Сегодня, 30 октября — День памяти жертв политических репрессий
Пять человек из моих прямых родственников стали жертвами политических репрессий.
Прадед по папиной линии – я про него очень мало знаю. Он был врач, еврей, переехал с женой и детьми из Житомира в Ленинград и его расстреляли в начале 30-х годов. Прабабушка умерла через полгода от тифа. Бабушка с братом воспитывались в детдоме. Сколько раз я спрашивала у бабушки про её отца – она прикидывалась глухой, так и осталась эта тема закрыта.
Прадед по маминой линии – про него я писала тут. Делала запрос, получила дело. Был полковым священником у Колчака (факт), собирался перейти по льду финскую границу (сомневаюсь). Приговор «расстрел» заменён на 5 лет на Соловках. Выжил, весь больной, но выжил, умер спустя много лет в 80 лет в своей постели. Железного здоровья был.
Родной дед, мамин отец. На студенческой гулянке кто-то предложил тост «За товарища Сталина», дед возразил –«А давайте лучше за встречу под столом». Утром собутыльники кинулись наперегонки доносить. А то ты не донёс, а другой донёс, значит ты тоже виноват, что «слушал и не доложил». 58-я, 7 лет. Маму потом удочерил отчим, поэтому на родного деда запрос подать не могу, никаких документов, подтверждающих родство не существует, пересказываю то, что рассказала бабушка.
Вот, на этом фото они все вместе – бабушка, дед и моя мама. Бабушка только вышла из лагеря, измождённая, а дед освободился годом ранее, вполне себе красавчик) Жить с ним бабушка не захотела, забрала дочь и уехала к своему отцу в Сибирь.
Дед-отчим. Был инженером, работал на оборонном заводе, на войну не отпустили – был нужен в тылу. Угнали в плен из оккупированного города, в Австрию. Вернулся в 1946-м, в 47-м арестовали – 58-я статья, 25 лет. Освобождён после смерти Сталина в 1954-м году. Запрос делала, пришёл отказ – 75 лет ещё не прошло, секретность не снята. Через пять лет снова отправлю.
Бабушка, мамина мама, самая родная и любимая, мой Главный Взрослый человек. Я выросла под её рассказы о своей жизни, и в том числе о лагере. Арестована была в 1948 году. За два года до ареста с ней познакомилась женщина, которая бабушке сразу не понравилась, но потом первое впечатление стёрлось, а зря. Именно она два года собирала материал о ней, и обвинение строилось на её доносе. Бабушка в принципе никогда особо за языком не следила, говорила прямо всё что думает и о товарище Сталине и о ситуации в стране, удивительно, что раньше на неё никто не донёс. Когда арестовали, то предъявили 10 анекдотов, которые бабушка якобы рассказывала. «Некоторые из них я знала, а которые не знала – посмеялась над ними». Я, увы, только один запомнила, анекдот-частушку:
«Триста лет нас гнули-гнули,
А за тридцать так согнули,
В триста лет не разогнуть»
(Тут сравнивается временные периоды монголо-татарского Ига и время правления Сталина)
Бабушка рассказывала, что на первых допросах она пыталась вести разговор на равных и спросила следователя – «А по какому праву вы так со мной разговариваете? Я подследственная, а не осужденная!» На это он подвёл её к окну, показал на улицу и ответил – «Подследственные вон там ходят, понятно?».
Дальше пытались её сломить, чтобы она написала доносы на своих друзей. Держали 5 дней без сна – в одиночной камере с одной табуреткой, только глаза закроются, сразу открывается дверь и крик «Не спать!». Потом два месяца в одиночке, где днём нельзя было ложиться, только ходить или сидеть, смотрели за этим в глазок. Бабушка рассказывала, что чтобы не спятить, она переводила в уме книги с русского на французский (она преподаватель французского).
Друзей она не сдала, получила 25 лет по 58-й статье и была отправлена в Вятлаг.
После арестовали бабушкину родную сестру, которая была на восьмом месяце беременности, потому что «слушала, но не донесла» на сестру — дали 10 лет. Сына она родила в лагере, с проблемами здоровья из-за перенесённого стресса.
Вообще бабушка у меня удивительный оптимист, всегда во всём искала положительные стороны и верила в лучшее. Про лагерь она говорила так – «Никогда больше я не встречала столько умных и интеллигентных людей в одном месте!». С уголовниками естественно тоже пересекалась, общались, она пересказывала им книги. Говорит, самое интересное было, когда пересказанное произведение через год-два возвращалось к ней переиначенное, украшенное тюремной романтикой, едва узнаваемое. Из того что я запомнила – особенной популярностью пользовался рассказ «Белая прядь». Про студента-медика, который влюбился в мёртвую прекрасную девушку и понял, что она не умерла по седой пряди, которая появилась за одну ночь. Он спас её, а чем закончилось – не помню) Надо погуглить)
Выжила бабушка в лагере благодаря курсам медсестёр, которые закончила во время войны, а в лагере требовался лаборант в медпункт. А так её сначала отправили лес валить, а там как – норму за день не сделаешь, меньше пайку получишь. И какой из неё был лесоповальщик – 155 см рост, 37 кг вес, преподаватель французского, погибла бы.
Ещё важный момент про лагерь – очень важно было соблюдать личную гигиену. Всё же отбирали, и шнурки и подтяжки, женщины из каких-то обрывков придумывали себе конструкции для поддержания чулок, ценой гигантских усилий поддерживали гигиену, чистоту и целостность одежды. Бабушка говорила, что много раз видела – тот, кто сдавался и забивал на всё, вскорости погибал. Такой первый, но важный кирпичик в фундаменте личности.
Мама моя родилась в лагере, в марте 1953-го, через несколько дней после смерти Сталина. Про то, как она выжила я писала тут.
Бабушку освободили в 1955-м, а реабилитировали в 1965-м. Запрос я сделала, и мне пришёл ответ, что в том же году, в 1965-м, дело было уничтожено за ненадобностью.
Год после освобождения бабушка не могла стоять в очередях – если кто-то за ней занимал, она пропускала вперёд, потому что чувствовала себя хуже остальных, недостойной даже стоять перед кем-то, только последней. Так, бывало, час простоит и уходит ни с чем.
Из лагеря у бабушки остались подруги, компания пять человек, они постоянно переписывались, созванивались и примерно раз в пятилетку встречались. На одном таком «Слёте лагерных подруг» мне посчастливилось побывать. Правда, мне было 13 лет, и эти самые подруги меня особо не интересовали, это сейчас я бы за ними ходила по пятам и выспрашивала бы всё-всё. А так у меня совсем немного информации о них осталось в памяти.
Собирались мы в маленьком городке под Харьковом, у тёть Маши – она такая вся кругленькая, в ямочках, хохотушка, всё время готовила, пекла, да так вкусно – ум отъешь! Настоящая хозяюшка)
Ещё была тёть Аня, из Эстонии, самая спокойная и рассудительная. Очень сдержанная и внешне, и в манерах и с тонким чувством юмора.
Тёть Шура из Беларуси – дворянского происхождения, с тяжёлой рыже-седой косой, обёрнутой вокруг головы, с вытянутым лицом и тяжёлыми веками. Поручик Ржевский среди остальных тётушек)). Постоянно намеревалась завернуть что-то непристойное, матерное, тётки затыкали её на полуслове с криком «Шура, молчи, тут ребёнок!» (ребёнок – это была я)
Бабушка моя из Сибири. Душа компании)
Тёть Лия, из Москвы, но вообще-то она американка еврейского происхождения (или еврейка американского?). Её родители во время Гражданской войны эмигрировали в США, а они с братом выросли убеждёнными коммунистами и после ВОВ поехали на историческую Родину в СССР помогать восстанавливать страну. Где и были арестованы как шпионы. Она единственная, про кого я хоть что-то знаю, потому что она была невероятной болтушкой)
Позже я спрашивала у бабушки про остальных подруг «Как и за что?», она мне ответила, что у них не принято было спрашивать о подробностях ареста. Политические – и всё, что они друг про друга знали. И на «слёте» никогда не вспоминали лагерь. Бесконечные разговоры про детей, про внуков, про книги, про фильмы – за жизнь в общем. И бесконечно смеялись и шутили друг над другом. Я думаю, что вот это вот жизнелюбие, кроме того, что их сдружило – оно и помогло им выжить и вернуться к обычной жизни.
Конечно я понимаю, что бабушка мне не рассказывала самые страшные и тяжёлые моменты заключения. Такой у ней был жизненный принцип – везде искать хорошее, она и меня всегда учила «По хорошее пойдёшь – хорошее найдёшь, по плохое – лопатой будешь грести», такой вот она была несгибаемый оптимист.
Я помню, бабушка. И не забуду.
