Я почувствовал, что должен идти, что что-то происходит там, в городе. И пошел, хотя обычно сторонюсь вас, людей. Хотя и сам не понимал, на каком я слое реальности. Очертания те же, но по-другому все, и дорога неровная, и ям больше, и мусора. Я шел и на каждом шагу спотыкался об эти банки из-под пива, запутанную проволоку, крошащийся бетон. Иду, как пьяный, зигзагами, голова кружится, банки гремят. Тихо вокруг, никто не шумит, не считая меня, и чувствую, кто-то там, в темноте, слышит, и идет по моему следу. Я иду по дороге в город, пытаюсь разглядеть на горизонте огни ваших пятиэтажек, гадаю, что же у вас случилось. И чувствую, то, что у меня за спиной, совсем близко. Шагов не слышу, но словно ветер от чьего-то движения, совсем рядом со спиной. Я пошел по тропинке, по бокам от которой деревья растут, подождал, когда это ощущение ослабело – ну, вроде как, отвлеклось это существо, отвернулось, и бросил впереди себя консервную банку, поднятую с земли. А сам под деревья нырнул, как я умею, не задев ветки. Затаился, смотрю, по тропинке шагают расплывчатые тени. На ветру одежды у них колышутся. Или это не одежды, а сами они из чего-то зыбкого и колышущегося состоят, я не рассмотрел. Какие тени? Черные, как куски ночной черноты, в форме человека, но без рук и без лица. Из всего лица у них только рты были, огромные и зубастые. Думал, они пройдут мимо, но они остановились и повернулись в мою сторону. И тут из-за пригорка, слева от дороги не то плач, не то стон послышался, и тени двинулись туда. А я обошел их по дуге и двинулся туда же, на плач. Мусор обхожу, в высокой полыни прячусь. Тени плывут по траве, и от них разливается холод. Кто-то там, впереди, плачет, или кричит от боли. То ли кошка, то ли маленький ребенок. А потом я потерял из виду тени, словно их и не было. Я вышел на небольшую полянку, окруженную молодыми деревьями, и слышу крик уже с другой стороны, позади себя. Я туда. Различил в траве сверкающие глаза, подхожу ближе, и вижу черного кота. Мяучит жалобно и ползет по неровной земле, волоча обе задние лапы. Я хотел подобрать его, помочь, но никак не мог догнать, я вправо – он влево, я быстрее - и он быстрее. А местность начала меняться. Я эту часть пустырей плохо знаю, да и в темноте трудно разобраться, но только я почувствовал, что местность понижается, и полынь уступила место осоке и хвощу. Когда заметил, что под ногами хлюпает вода, решил выбираться из болота и повернуть назад, но не тут-то было. Кажется, все направления поменялись местами, местность поворачивалась вокруг меня, как головоломка. Развернулся, как мне показалось, назад, только подъема не чувствуется, а наоборот, воды под ногами все больше. Размокшая земля хлюпает под ногами, шлепанцы в грязи застряли, и пришлось идти босиком. Снова услышал чей-то крик, снова пошел в ту сторону, теперь уже почти по колено в грязи.
И тут меня за ногу схватила чья-то холодная рука. Я испугался, конечно, рванулся, потерял равновесие и судорожно пополз на четвереньках, цепляясь за траву. Нет, от страха не кричал. Когда живешь один несколько десятилетий, привыкаешь, что на крик придет скорее враг, чем помощник. Закричал ты, и только тогда я узнал, что это ты меня схватил, и я помог тебе выбраться из болота. Мы сели на сравнительно сухую кочку, отдышались, и ты сказал:
- Ты должен мне помочь, Эль. У нее моя девушка. Она уже забралась в детский сад.
- Твоя девушка? – спросил я. – Как она оказалась в детском саду, Андрей?
- Мы же на Ландшафтах снов, - сказал ты. – Она во всех своих снах – шестилетняя девочка с бантиками и в платье в горошек. Выглядит так, потому что ей так нравится. И вообще, тебе ли говорить, ты сам уже сто лет как тринадцатилетний.
- Тысячу, – машинально поправил я. – Кто забрался в детский сад, говоришь?
- Все равно не поверишь, - отмахнулся ты, - пошли, покажу.
У тебя в кармане был фонарик. Да, вот этот. Он не работает, намок, пока ты по грудь увяз в болоте, но тогда каким-то чудом включился. Моргнул несколько раз и погас, но этого хватило, чтобы рассеять злые чары этого места, и мы увидели тропинку, ведущую вверх по склону оврага. Да, болото было на дне того самого оврага, около гаражей.
Это были не мои пустыри. Место – мое, а слой Ландшафтов – не мой. Там такое живет… Но я не мог вернуться в нужное измерение, это место сейчас накрывалось только одним слоем снов, мрачным и черным. А ты так уверенно шел, словно знаешь, куда. А тропинка-то через рощу шла.
Что за роща? Да знаешь ты. Недоброе место. В нижней точке оврага, где скапливается вода, где непросыхающие лужи и эти корявые американские клены растут. Это на Дневных ландшафтах так, да и на моем слое снов нормальное место, только слегка неприятно там ходить. А в измерении кошмаров там мусора в два раза больше, кости каких-то животных валяются, а еще там живет Парейдолька. Ты так уверенно прямо в рощу потопал, я не успел предупредить, остановить, пришлось идти с тобой. А в роще, там мерещится. На первый взгляд, ничего необычного, мусор, кусты, деревья кривые, ветки голые торчат во все стороны, но то в кустах лицо странное померещится, то висящий на дереве пакет покажется странной птицей, то кривая ветка – когтистой рукой. Главное – не обращать на это внимания, не то придашь Парейдольке материальность, и она станет тем, что мерещится. И вот догнал я тебя, сделал знак, молчи, мол, и мы пошли по тропинке. Тропка узкая, ветви деревьев над головой смыкаются, как черный тоннель, и еще ветки за одежду цепляются. Иду, повторяю про себя, что это именно ветки, а ничьи не руки. Глянул влево – а там большой мешок висит, к веткам дерева прицепился. Шевелится от ветра, и под одним углом- ни дать, ни взять висельник. Я поспешно отвернулся было, но висельник уже, еле слышно захрипев и некрасиво качнувшись, спрыгнул с дерева и шаткой походкой пошел за нами.
И тут ты остановился и уставился туда, в темноту. А там тени от деревьев, корявые такие, и вот они начали шевелиться, расползаться, превращаясь в силуэты крадущихся чудовищ. Ты сначала застыл, принялся их разглядывать, а потом повернулся и пошел дальше. Тени сгустились, начали обступать нас. Ты шел и не оглядывался. Уже на выходе из рощи они тебя настигли, вцепились в одежду и в волосы, а ты просто отлепил их, как репьи, и пошел дальше.
Идем мимо гаражей. Темно, чуть не ощупью пробираемся. А там гремит что-то, мерно, громко, будто кто-то палкой о лист железа бьет. И непонятно, то ли справа, то ли слева. Обойти бы, проскочить надо, да не знаешь, с какой стороны оно. Идем мимо одного гаража, а оттуда как бахнет железом. И завыло низко так: у-у-у-у, как пьяный мужик, когда на кого-то сердится. И рядом с гаражом не то тряпка старая скомканная валяется, не то кошачий труп раздавленный, изуродованный. Мы ускорили шаг. Тут двери гаража загремели, открываются. Ты было рванулся бежать, но я тебя за рукав потянул. Если б мы побежали, оно бы сразу услышало наш топот и догнало, а я приметил там один гараж, у которого дверей и крыши не было, один стены и бурьян в человеческий рост, во туда я тебя и утянул, затаились мы. А из гаража выходит фигура – вроде как человек, только роста слишком большого, и голова волчья, и ручищи как лопаты. Глаза горят оранжевым. Прошло мимо, в сторону города ушло.
- Нам тоже в город надо, - сказал ты.
- Подождем немного, пусть оно подальше отойдет. И пойдем другой дорогой.
И вот вошли мы в город, а там еще чернее чем на пустырях, ни фонари, ни свет в окнах не горят, и в воздухе такие потоки еще более черной черноты текут, клубятся, змеятся. Если приглядеться к этой черноте, мерещатся смутные силуэты, какие-то морды чертей, кошек, волков, черепа, когти, если прислушаться, можно услышать мяв. И все эти потоки текут по воздуху, стекаясь со всех сторон в одном месте – в детском саду, затекают туда через приоткрытые окна и исчезают.
-Тише, а то он и явится, - сказал я.
Мы зашли на территорию сада, стараясь держаться в тени, не прикасаясь к потокам черноты. Нам дорогу переползла орущая кошка, в крови, волочащая за собой кишки. Ты потянул меня за собой: «Пошли, Эль. Это тени уже умерших котов. Им никак помочь нельзя». За углом здания было голубое крылечко – вход в группу Наташи. На крыльце стояли две безрукие черные фигуры. По стеночке, держась кустов мы прошли в нескольких шагах от них и влезли в окно первого этажа.
Это была спальня. Окно было занавешено тяжелыми бархатными шторами, и мы остались стоять на подоконнике между стеклом и шторой.
Мы осторожно выглянули из-за шторы. В спальне в кроватках лежали дети. Они не шевелились, но никто из них не спал, глаза были судорожно зажмурены, маленькие ручки напряженно сжаты. Между рядами кроваток ходили две черные тени и что-то шептали. Я с трудом разобрал слова:
- Спать. Всем нужно спать. Чтоб голову от подушки не отрывали. Чтоб глаз не открывали. Кто не будет спать, того заберет Бабай.
Кто-то из нас с тобой – я уже не помню, кто – неловко пошевелился, и штора зашуршала. Тень повернулась и уставилась в нашу сторону безглазой головой. Мальчик на ближайшей кроватке приоткрыл один глаз. Я тихо выглянул из-за шторы, а он закричал и заплакал, показывая на меня пальцем: «Бабай! Вот он бабай!»
Тень подошла, молча схватила мальчика за руку складками своего балахона и повела к выходу из спальни. Он только обреченно тихо скулил. Они скрылись в дверном проеме.
Одна девочка открыла глаза и, не шевелясь, обвела комнату глазами. Другая тень заметила ее и пошла к ней.
- Это Наташа! Отобьем ее! – крикнул ты и прыгнул с подоконника.
Ты подскочил к столу, стоящему в углу комнаты, схватил стоящий рядом с ним стул и кинулся на тень. В спальню тем временим вернулась вторая тень, улыбающаяся во весь зубастый рот. В ее зубах что-то застряло. Ты пытался ударить тень стулом, но она, дергая Наташу за руки, постоянно ставила ее между тобой и собой. Наташа рыдала в голос. Остальные дети в группе сели на постелях и смотрели на нас.
Вторая тень, продолжая скалить зубы, стала подходить к тебе со спины. Я прыгнул с подоконника на нее, через всю комнату, почти полетел, вытянувшись в воздухе, и сбил ее с ног.
Ты знаешь, драчун из меня никакой. Мой народ со своими врагами вообще почти никогда не сражался, мы можем разве что затанцевать врага до смерти. Или защекотать. Слышал сказку про Шурале, который чуть не защекотал дровосека? Так вот, эту сказку про моих соплеменников придумали. Считай, Шурале – это я и есть. Не похож? А ты на мои руки посмотри, видишь пальцы длинные? Так вот, я запустил свои пальцы этой тени туда, где у нормальных людей подмышки, и давай ее щекотать так, как я умею. Она вырывалась, я сидел на ней верхом, обхватив ногами, вцепившись в балахон пальцами ног. Не знаю уж, на кого я в это время был похож, но кто-то из детей плакал. Тень сначала смеялась, потом визжала, потом стонала, а потом застыла в уродливых корчах. Как раз в это время ты изловчился и стукнул другую тень стулом по голове, не задев Наташу.
И тут на наших глазах с теней сползли их балахоны, и мы увидели на полу двух обычных женщин, воспитательницу и нянечку. Мертвых.
- Черти! – показав на нас пальцем, закричал один мальчик. Дети завизжали от страха. Убежать они не могли – мы перекрывали выход из спальни, и они забились все в один угол, черные силуэты с горящими глазами в черной ночи.
- Наташа, я пришел тебя спасти от этих… - сказал ты, протягивая руку. И у тебя из-за спины, из двери спальни, с новой силой поползли, позмеились эманации черноты.
- Не подходи ко мне! Ты злой! Злой! Страшный! – девочка села на пол и громко жалобно заплакала.
И тогда прямо из стены вышла она. Королева. Тогда я и понял, что ты именно о ней и говорил. Она выглядела как маленькая девочка со светлыми кудряшками, но ростом до потолка из-за непропорционально длинных ног, будто на ходулях. У нее была черная корона на голове, длинное платье и очень злые глаза.
Ты все с тем же стулом попытался броситься на нее, но она просто подняла руку в повелительном жесте, и мы с тобой отлетели, как от удара, и впечатались спинами в стену. Шторы развевались, как на сильном ветру. Одна штора оторвалась и накрыла нас обоих. Стягивала, плотнее и плотнее, душила. А королева сказала, видимо, Наташе:
— Вот видишь, дитя. Они – зло, а я – твой друг. Идем со мной.
Я, применив все остатки своей магии, разорвал штору, и успел увидеть, как королева уводит плачущую Наташу за собой, и они вместе проходят сквозь стену. Я попытался стащить штору с тебя, но нас обоих подхватил черный язык черноты и вышвырнул из детского сада. За окно, мимо площадок для прогулок, за забор и в соседний проходной двор, в песочницу рядом с качелями. Да, именно здесь мы сейчас и находимся.
Что делать теперь? Я вернусь в Пустыри. Пусть это и не мой слой реальности, моя связь с Пустырями даже здесь сильна, там моя магия еще работает, и я могу быть хоть сколько-то в безопасности. А ты, не знаю, домой иди. Наташу уже не вернуть. Нет, никак. Разве тебе не понятно? Ты хотел выпросить прощение себе тем, что спасешь ее от кошмаров детства, от воспитательниц, а еще от проникшей на этот слой Ландшафтов демоницы, но ваши отношения обречены, ты не вернешь себе ее доверие, даже своих кошмарных воспитательниц она боится меньше, чем тебя, разве не видишь? Я не смог тебе помочь, может даже, наоборот. Наташа, знаешь ли, далеко не первый человек, который принял меня за нечисть.
А что это за чернота? Это, друг мой Андрей, не связано с тобой и Наташей, это куда серьезней. Это прорыв, это оккупация демоническими сущностями. Это Сердце Инферно где-то близко, и корни его – не здесь, а у вас, на Дневных Ландшафтах. Я не знаю, как оно появилось, но похоже, к этому имеют какое-то отношение убитые коты. Слышишь этот мяв, когда эманации черноты близко? Я не знаю, как его победить, я же не бог. Знаю одно – добром. Зло побеждают добром, вот и все. Да не знаю я, побеждать зло, как впрочем, и создавать его, - в этом мастера вы, люди, а не такие как мы.
