеливо сказал я, разламывая толстую кисточку пополам.

— А! У вас рейтинг низкий…

— Но неделю назад он был высоким! Как такое возможно?

— Э-э-э… нужно у кого-то уточнить…

— Может, соедините меня сразу с кем-нибудь, кто работает здесь больше двух дней?

— Сейчас поищу, — грустно вздохнул он.

— Подож…

Мрачная музыка. Спустя полчаса:

— Старший менеджер Иванов слушает.

— Здравствуйте, — сказал я. Хотел добавить «гражданин начальник», но решил не усугублять. — Мне сообщили, что у меня внезапно рейтинг стал очень маленьким…

— Рейтинг — не писюн. Переживёте, — отрезал он.

— Но я просто хотел взять у вас немного денежек…

— Так! Что у нас тут? — сказал он, громко и демонстративно клацая по клавишам. Через какое-то время добавил:

— Упс.

— Упс? — переспросил я, напрягшись.

— Упс, — расстроенно подтвердил он. — В нашей системе вы — Надежда Светлановна Гордеева из посёлка Пупки.

— Но я точно не она.

— Вы уверены?

— Абсолютно! Хотя… сейчас такие времена… — задумчиво сказал я. Потом спохватился: — Но не у нас. У нас в стране всё с этим хорошо!

— Тут не поспоришь, — ответил он почему-то таким же тоном, как и я.

— И что теперь?

— Приходите в банк. Разберёмся на месте.

Повесив трубку, я задумался. Как можно было перепутать Меньшикова-Соловьёва с Гордеевой? Это насколько нужно быть не в себе, чтобы не заметить очевидного различия? Стало страшно, ведь если в современном мире возможно такое, то какие ещё ошибки могут случиться? Нужно было как можно быстрее исправить это недоразумение.

Часть третья. Отделение банка.

По дороге в банк я то и дело доставал телефон, чтобы ещё раз перечислить в уме все факты моей человеческой жизни: имя, дата рождения, фамилия, ненависть к понедельникам, пережитая в детстве пневмония, шрам от удара лбом о батарею. Я точно не Гордеева!

Зайдя внутрь, я получил талон электронной очереди и присел на скамейку напротив окошек обслуживания. Фоном играла всё та же мрачная музыка.

На всякий случай ущипнул себя. Больно. Немного успокоившись, стал ждать.

Минут через тридцать под потолком раздался торжественный механический голос:

— Номер пятьдесят два, подойдите к окну пять.

Я осторожно зашагал туда, где меня уже ждали. Присел на металлический стул, объяснил ситуацию молодому специалисту и протянул ему паспорт. Он сосредоточенно начал его изучать. Минутная пауза. Затем брови у него сдвинулись. Не сказав ни слова, он молча встал и с документом исчез в глубине служебных помещений.

Что-то защемило внутри. Неужели действительно что-то не так? Хотя бы мелочь? Неправильная фотография? Не та печать?

Через секунду завыла сигнализация. Почувствовалось, что сейчас начнётся что-то не то. Точно: спустя минуту в отделение ворвались пятеро полицейских. Один стал посреди зала, развернул бумагу и с некоторой неуверенностью прочитал:

— Гордеева Надежда Светлановна? Есть такая?

Молчание.

Я начал подозревать, что речь идёт обо мне, и неуверенно поднял руку:

— Возможно… это я?

Полицейские многозначительно переглянулись. Никто, правда, не рванулся меня ловить — решили подождать, пока ситуация окончательно прояснится.

И тут, за окошком номер пять, выскочил воодушевлённый банковский сотрудник и, указывая на меня пальцем, закричал почти с ликованием:

— Вот она! Это она! У меня её фальшивый паспорт.

Полицейские начали медленно сжимать кольцо вокруг меня. Стало немного не по себе.

И вдруг меня осенило: безотказный, простой способ доказать, что я не Надежда Светлановна. Ведь правда же, я не она?

В панике я расстегнул ремень, спустил штаны и показал... как мне казалось, убедительное доказательство.

Парень из окошка растерянно попятился, на мгновение смутился — а потом, как будто его осенило:

— Подделка! Наверняка подделка! Дёрните — оно отвалится!

Я судорожно натянул штаны обратно и испуганно прокричал:

— Ничего дёргать не надо! Я… мужского пола! На сто процентов!

— Это мы ещё проверим. На следственном эксперименте, — многозначительно сказал один из полицейских, заковывая меня в наручники.

До этого казалось, что ошибку скоро исправят. Теперь мне, действительно, стало страшно.

Часть четвёртая. Отделение полиции.

Спустя час я сидел в отделении полиции, напротив лейтенанта. Он листал какие-то бумаги, потом неспешно поднял на меня глаза.

— Хорошо, — произнёс он. — Всё прояснилось. Вас можно отпускать.

Я чуть расслабился.

— Но… есть одна деталь, — добавил он.

Я снова напрягся.

— В ходе проверки подтвердилось: вы не мошенница, не брали кредиты по поддельным документам. Но… вы вообще не проходите по базе как человек.

— Простите… а кто же я тогда?

Он нахмурился, заглянул в распечатку и прочёл:

— По базе… кобель по кличке Барбос, возраст — восемь лет, прививки проставлены. По характеру: подвижный, склонен к дрессировке, нуждается в ласке.

— Но я человек! Вы же видите, что я человек! — возмутился я.

— Может, вы и человек, а может, и нет. Ведь кто из нас действительно человек? — задумчиво уставившись в потолок, произнёс он. — Что это вообще такое? ЧЕ-ЛО-ВЕК…

Я открыл рот, чтобы возразить, но вдруг... вспомнил.

Вспомнил, что хожу кругами перед тем, как лечь спать, вспомнил, что инстинктивно грызу колпачки ручек, и вспомнил, что рефлекторно каждый раз, когда пьян, пытаюсь пописать на дерево…

— А это ведь многое объясняет, — вздохнул я, немного даже с облегчением.

Позже меня забрали какие-то люди. Сказали, что когда-то, много лет назад, у них пропал Барбос. И, что удивительно... я их вроде узнал. По запаху.

Они не были похожи на кого-то важного. Но когда я увидел, как один из них достаёт из кармана новую резиновую кость с тем самым, родным скрипом, мне вдруг стало… спокойно.

Эпилог

Так всё и закончилось.

Жизнь теперь, может, и собачья, зато мирная и логичная.

Сплю на коврике. Не думаю о рассрочках. Не мучает рейтинг.

Меня гладят. Я улыбаюсь.

Хорошо.

Гав.

Автор: Вадим Березин

Редактор и корректор: Алексей Нагацкий

ТГ: https://t.me/vadimberezinwriter

— Что ты понимаешь, Тата... Знаешь, как я жил? Робятки... знаешь, какие у меня были? Помнишь? Все красавцы, как на подбор. У Ваньки такой смешной чуб был. Сам чёрный, а чуб-то почти белый. Митька, наоборот, светленьким получился. Ходил всегда, гордо подняв голову и всегда улыбался! А что теперь? Где они все?

— Так сгорели в баньке они уже давно, дед Ермолай...

— Сгорели... Правду говоришь. Так как теперь жить? Эх… А умереть не получается.

— Ещё успеется, — Тата нежно погладила его по голове.

Пьяные люди стали потихоньку расходиться по домам.

В лесу упали первые тяжёлые капли, и гулкое раскатистое громыханье прорезало воздух. Высоко над ветками деревьев небо вспорола молния и ударила в старый дуб. Дерево загорелось ярким пламенем, но вскоре остались лишь угли.

— Тата! — молодецкий окрик остановил уходящих деревенских жителей.

Девушка обернулась и увидела местного паренька. Ума в нём было мало, зато силы — хоть отбавляй.

— Что, Лёнька? — спросила она.

— Давай жить вместе! — воскликнул он, на лице заиграла улыбка.

— Так зачем оно мне? — подбоченившись, удивилась Тата.

— Ты баба видная! — начал он, — а я сильный. Соглашайся!

— Лёнька, что это за глупости такие опять? — вздохнула она, а затем с усмешкой добавила: — Меня вон уже дед Ермолай сосватал!

Лёнька нахмурился, подошёл к ним, сурово посмотрел на старика сверху вниз, отчего Ермолай нервно сглотнул, и строго спросил:

— Это правда?

— Раз Тата так говорит... — неуверенно пробормотал дед.

Остальные жители стали подтягиваться к ним. Уж больно любопытно им стало, чем дело кончится. Из-под скамейки вынырнул пьяный диджей, добрался до микшера и поставил бодрое техно.

Первыми закричали женщины:

— Драка! Драка!

К ним присоединились мужики и дети:

— Драка! Драка!

Ермолай испуганно закричал:

— Люди добрые! Что это вы удумали? Он же меня одним ударом пришибёт! Хорош!

Никто его не слушал.

Лёнька тоже обратился к толпе:

— Хотите драки, будем вам драка!

И рассмеялся так громко, что задрожали стёкла в домах.

Ермолай побледнел. По лбу покатились крупные капли пота. Огромная детина по имени Лёнька стал неторопливо приближаться к нему. Старик с надеждой прошептал:

— Может, не надо, а? Помнишь, я ж тебе деревянного солдатика дарил в детстве! Ты с ним не расставался целый год! Помнишь?

Лёнька занёс руку и одним ударом под подбородок выбил из Ермолая весь дух. Старик рухнул, словно пустой мешок.

Гроза в лесу стихла, так и не дойдя до деревни, но её последний удар совпал с тем мигом, когда Ермолай умер. Молния сверкнула так близко и ярко, что её увидели все, кто наблюдал за дракой.

— Помер, что ли? — неловко пробормотал Лёнька. — Я ж не сильно бил...

— Да брось ты, — сказала Тата, подходя ближе. — Он и так уже совсем старый был.

Она положила ему руку на плечо и мягко улыбнулась. Лёнька поднял на неё глаза и несмело коснулся её ладони, словно ища в ней опору. Потом вдруг легко подхватил её на руки. С минуту постоял, прижимая к себе, а вскоре и вовсе забыл обо всём, что произошло. Радостный он понёс Тату к себе домой.

Затерянная в лесах деревня тоже продолжила жить дальше, как ни в чём не бывало.

***

Заяц-русак, запутывая следы, почти вернулся к месту старта, но вдруг остановился. Что-то насторожило его — возможно, стрёкот сороки или внутренний инстинкт. Он повернул в другую сторону и рванул прочь.

Спрятавшийся с ружьём Лёнька разочарованно выдохнул. Приближалась зима. Жена его, Тата, осталась дома с двумя ребятишками. Год выдался неудачный: вредители сожрали урожай, зверь убегал, да и жена всё чаще по вечерам куда-то исчезала.

Так и бродил Лёнька по лесу, плутая, снедаемый злостью и усталостью, пока не заблудился окончательно. Наступил тревожный сумрак. Где-то совсем близко раздался волчий вой — к нему тут же присоединились ещё два, и вскоре выла уже целая стая. Детина присел под осиночку и загоревал. В ружье остался всего один патрон — остальные он выпустил впустую, гоняясь за зайцем.

И тут он заметил, что за кустиками черники торчат серые уши. Лёнька быстро прицелился и выстрелил, но не попал. Заяц выскочил и сразу рванул дальше. Охотник, разозлившись, бросился в погоню. Думал: хоть руками, да словлю засранца. Из принципа.

Пробежались они по кочкам, между деревьев, перепрыгнули ручей, а тьма всё сгущалась. И вот, вконец истощённый, Лёнька рухнул на траву. Посмотрел — а заяц тоже замер и глядит на него, словно зовёт продолжать гонку.

— Не могу я больше, — охрипшим голосом ответил он и положил рядом бесполезное ружьё.

Тогда русак медленно подобрался к человеку так близко, что можно было почти дотянуться рукой.

Лёнька не сразу понял, что рассматривает зверя с каким-то странным уважением. Он был больше обычного, с уродливым шрамом на правом боку, в котором чудилось что-то знакомое.

Вдруг из леса вышли, принюхиваясь, два матёрых волка. Один был полностью чёрный, только между ушами — белое пятно. Второй, полностью светлый, держал морду высоко и смотрел будто с лёгким презрением.

— Кранты тебе и мне, зайка, — прошептал Лёнька.

Но хищники не бросились на русака, а встали позади — точно гвардейцы, охраняющие важного, но весьма странного подопечного.

Тут и вспомнил Лёнька, что видел такой же шрам у старика Ермолая, которого когда-то убил одним ударом. Признал он и то, что чуб и оскал у волков были точь-в-точь как у детей старика, сгоревших когда-то в баньке, которую Лёнька случайно и подпалил.

Отложил тогда ружьё в сторону и расслабился…

***

Утром Тата наткнулась на истерзанное тело у самого края леса. Долго стояла над ним, разглядывая, как муха ползала по неподвижному глазу мертвеца. Что-то в этом лице казалось знакомым. Она уже было шагнула ближе, хотела наклониться, но вдруг испугалась, будто поверила, что можно подцепить смерть, как заразу. Неловко повернулась и заспешила домой.

Двое ребятишек встретили её молча. Сидели на лавке босиком, с грязными куклами в руках. Никто не спросил, где она была.

Да и кому теперь вообще есть до кого дело.

Автор: Вадим Березин

Подписывайтесь на мой ТГ: https://t.me/vadimberezinwriter

— Напиши обо мне рассказ, — попросил я. — Помоги мне вырваться отсюда.

— Ты же понимаешь, что я ненастоящий, — ответил грифельный рот, едва двигаясь по бумаге, словно стираясь в процессе.

— Это неважно, — я резко подскочил, взмахнув руками. — Ты вытащишь меня отсюда... Я слишком долго здесь... Всё такое блеклое и слишком много серого. Даже солнечные дни кажутся потухшими. Прошу, верни меня туда, где есть цвет.

— Я не могу, — глумливо усмехнулся портрет.

Теперь он обрёл черты, которые сложно было не узнать. С листа бумаги смотрела идеальная копия моего собственного лица.

Мне захотелось стереть рисунок. Я схватил белый ластик. Сначала — глаза. Без взгляда стало чуть легче дышать. Потом — рот. Стало тише. Великолепно тихо.

И вот на листе остался лишь размазанный след.

Я поднял взгляд наверх с ощущением, что выиграл эту битву. И вдруг заметил: потолок стал ниже, чем прежде. Или мне показалось?

Тем временем, вместо портрета, на бумаге начали появляться слова. Пока что бессмысленные. Тарабарщина.

— Ты должен честно признаться, чего хочешь на самом деле, — две строки из символов дрогнули, разошлись, одна вверх, другая вниз, образуя подобие говорящего рта и приковали мой взгляд обратно к рисунку.

Мысли мелким бисером рассыпались в голове. Вот оно, почти осязаемо...

Я почувствовал, как моя рука сжимает карандаш до боли, а разум пытается подобрать слова:

— Хочу, чтобы всегда был летний день. Хочу… вернуться. К тому, чего никогда по-настоящему не было. Где всё просто… чай с печеньем, мама читает сказку, на улице пахнет черёмухой, — губы дрогнули, я замялся, прикусил их. — Хочу, чтобы…

— Да? — шёпот сухой, вязкий, будто в самой голове.

Слова крутились на языке, готовые сорваться, но горло сдавил ледяной страх. Признаться — значит перестать прятаться не только от него, но и от себя. Мышцы напряглись. Я уже почти решился рассказать о моём желании…

Как вдруг что-то щёлкнуло в углу.

Автоматон медленно поднял голову. Его глаза без век смотрели сквозь меня. Тёмные стебли на лице зашевелились.

— Не отвечай ему, — сказал автоматон, медленно двигая спаржевыми губами. — Он запутает тебя. Уже путает.

Его голос был удивительно похож на голос моего отца.

Огромная чёрная стрелка, оторванная от циферблата, с треском сама поднялась с пола и замерла, указывая точно вверх — полночь.

Раздался сухой шелест. Стопка вырезок опрокинулась с табурета. Они рассыпались по грязному полу. Один заголовок упал прямо передо мной:

«Время — это ничем неопределяемая непрерывная величина». Кажется, я помнил время…

Автоматон потянул ко мне руки, будто пытаясь защитить, но на полпути замер.

— Я жду! — требовательно воскликнул образ на бумаге.

— Хорошо, — смирился я и неловко выдавил, — я просто хочу быть счастливым.

И сразу понял: это — неправда. Как мог я выбрать столь скучное, столь безопасное желание?

— Ты врёшь… не мне. А себе, — грозно воскликнуло изображение, — ты боишься узнать, кто ты такой… на самом деле. Но я помогу…

Символы на бумаге дёрнулись и сплелись в слова.

Я впился в них взглядом. Осознание приближающейся катастрофы проткнуло моё тело мелкими иголками страха.

— Это не то, что… — начал я, но осёкся. Я не смог договорить.

Текст застыл издёвкой. Фарсом.

Или приговором.

Мне стало тяжело дышать. В голове запрыгали обрывки воспоминаний, а потом они растворились в тишине вокруг.

Я начал забывать. Забывать что-то очень важное.

Стены стали тонкими, как сброшенный змеёй слой кожи.

Исчезли шторы. Вместо них возникло зелёное, бесконечное поле и маленький домик с трубой, из которой всегда идёт дым.

Потолок резко приблизился и растворился, открывая чистое небо. Без облаков. Такое невероятно яркое…

Последним исчез автоматон. Он медленно уткнулся лицом в стену, а потом как-то неловко сник и распластался в углу, развалившись на отдельные завядшие стебли.

Я вцепился в ручку и начал писать прямо поверх чудовищного пятна, бессмысленно, судорожно, лишь бы за что-то уцепиться. Хотел зафиксировать, сохранить остатки себя, но когда я опустил взгляд, на бумаге было написано:

«Я щастлив!

Сегоня моё день раждение.

Мне стала… сорок годиков. Мама так сказала.

Я ел тортик? Слаткий? Не помню…»

Буквы были написаны корявым детским почерком.

Рядом на скамейке сидела пожилая женщина. Она тихо гладила меня по голове и шептала:

— Сыночек… прости, что так долго меня не было рядом…

Я поднял на неё глаза.

— Мама? — удивлённо прошептал я, прищуриваясь от солнца. — А когда я вырасту… я стану властелином мира?

Домик позади нас начал медленно разваливаться.

— Всё, что захочешь… — ответила она, — всё, что захочешь…

Её губы поплыли, а лицо затерялось в чёрной тени…

Автор: Вадим Березин

Подписывайтесь на мой ТГ: https://t.me/vadimberezinwriter

Спустя десять минут тот вернулся с нервным тиком под глазом и дрожащими руками. Он страшным шёпотом поведал графу вот что:

— Там… дверь!

Фраза была загадочной, но абсолютно бессмысленной. Это привело Илью в бешенство. Он достал свежие розги, хорошенько выпорол Ваньку и только потом уже стал интересоваться подробностями:

— И что?

Слуга, старательно скрывая недовольство, продолжил:

— Там дверь! Висит прямо в воздухе!

Илья, конечно же, не поверил, сам отправился исследовать место происшествия и, действительно, обнаружил дверь, нагло попирающую все законы физики! А в Нижней Гринде на данный момент их было открыто, на удивление, мало — всего два: закон всемирного тяготения и первый закон термодинамики.

Граф чуть не свалился на пол от ужаса при виде такого непотребства, но, вспомнив наставления своего отца — «всегда держи себя в руках», — быстро вернул себя в свои руки. Он внимательно осмотрел дверь. Та покачивалась в полуметре от пола, будто её держали невидимые нити, и… хлопала. Выглядела она как обычная дверь, коих полно в замке, но, казалось, щель между досками едва заметно дышала.

Илья попытался схватиться за круглую ручку и открыть — безуспешно. Дверь продолжала жить собственной жизнью, не обращая на него никакого внимания.

Он тяжело вздохнул и поспешил наверх, чтобы вызвать специалистов. Специалистов на тот момент в Нижней Гринде было всего двое — профессор Григорий и его лаборантка Гала.

Профессор занимался физикой, а лаборантка тоже пыталась это делать, но основным заработком для неё были гадания на картах Нуро, потому что наука не приносила стабильного финансового благополучия, в отличие от гадания.

— Возможно, нам придётся придумать третий закон физики, который будет работать только с дверьми, — задумчиво пробормотал Григорий, садясь за стол. — Но тогда придётся изобретать по новому закону на каждую странность. Это чересчур много работы, а платят мне не так уж и много.

— А может, дело не в физике? — Гала с надеждой подняла на него глаза, губы чуть приоткрылись.

— Да не существует этой твоей магии! — рявкнул профессор. — Хватит меня убеждать в обратном!

— Мои карты никогда не ошибаются! Как ты это объяснишь?! — упрямо продолжила она, не отводя взгляда.

Григорий глубоко вздохнул, резко сжал карандаш и разломил его на две части. Отряхнув руки от раскрошившегося грифеля, он сложил пальцы домиком и посмотрел поверх них на Галу:

— Двери, как правило, не оказываются в воздухе без причины, правда?

— Обычные — нет… — начала она, затем резво добавила: — Кроме тех случаев, когда замешана…

— Если произнесёшь слово «магия» ещё раз, выгоню без лишних разговоров! — с трудом скрывая раздражение, предупредил он, — и в этот раз я серьёзно!

— Магия… — она улыбнулась так широко, будто уже одержала над ним сокрушительную победу. — И помни, что выгонять меня бессмысленно — кроме меня никто с тобой работать не будет!

Григорий подошёл к ней, хмыкнул, показывая кукиш, и пообещал:

— Когда-нибудь я обязательно найду тебе замену и уволю. Но сейчас — к делу. Если отбросить всю эту магическую чушь, то двери всё равно должны выполнять свою обычную функцию — пускать и выпускать, верно?

— Обычно так и есть! — расслабленно ответила она.

— Значит, главный вопрос звучит так: куда они ведут? — заметил он, многозначительно подняв указательный палец.

— Или откуда! — добавила она, понизив голос до страшного шёпота.

— Зачем, почему, откуда, куда… Помидоры, томаты — одна ерунда, — напомнил он старую детскую присказку гриндянцев, — пойдём, проведём научный эксперимент! Захвати с собой ломик побольше.

Гала украдкой бросила взгляд на Григория, и на её щеках вспыхнул румянец. Она обожала наблюдать за профессором, когда тот проявлял такую решимость. Смутившись, она быстро отвела глаза в сторону, взяла лом и, нежно прижав его к груди, первой пошла вниз.

Добравшись до одной из дверей, они замерли. Подземелье было наполнено густым вибрирующим гулом, словно здесь поселилась целая стая птиц. Газовый свет неровно дрожал, отбрасывая колеблющиеся тени. В пустоте между колоннами висели восемь дверей — «живых» созданий, будто закованных в невидимые цепи и жаждущих вырваться на свободу.

— Что, если они хотят есть? — прошептала Гала.

— Что есть? — голос профессора невольно дрогнул.

— А чем обычно кормят жителей подземелья?

Григорий сглотнул неприятный комок в горле и, пытаясь оставаться серьёзным, с надеждой предположил:

— Помидорами?

Несмотря на всю свою научную убеждённость, профессор почувствовал, как холодок страха ползёт по спине. Он видел то, что не укладывалось в рамки даже тех двух скромных законов физики, в которые он верил.

Гала отважно шагнула вперёд, выставив ломик вперёд, как копьё. Двери захлопали громче, словно протестуя. Она, подловив момент, ловко вставила ломик в проём и дёрнула его на себя. На мгновение наступила тишина. А потом ломик резко втянулся в щель и исчез, поглощённый дверью. Гала невольно вскрикнула, наполнив подземелье громким эхом.

Григорий отшатнулся и начал постепенно пятиться назад, пока спина не уткнулась в тёплую, гладкую поверхность. В этот момент он очень надеялся на то, что это была всего лишь очередная колонна. Но низкое утробное рычание быстро разубедило его.

— Девятая, — выдохнула Гала, увидев, что произошло.

Профессор также медленно начал идти вперёд, вспоминая по ходу движения все немногочисленные молитвы, что знал. Шаг за шагом он удалялся от того, что происходило сзади.

— Сейчас надо бы побежать… — тихо предложила она.

— Согласен, — также тихо ответил он.

— Хорошо. На счёт три? — спросила она.

Он медленно кивнул, но внезапно невидимые нити, удерживавшие двери, порвались одна за другой. Те сорвались с мест, бешено закружились, ныряя между колоннами, словно жуткие хищники.

Григорий и Гала бросились бежать со всей скоростью, на которую были способны их тела. Громко хлопая, вплотную за ними летели двери. Учёные выскочили из подземелья в длинный коридор, ведущий на поверхность. Их преследователи попытались нырнуть следом за ними, но застряли в узком проёме. Оттуда они злобно бахали и скрипели, но достать своих жертв уже не могли.

Профессор рухнул на колени у ближайшей стены, тяжело дыша. Лёгкие пытались схлопнуться. Гала оперлась руками о колени. Лицо бледное, глаза широко открыты.

Отдышавшись, она сказала:

— Может, это вовсе не двери, а что-то, что умело притворяется ими?

Григорий попытался возразить, но слова застревали в пересохшем горле:

— Магии… не существует! Мы учёные… а не чародеи!

Она только устало махнула на него рукой.

***

Немного придя в себя, они поднялись в обеденную залу. Там Новогоровы чинно ужинали. Графиня, бледная и благородная, тихо скрежетала ножом по тарелке, аккуратно отрезая небольшой кусочек стейка. Граф активно ковырял вилкой мясо, отделяя большие куски, которые смачно жевал, позволяя стекать соку по подбородку. Их сын уже дремал в комнате рядом с няней.

— Простите, что тревожим ваше сиятельство, — учтиво начал профессор. — Мы пришли с важными новостями.

— Надеюсь, хорошими? — прочавкал Илья.

— Э-э-э… — ответила Гала неуверенно, — прогресс есть…

Она замолчала, встретив строгий взгляд профессора.

— Так что у вас? — ворчливо произнёс граф.

— Дверей стало больше, но… — сказал Григорий.

— Вы придумали, как от них избавиться? — перебил его граф.

— Не совсем… Они сорвались со своих мест и носятся по подземелью, пытаясь сожрать всё, что видят, — быстро проговорил Григорий и напрягся, словно ожидая, что в него полетят все столовые приборы на столе.

Граф покраснел от злости. Потом, поднявшись от стола, подошёл поближе и заорал со всей мощи своей грудной клетки прямо им в лицо:

— Ванька!

Графиня выронила вилку и зажмурилась. В комнату невозмутимо зашёл слуга:

— Что изволите, господин?

Илья выпустил пар, отхлестав слугу розгами по спине.

— Что дальше? — спросил он профессора, уже спокойнее.

— У всякого события есть причина, — начал профессор, стараясь сохранить выдержку, — как мы знаем из первого закона термодинамики: «энергия не исчезает из системы и не появляется в ней, а только переходит из одной формы в другую». Поэтому нужно понять, что стало источником возникновения дверей, перекрыть его, и тогда проблема должна решиться. Теоретически…

— Теоретически? — пробормотал граф и заорал, что есть мочи: — Ванька!

— Опять? — безнадёжно спросил слуга.

Он взял розги, подержал, как будто вспоминая, зачем вообще они ему нужны… и отложил.

— Хотя нет… Вроде отпустило, — ответил Илья и отослал его прочь, потом продолжил уже, обращаясь к профессору, — решите проблему, а то оба займёте его место!

Уходя, слуга скрестил на руках пальцы. Профессор нервно сглотнул, а Гала прикусила губу.

Долго бился над этой проблемой Григорий, используя все известные ему научные методы. Исписал не только доску в лаборатории, но и все стены. Ходил несколько раз вместе с Галой вниз. Кидал в двери топоры и ножи — ни разу не попал. Пытался кормить курицей, но птица убегала. Плескал горючей жидкостью, пытаясь поджечь их, но всё было безрезультатно.

Гала тоже предлагала варианты, вроде принесения в жертву девственниц, но после долгих споров от этой мысли решили отказаться.

***

Прошёл месяц. Граф позвал их в кабинет. Под глазами у него были огромные тёмные круги, а взгляд — усталый и безжизненный.

— Ну что? — обессилено спросил он.

— Работаем, — профессор робко посмотрел в сторону Галы. Та задумчиво грызла ноготь большого пальца.

— Ванька, — позвал Илья, но уже без былого задора.

Слуга вошёл, широко зевая.

— Повернись к двери, — приказал граф.

— Чаво? — переспросил его слуга.

— Повернись, говорю.

— А, ну ладно, — и, кажется, едва соизволил выполнить приказ.

Граф достал розги, посмотрел на них минуты две, потом что-то пробормотал себе под нос и прогнал слугу прочь.

— Может, вам стоит уехать? — осторожно спросила Гала.

— Уехать? — вдруг вспыхнул он, как бывает вспыхивает спичка перед тем, как погаснуть навсегда, — это мой родовой замок! Моё наследие! Мой отец, дед и прадед сражались за него! Не позволю каким-то дверям, будь они хоть живые, выставить меня из дома! Нет! Я останусь здесь! И моя жена с сыном тоже!

Графиня молча смотрела на мужа, тоска в глазах проглядывала сквозь усталость. Она отхлебнула большой глоток из бокала с вином.

Учёные спешно ретировались из кабинета, чтобы больше не злить хозяина. Они спустились вниз до подземелья, и то, что увидели там с безопасного расстояния, сильно удивило их: беспорядочное движение дверных чудовищ замедлилось. Они плавно плыли сквозь пространство, даже не пытаясь напасть.

— Что это с ними? — спросила лаборантка.

— Я не знаю, — вздохнул профессор и с трудом продолжил, — я уже ничего не понимаю.

— А ты заметил, что они очень похожи на те двери, что наверху? — вдруг спросила она.

— И что с того? Почему они должны быть другими?

Она неуверенно пожала плечами.

— Иногда ты говоришь такие глупости, Гала… — вздохнул профессор, но сил ссориться у него уже не осталось. Как и все в замке, учёные тоже не могли нормально выспаться.

— Может, всё же попробуем разложить карты? Я давно практикую Нуро, — настойчиво предложила Гала, — может, они смогут помочь нам понять то, что наука упускает. Что мы теряем?

Лаборантка приблизилась и мягко коснулась плеча профессора. Он положил ладонь на её руку, но вместо того, чтобы нежно сжать, резко оттолкнул и сердито ответил:

— Делай, что хочешь! Я в этом участвовать не буду…

Они вернулись в лабораторию, и она достала огромную колоду карт. Профессор демонстративно уселся в другом конце помещения.

— Всего пятьсот карт, — тихо пояснила она, робко улыбнувшись. — На все возможные случаи жизни. Как только я их открою — они сгорят. Такова цена. И я не могу гадать себе, только другому. Поэтому вопросы должен задавать ты.

Он заткнул уши пальцами и прокричал:

— Что? Я тебя не слышу!

— Ты ведёшь себя как избалованный… — сказала она и, задыхаясь от возмущения, громко добавила, —  индюк!

— Это ты с твоими магическими штучками ведёшь себя как… как ты! — ответил он, вынув пальцы из ушей. — Мы же должны следовать научным принципам!

В бессильной злости она схватила карандаш и сломала его, а потом, успокоившись, продолжила свою атаку:

— Ты же любишь эксперименты?

— И?

— Считай, что мы сейчас проводим научный эксперимент. Я попытаюсь доказать тебе, что карты действительно работают, а ты, соответственно, наоборот — что гадание — полная чушь!

Григорий задумался на минуту, потом внимательно посмотрел на неё и ответил:

— Ладно! Уговорила! Что нужно делать?

— Задавай вопросы про то, что хочешь узнать.

Профессор повиновался, но приправил всё килограммами саркастического скепсиса:

— И откуда же взялись эти волшебные двери?

Она достала первую карту с изображением крепости и озвучила:

— Из замка. Следующий вопрос?

Григорий хмыкнул, чувствуя приближение своей победы, но продолжил:

— Почему же они возникли?

На следующей карте, которую она достала, был изображён шут, которого били розгами. Увидев это, Гала сразу же достала ещё одну карту: «Маг, который топтался на собственной шляпе», и, наконец, последнюю: «Колесо Фортуны».

— Я всё поняла! — радостно воскликнула она.

Карты вдруг вспыхнули и мгновенно сгорели, оставив только небольшие горстки пепла. Профессор растерянно повертел головой, потом спросил:

— Что ты поняла?

— Ты всё спрашивал, откуда берётся энергия для дверей. Теперь всё встало на свои места!

— Хватит говорить загадками! — возмутился профессор.

— Всё очень просто, — начала она. — Слышал, как граф постоянно просит своего слугу повернуться к двери, чтобы выпороть?

Он нехотя кивнул, а она продолжила:

— Слуга Ванька не просто слуга, а незаконнорождённый сын мага, не подозревающий о своих силах. Когда его бьют, он смотрит на дверь и злится. А запертая в его теле магия создаёт копию двери в подвале — той самой, что прямо перед его глазами! Она начинает хлопать и мешать графу спать, тем самым осуществляя расплату за насилие.

— И это всё рассказали тебе карты? — рассмеялся профессор, а потом вдруг замолк, задумался и через секунду быстро заговорил, уже не обращаясь к кому-то конкретно:

— Двери похожи на двери, а если энергия не физическая, то никакая это не магия. Так-то в этом есть логика. Странная, извращённая, но логика…

— Что? — не поняла Гала.

— Я всё понял! Ты права!

Она так широко улыбнулась, что Григорий смог разглядеть её коренные зубы. От такого довольства Галы ему стало не по себе, и он поспешил вернуть лаборантку на землю:

— Не насчёт магии и гадания! Это просто совпадение.

Её улыбка погасла, и она стала смотреть на него с упрёком.

— Ладно! — вздохнул он, — не совсем совпадение, но делать выводы пока рано!

Она снова улыбнулась, и уже не старалась скрыть свой влюблённый взгляд, пока Григорий объяснял свою идею.  

— Есть теория, что все живые организмы — это сгустки энергии, — заговорил профессор, наслаждаясь звуком собственного голоса. — И что, если сгусток энергии по имени Иван имеет некую брешь, вероятно наследственную, и часть его энергии во время порки вылетает и оседает внизу — в подвале. Она принимает форму последнего, что видел слуга, то есть форму двери. Эта энергия негативно заряженная, так? В этом случае получаются… «злые двери». Когда граф перестал так часто бить Ваньку, сила негативной энергии ослабла, и двери «подобрели»! Но связь между слугой и тем, что происходит в подвале, осталась! Понимаешь, что я имею в виду?

Гала радостно кивнула и победно заключила:

— Ты имеешь в виду, что магия существует!

Профессор хлопнул себя по лбу и попытался возразить:

— Нет, я имею в виду, что в этом замке пора отменить телесные наказания! Тогда и двери без подпитки Ванькиной энергией через какое-то время исчезнут…

— А как же загадка происхождения Ваньки? — не унималась она, — откуда у него такая сила?

— Это не сила, а энергия! И это не самое важное! Настоящая загадка — почему твоя колода карт оказалась настолько подробной? Но и на этот вопрос я когда-нибудь найду ответ, — сказал он, радуясь тому, что нашёл решение почти всех проблем. Ну и немного тому, что избежал участи занять место Ваньки.

Лаборантка хитро улыбнулась, но не стала рассказывать, как этой ночью, тайком, спрятавшись в тёмной кладовой, дорисовывала четыре новые карты.

Вместо слов она молча встала, подошла к нему и неожиданно обняла — крепко, по-настоящему. Как будто впервые за всё время отважилась на слабость.

— Спасибо, — прошептала она, уткнувшись лицом ему в плечо.

Григорий застыл. Потом неловко поднял руку и неуверенно положил на её спину, будто впервые контактировал с чем-то живым.

— За что?

— За то, что поверил! — ответила она с лёгкой, почти детской улыбкой, прикрыв глаза.

— Но я… — начал он было.

Она приложила палец к губам и мягко, без упрёка, прошептала:

— Тс-с… Не говори. А то испортишь магию.

— Опять вы со своими глупостями! — буркнул он, покраснев, и без резкости, но решительно отстранился.

Гала вздохнула и обиженно отступила на шаг.

— Когда-нибудь я сама уволюсь! — сказала она, и самой не поверилось, что произнесла это вслух.

На самом деле она уже вчера догадалась, откуда появляются эти двери. Но решила, что лучше сыграть спектакль. Показать ему. А вдруг…

Она ведь верила.

Верила в магию — по-настоящему. Стоит всего раз увидеть рассвет, услышать, как на заре щебечут птицы, случайно подслушать признание в любви — и как тут не поверить?

И если Григорий хотя бы чуть-чуть откроется магии, то, может быть, и он начнёт верить в любовь? Хоть капельку…

Автор: Вадим Березин

ТГ: https://t.me/vadimberezinwriter

Марк посмотрел на неё исподлобья.

— Я хочу видеть, как растёт моя дочь!

Он и сам не ожидал от себя этой фразы. Но она возникла первой — и оказалась самой важной.

— Всё, что ты хочешь — помешать Машеньке наконец-то обрести счастье после твоего ухода! — резко сказала Клавдия Петровна, взглянув на него с полупрезрением, полужалостью.

Марк готов был взорваться от наглости и хамства этой надменной старухи. Он почти закричал на неё:

— Это я-то? Это вы всё время…

— А мне с ним было уютно, — вдруг прервала его Мария, обращаясь скорее не к матери, а к себе. Она почему-то сменила позу и поправила тёплую кофту.

Вся его злость тут же выветрилась. Поджав губы, он проглотил обиду и с благодарностью посмотрел на жену. Тёща только фыркнула и театрально закатила глаза. Почему Клавдия Петровна его так ненавидела, он до сих пор не мог понять.

Марк вынул из внутреннего кармана список инструкций, задумался и дописал последнюю строчку:

«Подать форму ГК-43 в МинУправСудьбы — уточнить стабильность вай-фая».

***

Министерство Управления Судьбы напоминает: в соответствии с порядком установления окончательного экзистенциального статуса, осуществление возврата из посмертного состояния не подлежит согласованию.

***

На следующий день Марк стоял в мрачном зале похоронного бюро «Иванов, сыновья, внуки и правнуки». Высокие окна были плотно завешаны чёрными бархатными шторами, отчего воздух казался густым и неподвижным. В центре зала возвышался огромный гроб: деревянный куб с гранью около двух с половиной метров. Марк провёл ладонью по лакированной поверхности. Она была тёплой. Почти живой.

Когда-то, много лет назад, будучи подростком, он случайно забрёл в заброшенную Императорскую библиотеку. Там, среди стеллажей из красного дерева, освещённых закатными бликами, он почувствовал себя дома.

По узкой лестнице с отполированными временем перилами Марк поднялся на верхний ярус, где мечталось почему-то особенно легко. Каждая деталь была как произведение искусства: декоративные орнаменты, закруглённые углы, фигурки античных муз, вырезанные с любовью неизвестным мастером. Там он мог сидеть часами — не читая, не думая, просто наслаждаясь.

Свой гроб он оформил в том же духе.

Внутри он представлял собой нечто среднее между кабинетом и миниатюрной библиотекой. В центре стояло мягкое ложе, обитое шёлком цвета слоновой кости. В стенах скрывались шкафчики — с ноутбуком, запасом одежды и несколькими важными предметами: потрёпанным экземпляром «Робинзона Крузо», семейной фотографией в деревянной рамке и перстнем с пластиковым бриллиантом, который он в детстве украл из магазина игрушек. Этот перстень остался напоминанием о первом и, пожалуй, единственном осознанном вызове судьбе.

— Вам всё нравится? — раздался тихий голос.

Перед ним стоял распорядитель похорон — пожилой мужчина в идеально выглаженном чёрном фраке и цилиндре. Лицо — маска учтивости.

— Я читал, что раньше можно было самому выбрать дату смерти. Вы не знаете, правда это или сказки? — спросил Марк задумчиво.

— Дикие времена, — с лёгкой улыбкой отозвался распорядитель.

Марк согласно кивнул, потом, смущаясь, добавил:

— А вы не могли бы… например, добавить запасной выход из гроба?

— Выход? — переспросил он.

— Ну мало ли что… Всего лишь маленькую дверку… на всякий случай… и лопату.

— Все чего-то хотят, — пожал он плечами. — Кто дверку, кто лопату, кто другой конверт… Но в итоге всё равно оказываются здесь.

— Значит, нет?

Распорядитель отрицательно покачал головой.

— Жаль…

Марк хотел ещё что-нибудь добавить, но сотрудник похоронного бюро уже выскользнул за бархатную штору, будто растворился во мраке.

Как только его похоронят, все «живые» потребности — еда, питьё, помывка, даже поход в туалет — для него останутся в прошлом. Маленькие наноботы внутри тела будут поддерживать его существование, но внутренние процессы организма впадут в спячку. Останется только мышечная активность… и мышление.

Марк тяжело вздохнул, достал из внутреннего кармана конверт, раскрыл его и прочитал отпечатанный курсивом текст. За все прошедшие годы он не изменился ни на строчку:

«Смерть: 12 июля 2235 года.

Жизнь: будет единственным наследником богатого семейства. Женится один раз. Родится дочь».

Такой конверт выдаётся каждому жителю планеты при рождении — с обещанием абсолютной предсказуемости. Никаких сюрпризов. Никаких вторых шансов.

Всё учтено. Даже смерть.

На мгновение Марку захотелось порвать документ. Просто рассыпать смятыми клочками по полу, но здравый смысл остановил трусливый порыв. Он аккуратно убрал послание обратно во внутренний карман.

***

Министерство Управления Судьбы обращает внимание, что в соответствии с концепцией прогрессивного развития человеческой цивилизации феномен смерти рассматривается как необходимый элемент эволюционных процессов. Вместе с тем, исходя из соображений гуманистического характера, государственными структурами декретом от 1 августа 2100 года было принято решение о временной приостановке её физически ощутимых проявлений.

***

Оставались считанные минуты до погребения.

Марк смирно лежал в гробу, прикрыв глаза. Снаружи, вдоль одной из стен, был установлен дощатый подиум, нависающий над его ещё живым телом. Там на табуретах сидели родственники, внимательно наблюдая за ритуалом. Дочь Соня в первом ряду уткнулась в телефон. Жаль, что он уже не увидит, как она станет взрослой. Только разве что на снимках в интернете.

До этого два раза подходили техники, спрашивали, удобно ли он улёгся.

Один раз — психолог, деликатно предложил:

— Хотите успокаивающую музыку? Говорят, помогает.

— Спасибо, не надо, — ответил Марк.

И вот батюшка начал читать молитву за упокой.

Клавдия Петровна, как и полагалось, плакала, прижавшись к плечу молодого человека, которому едва исполнилось тридцать.

Мария растерянно комкала в руках носовой платок.

Из Африки прилетел двоюродный брат Леонид. Марк видел его всего один раз в жизни. Леонид был высоким, лохматым и очень накачанным.

Ходили слухи, что однажды ему пришлось вступить в схватку со львом, и он вышел из неё победителем — потому что так было записано в его конверте.

Когда священник замолчал, Леонид, как единственный оставшийся мужчина в семье, поднялся и начал прощальную речь:

— Ну, мы ожидали, что сегодня он умрёт. Так, в общем-то, и случилось! — бодро проговорил он. — В целом, ничего плохого сказать о покойнике не могу. Нормальный был мужик. Жену выбрал нормальную. Всё у него сложилось нормально. Пусть земля ему будет тёплой постелью на веки вечные.

— Спасибо, Лёня, — с лёгкой иронией откликнулся Марк из гроба.

— Да не за что! Некоторые битвы не победить. Приятного послесмертия! — дружелюбно добавил брат и сел.

— На кого ж ты нас оставил! — как и полагалось, запричитала тёща. — Жену, дочку! Пропадут они без тебя, ой, пропадут!

— Прощай, дорогой. Когда нового мужа найду, обязательно пришлю тебе фото! — сказала Мария и шмыгнула носом.

— Пока, пап. Не забывай смотреть мои посты в телеге! — не отрываясь от экрана, бросила дочь, а после вдруг глубоко вздохнула.

— Ты прости меня, — сказала Клавдия Петровна, наклоняясь ближе. — Я ведь не со зла… Просто не хотела, чтобы у Машеньки жизнь сложилась, как у меня. Чтобы она вдовой стала так быстро.

— Я понимаю, — шёпотом ответил ей Марк, а всех остальных громко поблагодарил: — Всем спасибо за чудесную жизнь! — и помахал рукой на прощание.

Перед тем как заколотить крышку, плотник с натруженными, мозолистыми руками осторожно спросил:

— Готовы? Процедура займёт две минуты.

Марк хотел остановить его, но ответ застрял в горле. «А можно не сейчас? Можно отложить? — хотел он сказать. — Ненадолго. Всего часа на два. Просто последний раз подышать».

— Готов, — произнёс он вместо этого.

Крышку заколотили. Стало темно.

Снаружи подъехал погрузочный кран. Трос крюком подцепил гроб и начал аккуратно опускать его в вырытую яму.

Несколько раз Марка тряхнуло — как в старом поезде, уходящем в неизвестные края. А потом его новое жилище опустили.

Начали засыпать землёй. Звуки становились всё тише и тише.

БУМ

Бум

бум

***

Министерство Управления Судьбы уведомляет: с 16 июля вступают в силу изменения в нормативно-правовых актах, регламентирующих процессы коррекции судьбы, принятые в целях обеспечения организационно-правовых условий для создания и эффективного функционирования нового структурного подразделения — Комитета Настроения.

***

Загорелся ровный, приглушённый свет. Марк никак не мог найти удобную позу, только беспокойно ворочался. Странные мысли одолевали его.

Ведь кем он, по сути, был при жизни? Богатеньким бездельником, который тратил отцовское состояние. Сам ничего по-настоящему не создал — разве что библиотечный интерьер своего гроба. И вот теперь остался с этой роскошью — один.

Он снова попытался удобно улечься и уснуть, но посмертие работало иначе: засыпать, как прежде, уже не получалось. Наверное, раньше себя так чувствовали призраки — до того, как смерть ещё не контролировалась и люди умирали по-настоящему. Они ходили и маялись от безделья.

«Маяться, — подумал он неожиданно, — какое точное слово для описания того, что я чувствую сейчас».

Марк резко перевернулся на другой бок и раскинул руки. Всё казалось тесным и тяжёлым.

— Надо было сделать его больше, — буркнул он себе под нос.

Зачем он решил оставить что-то семье? Зачем стал таким покладистым в последние дни?

— Кстати, как они там? — вслух сказал он, поднялся и включил ноутбук.

Зашёл на страницу дочери. Первым в ленте всплыло фото: Соня и подруги в чёрном, улыбаются, гримасничают. Поверх — сияющая надпись:

«Пати в честь похорон бати!»

Внутри что-то оборвалось. Ему стало нехорошо.

Он не стал читать комментарии, хотел закрыть ноутбук, но вдруг раздался тихий «дзынь». Пришло новое сообщение.

Марк не был уверен, хочет ли он знать, что в нём. А вдруг всё-таки что-то важное? Нажал на всплывающее уведомление — и стало проигрываться голосовое от дочери:

— Привет, пап. Знаю, ты наблюдаешь за мной оттуда… Я, правда… ну, не знаю, как сказать. Скучаю, наверное. Но мы, подростки, ну, типа, не такие, — она грустно засмеялась, — мы же… не должны грустить. Никто не должен. Наверное, скоро и это запретят! Поэтому… прости. Я люблю тебя. И мама. Даже бабушка, хоть и притворяется, что нет. Прости…

К сожалению, после смерти заплакать не получится. Марк хотел ответить ей, но сверху раздался предупреждающий звуковой сигнал и голографическая надпись на всю стену:

«Связь с внешним миром запрещена!»

Свет замигал красным. Гроб будто бы сжал своего жильца ещё больше. Марку показалось, что он стал задыхаться… Грудная клетка быстро вздымалась, делая короткие вдохи. И вдруг он вспомнил, что дышать теперь необязательно — и перестал это делать. Наступила тишина.

Сверху раздался подозрительный шорох, как будто кто-то ходит по могиле. Сначала шуршание было едва заметным, но с каждой минутой усиливалось. Марк подумал, что его начали мучить галлюцинации. О такой вероятности ему рассказывал психолог.

Через час сверху вполне реально постучали.

— Да? — неуверенно отозвался он.

Крышку с грохотом отодрали. Его ослепил дневной свет, разорвав спокойный полумрак посмертия. У Марка скривилось лицо. Кто-то с такой лёгкостью ломал его тщательно обустроенное место вечного покоя.

Над ним стоял молодой человек в чёрном строгом костюме и плотно затянутом галстуке.

— Марк Огаров? — официальным тоном уточнил он.

— Ну… да.

— Представитель Министерства Управления Судеб округа Север-Б8, — представился он и, не дожидаясь реакции, добавил: — Произошла чудовищная ошибка. В детстве вам вручили не то послание. Вот правильное.

— Ошибка? — с надеждой переспросил Марк. Впервые он почувствовал, что всё встаёт на свои места.

Человек в костюме протянул новый, плотный, аккуратно запечатанный конверт. Марк поднялся и бережно принял его обеими руками. Аккуратно разорвал. Губы шевелились, глаза бегали по строкам.

— Вслух, пожалуйста! — с нажимом потребовал чиновник.

Марк глотнул воздух и прочитал дрогнувшим голосом:

— Смерть: 11 июля 2235 года.

Жизнь: будет наркоманом и преступником. Похоронят за счёт государства…

Он оторвал взгляд от конверта и непонимающе уставился на чиновника.

— Что это вообще значит?

Представитель невозмутимо ответил:

— Государство вам предоставит гроб пластиковый, стандартный, пятьдесят сантиметров кубических. Бесплатно.

— А дальше что? — спросил Марк.

— Отвезём на перепохороны. В соответствии с вашей настоящей судьбой.

Марк вздрогнул. Сначала не поверил, но потом в воображении сама собой возникла жуткая сцена: его заталкивают скрученного, в позе эмбриона, в прозрачную пластмассу. И всю оставшуюся вечность он пялится на собственную промежность.

Чиновник тем временем протянул ему письменный бланк и синюю ручку.

— Распишитесь, пожалуйста, что у вас нет претензий в связи с этим… недоразумением. Это стандартная форма, — успокоил он.

Марк автоматически взял ручку, машинально глянул на лист… и вдруг замер. Внутри начало зреть возмущение.

— А если… претензии есть?

— Тогда вы можете их изложить в письменной форме. Представитель муниципального округа рассмотрит и вынесет решение в кратчайшие сроки.

Он на мгновение помедлил, потом добавил чуть тише:

— Хотя по опыту скажу, решения всегда выносятся в пользу государства.

Марк бросил взгляд на письмо. Потом — на шариковую ручку. Вспомнил Соню, Машу, даже тёщу. Затем, неожиданно даже для себя, ощутил то тёплое, дерзкое ощущение, которое испытал в детстве, стоя у витрины, перед тем как забрать пластиковый перстень. Тогда он крал не саму вещь — он крал право на поступок, нарушающий заранее подготовленный план. Ему стало страшно, но прямо перед глазами, словно знак свыше, лежала та самая игрушка…

И Марк решился. Он резко провёл линию, перечеркнув дату смерти.

— Простите, вы что делаете? — с недоумением спросил чиновник.

— Ничего, — резко, почти сердито, ответил Марк.

Потом сразу же зачеркнул и второй пункт.

— Стойте! — чиновник попытался отобрать у него ручку. Человек в гробу отпрянул и оставил его ни с чем.

На пустом месте Марк вывел аккуратно, твёрдым почерком:

"Жизнь: хранитель Императорской библиотеки. Бессрочно".

Взглянул наверх и впервые за долгое время улыбнулся.

— Так нельзя! — истерично воскликнул человек в костюме.

— А вы в этом абсолютно уверены? — хитро поинтересовался Марк.

Раздался предупреждающий сигнал. Он медленно опустил взгляд. На стене замигала надпись:

"Переход в режим коррекции. Сброс судьбы активирован".

Ноги чиновника подкосились, и он уселся на траву:

— Если об этом узнают…

Автор: Вадим Березин

Корректор и редактор: Алексей Нагацкий

Подписывайтесь на мой ТГ: https://t.me/vadimberezinwriter