sergei.metik

sergei.metik

Пикабушник
1886 рейтинг 47 подписчиков 1 подписка 64 поста 8 в горячем
12

Почему дураки не ходят строем

Почему дураки не ходят строем Социализм, Коммунизм, Политэкономия, Марксизм, Либерализм, Капитализм, Перестройка, Рынок, Плюрализм, Длиннопост

Популярное в армейской среде выражение – что ж, если вы такие умные, почему строем не ходите? – прямо не указывало, как должно перемещаться в пространстве дурачьё, однако, инвертируя логику старшинской мудрости, можно предположить, что хождение строем - дело для неё не обязательное. Но так ли это?

Проведем умозрительный эксперимент, в ходе которого рассмотрим поведение двух групп туристов, условно обозначенных как «умные» и «дураки». Определим «умных» как людей, владеющих всей необходимой информацией и обладающих достаточными интеллектуальными способностями для ее верной интерпретации в целях достижения поставленной цели. Как «умных», так и «дураков» посадим отдельно друг от друга, выдадим каждому карту, навигационные приборы, необходимую экипировку и поставим задачу - из пункта «А» прибыть в пункт «Б». Через какое-то время, проанализировав ситуацию, каждый из умников самостоятельно найдет наилучший возможный маршрут, для решения данной задачи. Будут ли их маршруты сильно отличаться? Сомнительно. Чем точнее и подробнее исходная информация, тем ближе решение к своей единственности. На стадии же реализации, «умные» предпримут примерно одинаковые действия, т. е., как раз и «пойдут строем», причем извлекая дополнительную выгоду из своей организованности, распределив обязанности между участниками группы, рационализировав общие усилия путем походной специализации. В своей единственности истина весьма тоталитарная и нетерпимая девица. Шаг вправо, шаг влево и она исчезает, уступая место миражам  заблуждений и лживому сладкоголосью частных интересов.

С умными всё ясно. Эти никогда ничего не примут на веру, убедятся в истинности исходных данных, в безупречности выводов, после чего только и поступят наиболее разумным образом. Кстати, наличие возможности так поступать и именуется прекрасным словом свобода. Иное дело, дурачьё! Как они украшают мир своим буйным пустоцветьем! Как сильно в них пешечное желание при минимуме усилий превратиться в ферзя! Получив аналогичное задание, каждый станет действовать своим уникальным и неповторимым образом. Кто-то, повертев недоуменно в руках карту, завернет в нее колбасу на дорожку; другой, понажимав наугад кнопки спутникового навигатора, выбросит непонятную игрушку и положит на освободившееся в рюкзаке место книгу анекдотов, а иной решит всех перехитрить и доехать на попутке, не заморачивая себя  излишне фактом отсутствия какой-либо дороги к пункту назначения.

Просвещенный демократ, разумеется, усмотрит в идущих строем «умниках» проявление тоталитаризма и пренебрежения «правами человека», в то время как потерявшееся по лесам и весям дурачьё с либеральной точки зрения будет являть собой олицетворение свободы, демократии и плюрализма. Главное в дурацкой «логике» - не допустить «единомыслия», единой идеологии, одной для всех истины. У каждого должна быть своя «истина», своя «правда», свой «интерес» - хватит ходить строем! Деидеологизация!

Эта стратегия известна и используется с незапамятных времен в качестве принципа -  разделяй и властвуй. Противника следует развести по взаимно противодействующим «интересам». Учителей отделить от врачей, рабочих от инженеров, русских от нерусских, православных от неправославных, родителей от детей. Всеми средствами поощрять неравенство, соперничество, взаимную вражду. Натравить одних людей на других, измотать в изнурительном, бессмысленном противостоянии. Посредством агрессивной культурной экспансии использовать вкусовые, эмоциональные, возрастные особенности человеческой психики для атомизации общественного сознания, для создания атмосферы враждебного окружения. Заставить каждого в соседе видеть не соратника, не единомышленника, а врага, конкурента в борьбе за кусок хлеба.

Кто этим занимается и какие цели преследует? Разумеется, надо смотреть, кому это выгодно. Очевидно, есть интерес внешних империалистических кругов в устранении геополитического конкурента и захвате его богатейших природных ресурсов. Эти действуют адресно, через влиятельных предателей в государственных и общественных органах. Например, какой-нибудь «неправительственный фонд» тихонько предлагает номенклатурной дурёхе в министерстве образования подписать к публикации в учебнике  карту, в которой часть земель российских окрашена в цвет сопредельного государства. Для дурехи деньги большие, риск же невелик. Кто будет разбираться в цветах раскраски столь далеких от Садового кольца территорий! В случае чего всегда можно оправдаться -  техническая ошибочка вышла, без злого умысла! Тысячи враждебных нашему народу профессионально работающих «специалистов» круглосуточно изыскивают лазейки в защитной системе государственного организма и, используя разбуженный «материальный интерес» «ответственных работников», внедряют в систему бесчисленные «трояны» и «вирусы» с ничтожными затратами, выполняющих свою чудовищно разрушительную «работу».

Есть ещё сплоченный, классовый интерес российских номенклатурных компрадоров, торгующих народным добром, присваивающих огромные средства в целях личного обогащения, беззастенчиво грабящих свой народ. Есть интерес профессиональных и «творческих» «элит» побольше урвать, подороже себя продать. Все эти круги, будучи сплоченными, повязанными круговой порукой, нуждающимися друг в друге только и могут сохранить свое привилегированное положение за счет насаждения смыслового хаоса, «плюрализма», «общечеловеческих ценностей» в головы «дорогих россиян», низводя людей до положения бездумных, самодовольных биороботов, средствами информационного контроля за  сознанием, программируемых под любые задачи.

Таким образом, дураков вполне можно построить и повести в нужном направлении. Вопрос лишь в том, нужном кому? Если умные, обладающие знанием люди, в равной степени осознают цели и средства их достижения, а действия идущих впереди им очевидны и понятны, то построенное в колонну дурачье будет вынуждено всецело полагаться на веру в благонамеренность своих лидеров, на их слова и речи. Дуракам даже могут дозволить выбирать себе поводырей, исходя из соображений спортивности походки, остроумия, артистизма, наличия шарма и телегеничности. И оказавшись по уши в болоте, они не торопятся обвинять в этом своих вождей. Получив «свободу» спасаться каждому на подходящей кочке, они верят во временность трудностей, в то, что все зависит от их прилежания и трудолюбия, что все они находятся в равных условиях, что выживать должны «сильнейшие» и, конечно, что могло быть ещё и куда хуже. С последним нельзя не согласиться, тонуть и падать всегда найдётся кому и куда.

Но разумный человек от дурака отличается не только развитым интеллектом. Принципиальная разница между ними состоит в том, что система нравственных ценностей, на основании которых «умный» ставит перед собой жизненные цели, выстроена в системе абсолютных этических координат. Он верно ориентирован в категориях добра - зла.
Как его цели, так и средства их достижения безупречны с этической точки зрения. Причем, это не значит, что ему приходиться совершать над собой насилие, подавляя усилием воли эгоистичные устремления к удовлетворению своего тщеславия. У него просто нет неразумных, иррациональных потребностей. Нечего подавлять. Он не нуждается в славе, в зависти окружающих, в предметах роскоши и особняках-имениях, в лимузинах и океанских яхтах. Все это ему неинтересно. В отношениях с другими людьми он придерживается естественного принципа равенства и взаимного уважения к свободе каждого. Но и не потерпит никакого ограничения своей свободы, кем бы то ни было. Наблюдая «возвышение» над людьми какой-либо «успешной особи», он испытывает не зависть, не желание подражать, а законное чувство возмущения поруганной справедливостью, как к хаму, который, расталкивая окружающих, лезет без очереди в автобус.

А как же дурак? Думаю, нет смысла смаковать в подробностях, подбирать живописные эпитеты, наносить кистью яркие мазки на портрет нашего героя. Явление морфологически слишком прихотливое и обманчивое, полное противоречий, особенностей и самых экзотических нюансов, чтобы выделить в нём нечто общее, видообразующее, наподобие шести лапок у насекомых. Но исследовать объект, все же стоит, пусть и методом исключений несущественных признаков, хотя бы для того, чтобы посмотреть, что же там будет  являть собой остаток. Конечно, сразу отбросим всякие национальные, расовые, половые, профессиональные, а, немного поразмыслив и возрастные признаки. Представителей перечисленных групп можно с равным успехом найти и среди умных и среди, скажем мягко, всех прочих. Сложнее дело обстоит с образованностью. Кто разумнее, шахтер с десятью классами средней школы, каждый день, без всякого принуждения, отправляющийся на работу в забой или высоколобый интеллектуал, с высшим математическим образованием, разрабатывающий замысловатые схемы грабежа доверчивых сограждан посредством финансовых пирамид? Насколько правомерно наличие профессиональных, научных знаний, творческих способностей считать признаком разума?

Вспоминаются перестроечные годы, когда телеэкраны страны заполнили толпы пророков, экстрасенсов, астрологов, врачевателей по всем печалям и болям, заряжателей банок с водой, дипломированных колдунов, валютных «путан», успешных кооператоров, заплативших миллионы рублей партвзносов со своих доходов, говорливых артистов, балерин, именитых кинорежиссеров и музыковедов. Запомнились и особняком гастролировавшие благообразные старцы с пуком седины на голове, «божьи одуванчики», с открытыми, светлыми ликами и искренними, честными, насколько возможно, глазами, «узники совести» и «жертвы тоталитаризма», со смущенной улыбкой, зачитывающие восторженные записки от очарованной галерки. Совесть нации! - с благоговением восклицал пообносившийся советский интеллигент, выходя из зала. Как эстрадные колдуны, так и концертные седоголовые прохиндеи, делали свой нехитрый бизнес, со здоровым аппетитом окормляясь вокруг неожиданной востребованности.

Наконец-то мы дожили до времени, когда можно почти не врать! – с восторгом восклицал в телекамеру освобожденный от «гнета цензуры» бывший партийный газетчик. «Почти не врать» - это здорово! Это, ведь, почти говорить правду! Преподаватели марксизма-ленинизма соперничали с журналистами в откровенности, простодушно признаваясь перед многомиллионной аудиторией, что всю жизнь были вынуждены лгать студентам, вести двойную игру, держа «фигу в кармане». Де, совесть их тяготилась вынужденным двурушничеством, но что можно было поделать? Виновата была «система», не позволявшая дремавшей либеральной мысли вырваться на свободу, воспеть ценности эгоизма и «прав личности», заклеймить гневным словом «равенство в нищете», «отсутствие интереса» и «коммунистическую утопию».

Вещи, изрекаемые пророками, зачастую противоречили, как мудрым словам оракулов,  как совестливым откровениям жертв, узников и тираноборцев, так и всему тому, что все они  вместе говорили еще несколько лет назад, что, впрочем, не снижало всеобщего ликования по поводу открытия замалчиваемой долгие годы правды и восстановления попранной исторической справедливости. Конечно, можно было бы не придираться по пустякам к словам гениев, лауреатов нобелевских премий, прославленных ведунов, академиков, наследников престола и потомков августейших постельничих - подумаешь, один видит спасение России в восстановлении монархии и земств, другой - в интеграции в мировую экономическую систему, третий в расчленении страны на полсотни этнически однородных государств, четвертый в фермерстве и семейном подряде, если бы не одно настораживающее обстоятельство. Дело в том что, коль скоро истина единственна, то, как и у «умников» с навигаторами - маршруты, так и у пророков из телевизора - пути «спасения России» должны были бы совпасть. Однако, весь перестроечный галдёж, подозрительно напоминавший действия дурачья в приведенном примере с перемещением из пункта «А» в пункт «Б», никак не был похож ни на истину, ни на ее поиск.

Не в лучшую сторону от телетолковищ ведунов отличался и горбачевский «съезд». Толпившийся у микрофонов сброд из «народных избранников», торопившийся отметиться на этой всесоюзной ярмарке шутов, проголосить что-то «за интересы своих избирателей» наводил на самые грустные размышления. Всё ли можно говорить? Чем ограничена свобода «демократической» говорильни? Только ли глупостью людской или есть какие-то иные соображения? Ведь русский язык один из богатейших языков мира, включающий в себя сотни тысяч слов, понятий, имеющий три рода, шесть падежей, три склонения, позволяет столько всего  насклонять и наспрягать, что не будет никакой возможности в течении не слишком уж долгой человеческой жизни прослушать и осмыслить весь этот невразумительный поток депутатского сознания.

Нет, надо с сожалением признать, наличие образованности еще не свидетельство ума, который исключает апелляцию к вере, к чувствам, к символам, к заклинаниям, а самое существенное, не пользуется словом в целях достижения корыстных, эгоистичных  целей. Пожалуй, здесь и кроется самое существенное отличие дурака от разумного человека – в приоритете его частного интереса над общественным. Использование им общества лишь в качестве питательной среды для удовлетворения своих иррациональных, или, говоря проще, дурацких потребностей. При том, нанося обществу вред, который в конечном итоге, оборачивается против него самого же. Вроде советского обывателя, лелеявшего пакостную мыслишку оказаться выше ближнего своего в смуте грядущего тотального неравенства, явить миру свои глубоко запрятанные таланты, не траченные способности, не вознагражденные и не оценённые по достоинству валютно и рублёво.

Представим себе крайнюю ситуацию. Пассажирский авиалайнер совершает аварийную посадку. На борту вспыхивает пожар. Как поведут себя разумные люди? Подчиняясь командам экипажа, оставив багаж, организованно, пропустив вперед женщин с детьми, покинут воздушное судно. Не нужно обладать большой фантазией, чтобы представить себе, что будут делать дураки. Схватив свои сумки и саквояжи, никого не слушая, по головам и телам ринутся они к аварийным люкам. Конечно, создадут затор в проходе, пробку на выходе и сгорят в своем большинстве вместе с самолетом. При всех прочих равных условиях, в случае разумного подхода спасется больше пассажиров, чем при стихийной «самоорганизации».

Идиотизм в чистом виде - редкость. Наподобие византийской монеты в коллекции нумизмата. Особенно на государственном уровне принятия решений. Первый признак настоящего, «правильного» идиотизма – от него страдают все, - и окружающие, и сам его автор. Источник подобного феномена – обычная, тривиальная человеческая глупость. Но гораздо чаще, под внешне идиотским решением скрывается вполне просчитанный корыстный расчет, стремление воспользоваться чьим-то незнанием, беспомощностью, зависимостью в личных целях. Упование перестроечных недоумков на «невидимую руку рынка», на «экономические законы», на пресловутые «тропинки», которые народ сам протопчет в нужных направлениях, как и следовало ожидать, привели лишь к полному торжеству марксистско-ленинской теории, предсказавшей историческую ограниченность частной собственности и ее неэффективность в условиях монополистического капитализма еще в позапрошлом веке. Но, если звёзды зажигают, по-видимому, кому-то это надо. Кто-то готов примириться с вопиющей экономической неэффективностью «рынка», разрушением собственной страны, обнищанием своего народа ради каких-то высших целей? Каких? Может быть, «свободы»? Может ради торжества идеи либерализма?

Помнится, в горбачевские времена, на какой-то сессии Верховного Совета РСФСР, в нарушение ритуала единодушного одобрения, при голосовании нашелся один «воздержавшийся». Разумеется, телевизионщики ринулись к возмутителю спокойствия, торопясь запечатлеть момент рождения «разномыслия», плюрализма мнений на политической сцене гибнущей страны. Никого не интересовала суть обсуждаемого вопроса, в чем конкретно состояло несогласие депутата с принимаемым решением, насколько оно обосновано. Крупный план, десяток микрофонов ко рту и вот уже самоутверждающийся радетель за народное благо может нести любую чушь миллионам телезрителей. Как он, видите ли, «полагает». Но людей не интересует мнение какой-то говорящей особи, им нужна истина! Мнения интересны о футбольном матче или прочитанной книге, но не по вопросам касающихся жизненно важных устоев государства. Здесь требуются не только глубокие знания закономерностей общественного развития, но и наличие способностей воспринимать проблемы других людей острее, чем свои собственные. Присутствие того, что в классической литературе когда-то именовалось совестью.

Если «элиту» перестроечного призыва составляло в значительной степени чистопородное дурачье, в лице малограмотных журналистов-«рыночников», пустоголовых академиков-«экономистов», юристов, пародистов, идеалистов из «творческой интеллигенции», самозабвенных площадных крикунов-голодранцев, с горящими глазами скандирующих «Рос-си-я! Сво-бо-да! Ель-цин!», то «элита» последующих помётов, «прагматики» и «политические тяжеловесы», были более корыстно, материально ориентированы. Если первые, имевшие способности писать, плясать, петь, складно говорить, рассчитывали лишь на получение возможности продать себя подороже, то партийно-хозяйственные номенклатурщики, не обладая никакими талантами, кроме цепкости в хватании чего бы то ни было, используя свою управленческую осведомленность и корпоративные связи, прибрали к рукам лежавшую на земле власть и «бесхозную» общенародную собственность. И, действительно, позаботились о трудоустройстве говорящих телеголов и писак на малопочтенном поприще превращения своего народа в  лишенную разума, здравомыслия, исторической памяти и культурной традиции толпу «свободных» индивидуумов.

Как-то, когда крах «реформ» стал очевиден даже депутатам, одного из наших новороссиянских премьер-кретинов, «народный избранник» спросил, - почему у нас не стало как в Китае? На что тот со сдержанным негодованием ответствовал, - это же другая политическая система! Нельзя же, помилуйте, поступаться «рыночными» принципами в угоду экономической целесообразности!

Поразительное дело. Наукой скрупулезно исследованы пути миграций муравьев на острове Сулавеси, каталогизированы манускрипты древнего Вавилона, изучены особенности сезонной смены погоды на Марсе, но вот на вопросы, затрагивающие жизненно важные интересы сотен миллионов людей, не нашлось более авторитетных критиков, нежели своры экзальтированных юристов-экономистов-юмористов. Бесценный исторический опыт строительства коммунизма несколькими поколениями советских людей был просто отброшен безо всякого анализа, без «разбора полетов», без добросовестного проникновения в истину. Голосистые пустозвоны, именовавшие себя «учеными», как само собой разумеющееся, не утруждая себя какими-либо логическими изысками, несли такую несусветную чушь, что, читая сейчас их галиматью, диву даешься, как простодушно советские люди доверились этим партийным пройдохам. Хохмач-пародист на эстраде может приравнять пустые полки магазинов к плановой экономике, высмеять «колбасные электрички» и воспеть ароматы гниющего Запада – что взять с шута. Но ученому нельзя просто сказать, что жили мы де «не так» - ему надо досконально и непредвзято еще и ответить на вопрос – а почему? В чем суть дела? Он должен расчленить сложное социальное явление на простейшие составляющие, определить их удельные веса и знаки направленности, посмотреть, что делало жизнь человека полноценной, осмысленной, а что мешало жить, тормозило движение общества вперед. Мешанина из слов вроде «жизнь показала», «опыт цивилизованных стран», «демократия», «плюрализм» есть признак полной, абсолютной профнепригодности интеллектуального блудника для добывания хлеба насущного мозгами, а не руками, в поте лица своего. Чем «рынок» лучше плановой экономики? Что такого загадочного может произвести «рынок», чего нельзя было бы запланировать в достаточном количестве и ассортименте? Мощности компьютеров не хватит? Сетевой инфраструктуры?  Или мозгов у «элиты»?

Нет, компьютеры и телекоммуникационные сети здесь ни при чем. При желании можно свести в единую базу данных миллиарды и триллионы величин, запрограммировать управляющую систему на оптимизацию транспортных, ресурсных потоков, проконтролировать все стадии исполнения, создать необходимые буферные резервы и мощности, учесть все возможные неожиданности и катаклизмы, начиная от непредсказуемых капризов моды до столкновения Земли с небольшим астероидом. И это будет стоить значительно дешевле, чем обошлась пользователям операционная система Windows. Проблема именно с «элитой». Мыслительных способностей у «элитных» дегенератов только и хватает на понимание несовместимости плановой экономики с рублевскими дворцами, плотными конвертами с бонусами, с заграничными увеселениями, с тем, чем им привычно и посильно заниматься, ради чего и начинались длинные, извилистые хождения к рычагам власти -  назначением и распределением, продвижением свояков и подавлением чужаков.

Но как, сравнительно малочисленной «элите» добиться подчинения себе подавляющего большинства народа? Как сделать так, чтобы многомиллиардные кражи номенклатурщиков, афёры финансовых спекулянтов, «бизнес» сырьевых мародёров, собственное зависимое и униженное положение воспринимались людьми как неодолимая неизбежность? Для этой цели существует буржуазное государство, как средство классового насилия и информационного террора, содержащееся, естественно, на средства самих трудящихся. Государство в обществе неравных превращается в концлагерь, на полной самоокупаемости, в котором заключенные сами строят себе бараки, ограду, сами себя кормят, развлекают и охраняют. Разумеется, лагерь, благозвучия ради, называют не зоной, а чем-нибудь вроде «суверенной демократии». Назвали бы и «демократической республикой», если бы не Маяковский, с его политнекорректной «дыркой от бублика». Хозяева же приватизированного государства-лагеря могут и не жить в нём, находя более подходящим для своих измученных непосильными заботами телес скромные обители на теплых берегах средиземноморщины. Очень похоже на то, как российские помещики («эффективные собственники») в своё время, коротали время в Париже, наведываясь в родные пенаты лишь за новой порцией украденных у крестьян денег для невинных европейских утех. 

Околонаучными холуями догматизировано утверждение об исключительной «эффективности» частной собственности. Каким образом, при всех прочих равных условиях, изъятие прибавочной стоимости в карман собственника благоприятно воздействует на остальных несобственников? Какая живительная аура для рабочих исходит от трехэтажного особняка владельца их завода и от его вкладов в женевском банке? Из того же идиотского ряда и шумно внушаемая «необходимость» в хозяине. Вот, например, «эффективный» хозяин взял в аренду городской пляж. Обнес колючей проволокой, посадил кассира, охранника, (куда ж теперь без них!) и дерет с трудящихся по сто руб. за удовольствие позагорать на песочке. Не забывает о податях и с торгующих мороженым, водами, закусками. Порядка ради, нанял какого-то небритого типа собирать на пляже мусор и пустые бутылки. Вот и весь «менеджмент»! Да, забыл совсем, ещё благодетель создал новые «рабочие места» - кассира, бухгалтера, охранника, обеспечил «работой» строителей ограждения. После отчисления части «заработанного» нужному чиновному люду, уплаты налогов государству, охраняющего его воровской, классовой интерес, на остаток можно комфортно и дальше паразитировать на труде менее эффективных «нехозяев». Долго, но, к счастью, не вечно. До ближайшей революции.

Вся эта примитивная дурь легла в основу реального преобразования советского общества, привела к уничтожению государственности, невиданных масштабов разрушению промышленности, науки, образования, здравоохранения, обороны. И это ещё не самое страшное. В результате разнузданной пропаганды, сознательного насаждения мракобесия, невежества, бескультурья в общество глубоко внедрены ложные ценности эгоизма, алчности, бессмысленного потребительства, циничного пренебрежения к созидательному труду, выросло целое поколение глубоко отравленных ядом безразличия, корысти, не способных верно сориентироваться в окружающем мире молодых людей, принимающих возможность одних продавать себя, а других - присваивать плоды их труда, за «свободу» выбора, за «демократию», за «священные права» и «вечные незыблемые принципы».

А незыблемые принципы, действительно, есть. Причем их не надо изобретать. Они очевидно вытекают из признания высшей ценностью человеческой личности. Лишь тогда  «сетка» этических «координат» получает точку отсчета, верную ориентацию в категориях Добра – Зла. Человеческая личность, а  это имеется в виду не только все живущие сейчас на нашей планете люди, но и каждый из еще не родившихся миллионов поколений наших потомков, и есть высшая ценность и цель общественного развития. Все иные «философии», не исходящие из признания сей очевидности – не подлежат ни серьезному рассмотрению, ни, уж тем более, применению как руководства к действию. Как я уже не раз писал, логическим выводом из сказанного является императивность равенства. В условиях равенства снимаются внутренние напряжения в обществе, устраняются ненужные антагонистические противоречия. Жизнь людей обретает принципиально иное качество, позволяющее им жить без страха и насилия, без внешних форм принуждения, следовательно, быть полностью свободными. Единственным отражением подобной этической конструкции в политэкономической плоскости является марксистско-ленинская теория. Реальное равенство и может быть только в бесклассовом, коммунистическом обществе с обобществленными средствами производства, с плановой экономикой, без шкурного «материального» интереса, без кнута и пряника вельможных погонял.

И вот тут есть альтернатива. Или мы все идем строем к человеку, к равенству, к свободе, или каждый уныло бредёт своим путем, без карты и навигатора, в страхе и незнании, направляемый и понукаемый чуждыми внешними силами. И хоть материально заинтересованных дураков, толкающего народ на путь выживания в одиночку -  предостаточно, ход истории остановить они не в силах. Будущее за солидарным обществом, где все члены действуют синфазно, согласованно, как атомы активного тела в мощном лазере, слепящее когерентное излучение которого только и способно пронзить просторы Вселенной. И только коммунистическое общество равных, свободных людей сможет оторвать человечество от его земной обители, консолидированным разумом направив к освоению дальних миров, к экспансии жизни в глубокий космос. А то, что сейчас кажется непостижимо сложным для понимания нашим высоколобым юристам-экономистам, будет известно каждому со школьных лет - не каждый строй есть истина, но каждая истина есть строй…

Показать полностью
17

Экономика без товаров и денег

Экономика без товаров и денег Социализм, Коммунизм, Экономика, Капитализм, Рынок, Марксизм, Политэкономия, Косыгин, Длиннопост

Очень часто бывает так, что человек находится в плену представлений, не до конца ясных, определяемых односторонне, упрощенно или, вообще, неверно. В том нет большой беды, когда дело касается разного рода философических мудрёностей, вроде экзистенциализма, эмпириокритицизма или герменевтики, не востребованных в практической жизни и влияющих на неё не более чем капризы погоды на Марсе. Много хуже, когда заблуждения вторгаются в область фундаментальных вопросов, формирующих мотивы принятия практических решений, в силу ложной трактовки таких широко распространённых понятий, как собственность, товар, деньги и т. п.

Кажется, что может быть не так с «собственностью»? Что это, если не известная всем триада - права владения, права пользования и права распоряжения? Что может быть непонятного с деньгами? И уж, конечно, определение товара разве не способен дать каждый, хоть раз бывавший в магазине?

Не всё так просто. Юридические правомочия не вскрывают характера отношений, порождаемых «собственностью», и являются лишь её формой безотносительно содержания. Зубная щетка, пакет молока, штиблеты, земля, фабрика, программный продукт, кинофильм, знание – всё подряд именуется «собственностью», несмотря на очевидные сущностные различия между ними. Столь широкое обобщение обессмысливает само понятие «собственности», обязывает различать личную собственность, как отношение человека к вещи и частную собственность, как форму общественных отношений. Например, сорочка является личной собственностью, поскольку человек удовлетворяет свою естественную потребность в одежде, пользуется ей как вещью. Но фабрика уже не личная собственность, поскольку, будучи средством производства, никакой предметной потребительной ценностью не обладает и не может быть использована в повседневном обиходе. Завод, шахта, земельные угодья могут быть лишь частной или общественной собственностью, диктующей формы отношений между людьми, собственников с одной стороны и работников – с другой.

То же широкое обобщение применяется и к деньгам, как средству платежа и капиталу, несмотря на очевидное различие в операциях покупки товара для личного потребления и его покупки с целью перепродажи. Какая разница для покупателя, берущего в магазине хлебный батон, расплачивается ли он долларами, рублями, тугриками или какими-нибудь именными талонами? Никакой, поскольку в любом случае он их лишается, приобретая необходимый себе продукт. Совсем иначе дело обстоит с деньгами, как капиталом. Его владелец, приобретая товар для перепродажи, имеет целью не удовлетворение своей потребности, а увеличение, приращение капитала, что порождает качественно иное общественное отношение.

Это обстоятельство подчеркивается Марксом: «Непосредственная форма товарного обращения есть Т — Д — Т, превращение товара в деньги и обратное превращение денег в товар, продажа ради купли. Но наряду с этой формой мы находим другую, специфически отличную от нее, форму Д— Т — Д, превращение денег в товар и обратное превращение товара в деньги, куплю ради продажи. Деньги, описывающие в своем движении этот  последний цикл, превращаются в капитал, становятся капиталом и уже по своему назначению представляют собой капитал».

Каким образом осуществляется простой товарный оборот? Сапожник-ремесленник произвел обувь (Т – товар), продал её на рынке, получил деньги (Д) и купил на них необходимые для возобновления производства расходные материалы, продукты питания, одежду и т. п. (Т). Цикл замкнулся. Также действует и наёмный работник, продающий единственный товар, которым он располагает – свою рабочую силу. Продал свой труд, получил деньги, купил необходимые  предметы потребления, восстановил свою рабочую силу. В обоих случаях деньги играют второстепенную, техническую роль посредника в операциях товарного обмена.

Совсем иной характер деньги обретают в форме капитала. Капиталиста не интересует товар, как потребительская ценность. Его цель – увеличение капитала, получение прибыли. В результате такой махинации, как Д— Т — Д человечество не обогащается ни на горсть зерна, ни на пару носков, ни на одну умную мысль. Владелец капитала ничего не производит. Он покупает готовый товар и перепродает его, извлекая прибавочную стоимость. Кто-то может возмутиться – а как же Форд? Разве он не производил массово автомобили? Разве он не гнался за прибылью? Разумеется, и производил, и гнался. Только он действовал в рамках непосредственной формы товарного обращения, как крупный «ремесленник» - производил продукцию, продавал, вкладывая полученные средства, в основном, в производство.

Рыночные идеалисты в своих наивных мечтаниях именно этот период бурно развивающегося капитализма и имеют в виду. Отсюда и популярность различных «неоконсервативных» идей, причем даже в среде наёмных работников, грёзы о возврате к «правильному», производительному капитализму, где их труд, их таланты и знания будут востребованы обществом.

Двусмысленность понятий порождает не только путаницу в рассуждениях, но вызывает и стремление воспользоваться массовым заблуждением совокупным владельцем «капитала» - классом капиталистов, дабы представить свой шкурный, эгоистичный интерес как необходимый элемент хозяйствования, якобы «стимулирующий» развитие, приписывая прогресс науки, развитие технологий исключительно наличию «священной и неприкосновенной» частной собственности и корыстной мотивации труда.

Однако к доводам заинтересованных лиц следует подходить с осторожностью, ничего не принимая на веру, подвергая сомнению кажущиеся очевидными утверждения. Например, «политэкономический» пройдоха будет утверждать, что общественное разделение труда обуславливает товарность производства. В чём критически мыслящий оппонент может резонно усомниться. Как же так, любое крупное производство использует разделение труда, но при этом отдельные цеха не производят товар, они изготавливают комплектующие узлы и детали, которые в процессе сборки превращаются в готовое изделие, обретающее товарную форму лишь после поступления в торговлю. И нет никаких теоретических ограничений масштабов подобного производства. Это может быть и обувная мастерская с десятком работников, каждый из которых выполняет определённую операцию; может быть и транснациональный промышленный гигант с бюджетом небольшого государства – в обоих случаях само производство имеет нетоварный характер и не нуждается ни во внутреннем торговом обороте, ни в деньгах, ни в капитале. Внутри производства царят законы физического мира, господствуют технологии, знания, опыт, созидательный труд и разум человека. Никакого рынка. Никакой конкуренции. Единое производство, планирование, управление, приказы, распоряжения. Прямо, как бушевали перестроечные публицисты - «командно-административная система» в чистом виде.

Разумеется, такое производство, сколь крупным бы оно не было – ещё далеко не социализм. Социализмом оно станет лишь тогда, когда, увеличившись до размеров страны, объединив в себе всех разрозненных частных производителей в единое плановое народное хозяйство, будет принадлежать всем членам общества на равных правах. Когда каждый, внося свой посильный трудовой вклад, будет иметь свою, равную со всеми долю потребительских благ. Когда производственные отношения будут выстраиваться на солидарности и кооперировании, а не на торговом обмене и конкуренции. Когда равенство лишит питательной среды «частный интерес», сделает невозможным социальное расслоение, а само понятие классовости будет ассоциироваться у студентов с чем-то постыдным времен рабовладельческих формаций и феодальных деспотий.

Читатель может заметить явные отличия подобной экономики от господствовавших до недавних пор представлений о «развитом» социализме, как обществе классовом, сохраняющим неравенство, оправдываемое «различным трудовым вкладом», сохраняющим «социалистические» товарно-денежные отношения, финансовые расчеты в народном хозяйстве, обезличенные деньги, зарплаты, бухгалтерии и кассы по месту работы, прочие атрибуты капиталистического производства. В Конституции СССР это положение было закреплено в Главе второй, статье 16:

«Экономика  СССР  составляет  единый народнохозяйственный  комплекс,  охватывающий  все  звенья общественного производства,  распределения и обмена на территории страны.
Руководство экономикой  осуществляется  на  основе государственных планов экономического и социального  развития,  с учетом  отраслевого  и территориального принципов,  при сочетании централизованного управления с хозяйственной самостоятельностью и
инициативой  предприятий,  объединений и других организаций.  При этом  активно  используются  хозяйственный  расчет,  прибыль, себестоимость, другие экономические рычаги и стимулы».

Эта статья была приговором социализму в Советском Союзе. Партийными «идеологами» была предпринята попытка взять «плюсы» капитализма («хозяйственный расчет, прибыль, себестоимость, другие экономические рычаги и стимулы») и совместить их с плюсами социализма («государственных планов экономического и социального  развития»). Но какой может быть «единый народнохозяйственный комплекс», если налицо «хозяйственная самостоятельность и инициатива предприятий»? Если законом освящен «частный интерес»? Если предприятия сами начинают решать, что производить и по какой «цене» продавать? Особенно, будучи, зачастую, монополистами в своей области?

Зачем и кому это было нужно? Ведь совершенно ясно, что расчленение народного хозяйства на отдельных товаропроизводителей не несет никакого положительного начала, дезорганизует планирование, провоцирует появление локальных интересов, разжигает эгоистические устремления, ведет к снижению качества продукции, затрудняет производство технологически сложных изделий, требующих строгой координации усилий и высочайшей исполнительской дисциплины. Ещё можно найти какие-то оправдания, когда речь шла о разрозненном мелкокрестьянском хозяйстве, доставшемся большевикам в наследство от царской России. Да, для полуфеодальных земельных отношений товарность была шагом вперёд, также как шагом вперёд является сам переход от феодализма к капитализму. Но, после организации крупного коллективного сельскохозяйственного производства, не было никаких неодолимых препятствий для преобразования их в аграрные предприятия промышленного типа, с выравниванием материального положения сельских трудящихся с городскими.

Несомненно, в сохранении товарно-денежных отношений, классовости, неравенства была заинтересована правящая партийно-хозяйственная бюрократия, имевшая привилегированное положение в обществе и не желавшая снижать свой социальный статус до уровня рядового советского трудящегося. Тем не менее, И. Сталин в своей работе «Экономические проблемы социализма в СССР» отчасти предвидел гибельность для социализма сохранения товарного производства. Причем, с одной стороны он оправдывает использование товарно-денежных отношений, распространяет действие закона стоимости на социализм, а с другой стороны предупреждает о негативном влиянии этих отношений на будущее социализма:

«Поэтому задача руководящих органов состоит в том, чтобы своевременно подметить нарастающие противоречия и вовремя принять меры к их преодолению путем приспособления производственных отношений к росту производительных сил. Это касается прежде всего таких экономических явлений, как групповая – колхозная собственность, товарное обращение. Конечно, в настоящее время эти явления с успехом используются нами для развития социалистического хозяйства и они приносят нашему обществу несомненную пользу. Несомненно, что они будут приносить пользу и в ближайшем будущем. Но было бы непростительной слепотой не видеть, что эти явления вместе с тем уже теперь начинают тормозить мощное развитие наших производительных сил, поскольку они создают препятствия для полного охвата всего народного хозяйства, особенно сельского хозяйства, государственным планированием. Не может быть сомнения, что чем дальше, тем больше будут тормозить эти явления дальнейший рост производительных сил нашей страны. Следовательно, задача состоит в том, чтобы ликвидировать эти противоречия путем постепенного превращения колхозной собственности в общенародную собственность и введения продуктообмена – тоже в порядке постепенности – вместо товарного обращения».

Т. е. в 1952 г. (времени написания работы), товарно-денежные отношения уже были  анахронизмом, тормозившим развитие производительных сил. Далее, в ответе товарищам Саниной А. В. и Венжеру В. Г., Сталин пишет еще категоричнее:

«Критикуя «хозяйственную коммуну» Дюринга, действующую в условиях товарного обращения, Энгельс в своем «Анти-Дюринге» убедительно доказал, что наличие товарного обращения неминуемо должно привести так называемые «хозяйственные коммуны» Дюринга к возрождению капитализма. Т.т. Санина и Венжер, видимо, не согласны с этим. Тем хуже для них. Ну, а мы, марксисты, исходим из известного марксистского положения о том, что переход от социализма к коммунизму и коммунистический принцип распределения продуктов по потребностям исключают всякий товарный обмен, следовательно, превращение продуктов в товары, а вместе с тем и превращение их в (меновую, М. С.) стоимость».

История не раз подтверждала правоту Энгельса о несовместимости товарно-денежных отношений с социализмом. Зловещий предвестник «перестройки», т. н. «косыгинская реформа» (реформа Либермана) 1965-1970 гг. продемонстрировала прямую связь падения эффективности производства с увеличением товарности, с ростом «материальной заинтересованности», «самостоятельности», «самофинансирования» и прочих дурно пахнущих экономических присадок. Тем не менее, с завидным упорством партийная бюрократия искала пути «реформирования» народного хозяйства именно на пути активизации шкурного интереса,  внедрения политики «кнута и пряника» в попытках стимулирования всё более впадающей в стагнацию экономики. Дорога в противоположном направлении, в сторону ликвидации локальных «интересов», выравнивания зарплаты, лишения всякой привилегированности руководящих работников, совершенствования алгоритмов планирования и управления единым народнохозяйственным комплексом на базе последних достижений науки и вычислительной техники, похоже, партийными вельможами всерьёз даже не рассматривалась. А ведь именно отказ от товарно-денежных отношений, обеспечение равенства трудового участия, равенства в распределении были единственной возможностью не только эффективного реформирования экономики, но и обеспечения подавляющего превосходства в производительности труда и качестве жизни советских людей по сравнению с самыми развитыми капиталистическими странами.

Что же это такое, «нетоварная экономика», почему вызывает настороженное отношение сейчас, даже после сокрушительного провала «рыночных реформ»? Думаю, сказывается обывательский стереотип, отожествляющий товарность с наполнением магазинов «товарами», а нетоварность – с отсутствием таковых. Это в корне неверно. Можно даже сказать так – нетоварность производства требуется для насыщения потребительского рынка массой высококачественных, конкурентоспособных отечественных продуктов и товаров доступных каждому, а не только избранным.

Нетоварность означает всего лишь то, что предприятия и организации страны объединены в единый народнохозяйственный комплекс, ориентированный непосредственно на удовлетворение общественных потребностей в натуральных продуктах потребления и услугах. Завод, производящий локомотивы, не продает их на свободном рынке, а поставляет потребителю согласно плановым заданиям бесплатно, в нужном количестве и в соответствии с установленными сроками. Врач в поликлинике не оказывает платную услугу, а лечит больных, исходя из интересов пациента, а не размеров своей «прибыли». Образование дается молодому человеку не с целью подготовить покорную, профессионально ориентированную рабскую силу, ограниченную лишь обывательским интересом потребителя, а с целью воспитания всесторонне развитого человека, открытыми глазами смотрящего в мир, осознающего свое место в обществе как равного среди равных. Кто и кому должен за это «платить»?

Какова может быть «товарность» космического зонда, исследующего спутники Сатурна? Какова «рентабельность» исследования гравитации, взаимодействия элементарных частиц, природы «тёмной материи»? Ответ столь же очевиден, сколь естественен и вывод – самые сложные, самые передовые проекты могут быть осуществлены совершенно «нерыночно», нетоварно, без расчета на барыш или «частный интерес». Из того же нерыночного и нетоварного ряда всё здравоохранение, образование, оборона, наука, энергетика, транспортная инфраструктура и т. д. Все эти отрасли прекрасно могут обходиться без товарного обмена, будучи направлены непосредственно на удовлетворение общественных потребностей, а не частного «интереса».

Строго говоря, любой производительный труд невозможен без постановки цели и выбора средств её достижения, т. е. планирования, хоть при феодализме, хоть и при коммунизме. Даже конуру нельзя построить без плана, который если и не представлен в виде проекта на бумаге, то непременно находится в голове хозяина собаки. Труд и планирование неразрывно связаны и представляют собой две стороны единого процесса. За счет осознания цели, сложения усилий в трудовой деятельности, биологический вид Homo Sapiens и выделился из животного мира, в течении ничтожно короткого в масштабах геохронологии периода.

Либеральные страшилки, что-де планированием нельзя «всего предусмотреть», настолько убоги и примитивны, что позволяют предположить отсутствие вообще какой-либо либеральной «концепции», как продукта рационального мышления; есть грубый корыстный расчет материально мотивированных холуев от «науки», отрабатывающий заказ господ-«собственников», социальных паразитов на обоснование своей социальной привилегированности, своего классового господства, своих «прав» на сверхпотребление и иждивенчество. Достаточно обратиться к опыту советского планового хозяйствования, чтобы убедиться – даже в таких «непредсказуемых» условиях, как природно-климатические, плановая экономика прекрасно способна решить задачу бесперебойного обеспечения всех граждан страны полноценным питанием, прекрасно обходясь в том без биржевых «торгов», «фьючерсов», «кредитов» и прочих товарно-обменных махинаций на поприще борьбы страстей частнособственнических вожделений.

Если нетоварная экономика способна решать самые сложные задачи обеспечения важнейших жизненных потребностей, обеспечивать опережающее технологическое развитие, то, что ей не по силам? Триста сортов колбасы в супермаркете? Почему? Какие законы физического мира могут воспрепятствовать этому? Не запланировано? Но при чем здесь планирование? Это всего лишь инструмент, к которому немаловажным приложением должна быть голова на плечах. Люди старшего поколения хорошо помнят, как трудно у нас в торговле продавцы переходили на электронные счетные устройства, полагаясь больше на «надежный» инструмент в виде «счет» - примитивного устройства в виде рамки и подвижных костяшек на спицах. Продавщица, виртуозными движениями пальцев покидав костяшки вправо-влево, озвучивала сумму,  за таинством происхождения которой редкий покупатель готов был уследить. Так и партийная бюрократия, державшая в руках все рычаги реальной власти, командным рыком «решавшая» все вопросы, не желала делить своих полномочий ни с какими компьютерами и управляющими системами, звериным нутром чуя угрозу своим привилегиям в «буржуазной» кибернетике и прочей непонятной зауми, теснившими непосильными карьерными трудами «заработанное» право царствовать и повелевать.

В нетоварной экономике отсутствуют не только финансовые расчеты, но и все связанные с ними показатели. Отсутствуют понятия прибыльности, рентабельности, кредита, учетных ставок и прочие специфические атрибуты товарной экономики, построенной на мене, на торге, на частной выгоде. Но это не означает исчезновение стоимости, как меры трудозатрат. Как отметил К. Маркс: «Величина стоимости измеряется количеством содержащегося в ней труда», следовательно, имеет природу физической величины, выражаемой человеко-часами. Поэтому, анализ рациональности, того или иного народно-хозяйственного решения в нерыночной экономике исходит из соображений экономии рабочего времени, а не из овеществляющих частную заинтересованность монетаристских побуждений.

Каковы же экономические преимущества нетоварной экономики в сравнении с рыночной? Насколько они бесспорны и очевидны? В чем принципиальное различие подходов? Прежде всего, капиталистическое производство ориентировано на получение прибыли собственником, на удовлетворение платежеспособного спроса, в то время как плановая экономика имеют целью удовлетворение потребностей всех членов общества в равной степени. Поскольку общественные потребности известны и легко прогнозируемы, то задача производства продуктов жизнеобеспечения переходит в плоскость чисто технологических решений, не нуждающихся в какой-либо рыночной «самоорганизации». Это преимущество Разума над слепыми силами Стихии. Преимущество монополии перед кустарной лавочкой. Преимущество солидарности перед враждебностью. В нетоварной экономике востребован каждый человек, который будет вправе занять любое место сообразно своим способностям и талантам. Планирование позволит снизить нагрузку на экологию, рационально распределить ресурсы и производственные мощности, оптимизировать транспортные потоки. За счет планирования можно обеспечить наиболее полное использования созидательного, творческого, интеллектуального потенциала всего народа, что качественно превосходит возможности узкого слоя «элитариев» в социально стратифицированном обществе.

Рассмотрим с позиций рядового потребителя особенности нетоварной экономики в сравнении с рыночной. Равенство гарантирует каждому бесплатные жилье по единым нормам, коммунальные услуги, образование, здравоохранение, детские продукты и товары, общественный транспорт, отдых, обеспеченную старость. То, что не может быть во владении каждого, равно доступно в общем пользовании. Зачем человеку набор автомобилей на все случаи жизни, которые большую часть времени простаивают в гаражах? Но человек должен иметь возможность взять на прокат любую машину, исходя из своей потребности. Никакого сужения возможностей удовлетворения потребностей в сравнении с существующим не будет. Те же привычные магазины, супермаркеты, компьютерные салоны, боулинги, рестораны и ночные клубы. Расчеты осуществляются только при помощи именных кредитных карточек. Наличных денег в обороте нет. Все начисления на персональные счета производятся единым центром. Бухгалтерии и кассы по месту работы отсутствуют.

Неверно представлять социализм, как общество, где товары хуже, выбор продуктов беднее, но зато есть «социальная защищенность» и «забота о трудящихся». Это полная чушь. Равенство не нуждается ни в какой «заботе» и «защите», поскольку общество не имеет ни неимущих, ни обездоленных, ни бездомных, ни безработных.

Но самое главное преимущество нетоварной экономики – это новый человек, полновластный хозяин своей необъятной Родины, освобожденный от оков наёмного рабства, равный среди равных, живущий яркой, насыщенной, чувственной жизнью в обществе без страха, насилия, зависти и лжи.

Есть ли какие-либо слабые места, изъяны у нетоварной плановой экономики? Да, есть. Это «недостаток» более сложно организованной системы по отношению к примитивной. Это «недостаток» компьютера в сравнении с арифмометром «Феликс». Это «недостаток» цифровых микропроцессорных электронных схем в сравнении с аналоговыми. И с этим придется мириться, как смирились мы со сложностью авиалайнера, всё же предпочитая его простоте и надежности гужевого транспорта...

Показать полностью
152

Заграница нам поможет!

Заграница нам поможет! Политика, Коммунизм, Социализм, Реформа, Перестройка, Марксизм, Ленин, Политэкономия, Борис Ельцин, Длиннопост

Из новостной ленты:
«Минфин США пообещал продолжить ослабление экономики России»

Весьма откровенно. А то некоторые уже подумали, что раньше американцы только и заботились об усилении экономики СССР, а потом и России. Конечно, исключительно из благих побуждений они засылали батальоны своих «советников» Ельцину, объясняя тому, как следует проводить экономические «реформы». Как нужно надувать 3-процентный рейтинг, чтобы продолжить разграбление страны. Как, согласно демократической традиции, следует расстреливать парламенты. Объясняя, почему новой России не нужны наука, мощная армия, передовые технологии, что всё можно купить на Западе и не заморачиваться с развитием собственного производства.

И так доходчиво объяснили, что толпы советских «академиков», лауреатов нобелевских премий, партийных «ученых», политиков, бойких журналистов, не забывая лизать щедрую заморскую длань, истово уверовали в благодать ниспосланных свыше «рыночных реформ». Подсуетилась и советская «творческая интеллигенция», повылезавшие из всех щелей благообразного вида «правозащитники», «божьи одуванчики» - старцы с честным взором, светлыми ликами, мудрыми словами - все поголовно страдальцы и мученики богопротивной советской власти.

И никому из всей этой кодлы достойных шутов и фигляров не пришла в голову простая мысль, а как соотносится с элементарной порядочностью, совестью, гуманизмом право одних людей паразитировать на труде других людей? Неужели нахрапистая брехня об «экономической» эффективности конкуренции, товарно-денежных отношений, свободы предпринимательства, «демократии» могла серьезно восприниматься умными людьми? Что такое экономическая эффективность вне Совести? В чем заключается сия загадочная «эффективность», если в жертву ей приносится человечность?

И самое главное, если отвлечься от этической стороны дела. Насколько возрастает реальное производство, как улучшается жизнь людей в результате реставрации архаичного капиталистического способа общественного производства? Что, больше будет производиться новейших самолетов, станков, передовой электроники? Что, не слышу? В «совке» качество продукции было низкое? Значит, долой производство? Заграница нам поможет?

Беда позднесоветской партийной «элиты» в том, что она была непроходимо глупа, невежественна в самых элементарных политэкономических вопросах. Она попала в  старую как мир логическую ловушку, широко используемую в демагогии – «Post hoc, ergo propter hoc», означающее «после этого, значит вследствие этого», подменяя причинно-следственную связь явлений их временной последовательностью. Суть этого заблуждения сводилась к следующим выводам. На Западе товарное изобилие, высокое качество продукции, отсутствие очередей, достойный уровень жизни. Значит, следует перенять их формы организации экономики, государственного устройства и заживем как в швейцариях. Это доводы не школяра-троечника, такова была наивная вера облеченных верховной властью политиков ядерной сверхдержавы! Им и в голову не могло придти, что всеми своими достижениями буржуазное общество обязано Труду и Разуму человека, ВОПРЕКИ капитализму, вопреки «рынку», вопреки «конкуренции» и ожесточенной борьбе за существование всех со всеми.

Упование на рыночную архаику сродни идиотским представлением о войне, как двигателе прогресса. Дескать, в условиях войны ускоренно развиваются технологии, что, в конечном итоге идет на пользу общественному развитию. Значит и «конкуренция», как холодный аналог войны, стимулирует общественное производство. Такие «соображения» даже рассматривать глупо. Как выражается интернет-публика – в топку таких «мыслителей».

Проблема современного общества заключается не в экономике, она заключается в архаичном капиталистическом способе производства. Сегодня высочайший уровень развития производительных сил требует технологического единства, планирования, координации усилий производственников, а не спекуляций на бирже разными виртуальными «ценностями». Требует СОЛИДАРНОСТИ людей, а не их взимной конкуренции в условиях рыночной анархии. На языке марксистской политэкономии это называется приведением производственных отношений в соответствие с характером и уровнем развития производительных сил. Как звучит? Не митингово? В кричалку для толпы не подходит?

Тем не менее, Истина не обязана быть понятной всем. Не обязана хорошо рифмоваться и блистать модным одеянием. А, согласно давно открытой истине, корень «экономических» проблем современного общества заключен в сохранении такого рудимента предыстории человечества, как частная собственность. Именно частная собственность на средства производства тормозит развитие производительных сил, порождает классовое противостояние, нерациональное использование ограниченных планетарных ресурсов, загрязнение окружающей среды, войны, нищету и голод на планете.

Какой выход из этого цивилизационного тупика? Ликвидация самого института частной собственности с последующей плотной, «бесшовной» интеграцией всего производства в ЕДИНЫЙ плановый (следовательно, НЕТОВАРНЫЙ) народнохозяйственный комплекс. Говоря словами Ленина, превращение всего общества в «одну контору и одну фабрику с равенством труда и равенством платы». А внутри фабрики не может быть никаких торгово-денежных отношений, конкуренции или поиска частной выгоды. Таков ЕДИНСТВЕННЫЙ способ обеспечения опережающего развития технологически сложных отраслей промышленности. Кроме того, социальное равенство освободит огромный созидательный, творческий потенциал всего народа, который многократно превосходит любые возможности т. н. «элиты». Это будет уникальной возможностью для России вновь стать моральным лидером человечества, представив миру привлекательную перспективу будущего, как общества без насилия, злобы, ненависти, зависти и лжи. Время «рыночных» авантюр вышло. Международное положение  обязывает нас начинать игру по-взрослому. И подобные меры уже не столько вопрос желания, сколько условие ВЫЖИВАНИЯ России в современном мире.

Показать полностью 1
35

От каждого по способностям, всем поровну

От каждого по способностям, всем поровну Социализм, Коммунизм, Экономика, Ленин, Политэкономия, Марксизм, Распределение, Труд, Длиннопост

Увлекательнейшее занятие – перечитывание ленинских работ. Как будто, время не властно над ними и каждый раз, открывая книгу, находя в них что-то новое, актуальное, неожиданно злободневное, удивляешься, как на это раньше мог не обратить внимания. Но, оказывается, если и не столь интересно, то весьма познавательно читать и предисловия к ним, подготовленные Институтом марксизма-ленинизма при ЦК КПСС. 

Партийная словесность, своим академическим стилем, безукоризненно отточенным слогом, многократно выверенными и утвержденными во всех инстанциях формулировками, призвана была подготовить читателя в направлении правильной интерпретации им ленинской мысли, упредить вопросы, вызванные изложенными в работах идеями и образами будущего, не всегда находившими своё адекватное отражение в социалистическом настоящем. Пространные толкования безымянных авторов, прикрывшихся коллективным псевдонимом, являлись отражением официальной линией партии и не подлежали ни обсуждению, ни, тем более, какому-либо сомнению или, упаси боже, критике.

На терабайтном жестком диске моего компьютера хранится приличная библиотека из десятков тысяч книг самой разной направленности, в том числе и полное, Пятое собрание сочинений В. И. Ленина. Наличие текстов ленинских работ в электронном виде делает очень простой и удобной «обработку» бесценной «базы данных», глобальный поиск в ней по ключевым словам. И я хочу, не преследуя никакой иной цели кроме установления истины, углубиться в анализ ленинских работ на предмет исследования его отношения к принципу «оплаты по труду» и, к сопутствующей такой оплате, «материальной заинтересованности» в социалистическом обществе. Рассмотреть на предмет установления авторства, известный каждому со студенческих лет «основной закон социализма» - от каждого по способности, каждому по труду.

Но как, если не «по труду»? Это что же, опять зловредная «уравниловка»? Уравнять ленивого работника и старательного? Умного и глупого? Квалифицированного и неквалифицированного? Начальника и подчиненного? После такого буйства риторики в застойные времена вполне мог последовать заключительный грозный рык: - тебе что, партийный билет не дорог? Но, поскольку я никогда заветной красной книжицей не обладал, как не имею и сейчас, пугаться мне нечего и можно не спеша проверить степень учёной состоятельности «попов марксистского прихода», оценить весомость  диссертаций «теоретиков» «развитого социализма».

Задав поиск словосочетания «по труду», я просканировал собрание сочинений и обнаружил: «отчет уполномоченного по труду» в 8-ом томе, «учитель по труду» в 52-ом томе и «инженер по труду» в 55-ом. Не слишком убедительное основание для того, чтобы в 33-ом томе в предисловии к ленинской работе «Государство и революция», оно было помянуто трижды, как заклинание - «От каждого по способностям, каждому по труду», «Ленин показал, что в отличие от социализма, в котором действует принцип распределения по труду», «на данном этапе основным источником удовлетворения материальных и культурных потребностей трудящихся является оплата по труду».

Можно предположить, что именно эта ленинская работа и послужила «теоретическим» фундаментом для доктринального оформления принципа распределения при социализме – по труду. Однако, сколь ни удивительно, но в самой статье, это словосочетание ни разу не встретилось.

Вот что провозглашается в академическом предисловии к статье: «При социализме, или первой фазе коммунистического общества, уровень экономического развития дает возможность осуществить принцип: «От каждого по способностям, каждому по труду». Поэтому при социализме, подчеркивал Ленин, главным является учет и контроль за мерой труда и мерой потребления. Регулятором распределения труда и распределения продуктов между членами общества при социализме выступает государство».

«Руководствуясь ленинским указанием о том, что строительство коммунизма должно опираться на принцип материальной заинтересованности, Программа подчеркивает, что на данном этапе основным источником удовлетворения материальных и культурных потребностей трудящихся является оплата по труду. Только после того, когда наступит изобилие материальных и культурных благ, когда труд превратится для всех членов общества в первую жизненную потребность, — завершится переход к коммунистическому распределению».

Номенклатурные писатели «закон социализма» изящно «освятили» ленинским авторитетом. Первая фраза является декларацией, логически никак не связанная со второй, в которой поминается Ленин. В ней можно было написать все, что угодно, вплоть до наследственности власти и праве первой ночи. Потому что из «учета и контроля за мерой труда и мерой потребления» никак не следует принцип «оплаты по труду». Да и не мог Владимир Ильич принцип «каждому по труду» сопоставить даже с низшей фазой коммунистического общества – социализмом. Любопытно посмотреть, что же имел в виду Ильич, говоря о «контроле за мерой труда и потребления» и какого рода «государство» при этом подразумевал. Обратимся к первоисточнику:

«Учет и контроль — вот главное, что требуется для «налажения», для правильного функционирования первой фазы коммунистического общества. Все граждане превращаются здесь в служащих по найму у государства, каковым являются вооруженные рабочие. Все граждане становятся служащими и рабочими одного всенародного, государственного «синдиката». Все дело в том, чтобы они работали поровну, правильно соблюдая меру работы, и получали поровну. Учет этого, контроль за этим упрощен капитализмом до чрезвычайности, до необыкновенно простых, всякому грамотному человеку доступных операций наблюдения и записи, знания четырех действий арифметики и выдачи соответственных расписок.
Когда большинство народа начнет производить самостоятельно и повсеместно такой учет, такой контроль за капиталистами (превращенными теперь в служащих) и за господами интеллигентиками, сохранившими капиталистические замашки, тогда этот контроль станет действительно универсальным, всеобщим, всенародным, тогда от него нельзя будет никак уклониться, «некуда будет деться».
Все общество будет одной конторой и одной фабрикой с равенством труда и равенством платы».

Итак, равенство в оплате и государство в виде отрядов вооруженных рабочих. Не слишком вдохновляющая перспектива для полков советской партийной бюрократии! «Равенство труда» это единый для всех одинаковый по продолжительности рабочий день, с вариациями, учитывающими специфику производства. «Равенство в оплате» - одинаковая для всех оплата труда. Иезуитское коварство формулировки «оплата по труду» в том, что она не раскрывает сути распределения и при желании может трактоваться и в ленинском понимании, как равной оплаты за труд. Прижатый к стенке «теоретик» всегда сможет сделать отскок влево и, строго блеснув очками, холодно сказать -  а мы, дорогой товарищ, это и имели в виду - равенство платы за труд. Для устранения неоднозначности, ленинский принцип социализма мог бы быть сформулирован таким образом: «От каждого по способностям, всем поровну». Не слишком много времени нужно, чтобы понять, кому и зачем требовалось предварить такие простые ленинские мысли хитросплетениями политэкономической учёности.

Обращу внимание на то, как Ленин понимал классовую борьбу и ликвидацию буржуазии. Никаких репрессий, ссылок и преследований. Капиталисты превращаются в таких же служащих «одной конторы и одной фабрики» как и рабочие, т. е. даже сохраняя за собой право участия в управлении производством.

Можно было бы поразмышлять над «оплатой по труду», как «творческим развитием» марксизма, если бы авторы предисловия честно указали, что, по их мнению, Маркс и Ленин  заблуждались в вопросах распределения при социализме, что, несмотря на их точку зрения, мы считаем иначе, что при реализации принципа равенства в оплате, работник лишается материальных стимулов к труду, наступает анархия и хаос, переходящие в сплошной развал и разруху. По крайней мере, это было бы честнее, и могло рассматриваться просто как добросовестное заблуждение глупцов, но не лжецов. Нет же! Ума у них хватало на то, чтобы не вступать даже в заочную полемику с титанами, которые  разорвали бы их как котят несмышленых убийственной логикой своих суждений. Зачем спорить, когда можно просто удушить ленинизм  в объятиях, превратить в безобидную икону, в ритуальные песнопения и хороводовождения?

В чем был интерес партийно-хозяйственной бюрократии? Почему идея равенства в оплате не находила в её среде сторонников? Думаю потому же, почему ей оказалось не нужным и государство в виде вооруженных рабочих. Как «соратникам» и «верным ленинцам» могут понравиться вот эти слова вождя из той же статьи:

«Но подчиняться надо вооруженному авангарду всех эксплуатируемых и трудящихся — пролетариату. Специфическое «начальствование» государственных чиновников можно и должно тотчас же, с сегодня на завтра, начать заменять простыми функциями «надсмотрщиков и бухгалтеров», функциями, которые уже теперь вполне доступны уровню развития горожан вообще и вполне выполнимы за «заработную плату рабочего».

Никак не могут понравиться бюрократии такие слова. Заработная плата рабочего! Вооруженные трудящиеся в кабинете! Жуть, страшный сон какой-то. Что-то с этим надо было делать. И если с «вооруженным авангардом» бюрократия разобралась просто, провозгласив, что партия и есть тот самый авангард пролетариата, то с «заработной платой рабочего» ей пришлось повозиться подольше, пойти на прямой подлог. Суть идеи проста. Если есть оплата «по труду», то неравенство получает свое «теоретическое» обоснование. Действительно, не может же «начальник» получать меньше своих подчиненных! Не может же вышестоящий начальник получать столько же, сколько нижестоящий! Это ведь приведёт к тому, что, никакой дистанции не будет, уважать никто не станет, весь авторитет власть растеряет! Иерархическое построение партийных структур, сводила ответственность «государственных чиновников» к ответственности не перед пролетариатом, а перед вышестоящим начальником, с которым отношения выстраивать было значительно легче, чем с серьёзным людом в промасленных спецовках с маузерами на портупеях. А ведь у Ленина речь идет не об авангарде пролетариата, т. е. части пролетариата, он пишет о пролетариате, как авангарде всех эксплуатируемых и трудящихся! Пустячок вроде, а разница принципиальная и, разумеется, не в пользу пролетариата...

Почему же именно равенство в распределении является основным законом социализма, и чем этот принцип отличается от коммунистического распределения «по потребности»? Ленин считал равенство в оплате несправедливым, не обеспечивающим подлинного равенства людей. Освобождение от гнета капитала, от неравенства в отношении средств  производства еще не обеспечивает фактического равенства. Люди все неодинаковые, с разными  вкусами, желаниями, начальными имущественными условиями, и механистическое выравнивание зарплаты по-разному обеспечит удовлетворение их потребностей. Ленин видит в этом несправедливость, которую необходимо преодолевать:

«Демократия означает равенство. Понятно, какое великое значение имеет борьба пролетариата за равенство и лозунг равенства, если правильно понимать его в смысле уничтожения классов. Но демократия означает только формальное равенство. И тотчас вслед за осуществлением равенства всех членов общества по отношению к владению средствами производства, т. е. равенства труда, равенства заработной платы, пред человечеством неминуемо встанет вопрос о том, чтобы идти дальше, от формального равенства к фактическому, т. е. к осуществлению правила: «каждый по способностям, каждому но потребностям». Какими этапами, путем каких практических мероприятий пойдет человечество к этой высшей цели, мы не знаем и знать не можем. Но важно выяснить себе, как бесконечно лживо обычное буржуазное представление, будто социализм есть нечто мертвое, застывшее, раз навсегда данное, тогда как на самом деле только с социализма начнется быстрое, настоящее, действительно массовое, при участии большинства населения, а затем всего населения, происходящее движение вперед во всех областях общественной и личной жизни».

Итак, ленинское отношение к распределению ясно. При социализме – поровну, при коммунизме – по потребностям. Я бы уточнил, что не любых мыслимых «потребностей», а разумных потребностей разумных людей. Коммунизм для соперничающего в потреблении, в иррациональном статусном вещизме дурачья невозможен.

Ну, а как насчёт «материальной заинтересованности»? Как говорится, дыма-то без огня не бывает? Может быть, с «материальным интересом» Владимир Ильич связывал торжество идей коммунизма? Как позже писали перестроечных дел мастера – «рубль должен работать»? Хорошо, поищем в разных падежах «личную заинтересованность». И точно, вот он, есть огонь! Правда, не пламя, о чём можно было бы подумать, судя по клубам густого зловонного дыма, а так, тусклый тлеющий уголёк. В предисловии к 53 тому находим источник чада:

«Ленинские документы, включенные в том, освещают деятельность партии и правительства по восстановлению промышленности и транспорта, перестройке их работы в новых условиях, применению в промышленности хозрасчета, обеспечению рентабельности производства. Особо важное значение приобрело внедрение принципа материальной заинтересованности в результатах своего труда, поощрений за экономию материальных средств и совершенствование производства. «Без личной заинтересованности ни черта не выйдет, — указывал В. И. Ленин. — Надо суметь заинтересовать» (стр. 269)»

Переходим на стр. 269. Да, правда! В записке В. А. Аванесову от 15 октября 1921 г. на клочке бумаги Ленин, действительно, написал:

«…Такую же премию получают получатели со складов за доставку тем же фабрикам и т. д.
Без личной заинтересованности ни черта не выйдет. Надо суметь заинтересовать.
А Трояновский не умен. Вы будете отвечать за такого «преда», Вы персонально. Имейте в виду. Тут нужен умный человек.
Ленин»

И вот это маленькое оперативное наставление по ускорению отгрузки со складов чего-то срочного, легло в основу «доктрины» «реального социализма»! И хотя Ильич пишет всего лишь о личной заинтересованности, «ученый» блуд со словом «материальной» в предисловии к 36 тому, призван «творчески» развить «учение» об «исключительном значение личной материальной заинтересованности трудящихся»:

«Отмечая огромную роль творческой деятельности и энтузиазма народных масс в экономическом строительстве, Ленин в то же время раскрыл исключительное значение личной материальной заинтересованности трудящихся, каждого работника в результатах своего труда, в улучшении работы как отдельных предприятий, так и в подъеме всего народного хозяйства. Он показал, что личная материальная заинтересованность трудящихся в развитии производства и поощрение хорошо работающих являются основой организации труда и производства на социалистических началах, мощным фактором повышения производительности труда, роста и совершенствования общественного производства».

Ссылки на страницы где Ленин раскрыл «исключительное значение личной материальной заинтересованности трудящихся» и как такая «заинтересованность» совмещается с принципом равенства в оплате, я не обнаружил. Наверное, партийные «теоретики» имели в виду всё ту же записку. Остается только сожалеть, что мы никогда не сможем услышать сочных ленинских слов по адресу номенклатурных «продолжателей» его дела. Думаю, формулировка могла бы прозвучать похлеще, чем его известное определение интеллигенции.

Что практически означает реализация принципа распределения «по труду» и «материальной заинтересованности» мы все уже слишком хорошо знаем. Достигнув в результате Революции равенства первого рода, т. е. по отношению к средствам производства, партийная бюрократия, руководствуясь своим корыстным расчётом, блокировала достижения равенства более высокого порядка – равенства в оплате, не говоря уж о продвижении к равному удовлетворению потребностей. Это было прямым предательством дела Революции, сознательным извращением марксистско-ленинской теории. В результате социализм не смог раскрыть всех своих потенциальных возможностей, явить миру убедительную, бесспорную альтернативу капиталистическому пути развития и выродился в удушливую обывательщину брежневского «застоя» с закономерным итогом – горбачевщиной, деградацией и распадом.

Вся история советского общества есть борьба бюрократии с призраком равенства, а следовательно, с марксизмом-ленинизмом. Борьба беспринципная, невидимая непосвященному глазу, крайне редко принимающая открытые формы противостояния. В начале 20-х годов прошлого века сплоченные массы новой партийной «элиты» одержали победу над ленинскими единомышленниками, «реабилитировав» неравенство в своих интересах. Вырывая из марксизма удобные слова, вроде «диктатура», «государство нового типа», «насилие», призванные обеспечивать равенство в обществе, поставили их на службу неравенству, всевластию, произволу. Пока власть действует в интересах народа, ее конкретные формы непринципиальны. Негативные факторы начинают проявляться, когда происходит обособление власти в своих интересах. Любое государственное насилие приемлемо и законно, если оно направлено на установление равенства в обществе. Государственное насилие, осуществляемое в целях сохранения или увеличения уровня неравенства в обществе – преступно и незаконно, какими бы «демократическими процедурами» и «голосованиями» не было «обосновано». Власть ворья не перестает быть воровской и нелегитимной, даже если за неё проголосуют 99,99% «электората». 

Называя вещи своими именами, следует квалифицировать деяния партийной академической шпаны по защите «интересов» своих номенклатурных хозяев, кровно заинтересованных в неравенстве и сохранении принципа «оплаты по труду», как прямую ложь и измену социалистической Родине. А лгать в таких вещах своему народу есть тяжкое государственное преступление и красными книжечками на стол, да строгими выговорами здесь не отделаться…

Показать полностью
77

Мир без корысти

Мир без корысти Социализм, Коммунизм, Экономика, Капитализм, Труд, Перестройка, Жадность, Нажива, Длиннопост

Одним из последовательно насаждавшихся перестроечных мифов, было утверждение о неэффективности социалистической экономики в силу отсутствия заинтересованности работника в результатах своего труда. Высказывались мысли о необходимости привить «чувство собственника», «хозяина», повысить материальный интерес, о желательности и даже полезности безработицы. Ответственность за все проблемы, накопившиеся в обществе, возлагались на плановую экономику, или, как ее окрестили, «командно-административную систему», на «уравниловку» в заработной плате. Это ключевые «теоретические» положения, которые и были использованные для уничтожения нашей страны, промышленности и советского общества. По сути дела предлагалось легализировать, долгие годы находившуюся в подполье, корысть, как стремление к получению материальных благ.

Низкое качество труда, лень, разгильдяйство получили свое объяснение в недостаточном материальном интересе работника. Это положение кажется тем более бесспорным, что вроде бы отвечает главному социалистическому принципу - каждому по труду. Но так ли это? Не есть ли здесь, обычная для перестроечных демагогов, подмена понятий?

В одной из телепередач по каналу Дискавери был показан сюжет о работе на карьере в какой-то латиноамериканской стране. Цепочка из десятков полуголых людей по узкой тропинке, под палящим солнцем, выносила наверх в мешках руду. Получая, кажется, по 10 центов за каждый доставленный мешок. Как рабы в древнем Риме, только никаких надсмотрщиков, цепей и плетей. Все построено строго на «материальной заинтересованности». Об этом известно высоколобым экономистам, но только не самому работнику. Он, по простоте своей, таких слов не слышал, и движим лишь одним - чувством СТРАХА за себя, свою семью, детей, страхом перед голодом, нищетой, болезнями. Полученные центы он не станет вкладывать в высокодоходные акции телекоммуникационных компаний или коллекционные автомобили, а купит на них пищу и одежду для своей семьи. Для него работа - это вопрос выживания. Стимул - страх. Говорить о «материальной заинтересованности» или корысти в данном случае бессмысленно. Увеличив оплату хоть в сто раз, вы не сможете рассчитывать, что такой работник перенесет мешков существенно больше.

Но не только чувство страха определяет мотивацию человеческой деятельности. История дает немало примеров людей одержимых своим делом. Это и ученые, и деятели культуры, и политики, истинная элита человечества, благодаря которой и происходит развитие общества. Материальный стимул для этой категории несущественен. Никакой прибавки в эффективности труда не последует, сколько бы не увеличивать размеры их материального вознаграждения. Попытка же стимулирования творческого труда страхом, скорее всего, приведет к обратному результату. Перефразируя Станиславского, можно сказать, что это люди любящие Дело в себе, а не себя в деле.

Приведенные примеры не исчерпывают всех возможных мотивов деятельности человека, а лишь обозначают их крайние, полярные проявления. Но ни в том, ни в другом случае, речь о корыстных мотивах не идет. Общественно полезный труд никакого отношения к корысти не имеет.

Корысть или алчность - мотив эгоистичной натуры в достижении материальных целей. В его основе стремление взять от общества больше, чем дать ему. Даже буржуазной моралью, религией, алчность, корысть, эгоизм осуждаемы, как зло. Подавляющее большинство совершаемых преступлений имеет в себе корыстный мотив. Все войны в истории человечества имели в своей первопричине корысть. Чуть ли не вся ложь в мире произносится в корыстных целях. Тем не менее, корысть является существенным элементом буржуазного общества, хотя официальная пропаганда предпочитает говорить не о корысти и эгоизме, а об «индивидуализме». От индивидуализма всего шаг до индивидуальности, уже с позитивной, комплиментарной окраской («яркая индивидуальность»). Без подобного камуфляжа нельзя выстроить хоть сколь-нибудь приемлемую идеологическую конструкцию западного «общества потребления».

Общеизвестно, что в процессе трудовой деятельности, иных форм социальной активности, человек стремится к удовлетворению своих потребностей, как материальных, так и духовных. Эти потребности могут быть разделены на две большие категории - потребности РАЦИОНАЛЬНЫЕ и ИРРАЦИОНАЛЬНЫЕ. Например, у человека может быть желание принять дозу наркотика. Очевидно, что подобная потребность не отвечает ни интересам общества, ни интересам самого человека. Вряд ли следует доказывать, что это иррациональная потребность, отражающая порок личности, ее несовершенство. В том же ряду находятся и алкоголизм, пристрастие к азартным играм, курение и т. п. С другой стороны есть базовые потребности, обеспечивающие не только физическое выживание человека и продолжение рода, но и возможность его полноценного развития в комфортной окружающей среде. Определим их как необходимые, рациональные. Одна и та же вещь может служить удовлетворению как рациональной, так и иррациональной потребности. Рояль в доме музыканта вещь необходимая, но как предмет интерьера, демонстрирующий «культуру» хозяина, становится просто бессмысленной тратой средств.

Человеческий эгоизм питает и другие, не столь очевидные пороки - жадность, карьеризм, стяжательство, зависть и прочие. Причем, в одном и том же человеке, они могут уживаться с блестящими профессиональными способностями. Вполне можно представить себе хорошего работника, мастера своего дела, но скупого или равнодушного. Прекрасный художник может быть пристрастен к выпивке. Талантливый организатор, руководитель, зачастую, не лишен тщеславия.

Как и другие, питающие пороки мотивы, корысть направлена на удовлетворение иррациональных, мнимых потребностей. В целях выражения превосходства эгоистической личности через мир вещей в бесконечной «ярмарке тщеславия». Эгоист упивается завистью других эгоистов, не достигших его уровня материального благосостояния, общественного положения и, в свою очередь, сам испытывает зависть к более успешным эгоистам. На обеспечение бесперебойности работы этого «конвейера» тщеславия и зависти затрачиваются огромные материальные и человеческие ресурсы, многократно превышающие потери от наркомании и алкоголизма. Возводятся миллионы коттеджей из принципа, хоть на полметра, но выше соседского. Приобретаются автомобили, хоть на пару лошадиных сил, но мощнее, чем у приятеля. Даже дети устраиваются в элитные зарубежные университеты не потому, что там лучше образование, а из соображений престижности, чтобы потешить тщеславие своих родителей.

Что нужно человеку для полноценной жизни, успешной работы, для полного раскрытия своих способностей на благо себе и обществу? Конечно, дом, семья, любимый человек рядом, дети, друзья, дело, которому посвящаешь себя без остатка, признательность и уважение людей. Это все рациональные потребности, не противоречащие общественному интересу. Эти ценности доступны через добросовестный труд, без привлечения какой-либо корыстной компоненты в качестве стимула. Рациональные потребности людей не сильно варьируют, отличаясь лишь в частностях, отражающих индивидуальные особенности личности. И в той части, когда рациональные потребности человека не обеспечены, говорить о корыстных мотивах его трудовой деятельности не приходиться. Его важнейшее право, которое общество обязано ему гарантировать - быть обеспеченным всем необходимым для нормальной жизни и продолжения рода. Поскольку каждый человек является членом общества, то, обеспечивая свои рациональные потребности, он, тем самым, непосредственно работает на благо общества.

Источником удовлетворения мнимых потребностей обычно служат нетрудовые доходы. Это, если не криминальные, то полученные за счет использования чужого труда деньги. При капиталистическом способе производства, эксплуатация человека человеком является легальным способом обогащения, поэтому воспроизводство эгоистических наклонностей в человеке происходит в массовом масштабе. Но нуждается ли общество в корысти, как ведущем мотиве, не переоценивается ли ее значение?

Я держу в руках последнюю, весьма совершенную модель мобильного телефона, со встроенными фото и видеокамерами, доступом к Интернету и прочими удобствами и думаю, в какой степени его появление обусловлено человеческой корыстью? В этом аппарате использованы физические законы, открытые много лет назад выдающимися учеными, которые корыстными мотивами явно не руководствовались. Приписывать же корысти создание сложных микросхем, программного обеспечения, дизайна, значит чрезмерно упрощать суть дела и принижать роль человека-творца, созидателя. Все это создано разумом, полетом мысли в той или иной степени одержимых людей, их способностью расширять границы реальности, угадывать контуры нового. Работники, занятые не творческим трудом, на стадии сборки, также, получая средства к существованию, занимаются своим делом не из корыстных побуждений. И даже капиталистический собственник производства, не всегда корыстен. Можно представить себе предпринимателя, особенно среднего звена, работающего не покладая рук, вкладывающего всю свою прибыль в развитие дела, но не позволяющего себе никаких излишеств. Сфера корыстных интересов - в иррациональном потреблении, а не в производстве общественно полезных товаров или услуг.

Либерально настроенный читатель может здесь снисходительно возразить. Может быть и действительно, технически, создание мобильного телефона возможно и без корысти. Но чтобы он вообще появился в руках у потребителя, нужны деньги, инвестиции, нужен свободный капитал, нужен развитый рынок товаров и услуг, фондовые биржы, банки, словом то, что принято называть капитализмом. Нужна материальная заинтересованность, которая движит людьми, которая хоть и направляет их усилия в сторону удовлетворения своих эгоистических интересов, но, в то же время, заставляет работать и на благо всего общества.

И это абсолютно справедливо лишь в той части, которая касается ФОРМ организации экономики. Капитализм, как известно, всего лишь способ присвоения прибавочной стоимости, имеющий в своей основе частную собственность. Именно частная собственность в условиях общественного характера производства есть сущностный признак капитализма, а не тресты, биржы или банки. Еще Ленин говорил, что в процессе своего развития, капитализм создал все необходимые формы промышленного производства, которые нужно наполнить новым, социалистическим содержанием. То есть, исключив паразитическое присвоение результатов чужого труда в виде прибавочной стоимости.

Возьмем такой род деятельности, как биржевая спекуляция. Вроде бы уж капиталистичнее некуда. Казалось бы, ничем иным, кроме эгоистичного интереса биржевой игрок не руководствуется. Но, как говориться, хотеть не вредно, а одного желания разбогатеть не достаточно. Чтобы иметь успех, нужны глубокие знания рынка, тенденций развития технологий, способность к адекватной оценке рисков, политических особенностей момента, прогнозированию общественных потребностей и множество других профессиональных качеств, имеющихся далеко не у каждого. Более того, алчность, корысть могут даже помешать принятию рационального, грамотного решения.

Очень часто в общественном сознании корысть ошибочно отожествляется с предприимчивостью, деловой активностью, бизнесом. Это далеко не так. Корысть это всего лишь мотив, побуждение к действию, а не сама СПОСОБНОСТЬ действовать. Способность к созидательной деятельности приобретается в результате обучения, производственного опыта, накапливания знаний, развития природного дарования. Присутствие корыстного мотива свидетельствует о неразвитости нравственного начала в личности человека, нездоровости общественных отношений, наличии ложных ценностей, формирующих иррациональные потребности. Кому-то покажется странным, но корысть является тормозящим фактором, сдерживающим развитие производительных сил, препятствующим развитию общества. Поясню на примере. Представим себе, два ресторана, расположенные по соседству. Хозяин одного из них считает свое заведение делом своей жизни. Весь доход он направляет на его развитие, улучшение обслуживания, оставляя себе лишь часть, достаточную для удовлетворения своих рациональных потребностей. Его сосед, в свою очередь, безразличен ко всему, кроме денег. Для него все едино, что ресторан, что бензоколонка, лишь бы выжать побольше прибыли. Он экономит на зарплате работников, качестве продуктов, услуг, но со временем начинает замечать, что дела его идут все хуже и хуже. Посетители предпочитают соседнее заведение, где за ту же цену они могут получить более качественное обслуживание. Корыстный владелец не хочет снижать уровень изымаемой прибыли. Тогда он либо разоряется, либо начинает искать те или иные криминальные формы давления на конкурента, в том числе и взаимодействуя с коррумпированной властью. По выражению нашего президента, «сливаясь с ней в экономическом экстазе». Здоровая, честная конкуренция в экономике - мощное средство противодействия корыстным устремлениям.

Контрпродуктивность корысти блестяще подтверждена в ходе горбачевской перестройки и последовавших за ней «реформ» Как пишут в пьесах, те же и корысть. Те же люди, те же производственные фонды, с добавлением Корысти, торжествующе выходящей на сцену. Именно с большой буквы, поскольку она изначально практически ничем не была ограничена. Полная научная чистота эксперимента, результаты которого сопоставимы с потерями во Второй мировой войне. Разрушение экономики, снижение производительности труда, ограбление миллионов людей, развал страны, произведено вырвавшимся на волю этим урчащим, хрюкающим, чавкающим пороком.

Но, быть может, корысть подвигла деятелей науки, искусства, культуры к новым, небывалым взлетам творческого гения, дала миру нетленные шедевры литературы, музыки, кино, новые передовые технологии, научные открытия? Увы, и здесь мы ничего не дождались. Как оказалось, музу за деньги не нанять, озарение не купить.

Дело не только в материальных и культурных потерях. Человек, во власти корысти, как и наркоман, становится рабом своего порока. И это относится не только к классу буржуазии. Проблема возникает, когда в результате развития производительных сил, совершенствования технологий, роста эффективности труда заработная плата начинает позволять человеку подняться над уровнем рационального потребления.

В нашем далеком коммунистическом будущем места для корысти не останется. Не потому что она искусственно будет подавляться обществом, и даже не потому, что у человека будет высокая сознательность, и он сможет контролировать свои желания, а потому, что сами его желания станут другими. У него исчезнет потребность в иррациональном потреблении. Когда все блага цивилизации доступны каждому, но не принадлежат никому конкретно, в силу отсутствия института собственности, желание к единоличному обладанию ими атрофируется. Ведь ни один нормальный человек сегодня не будет сокрушаться об утрате прав рабовладельца или об упразднении крепостничества. Примерно так же дело будет обстоять и со «священной и неприкосновенной» частной собственностью, в связи со своевременной кончиной коей, никто слезинки не уронит. Лишь после отмирания института собственности можно будет говорить о полном освобождении человека и о максимальном раскрытии его созидательных способностей. Общество, лишенное корысти, приобретет системную устойчивость, которая позволит человечеству сосредоточиться на долговременных масштабных проектах.

В сегодняшнем, раздираемом противоречиями мире, в котором, с одной стороны - сверхпотребляющий «золотой миллиард», а с другой - недоедающее большинство человечества, подобное видение будущего может показаться фантастикой. Особенно, после вроде бы неудачной попытки построения социалистического общества в Советском Союзе. В том, насколько она была неудачной, и почему, следует разобраться поподробнее.

Исчезает ли корысть с отменой частной собственности? Нет, не исчезает. Исчезают объективные предпосылки для ее появления. Но субъективные, определяемые нравственным несовершенством человека, остаются. Корысть не является врожденным качеством. Она развивается в процессе формирования человеческой личности в контексте конкретной социальной среды. Если в окружающем мире господствуют ценности индивидуализма, стяжательства, карьеризма, то велика вероятность того, что в подобном обществе вырастет эгоистичный, корыстный человек. И наоборот, история дает примеры подлинного освобождения человеческого духа от корысти. Для меня, несомненно, таким примером служит поколение советских людей рожденных в двадцатых годах прошлого века. Пионеры и комсомольцы тридцатых, принявших на себя смертоносный удар фашизма в сороковых, восстановивших страну после войны, создавших могучую социалистическую сверхдержаву.

Коррозия советской системы и начала происходить, когда незаметно, ценности общего дела стали вытесняться интересами личными, частными, проще говоря, корыстными. С замыканием на семейный быт, дачу, со сменой парадигм - не жить, чтобы работать, а работать, чтобы жить. Причем «жить» стало пониматься как «жить для себя». Легализовался «материальный интерес». Вспоминаю телефильм 84-го года про строительство БАМа, «Лучшая дорога нашей жизни», кажется, так он назывался. В нем уже отчетливо можно было видеть, как добросовестный труд стал встречать противодействие в виде уже явно выраженной корысти. В ситуации всеобщей неразберихи и руководящих указаний в духе «давай-давай» на стройку поступили материалы, которые следовало немедленно разгрузить, чтобы освободить дорожное полотно. Любой ценой, вплоть до сбрасывания груза в болото. Вручную, бригада не успевала. Но в соседнем леспромхозе был автокран, который простаивал. Уголовного вида крановщик запросил две тысячи за услугу, поскольку детали для крана он покупал на свои «кровные». И перед бригадой встала проблема, согласиться на эти условия или сбросить, по сути дела, уничтожить груз. После горячих споров, условия крановщика все же приняли. При расчете, он поделился с бригадиром частью суммы. Вполне в духе сегодняшних реалий. И хотя, по ходу дела, предприимчивого бригадира изгнали, стало ясно, этот поезд уже никуда не идет. Но у комсомольцев был и третий вариант, даже не прозвучавший в фильме. Отобрать кран и самим выполнить работу. Кран не был собственностью крановщика, сколько бы «своих» подшипников он туда не ставил. И физически он не смог бы воспротивиться этому. Это было бы единственно верным решением.

Аналогичная ситуация складывалась на всех уровнях. Каждый на своем месте, «решая вопрос», стал прикидывать, выгодно ли это ему лично или нет? Стали плодиться теневые отношения, предтеча коррупции, так называемый «блат». Власть становилась закрытой кастой, вход в которую дозволялся лишь избранным. Вырождалась не «система», вырождалась «элита», а вместе с ней разлагалось и общество, лишенное возможности реально на что-то влиять. Косные, мертвые бюрократические схемы не могли заменить остро необходимую людям СВОБОДУ. Свободу творчества, предпринимательства, созидания ждали от перестройки люди, а получили свободу корысти. Получили полную свободу стать рабами.

Корысть - удел ограниченных людей. Корыстный человек может быть образованным, хитрым, вероломным, коварным, но не умным. И нет ничего опаснее, чем проникновение во власть энергичных корыстолюбивых политиков. Особенно, в условиях незрелого гражданского общества. Используя свое положение, всю свою энергию они направляют не на служение обществу, а на решение своих частных проблем. Причем, понимая свою уязвимость, они принимают меры к тому, чтобы окружить себя лояльными, лично преданными людьми. Возникает режим, который удерживается у власти лишь насилием и ложью. А поскольку подавляющее большинство населения честно трудится, обеспечивая свои естественные рациональные потребности, возникает парадоксальная ситуация, когда общество в целом более зрело, нравственно выше, чем его, так называемая, «элита». «Поправить» такое положение дел призваны средства массовой пропаганды, главным образом, телевидение, «опуская», оскотинивая народ до уровня «элиты».

Сейчас модно вести речь о «национальных проектах». Рискну предложить еще один, с условным названием «мир без корысти». Он не потребует больших капиталовложений, иностранных инвестиций. Суть его в изгнании корыстных мотивов из социальной практики. Каждое должностное лицо должно заниматься своим делом, имея в виду лишь интерес общества. Наличие любых иных интересов следует считать несовместимым с должностью.
Но без ликвидации института частной собственности, это не более чем благое пожелание.

Одно из главных заблуждений перестройки - это якобы большая эффективность частной собственности по сравнению с государственной. Это неверно. Вопрос собственности вообще никакого значения не имеет. В капиталистическом обществе непосредственно управлением производства, чаще всего, занимаются наемные менеджеры, а не собственники. Собственник, неважно кто, частное лицо или государство, всего лишь следит, чтобы менеджмент был эффективным.

Другое возражение сводится к тому, что чиновника, в отличии от частного владельца, можно подкупить. Но подкупить можно любого. Например, с целью завладения государственной тайной. Это же не причина для передачи государственных секретов в частные руки! Следует реабилитировать такое подзабытое понятие как «ответственность». Поделился информацией с боевиками, автоколонна попала в засаду, погибли десятки бойцов, за это что, выговор объявить? Единственное, что можно сделать для такого «чиновника» - дать пистолет с одним патроном и оставить в кабинете одного. За все следует платить. В Китае, до сих пор, время от времени расстреливают коррупционеров на площадях и ничего, никакого возмущения, ни со стороны народа, ни со стороны «мировой общественности». Полезный совет для здоровья, - имеешь корыстный мотив - не ходи во власть.

Пишу все это я не потому, что общество, избавленное от корысти, от иррациональных расходов станет свободнее и справедливее. Во всяком случае, не только поэтому. Прежде всего, такое общество станет экономически более эффективным. Следовательно, получит серьезные цивилизационные преимущества, обретет привлекательность как реальная альтернатива угасающему миру корысти, станет центром притяжения всех свободолюбивых сил нашей планеты. При этом, меня мало беспокоит то обстоятельство, что разного рода социальные паразиты будут жить в страхе. Что чиновник-взяточник, криминальный авторитет, бездельник, не смогут спать спокойно. Для меня важнее то, чтобы страха не испытывал человек дела, добросовестно трудящийся на благо своей страны. Чтобы на защите его спокойствия стояла вся мощь социалистического государства, а его право на созидательный, свободный труд было надежно гарантировано обществом.

Показать полностью
10

Введение в социальную демагогию

Введение в социальную демагогию Социализм, Коммунизм, Ложь, Обман, Марксизм, Философия, Этика, Истина, Равенство, Длиннопост

Кто сказал, что ложь должна быть неубедительной? Что она не может поблескивать стеклами академических очков, не искриться остроумием, сарказмом, не подавлять научным авторитетом, не демонстрировать несокрушимую уверенность в своей правоте? Что она не в силах вызывать благоговение чеканностью формулировок, оригинальностью терминов, парадоксальностью и смелостью суждений? Кому нужна не изящная, топорно сработанная поделка? Какая польза ото лжи, в которую никто не верит?

Когда появляется ложь? Очевидно, когда есть мотив, выгода, частный интерес. Не будь мотива, очень скоро ложь осталась бы лишь в форме безобидных первоапрельских розыгрышей. Никакая ложь не может быть полезной обществу в целом. Она всегда имеет своего хозяина, интересы которого обслуживает. Ложь, обслуживающая консолидированный интерес господствующего класса, внедряется в общественное сознание, становится заблуждением, дезориентирующим человека, формирующим в нем мнимые ценности, направляющим усилия воли на достижение ложных целей. Смогут ли эти классы оставаться господствующими без тотального использования обмана, демагогии, подтасовки фактов, без контроля и управления общественным сознанием? Фарисейское неприятие лжи и есть первая ложь буржуазной общества.

У человека нет естественной потребности во лжи. Прибегать к ней его побуждают внешние обстоятельства. Вынужденный говорить неправду, человек испытывает внутренний дискомфорт, чувствует угрызения совести, изыскивает оправдательные аргументы для своего поведения. И все же, не смотря на это, мир вокруг нас до краев заполнен разного рода предрассудками и заблуждениями самой причудливой морфологии. Начиная от простейших бытовых манипуляций с целью сокрытия истины и кончая изощренной ложью видных ученых, лауреатов всяческих премий, писателей, общественных и политических деятелей.

Ложь есть форма интеллектуального насилия над человеческой личностью. Ну, а где насилие, о свободе говорить не приходится. Человек, дезориентированный ложью, поступает вынужденно, направляемый внешней волей в определенном направлении. И я не вижу причин, по которым изощренное интеллектуальное насилие должно рассматриваться снисходительнее, чем прямое физическое надругательство. Особенно, когда оно применяется по отношению к обществу в целом. И наказание должно быть возрастающим. Обманул одного - всего лишь плевок в лицо. Утерся, пошел лгать следующему. Обманул тысячу - всего лишь десять лет ударного труда на лесоповале. Обманул миллионы - пуля в затылок.

В не столь давние времена авторитет печатного слова был непререкаем. Тем более, невозможно было себе представить прямую ложь в советском школьном или вузовском учебнике. Не существовало серьезных общественных сил, заинтересованных во лжи. По степени достоверности с учебниками могли соперничать разве что брошюрки с таблицами Брадиса. В докомпьютерной и докалькуляторной эре, для определения величин логарифмов или значений тригонометрических функций приходилось пользоваться этими пособиями, бывшими, наверное, самыми правдивыми книгами в истории человечества.

Теперь имеются общественные классы со своими вполне структурированными интересами. Все как у людей, эксплуататоры, т. е. воры - буржуазия, класс наемных работников, прослойки всяческие в виде поповщины, «интеллигенции», госаппарата - дворовой челяди новых барей. Естественно, «демократическим» реалиям должны отвечать и новые учебники, задачей которых стало уже не «тоталитарное» воспитание всесторонне развитой, свободной человеческой личности, а поточное производство узкоспециализированных рабов, холопов, винтиков в огромном механизме грабежа и насилия, в который превращена некогда великая держава. Хороший раб должен быть не только профессионально грамотным, исполнительным, дисциплинированным работником, но и иметь «правильное» понимание жизни, дабы потом господам не пришлось тратиться на патроны, расстреливая демонстрации возмущенных трудящихся.

Низко лгать любому человеку. Однако, подлость наивысшей пробы - лгать молодым людям, только вступающим в жизнь, смотрящим на мир открытыми, чистыми глазами, жаждущим добра, справедливости, правды. К тому же, в порядке рыночной самоокупаемости, еще и требуя за такое «образование» немалые деньги.

Поводом, побудившим меня начать статью столь пространным размышлением о лжи, явилась попавшая мне на глаза книжонка «Введение в социальную философию» К. Х. Момджяна, рекомендованная для студентов вузов Министерством образования РФ. Признаюсь, не без опаски раскрыл я сей ученый труд, и с первых страниц понял - интуиция не подвела. Уже на странице 11 читаю:

«В подобной ситуации, полагают прагматики, глобальные теории общества становятся опасным проявлением «гордыни человеческого разума», который вдохновляется иллюзорным стремлением познать непознаваемое в тщетной надежде изменить неизменное. В самом деле, разве не достойна насмешки или сожаления «интеллектуальная нескромность» людей, которые - не умея спрогнозировать личную жизнь на ближайшую неделю или месяц, не будучи способными контролировать поведение собственной семьи, - все же смело берутся за расчет и прогноз тектонических подвижек истории, стремятся «свободно творить» ее, изменять в желаемом направлении, утверждать свое господство над многовековыми укладами общественного бытия.

Именно это горделивое стремление человека, который не понимает всей меры своей ограниченности, не способен мириться с естественными и неизбежными тяготами исторического бытия (такими, к примеру, как непреодолимое фактическое неравенство людей), породило, как полагают сторонники социального прагматизма, многие из катастроф XX века и, прежде всего, коммунистический эксперимент, проведенный под флагом революционаристской доктрины Маркса. Мало того, что марксизму присущ «розовый гносеологический оптимизм», наивная вера в тотальную познаваемость мира, не ставящая никаких «разумных» преград философской любознательности. Страшно то, что он настаивал и настаивает на превращении соблазнительных философских постулатов в «инструкцию» по радикальной перестройке основ человеческого бытия в мире. Именно с этой целью создавалась глобальная доктрина («активная утопия», по выражению 3. Баумана), призванная установить пути и способы перехода от «предыстории» к подлинной истории человечества, в которой нет и не может быть места стихийности, тождественной несвободе».

Все. Дальше можно не читать. И хотя я, для очистки совести, просмотрел книгу до конца, единственным моим чувством было горькое сожаление о незавидной доле несчастных студентов, с подачи Министерства образования, вынужденных забивать свои головы подобной галиматьей. Чтобы не быть голословным, разберемся с изложенными постулируемыми утверждениями с позиций этики и логики.

Автор вскользь, не акцентируя излишне внимания, как само собой разумеющееся, декларирует «фактическое неравенство людей», определяя его даже, как «непреодолимое». Назидая нас, живите, миритесь с «естественными и неизбежными тяготами» неравенства. Бог терпел и нам велел. Но из чего следует неизбежность неравенства? Из того, что все люди разные? Да, люди действительно все разные, нет двух одинаковых личностей на планете и, надеюсь, никогда не будет. Есть мужчины и женщины, блондины и брюнеты, африканцы и европейцы, немцы и китайцы, талантливые и не очень, здоровые и больные, красивые и некрасивые, молодые и старые. Причем каждый человек неповторим и самобытен, каждая человеческая личность бесценна. Именно человеческая личность является высшей этической ценностью. И если мне кто-то скажет, что есть нечто более важное, чем человек, ему придется очень серьезно потрудиться с обоснованием столь оригинальной мысли. Но если человек есть высшая ценность, то операции сравнения между людьми недопустимы! Как сравнение бесконечных величин в математике. Неравенство предполагает, что есть более «ценные» и менее «ценные» люди, что неприемлемо с позиций этики. Сравнивая одного человека с другим, мы, тем самым, приравниваем их к товару, определяем их относительные «ценности». При этом, ни один человек, сам себя «товаром» не считает, рассматривая себя и свою жизнь превыше любых материальных ценностей. Не могут же всю люди на планете быть неправы, а один «мыслитель», с концепцией «естественного неравенства» в голове, обладать высшим знанием! Думаю, и сам автор не исключение из правил, и также считает свою жизнь наивысшей ценностью. Почему же он не хочет признавать права на сверхценность для всех прочих смертных?

Вот такие милые «пустячки» с «естественным неравенством» разных блудливых «философов» служили «теоретическим» обоснованием всех человеческих страданий и несправедливостей, стоили человечеству морей крови, бесчисленных жертв и ненужных лишений. Только скажи, «Мы, немцы!», «Мы, американцы!», «Мы самые!», «Дай мне!», «Мое!», «Хочу больше!», и тут же найдется подходящая «теория», обосновывающая «право» одних быть превыше других в расовом, национальном, конфессиональном, социальном, имущественном, сословном или каком-нибудь ином отношении. Найдутся охотники копаться в родословных, измерять линейкой длину носа, ширину черепа, размер капитала, выстраивая людей по категориям, - этих направо, а вот этих налево.

Пафосная декларация о «гордыни человеческого разума» сводится к отрицанию возможности всякого осмысленного преобразования общественных отношений. Да еще с ерничаньем относительно невозможности спрогнозировать свою личную жизнь на неделю. Автор иронизирует над попытками «изменять в желаемом направлении, утверждать свое господство над многовековыми укладами общественного бытия». И это социальная философия? Это научная дисциплина, претендующая на выявление закономерностей общественного развития? Автор вменяем? Вся история человечества есть непрерывное социальное проектирование, модификация общественных отношений в соответствии с уровнем развития производительных сил. Разве буржуазные революции не были именно «изменением многовековых укладов»? Американская конституция не посягала на устои? «Многовековым укладом» было рабовладение. До XXI века терпеть его надо было? Да может, тогда лучше из пещер было не вылезать?

Тезис о «непредсказуемости» будущего, как бы вытекающий из «непредсказуемости» поведения индивидуума, тут же рассыпается в прах даже при простейших рассуждениях. Да, мы не можем точно спрогнозировать поведение каждого болельщика на стадионе. Но это и не нужно. При проектировании стадиона вполне можно подсчитать оптимальное число проходов, протяженность заградительных барьеров и т. п. Можно предусмотреть даже такое, казалось бы, совершенно случайное событие, как конфликт между болельщиками разных команд. Концепция «непредсказуемости» поведения индивидуума проистекает из экзистенциалистически трактуемой свободы воли, якобы стихийно продуцируемой желаниями субъекта. Однако человек, как существо, претендующее на разумность, руководствуется все же соображениями целесообразности, а не произвольных, независящих от внешних обстоятельств хотений. Потому его действия и предсказуемы и прогнозируемы. Следовательно, и пути развития общества познаваемы

Такой прием манипулирования истиной, когда в основу кладется верное утверждение, но вывод умышленно навязывается ложный, называется демагогией. Тезис, что поведение каждого болельщика может быть заранее неизвестным верное, но вывод, что на этом основании нельзя рассчитать поведение болельщиков - ложный. Так же как и при подбрасывании монеты, мы не можем знать, какой стороной она ляжет на землю, но мы точно знаем, что после миллиона подбрасываний число выпадений «орла» будет составлять 50,0% от их общего количества. Из неустроенности чьей-то семейной жизни делать вывод о принципиальной непознаваемости хода исторического процесса, значит прибегать к демагогии в чистом виде.

Вся человеческая активность направлена на проникновение в будущее. Бросая семя в почву, крестьянин прогнозирует будущее на несколько месяцев вперед. Поступая в институт, молодой человек планирует свое будущее на годы. Направленность развития человечества есть сумма векторов этих атомарных проникновений в будущее, которое только и делает его осмысленным. И если нас интересуют глобальные закономерности общественного развития, а не случайные флуктуации процесса, то мы не можем не видеть стремительного, лавинообразного переключения к устойчивому, рациональному общественному устройству. Мы не можем отрицать все более возрастающую роль разума в модификации общественных отношений.

А что такое, бюджеты государств, реформы, «национальные проекты», как не планирование будущего? Каждый шаг в будущее был освещен чьим-то разумом, чьим-то пассионарным порывом к равенству, справедливости и свободе. Человечество проделало длинный путь к пониманию того, что целью развития общества является сам человек, а не капитал, прибыль, нация или раса.

Ход истории можно представить в виде хроники последовательного преодоления неравенства, начиная с самых откровенных форм, таких как прямое рабовладение или сословное неравноправие, и кончая вопиющим социальным, имущественным неравенством буржуазного общества. Коммунистическая формация освобождает человека от неравенства в отношениях собственности. Понимание этого, сознательное стремление к коммунистическим отношениям, как к единственно возможной устойчивой, непротиворечивой форме общества, основанной на ценностях абсолютной этики, уменьшает невосполнимые человеческие потери, минимизирует риск самоуничтожения человечества.

Как бы читателю понравилась такая ситуация. Тонет океанский лайнер. Выходит светловолосый господин и начинает перед пассажирами читать лекцию о «естественном неравенстве» людей, в силу чего блондины должны иметь преимущественное право на места в спасательной шлюпке. Пожалуй, в данном случае, реакцию окружающих предсказать не трудно. Скорее всего, блондинистый «теоретик» первым полетел бы за борт. Но когда такие же вещи сочиняются «философами», с целью оправдания социального неравенства в обществе, парадоксальным образом, ни их благополучию, ни даже их репутации ничего не грозит! Как правило, подобные «писатели» занимают место в верхней, привилегированной части общества, и, по сути дела, заняты обслуживанием как своего, так и совокупного корпоративного интереса этого слоя. Заняты именно «доказательством» своего законного права на «место в шлюпке».

Еще более тягостное впечатление произвело агрессивное, воинствующее невежество «философии» некоего И. Гарина с многообещающим названием «Что такое философия и что такое истина». Я приобрел сей плод мудрости случайно в букинистическом магазине, чтобы занять время в дороге чтением. Настораживало уже предисловие, где автор предупреждал: «Читатель, взявший в руки мою книгу, будь бдителен! Пред тобою первая посткоммунистическая история мысли, написанная по эту сторону железного занавеса на развалинах самой мысли». Подобающую случаю бдительность я не проявил и выложил 95 руб. за увесистый фолиант, заинтригованный возможностью приобщения к произрастающей из «развалин мыслей» истине. Мне следовало внять предупреждению. Ничего более безграмотного и тенденциозного читать мне еще не доводилось.

Вот, например: «Истины так же множественны, как человеческие лица, и так же относительны, как их красота». Это про то, что молодежь сейчас иронически называет «тараканами в голове». Множественны могут быть заблуждения, как в приведенной самим же автором неплохой цитате «самоуверенного оксфордского профессора Иохима»: «Истины не ходят тьмами. Только обманы». Добавлю, «обманы» на то и обманы, что бы быть похожими на истину.

А как вам понравится: «Отсюда главный итог коммунизма - свыше ста миллионов (100 000 000) репрессированных за 70 лет «монолитности»...»? Это в контексте «философского» обоснования «множественности» истин, «плюрализма», как антитезы монизму. Однако автору этого мало. Монизм он отожествляет с «экстремизмом». То есть, все, что «единственно верно» есть экстремизм. Не догадываясь, что сам при таком раскладе становится экстремистом. Действительно, если у него «единственно верная» точка зрения о «правильности» плюралистической картины мира, то чем тогда он не террорист? Экстремистом становится всякий имеющий хоть какую-то точку зрения. Следовательно, не экстремист, по автору, тот, кто не имеет никакой точки зрения ни на что, не имеет никакой мысли. Тогда, что же такое идиотизм?

Учитывая злободневность темы, хочу дать свое определение экстремизма. Любая точка зрения, не признающая человеческую личность высшей ценностью есть экстремизм. Оправдание неравенства в любой его форме есть крайний экстремизм. Любое «учение» не исходящее из примата абсолютных этических ценностей есть самое оголтелое экстремистское словоблудие.

Ознакомление со всем текстом не приблизило меня к постижению истины, в каком бы то ни было виде. Да и не входило это в задачи автора. Судя по его экспрессивному, тотальному отрицанию всей марксистско-ленинской философии, глумлению над советской историей, цели перед ним стояли совсем другие. Какие-нибудь «неправительственные», «некоммерческие» фонды наших новых политических «партнеров» услугу проплатили, «философ»-шаман, вприсядку вокруг «развалин мыслей», с уханьем, взыванием к духам предков и битьем в антикоммунистический бубен, средства «отработал». Ничего личного, только бизнес!

Какой интерес заокеанскому налогоплательщику финансировать внедрение «тараканов» в головы «дорогих россиян», заполняя полки библиотек подобной «философией», читатель может догадаться и без моих разъяснений. Уж явно не для того, чтобы создавать себе геополитического конкурента в образе сильной, процветающей России.

Нельзя недооценивать опасность такого рода «философской», «политологической», «исторической», «культурологической» мерзости. Удар врагом наносится расчетливо и системно, используя агентов влияния в государственных органах власти, ответственных за формирование мировоззрения нашего подрастающего поколения. Удар наносится по молодежи, по будущему страны. И возмездие за это деяние должно быть соответствующим, как за сознательный обман миллионов.

Ложь имеет одну очень неприятную особенность. Любое суждение, имеющее в своей основе ложное утверждение, также становится ложным, тем самым, обессмысливая цепочки правильных с точки зрения формальной логики рассуждений. И если исходный ложный посыл глубоко запрятан, то благодаря внешней «правильности», логичности этих рассуждений, выводы ошибочно могут быть восприняты как истинные.

Например, широко распространенное утверждение о большей эффективности производства в условиях частной собственности в сравнении с общественной не доказывается, а постулируется, принимается на веру, как нечто само собой разумеющееся. Хотя, это самая примитивная ложь, рассчитанная на широкие обывательские массы. Изъятие прибавочной стоимости в пользу частного лица, эффективность производства может только уменьшить. Что и доказывает весь постперестроечный опыт «экономических реформ» в России.

Аргументацию вора, простите, «собственника», можно было бы не принимать во внимание, если бы не распространенность подобного некритического отношения к «эффективности» частной собственности и в среде оппозиции. Вместо решительного и безоговорочного отрицания какой бы то ни было ее полезности, выявления ее противоречия с фундаментальными этическими нормами, она пускается в невразумительные рассуждения о «рыночном социализме», «социализме с человеческим лицом», «общенародном государстве», «национальном капитале» и прочих семантических пустышках.

Как же отличить ложь, демагогию от истины? Принято считать, что критерий истины - практика. В этом, в принципе верном утверждении, скрыта возможность манипулирования истиной. Предположим, некий неосмотрительный гражданин вывалился из окна пятого этажа и при этом остался жив. Кажется, можно сделать вывод, что падение с пятого этажа не смертельно. Пожалуйста, подтверждающий факт! Тем не менее, такое заключение будет ложным. Истинным будет вывод об определенной вероятности остаться в живых после падения. В приведенном случае нет сил заинтересованных во лжи, потому она и не востребована. Но когда появляется мотив, следует быть предельно внимательным. Вам будут лгать. Надо смотреть в корень, в исходные, зачастую скрытые от взгляда посылы.

Вот два утверждения, из которых:
«Надо дать инициативным, предприимчивым людям возможность зарабатывать» - ложно;
«Надо дать инициативным, предприимчивым людям возможность работать» - истинно.

Мошенник, используя сложившийся в советское время стереотип, когда «зарабатывать» можно было лишь работая, получая за труд заработную плату, переносит акцент с общественной пользы на частный интерес. Небольшая ловкость рук и шарик уже под другим наперстком.

Если исходные соображения с этической точки зрения безупречны, тогда только следует проверять суждение дальше, на правильность логических выводов. Кто-то заявит: «Человек - главная ценность, его права превыше всего. У него есть священное и неприкосновенное право частной собственности». Здесь «право собственности» логически не следует из верного утверждения о ценности человека и, более того, противоречит ему, следовательно, утверждение ложно. Безусловное соответствие этике и трезвый логический анализ - самый надежный метод фильтрации истины.

Марксизм провозглашает конечной целью общественного развития построение бесклассового коммунистического общества, на основе абсолютных этических ценностей, на основе равенства всех людей. Это не предположение и не гипотеза, это истина. Можно дискутировать по путям достижения коммунизма, по стратегии и тактике борьбы за него, формах переходного социалистического общества, но, как я уже не раз писал, реальность наступления коммунизма не вызывает никаких сомнений. Уже одно это заставляет относиться к марксизму-ленинизму со всей серьезностью, как к мощному инструментарию научного познания мира.

Единственное достоинство лжи - ее ограниченность во времени. Ложь - скоропортящийся товар и не может быть слишком долгой. Проходит время и она становится явной, обнажая скрытый от посторонних глаз чей-то корыстный интерес, чей-то расчет, чью-то алчность. А сам лжец предстает перед ироничными взглядами окружающих с беспомощным лепетом, что его не так поняли. Создавая еще одну жалкую ложь, которой уже никто не верит...

Показать полностью
10

Общество равных

Общество равных Марксизм, Коммунизм, Социализм, Этика, Свобода, Неравенство, Сальма Хайек, Длиннопост

Искушенный читатель, возможно, догадался, что тема статьи неким образом связана с книгой известного экономиста-«рыночника» Ф. А. Хайека  «The Political Order of a Free People». Хотя, будучи в  дословном переводе именованной как «Политический строй свободного народа», она более знакома русскоязычной публике под претенциозным названием «Общество свободных». В книге, ставшей библией либерального фундаментализма формулируются принципы построения государственной власти как «порядка без приказов», в противовес, набиравшему силу в двадцатом веке «Миражу социальной справедливости», еще одной работе того же автора. Исчерпывающую оценку «творчества» подобных певцов-идеалистов «рыночного» благолепия дал В. И. Ленин в своей статье «Как организовать соревнование?»:

«Буржуазные писатели исписали и исписывают горы бумаги, воспевая конкуренцию, частную предприимчивость и прочие великолепные доблести и прелести капиталистов и капиталистического порядка. Социалистам ставили в вину нежелание понять значение этих доблестей и считаться с «натурой человека». А на самом деле капитализм давно заменил мелкое товарное самостоятельное производство, при котором конкуренция могла в сколько-нибудь широких размерах воспитывать предприимчивость, энергию, смелость почина, крупным и крупнейшим фабричным производством, акционерными предприятиями, синдикатами и другими монополиями. Конкуренция при таком капитализме означает неслыханно зверское подавление предприимчивости, энергии, смелого почина массы населения, гигантского большинства его, девяносто девяти сотых трудящихся, означает также замену соревнования финансовым мошенничеством, непотизмом, прислужничеством на верху социальной лестницы».

И я бы не стал тратить время на сей плод рыночной фантазии, если бы не вызывающе-кощунственное использование слова «свобода» применительно к капиталистическому общественно-политическому строю или, как именуют избегающие называть вещи своими именами либералы, к западной цивилизационной модели общества, да если бы не катастрофические результаты посева либеральных семян на почве нашего многострадального отечества.  Полный анализ содержания в мои планы не входит. Книга всего лишь повод поразмышлять о свободе, социальном равенстве, справедливости, этих важнейших факторах, обеспечивающих эффективное развитие и устойчивость общества как сложной системы. И первое же, что озадачило меня после прочтения сего многостраничного изложения концепции «политического строя свободного народа», это отсутствие внятного авторского определения, а что же такое есть свобода?

Для Хайека представляется очевидным, что категория свободы имеет отношение лишь к возможностям и ограничениям индивидуума преследовать свой частный интерес, используя общество в качестве среды для достижения своих целей. Попытки более глубокого исследования темы в главке эпилога «Дисциплина свободы», после констатации того, что «человек развился не в условиях свободы» и расплывчатого определения свободы как «артефакта цивилизации», закончились цитированием неплохой мысли Джона Локка -  нашей свободой мы обязаны ограничениям свободы, «ибо кто может быть свободен, когда всякий волен помыкать им по своей прихоти?»

Далее тему автор развивать не стал, по-видимому, резонно заподозрив, что чрезмерное углубление в суть её может привести к тому самому «миражу справедливости», которого он старательно избегал на протяжении всех предшествующих страниц своей книги. Но, не определившись терминологически, трудно вести содержательный разговор по любому предмету, не говоря уж о сколь-нибудь значимых социальных концепциях. Как можно говорить о свободе вне этических координат, вне нравственных ориентиров, не углубляясь в анализ мотивов человеческих поступков, духовных ценностей, целей, средств их достижения?

О смысловом наполнении слова «свобода» споры ведутся давно. Можно ли назвать высоким словом «свобода» возможность обладающих безграничной властью тиранов глумиться над своими народами? А «свободен» ли собственник фабрики выгнать на улицу работницу с ребёнком? Если мы под свободой будем понимать возможность суверенной воли добиваться всякой произвольной цели, тогда нам следует признать не только то, что киллер имеет «свободу» убивать, грабитель – грабить, политик – размахивать ядерной бомбой, а безработный – голодать под забором, но и то, что подобная свобода одних входит в вопиющее противоречие со свободой других и, поэтому, нужны соответствующие критерии, по которым подобная «свобода» должна распределяется в обществе.

Если человек испытывает жажду, он не попросит принести ему «жидкости», поскольку вряд ли будет удовлетворен, получив стакан с серной кислотой. Он предпочтет более точное определение, практически сужающее понятийный интервал, уточнив, что ему нужен именно стакан с водой, а не с молоком или пивом. В природе не существует абстрактной «жидкости». Жидкость всегда имеет конкретное физическое воплощение. Свобода, равенство, справедливость, собственность – также абстрактные понятия, не более пригодные для практического применения, чем упомянутая «жидкость». Говорить о «свободном» обществе, не утруждая себя терминологическими тонкостями, то же самое, что проектировать завод, производящий «изделия», или фабрику, выпускающую «продукцию», никак не определившись с профилем производства.

Полярные, противоположные проявления свободы воли создают терминологическое неудобство, вызываемое высоким уровнем обобщения понятия «свобода», которое не компенсировано в должной мере определениями подмножеств, разграниченных по признакам направленности этой самой «свободной воли». Свобода разумна, в отличие от ложной свободы личности действовать неразумно, препятствуя выражению свободы других членов общества. Можно сказать иначе, –  воля свободна, только когда разумна. Как категория жидкости может быть конкретизирована по признакам, например, – питьевые (напитки) и технические жидкости, так и свободу следует различать по отношению к разумности или неразумности, или, что одно и то же, по степени её соответствия этике. Истинная свобода не противоречит интересам общества, вектор её приложения коллинеарен вектору общественного развития, следовательно, никак не препятствует свободе выражения разумной воли других членов общества.

Признав свободной лишь разумную волю, «осознанную необходимость», по Спинозе, следует ответить на вопрос, а как определить волю неразумную, попирающую этические принципы, противодействующую общественному интересу? Каким подходящим словом следует выразить возможность наркомана добыть дурманящую отраву, пресыщенного бездельника – бессмысленно сорить деньгами в казино и ночных клубах, коррупционера – обогащаться за счет общества? Думаю, следовало бы назвать подобные «свободы» каким-нибудь другим, либо специально введенным термином, вроде волюнтарии (от лат. voluntas - воля), либо подобрать подходящий из уже существующих в богатом русском языке экспрессивных эпитетов – своеволие, своенравие, блажь, дурь. Потому как, лишь устранив неоднозначность в исходном определении, можно рассуждать об обществе, претендующем на прилагательное «свободное».

Истинная свобода не противоречит другой важнейшей этической категории – равенству людей. У разумного человека нет потребности возвыситься над другими людьми, нет стремления подчинить себе чужую волю, ему претит использование лжи, обмана в корыстных целях, хотя и униженного, подчиненного положения он не потерпит. Единственное непротиворечивое состояние общества разумных людей – всеобщее равенство. Безо всяких исключений и оговорок, без каст «более достойных», «избранных», без престижных особняков, без сановного чванства и спеси вельможных самодуров. При этом равенство не подразумевает отсутствия разделения труда, в том числе в и сфере управления. Но складывающиеся при этом отношения не являются противоестественными, не требуют насилия или понуждения, определяясь всецело общественной целесообразностью. В обществе равных, руководитель и подчиненный обладают одинаковыми уровнями свободы, действуя в пределах своей компетенции в интересах общего дела.

Справедливости ради, следует понятие равенства тоже определить более предметно, как этическую категорию применимую лишь в отношении разумных людей, осознающих общественные интересы и не противодействующие им. Не следует представлять равенство как одинаковость. Люди все разные, каждый человек – неповторимая личность, со своими вкусами, способностями, желаниями, стремлениями. Равенство следует понимать как равную степень удовлетворенности рациональных, разумных человеческих потребностей, но никак не примитивное уравнительное распределение. Распространенная ошибка -  «примерять» равенство на современное общество, в котором общественное сознание серьезно деформировано ложными ценностями и заблуждениями. Механистическое выравнивание в этих условиях приведет к элементарному иждивенчеству и социальному паразитированию. Равенство, как и свобода, – привилегия разумных людей!

Существуют ли разумные, этически обоснованные резоны для оправдания вопиющего материального и социального неравенства людей? Легитимны ли с точки зрения этики законы, стоящие на страже неравенства, государство, средствами физического и информационного террора гарантирующие узкой группе лиц «свободу» паразитировать на обществе? Ведь воровство, кража, насилие над личностью в любом обществе и осуждаемы, и уголовно преследуемы. Странное дело, если человек вытащил у ближнего своего кошелёк из кармана, ему грозит тюремное заключение. Когда же пронырливым меньшинством все общество системно грабится в масштабах несоразмерных карманной краже, то тут же стройный хор либералов-«рыночников» заводит песнь о «свободе», которая превыше всего, о демократии, с пафосным надрывом  декларирует  пустейшие фразы о «правах человека», о незыблемости частной собственности, о верховенстве закона и прочие заезженные до шипения банальности.

Эта публика не вступает в полемику. Ей платят за песню, но не за логику, не за поиск истины. Строго говоря, и у меня нет ни малейшего желания доказывать очевидное, тем более, нежелающим слушать. А очевидность заключается в том, что в основе всей либеральной химеры лежит ложное утверждение о «естественном» неравенстве людей, обусловленном биологией человека, даже природой самой жизни, как самоорганизующегося начала. Теория же, будучи ложной в своей основе, не заслуживает серьёзного разбора. Люди, действительно, все разные, неповторимые, каждый человек являет собой венец творения природы и из этого факта логически следует именно всеобщее равенство, но никак не наоборот. Если же догма исходит из неравенства людей, то на каком же тогда фундаменте зиждется концепция равноправия, формально провозглашаемого в буржуазном обществе? Почему бы апологетам свободного общества и правового государства тогда не определить законодательно критерии неравенства людей, его признаки, приемлемый диапазон, сословные отношения, национальные, расовые различия? Что, это уже все было в истории? Плохо кончилось? А почему социальное неравенство должно кончиться лучше?

Хайек, практически один к одному, переносит принцип эволюционирования живой материи путём естественного отбора на общество. Вот что он пишет:
«Процессы социальной эволюции – вопреки утопическим теоретизированиям теоретиков-социалистов – совершаются без участия чьей-либо воли или предвидения. Управлять ими человечество не в состоянии. Более того, именно потому и возможна культурная эволюция, что её никто не направляет и не предвидит. Из направляемого процесса может получиться только то, что направляющее сознание может предусмотреть. Оно и окажется в выигрыше от эксперимента. Развивающееся общество движется вперед не идеями правительства, но открытием новых путей и методов в процессе проб и ошибок, иногда весьма болезненных». Хотя далее себя же полностью опровергает: «Любая система правления – продукт интеллектуального проекта. Если мы сумеем изобрести некую форму для свободного роста общества, не давая никому власти единолично контролировать этот рост, мы можем надеяться, что развитие цивилизации будет продолжаться».

Никто не ожидает, что что-либо само собой достигнет совершенства. Никакие стихийные процессы не смогли бы привести к появлению хотя бы простейшего электродвигателя, не говоря уж о его завершенности. Здесь нужен Разум, пытливая человеческая мысль, способная познавать закономерности движения материи, прогнозировать будущее. В основе решения любой задачи лежат тривиальные условия – что дано, что требуется получить. В случае с электродвигателем, даны физические законы электричества, магнетизма, механики, заданы технологические ограничения. Требуется получить вращающий момент, т. е. преобразовать электрическую энергию в механическую с наибольшим коэффициентом полезного действия, при наименьших затратах. В разработке схем общественного обустройства также следует исходить из целей и средств решения поставленной задачи. И любая «стихийность» есть не что иное, как порождение чьей-то мысли, воплощение чьей-то разумной воли направленной на модификацию общественных отношений к всеобщей пользе.

И хотя Хайек приписывает стихийности общественной самоорганизации, конкуренции некий сакральный смысл, самоценность, отказывая тем самым человеку в праве на разумность,  именно «направляющее сознание» и подарило человечеству все блага цивилизации, открыло фундаментальные законы движения материи, создало на их основе совершенные материалы и технологии. Конструируя умозрительные схемы демократического правления вне этических координат, избегая оперировать категориями справедливости, добра, зла, Хайек, тем не менее, интуитивно понимает, что есть нечто выше власти и законодательных деклараций:

«Порождает власть взаимная лояльность людей, их готовность жить вместе, поэтому и власть, возникшая на такой основе, имеет пределы, положенные ей предварительным всенародным соглашением. Этот принцип был забыт – и суверенитет закона превратился в суверенитет парламента. Концепция же власти (суверенитета) закона предполагает закон, установленный в соответствии с духом всеобщих правил, а не по воле его сегодняшнего источника; законодательного органа, который в наши дни называется так не потому, что он издает законы; как раз наоборот: законы именуются таковыми потому, что они издаются законодательным органом (каковы бы ни были форма и содержание его решения)».

Не без оснований сокрушается мэтр либерализма. По сути дела он признает, что «дух всеобщих правил», т. е. этические ценности должны определять содержание законов, а не наоборот, что есть вещи более важные, нежели слепленное в интересах влиятельных групп «право», что интересы целого, т. е. всего народа, выше интересов частных. Почему же этот принцип оказался «забыт»? Причем, «забыт» не только в странах с развитой «демократией», но, как оказалось, и в первом в мире государстве рабочих и крестьян? Ведь если следовать логике Хайека, то обессмысливается сама концепция «правового государства», где законопослушание вырождается в примитивный конформизм, где следование букве закона вызывает в человеке нравственную коллизию, а в обществе - социальную напряженность. Чем был обусловлен дрейф от «всенародного соглашения» в виде социалистической революции до невежественной номенклатурщины, воспарившей над людьми и законами? Почему стало возможным принятие «законов», основанных на «процедуре», а не на этике? Какова легитимность таких «законов», принятых некой «думой» в интересах консолидированного в класс ворья, касающихся восстановления института «частной собственности», продажи земли и прочих?

«Забывчивость» объясняется просто. В обществе материально и социально неравных людей всегда найдутся могущественные силы кровно заинтересованные в сохранении неравенства и своего господствующего положения. Будь это феодальная аристократия, крупная буржуазия или выродившаяся до комичности советская партийная «элита». Упования на «демократические» процедуры при принятии законов всего лишь элемент сокрытия истинных интересов привилегированных социальных групп и служащей им государственной власти. Никакой «процедурой» нельзя прикрыть попрание фундаментальных этических принципов, оправдать неравенство людей, ограничить их разумную свободу.

Как либерал, Хайек не подвергает сомнению «естественность» неравенства людей, усматривая в соперничестве, в конкуренции главную движущую силу общественного развития. Как я уже подчеркивал, это принципиально неверное суждение, которое, будучи положенным в основу, обессмысливает все дальнейшие рассуждения автора. Отвлекаясь пока от этического, нравственного аспекта неравенства, посмотрим, насколько «чудодейственны» и экономически эффективны механизмы конкуренции. Как известно, в результате конкурентной борьбы происходит разорение мелких, неэффективных производств и концентрация капитала в наиболее эффективных, прибыльных предприятиях. Однако парадокс заключается в том, что всякая конкуренция, в конечном счете, ведет к монополии и, следовательно, к ликвидации самой конкуренции. Попав в логический тупик, автор пытается делить монополии на «плохие» и «хорошие», т. е. те которые злоупотребляют своим монопольным положением, «мешая другим совершенствоваться», и те которые ограничивают свои аппетиты –

«Пока производитель удерживает монополию благодаря тому, что производит с меньшими издержками или продаёт по меньшим ценам, всё в порядке: этого мы и хотим добиться. И неважно, что он при этом использует ресурсы хуже, чем считает возможным теория – не знающая, между прочим, как воплотить свой теоретический вариант в действительность».

Надо полагать, автор-то уж знает надежные способы деления монополий на «плохие» и «хорошие» в этом мире эгоистических страстей.

Любая монополия плоха, если ориентирована на использование своего положения в частных интересах группы лиц, паразитирующих на общественной надобности. Целью такой монополии является не удовлетворения потребности общества в товарах и услугах, а максимизация прибыли. Фармацевтическая корпорация, производящая лекарственные средства, не стремиться к обеспечению всех нуждающихся медикаментами: ее задача обобрать больных, обеспечив своим пресыщенным праздностью и сверхпотреблением владельцам комфортное существование на верхних социальных этажах «общества свободных». Единственная форма собственности не противоречащая общественному интересу – общенародная, а споры об «эффективном» собственнике давно следует закончить очевидной констатацией того, что самым эффективным собственником является сам народ.

Наличие свободы есть необходимое условие развития. Именно свободы, но не волюнтарии, не дури. Никак не способствует развитию «свобода» направлять финансовые средства, природные и людские ресурсы на бессмысленную роскошь, на экзотичные развлечения для избранных, на огромный репрессивный аппарат, стоящий на страже классовых интересов собственников. Там, где появляется эгоистичный, частный интерес, разумной свободе начинает противодействовать волюнтария. Как выражаются марксисты, проявляется противоречие между общественным характером производства и частнособственническим характером присвоения, тормозящее развитие общества.

Грань между свободой и волюнтарией нечеткая, подвижная, как и между рациональным, разумным и иррациональным, нецелесообразным. Неверно было бы ограничить понятие свободы исключительно соображениями утилитарности. Человек явление чувственное. Вся ценность бытия, всё волнующее многоцветье мира доступны нам благодаря эмоционально окрашенному восприятию окружающей действительности. Разум всего лишь инструмент, служащий удовлетворению чувственной стороны человеческой личности, составляющей сущность его бытия. Поэтому, следует с большой осторожностью ограничивать проявления волюнтарии, трактуя пограничные, неочевидные случаи в пользу личной свободы.

По настоящему свободным может быть только общество равных, общество, основанное на абсолютных этических ценностях. В таком обществе теряют смысл сами понятия «наемный труд», «зарплата», «материальный интерес», «собственность», «деньги» как и производные от них. Вместе с классами исчезает необходимость во лжи, в манипулировании общественным сознанием в корыстных, частных интересах. Такое общество уже никак принципиально не может быть улучшено, поскольку является теоретическим пределом совершенствования человеческих отношений. Но, разрешив все общественные противоречия, цивилизация не остановится в своем развитии. Перед объединенным человечеством откроются новые горизонты познания тайн материи, встанет грандиозная задача экспансии жизни во внешние миры. Единственное же, чего не следует ожидать от общества равных, так это гарантий безоблачного, райского бытия для всех. Общество равных, или коммунизм всего лишь социальная среда, вроде операционной системы в компьютере, освобождающая человека от нецелесообразного. Коммунистическое общество не есть рецепт всеобщего благоденствия и выделения каждому квоты на счастье, это всего лишь научно-обоснованный способ минимизации человеческого несчастья. О своем же счастье в обозримом будущем, каждый всё равно должен будет заботиться сам…

Показать полностью
14

Клевета на человека

Клевета на человека Социализм, Человек, Либерализм, Равенство, Свобода, Длиннопост

Когда человек человеку не волк
То это и есть человеческий долг,
И если он этого сам не усвоит,
По волчьи, когда-нибудь взвоет!
Е. Евтушенко


Недавнее возвращение в УК РФ статьи о клевете, как «распространении заведомо ложных сведений, порочащих честь и достоинство другого лица или подрывающих его репутацию», дало повод задуматься если не о правовой, то хотя бы о моральной ответственности за злонамеренное возведение напраслины по отношению к группе лиц, народу или, наконец, ко всему человечеству. Отнесемся снисходительно к нарушению не слишком грамотным законодателем лексической сочетаемости слов «опорочить» и «честь» (опорочить можно человека, но не честь, в отношении которой уместен глагол задеть); рассмотрим факт  клеветнических измышлений в отношении человека, как биологического вида Homo Sapiens, учиненных в форме социального биологизаторства и интеллектуальной зоофилии сторонниками концепции «естественного» неравенства людей, якобы, диктуемой его животной сущностью, стремлением взять у общества больше, чем дать ему.

В стародавние времена незыблемое право доминирования одних человеческих особей над другими не подвергалось сомнению и опиралось на грубый деспотизм, на прямое насилие, без апеллирования к высоким наукам и изысканным теориям, вполне успешно заменяемым изречениями шаманов и ясновидцев, ссылками на «заветы предков», пением религиозных мантр и битьём в бубен вокруг костра. Всё не так сейчас. Признаком хорошего тона становится блуждание в терминологических дебрях теоретических пустошей, подкрепление социальных химер глубокомысленными аналогиями с природными процессами. Удобство такого подхода заключается в том, что ссылками на якобы «естественный и незыблемый порядок вещей» можно оправдать любые общественные аномалии, закамуфлировать корыстный интерес господствующих классов яркими картинками из мира борющихся за выживание биологических видов.

Действительно, весьма хлопотно доказывать справедливость такого положения дел, когда честно работающий учитель, инженер, врач получают от общества благ в тысячи раз меньше чем «успешная особь» из номенклатурного ворья, сытно устроившаяся на доходном месте в условиях «суверенной демократии» и «рыночного» благолепия. То ли дело, свалив всё на безответную природу, удрученно развести руками – ничего, мол, не поделаешь, Природа-мать такова! Борьба за выживание, естественный отбор! Дарвин!

Что предлагали «ученые» прохиндеи из телевизора советским людям во времена «новомышленческого» бесстыдства и перестроечного позора? Не ручаюсь за дословность, но смысл их «академических» камланий сводился к простейшим идеям. Указуя на рычащих дворовых собак, рвущих друг у друга кость возле помойки, «профессора»-рыночники, поднимая важно палец вверх, делали вывод – жизнь есть борьба! Побеждает сильнейший! Научный факт! Распространяя своё открытие на общество, сетовали, - советские трудящиеся отвыкли от борьбы. Рабочие при социализме слишком хорошо живут. Зарплаты им хватает не только на выживание, но и на накопление, что лишает их стимула к производительному труду. Нужна безработица, нужен свободный рынок рабочей силы, на котором цена каждому будет определяться действием объективных экономических законов, а не волей чиновников-«партократов». В результате конкурентной борьбы за рабочие места цена трудящегося должна снижаться до уровня простого воспроизводства его рабочей силы. Главный стимул для эффективного труда – страх голодной смерти, страх за семью, за детей, но вовсе не лишний чайный сервиз на полку, не партвзыскание, и не почетная грамота от месткома.

Важные господа из телевизора продолжали вразумлять оторопевших от такой беспросветной жизненной правды советских трудящихся. Бесплатный сыр бывает только в мышеловке! За всё надо платить! Собственность не должна быть бесхозной! Нужен хозяин, эффективный собственник, который, не стесненный соображениями морального кодекса строителя коммунизма будет выжимать из работника семь потов во имя светлого капиталистического будущего! Человек человеку – волк!

Этика живодерни вскоре нашла свое отражение и в геральдике новоявленных геополитических недоразумений. Эстетствующая обывательщина, которой партия дала-таки «порулить», провалившись экономически, весьма преуспела в насаждении живности на новосочиненных гербах и знаменах. Хищно оскалились львы,  волки, тигры, медведи, расправили крылья орлы, несколько скромнее выглядели олени, куницы, не востребованными оказались петухи, ослы, бараны и козы. Что и понятно, в мире скотов все хотят пожирать, но становиться чьим-то деликатесом желающих много меньше.

Почему люди порой столь самоубийственно доверчивы? Почему не рассматривают каждое утверждение пристрастно, с «презумпцией» его лживости, враждебности, безнравственности? Почему слепо доверяются авторитету, званию, общественному положению велеречивого краснобая? Дело, похоже, в самой генетической природе человека, обусловленной родоплеменной организацией протосоциума. Способность к получению, сохранению, обмену информацией – важнейшее конкурентное преимущество, позволившее человеческому племени совершить качественный скачок из мира инстинктов в царствие «осознанной необходимости». Обмен информацией позволял координировать, планировать действия всех членов племени к всеобщей пользе. В племени не было частной собственности, не было частного движущего интереса, следовательно, ни у кого не было и мотива лгать своим соплеменникам. Достоверность информации была вопросом выживания, в котором племя лжецов утрачивало свое главное преимущество и уступало в борьбе за место под солнцем другому племени, в котором отношение к лжецам и эгоистам было не столь толерантным. Отсюда и берет истоки кажущаяся порой непростительной доверчивость людей к слову. Ведь всего лишь несколько последних тысячелетий «частный интерес», «собственность», корыстный расчет стали деформировать человеческое естество в соответствие с действием неумолимого закона бытия, которое только и определяет сознание. Но что это в сравнении с миллионами лет, прожитых нашими предками в единстве, сплоченности и солидарности?

Этот «атавизм» проявляется в поведении детей, не понимающих еще смысла «собственности» и рассматривающих наличие игрушки у другого ребенка как вызов своему праву на такую же игрушку. Если бы в детском саду нашелся изверг от «педагогики», решившийся на эксперимент и выделивший нескольких детей, поставивший перед ними в обед разнообразные фрукты, аппетитные блюда, а перед остальной группой - порции с перловой кашей, то реакция возмущения была бы вполне предсказуемой. Как вполне предсказуемым стал бы и конец карьеры подобного «педагога». Равенство – самая естественная среда для человека разумного, снимающая социальное напряжение, взаимную враждебность, обеспечивающая возможность каждому сосредоточиться на общественно-полезной деятельности, наиболее полно раскрыть все свои способности, все свои таланты в труде и творчестве. Недавнее предложение о введение единой школьной формы и есть попытка создания более благоприятного психологического климата в коллективе учащихся.

Приписывать человеку качества, являющиеся следствиями уродливых общественных отношений, значит не только нагло клеветать на человека, не только брать на себя ответственность за надругательство над истиной, но и громогласно заявить – да, я скот, я животное, но такова «природа» не исключительно моя, «несовершенен» сам вид Homo Sapiens. Это то же самое, что, заперев людей в клетке, созерцая вырывание ими друг у друга кусков пищи, оживляя зрелище уколами озверевших особей копьем сквозь решетку, глумливо умствовать – вот он, человек без прикрас! Вот она его истинная сущность! Посмотрите, как он рычит, как скалит зубы! Как яростно рвется из клетки! Разве можно такому даровать свободу? Нет, надо усилить прутья, поставить надежней охрану, а главное, забить информационным, культурным, религиозным шумом всякие проблески сознания, могущего породить крамольные мысли о ненормальности и постыдности подобного положения вещей.

Воспевателей скотства и до перестроечных брехунов хватало. Каноническим образчиком социального зоофильства может служить писанина некогда модного, культового «философа» Фридриха Ницше. Вот как в его представлении выглядит «забота» о благе людей, служащих «удобрением» для взращивания «сверхчеловека», «белокурой бестии», который, расцветая на щедро унавоженной почве, должен был бы превзойти человека обычного, в той же мере, как тот превосходит обезьяну. Заратустра обращается к людям на базарной площади с проповедью о сверхчеловеке, для которого обычный человек лишь нечто, что «должно превзойти». Дескать, в природе «все существа до сих пор создавали что-нибудь выше себя». И недостойно человека уклоняться от столь великой миссии.

Однако, с грустью осознав, что неблагодарный народ вяло вдохновлялся перспективой выращивания себе на шею белокурого господина и сверхчеловека, Заратустра вознамерился припугнуть людей, нарисовав им картину будущего без господ, без частной собственности, без рабского труда, без голода, без насилия и страха: 

«Не будет более ни бедных, ни богатых: то и другое слишком хлопотно. И кто захотел бы еще управлять? И кто повиноваться? То и другое слишком хлопотно.
Нет пастуха, одно лишь стадо! Каждый желает равенства, все равны: кто чувствует иначе, тот добровольно идет в сумасшедший дом.
"Прежде весь мир был сумасшедший", - говорят самые умные из них, и моргают.
Все умны и знают все, что было; так что можно смеяться без конца.  Они  еще  ссорятся, но скоро мирятся - иначе это расстраивало бы желудок.
У них есть свое удовольствьице для дня и свое удовольствьице для ночи; но здоровье - выше всего.
"Счастье найдено нами", - говорят последние люди, и моргают.
Здесь окончилась первая речь Заратустры, называемая  также "Предисловием",  ибо  на этом месте его прервали крик и радость толпы. "Дай нам этого последнего человека, о Заратустра, - так восклицали они, - сделай нас похожими на этих последних людей!
И мы подарим тебе сверхчеловека!" И все  радовались  и  щелкали языком. Но Заратустра стал печален и сказал в сердце своем:
"Они не понимают меня: мои речи не для этих ушей».

Нетрудно догадаться, что острие ницшеанского сарказма было направлено против обретающей популярность в конце XIX века идеи коммунизма, как общества, в котором отсутствие взаимной борьбы за существование, полная гармония с окружающим миром, якобы ведет к пресности, однообразию, апатии и угасанию интереса к жизни. Подобно тому, как в воде с определенной температурой человеческое тело перестает ощущать её бодрящую холодность или горячность. Конечное термодинамическое равновесие, «тепловая смерть» социума «последних людей».

Ничего не напоминает? Не такие ли речи вели «ученые» шарлатаны, «объясняя» «отсутствие заинтересованности» в результатах труда «уравниловкой», якобы присущей социалистическим отношением? И разве не диаметрально противоположного, не равенства требовали миллионы советских людей, выходивших на «базарные площади» в конце 1980-х – начале 1990-х годов?
Перед бандами интеллектуалов на службе у входившего во вкус безраздельной власти номенклатурного ворья стояла нелегкая задача – выдать черное за белое, назвать «правое» «левым», «зло» - «добром», стихию – порядком, планирование – хаосом. Требовалось обмануть людей трескучей фразой, соблазнить картинками потребительского «рая» того мира, где кража давно являлась основой общественных отношений. Выстроить незамысловатые «логические» цепочки – «там у них» есть рынок, частная собственность, многопартийность, парламентаризм, значит и нам следует поделить народную собственность, ликвидировать планирование и предоставить рынку полную свободу саморегулирования, заключив зверинец страстей людских в прочную клетку представительной демократии.

Либерал, взывающий к темным инстинктам борющейся за существование живой плоти, «обосновывающий» благотворность конкуренции между людьми, исходящий из «естественности» неравенства, не примеряет, разумеется, издержки этой борьбы к себе. Дорвавшийся до власти либерал первым делом ликвидирует всякое разномыслие и политическую конкуренцию. Дорвавшийся до собственности либерал ищет пути устранения экономической конкуренции. Правильная в либеральном понимании система та, где действует «справедливое» распределение, по типу: «это – мне, это опять мне, это снова мне».

Излишне было бы ждать от либерального дарвиниста какой-либо внятной конкретики по критериям селекции людей, механизму фиксации благоприобретенных качеств и методам «утилизации» «неуспешных» особей. Либерал не снисходит до презренных деталей реализации дарвинистских принципов «естественного отбора» в человеческом обществе, предоставляя господствующему классу определять способы истребления неугодных идей, лиц и целых народов. И можно быть уверенным, что соображения «улучшения» человеческого вида в этой борьбе находятся далеко не на первом месте. Навязывать свои человеконенавистнические социальные доктрины либерал может лишь прибегая к изощренной софистике, выдавая рабство за свободу, ущерб за благо, человечность за скотство, а скотство за идеал гуманизма.

Так какова же истинная природа человека, что есть его подлинная сущность? Человек – существо социальное, остро воспринимающее несправедливость, материализуемую в неравенстве. Человек добр, доверчив, любознателен, мечтателен, неравнодушен, чувственен; он видит в другом человеке равную себе личность, такую же неповторимую, бесценную, как и он сам. Он почти рефлекторно спешит на помощь к упавшему человеку, зачастую рискуя собственной жизнью, бросается в воду, чтобы спасти чужого ребенка, соединяется в могучую, непобедимую силу перед лицом внешних угроз и испытаний.

Противоестественное деление общества по классовому «интересу» является мощным деструктивным фактором, не только тормозящим развитие производительных сил, но и извращающим нормальные человеческие отношения, толкающим целые народы к губительному противостоянию, ведущим к невосполнимому истощению планетарных ресурсов в бессмысленном социальном соперничестве. Общественный характер современного производства требует не конкуренции, не взаимной борьбы, не дробления производительных сил, а их интегрирования в единый плановый нетоварный народнохозяйственный комплекс в интересах всех членов общества в равной степени. Тем самым будет не только обеспечена наивысшая производительность труда, но и созданы условия, наиболее полно отвечающие настоящей природе человека, его естества творца, мыслителя, труженика, видящего в ближнем своем не соперника, не врага, не конкурента, а товарища, друга и брата.

Показать полностью
Отличная работа, все прочитано!