YULIYA.FIGULIYA

Как вы помните, Рюрик, который то ли был, то ли не был, к нам пришел не в одиночестве, а с группой товарищей. Среди них, предполагается, был некий Олег, и прочие господа, например, братья Дир и Аскольд. Так вот, пока Рюрик занимался важными государственными делами, а Олег ему изо всех сил помогал, Дир и Аскольд отпросились – в Константинополь, пограбить.

Плыли, плыли братья по реке Днепр, глядь, город стоит. Красивыыый! Мама дорогая. В месте таком удобном расположен, не населенный пункт, а именины сердца. Притормозили Аскольд с Диром, пошли знакомиться с жителями. А жили в этом городе поляне. Довольно милые люди по версии Хазарского каганата. Потому что, только поляне сделают чего-нибудь хорошее - урожай соберут, разбогатеют или стройку века затеют, как хазары уже здесь. Все отнимут, поломают, сожгут, угробят, еще и дань заставят платить. И вот об этой напасти поляне поведали братьям. Аскольд и Дир расчувствовались. «Конечно же, - говорят, - это непорядок, надо решать. О, а мы смотрим у вас и вакансия князя свободная». Остались, принялись княжить. Справлялись неплохо, электорат был ими доволен. А спустя тринадцать лет после их трудоустройства, в Новгороде надумал умирать Рюрик.

Чтобы не бросать государство на произвол судьбы, пригласил он к своему смертному одру Олега и говорит: «Сын у меня, Игорь, еще малыш-несмышленыш, ты за ним пригляди, да и за начинаниями моими тоже». Олег, который по одной из версий был еще и шурином Рюрика, обещал все сделать в лучшем виде. Мы, конечно, могли бы заподозрить Олега в амбициях, мол, оттяпал у наследника бразды власти и упивается узурпаторством. И были бы правы, но не совсем. Потому что, пусть Олег и задвинул Игоря до поры за свою широкую спину, для пользы его сделал тоже немало.

Во-первых, он пришел в Смоленск. Смоляне, изнемогавшие от гнета каганата, только вздохнули: «Тебе то что от нас надо?» Олег ответил четко: «Туда не платим, платим сюда», и показал на себя. Смоляне собрались было возопить: "Да как же нам потянуть?", Олег еще раз объяснил: "Туда больше не платим, совсем". Смоленску вдруг хорошо так стало, ну и пусть требование уплаты дани никуда не делось, хоть теперь не убивают зазря.

«Новгород, Смоленск, хорошо пошло», - подумал Олег и отправился в Киев, навестить бывших коллег. Не сказать, что он по ним сильно скучал, просто к тому времени Киев превратился в убежище диссидентов и инакомыслящих. Само собой, Олегу такой расклад, когда он тут изо всех сил вертикаль власти с нуля выстраивает, не нравился. Взял он Игоря, дружину и изображая варяжских купцов, прибыли они в Киев. Аскольд с Диром, вроде и очень рады визиту, а из крепости выходить не торопились. Тогда Олег отправил им известие, мол, хозяева, мы тут проездом, с дарами, приходите, будем вас счастливить. Кто ж от такого откажется? Братья и вышли. А Олег то их обманул. Указывает на юного Рюриковича и говорит: «Вот он княжеского рода, я княжеского рода, а вы, товарищи, извините, но нет». И братьев тут же убивают. Народ глядя на такую подлость, решил, что очень уж Олег умный, и, на всякий случай, дал ему прозвище Вещий, то есть мудрый.

Здесь бы полянам опять за голову схватиться, закончилось спокойное житье, однако Олег взял головы полян и ситуацию в свои руки. Всех утешил, заботой обласкал, выступил с речью «Се буди мати городом русскымъ». А чтобы не метаться между Новгородом и Киевом, решил, вот это вот все теперь Киевская Русь.

После чего Олега было уже не остановить, начал грести под свое крыло всех вокруг. Древляне? Милости просим. Ну, мало ли, что не хотите. Радимичи? Проходите, пожалуйста. Вятичи? Занимайте места, согласно купленным билетам. И все так бодро, энергично, что Хазарский каганат даже растерялся поначалу, почему это его налоговые агенты юрисдикцию повально меняют. Озлобились. Но Олег и с ними все порешал, да так, что пришла очередь народа дивиться, чего это каганат на дефицит бюджета вяло и неохотно реагирует. Олег и это объяснил. "Я, - говорит, - им противен, неразумным хазарам, а вам за вопросы саечку – будете теперь полюдье платить". Гражданам что остается? Ну полюдье и полюдье, та же дань, только в профиль. Да, может, порядка больше и отчетность о целевом использовании. Присматриваются к Олегу, и он им все симпатичнее и симпатичнее кажется. Племенные князья, видя все это, шапки свои оземь побросали: «Ах так? Ну и прекрасно, ну и делайте теперь все сами. Будете Великим князем. Хорошо. Да за ради бога». А Олегу того и надо было. Государство крепнет, земли ширятся, Игорь подрастает.

Не всегда все гладко шло у Олега, бывало мадьяры досаждали, но он справлялся, в себя верил, а препятствия преодолевал где мечом, где денежкой. Игорю жену нашел. Или тот сам ее себе нашел, но Олег в честь себя ее обозвал и решил, что Киев можно уже и на Игоря оставить, а самому пора за укрепление позиций на международной арене приниматься.

Собрал Олег войско несметное и отправился в Царьград, с дипломатической миссией. Греки же, имевшие к тому времени опыт дипломатии «безбожных русов», узнав о предстоящем визите, закрылись изнутри, снаружи цепи натянули, сидят в щелочку поглядывают. А ничего не происходит. «Странно, - думают греки, - ну и ладно». Олег же с товарищами, тем временем, колесики к ладьям прикручивают. И на таком вот транспорте, с полагающимся случаю, пафосом скатываются к византийцам сюрпризным образом. Греки, естественно, глубоко шокированы. Настолько, что подумали, будто это не Олег, а святой Дмитрий к ним с отмщением явился. Было за что, между прочим. Перепугались. «Ну его, - говорят, - давайте ему сдадимся, но для надежности, отравим». И подсыпали яд в угощенье Олегово. Протягивают, мол, хлеб-соль, кушайте, гости дорогие, не побрезгуйте. А Олег голову воротит – сами ешьте. Греки вообще в благоговейном ужасе, пророк перед ними, не иначе. И тоже дали ему прозвище Вещий.

Подписал Олег с византийцами договор о сотрудничестве, очень выгодный. Данью обложил. Забрал подарки, что не дарили просто забрал. Правда, и греков с пустыми руками не оставил – щит подарил, прямо к воротам Царьграда его и прибил. Как бы и сувенир, и чтобы лишнего о себе не возомнили. Собрался было уже Олег, к нескрываемой радости хозяев, домой, как вспомнил: «А сшейте-ка, паруса для моего флота. Русам златотканые, а славянам шелковые». Греки морщатся, но, чтобы дорогих гостей не задерживать, поперед себя торопятся, шьют. Славянские-то порвались быстро, а златотканые до Киева дошли, поразив народ красотой необычайной. Люди смотрят, а холстины, словно каменьями драгоценными расшиты. Ну, думают, не иначе потому что у нас Олег Вещий.

А однажды встретил Олег волхвов, и шутки ради, предложил им предсказать его смерть. Волхвы говорят: «Погибнете вы, батенька, от коня своего». Не внял Олег, конечно, но на коня стал как-то косо поглядывать. Пропало доверие между ними. «Уберите вы его, - приказал слугам, - подальше от греха». Мол, пусть жизнью наслаждается, но ко мне его не надо. Ну слуги так и сделали. Много лет прошло. Четыре. Конь уже умер. Пришел Олег на место обитания лошади, от которой одни кости и остались, смотрит, посмеивается. «Этот, что ли, меня убьет?» - спрашивает и ставит ногу прямо на конский череп. Задумался, предался воспоминаниям о былом, а из черепа вылезла змея, ужалила Олега и была такова.

Олег умер. Хотя, может и врут про череп, совместив истории Буцефала Александра Македонского и смерти Рагнара Лодброка в яме со змеями. Это для нас останется тайной. Как и место захоронения Вещего Олега. По одной из версий на Ладоге, по другой в Киеве, а по третьей, в исландских краях под именем Орвара Одда.

Всегда говорю в таких ситуациях «алло», в надежде испугать нестандартным подходом незваных гостей и дать им возможность отказаться от глупой идеи посетить мое суверенное обиталище. Еще ни разу не помогло.

- Это почта, - лаконично представился голос и попросил открыть дверь. Вообще, у нашего почтальона, довольно брутального дядьки, когда-то превращавшего мой «Огонек» в оригами, есть целая связка всевозможных ключей, сама лично видела. Но облегчение, испытанное от понимания, что визитер, скорее всего, не ко мне, вероятно, притупило бдительность. Невидимая рука рока рукой меня нажала на кнопочку «заходите, раз приперлись».

Через три минуты в тишине квартиры, раздалась зловещая трель дверного звонка.

Содрогнувшись от охватившего меня ощущения неотвратимого, я пошла вяло перебирать ногами навстречу неизвестности, попутно строя предположения, кого принесло в то время, когда все нормальные люди должны быть на работе. Приготовившись к тому, что меня, наверное, сейчас будут убивать и грабить, я приняла брошенный судьбой вызов и широко распахнула дверь на 15 см. Невысокий немолодой дяденька интеллигентной наружности, улыбаясь, представился: «Почта». Память услужливо подсунула мне лаконичный голос из домофона и в голове зашевелились смутные догадки.

- Телеграмма для Орешкиной Зинаиды Павловны, - выразительно оповестил дяденька, едва сдерживая неуместную радость.

Стараясь не думать, что в телеграмме или в Орешкиной так могло его осчастливить, я промямлила:

- Но я не Орешкина, - и тут же осознав, что оставила место для сомнений,  добавила, - и не Зинаида Павловна.

Уныние на миг омрачило довольного ранее дяденьку, но, судя по всему, не привыкший сдаваться при первых признаках трудностей, он воссиял и уточнил:

- А для нее телеграмма, - при этом целеустремленно подался вперед.

Я поняла, что госпожа Орешкина будет добыта им, во что бы то ни стало, а может, даже создана из подручного материала, например моего. Размышляя насколько грубо с моей стороны, будет просто захлопнуть дверь, я предприняла еще одну попытку вежливо прояснить положение:

- Здесь вообще не живут Орешкины. Здесь живут совсем даже не Орешкины, - торопилась оправдаться я, начиная чувствовать вину под тяжелым взглядом дяденьки и страстно желая стать Орешкиной, чтобы избавиться от давящего немого осуждения.

- Но зачем же вы дверь тогда открыли? –  ухмыльнулся дяденька, окатив меня таким презрением, что я поежилась.

– Мне пришлось к вам подняться, - обвинил меня человек, совершивший утомительно изматывающую поездку на лифте.

- Так ведь это же вы просили открыть дверь, - попыталась возмутиться я.

- Могли сразу сказать, что вы не Орешкина, - парировал дядька и, не давая мне возможности возразить, удалился гордой походкой преисполненной чувством оскорбленного достоинства.

Ну, а я теперь вместо «алло», решила использовать «Не Орешкина», ну мало ли…

Долго сказка сказывается и долго Кримхильда ехала навстречу Этцелю. Потому что по дороге у нее было очень много дел. К баварцам загляни, австрийцев навести, везде же надо день-два погостить, ведь кто-то родня, то особы приближенные. Да и в целом, на минуточку, невеста вождя гуннов, вдова Зигфрида и сестра королей бургундов, считай, легенда. Всем хотелось на нее посмотреть, приветить тоже нелишне будет. Мало ли, что гуннам потом в голову взбредет, наладить международные связи не помешает. Этцель от нетерпения уже перебрался в резиденцию поближе к границе. А как услыхал, что Кримхильда въехала в австрийские земли, прыг на коня и поскакал встречать. С собой взял кучу народу. Ну вообще, куча сама изъявила желание, во-первых, больно любопытно было глянуть на невесту, а во-вторых, они ж вассалы, попробуй тут, не изъяви. Кого в той куче только не было: и датчане, и русы, и печенеги, и греки. Целая ассамблея ООН. В этом составе явились пред Кримхильдины очи. Ей стало приятно. Видимо, все же сомневалась в могуществе Этцеля. Оказалось, зря. Этцель тоже лицезримым удовлетворился. Сыграли свадьбу, а спустя шесть лет Кримхильда родила Этцелю сына Ортлиба. Вот и все.

Нееет. Это финал для тех, про кого потом эпосы не слагают и больше тысячи лет не помнят. Кримхильда была не из таких. Все время, а я напомню, девятнадцать лет прошло со момента гибели Зигфрида, она лелеяла жажду мести.

Спустя еще шесть лет закручинилась Кримхильда, загоревала. Этцель спрашивает, она отворачивается, знай себе, вздыхает. Нагнетает. Плачется супругу: «Вот живем мы уже целых двенадцать лет вместе, и моя семья ни разу у нас не гостила. Что обо мне подумают? Что я сирота казанская, без роду, без племени? Стыдно в глаза людям смотреть» Слукавила. На самом деле, ей уже сны снились, как она с братьями расправляться будет. Само собой, за смерть Зигфрида, за принуждение к браку с Этцелем. За которого она вышла совершенно добровольно. Видимо, за двенадцать лет на чужбине память то ей поотшибло чуточку.
А Этцель, душевнейший человек, смотрит на страдание супруги, сердце разрывается. Принялся ее успокаивать, дескать, не плачь, котеночек, ну конечно же, зови своих братьев, буду очень рад, сейчас же сяду писать им приглашение, все для вас, моя луноликая. Отрядил Этцель двух гонцов Вербеля и Свеммеля, считай вопрос решен. Супруга сияет, гости дай бог приедут, пошел королевскую работу работать. А Кримхильда нет. Послы собираются, а она, типа, пссс, пацаны, дело есть. Те, как бы, да без проблем, Кримхильда наказывает: «Вы проконтролируйте, чтобы приехали все мои братья, все три штуки, ну, мама там, если захочет. Вообще, передайте им, поросята они окаянные, я б на их месте меня уже пять раз навестила. А вообще живется мне здесь хорошо, здравствую и похохатываю. Записали? И обязательно пусть приедет Хаген. Например, в качестве штурмана, пусть дорогу показывает. Но, кровь из носу, чтобы он приехал». Вербель и Свеммель переглянулись, мол, странная женщина, сдался ей этот Хаген, но поручение обещали выполнить.

Гостей при дворе королей-бургундов встретили радушно. Правда, не сразу поняли кто они, откуда. Обступили незнакомцев, разглядывают, удивляются, что за нарядных дяденек к ним занесло. Вербель и Свеммель красуются, вниманием общественности наслаждаются. А Гюнтер с братьями засыпают вопросами: «Как сестра поживает? Как Этцель? Что вообще в мире делается? Почем опиум для народа?» Послы в грязь лицом не ударили - пригласили, рассказали, подтвердили, пошли к Кримхильдиной маме, новости рассказывать. А братья-короли довольные, говорят, давайте, обязательно поедем, и сестру навестим, и какой-нибудь саммит там для пользы делу организуем. Гюнтер облегченно вздыхает: «Видите, не держит она на нас зла, простила». Хаген зубами скрежещет, пытается королей образумить: «Вы чего? Алё? Она ж нас всех перебьет там, фурия – богиня мести». Средний брат-король, Гернот, возражает: «Ну вас то может и перебьет, а нас любит». Хаген не верит своим глазам, вопит, что они доверчивые глупцы, собственными ногами идут в ловушку. Те, лишь отмахиваются. Только младший Гизельхер успокаивает, ну, говорит, если вы настолько боитесь, оставайтесь дома, а дорогу нам покажет какой-нибудь смельчак. Это Хагена задело: «А кто здесь трус? Кто не смельчак? Назови! Нет, я жду!» Братья поняли, балаган пора сворачивать, сказали «поехали» и махнули рукой. Хаген согласился. Куда ж ему деваться? Однако предложил максимально военизироваться, чтобы отразить атаку врага. Стали готовиться в путешествие. Мама же королей от поездки отказалась, мол, дорога далека, а дочь, да, люблю нежно, так ей и передайте.
Напихали Вербелю и Свеммелю подарков целую панамку, отправили домой. Не успели послы пересечь порог родного дома, Кримхильда тут как тут, интересуется, кто приедет. Те доложили - все братья и Хаген. Королева аж воссияла, побежала к Этцелю, допытывается: «Ну, вы наконец рады?» Тот поди удивился, ему то чего, не его ж братья, но сказал, что очень сильно рад, даже всевозможно счастлив. Вот она, этика и психология семейной жизни от Аттилы - вождя гуннов.

Бургунды же, нашив нарядов, набрав гостинцев и снарядив целое войско, а со слугами было больше десяти тысяч человек, отправились в судьбоносный вояж. Шли-шли, дошли до Дуная. А он, и так внушительный, еще и разлился, экая неприятность. Гюнтер приказал Хагену искать брод. Тот: «Ну сейчас же. Чтобы мы утопли там все? Нет. Давайте, лучше я пойду искать перевозчика, а вы отдыхайте, достопримечательности осматривайте. Скоро буду». Бредет в камышах, озирается, туда-сюда шарахается, слышит – голоса. Раздвигает он кусты, а там дамы в реке плещутся. Он, хап, их одежду и забрал. Купальщицы ему говорят: «Мы вещие девы. Если вернешь нам платья, скажем чем закончится твой визит к Этцелю». Хаген предложение принял. Ну девушки наплели ему с три короба, мол, все будет хорошо. Тот на радостях одежду отдал, а одна из ведуний продолжает: «Вообще то мы тебе наврали. Убьют вас там всех. Издохните страшной смертью. Выживет лишь один капеллан. Шли бы вы домой».
Хаген взревел в гневе: "Что за шутки? Сами ничего не знаете, людям мозги пудрите! Лучше скажите, где перевозчик и все, расходимся".

Найдя, наконец, этого перевозчика, Хаген без толики вежливости, потребовал переправить бургундов на другой берег. Перевозчику подобный подход, естественно не понравился: «Вы приперлись на нашу землю, командуете здесь. Совсем что ли? Ну как-то выстраивайте деловые отношения адекватно». Хаген поднимает ставки, а перевозчик уже все, руки в боки - не договороспособен. Хаген угрожает, перевозчик ему: «Я вообще-то под баварцами хожу. Вы с выражениями поаккуратнее, товарищ турист» и аргументирует Хагену веслом по кумполу. За Хагеном не заржавело, снес голову оппоненту, да так, она аж в Дунай улетела, тело туда же ножкой столкнул. Взял весло, гребет, красотами любуется. Причаливает к своим под восторженные аплодисменты толпы.
Грузятся бургунды на плавсредство, косятся на кровавую лужу, от которой еще пар идет. Но молчат. Гюнтер не выдержал, спрашивает, чего это, может скончался тут кто. Хаген отмахивается: «Ничего не знаю, лодку нашел. Если кто ради такого дела и помер, я к подобному поведению никакого отношения не имею». Сам торопится, догадывается, что баварцы его уже ищут.

Плывут бургунды по Дунаю, Хаген смотрит, а подле церковной утвари, мужичонка стоит тихонький, неприметный. Смекнул Хаген, ведь это капеллан, бульк, и за борт божьего человека. Остальные пассажиры аж онемели от ужаса. Гизельхер рот открыл, глаза вытаращил, слова не может молвить. Гернот кричит: «Вы чего человека топите? Это ж священник наш!» Капеллан за борт хватается, остальные его пытаются зацепить да вытащить, но Хаген бедолагу, знай, веслом отталкивает. Не позволил спасти. Но, не умеющий плавать, священник добирается до берега и, видя капеллана уже на суше, Хаген мрачнеет. Понимает, правы были купальщицы.
Придя к месту назначения, путешественники сошли с лодки, собрались было продолжить путь, как Хаген неугомонный начинает рубить лодку. У нормальных бургундов снова потрясение. Робко интересуются у психического, как они обратно теперь вернутся. Хаген им отвечает: «Никак. И вообще, у меня для вас неприятный сюрприз. Тетки-гадалки сказали, мы все умрем». Бургунды поникли. Кому ж такое приятно на ход ноги слышать? Но бодрый Хаген не унимается. Не время грустить, говорит, товарищи. За нами гонятся баварцы, потому что, да-да, я убил хозяина лодки. Давайте, шевелите говядиной, пока они нас не нашли.

Но баварцы, их догнали и друг друга с бургундами немножко поубивали. В Бехларен, владения маркграфа Рюдигера, путешественники пришли слегка поредевшими и уставшими. Вот уж где им были действительно рады. Сама жена и даже дочь Рюдигера вышли гостей целовать. Не всех, естественно, самых важных. Перецеловала дочь Рюдигера кого следует, доходит до Хагена, встает, как вкопанная, кровь с лица ушла. Мать ей шепчет: «Что с тобой?? Протокол нарушаешь». А девушка ей в ответ: «Ты глянь только какая квазимода страшная, прости господи. Не могу я с собой ничего сделать, больно рыцарь жуткообразен». Поцеловала, таки, с явной неохотой. Быть бы скандалу, с Хагена станется, да Гизельхер уже на девушку глаз успел положить и стал недвусмысленно намекать, не прочь с ней обручиться. И обручился. Чтобы два раза не бегать.

Отгостив у бехларенцев с политически-романтической пользой, двинулись бургунды дальше. Уже совсем чуть осталось, смотрят - кто-то скачет. Разволновались, может Хаген опять кого в тайне пристукнул. Приблизился всадник. Ба! Это же Дитрих Бернский. Уважаемый человек, между прочим. Я, говорит, к вам с вводными, во избежание неприятных сюрпризов. Вас безусловно все с нетерпением ждут, но Кримхильда все еще страдает по Зигфриду. Будьте бдительны. Хаген вскинулся: «Плевать я хотел на ее страдания». Братья тоже с сомнением к вестям отнеслись, но попытались выяснить поподробнее, не замышляет ли чего сестра. Дитрих пожал плечами: «Ну, не знаю, что вам ответить. Если она каждое утро встает со молитвой, чтобы вы сдохли. Замышляет? Нет?» И был таков.

В замок Этцеля бургунды въезжали воинственно выдвинув волевые небритые подбородки. Гунны высыпали навстречу. Слышали, среди гостей есть убийца Зигфрида, очень им хотелось посмотреть, что за богатырь смог героя одолеть. Кримхильда с супругом тоже вышли. Пока Этцель пожимал руки шуринам, она только Гизельхера приветствовала ласково. Когда же дошла до Хагена, смерила ледяным взглядом. Хаген лишь поежился и поглубже натянул шлем. Обменялись любезностями, пошли трапезничать. Как ни пыталась Кримхильда спровоцировать гуннов на нападение, те ее туманные намеки не поняли. Идет банкет своим чередом, гости вспоминают бурную молодость, отдыхают. А Хаген с товарищем решили выйти, вдохнуть свежего воздуха. Сели на лавочку, обсуждают, мол, неплохо визит проходит. Мимо них проходит королева. Совсем было прошла, возвращается, почему, спрашивает, сидим, когда перед вами царственная особа наблюдается? Этикетам не обучены? Хаген с другом не шелохнуться: «Кто вы, мадам, собственно, такая, чтобы мы вставали?» Ну чистой воды хамство.

Проглотила Кримхильда обиду, пришла к себе, убивается, ни стыда, ни совести у людей. Вассалы, видя, расстройство чувств у королевы, принялись расспрашивать, а ей того и надо. Обливается слезами, выкладывает, какое ей бургунды оскорбление нанесли. Рыцари разгневались за свою королеву, говорят, не печалься, ночью мы их убьем. Только вот не суждено их планам было сбыться, хоть ломились они изо всех сил в зал, где спали гости, Хаген с товарищами смертоубийства не допустили. На следующий день бургунды явились на пир в кольчугах, от греха подальше. Этцель смотрит на странное одеяние, дивится: «Вы чего напялили на себя? Или может нам не доверяете». Хаген, видя, внимание Кримхильды, отвечает королю: «Ни в коем случае, это у нас мода. Следуем трендам». Этцеля ответ устроил.

Развлекается аристократия. То покушают, то состязание поглядят, и снова по кругу. Веселье ключом бьет. Как вдруг, пыль столбом, влетает на всех парах всадник. Красивый, лихой, нарядный. Гунн. Спешил просто. А один из бургундов заявляет товарищам: «Планирую его убить. Не могу упустить удобный случай». Гюнтер забияку одергивает, мол, зачем, человек, считай, просто мимо проходил. К тому же Этцель обидится. А бургунд упорствует: «Хочу Кримхильду побесить». И убил гунна. Публика напряглась. Воины зашумели. А бургунды ряды сплотили, снова подбородки вперед. Кримхильду, поведение гостей огорчило. Не только Кримхильду, даже Этцель нахмурил бровь. Конфликт с трудом погасили. Решили, что с этих бургундов взять? Приехали со своего загнивающего Запада, никаких манер. Праздник со скрипом, но продолжается. А Кримхильда, взяла за локоток Бледеля, деверя, науськивает на гостей потихоньку. Говорит, убей ты их, Христа ради, они меня обижали, сейчас вас начнут, задави ты эту гадость в зародыше. Бледель сомневается, как-никак, бургунды под защитой Этцеля, нельзя же против брата идти. Не по-людски, объясняет. Королева ему титулы, богатство, земли обещает. Деверь уши то развесил, согласился.

Тем временем, Этцель шуринам сыном хвастается, рассказывает: «Хочу определить наследника к Хагену в кадеты, для обучения и мужания». Привели мальчишку, а Хаген: «Экий он у вас бледный, да болезный растет. Сдается мне, помрет не сегодня, завтра». Этцель ошалело переводит взгляд на королей-бургундов, те руками разводят, дескать, вообще бессильны, вот такой он у нас дурачок.

А Бледель с дружиной в соседнем зале бургундов на дуэль вызывает. Те поначалу не хотели, реагировали вяло, но, подумав, согласились. Один из них, Данкварт, как встал из-за стола, как убил Бледеля. Гунны ринулись мстить. Бургунды ринулись защищаться. Перебили все всех. Остался только этот Данкварт. Выбегает из зала. А там еще гунны, видят – чужак, еще и весь в крови. Ясно-понятно, дело пахнет керосином, тоже бросились на него. Тот, расчищая себе путь мечом, таки, прорвался в VIP зал. Короли и прочая элита смотрят –лохматый, грязный, кровью заляпанный, просят объясниться. Данкварт жалуется: «Знал бы, не приехал бы. Они нас там совершенно беспочвенно убивают». Хаген вскочил, вынул меч и в возмущении отрубил голову шестилетнему Ортлибу. У Этцеля кататонический ступор, а братья-короли пытаются увещевать обезумевшего Хагена. Куда уж там, рубит всем подряд, все, что на пути попадается. Остальные его товарищи к нему присоединились. Гюнтер видит, ну, объективно, далеко зашло, отступать некуда, тоже начинает убивать всех налево-направо, за ним Гернот, Гизельхер. Пошло мочилово.

Этцель в полной прострации, Кримхильда мужа за рукав тянет, мол, выбираться надо. А как? Обратилась к Дитриху Бернскому: «Видите, король недееспособен. Дайте защиту. Выведите нас из кровавой мясорубки». Дитрих то тоже был немножко поражен развитием банкета, но стряхнув оцепенение, зычным голосом потребовал гуманитарный коридор. Под прикрытием щитов королевскую чету эвакуировали. Стоят на улице, не знают, как быть. В замке резня.
Вассал Этцеля, датчанин Иринг, не выдерживает накала страстей и с криком «Эгегей!» бежит со своими людьми в замок. Где их благополучно убивают. Со следующим вассалом и дружиной происходит то же самое. Братья-короли зовут Этцеля на переговоры, ну чего вы, говорят, в самом деле? Обиделись что ли? Пошалили немного, поразмялись. Вообще-то наших тоже нехило поубивали. Давайте, предлагают, жить дружно. Мы ж так-то парни неплохие, добрые. Этцель им не верит: «Ага, добрые. У меня от вашей доброты половина страны на том свете, половина в слезах. Да пошли бы вы… добрые».

Братья не сдаются. Гизельхер взывает к Кримхильде, мол, ты же моя любимая сестра, я же тебя берег, в вату заворачивал. Она в ответ: «А помните, братец, двадцать пять лет назад с вашего попустительства меня бедной вдовой сделали? Нет? А я помню». Переговоры зашли в тупик. Тем более, еще одного витязя с дружиной вынесли. Кримхильда сердится: «Ну, все! Харэ! Никаких вассалов не напасешься» Приказывает запереть двери зала снаружи и поджечь. Бургунды, те, кто остался в живых, страдают, кричат, просят их выпустить, пить, говорят, хотим. Гунны не внемлют. Ждут, когда гости перемрут. А гости даже не собираются этого делать и пьют кровь погибших. Утром гунны заходят в зал, а эти там сидят, живехонькие. Опять все по новой начинать.

На стоны и плач, которые слышно уже далеко вокруг, приезжает маркграф Рюдигер. Заехал узнать, зачем шумят, увидел происходящий кошмар, сам заплакал. Кримхильда его по плечику гладит и напоминает, Рюдигер обещал протекторат. Маркграф пуще прежнего расстраивается: «Помилуйте, матушка, да как же я с бургундами буду сражаться, если они мне друзья, а один и вовсе зять?» Кримхильда руки на груди сложила, смотрит на Рюдигера свысока, отвечает: «А я не знаю. Вы мне клятву давали, что будете защищать, когда уговаривали замуж за Этцеля выйти. Решайте как-то этот вопрос». Ничего не остается Рюдигеру, как взять доспехи, своих верных бехларенцев и идти биться с бургундами. Те же, когда прибывшего увидали, сначала возрадовались. Он их небес на землю то спустил, обрисовал ситуацию. Сидят бехларенцы с бургундами, вздыхают, вот ведь как жизнь повернулась, ничего не поделать. Долго маркграф в бою держался, но и он погиб. От последнего удара, поверженного им, Гернота. Гизельхер увидев, что брат пал, совершенно озверел и истребил оставшихся бехларенцев, до единого.

Дитрих же Бернский, глядя на масштаб трагедии, хоть и не был врагом бургундам, тоже счел необходимым вмешаться, чтобы положить конец. Взял своих бернцев, дядюшку любимого, Хильдебранда, пошел помогать гуннам. Но и бернцев одолели бургунды, пусть и цену уплатили высокую - потеряли Гизельхера. Что и говорить, почти всех потеряли. Остались лишь Гюнтер, да Хаген. Остается самому Дитриху идти. Просит он у дядюшки слова напутственного, Хильдебранд ему говорит: «У Хагена меч есть, Бальмунг, у Зигфрида стыренный. Очень уж ловко он владельцу помогает. Ты там хитростью, тактикой-стратегией действуй, не надо только на силу рассчитывать. Мозги включай. Тогда победишь». А для мотивации добавил: «Хаген меня этим мечом однажды больно ранил. Наподдай ему там».
Вошел Дитрих в зал. Тоскливо ему и горестно, кругом столько павших воинов видеть. А как вспомнит о друге Рюдигере, о дружине своей, вообще слеза наворачивается. Однако одолел он Гюнтера и Хагена. Связал и вручил Кримхильде. Наказал стеречь, истязаниями не мучить. Угрожал проверить. Но для страховки оставил Хильдебранда, хоть Кримхильда клялась, что все исполнит.

Сама же, только Дитрих ушел, к Хагену. Где, спрашивает, клад нибелунгов, образина гнусная, запрятал? Хаген смеется ей в лицо: «Никому не скажу пока жив хоть один из хозяев клада. Кримхильда кивнула, мол, я вас поняла. Уходит и возвращается с головой брата, Гюнтера. Естественно, без остальной части брата. Показывает голову Хагену: «Ну? Теперь то скажешь?»
Хаген хохочет: «Нет же, теперь только Бог и я знаем, где клад. А ты, ведьма, никогда его не найдешь». Долго ждала Кримхильда, двадцать пять лет, но и у нее терпение иссякло. Схватила меч Зигфрида и отрубила голову Хагену. Увидел такое безобразие Хильдебранд, да и разрубил Кримхильду на две половинки. А прибежавшим на шум Этцелю с Дитрихом, только осталось «… по ближним плакать, не осушая глаз».

Прошло десять лет. Гюнтер с Брунгильдой родили сына - Зигфрида. Кримхильда с Зигфридом родили сына – Гюнтера. Думаю, они специально так сделали, чтобы нас с вами запутать. Зигфрид, который нидерландский, уже стал королем, правит эффективно, папенька Зигмунд ему помогает. Бургунды тоже на судьбу не жалуются. Все как у людей, живи да живи. Но нет же.

Сидит как-то Брунгильда, задумалась. Хмурится, лобик морщит, и говорит Гюнтеру: «А знаешь, Зигфрид то тебя не уважает». Вот Гюнтер удивился, да ладно, говорит, чего ты про него вспомнила, человек там своими делами занимается, о нас и думать забыл. «Вот именно что» - отвечает Брунгильда. И продолжает: «Он же твой вассал. Чего не приезжает? Оммажи всякие не приносит? Подобострастия не демонстрирует. Как пить дать, от рук отбился». Вот ведь, вспомнила, ехидна. Человек ляпнул с перепугу, не подумав, 10 лет прошло, а она опять за рыбу деньги. Гюнтер ушел в себя, стал думать. Решил на всякий случай Зигфрида в гости позвать, типа и с родственниками встретиться, и жену успокоить. Отправил гонцов с приглашением.
Зигфрид, рубаха-парень, причины отказываться не искал, наоборот, всевозможно приветив и озолотив посланников, клятвенно обещал ко двору Гюнтера доставиться со всем семейством.

Гонцы возвращаются, все с подарками, сувенирами, магнитиками. Хвастаются. И это видит наш старый знакомый - рыцарь Хаген. Перекосило его ведь всего, мама не горюй. Говорит: «Вот было бы здорово, все золотовалютные резервы Зигфрида экспроприировать в пользу нашего государства». Короли-бургунды удивились, смотрят на Хагена, что за чушь он несет, а тот давай выкручиваться, мол, чего не скажешь в шутейном разговоре. Все облегченно посмеялись и забыли. Казалось бы…

Прибыли нидерландские гости, начались праздники. Все веселятся, мед-пиво пьют. Целых десять дней, а на одиннадцатый королевы сидят, болтают о своем, о девичьем, и Кримхильда говорит: «Смотри, Брунечка, какой у меня муж. Спортсмен-комсомолец-красавец. Не чета твоему замухрышке колченогому». Брунгильда аж ахнула: «Чего это у меня замухрышка? Да мой получше вашего замшелого Зигфрида будет. Гюнтер-то поди король, а твой, ха, вассал! И сама ты – вассалиха!!» Кримхильда возражает, настаивает, ее муж тоже король, к тому же, самый богатый король. Я, говорит, докажу тебе, что королева, когда в церковь пойдем. Напряжение нарастает.

Идут на следующий день на обедню и устраивают толкучку в дверях собора. Одна утверждает, что войдет первая, как старшая по званию. Вторая ей фигуру из трех пальцев, и туда же. Спорят, ругаются, не уступают. Тут Кримхильда заходит с козырей, бросает в лицо Брунгильде, что ту в состязании победил и первую брачную ночь с ней провел не Гюнтер, а Зигфрид. И заявляет это с таким апломбом, к бабке не ходи, гордится. Брунгильда потрясена. Не верит. А Кримхильду понесло, говорит: «Заходи ко мне, я тебе покажу и перстень твой, и пояс. Откуда бы им у меня взяться, если я лгу? Шах и мат, королева Исландии».

Брунгильда, получив доказательства, ревет белугой, что все королевство уже в курсе - девчонки поссорились. Гюнтер принялся супругу расспрашивать. В ситуации сориентировался быстро, позвал Зигфрида обсудить. А Хаген, чтоб ему пусто было, уже в эту историю нос свой сует и зверски негодует, зачем его королеву Брунгильду больно обидели. Короли пообщались, пришли к выводу, тут дело щекотливое, надо спускать на тормозах. Решили, каждый своей супруге устроит воспитательный момент, все и уляжется. Удовлетворились найденным выходом, продолжили веселиться.

Хаген же времени не тратя даром, начал окучивать братьев-королей. Вы гляньте только, говорит, да с его ресурсами, кивает на Зигфрида, не ровен час, он нам кузькину мать покажет, надо с этим что-то делать, товарищи. Короли в изумлении поначалу к его словам отнеслись с недоверием, а Хаген им опять про клады да богатства, что Зигфриду достались. Настоятельно рекомендует изъять и поделить. Братья пальцем у виска крутят, типа, кто ж даст изъять-то? А Хагену того и надо, вот, говорит: «Вы абсолютно правильно намекаете, ничего и не остается, как убить Зигфрида. Зверство, конечно, но заметьте, не я это предложил». Короли в своем благородстве поколебались, может и правда, Хаген дело советует. Все. Упало зерно предательства в их королевские души. Только младшенький, Гизельхер, проголосовал против. Да кто ж его слушал.

Задумали они хитрую подлость – распространили информацию, что на них напали датчане. Зигфрид тут как тут, успокаивает: «Не кручиньтесь, господа, я вам помогу. Объявляйте мобилизацию и вперед». Все засуетились, имитируют подготовку к военному походу. А гадина Хаген приходит к Кримхильде и спрашивает, нет ли у ее супруга проблем каких со здоровьем или, может, уязвимостей, чтобы на поле брани особо тщательно беречь Зигфрида от вражеских поползновений.

Кримхильда отвечает: «Да конечно! Ну надо же, как вы вовремя. Есть у Зигфрида на спине, между лопатками место одно. Он, когда в драконьей крови купался, ему туда листочек прилип и теперь это место абсолютно беззащитно». Хаген лицемерно, но правдоподобно разволновался: «Да как же так? Ой-ой-ой! Что ж это делается, люди добрые?» Но быстро собрался и попросил Кримхильду вышить на рубахе Зигфрида крестик, аккурат над уязвимым участком. Говорит, сослепу не разберу, где у него лопатки, где голова, где попа, а так ваш крестик мне предельно ясно укажет какую часть Зигфрида нужно беречь с самоотверженностью и рвением.

Остальные же граждане заговорщики, решили, ну ее на фиг, эту выдуманную войну с датчанами, давайте лучше на охоту съездим. Зигфриду сказали, что датчане передумали и по такому радостному поводу, поедем в лес, ловить дичь. Тот опять на все согласен. Время провели хорошо, все уже почти забыли, что им еще Зигфрида убить надо, но он сам напомнил - лучше всех стрелял, больше всех поймал. Ну и утомился само собой, запыхался. Просит попить, а ему «ой, мы, головы садовые, забыли и ничего не взяли». Психанул Зигфрид, решил из ручья напиться. Еще на перегонки с Гюнтером побежал из духа соревнований. Поддался тому, конечно, потому что вот такой он был вежливый человек. Собрались у ручья, а Хаген все рядом с Зигфридом крутится, я, говорит, курточку вашу подержу, что б не замокла, копье, щит, начинайте уже, пейте. Разделся Зигфрид до рубахи, наклонился к воде, тут ему Хаген копье в то самое место и тыкнул. Развернулся король, зашатался, ты чего творишь, у Хагена спрашивает и даже попытался того пристукнуть, но не успел – испустил дух. На прощанье, конечно, сказал: «Какие же вы все бургунды, свол…». И умер.

Бургунды подавлены. Понимают, злокозню совершили. В глаза друг другу не смотрят. Стыдно. Везут тело Зигфрида домой, утешают себя, что зато похороны они ему устроят, обзавидуешься. Вернулись в замок. На дворе ночь, Хаген хватает труп и попер куда-то. Ему кричат, ты чего, старый извращенец задумал, а тот знай пыхтит, старается. Я, говорит, его на порог Кримхильде положу. Вот она удивится. Тащит и злобно хохочет.

Ну, сами понимаете, что было утром. У новоявленной вдовы нервный срыв, Зигмунд, папа Зигфрида, потемнел от горя, свита из нибелунгов рвется найти виновных и наказать. А чего их искать? Кримхильда на церемонии прощания следственный эксперимент провела. Идите, говорит, все к моему любимого покойному мужу и целуйте, при ком рана его закровоточит, тот и есть убийца. Естественно, выяснилось, что это Хаген. А тот и не думает скрывать, заявляет: «Да, это я и что? Ничего то вы мне и не сделаете». И ведь прав, мерзавец.

В общем, как пришли немного в себя нидерландцы, решили ехать домой. Кримхильда согласилась: «И правильно. Только я не поеду. Чего я в ваших Нидерландах без Зигфрида не видела. Опустела без него земля. Не обессудьте». Зигмунд напоминал ей, что у нее вообще-то сын еще есть, взывал к родительским обязанностям и материнскому инстинкту, да бестолку. Взяла она, подаренный мужем клад нибелунгов и осталась на родине.
Поселилась недалеко от могилы Зигфрида, предается печали, воспоминаниям и богоугодным занятиям. Попутно одаривает всех богатствами – растит электорат, повышает лояльность. У Хагена от такого аж подгорело, не дай Бог, думает, верные ей рыцари, покушение на него организуют. И начал снова окучивать братьев-королей. Теперь предложил богатства Кримхильдины утопить, а ее саму раскулачить, все равно одна живет, можно взять на муниципальный баланс, пусть на мрот живет и помалкивает. Братья сначала не хотели сестру обижать, давили Хагену на совесть, мы ж, напоминают, и так ее мужа убили, который, между прочим, ничего плохого нам не сделал, так еще теперь и саму по миру пустить? Ни за что. Но потом согласились. Обобрали Кримхильду, то, что она припрятать не успела, а клад нибелунгов утопили в Рейне и поклялись молчать о координатах, пока жив хоть один из них.

Минуло 13 лет. Кримхильда все также оплакивает Зигфрида. Остальные прекрасно живут своей жизнью. Как вдруг…

Там вдали за рекой, за Австрией, за Венгрией тоже оплакивает потерю второй половины король гуннов Этцель, по-нашему Атилла. Мужчина еще хоть куда, а спутницы жизни у него не стало. Но не пропадать же такому добру. Окружение ему и присоветовало, рассказывают, у бургундов такая прекрасная партия есть, берите, не пожалеете. Этцель сначала колебался, но истеблишмент провел работу с возражениями, отправили сватов. Возглавлял которых маркграф Рюдигер, по совместительству давний знакомый Кримхильды.
Прибыл к ней и давай уговаривать. А та ведь ни в какую. Во-первых, говорит, с Зигфридом мало кто может сравниться, во-вторых, язычник богомерзкий ваш Этцель, ну, а в-третьих, ехать далеко, не хочу. Рюдигер к братьям-королям за помощью и благословением. Те тоже поначалу отнекивались. И так сестре с мужем и богатством козью морду сделали, так еще и замуж против воли выпихивать, ну уж нет. Но Этцель, в качестве зятя, очень уж хорош и заманчив. Решили собрать совет по этому поводу. Сидят. Дискутируют, Хаген беснуется. Вы чего, визжит, с ума сошли? Ни в коем случае! Короли ему возражают, если сестра захочет, согласимся с ней. Хаген опять в крик: «Нет! Нет! Если она за Этцеля пойдет, нам всем гитлер капут!» Может короли и снова бы к нему прислушались, но младший Гизельхер уперся: «Будет так, как захочет Кримхильда. Сам лично-персонально ее поддержу и одобрю». Так и запротоколировали. Стали ждать решения сестры.

Рюдигер же, не зная, как еще уговорить Кримхильду, пообещал ей защиту, протекторат и спуску обидчикам, в случае чего, не давать. Аж поклялся. Вот это ее внезапно замотивировало. Еще чуточку поразмышляла и засобиралась в путь. Этцель же отправился встречать невесту.

Полторы тысячи лет назад жили-были король и королева, ну, предположим, Нидерландов. И был у них сын – принц Зигфрид. Мальчонка рос всем на радость, умный, красивый, воспитанный, короче, сын маминой подруги. Всем вокруг внушал то, что надо - кому доверие, кому благоговейный ужас. К моменту возмужания собрал уже пару-тройку удачных кейсов. Там гнома победил, отнял у него сокровища и плащ-невидимку. Причем авторитет у Зигфрида был такой, что этого же гнома оставил сокровища стеречь. А тот и стерег.
Еще вот дракона убил. Эта история, правда, немного омрачается жестоким обращением с животными и глумлением над трупом. Зигфрид искупался в крови дракона. Вы не подумайте, это не какое-то там извращение, кровь делала купальщика неуязвимым. Отказаться что ли? Да прям.

Ну и нибелунги. Которых Зигфрид тоже победил и даже покорил, бонусом получил опять сокровища. К сожалению, кто такие эти нибелунги несильно-то понятно, то они великаны, то норвеги, то карлики, а под конец истории и вовсе бургунды. Так что простор воображению. Пользуйтесь.
Пришло время, Зигфрид надумал жениться. Все девушки мира, естественно, тут же в очередь к нему выстроились, но он решил, что хочет в супруги Кримхильду, принцессу бургундов. Наслышан, впечатлен, достоин. Нарядился, собрал делегацию, сели они на коней и поехали смотреть принцессу.

Кримхильда же в это время жила себе спокойнехонько под эгидой трех братьев-королей и теплым маминым крылом. Смотрела сны и в ус не дула, потому что усов никаких у нее не было, зато была красота неописуемая. И приснилось ей однажды, как два орла нападают на сокола и заклевывают его насмерть. Перепугалась девушка, конечно, прибежала к маман и давай жаловаться, мол, такая жуть несусветная привиделась, прям места себе не нахожу. Маман ей все растолковала, дескать, это значит, что супруг у нее будет весь такой из себя, зато помрет рано. Кримхидьде перспектива не зашла. Что делать? И принцесса говорит: «Если я замуж не пойду, то кто-то не умрет, а я буду молодец, человеколюб и гуманист». Радостно захлопала в ладоши и побежала по своим принцессинским делам. Да не, вообще-то она не так сказала, а совсем наоборот. Поразмыслив над мамиными словами, Кримхильда действительно решила замуж не ходить. Ведь это что ж такое получается? Она, умница-красавица, подарит свое драгоценное общество кому-то, а он, неблагодарная скотина, отдаст концы раньше времени, чем причинит Кримхильдочке моральный вред и душевные страдания. Здрасьте, приехали. Решила жить для себя и сама по себе.

В это время Зигфрид с компанией уже прибыли ко двору. Приезжают, значит, умытые нарядные, селебрити нидерландские. А народ на них ноль эмоций, фунт презренья. Ну подумаешь, что они мужиков на лошадях не видели? Да у них этого добра - во!
Гостям так неприятно сделалось, засучили они ножками, затопали и молвят человеческим голосом: «Объявите королям своим, что Зигфрид пожаловали!» Люди удивились: «Юродивый, не иначе. Кто этот ваш Зигфрид? Ну слышали мы про такого, но обличье его нам неведомо, а потому провести опознание вашей персоны никак не можем». Однако, во избежание международного скандала, позвали рыцаря по имени Хаген, типа тот все знает, политически подкован, разберется.
Хаген пришел, смотрит, мать честная, да это ж тот самый Зигфрид – победитель нибелунгов и прочей мифической нечисти. Толпа зашумела, заволновалась, спрашивают Хагена, точно ли он уверен. Тот и отвечает: «Сто процентов! Сам то я его в глаза не видывал, но зуб даю, это он». Тут началось:  празднества, гуляния, торжественные приемы с застольями. Так честным пирком и уговорили короли бургунды пожить Зигфрида у них.

Кримхильда же, заприметив Зигфрида сразу, прониклась глубоким чувством и стала нет-нет, да поглядывать в его сторону. Преимущественно то в окно, то в какую-нибудь щель в окне. Таилась, чтобы рыцарь не влюбился и орлами скоропостижно не заклевался.

В общем пока короли с гостем занимались своими королевскими рутинами год и прошел. А дел то ведь тоже много. То с датчанами повоюй, то еще какой сакс вторгнется. Надо разруливать. Зигфрид, естественно, на острие атаки. А Кримхильда все сводки с фронта отслеживает. Прибудет гонец с депешей, она тут как тут. Дождется пока тот доложит, потом дёрг его к себе в апартаменты и давай расспрашивать про Зигфрида: жив ли, здоров ли, как кушает. Любовь, понимаете.

Ну а когда Зигфрид вернулся и принялись отмечать, главный брат-король Гюнтер говорит: «Такую неоценимую помощь нам принц оказал, буквально спас. Надо его наградить по-царски, Кримхильдиным поцелуем». Ой, та обрадовалась. Но вид конечно сделала безразличный, может даже фыркнула: «больно мне ваших приблудышей Зигфридов целовать хочется», а сама уже бегом бежит с лестницы, чуть не падает. Целует принца, глаза долу, еле слышно шепчет: «Спасибо вам, товарищ Зигфрид за героизм и личное мужество». Он от счастья обомлел, пересохшими от волнения губами лапку Кримхильдину облобызал, глаз не сводит, лепечет: «Это ж я только от большой любви к вам, ваше высочество».
Но любовь любовью, а Зигфрид решил, раз он принцессы не добился, пора домой.  Братья-короли наперебой принялись его уговаривать остаться еще. Принц покапризничал и согласился. Как-никак, совместное проживание под одной крышей хотя бы любоваться Кримхильдой позволит. Грустный, с нежным ростком надежды в душе, пошел разбирать чемоданы.

Тем временем, брат-король Гюнтер тоже страдал. Ну, не прям что бы сильно, но все же. Он тоже хотел жениться. Позвал Зигфрида и выкладывает: «Есть такая королева Исландии - Брунгильда. Красивая, сил нет. Но решила замуж идти только за того, кто победит ее в военно-спортивных состязаниях. Добрых молодцев перевела видимо-невидимо. Мне бы ее в жены, но справедливо опасаюсь, что она меня прикончит. Прошу помощи и содействия». Зигфрид прикинул, отвечает: «Не вопрос. Я тебе Брунгильду добываю, ты за меня Кримхильду выдаешь. Вин-вин». Ударили по рукам и побежали готовить флот и наряжаться.

До Исландии экспедиция добралась без приключений, выгрузились. Глядь, замок. Глядь, Брунгильда. Опешили, и впрямь красивая. Та спрашивает, чего приперлись, стоят молчат, нервно сглатывают. Зигфрид первый очухался. Мы, говорит, мадам, к вам вот по какому вопросу – вы привлекательны, Гюнтер, хоть и король, чертовски привлекателен, чего время терять, выходите за него замуж. Брунгильда смотрит с прищуром на смельчака: «Ты чей, хлопец, будешь?» «А я вассал, просто вассал, так, шошка-ерошка». Черт его знает, почему он такое ляпнул. Но слово не воробей… Брунгильда объясняет: «Чтобы ваш король мог на мне жениться, ему надо пройти испытания. Кинуть камень, обогнать прыжком этот камень и победить меня в метании копья. Смекаешь?» Вот фантезерка то. Зигфрид кивает, а Гюнтер в полуобморочном состоянии уже на руках у Хагена висит. Пот со лба дрожащей рукой вытирает, смотрит с мольбой на Зигфрида, мол, SOS.
Зигфрид, всех успокоил. Говорит: «У меня есть план и плащ». Рыцари в недоумении, припоминают, что ведь при первой встрече он им сразу показался немного того. А принц объясняет: «Я надену плащ-невидимку, который бонусом силу придает нечеловеческую и подмогну». И подмогнул. Выиграли они у Брунгильды. Надо бы собираться обратно. И тут королева отправляет гонцов в разные концы, чтобы они известили наместников явиться ко двору. Хаген заистерил, запсиховал, стал Гюнтера накручивать, что Брунгильда коварство задумала. Сейчас призовет вооруженные формирования, те гостей и прикокнут. Гюнтеру не верится, но немножко страшно. Да и Зигфрид проникся, говорит: «Метнусь быстро в одно место, подрепление привезу». Прыг в ладью и пошуршал за своими нибелунгами. Доставил целую тысячу. А никто и не напал.
Погрузились они все – Гюнтер, Зигфрид, Хаген, Брунгильда со свитой, нибелунги, короче, все кому не лень, и поплыли домой. День плывут, второй. Хаген нервничает, жалуется Гюнтеру - скоро уже и дом, а они еще даже никакого гонца с оповещением не послали. Непорядок. Король соглашается, ну, говорит, ты и поезжай. А Хаген ни в какую: «Чего это сразу я? А Брунгильдиных фрейлин-дамочек, аж 186 штук, кто охранять будет? Пушкин? Пусть Зигфрид ваш любимый едет». Чувствуете уже? Чувствуете зло, исходящее от этой подлюки?
Ну, а Зигфрид выделываться не стал, думает, раньше приеду, скорей Кримхильду увижу и погнал.

Когда все наконец собрались, стали играть свадьбы. Народ на невест смотрит, любуется. Красавицы такие, никак не выбрать, которая лучше. Веселятся люди, радуются, лишь Брунгильда сидит, слезами давится. Король в шоке, а она отвечает: «Ну как же я могу радоваться, если я, вон, за короля замуж вышла, а твоя сестра за какого-то … шошку-ерошку. Что ты за брат такой? За челядь родную сестру отдаешь». И рыдает горько.
Гюнтер объясняет, что это же Зигфрид, он будущий король, герой, любимец женщин и детей. Брунгильда в ответ мотает головой: «Все вы врете». Ну что тут поделать? Тем более мысли короля уже на брачном ложе, тут не до Кримхильдиного мужа. Решил вопрос об иерархии пока замять.

На замок опустилась ночь. Гюнтер, довольно потирая похотливые ручонки крадется к Брунгильде, а в ответ: «Подите прочь!» Никак не ожидал такое услышать. В недоумении интересуется, в каком это смысле его родная жена послала. А та говорит: «Решила я блюсти невинность посредством целибата пока не узнаю всего, что мне нужно знать». И понимай как хочешь. Перевернулась на другой бок, засопела. Гюнтер аж взревел от ярости, дескать, я те щас покажу кто в доме хозяин. Хвать Брунгильду за пеньюар, тут ему нна! Прилетает в лобешник. Величество в шоке: «Чего вы деретесь?»  А новобрачная с ухмылочкой: «Ну вы докажите, что можете». Гюнтер маковку чешет, как доказать, если лупят тебя тут будто сидорову козу? Но рискнул. Брунгильда соскочила, скрутила мужа в бараний рог, перевязала своим поясом, повесила на крюк и пошла спать. Хорошо так спит, причмокивает, а бедный король ужом крутится, переживает стыд и позор. Всю ночь глаз не сомкнул.

Утро красит нежным светом стены, крюк и Гюнтера, Брунгильда просыпается и начинает абьюзить супруга. И вопросы задает такие, подковыристые: «Что подумают слуги, когда зайдут и увидят своего короля?», «Что делать?», «Кому на Руси жить хорошо?» Сжалилась наконец, сняла страдальца с вешалки, но лишь для поддержания королевского реноме. Тот пристроился на краешек кровати, вздохнуть-шелохнуться боится. А в душе у него горечь, обида и разочарование. И ведь не расскажешь никому, не посоветуешься. Засмеют.

Днем король, преисполненный тоски, ведет супругу в церковь и встречает прыгающего молодым баранчиком Зигфрида, тот спрашивает - как все прошло. Гюнтера прорывает.  Выложил все как на духу. Говорит, поди на черте женился, что теперь делать ума не приложу. Добрый Зигфрид, порхая на крыльях любви, в приступе вселенского счастья короля утешил, пообещал помочь. Говорит, приду к вам ночью и помогу эту бой-бабу приструнить. Гюнтер согласно закивал.
Ночь. Покои короля. Внутри - бои без правил. Зигфрид снова напялил свой плащ и в потемках Брунгильде руки выкручивает. Та пыхтит, сопротивляется, диву дается, откуда в супруге столько силы взялось. Ей же не видно в потемках ни зги. А Гюнтер в угол вжался, вслушивается и думает, а что, собственно, имел в виду Зигфрид под помощью и как далеко она распространяется.

В общем, очередным обманом Брунгильду победили. Согласилась она признать авторитет мужа. Зигфрид Гюнтера к ложу подтолкнул, сам на выход. Но перстень Брунгильды и злополучный пояс, тот самый, которым она короля связывала, прихватил и зачем то отдал Кримхильде.