YULIYA.FIGULIYA

Однажды во Франции умер король. Но никто особенно не обеспокоился. Не такой уж он был и приятный человек, а вот, предусмотрительный был такой уж. Еще при жизни наследника короновал, чтобы не допустить никакой двусмысленности преемственности. Мы могли бы подивиться такой предусмотрительности, но не будем. Потому что королем этим был Гуго Капет, который сам протиснулся на престол благодаря тем самым двусмысленностям.

В общем, в декабре 987 года Франция заполучила нового короля – Роберта II Благочестивого. Знаете, как обрадовались французы? Никак. Ну, Роберт и Роберт. Чего теперь? И правильно сделали, потому что нынешний король достался им какой-то чудной. Не стоит заблуждаться относительно его благочестивости, там все не так просто.

Для начала папа женил его на взрослой тетке. Ребенку 16 лет, а ему в жены пихают даму лет на 20 старше. Ну, такое, вы ж понимаете. Роберт вытерпел семейного счастья ровно год, и то, благодаря приятному приданному, а потом попросил супругу куда-нибудь удалиться. Она не заставила себя уговаривать. Зато папу римского после смерти папы родного Роберту поуговаривать расторгнуть брак пришлось. Папа мольбам внял, и Роберт женился заново. Теперь уже его супругой была более симпатичная ему Берта Бургундская. Историки утверждают, что в венценосной паре царили любовь и понимание, ну а Бургундия прилагалась бонусом.

Казалось бы, вот оно, счастье. Да где уж там. Берта приходилась Роберту троюродной сестрой, а Роберт был крестным отцом одного из ее сыновей от предыдущего брака. Вот на последнее папа римский спокойно смотреть не мог, это же грехоблудие какое-то и приказал Роберту от Берты отлипнуть. Роберт не захотел. Любовь, знаете ли. Папа отлучил его от церкви, а тому все ни по чем. Пока Берта не родила мертвого ребенка. Тут Роберт напрягся, авось и правда папа дело говорит. Ведь у Роберта ни одного наследника на горизонте до сих пор не наблюдается. Разве можно такое королю? Погоревали они с Бертой и решили расстаться. Кстати, поначалу они действительно наивно полагали, что у них это получится.

Так или иначе, на французском престоле опять восседал завидный жених. Долго он в бобылях не проходил, женился в третий раз. Теперь его супругой стала Констанция Гильомовна Арльская, чей папенька владел Провансом. А что? Хороший такой способ увеличения владений - женишься, и богатство твое то Бургундией, то Провансом прирастает, никаких тебе аннексий и кровопролитных войн.

В общем, первое время Роберт очаровался Констанцией. Если честно, он каждой своей супругой сначала очаровывался. Но новая оказалась злобной фурией и Роберт обиделся. Да такой глубокой была нанесенная ему душевная рана, что он принялся вновь сожительствовать с Бертой, попутно пописывая тайные письма в Рим, дескать, я тут с таким чертом в юбке случайно поженился, что не могли бы вы все обратно отыграть? Рим не мог и не хотел. Страдали все.

За этими страданиями Констанция не сидела сложа руки и нарожала Роберту четверых сыновей. Старшего из них, Гуго Магнуса, Роберт по примеру своего папеньки оперативно короновал. Но поскольку король был он, чего греха таить, никакой, то Гуго, взрослея начал требовать себе реальных полномочий. Это вызывало в Роберте недоумение, но он уже привык, что никто его не слушает, фаворитов у него на глазах убивают, на суды его не являются, поэтому сильно не огорчался. А вот Констанция огорчалась, потому что хотела видеть на престоле третьего сына.

В семье назревал кризис. Папа-король метался между Констанцией и Бертой, попутно замаливая грех прелюбодеяния сожжением еретиков, мама-королева ломала голову, как любимчика Роберта-младшего осчастливить, а Гуго Магнус психанул, взял второго брата, Генриха, и ушли они из дома, чтобы бродяжничать и разбойничать. Зря, между прочим, потому что от такой вот жизни Гуго Магнус умер. Так что пришлось Генриху вернуться домой и стать наследником, на удивление папы и к недовольству мамы.

Жизнь семейства Капетингов лучше не становилась. А тут еще Генрих с младшим братом Робертом, поддавшись наускиванью мамы, объявили папе импичмент. Но ненадолго. Обычные проблемы монаршего семейства.

В то время как королевская семья разбиралась кто наши, кто не наши, кого бить, Роберт Благочестивый создал и возглавил движение по ограничению междуусобных войн, этакий ООН в зачаточном состоянии. Он, кстати, изо всех сил старался насаждать гуманизм и человеколюбие, ну, конечно, когда не был занят сожжением еретиков. К слову сказать, очень богобоязненным человеком был. Хлебом не корми, дай молитву ему почитать или руки наложить на какого юродивого, дабы излечить. Между прочим, это его ноу-хау. Король он же кто, думал Роберт, помазанник Божий, а значит, через руки свои может прекрасным образом любому калеке здоровье поправить, а если не поправилось, значит еретик, и в костер его.

Пока он этими своими делами занимался, уже и Берта умерла, и отношения в семье в конец испортились, Франция пережила эпидемию и великий голод, в общем, тяжелые времена были. Устал человек-король, да и умер. Смерть его сыновья оплакали своеобразным способом, развязав войну за престол. Но Роберту Благочестивому было уже все равно.

А Благочестивым его назвали уже после смерти и с оттенком сарказма. Может он таковым и был, но только потому и для того, чтобы загладить вину за кровосмесительное сожительство с Бертой.

Что-то не понимаю я иной раз европейских социальных норм. У нас все просто - знаешь человека здороваешься, не знаешь - пусть идёт себе с Богом. Или вот если не знаешь, но есть под вами какой-то общий знаменатель, типа вы соседи, здороваетесь. Или кому-то из вас от другого надо что-то или кто-то к кому-то из вас приперся, ещё не факт что по приглашению, тоже надо поздороваться.

А в Европах все не так. Они вообще все там перепутали. Кто-то должен им об этом сказать. Вот к примеру, идёт себе по европейской улице гражданка России. Идёт, никому не мешает, по сторонам таращится и тут встречает она собачку. Миленькую такую усипусечку. Улыбается ей гражданка России, собачка ей тоже, и тут, хлобысь, откуда ни возьмись: «Хей!» - Собачкин человек здоровается. Ну, ок, гражданка не планировала расширять их с собачкой круг общения, но хочется европейцу сказать «хей», ладно. Ответила улыбнулась, идём дальше.

Теперь идёт гражданка по какому то парку, смутно похожему на лес. Все так же никого не трогает, никому не мешает. Кому в дремучей чаще мешать-то? А на встречу ей семейство. Дети, родители там всякие и тоже радостно хором: «Хей!»

Гражданка не лыком шита, смекнула как это работает: встретил человека - здоровайся. Ок, нам, гражданам, это тоже нетрудно. Возвращается гражданка по месту обитания и встречает там соседку. Думает: «Ага, вот я вам тут сейчас блесну этикетами», и с энтузиазмом пополам с акцентом говорит «Хей!» И знаете, что? Ничего. Хей там было. Соседка сделала полуобморочное лицо и в тишине гробового молчания скрылась за дверью, оставив гражданку в полном недоумении.

Ну, ладно. «Рано сдаваться» - подумала гражданка и решила, в целях укрепления международных связей, найти другого соседского человека. Человек не заставил себя долго ждать, за что был осчастливлен лучезарным хейем. Не будем лукавить, человек оторопел от хлынувшего на него счастья. Встал, засучил ножками, нервозно оглянулся, поздоровался в ответ и быстро ретировался.

Гражданке это все очень не понравилось. И оставшуюся часть дня она провела изучая этот парадокс.

Вот и выходит: на улице, встретившись взглядом (даже с собачкой) надо поздороваться ( даже с ее человеком), а вот с соседями, практически родными (исходя из толщины стен) людьми, здороваться лучше не надо. Это как бы у них не грубость, а уважение личного пространства.

Поэтому, пока гражданка России вписывается в рамки европейских социальных норм плохо. Зато хорошо укрепляет соседей во мнении, что прибыла к ним исключительно с целью шпионажа, ибо улыбаться и здороваться с ними, суровыми скандинавскими соседями, могут только российские разведчики.

Служу Советскому Союзу, тьфу, то есть хей!

Жили в 10-м веке во франкском государстве граждане Робертины. Род такой. Внушительные граждане, если что. Олигархи по нашему. Имели так много владений, что тогдашнему королю франков Людовику IV Каролингу было неловко перед соседями, вроде король он, а у Робертинов столько земли, будто король они, то есть их глава Гуго Великий. Людовик терпел-терпел, да и не вытерпел, умер. Гуго Великий, чтоб не отставать от первого лица, через пару лет тоже преставился. И оставили после себя оба наших могущественных покойничка воспоминания и наследников.

Королем франков стал Лотарь, а у Робертинов поначалу было аж три мальчика – Гуго, второй и младший. Пока вроде бы все как у всех, но… поскольку Лотарь и Гуго были почти одногодки и лишились отцов в юном возрасте, то им был назначен один и тот же опекун – архиепископ Бруно, по совершенно случайному стечению обстоятельств – дядюшка Гуго. Парнишки, казалось бы, ладили.

Но однажды у Гугиного брата возникла проблема с Бургундией. Она, как бы принадлежала ему, но были некоторые несогласные. Гуго отправился на помощь брату, разрулить все на местах. Глядь, а Лотарь тоже с ним, типа, помочь, если что, с высоты своего авторитета. Вообще, ходят слухи, что Гуго не из бескорыстных побуждений на подмогу брату отправился. Якобы, он думал, воспользоваться моментом, и под шумок оттяпать кусок Аквитании. Мы могли бы его за это осудить, но оказалось, что и Лотарь не лыком шит. Пока Робертины разбирались с Бургундией, Лотарь решил немножечко бургундских городов присоединить к короне, авось никто и не заметит. Естественно, все заметили и случился конфуз. Ребята поссорились, головы молодые горячие. Разругались так серьезно, что пришлось архиепископу Бруно срочно приезжать и мирить их. То есть, приехал то он срочно, а вот на примирение ушла пара-тройка лет. В итоге, стараниями Бруно, Гуго поклялся Лотарю в верности, а Лотарь даровал Гуго звание герцога франков (та-да-да-дам).

Время шло, заботы там всякие, то у одного вассалы взбрыкнут, то у другого из повиновения выйдут и как-то незаметно за этой рутиной скончался бургундский брат Гуго, оставив вверенную ему территорию сиротой. Гуго подсуетился, практически вытряхнул последнего, имеющегося брата из церковных одеяний и назначил его герцогом Бургундии. Самолично. Без согласования с королем. И оформил это так хитро, что Бургундия стала наподобие самостоятельного субъекта в рамках королевства франков (и снова та-да-да-дам). Даже самый захудалый крестьянин сообразил, что Гуго преследует какую-то корыстную цель, а Лотарь чего-то даже ухом не повел. Хотя, его тоже можно понять, у него свои проблемы - Священная Римская империя одолевает, не до Гугов тут. Или, может, он ему верил, потому что Гуго от Римской империи очень Лотаря защищал. Прямо выезжал империи навстречу, шашка наголо, и разгонял всех криком: «Гитлер капут!», и понизив голос добавлял: «Я вам там коммерческое предложение о коллаборации отправил».

Время шло, Лотарь умер. Сына своего - Людовика V, завещал Гуго, чтоб тот его хранил, оберегал и воспитывал личным примером. Гуго справился. Недолго, чуть больше года. Странным образом юный король тоже умер. И мы бы могли заподозрить в коварстве Гуго, но зачем? И без него было кого на трон сажать. У умершего Людовика был дядя – Карл Лотарингский, который, казалось бы, имел все законные права на наследование. И править бы Каролингам еще стопятьсот лет. Но Лотарь, он же папа Людовика, он же брат Карла, еще при жизни по какой-то субъективной причине обделил последнего полномочиями. Ну, ладно, по серьезной причине. Карл обвинил супругу Лотаря в неприличных прелюбодействах с епископом Адальбероном. Лотарь обвинениям не внял, брата выгнал. Карлу это было жуть, как обидно, и он пошел дружить со Священной Римской империей, а мы же помним, та постоянно покушалась на франков и их королевство. Поэтому, когда наследник, думая, что он наследник, смахнув слезу утраты по почившему племяннику, вознамерился занять трон, то встретил полное непонимание истеблишмента. Не хотели дворяне видеть во главе себя ставленника германцев и наймита Священной Римской империи. Так и сказали ему: «Ты нам не нравишься, уходи. И, вообще, тебя Лотарь из списков давным-давно вычеркнул. Вот!». Про список, кстати, правда. Как и про злорадную ухмылку епископа Адальберона, с которой он зачитал Карлу список его несоответствий желаемой должности.

И вот, что вы думаете, у них случился кризис власти? Они схватились за свои головы, давай бегать по кругу: «Горе, нам горе, у нас преемника нет». Не было такого. Потому что у них был Гуго. Так и сказали ему: «Оставайся Гуго с нами, будешь нашим королем. Резюме у тебя хорошее. Родня полезная, да и сам ты мужчина видный. Приходи нами княжить и владеть». Гуго скромно улыбнулся и сказал: «Ага».

Так набор разрозненных случайностей разного толка привел к тому, что Каролинги сменились Капетингами. И первое, что сделал Гуго, дабы не подставляться как предшественники, короновал сына еще при своей жизни. Шах и мат, товарищи. После чего, любая попытка ввести иного преемника рассматривалась бы как узурпация власти, за что можно даже от Папы римского схлопотать.

А Капетом Гуго звали будто бы за шапочку cappa (лат.), которую он носил. Точно науке это неизвестно. Известно лишь, что прозвище Капет историки ему присвоили посмертно, аж в 12 веке, и к 13-му веку уже сами забыли, почему так его прозвали. Но это не мешало династии Капетингов править под этим именем до начала 14 века.

16 декабря 1773 года кое у кого лопнуло терпение. Кое-кто подумали: «доколе?», потом подумали: «и что теперь?», а потом решили: «да, ямбись оно все хореем» и вывалили 342 ящика с чаем с корабля в море. Стряхнули опилки с ладошек и пошли делать революцию. А я всегда недолюбливала чаи и, как видите, не зря.

В 18 веке в Великобритании процветала Ост-индская торговая компания (ОИК). Та еще капиталистическая сволочь, если честно. А тем временем в Америке тоже себе неплохо поживали колонисты. Что между ними общего? И те, и другие должны были подчиняться законам британского парламента. И те, и другие продавали чаи. Только, вот незадача, ОИК получала преференции от правительства, а честные американские колонисты нет. И это привело к тому, что монопольный чаи ост-индской компании стал настолько дорог, что пить его никто уже не хотел. Все пошли к контрабандистам. ОИК расстроилась и пошла поныть в парламент. Парламент тоже расстроился, потому что, вы себе даже представить такое не можете, но британское правительство было очень тесно повязано с олигархией. Дикие люди, что с них взять. Так вот, от нервного переживания за расстроенную ОИК, парламент, аккуратно сдвинув с кадыка ост-индский ботинок, принял закон, позволявший североамериканским гражданам, покупать чаи только отечественного, то есть британского, производителя и по демпинговой цене - в 2 раза ниже чем у колонистов.

Теперь расстроились колонисты. Мало того, что их колонистами называют, так еще и гробят малый бизнес в угоду системообразующим компаниям. Поэтому, решили они себя назвать «Сынами свободы» и потребовать толику справедливости и чуточку независимости. А чтобы доказать серьезность намерении, подожгли пару-тройку имуществ тех, кто к ним не примкнул.

Пока суд да дело, в порт Бостона вошел вражеский ост-индский корабль с вражеским ост-индским чаем. Колонисты, то есть, сыны, пришли к капитану корабля и предложили ему уплыть, иначе они, сыны, распоясаются, а капитан поймет, что был не прав. Капитан все понял сразу и решил, что в общем-то, чего он забыл в этом Массачусетсе, и вообще, он заскочил на минуточку, чисто поздороваться. После чего засуетился в обратную сторону.

Но тут на его пути выросла грозная фигура бостонского градоначальника. Знаете, иногда среди губернаторов встречаются идиоты. Хотя откуда мы то можем об этом знать? А вот у колонистов такое случилось. И этот идиот, то есть губернатор, запретил ост-индским чайным кораблям покидать порт без разгрузки. Мол, чай дайте, а потом плывите, семь футов под килем. И несчастный капитан оказался в нервной ситуации. С чаем его не выпускает губернатор, чай не дают выгрузить «сыны свободы». И что ему прикажете делать с тоннами чертового чая?

Сидит, грустит, роняет скупые мужские на страницы судового журнала. Рядом ещё два горемычных чайных корабля тоскуют, качая в гамаках своих кают своих печальных капитанов. И все пьют чай.

- Конец первого акта –

Но вдруг, в ночи, охранники порта увидели, что на борт одного из кораблей
карабкаются люди, судя по одеяниям - индейцы. «Стой! Кто идёт?» - на всякий случай грозно спросили они и сделали, никому не видные в темноте, угрожающие гримасы.
«Это мы, Сыны Свободы», - ответили им Сыны Свободы. «А че индейцами нарядились?» - спросили их охранники. «Ну, чтоб вы не узнали нас», - ответили Сыны Свободы. И вежливо уточнили, чтобы поддержать светский тон беседы: «Где тут у вас чай, кстати, лежит?»

Охранники гостеприимно указали светлый чайный путь Сынам, потому что они ж думали, что это индейцы, а индейцы чаю не помеха, и вернулись к исполнению своих должностных обязанностей.

Сыны, тем временем, выкинули чай в море и пошли спать. А на следующий день весть об утоплении чая всех впечатлила так, что все решили начать войну за независимость. Хотя… губернатор был, очевидно, против.

Ну, а мы теперь, 16 декабря можем поздравлять не только меня с Днем Рождения (подарки отправляем Москва, Шаболовка 37, передача «Будильник»), но и США с годовщиной «Бостонского чаепития» (куда отправлять подарки для них, не знаю).

«Есть такая профессия, называется рыцарь, есть такое призвание, есть такая судьба», — пел Петя Васечкин, а мог бы петь самый романтично окрашенный персонаж из рода Плантагенетов. Даже прозвище его несет в себе какой-то дух приключений и головокружительств.

Вообще, его по праву можно назвать рыцарем без страха и упрека. В 16 лет уже сражавшийся на полях Столетней войны, принц Эдуард, сын Эдуарда III, покрыл себя не только воинской славой, но и благородством поступков. Ну, там руку помощи протягивал, восхищался отвагой супостатов и все такое. Например, увидев, как в бой при Креси ринулся слепой король Богемии (естественно, быстро погибший), принц, проникнувшись моментом, подобрал шлем павшего врага и, обнаружив среди страусиных перьев надпись «Ich diene» («я служу»), сделал ее своим девизом. С тех пор, эти слова и перья украшают геральдический герб каждого принца Уэльского.

Самым большим и единственным его недостатком, и то, если можно так сказать, было пристрастие к черным доспехам. Почему принц так к ним тяготел науке неизвестно, может, стройнили, а может из практичных соображений. Однако ж, получился личный бренд.

Поражений он не знал. Вот не знал и все. То ли везение, то ли английская педагогическая доктрина, в результате выросла и возмужала мамина радость и папина гордость всем на зависть. И ведь такая обаятельная, все как увидят, вмиг влюбляются. Прямо без разбора — мужчины, женщины, дети, политические оппоненты и боевые противники. Как заметят еще на горизонте, сразу млеют. А принц молодец, не пользовался в злонамеренных целях. Сиял улыбкой, рассылая лучики добра. Дамы падали к ногам пачками и сами собой в штабеля укладывались, принц же на них ноль эмоций, фунт презрения и женился на тете. Не на родной, слава Богу, но тете. Причем по большой любви. Тетя была та еще дамочка. За плечами два брака, пятеро детей и прозвище Прекрасная Дева Кента.

Так и поживал Эдуард в любви и благоденствии, перемежая течение спокойных лет военными кампаниями, война-то столетняя, на три поколения хватит. И в один из моментов затишья, приехал к нему в гости свергнутый король Кастилии Педро. Приехал и давай нашего принца на ратные подвиги провоцировать. «Поехали, — говорит, — к нам в Кастилию, справедливость в честь меня восстанавливать». Принц волшебное слово «справедливость» услышал, доспехи надел и поскакал. Ну, естественно, всех разгромил, победил и, выиграв сражение близ города Нахера (вот тут бы принцу задуматься), вернул Педре трон и стал его дорогим гостем на четыре месяца.

Жаркое испанское лето, коварно подточило физкультурно укрепленный организм нашего героя, да и поистратился он на боевые действия. Поэтому, вернувшись домой, принял ряд непопулярных налоговых решений. Кто у нас в таком случае недоволен? Бароны, конечно. Начали они роптать, жаловаться французскому королю и инициировали очередной сезон войны. А принц, недомогающий после кастильского гостеприимства, даже поначалу отпор не сумел достойный дать. Позже, конечно, воспрянул и истребил аж целый город Лимож, но слава непобедимого начала тускнеть.

На протяжении пяти лет принц тяжело болел и в итоге умер, как большинство Плантагенетов от кишечной инфекции, опередив своего отца на год. Хоть он не стал королем, а может, потому что он им не стал, писатели времен английского романтизма отдали ему должное в многочисленных любовных, рыцарских и приключенческих произведениях. Жаль, что этого оказалось недостаточно. Потому что, до сих пор, при упоминании рыцарей, наш герой редко кому приходит на ум, а это было бы справедливо.