OtecOnan

Дача летом - это очко.
Особенно, если это дача тещи. Об отмене крепостного права эта старая пизда не слышала и слышать ничего не хотела. Двоих мужей на этой даче положила, последний, то есть третий, в коем ещё теплилась жизнь, вряд-ли сможет пережить новый сезон. Ему придет пизда, так же как чесноку, который не перезимовал.

Мама. Сколько в этом слове любви и нежности. Одновременно сколько в этом слове фальши и ненависти, когда эта мама и не мама вовсе. Про тещу давным давно всё сказал Хой: "Тёща моя – злая свинья, Тёща моя коростовая, Харя злая, вот такая, хочется плевать, На фига нужна вторая мать?". Но я безропотный каблук, говно на палочке, подай-принеси, рукожопое чмо, бесплатное приложение к ее дочери, импотент. При этом вся дачная хуйня держится именно на мне. Землю вспахать, я. Посадить, я. Постричь деревья, я. Вывезти мусор, тоже я. Где блядь логика, ау, мама.

Но это всё внутри меня. А снаружи я-чмо. Что скажут, то и делаю. Мне загорать некогда. Загорать может только мама и жена. А рабы должны вьебывать пока солнце не сядет. При этом из тестя помошник как из говна пуля. Только отвернешься, его след простыл. Вернётся через пол часа, в говно. Дойдет до ближайшей грядки, ебнется и спит ебалом в рассаде, а на него кошки гадят. Хули добру пропадать.

После девятого мая сажаем картошку. По каждому ряду натянута веревка, будто мы в шахматы собираемся играть. Лунки должны быть одинаковыми, как пизда у мамы. Картофелины нужно класть, а не ложить, ею твою налево. И так далее, и тому, блядь подобное.

Зачем Бог изобрел тёщу? Ни один из знакомых мне батюшек ответа так и не дал. "Все мы твари божьи". А эта просто тварь. Очень хочется её саму закопать. Заебашить в компост. Всё на благо. Мотоплугом раскроить её тело. Засунуть кочерыжку ей в жопу. Мама.
..и, конечно же, развестись. Вылечить от алкоголизма тестя. Он же доходяга. А так, гляди ещё будет коптить жизнь. И уехать с ним на рыбалку, например, в Финляндию. Я слышал, у них там самая лучшая рыбалка. А червей в теще разводить. О, в ней будет дохуя червей. И опарышей.

Но пока меня окрикивают, как собаку, мол, хули я там так долго вожусь. Новое задание для раба. Бегом. То есть, к ноге.

И я бегу. Мама стоит на трассе. На ней неебически огромная шляпа и парео, через которое выглядывают белесые свиные телеса. И дочь вся в нее. Меня немного тошнит, поэтому я отворачиваюсь. Мама приказывает мне копать траншею. Я же экскаватор. Траншея нужна, чтобы с участка уходила лишняя вода. Чтобы соседей пидорасрв затопило, а нас нет.

Траншея готова. Это даже не траншея, а окоп. Можно разведывательный взвод посадить, чтобы они могли наблюдать за тёщей. Чтобы корректировщик огня мог точно определить куда сбрасывать ядерную бомбу.

В дом мне нельзя. Я - грязный. Теща велит мне сначала помыться. В баню мне тоже нельзя, натопчу. Мыться можно только из шланга ледяной водой. Полезно же. Только яйца становятся размером с горошины. А в остальном, одна польза.

Подползает тесть. Он не может встать. Он просит воды. Я лью ему из шланга прямо в пасть. Тесть оживает.

- Давай её убьём?- умоляет он меня.

Я вижу в его глазах собачью грусть.

- Давай, а?! Не могу так больше жить.

Какое-то время я думаю, думаю, что это единственный выход. Убить тещу, жену и сжечь дачу. Никаких следов. Свобода попугаям!

- Я согласен.

Тесть встаёт на ноги. Он весь сияет. Теперь он похож на последнего из Могикан. Он мой вождь. Мы выбираем оружие. Он штыковую лопату, я секатор. Мы идём в дом. Теща возится у плиты, моей жены не видно, наверное, срет. Она постоянно срет. Это у нее диета такая. Её диетолог сказал, что нужно чаще срать.
Тесть меньжуется, я тоже не спешу нанести первый удар. Теща замечает нас, но не понимает зачем мы пришли, ещё и с инструментами. Она прогоняет нас. Кричит, что мы свиньи, натоптали, а ей убирать. Она дребезжит всем телом, так что парео натягивается и вот-вот лопнет. Тогда тесть бьёт ее наотмашь лопатой. Рассекает голову. Теща заваливается на бок. Падает. Я подбегаю к ней и втыкаю секатор в шею.

- Умри!!!

Какое-то время мы гасим и кромсам труп. Очень много крови. Тесть запутался в ошметках парео, споткнулся и упал. Тесть тоже мертв. Это подстава с его стороны. Старый пидорас, мы так не договаривались.

На кухню заходит моя жена. Запыхавшаяся от сёра. От нее за версту несёт уличным сортиром. Она видит эту картину и начинает орать. Я хватаю с плиты сковороду и бью ей по голове. Затем ещё и ещё, пока на полу не получается месиво из мозгов и жаренной картошки. Если добавить кинзы, то получится что-то грузинское, почему-то подумал я.

К вечеру дача рыдала, а я шел по рельсам куда глаза глядят, зная точно, что до первого патруля, потому что так больше жить нельзя.

Меня задержали по горячим следам. Три трупа и поджог. Ничего так статьи. Следователь, взявший мое дело, слушал очень внимательно. Вопросами не грузил. Я сам всё выложил. А потом он сказал, что я могу быть свободен и выписал мне пропуск.

- Как, свободен?- удивился я.

- Дачная амнистия,- ответил следователь.

Бабушку волки съели.
А деда?
Деду водка всю печень выклевала, почти как Прометею. Его перед смертью бабка к кровати привязывала, чтобы не уполз. А он всё равно помер. Внутри сгнил, как доски в старом туалете и провалился а собственное говно.

А бабушку почему волки съели?

Голодные были, вот и съели. Она шла одна по деревне, горем убитая что дед помер. А волки другой стороной шли, искали чем поживиться. Вот и встретились при полной луне.

В итоге деда соседи хоронили, когда от его запаха разложения пол деревни пропахло, а от бабушки только косынка осталась. Так ее в дедов гроб положили, так и закопали.
Интересно то как.

Интересно, конечно. Раньше люди интереснее жили, не то что сейчас. Помню, бабушка твоя не старая еще была пошла деда искать. А он запил, третий день домой не идёт, как телок заблудившийся, только му да му, а где мычит не поймешь. Почитай в каждом доме свой такой телок имелся, дядя Петя, да дядя Вася, много их гнилых яблочек то среди райских кущ.

Но нашла бабушка своё счастье на свою беду. За шкирку домой пригнала, домой не пустила. Так он в хлеву и проспал еще полтора дня. Некудышный. Потом трясся весь, умолял дать опохмелиться. А бабушка кремень. Лучше свиньям выльет, чем ироду отдаст. Гляди-ка не помер дед. Хотя все признаки были, и сверчки тогда орали пуще обычного, и кошка Муська мертвых котят поела. А дед живой. Отдох.
Да много всякого разного тогда было. Не скучали. За телевизором не прятались. Своей головой жили.

А расскажи еще что-нибудь. Ну, волков этих, нашли то, которые бабушку съели.

Нет, милиция и не искала никого. Да и на было здесь никогда милиции. Участковый один на четыре деревни. Сильно пьющий и до баб. Бывало приедет, что муж жену убить грозится. К мужу белочка пришла, вот он и буянит. А жена со страху с вилами на сеновале, как часовой. Участковый того мужика в наручники и к дереву приковывает, посиди да подумай. А сам на сеновал и жену его успокаивает. Потом пол деревни ребятишек на участкового похожи, рыжие, конопатые и с родинкой на щеке.
А по бабушкиному делу участковый сразу установил, что водки съели, группой лиц по предварительному сговору с целью наживы. Тут и без уголовного кодекса всё ясно. Хотя он этого кодекса в глаза не видАл. Его участковым сразу после армии назначили, как единственного со всеми пальцами. У нас же раньше пилорам в округе много было, так у каждого мужика чего-то да не хватает. Один был по прозвищу "Пистолет". У того только указательный и большой палец остались на правой руке. Чисто наган. Так что участковый выписал бумагу, что ищите волков по лесам, с них и спрашивайте. Как найдете- сразу к прокурору в район. А ему повышение за раскрытие.

Интересно. Но всё равно бабушку жалко. А вдруг это не волки были, а маньяк.

Откуда у нас маньяку то завестись. Маньяк чай не вошь, от нечего делать не заведешь. Ну а вдруг. Нет, это вряд ли. У нас некому маньячить то было. Или пьют или померли. Могилу выкопать иной раз некому. Начнут копать, напьются. Приходят люди на кладбище, а там в полуметровой яме мужики спят валетом. Труженики загробного мира, Хароны, мать их ети. Так старухи сами дальше и колупают насколько смогут. Еще и этих надо из ямы выгнать.

Ладно, ты уже спать иди, поздно. Завтра тебе еще что-нибудь расскажу.

Николай берег свои резиновые сапоги. Ничего дороже этих сапог для него не существовало. На свою жизнь и на жизнь окружающих ему было насрать. Но вот сапоги- за них он был готов умереть.

Сапоги достались ему от отца, сгинувшего на рыбалке. Отец-пропойца утонул, а сапоги всплыли. К слову сказать, отца так и не нашли. А вот сапоги, добротные, с подворотами отдали его вдове, которая сказала:"нахуй мне его вонючие сапоги, чем я ребенка кормить буду?!". Хотя о том, что муж утонул она особо не горевала. Вскоре привела домой другого пропойцу, который умудрился пропить из дома всё, что плохо лежало, кроме резиновых батиных сапог. Что удивительно.
Вдова и сама не чуралась бутылки, от нового мужа не отставала, чтоб ему пусто было. И потому слегла в белой горячке, стала совсем дурной, ходила под себя и гоняла невидимых чертей. Вскоре померла, перестав мучать сына и сожителя-пропойцу. Сожителя сын в тот же день выпер и он сгинул, как чернозем под первым снегом. По весне тело его нашли в поле. "Подснежник" лежал кверху пузом, и с оскалом смотрел в серое безоблачное небо. Прикопали его по доброте душевной на краю того же поля. Потянули и забыли как звали.
А что же до сапог, то в них Николай щеголял в любое время года. Да и не было у него другой обуви. Зимой и летом одним цветом. Сам Николай был грязен и неопрятен. Цветом кожи всё больше сливался с цветом резиновых сапог. Бабы на такого чумазея не глядели даже искоса. Поэтому жил Николай бобылем, пил и боролся с назойлмвыми как мухи мыслями с помощью мозолистых рук.

Впрочем, случилось в их посёлке появление нового человека. В Доме Культуры появилась библиотекарь, женщина. На первый взгляд она была похожа на перетраханную всем театром Мальвину, с волосами цвета ультрамарин. И все поселковые сворачивали шеи при виде такого чуда.

Николай в библиотеку никогда не ходил. Он иногда читал бесплатную газету "Заря" и на том его запросы ограничивались. Сидит в сапогах и читает о сборе урожая или о том, кто умер. Иного уже много будет.

Познакомились Николай в резиновых сапогах и Мальвина случайно, на рынке. Самое благоприятное место. Приглядевшись, он рассмотрел в ней сломанную женщину, трижды замужнюю и ровно столько же раз вдовую. И пожалел её, увидел в её цветомаскировке защитную реакцию ужа, во вдовости не увидел её вины. Мрут мужики сейчас, шибко мрут, наверное, ей просто трижды не повезло.
И мозоли постепенно стали сходить с ладоней, а цвет её волос стал светлее, постепенно острый ультрамарин смылся, и Мальвина стала светлорусой.

Только вот резиновые сапоги сильно раздражали библиотекаря. Но Николай сказал, что от ношения сегодня атрибута настоящего мужика не за что не откажется. К тому же это единственная память о сгинувшего отце-рыбаке, которого возможно утащили русалки на самое дно и там замучили до смерти ни за что ни про что.

Стала тогда Мальвина думать, что от сапог всё равно нужно как-то избавиться. Самого то Николая она более менее привела в божеский вид. Но при виде этих сапог у неё всё падало.
И, однажды, пока Николай спал, она взяла нож и и из резала на лоскуты отцовское наследие. Проснулся Николай, ноги с кровати свесил и не нащупал своих сапог. Глаза протер, стал смотреть да где же это они и видит в углу лоскуты резиновые да ощметки с подошвами. Зашелся тогда громом и молниями Николай, схватил Мальвину свою русоволосую и забил до смерти остатком сапога резинового. А лоскуты ей в рот и во все остальные дыры распихал.
Пил сутки, потом в белой пелене пьяного морока решил от тела избавиться. Вытащил из сарая санки, положил на них труп Мальвины и потащили к пруду.

Тяжело с санками летом, но за такое деяние Николай рогом уперся и тащил по пашне санки с телом сожительницы. На берегу стояла лодка. Николай свалил труп Мальвины в лодку и поплыл на середину пруда. Перевалил за борт библиотекаршу и заплакал. Сидит в лодке, ревет белугой. Вдруг видит, что всплыло что-то. Он подумал, что это Мальвина его не тонет. Приглядеться, а это отец. Лежит на воде, как живой. Николай протрезвел мигом. Глаза только трет и трет, не верит им. А отец по рыбки рот открывает, только слов не разобрать. Прыгнул тогда сам Николай из лодки в воду, да к отцу. Только сил всё меньше и меньше, а отец всё удаляется и совсем из виду ушел. Стал Николай тонуть. Кричит, на помощь зовёт. Никого вокруг.
Участковый Сорокин на рыбалке выловили из пруда добротные резиновые сапоги. Как новые. Вспомнил он, что точно такие же сапоги были у Николая, сына утопленника, которого так и не нашли. Решил зайти к нему. Дома никого, кровь только в хате и во дворе колеи от детских санок. Пошел тогда участковый по следам и вышел всё к тому же пруду. Совсем ничего не поняв, решил что дело явный висяк. Не тела, нет и дела. А сапоги очень хорошие. Такие в хозяйстве очень пригодятся.

Нужно было что-то делать, спасать отношения и я сделал - прошептал в свою девушку заговор. Как мне одна старая цыганка на вокзале сказала- прямо в неё и надо шептать. Прям в пизду.

Сказать, что девушка моя охуела- это ничего не сказать. Я, пытаясь спасти наши отношения, нализываю у неё между ног, как кот сметану, и между делом начинаю шептать заговор. Девушка замолкает, перестаёт томно дышать, прислушивается и охуевает.


Она резко отпихивает мою голову и начинает орать, что я совсем ебанулся. Я, видите ли, её пизду запечатать хотел. Сглаз, заговор, а это уже приговор. Её теперь никто никогда ебать не будет. Или если и будет, то она никогда ни с кем не кончит. Гондон, мудак, козёл, куколд сраный. А сама голая бегает по комнате и взывает к потолку с невидимыми богами. Хотя сама прекрасно знает, что над нами живет ебнутая семейка с тремя детьми, собакой и железными шарами. Какие нахуй боги при высоте потолков два шестьдесят.

Я начинаю ей объяснять, вернее пытаюсь. Она, естественно, меня не слушает. Кричит, что я гондон, мудак, козёл и куколд сраный. Взывает к потолку. Люстра слегка покачивается. По батарее начинают стучать уже из квартиры под нами. Эти грёбаные любители группу Комбинация ещё чем то недовольны. Впрочем, я понижаю голос.

Девушка в конце концов тоже слегка успокаивается. Вернее замирает. Она явно что для себя решила. Или обдумывает. Затем она пулей выскакивает на кухню и возвращается уже с ножом. Выбрала самый большой кухонный нож samurai. Сам же ей и подарил. Он острый как бритва.

Начинаю осознавать, что она решила, да совсем не то. А всё потому, что заговор до конца не успел дошептать. Вот пизда.

Она снова начинает орать, только теперь грозится отрезать мне хозяйство. Вот и весь сказ. Спасется она только так. Что ж за боги с потолка её на такое сподвигли.. или это всё железные шары, трое детей и собака сверху...

На всякий случай принимаю защитную позу. Как в фильмах с Брюсом Ли. Ки-я, бля. Или как там правильно. Главное спастись.
Девушка размахивает ножом, разрезает напряжённый до предела воздух в квартире. Вжик, вжик, вжик. Она словно самурай. Вот же пизда не благодарная. Я ведь только хотел спасти наши отношения.

Я хватаю подушку. Подушка становится моим щитом. Потом делаю обманный манёвр, подсечку и вот уже она на полу. Сам не знаю как в моей руке оказался нож. А потом нож оказался у неё в груди. Чертовы боги смотрят на всё происходящее, покачиваясь, со своей высоты в два шестьдесят. Батарею колошматит ритм в "два кусочека колбаски". Живот отозвался урчанием. Черт, что же я наделал.

Внезапно приходит осознание. Осознание как озарение. Ночь. Ранняя весна. Питер. Вспоминаю как по всем каналам рассказывали, то тут то там, словно подснежники, находят трупы. В основном молодых девушек. Судорожно собираюсь. Мысленно оправдываю себя. Я не виноват, я не виноват. Это всё потолки два шестьдесят, песни группы Комбинация, ебанутые дети, собака и железные шары. Господи....

Телеграмм канал "Новости Петербурга".
Полицейские, приехавшие по адресу ХХХ, нашли тело молодой девушки среди мешков со строительным мусором. Останки её были завернуты в полиэтиленовую пленку. Из груди девушки торчал красивый кухонный нож фирмы samurai.
И не жалко им такие ножи выбрасывать, - подумал старший сержант полиции, прибывший первым на место - Надо бы потом выпросить нож после всех процедур. Своей подарю. А то вечно пиздит, что дома не наточены ножи.

Где-то в глубине парка на скамейке сидит дедушка. Руки его трясутся. Память шалит. Но он не теряет надежды собраться с мыслями и вспомнить куда же спрятал чекушку.


-Дедушка, можно с вами познакомиться?- раздался голос.

Дедушка поднял глаза и увидел старуху. Самую натуральную, с фиолетовыми волосами, только незнакомую. И без косы.

-Иди по добру по здорову, своя дома есть. Даже поживее будет,- ответил дедушка, которого сбили с мысли.
-Грубиян,- фыркнула старушка.- Своя может и была, раньше. Вот-вот, была бы своя, сидел бы дома. 
Чеши давай, карга,- дед совсем раздухорился.

Он попытался встать со скамейки, но сил почти не было и он снова тяжёлым тюфяком рухнул на место.

-Может тебе скорую вызвать, хулиган?- ласково спросила старушка.
-Себе вызови,- огрызнулся он.
-А, наверное, Альцгеймер замучил, не помнишь куда чекушку дел.
-Откуда знаешь? Ведьма?!
-Добрая колдунья.
-Ага, так и поверил.
-Хочешь, помогу вспомнить?
-Ну.
-Что взамен готов дать?
-А что надо?
-Замуж меня возьмёшь!
-Так у меня есть жена.
-Она скоро умрёт.
-Ведьма!
-Решайся. Времени у тебя не так много. А скоро остатки памяти тебя навсегда покинут, и ты не то что про чекушку не сможешь вспомнить, а как задницу себе вытирать.
-Сварливая карга!
-К таким комплиментам я привыкла. Не ты первый. А чекушку кто-нибудь другой сейчас нашел и обнимает. Запотевшую. Такую желанную. Эх.. пропадаю я...вытри слёзы, а иначе быть беде.
-Говори!
-Сначала договор.
-Надо в ЗАГС идти?
-Не надо. Просто сам скажи, беру тебя в свои законные жены. И всё. Этого достаточно.
-Хорошо. А то я до ЗАГСа не дойду. 
-Да ты и не вспомнишь где он находится.
-Беру тебя в жёны.
-В свои законные жены, склеротик.
-Какая разница.
-Повторяй слово в слово.
-Беру тебя в свои законные жены.
-Пока смерть не разлучит нас. Повторяй.
-Пока смерть не разлучит нас. Всё, довольна, говори где?
-Во внутреннем кармане пиджака, который на тебе.

Старик побагровел. Запустил трясущуюся руку во внутренний карман пиджака и действительно обнаружил там чекушку. 


-Не было её там! 


-Разве это сейчас важно. Искал, вот она. Не за что.
Старик с трудом открутил крышку и стал жадно пить. Дешёвая водка сначала обжигала, но постепенно вкус её становился всё слаще и слаще. 


Допив содержимое бутылки,старик крякнул от удовольствия, приложился носом к рукаву пиджака и блаженно выдохнул.


-А теперь пойдём.
-Куда?- с трудом ворочая языком спросил старик.
-Ко мне.
-Первая брачная ночь,- раздухорился он.
-Для тебя последняя.

Старуха подняла его за шкирку, как котенка и они моментально пропали из поля зрения. Где-то вдалеке сверкнула молния, разрезав небо пополам и в эту расщелину упорхнули двое: он и его смерть, которая специально для этого оставила все свои насущные дела и спустилась на землю, чтобы дать хорошему человеку достойно умереть.

Все истории про обогащения начинаются одинаково: в ту пору я был молод и мне нужны были деньги.

Так вот, я был молод и мне пиздец как нужны были деньги. Переехав в страну, которую одни называют Святой Землёй, а другие сборищем жидов, я попал в такую ситуацию, что мне с первых же дней пребывания пришлось искать работу. От природы я был ленив, но о себе мнил совсем другое. Практически с самого рождения я считал, что меня недооценивают и мне все должны.

Попытавшись предъявить свои претензии к новой Родине, я быстро обломался. Того крошечного пособия, которое мне платили первые шесть месяцев хватало только на съем соответствующего его размеру жилья. Маленький город на севере, населенный ортодоксами не сулил ничего хорошего. "Разбогатеть тут не дадут",- подсказывал чёрт, сидящий на моем плече.

Я устроился санитаром в дом престарелых. Работа гадкая, как физически, так и морально, и совершенно не прибыльная. Не для того меня мамка родила, чтобы я тут в говне копался. Но первое время я улыбался и копался в говне. А также кормил из ложечки, мыл задницы, переодевал, выносил мусор и прочее, и прочее, и прочее. Как говорится, работай негр, солнце ещё высоко.

Я работал в отделении для лежачих, с головой у них тоже был полный раздрай. Такая овощебаза, в которой ты среди гнилого картофеля должен отыскать хоть что-то с ростками жизни, и никак не можешь этого сделать.

В нерабочее время я общался с разными маргинальными личностями. Я жил на окраине и они жили на окраине. Мы выпивали, они также употребляли всё то, что употреблять не стоило бы. И вот однажды, один из них посетовал, что жизнь не в кайф, с бабами беда. На что я пошутил, что у меня в отделении есть двадцать старух, которые могли бы скрасить его одиночество. Человек был обдолбан вхлам и завелся от такого предложения с пол оборота. Поверил в себя и , главное, в реальность сказанного мной. Он стал приставать с расспросами, как это устроить. К разговору подключились и другие. А я то и дело подливал масло в огонь, даже не подразумевая чем это может обернуться.

На следующий день у меня была ночная смена. Я пришел на работу, переоделся и вышел покурить. Звонок. "Спустить",- прозвучало в трубке. Я вышел из здания, где возле дверей меня ожидала делегация моих корешей. Сначаня не понял, зачем они здесь. Но мне напомнили про вчерашний трёп. Мол, вот бабки, веди к бабкам. Такая тавтология, что даже пересчитать было не удобно.

Давать заднюю было бы не понятиям, да и порешили бы на месте. Пришлось вести. Но я думал, что после увиденного в отделении, они сами посмеются и свалят.
Мы прошли по палатам, увиденное никого не смутило. Даже скорее наоборот, когда в одной из палат пациентка по имени Мими раскрыла свой беззубый рот и попросила её поцеловать. Больной человек, что тут скажешь. А бандит и наркоман Мойша сказал, что он будет эту. Мне стало не по себе. Я что-то промямлил про её здоровье и состояние женских половых органов. Но мой иврит был ещё слишком слаб, чтобы тягаться с похотью наркоманов.

В итоге, каждый из трёх пришельцев выбрал себе по самой спелой старухе. Я сидел на посту медсестёр и ждал. Секунды казались часами, а минуты - вечностью. Из палат слышалось ненасытное хлюпанье, так молодая плоть разрывала плоть старую.

Больше всего я боялся, что утром изнасилованные старухи всё расскажут. Да, они сумасшедшие, но это же Святая Земля, вдруг кто-то проникается и осмотрит их больше чем надо. Тогда мне конец. Посадят в цугундер и каюк.

Но утром всё было как обычно. Единственное, три старухи были довольны больше обычного, с удовольствием ели кашу и пили какао. Старшая медсестра очень удивилась этому приливу сил. Но списала всё на своё божественное предназначение. А я сдал смену и пошел домой спать.

В следующую мою ночную смену всё повторилось. Снова приехали они, снова придирчиво выбирали себе подруг по палатам, и снова я слышал ненасытное хлюпанье. Выйдя из палатсо мной рассчитались. А потом один из любителей старушек, отведя меня чуть в сторону, сказал:" давай замутим бизнес. В стране много извращенцев, которые за большие деньги готовы трахать старух. Поверь, это очень большие деньги!". Я даже вспотел, когда представил себе Очень большие деньги. И, конечно же, я согласился.

Перейдя только на ночные смены, мой маленький бизнес заработал как конвейер. Ко мне приезжали со всей страны. Я водил их по палатам, где посетили на манер врачей осматривали старух. Потом мне платили и я удалялся смотреть телевизор.

Для своих такса была другая. А вот пришлые платили действительно шальные деньги. Вскоре я переехал в более достойное жильё. Стал питаться в ресторанах. Сменил прикид. И вообще задумался о том, что жизнь наконец-то налаживается.
Когда в отделении кто-то умирал, на его место привозили другого. Так что простоя не было.

По утрам отоваренные старушки нарушали тишину своим чавканьем. Старшая медсестра совсем зазвездилась и однажды заявила, что она здесь Бог, только поэтому пациенты в отделении идут на поправку. После этого её уволили. Просто евреи не очень то верят в бога.

На её место пришла не медсестра, а какая-то собака -подозревака. Во всём и во всех она видела ложь. Санитаров считала вшами, которых нужно гонять день и ночь. И однажды нагрянула инкогнито на мою ночную смену. А там во всю шло свингер-пати. В это время я стоял на балконе и курил сигару. Сказать, что медсестра охуела, значит промолчать.

Когда я попался с поличным, то мысленно уже ощутил себя в самой страшной тюрьме Израиля, откуда меня никогда не выпустят. Медсестра долго орала на меня, расчленяя словами на части. А потом внезапно умолкла и попросила долю. Долю! О, Святая Земля, о, еврейское братство! Конечно же я дам тебе столько сколько ты захочешь!

И мой бизнес лишь слегка забуксовав, снова продолжил своё существование. Я вел бухгалтерию, а моя любимая старшая медсестра давала советы: кого сегодня можно сдавать для утех, а с кем лучше повременить, в виду самочувствия.
Каждую неделю я платил ей долю. И все были счастливы. Жалоб от наших постояльцев не было. Напротив, одна из старушек даже стала подниматься и попросил, чтобы её поставили под ходунки. Но сделав три шага, она улыбнулась и умерла. Счастья - это тоже шаги, которые иногда оборачиваются не тем, что от них ожидаешь.

Благодаря своему скромному бизнесу и усердию я купил квартиру и машину. Занялся пассивным доходом, занимаясь субарендой помещений. И даже стал задумываться, а не пойти ли мне в кнессет. Я бы многому мог их там научить.

Я был всё ещё молод и денег у меня было более чем достаточно. А если сказать на иврите, то прямо таки дохуя. И всё было прекрасно. Бизнес работал, все были довольны. Казалось, что мечты сбываются, когда в один день со стороны Ливана не прилетела ракета, которую позже назовут "ракетой апокалипсиса" и не накрыла весь наш Соддом и Гоморру, вместе с пациентами, посетителями, и мною. Так закончилась эта удивительная история молодого бизнесмена, которого достали из под завала ещё живым, чтобы он, то есть я, успел написать про всю эту историю, и лишь затем спокойно умереть, зная, что и на небе надо будет чем-то заниматься, хорошо что уже есть готовый бизнес план.

Когда до конца вахты остаётся лишь несколько дней, все вахтовики выстраиваются в длинную очередь к единственному спутниковому телефону, который связывает месторождение с большой землей. И все, как один, не сговариваясь, оповещают своих жён о сроках возвращения домой, добавляя, мол, к моему приезду хочу чтобы от тебя пахло. Не мойся, любимая, я скоро приеду, спешу изо всех сил, через два- три дня буду дома.

Исполнительные жены, с того самого звонка, перестают мыться, благоухая как их благоверные, привыкшие к суровому северному быту.

Пока гудят лопасти вертолёта, пока стучат колеса поезда, пока не прозвучит стук в дверь, стук сердца...и вот он, кормилец, милый и любимый ВАХТОВИК!

Часики тикают. В холодильнике стынет водочка. На столе стоят любимые закуски. Благоверная порхает вокруг стола, распространяя такой знакомый аромат. В это время её любимый, подпирая хуем стол, уже опрокидывает третью рюмку.

Внезапно гаснет свет. Несколько секунд стоит гробовая тишина. А затем падает стол, потому что его перестали подпирать, слышен звук бьющейся посуды. Чьи-то огромные руки задирают подол, разрывают трусики, словно это пачка лапши быстрого приготовления и весь дом начинает ходить ходуном. Пых-пых, ах-ах, ох-ох.

Снова включили свет. Возлюбленная поправляет прическу и прячет в карман фартука разорванные трусики. А благоверный, улыбаясь в моржовые усы пододвигает стол к подоконнику, чтоб не падал в ответственные моменты. И опрокидывает очередную рюмку.

На кухне пахнет жареной картошкой с мясом, но нос вахтовика находит среди этого вкусного аромата то самое амбре, ради которого он целый месяц готов испытывать трудности и лишения на крайнем севере, не забывая ни на секунду, что он бескрайний.