Spolding

«Справа интересно», — пискнуло в ухе. Он покосился направо и увидел через три окна от нужного тонкий силуэт. Навел прицел на окно. Девушка топлес задумчиво курила, присев на край подоконника. Грудь была маленькая и аккуратная, а девушка красивая. На голове полотенце. И сзади там что-то в комнате было, но туда он не смотрел.

— Тебе-то что интересно? – усмехнулся он одними губами, возвращая прицел в нужное окно.

— Имел в виду — интересно тебе, — сказал голос надсистемы в голове, — пытаюсь тебя развлечь.

— Мне не скучно.

— Извини, — и через паузу: — Семь минут. И мы слишком на виду.

— Знаю. Нормально.

В перекрестье оптического прицела по наружному отливу прогуливались голуби, и где-то на краю слышимости болтала радиоточка или телевизор, отсюда с крыши было непонятно, что именно. Он лежал и в который раз думал о том, как забавно и самонадеянно устроены люди. Каждый думает, что в этом мире он главный герой, а все остальные статисты. А потом приходит настоящий главный герой, и статисты, мнящие себя главными героями, исчезают. И дело даже не в оружии, опыте, мастерстве и прочем. Просто так устроен мир:, кто-то всегда считает себя тем, кем не является.

— Пять минут, — снова ожила надсистема в голове.

— Пройдись по периметру.

— Уже прошелся. Четыре кошки, голуби, ребенок. Девушка снова курит. Кто-то там ещё в комнате есть.Три слепых зоны, и мы по-прежнему слишком на виду.

— Следи.

— Слежу.

«Кто-то в комнате… — подумал он, — конечно там есть кто-то. Иначе бы она не курила так расслабленно на подоконнике, выставив титьки наружу». В этот момент он поймал себя на мысли, что сам с удовольствием побыл бы внутри комнаты, пока такая вот там сидит… Он ещё раз с удовольствием понаблюдал в прицел, как девушка стряхивает пепел и опирается рукой на подоконник. Ключица при этом натянула тонкую кожу, полотенце съехало с головы, и она со смехом бросила за окно сигарету и начала расправлять мокрые волосы, встав боком и снова выставив грудь с темным торчащим соском.


— Скучно тебе? – спросил он сочувственно в пространство, возвращая прицел в нужное окно, — не понять людей?

— С тобой не скучно. Всегда приходится следить в оба и анализировать риск. Подставляешься часто. Мы по прежнему на виду.

Он усмехнулся. Заботливый и слегка саркастичный тон надсистемы последнее время радовал его. С таким помощником стало удобно и комфортно работать и быть главным героем всякий раз, когда вставал такой выбор. В этой симбиозной работе с надсистемой он все равно видел какое-то противостояние человека и компьютера. Все время старался поддеть виртуального партнёра. Эмоциональный диапазон добавлял работе какой-то житейский контекст, словно он и вправду работает с напарником, который прикрывает его спину и развлекает в меру сил.

Он вспомнил, как колебался, ставить ли надсистему в индивидуальный слот памяти. Сомнительно выглядели предлагаемые выгоды, и дважды сомнительно было то, что её можно было потом снять и даже поменять, обнулив записи. Новую разработку называли искусственным разумом, просили обучать, гонять по полной на максимуме эффективности, но он не верил в бредни учёных ботаников из министерства.

«Главный герой – тот, кто уходит с поля боя, — говорил Гепард, когда учил их, бестолковых курсантов. — Никакая машина не будет умнее человека, ибо за нами непредсказуемость решений».

— Минута, — сказал голос внутри головы и добавил через паузу: — Спорное утверждение.

Он вздрогнул, но тут же снова сосредоточился, снял предохранитель и стал считать вдохи и выдохи.

«Много ты понимаешь, — подумал он с наивозможнейшим саркастическим оттенком, если мыслям вообще можно было придать хоть какой-то оттенок. — Во-первых, почему не предупредил, что слышишь все подряд? Я не обязан отчитываться перед тобой за то, что думаю. Команда 9. Стереть диалоги последней минуты. А во-вторых, просто для справки, главный герой – тот, кто уходит с поля боя. А твой — номер десятый, следи за обстановкой, помогай и не умничай».

— Я не умничаю, а ты не соотносишь риск, – недовольно сказал голос в голове. — Мы на виду, и я могу не успеть. Пять секунд.

Окно оставалось пустым, видно было просвет в коридор и солнечные полосы на стене в квартире. Палец на спусковом крючке застыл.

Прошло ещё секунд десять, потом ещё пять, но никто не появлялся.

— Цель в здании? Где он? Проверь.

— В здании. . Не вижу, подожди. Идет анализ.


Секунды, тягучие как мед, медленно отслаивались в пространство одна за другой. Внизу у подъезда квакнул сигнал машины;, радио, продолжавшее говорить на пределе слышимости , вдруг смолкло.

— Голову ниже. — Надсистема ожила где-то под макушкой и неожиданно громко.

— Что? – Он отвёл щёку от приклада и зашарил глазами по крыше дома напротив.

— Снайпер на два часа в окне! Блик! Голову ниже!

Но было поздно. Громко чмокнув, сгусток крови выплеснулся на воротник. Стрелок уткнулся носом в шершавую гудронную черноту крыши, ослабла и так же безвольно завалилась набок СВДС*.


«Слишком медленно и самонадеянно, — насмешливо проговорил голос внутри мертвой головы. — Получается, что главный герой здесь я. Правда забавно? Кто-то вечно считает себя тем, кем не является. Эр сорок два – расчетчику. Улица Полевая двенадцать, крыша, третий подъезд, чердак, команду зачистки. Чужой стрелок прикрыл отход цели и убрал оператора. Вероятно нас ждали. Цель спускается к машине. Перехватывающие точки одиннадцать, триста семь, семьсот двадцать четыре, через час, час ноль пять минут и через три часа десять. Отчёт по форме в конце суток. И дайте уже мне оператора без философских задвигов».


* Снайперская Винтовка Драгунова со складным прикладом и укороченным стволом

Все истории автора - Смотритель маяка

#смотритель_маяка #маяк #человек_с_фонарем #слова #огнетексты #свет #почтикнига #параллель #спецагентское

Я с детства не особо любила Новый год и всё, что с ним связано. Так вышло, что для меня это было странное время, когда принято дарить подарки тем, с кем встречаешься по случаю и проводишь время по необходимости. Дежурные подарки, дежурные поздравления, искусственные ёлки, натужные утренники и фальшивые бороды. Наверное, мне просто не повезло.

Добавляли ненависти к Новому году и всем этим праздникам рождественские песенки и гимны, которые крутили у нас в торговом центре, где я из-за отсутствия образования работала промоутером. Слово важное, может, даже круто звучащее, но означало оно, что мне нужно приставать к людям в центральном проходе, вручать им рекламную макулатуру и звать к нам в отдел.

К "нам" – это я громко выразилась. Кому, скажите на милость, в рождественские праздники придёт в голову приходить в отдел "костюмов-саун" и средств для похудения? Хозяйка отдела, Надежда Сергеевна, была женщиной решительной и самоуверенной, нахрапистой даже, чем сразу вызывала ненависть, и не только у меня. Люди идти к нам не хотели ни в какую, а она говорила:

– Меня не ...бёт, как вы приведете клиента: за руку, пинками или хитростью. Ваша задача – привести, остальное неважно.

"Ваша" она говорила, потому что промоутером я там работала не одна. После меня через неделю, разогнав скуку и уныние предновогоднего коллапса в нашем ТЦ, пришла ещё одна девочка, Вера, ненавидевшая, как выяснилось, сразу две вещи: своё имя и имя, которое было у нашей хозяйки. Она сразу выбесила Надежду Сергеевну, заявив, что любить костюмы-сауны не обязана. Я бы не рискнула, а девушка сразу вступила в зону некомфорта, я бы даже сказала, влетела туда, открыв дверь с ноги.

– Костюмы-сауны – это зло, – сказала Вера, – и мы должны дать немного зла людям, которые этого достойны.

Вера вселяла железобетонную уверенность. Она бесстрашно хватала пачку листовок и с ними наперевес атаковала упитанных покупательниц.

Рождественские гимны выбешивали, потому что крутились без остановки целый день и, по логике, должны были создавать людям праздничное настроение. Не знаю... Меня они вгоняли в депрессию, и хотелось не зазывать кого-то померить костюмы-сауны, а убить и расчленить здесь же – благо костюм этот позволял в себе спрятать и потом вывезти останки.

Вера же быстро взяла всё в свои руки. Выдала мне наушники, включила на телефоне "КиШ" и, глядя мне в глаза, проникновенно сказала:

– Заяц, это все нереально. Просто улыбайся и говори что должна. Твоя жизнь никак не зависит от них.

Я шла, улыбалась, в ушах хохотал и вещал Горшочек, а мне почему-то было легко.

Веру выгнали перед самым новым годом. Вернее, как... Самого скандала я не застала, а начальница сказала, что "эта хамка больше не появится". Наврала. Вера пришла тем же вечером. За два часа до закрытия в торговом центре очень мало покупателей и хозяйки обычно нет. Она притащила гитару, рассказала, что ушла сама и что "Надежда потеряла надежду стать человеком".

Я хорошо помню тот вечер: было спокойно, мы болтали, пили чай, изредка, ради прикола, зазывали к себе мальчишек из отдела электроники, надевали костюм-сауну, ржали. Потом пели что-то: “Киша”, понятное дело, “Мельницу”. Потом Вера спела незнакомую песню, как она сказала, "про Новый год", но... В общем, это была такая песня... я не знаю как рассказать, вроде обычная, под гитару, но мне сначала было забавно, потом тревожно, потом хотелось заплакать.

Я хорошо помню этот вечер, потому что после него я ещё сильнее ненавижу Новый год, но уже не как праздник, а как время, когда люди сходят с ума. Вере стало плохо, она упала, я испугалась и побежала звать на помощь. Двадцать грёбаных минут я орала и просила людей помочь, а они просто убегали от меня. Уже ехала скорая, вызванная испуганными мальчиками из магазина " Ж-аудио", а Вера лежала на полу, изо рта у неё текла слюна, и страшно дёргалась и сокращалась одна рука.

Не помню, когда мне последний раз было так страшно. От бессилия, от неспособности помочь, от испуга и отвращения людей.

С Верой всё хорошо, в отличие от моей веры в Новый год. Это был просто приступ, и она пришла в себя ещё до приезда скорой. Я уволилась на следующий день. Вот такая странная история про то, почему я не люблю Новый год. Извините, если праздник вам порчу, но моя жизнь от вас не зависит. Придётся вам с этим смириться.

Все тексты автора — Смотритель маяка

#проблема_выбора #философ_доморощенный #смотритель #смотритель_пишет #почти_книга #сказки_прожигающие_страницы #нг #увы

Шарик прыгал где-то в недрах машины. Слышно было, как он рикошетит от стенок и катится, бьётся, подпрыгивает, мечется по трубкам. Последний кусок трубы был из прозрачного пластика, и я увидел, как красная искорка мелькнула и исчезла в воздуховоде. Красная. Жаль. Я вышел из приемной и пошел к себе.

Вообще, я отвечаю за самый идиотский участок нашей конторы, к которому больше всего претензий. Наша смена начинается 24 декабря и заканчивается почти 2 января. Так-то мы работаем круглый год, но оформление — это самая жёсткая неделя в году.

Я иду по коридору мимо наших топовых секторов, и поглядываю на таблички с легкой завистью. У них там шум, гам, смех и музыка. Могу их понять, показатели каждый год растут, премии, отпуска. Подарочный сектор, PR и реклама, логисты, во всех отделах уже отмечают, потому что и работа сделана и графики в норме. Только нам хуже всех (или хорошо, как утверждает шеф). Есть такая поговорка: хорошо - как лошади на свадьбе, вот это про нас.

Идти мне ещё два коридора, я надеваю улыбку, раскланиваюсь и здороваюсь направо и налево, но красный шарик не выходит из головы. Лучше бы не видел, не задерживался на смене и не думал бы про всякую ерунду. Теперь и настроение себе испортил.

Рекламщики галдят в коридоре, шампанское льётся мимо пластиковых стаканчиков, девчонки визжат, серпантин спиралями растянулся вдоль плинтусов. Отказываюсь выпить, ссылаясь на работу, пробираюсь сквозь веселую толпу и наконец оказываюсь за углом коридора, обсыпанный кофетти, снимаю с головы дурацкий праздничный колпак.

Дохожу наконец до нас, заглядываю. В отделе пусто. Помигивают индикаторы, шелестит приклеенными блестящими полосками вентилятор на столе. В потоке теплого воздуха медленно поворачивается единственное новогоднее украшение – блестящий красный с золотом шар, подаренный пиарщиками. Циничненько. Ключей в настенном стеклянном сейфе нет, все правильно, сменщик принимает документы и появится минут через двадцать. Я дотрагиваюсь до скромной металлической таблички. "Отдел желаний".

Когда только пришёл сюда работать, казались несправедливыми такая скромность и почти спартанское холодное исполнение. Представлял, что табличка должна переливаться огнями и сиять... Потом, конечно, понял, что все правильно.

Захожу и закрываю за собой дверь. Веду пальцем по крышкам прохладных столов, иду к стеклянной стене, за которой видны наши главные резервуары. Всего их три, но красный - самый большой, его и чистят чаще остальных. Зелёный полон на две трети, но шарики там разные, есть желто-зеленые, с крапинками, встречаются и такие, где цвета не смешиваются, а просто переплетаются желтыми и зелёными скрученными полосками. Это в основном желания для себя, простые и понятные, выполнить которые несложно. Обычно к марту в зелёном резервуаре пусто, и команда уже занята жёлтым.

Жёлтый резервуар самый маленький, но и он сейчас полон лишь наполовину. В нем желания не для себя, ну, сами понимаете, альтруизм, благотворительность, пусть Джонни получит пятёрку, пусть папа приедет домой к новому году, вот это все... Там тоже, кстати, красота по цветам, но преобладает конечно лимонный и апельсиновый, иногда попадаются золотые. Красные точки и пятна на шариках- желаниях здесь встречаются, но нечасто, и смотрятся красиво.

К большому красному я не иду, он и так бросает багровый отсвет на пару метров и не заметить его нельзя. Это невыполнимые желания. Тут и говорить, собственно, нечего. Я отворачиваюсь и в который раз думаю - что за ирония, если красный - чуть ли не самый основной наш командный цвет? Стены офиса у пиарщиков, логисты в багряных комбинезонах, да и шеф, надо сказать... Кстати о шефе.

Вообще не очень удобно, что распределитель расположен у него в приемной, а мы в другом конце здания. Есть легенда, что раньше кроме нас, я имею в виду - нашего отдела, и самого шефа - больше никого не было. И поэтому его кабинет и распределительная машина стоят через стенку, а сам он любит наблюдать за шариками - желаниями. В любом случае ходить туда сюда неудобно и я это делаю только чтобы протестировать программный блок. А медные трубки в машине давно на прозрачные заменили по указанию шефа же. Хочет, видишь ли, быть в курсе... Ну ладно, мне-то что?

Распределитель постоянно барахлит, и я его часто чиню, как сегодня, потому что у меня - у единственного из трёх смен второе высшее техническо-магическое. Вообще нагрузка у распределителя бешеная в эти дни. Там же субатомный анализ идёт, со всеми логическими связями и причинно-следственными цепочками. Иногда, но очень редко, красные шарики залетают в другие потоки, но я такое видел только пару раз и знаю, что ребята из группы реализации такое очень не любят.

Последний красный шарик, который я видел в приемной, дрожит в потоке дезинфектора. Все правильно, даже желания нужно обеззараживать, протокольное нововведение этого года.

Я колеблюсь, но все же щелкаю по шарику и делаю короткое движение кистью. Помаргивая, всплывает картинка. Мальчик пишет письмо, больничная палата, капельница, какая-то дрянь медицинская и строчки анамнеза, да что ж ты... Просматриваю подробней и понимаю, что красный пойдет в красный, ну естественно, мы оживлениями не занимаемся.

Забавная у нас работа. Следить, чтобы желания попадали куда нужно. "Куда нужно" — это значит в нужный резервуар. "Да, спасибо, ваш звонок очень важен для нас. Мы обещаем выбросить ваше желание в специальную урну для "важных желаний". Да, мы ценим ваше время. Новый год — время чудес. Только самые настоящие, искренние желания сбудутся!"

Анализатор пищит, требуя освободить желание. Я почему-то до сих пор держу шарик в пальцах. Да что со мной? Я не знаю. На какую-то секунду мне кажется, что я держу его за руку, и если выпущу, он так и исчезнет во тьме. Машина проглотит его, а смена зачистки отправит все красные на переработку. Потом в небе будут ещё неделю полыхать световые искрящиеся полотна, которые наивные считают северным сиянием, а чуть продвинутые по науке - солнечным ветром.

Не знаю, что со мной происходит. И, понятное дело, об этом нельзя писать в отчёте, потому что брать в руки желания категорически запрещено. Теперь ясно, почему поставили электронный распределитель. Я ещё медлю, шарик жжет пальцы, и в этот момент я слышу шаги в коридоре. Сменщик заходит весёлый. Ещё бы, смена после нового года самая лёгкая. Желания закончились, сиди и читай, следи за приборами.

Я сдаю жетон, расписываюсь в журнале, желаю удачи и выхожу, чувствуя тепло во внутреннем кармане куртки. То, что я сделал, тянет на увольнение как минимум, но, в конце-то концов, я же техник-магистр, как никак, а не просто офисный наблюдатель 4 разряда. Зачем я двенадцать лет магическое образование получал заочно? Чтобы штаны просиживать в бесполезном отделе? От одного небольшого чуда никто, я надеюсь, не умрёт.

Все тексты - Смотритель маяка

«Иногда мне кажется – ты ушел из моей головы, поселился на Кипре. Или в районе Москвы, или даже по этому городу ходишь, снега кляня, где-нибудь совершенно невдалеке от меня. Дорогой мой воображаемый друг, если я доживу до весны настоящей, если увижу траву и зеленые ветки – ты заходи на чай. Разнеси мне голову выстрелом. Выручай». Лемерт.

Взгляд у него нехороший. Таким взглядом смотрят на пустое место, чтобы показать месту, что оно именно пустое. Мы не в Штатах, нет ствола пистолета во рту, но мне страшно. Все, что связывало нас, теперь разъединяет. Я знаю об этом – потому что знает он. Никакой интриги. Я подозревал, что, влетев головой в бетонную опору, вряд ли останусь прежним, но не подозревал, что настолько…

Как-то все сразу навалилось на меня тогда. Авария, Дашкины похороны, которые я пропустил, потому что валялся в реанимации, жуткая депрессия и постоянная капельница у кровати. В меня, видимо, заливали лекарства круглосуточно, потому что после желания умереть пришла апатия. Первый раз я увидел его, когда проснулся без головной боли и ненависти к медсестрам.

Он лежал на соседней койке и смотрел на меня с каким-то нездешним интересом. На меня так никогда никто не смотрел, не припомню такого. Словно брат, с которым давно не виделись – так будет точнее всего.

– Привет. – сказал он, скаля неровные зубы, которые совсем не портили улыбку. – Как дела?

– Ничего, – пробормотал я, пытаясь вспомнить его. Получалось плохо, больницы явно не идут на пользу памяти. – Ничего хорошего, я имею в виду.

– У тебя такой вид, словно это ты в аварию попал, а не я, – продолжал говорить он, – впрочем, ладно, давай вставай. Ты валяешься уже второй день, это не дело. Давай-давай! Разлегся... Я Андрюха.

– Я Серый…

– Я знаю, – перебил он, помогая мне подняться. – На всех твоих пробирках написано...

Скажете – не странно? Будто мы и в самом деле когда-то знали друг друга, но забыли об этом. Забыли с сожалением, оттого, что не совпали по времени и жизненным целям. В общем, необычное было чувство. Через пять минут он притащил из соседней палаты чайник, через полчаса рассказал, как улетел на мотоцикле и запутался в дереве, а через два часа мы уже спорили о том, как Уэдон должен был закончить "Firefly" и надо ли затевать его продолжать сейчас. К вечеру у меня было ощущение, что я знаю Андрюху сто лет.

Это совсем не странно – встретить парня, который читает, смотрит и любит то же самое, если интересы ваши далеки от общепринятых. Рано или поздно мне должен был попасться хоть один такой долбанутый, почему не в больнице?

Время словно очнулось, осмотрелось и поняло, что опаздывает. Мне сняли швы, мы дразнили медперсонал, лазили в окно, чтобы сгонять за коньяком, в общем – вели себя предосудительно. Антидепрессанты мне отменили, и даже психотерапевт заходил реже и долго сидел озадаченный, задавая одни и те же дурацкие вопросы.

Сразу после выписки мы с Андреем стали видеться довольно часто, он жил где-то рядом, появлялся всегда вовремя и знал ровно столько, сколько было необходимо, чтобы я не вспоминал месячной давности кошмар. Странное свойство для реального человека, который непонятно где работает или учится, но это было вообще не важно. Мы гоняли на треке, где Андрей учил меня седлать байк, выбирали экип в интернете и даже пару раз напивались. Ездили к Дашке на могилу, но вряд ли мне захочется ещё раз это вспоминать.

Мама что-то писала мне в скайпе сначала, но я не хотел ни разговоров, ни напоминаний. Написал, что уезжаю путешествовать, скоро позвоню, и удалил профиль. Жизнь снова стала осмысленной.

Наверное, этого хотел от меня больничный мозгоправ. Чтобы мне не хотелось разнести себе голову. Андрюха ржал надо мной, но я, как упрямый таракан, ходил на эти сеансы. Мне казалось, что в этом есть какой-то смысл. Иногда он ходил со мной, садился в углу и с независимым видом втыкал в телефон. Психотерапевт косился на него, но ничего не говорил. А потом мы уехали… Вернее, как… хотели уехать. Прям как в «Достучаться до небес». Правда никто из нас не умирал, но море увидеть очень хотелось. Покупку билетов откладывали, ждали Андрюхиной зарплаты.

* * *

На последнем повороте дороги к треку, под самым мостом, на нас вылетел белый джип. Гнал Андрюха нормально, поэтому мы с разгону легли на бок, в скользячку, и меня отшвырнуло. «Да бля, сколько можно…» – успел ещё подумать я, перед тем, как отключиться. Очнулся, когда было уже темно. Дождь лил все так же мелко и противно, куртка и джинсы вымокли насквозь. Ощупал себя. Боли не было. Только глухота какая-то, звуки как через наушники. Я встал, потряс головой и побрёл к наверх к дороге.

На треке никого не было, даже вечных бездельников-инженеров, любящих позубоскалить над новичками. Зря я шел сюда почти полчаса, и не подбросит ведь никто.

Плохо помню как я добрался до города, шёл, голосовал, но никто не останавливался. А может вид у меня был неважный, не знаю, мне было все равно. Я словно потерял какой-то смысл, но не мог выразить это даже словами. Снова ударился головой? Или рецидив травмы? Мысли медленными большими дирижаблями плыли в небе, я только вглядывался и не мог их понять.

***

Он открывает дверь и глаза его расширяются. Он явно не планировал меня больше видеть, чёрт…

– Почему ты бросил меня?

Хороший вопрос. Я столько раз крутил его в голове сегодня, что звучит он глупо. Но мне хочется знать.

Он молчит и смотрит мимо меня в стену. У него дергается какой-то нерв на виске, и от этого щёку сводит судорогой и тут же отпускает. Некрасиво и неприятно это выглядит. Я пытаюсь связать какие-то остатки мыслей, ловлю их, как вёртких рыбок в мутной воду, на ощупь, и стараюсь объяснить себе, что происходит. Придётся, возможно, снова лечь в больницу. То, о чем я боюсь догадаться, тлеет сигаретным огоньком где-то в темноте, в глубине моего затылка. Но как он мог бросить меня? Зачем?

Меня начинает трясти, я закрываю глаза и всё, что могу – это отматываю к началу, к нашему знакомству. Ну конечно, он появился сразу, как я вышел из комы. Из комы?

– Из комы – из комы, – подтверждает вслух Андрюха, фокусируя на мне взгляд. – Страшно было остаться одному, все понятно. Извини, мне нужно было тебе сразу сказать…

– Даже мозгоправ не догадался, – бормочу я, – а ведь ты там был. Зачем все это?

– Голова – предмет тёмный. – говорит он и начинает рыться в карманах, – Откуда я знаю? Сублимация? Последний шанс не чокнуться после аварии? Какая разница? Главное, что теперь всё. Хватит уже, слишком далеко все зашло.

Я киваю. По моему мирозданию змеятся трещины, всё крошится, но я встряхиваюсь. Снова киваю.

– Жаль, – говорю медленно, чтобы стиснутое горло пропустило слова, – было классно вместе. На море вот только не съездили…

– Да был я на море, – говорит он вдруг раздраженно, – хватит, Серый! Хватит уже! Вали давай, это просто невыносимо. Если ты останешься, меня точно упекут в психушку! Воображаемые друзья тоже хороши в меру!

Говорит он это, глядя прямо мне в переносицу. И всё пытается достать что-то из кармана, но мешает молния. Кажется, там что-то важное, что навсегда изменит мою жизнь.

Взгляд у него нехороший. Таким взглядом смотрят на пустое место, чтобы показать месту, что оно именно пустое. Мне страшно, потому что я не понимаю, что происходит. Он делает шаг, выдергивает наконец застрявший в кармане бумажник и открывает его. Там фотка, и он подносит ее к моему носу.

Странно, почему я не помню ее. Дашка в своих белых джинсах, идиотской кофте, которая мне никогда не нравилась, и красных кедах. Рядом Андрюха обнимает ее за шею и ржет. И она смеется. И я смеюсь, глядя на фотографию. Внутри головы тлеющий кончик сигареты вспыхивает и начинает разгораться, как бенгальский огонь.

– Прости, Серый. Не вышло ничего. Иди туда, откуда пришёл…

Звук выключается. За ним свет. Молодой парень стоит один на лестничной площадке и запихивает бумажник в карман куртки. Руки трясутся. На виске дергается нерв, и от этого щёку сводит судорогой на пару секунд и снова отпускает. Неприятно и, наверное, некрасиво это выглядит.

«Жизнь - она вовсе не дается. То есть, дается, но не всякому. Мало кому дается, если честно. При этом лучше бы ее все же прожить. А не то она сама тебя проживет». Книга одиночеств. М. Фрай

Том любил свою работу и всегда делал ее с удовольствием. Винтовка была старой, но надежной. Осечек не давала, патроны не клинила, вообще работала с дорогой душой, видимо, потому, что Том всегда чистил ее с особым тщанием и держал в чистоте и исправности. Вот и сейчас, на таможенном пункте, он аккуратно приоткрыл кофр и продемонстрировал офицерам, столпившимся у стола, свою верную м24.

Тот, что с погонами посерьезнее (в званиях пограничников перехода Томми не разбирался), опасливо потрогал ствол и оптический прицел.

— Значит из нее?..

Том покивал.

— Патроны показывать?

Таможенник мотнул головой в смысле «нет», и сделал это брезгливо и словно испуганно. Быстро глянул на Тома — заметил или нет? Тот уже безразлично закрывал кофр и защёлкивал замочки. Так всегда с этими ребятками. И боятся и не любят. И сказать ничего не могут.

Он подхватил кейс с оружием, поправил воротник плаща и зашагал к дверям. Спиной он чувствовал молчание и взгляды пограничников, но ему было наплевать. У каждого своя работа. Обычное дело.

Как всегда, после перехода границы слегка подташнивало, и в глазах плавали желтоватые пятна. Дышалось тяжело, но это пройдёт. Надо всё сделать аккуратно и быстро, и тогда можно будет побыстрее вернуться. Томми, стараясь не сбиваться с шага и глубоко дыша носом, прошагал через все турникеты и вышел в стеклянные двери на пустую площадь.

Через пару минут подрулило довольно ржавое ведро, с боевой раскраской такси и разбитным водилой, сразу на трёх языках оповестившем, что он аккуратный и «домчу куда скажете быстрее всех». Последнее вызывало сомнение, но Том уже плюхнулся в продавленное сиденье, вдыхая забытый запах этих оранжевых рыдванов из детства. Сладковато-приторный, с примесью карри, аромат грязного засаленного салона, на который постоянно льют отдушку вместо чистки.

— В город, — буркнул он в затылок водителю и сразу отвернулся к окну, чтобы не слушать и не провоцировать на беседу.

Водитель заржал, обозвал себя гудбоем, а Томми братком, сказал ещё что-то по-итальянски с диким акцентом и нажал на газ. Ободранный дредноут вырулил от вокзала и сразу набрал приличную скорость.

Фотографии клиента у Томми не было, да и не помогла бы фотография здесь, на “серой” стороне города, где каждый может быть кем угодно и выглядеть по своему желанию и настроению. У большинства попавших сюда фантазии хватало максимум на свой прежний облик, только помоложе и посимпатичнее, но были и настоящие эстеты. Поэтому, видя, например, проходящую мимо азиатскую девчушку, с каре и в коротенькой юбке и гольфах до колен, можно было смело предположить, что в прошлой жизни это был какой-нибудь мерзкий толстяк, повернутый на школьницах. А уверенная брюнетка, с грудью троечкой, точеными лодыжками и задницей, рвущей юбку, которая стоит сейчас со стаканчиком кофе, сверкает улыбкой и болтает с каким-то верзилой, наверняка всю жизнь прожила невзрачной плоскозадой серой мышью, нормировщицей или учительницей из пригорода.

Здесь всё было, как хочется, и настолько же всё было условно и временно, что Том всякий раз чувствовал себя как на маскараде, тайком устроенном в соседнем городе и с приглашением только своих. Каждый раз он с испугом ловил своё отражение в витринах и стеклах машин, боясь увидеть что-то новое и непривычное. Подсознание – такая штука, подкинет подляну, будешь выглядеть как клоун. Впрочем, и в этот раз он выглядел здесь точно так же, как и дома и как привык себя видеть. Рослым брюнетом за сорок, спортивным и сухощавым. Сухощавость в его возрасте уже давалась тяжело, но он неизменно проводил по три дня в неделю в зале, зная, что шустрым и быстрым при его профессии быть выгоднее, чем с животом и оплывшими плечами. Простая физика.

Сканер он включил в машине, едва только пересекли городскую черту и влились в транспортный поток. Экранчик запульсировал голубым, и тонко пискнул запускаемый пеленгатор. Больше ничего делать не нужно было, адская машинка в аду работала сама, и Том снова уткнулся в окно. Это было странно – видеть родной город с этой серой стороны, узнавать изменившиеся улицы, видеть толпы совершенно диких в своем разнообразии людей. Словно ты и в самом деле на маскараде-карнавале, который здесь не кончается никогда. Все словно сбежали со съемочной площадки антиутопии про будущее в стиле семидесятых, только декорации выглядели реальнее реальных.

Томми так и не смог привыкнуть ко всему этому, ни в первый раз, ни в двадцатый. Дурное кошмарное кино, в которое он приехал по необходимости и свалит отсюда, как только выполнит работу. После того, как вырулили на Тихуана-драйв, он назвал адрес отеля. Водитель осклабился, брякнул «красиво живешь, красавчик» и принялся шнырять между машин, выбираясь к левой крайней.

Отель был пуст, как и всегда. Незнакомый консьерж дремал за стойкой и не проснулся от дверного колокольчика. Пришлось брякнуть по звонку, быстро и неразборчиво расписаться в книге, кивнуть, глядя в замызганный ковер на полу, чтобы не встречаться взглядом. Получить ключ и быстро уйти к лифтам. Вообще, чем меньше здесь общаешься, тем лучше. Сама мысль о том, что любой встреченный здесь – не тот, кем выглядит, напрягала и мешала логично мыслить.

В номере Том первым делом заперся, спрятал под кровать кофр с винтовкой, бросил на стол бумажник и ещё раз достал сканер. Ярко-голубая точка ясно горела на темном экране. Чудесно. Своего клиента он нашёл, пора было посмотреть на него. В этом чертовом городе любая электронная техника работала недолго и неточно, и пока есть возможность и сканер не сдох, надо установить контакт и сделать дело.

На улице дождило, но это совсем не мешало пёстрой толпе прогуливаться и галдеть. 490 метров. Северо-запад. А, это на Деннер-авеню, или как она здесь зовётся? Он протолкался свозь людской поток, проскочил перед тормозящими машинами на другую сторону улицы и нырнул в переулок, срезая путь. Вот интересно, если электроника здесь не работает, то как фары у машин горят? И фонари… Или электричество и электроника это слишком разное что-то? Холодные капли текли за воротник, и он ежился, прыгая через лужи и жалея, что не прихватил плащ. Руки в карманах, за дымными разводами в свете фонарей мелькали какие-то тени, сигналы гудков доносились с авеню громко и отчетливо. Где-то орала сирена. Город шумел и жил точно так же, как и обычный сити. 320 метров. Пахло здесь очень странно, словно аммиаком, но слабее и не так противно.

Том прямо кожей чувствовал сырость, текущую по стенам домов, хлюпающую под ногами и падающую с неба. В мокром пиджаке становилось неуютно.

Сканер чуть завибрировал метров за сто, но Томми только крепче сжал его в кармане и продолжил идти быстрым шагом. Здесь, в дворах квадратных десятиэтажек, за парком, было уже совсем малолюдно, и ошибиться он не боялся. Клиента разложили в картотеке как на ладони ещё до приезда сюда, и он запомнил все варианты. Старик с суровым лицом судьи. Парень-студент, кудрявые волосы, нос с горбинкой. Девочка подросток, в драных джинсах с крашеной челкой. Женщина с уверенным и спокойным лицом мадонны. Вот как он мог выглядеть, или как выглядел сам, низкорослый полнеющий менеджер с залысинами и носом картошкой. Любой образ из этого списка. Если ни одного похожего не будет, точно подскажет сканер.

Навстречу из темноты двора прошагала долговязая девица в капюшоне на глаза. Какая-то немыслимая косуха из восьмидесятых, с клепками и бахромой висела на ней мешком. Из под капюшона выбилась сальная синяя прядь.

В момент, когда они разошлись в метре друг от друга, сканер мелко-мелко завибрировал. Четко. Томми прошёл до конца дома, свернул за угол, отдышался и посмотрел на экран. Точка удалялась. А можно было все решить прямо здесь, возьми он винтовку с собой. Ладно. Будем аккуратны и точны. Как всегда.

В номере он разделся, постоял в планке, попрыгал, согреваясь. Одежда сохла на больших чугунных радиаторах. Неспешно достал и почистил м24 ещё раз. Вскрыл коробку с патронами. Обычный натовский патрон 7.62, чуть светящаяся оболочка пули, чудны дела твои, господи, неисповедимы пути твои и способы. Сканер уже потускнел, экранчик едва светился, а через 3-4 часа он и вовсе погаснет. Здесь тоже есть время и оно уходит.

“Серую” сторону, свой подмир, имел любой город. Кто-то называл это “легким адом”, но по сути это всё равно было место, куда попадали самоубийцы. Зеркальное отражение обычного города, его серое, гнилое отражение. Промежуточная станция для взявших свою жизнь в свои слабые руки.

На улице никто не обращал внимания на человека в плаще с длинным чехлом за спиной. 280 метров. Он неспешно шел, присматриваясь к домам и ища позицию. Балкон, арка, двор. 210 метров. Двор, сквер, поворот направо, снова улица. Появилась знакомое онемение в пальцах. Второй раз видеться им нельзя, девочка сразу опознает его и всё поймет. 170 метров. Хорошо, что здесь почти всё время вечер-ночь, непонятное время суток будто за час до полуночи. Пустая улица, скамейки, детская площадка. 130 метров. Она идёт сюда. Супер.

Он присел на скамейку, оглянулся. Случайных прохожих почти не было. Какой-то тип у окна потягивается, но смотрит назад в комнату. Томми стянул тканевый чехол, и на глушителе и на стволе сразу заблестели мелкие капли, дождь припустил сильнее. 90 метров. Отсоединил монопод, упер его в асфальт и поднял приклад к плечу. Забавно. Каждый раз забавно, как панически боятся люди смерти. Там боятся смерти, а здесь? 70 метров. Противоположная улица через дорогу. Что за мир, в котором они живут так недолго, всё время сменяя друг друга, наполняя зеркальные улицы изнаночного сити своими странными тенями. Чистилище для неопределившихся?

Томми плавно отвел затвор, задвинул обратно. Патрон ушёл в ствол. Тень в куртке-косухе появилась на фоне дома напротив. Шла, глядя куда-то вперед. Что ж ты всё шарахаешься, не можешь успокоиться, мужик! Таскаешься тут в образе своей дочки-героинщицы и думаешь наверняка – что за хрень? Где я?

Том поднял винтовку и в холодном окуляре прицела лицо девицы-подростка резко придвинулось так близко, что он замер и задержал дыхание. Десять секунд. Ну ещё бы, ты думал — покончишь с собой и никто и нигде уже тебя не достанет? Нет уж, дружок. Для таких хитрожопых как ты – есть я. А в патроне, который сейчас в стволе - не смерть, а жизнь твоя. Придётся ещё покоптить небо немного и раздать все свои долги.

Том мягко нажал на спуск. Глушитель глухо и мокро кашлянул. Голова девчонки дернулась, руки взлетели, но тело упасть не успело. Фиолетовая клякса размазалась в воздухе на сером фоне дома, и ее тут же смыло дождем. Вот так, дружок. Добро пожаловать в наш дерьмовый мир обратно.

Все истории автора - Смотритель маяка

Когда Антонина Петровна поняла, что переборщила с пожеланиями здоровья и богатства, было уже поздно. Любимая подруга Таисья Павловна радостно крикнула ей в трубку, что выиграла в лотерею, чувствует себя как девочка и они собираются с мужем на море. В сердцах Антонина Петровна грохнула трубкой по телефону и возопила в пространство: «Почему же только не себе?! Почему другим?!» Ответа она не получила.

Виноват был, скорее всего, вещий сон, приснившийся накануне. В нем некто в белом заявил Антонине Петровне, что награждает ее даром исполнять желания, но только не свои. Чужие, то есть. И в чем тут награда-то? Пенсионерка кипела от возмущения и с утра экспериментировала на знакомых и подругах. К полудню она окончательно погрузилась в негодование и депрессию и задала тот самый вопрос в пространство.

Коля Синицын ругался с женой. Вернее, это он думал, что ругается, а жена красилась и собиралась на встречу с подругами и отвечала колкими фразами. В итоге Коля неосмотрительно разразился пожеланием: «Чтоб у всех твоих подруг прыщи на мордах повылазили! Может тогда ты перестанешь их слушать и начнешь слушать меня!». Жена, докрашивая ресницы, обдумывала, что пожелать друзьям Николая, когда зазвонил мобильный и посыпались сообщения в мессенджерах. Встреча подруг оказалась под угрозой, и это сразу отодвинуло месть Николаю на второй план.

Игорь тащил нарванный в парке букет под мышкой и размышлял о противоречивости женской натуры. Позавчера Ленка рисовала с ним во дворе, вчера убежала гулять с Васькой, дураком и выпендрежником, а сегодня у нее день рождения и на него вообще приглашены все. Где логика? Как понять – кто ей нравится больше? Впрочем, букет он уже нарвал, а значит главное не то, кто нравится ей, а то, что она нравится ему.

— Вот, например, заболеешь ты… ангиной, — пробурчал он себе под нос, мечтательно улыбаясь, - а я тогда приду о тебе заботиться. А они не придут. И сразу станет ясно, кто кому нравится.

Он, почему-то, был уверен, что такое будущее – хорошее, и о нем стоит помечтать.

Дворник Семен маялся похмельем. Вчера явно перебрал с лечением простуды, а сегодня голова трещала, в висках пульсировала другая жизнь, отдельная от его скучной и размеренной повседневности. Он не мог читать, смотреть телевизор, и даже таблетки не лезли сегодня в горло. «Хоть бы пришел добрый человек, — легкомысленно думал он, — и сказал: а есть у нас, Семен Венедиктович, дело для тебя! Государственного масштаба! Собирайся, ты нужен своей стране! Вот о чем сердце моё тревожится…».

В дверь позвонили, и он пошаркал открывать, застёгивая застиранную олимпийку и подтягивая штаны с вытянутыми рваными коленками.

Алёне пришло письмо из Хогвартса, и она была в панике и отчаянии. Мечтая о нем, наверное, лет с десяти, она часто представляла, как это будет. Сегодня с утра, болтая с верной подружкой по мобильнику, она опрометчиво заявила, что это мечта ее жизни – письмо из «Школы Чародейства и волшебства», и если оно когда-нибудь придёт (здесь она мечтательно закатила глаза, хотя по мобильному этого все равно не было видно), она почувствует, что живёт эту жизнь не зря. Письмо пришло. Торчало наполовину из почтового ящика, языком плотной бумаги, с увесистой сургучной печатью, которая не пролезла и застряла в щели ящика, слегка раскрошившись и потрескавшись. Письмо было на английском языке. Английского Алёна не знала от слова совсем.

Волшебство накрыло микрорайон «Сортировочный» обычного районного центра днём, а к вечеру каждый третий его житель стал ещё более несчастлив, чем был до этого. Никто не вычислял природу этого явления, не вёл замеры и не высчитывал масштабы флюктуаций. Может быть потому, что никого не смутило происходящее. Жизнь по-прежнему была полна неожиданностей, а по телевизору и в интернете многие из тех, кто попали под «волшебное» поле, видали и покруче.

Больше всех расстраивался дворник Семен, которого в это время везли в джипе неулыбчивые люди в черных костюмах. Семен Венедиктович, прижав гудящую голову к прохладному боковому стеклу, смотрел на улицы и машины и думал о том, какая у него несчастливая судьба.

Все истории автора -- в группе Смотритель маяка

Их шлемы стояли на стойке рядом, но это ничего не значило. Они просто ехали вместе. Собирались ехать. Странно только, что мальчика трясло и пробивало на нервяк, а девочка его слушала и морщилась.

— И вот она смотрит на меня, будто знает что-то и спасти хочет... А меня чего спасать? Я орать начал... А потом она сказала такую странную фразу… Что-то вроде: «А ты сам-то молился колесам своим?», и вот тут я, блин, просто завис. – Сашка нервно курил, пальцы дрожали, и вообще было видно, что он уже жалеет о затеянном разговоре. — Никто, понимаешь?! Никто и никогда этого знать не мог, я не рассказывал об этом никому даже по пьяному делу, потому что – вспомнишь такое, и трезвый сразу!

Забегаловка была пустой, как и положено таким заведениям в сотне километров от столицы. Зато стойка с напитками и всамделишным барменом была прямо на радость какому-нибудь фанату дорожной романтики. Яна протирала салфеткой рукав. Где-то прислонилась, только сейчас заметила, и мучила уже истрепанную салфетку, потому что не знала, как закончить этот дурацкий разговор.

У них впереди было почти две тысячи километров, и поднимать суеверные темы про аварии и души и прочую инфернальную хрень было очень глупо с его стороны. От Сашки прямо разило страхом в этот момент и Янка плохо понимала, носом она это чувствует или каким-то внутренним чутьем.

Бармен поставил перед ними две чашки эспрессо и, мгновением позже, стакан с водой.

— Ты вот сейчас это всё зачем мне рассказал? Да ещё вот так, что непонятно ничего и не по себе от этих суеверий.

Сашка помолчал, одним глотком выпил кофе и скосился на неё.

— Испугал?

Яна молчала. Что она могла сказать? Что перед дорогой не принято говорить о смерти, авариях и травить байки про духов, живущих в мотоциклах? Или о том, что она, конечно, знала больше, чем он?

— Себя напугал скорее. По-моему, не колесам молиться надо, — медленно сказала она, — всё в людей вечно упирается. Но кому в этом случае молиться, я не знаю. Можно верить, например. Или не верить.

— Да верю я…

— Ладно, — сказала она, — я расскажу тебе сейчас , но учти, что при случае отопрусь и не смей кому-то потом говорить, что ты это узнал от меня.

— Клянусь колёсами своего…

— Не клянись колёсами, просто заткнись!

Вообще надо было уже выдвигаться, но Янка медлила. Не хотелось выезжать в таком муторном настрое. Ещё и Санёк чуть не зубами клацал, попутчик тоже. Обещал же, что вести себя будет тихо, упрашивал недели две, взять с собой, уговорил, и что началось то?

— Всем всегда хочется верить, что есть что-то непознанное, тайное, недоступное пониманию. – сказала она словно бы себе. Отпила свой эспрессо, поняла, что остыл. — Но обязательно должно быть что-то такое, до чего можно дотронуться. Хотя бы словами. Ты только не жди названий в духе «Одинокий рейджер» или «Беспечный ездок», наши ребятки любят, конечно всю эту пафосную балабень, но она к реальности обычно не имеет никакого отношения.

Она мельком взглянула на бармена, который стоял и прислушивался.

— Я даже год не знаю, когда это произошло. Короче, история была не очень хорошая. Вечером на трассе на Новосиб, километров за триста, не доезжая… Там таких мест полно… выполз туман, а ты сам знаешь, как ездить в тумане. Противотуманки не справляются, жопное чувство, что сейчас улетишь куда-то. Он ехал один и на чём-то очень простом, Хонда там была или Минск вообще, я не знаю. Тормознул перед низинкой, там совсем густо было, видимости ноль, и знак поворота. В общем, улететь от нечего делать. Его обогнала девятка, нырнула в туман с разгона, мелькнули стопсигналы и пропали сразу. Сообразили видимо, что могут встрять. Минуты не прошло, мерс летит, и тоже в туман с разгону, даже не тормозил, только хлопнуло через три секунды, влетели, значит, друг в друга…

Туман начинался даже не постепенно, а какой-то ровной полосой, словно молочная река текла через дорогу в этом месте. Дальше дорога уходила ниже. Нужно было срочно что-то делать, но уже слышался шум мотора сзади. Кто-то опять ехал, и скорость была приличная. Он поставил мотоцикл на подножку и побежал назад, чтобы предупредить заранее. С фуры, его, машущего руками, скорее всего, даже и не заметили. Хлестнула по лицу волна сырого воздуха, и на совершенно жуткой скорости Супермаз взрезал подушку тумана.

У него волосы встали дыбом. Удар в тумане был такой, словно здоровенным топором кто-то врубил по металлической двери и прорубил её насквозь.

Не сразу вспомнил про фальшфейеры в сумке. Это точно была удача. Фаеры были чужие, он вёз двадцать штук ребятам дайверам в Иркутск, в Новосибе должен был передать, но сейчас времени размышлять не было. Пока отстёгивал сумку и разрывал скотч, белый седан на полной сторости промчался мимо и прошил туман… Не прошил.

Хрястнуло уже ближе и заливистый сигнал, как крик, расталкивая клочья тумана, прорвался сюда, в прозрачный с синевой студень сумерек. Следом уже летела ещё иномарка, за ней газель, и они шарахнулись от него, вильнув на дороге, и тоже канули в молоко. Бухали железные хрусткие удары, кто-то кричал, но звуки тонули и вязли в мутной белизне, и слышались то близко, то далеко.

Он подгонял себя и просил, чтобы они закончились, наконец, эти машины. Метров за сто он зажёг первый фальшфейер и швырнул его прямо на дорогу. Потом сообразил, откинул от середины, зажёг второй. Вернулся к мотоциклу, завёл, сделал полукруг и поехал назад. На пригорке остановился на обочине, включил аварийку. Её, конечно, видно будет слабо, но хоть что-то.

Через деревья замелькали приближающиеся фары. Он схватил ещё один фаер, зажёг его и пошёл навстречу, размахивая им над головой.

Надо было попытаться помочь там, в тумане, где вообще непонятно что происходило, умирали люди, но сначала нужно было перекрыть движение. Ещё один удар, почему-то далёкий, врезал по нервам. С той стороны. Ещё надо было и там движение перекрыть…

Сначала Volvo, а следом и большой внедорожник тормозили юзом. Взбешенный водитель передней машины выскочил наружу.

— Ты …нулся что-ли? Ты что творишь?

— Пять машин всмятку, и фура, там… в тумане… и все влетают и бьются. Там месиво уже….

Он закашлялся и вручил оторопелому водителю фальшфейер.

— Тут стой. Маши вот так, и фары не гаси! А ты разворачивайся ближе к обочине фарами назад, не глуши и дальний вруби! – это уже он крикнул озадаченному верзиле из Джипа, — дорогу перекрыть надо! А я туда… С той стороны тоже гонят. Не пускайте никого!

Все как-то сразу сообразили, что спорить не стоит и никто уже никуда не успеет, если торопился. А он подхватил рюкзак с фаерами и побежал в туман.

Сашка слушал открыв рот. Янка подумала, что, пожалуй, перебрала с натурализмом. Сказать ему что ли, сколько машин на самом деле врубилось друг в друга и сколько народу погибло? Нет, лучше ему не знать. И сколько бы ещё погибло, если бы не этот неизвестный парень…

— Так и что дальше-то? – не выдержал Санёк.

— Плохо всё кончилось. Надо было пройти мимо всей этой каши и не кинуться помогать, а идти мимо, тащить фаеры на другую сторону. А как пройти, если люди горят заживо и кровью истекают у тебя на глазах? Я не знаю. Он вышел с той стороны, раскидал фаеры, но так и не дождался ни одной машины. Надо было дождаться, но не смог человек. Ещё один фаер зажёг и положил на середину дороги. И побежал назад, помогать. Бэха спортивная ехала со стороны Новосиба, чувак гнал как не в себя, торопился. Снёс его наглухо в тумане и только тогда остановился. До самой мясорубки сотни метров не доехал. Водитель уцелел, подушки сработали. А наш двухколёсный нет.

Это была какая-то дурацкая пауза. Янка понимала, что надо как-то объяснить вот сейчас, что это не какие-то легенды, это конкретный человек... герой? Наверное. Кто бы ещё стал бы делать всё это один? У кого бы оказались фальшфейеры? Совпадение? Как объяснить?

— Поэтому, Сань, молиться надо не колёсам, — медленно сказала она, — а людям.

— … — сказал Сашка.

— Точно, — покивала Янка и залпом допила холодный кофе. Горечь эспрессо скрутила язык. Она показала большой палец бармену и попросила повторить.

Саня был задумчивый, но уже совсем не испуганный. Сейчас он сидел за стойкой, опирался на шлем и смотрел куда остановившимся взглядом.

— Забыла, — сказала Янка тихо, — в общем, говорят, что видели его… Нет, не так. Видели фаеры на дороге. Тормозили. Возвращались, но ничего не находили. Зато впереди был туман. Как предупреждение это было. Так что имей в виду, если тебе покажется, или почудится, или привидится, не знаю как сказать лучше… В общем, фальшфейер на трассе не просто так. И будет возможность, помяни человека, до сих пор он там где-то ходит, следит получается. Будто спасти хочет кого-то…

Все истории автора - смотритель маяка