Demorta

Сколько раз я проходил мимо этого места не имеет никакого значения. Сотни ли, тысячи раз, в любом случае это много, это очень много. Я знал каждый сантиметр этого перекрестка, девять платанов, шесть полукруглых скамеек, а перед ними небольшой фонтан, струи которого бьют с краев вовнутрь, образуя неравномерный цветок маракуйи.
Платаны очень похожи на людей. Образно, конечно, люди ведь тоже очень разные, не смотря на то, что все они люди. Так и деревья. Одно прямое и гладкое, другое скрученное, с шершавой корой.
У крайнего платана отпилен ветка, когда- свисавшая в сторону тротуара и мешающая проходу. Он как несчастный ампутант стоял и, казалось, стеснялся своего искалеченного тела.
Сотни или тысячи раз я проходил мимо? Сотни тысячи раз я хотел опустить ладони под прохладную водную струю. Сотни или тысячи раз я хотел подойти и сесть на старую скамейку? Вон ту, вторую слева. Почему именно на нее? Потому что именно под ней был зарыт огромный, как дом магнит, который тянул меня, и которому я так сопротивлялся, боясь, что никогда больше не смогу подняться с этой скамейки.
Конечно, нет там никакого магнита. Если взять лопату и хоть целый год рыть под этой скамьей, то вы его не найдете. Вы найдете дождевых червей, старые монетки, полусгнившие окурки, засыпанные временем, но магнита вы никакого не сыщите, как ни старайтесь. Все правильно, не для вас он там зарыт.
Но не смотря ни на что, я, как и говорил, сотни или тысячи раз проходил мимо этого перекрестка, я так ни разу не подошел к нему. Я боялся, что магнит, который зарыт под скамейкой, и который вы никогда не найдете, никогда меня больше не отпустит.
Зачем я решил это подтвердить самому себе? Неужели мне это было и так не ясно?
Был жаркий июньский день, запах моря, которое гнало свои волны в трехстах метрах отсеюда сливался с запахом фруктов из лавки зеленщика напротив и свежей выпечки из пекарни на другой стороне. Я привычно остановился у перекрестка. Меня неудержимо тянуло туда, на вторую скамью слева, спрятавшуюся под тенью листвы кривого платана с шершавою корой.
Магнит сегодня словно сошел с ума, он тянул меня так, что у наклонился вперед, приняв совершенно нелепую позу. Я успел подумать, что мне не надо туда, что я совершаю ошибку, но магнит оказался сильнее.
Как только я подошел к скамейке, жара спала. Не спрашивайте меня как такое произошло. Стало даже прохладно, а со стороны моря подул сильный ветер. Но тут же стих.
-Садись- услышал я голос.
Со мной говорил старик вдруг появившийся сам по себе. Я не удивился. Мне показалось, что этого старика я видел много раз, что он всегда сидел здесь, на этой скамье, пусть даже не видимый из-за пределов перекрестка.
Я сел. Скамейка была теплой, платан уронил на нее несколько листьев.
-Я кормлю голубей- сказал старик- Каждый день кормлю тут голубей.
Голубей тут было немного. Несколько птиц топтались у его ног и склевывали хлебные крошки, которые старик отщипывал от ржаной булки.- Меня зовут Авраам.
-Меня зовут Алекс.
-Я знаю
-Откуда?
Старик улыбнулся.
-Сегодня замечательный день. Самый лучший день за много лет- сказал он-Сегодня пришел ты.
-И чем это так замечательно?
Старик удивленно поглядел на меня:
-Как это чем? Ты нашел свое место. Оно для тебя.
-Авраам, что-то я не понимаю тебя.
-Хорошо, я объясню тебе. Хотя...тут и объяснять-то нечего. Куда бы ты ни пошел, ты все равно придешь сюда.
-Но почему? Зачем мне это? Я ничего не понимаю.
-Что ты хочешь понять? Смотри- старик обвел рукой вокруг- Что ты видишь?
-Перекресток вижу. Фонтан, скамейки, платаны, тебя вижу, Авраам.
-А ты разве не чувствовал магнит, который притягивает тебя?
-Чувствовал.
-Ну, значит все правильно.
-Авраам, причем тут это? Причем тут я и место? Не бывает так. Бывают люди, без которых не можешь, без которых тяжело, но не бывает мест.
Старик помолчал. Несколько минут я смотрел, как объевшийся хлебной крошкой голубь неуклюже топтался перед притихшей серенькой голубкой.
-Хочешь проверить?- наконец заговорил старик.
-Что проверить?
-Бывают ли такие люди, о которых ту говоришь.
-Зачем мне это проверять? Я и так это знаю.
-Хорошо- кивнул тот- Тогда стань и иди туда- он указал налево, в сторону маленькой улицы, выходящей на перекресток с севера.
-Зачем мне туда идти?
-Так надо- ответил тот.
И неведомая сила подняла меня со скмьи, ноги сами пошли в указанную стариком сторону, я шел мимо меленькой продуктовой лавки, мимо киоска с ключами, мимо закрытого отделения банка. Улица сужалась, дома изменяли свой облик и цвет. Вот желтый трехэтажный с увитой дикой лозой стеной, вот двухэтажный белоснежный, с розами на полисаднике, вон совсем маленькие домики, пестрые лачуги и игрушечные шале с черепичными крышами.
Я шел долго. Или мне так показалось, что долго, а на самом деле я шел всего несколько минут? Теперь уже не измерить и не узнать.
И вот я стою у ее калитки. Эта та самая калитка, я бы узнал эту калитку из миллиона других.
Элинор стоит у дверях, облокотившись плечом к стояку, в ее смоляных волосах красный мак, красная же юбка спадает до пола.
-Уходи- говорит она мне- Уходи и никогда не возвращайся.
Я уже слышал эти слова однажды. Я помню, как услышав их бежал по ночному городу, ветер смеялся надо мной, злорадствуя и хохоча. Я не понимал как мне жить дальше, что делать без нее. Все, ради чего я жил последние три года, было посвящено ей. Стихи, песни, цветы, все это было для нее. И даже я сам, мое сердце было отдано ей навеки. Я думал, что так будет всегда.
Но пришел тот самый день и она сказала мне те же самые слова, которые я услышал только что:
-Уходи и никогда не возвращайся.
И я ушел. Потому что я не мог не сделать так, как она меня просила. Мое ненужное сердце шлепнулось в дождевую лужу и осталось лежать там мокрой раздавленной лягушкой.
Побежал я и сейчас. Слезы текли из моих глаз, ветер также, как и тогда издевался надо мной, а ноги несли меня куда глаза глядят.
Так я бежал, пока вновь не увидел перекресток с фонтаном и платанами. Я закрыл глаза, не в силах смотреть на это, а когда открыл, то обнаружил себя на той же самой скамье, рядом со стариком, кормящим голубей.
-Ты ведь думал, что не сможешь жить без не, Алекс- сказал он, бросая очередную порцию крошек.
-Да, я так думал- согласился я.
-Но ведь смог. У тебя потом была Тина, Алиса, Кэтт. И чем опытнее ты становился, тем проще тебе было после расставания с ними.
-Ну, может быть я их любил меньше.
-Нельзя любить меньше или больше, Алекс. Можно либо любить либо нет. Ты ведь любишь свою жену?
-Да, очень.
-А если вы расстанетесь ты выживешь?
-Зачем нам расставаться? Мы любим друг друга!
-Я знаю. Но вы все равно расстанетесь когда-нибудь.
-У нас нет для этого причин.
-Есть.
-Какая еще причина у нас есть для расставания?
-Например, смерть.
-О чем ты говоришь, старик? Что за глупости?
-Хорошо, тогда я встань и иди туда- Авраам показал рукой на восток, туда, откуда на перекресток выходил бульвар.
И снова меня понесла неведомая сила. На этот раз я летел так, что ноги мои не касались земли. Пропылвали тяжелые бетонные здания, магазины, лавчонки, маклерские агентства и пожарная каланча. Потом меня закрутило, словно в вихре и опустило на зеленый газон парка.
-Сынок! Во ты где!- услышал я- Я нашла тебя сорванец!
Я оглянулся и увидел маму. Она подхватила меня, маленького, в смешных синих шортиках и подбросила вверх.
Я засмеялся так, как смеются все дети, когда из подбрасывает вверх мама.
-Куда ты убежал, Алекс? Я оббегала весь парк! Ты снова погнался за стрекозой?
Мама, мама, мама! Я чувствовал ее теплые руки как тогда, много лет тому назад, лучики в уголках смеющихся глаз. Весь мир состоял из нее одной. Это был мой смысл, а я был ее смыслом. Вечерами я засыпал у нее на коленях, ощущая как она гладит мои непослушные кудри.
С той поры прошло много лет. И я помню, как в один осенний день, когда мне исполнилось тридцать, она, маленькая и высохшая, уснула на моих коленях навсегда. Я долго не мог в это поверить и хоть я был взрослым, чувствовал себя потерянным ребенком, у которого отобрали самое главное в жизни.
-Иди, сынок, спрячься, а я найду тебя- сказала мама и, закрыв глаза руками, стала считать:
-Раз, два, три, четыре, пять...
Я, сорвавшись с места, побежал прятаться.
Бежал я долго, углубляясь в парковые дебри все глубже, пока неожиданно не выскочил к перекрестку. К тому самому перекрестку с платанами и фонтаном.
И вот, я снова сижу на скамье, рядом старик и его курлыкающие голуби:
-Думал ли ты тогда, что мать это только часть мира, а не весь мир? Сколько лет прошло с тех пор, как ее не стало?
-Десть? Нет...пятнадцать...
-Много. А мир существует. И ты тоже.
Я не знал что ответить Аврааму. В прочем, ему и не нужен был мой ответ.
-Алекс, любое кладбище усеено могилами незаменимых людей. Каждый из них был для кого-то вселенной. Каждый из них любил и был любим. Но люди ушли, и из всех вселенных осталось только одна.
-Зачем мне это знать? Что ты хочешь от меня, старик?
-Я?- старик пронизывающе посмотрел на меня- На, возьми хлеб.
Он протянул мне скрошенную наполовину ржаную булку.
Я нерешительно взял.
-Вот- кивнул тот- Теперь ты корми голубей. Это твое место. У каждого есть место на свете. Твое здесь.
-А у тебя? Где твое место, старик?- спросил я.
-Было здесь. Но ты пришел, теперь это твое место. А я должен прожить следующую жизнь.
-То есть?
-Что не понятно? Я уйду отсюда и опять появлюсь на свет. Правда я буду маленьким и ничего не буду помнить.
-Как родишься? У кого?
-Да хоть у нее- Авраам кивнул на проходящую по бульвару беременную женщину в длинном сарафане. -А ты оставайся здесь и жди.
-Чего мне ждать?
-Кого, а не чего- справил старик- Того,к то придет и сядет на эту скамейку. Того, кто скажет тебе, что не бывает того места, которое предназначено лично тебе. И все повторится сначала.
-А я?
-И ты тоже.
Авраам тяжело поднялся со скамьи и отправился по маленькой улочке в сторону моря, которое всего в трехстах метрах от перекрестка шумело своими волнами. Волны рождались и умирали, захлестнув желтый песок. Рождались

Очень прошу прощения, если уже читали.

Марик был маленьким мальчиком. Конечно, он-то себя маленьким не считал, потому что ему уже исполнилось шесть лет, а это, между прочим, не так уж мало.
Марик умеет сам одеваться. Например, гольфы и рубашку. Да что там гольфы, он умеет даже застегивать пуговицу на помочах и застежку на сандалиях. А еще Марик умеет рисовать. В ящике комода лежат настоящие акварельные краски и беличьи кисточки. Это все Марику подарил папа. Только папы сейчас нет, он уехал. Как говорит мама, по делам.
Марик достает краски из комода и рисует все-все, что только хочет. Он любит рисовать маму. Мама у Марика красивая, у нее длинные каштановые волосы, а еще она всегда смеется и от нее так вкусно пахнет духами. Эти духи подарил папа.
Еще Марик любит рисовать бабушку. Бабушка у Марика очень хорошая. От нее тоже вкусно пахнет, но не так, как от мамы, а по-другому, оладушками с яблоками. Если бы вы только знали, как Марик любит оладушки с яблоками! Пожалуй, ничего он так же не любит. Ну, может быть еще карамельные петушки на палочках, которые в горсаду продает тетя в крахмальном переднике и чепце. И еще, конечно, мороженое....
А еще Марик может нарисовать папу. Он высокий и сильный. Правда он носит очки, но они его совсем не портят. Папа очень умный и работает инженером.
Марик умеет рисовать голубое небо с облаками, деревья с зелеными листьями, траву, песчаную дорогу, оранжевое солнце и вообще, он умеет рисовать почти все.
Марик хотел бы стать художником. Но пока он еще маленький мальчик. Хотя ему уже шесть лет, а это, между прочим, не так уж и мало.
Было обычное летнее утро. Марик проснулся, умылся и вышел на кухню.
На кухне бабушка разговаривала с соседкой тетей Ниной Селезневой и Марика не заметила:
-Так что комод и стол ваш, Осиповна, я забираю себе.
-Как же так, Ниночка? Как же так? Мы же с тобой столько лет соседствуем...
-Да не причитай ты, Осиповна, тебе же лучше. Он у меня сохраннее будет. Ежели чего, верну... Ну, если все опять станет как было, сама понимаешь. У вас все равно мебеля конфискуют, не положено вам.
-Нина...Нина...
-Да что Нина-то? Ты скажи спасибо, что только комод и стол забираю. Вон Шварцманов, Фирку знаешь? Ну, медичка которая из травмопункта? Так тех вообще обобрали до нитки. Немцы -то вот-вот в город зайдут, может даже сегодня. Дочка-то твоя где?
-На вокзал пошла, может сможет билеты взять....
-Какие билеты, Осиповна? Не ходят поезда-то. Все, кончилось кино. Железку у Постышево взорвали, а Мишка мой на велосипеде на Авдошину Заимку гонял, говорит, танки там немецкие.
-Да что ты такое говоришь, Нина? Какие танки?
-Удивляюсь я вам, Осиповна. Евреи вроде, образование и все такое, а как дети малые. А, вот и внучек твой притопал. Здравствуй, деточка, на вот!
Тетя Нина Селезнева вынула из кармана кофты леденец с прилипшей к нему бумажной оберткой и протянула Марику.
Марик взял:
-Спасибо.
-Пожалуйста, деточка. Смотри какой вежливый он у вас, не то что мой Мишка, форменный оболтус.
-Нина, а ты про немцев не перепутала, может...
-Не может, Осиповна, не может. Точно говорю. Так я тогда пришлю потом за мебелью?
И тут оглушительно грохнуло. Казалось, небо разорвалось пополам. С потолка посыпалась штукатурка, а в комоде жалобно зазвенела посуда.
Марик очень испугался. Он бросился к бабушке, прижимаясь к ней, а та рухнула на пол, увлекая Марика за собой.
Рядом, закрыв уши руками, лежала тетя Нина Селезнева.
Через десять минут все стихло. И в город вошли немцы.
Наступил вечер, потом ночь, которая тоже закончилась, уступив место утру, звенящему тишиной.
-Вставай, майне юнгеле, пора просыпаться- сказала бабушка Марику, присев на край его кровати и поцеловала в лоб.
Это было странным, бабушка никогда не будила Марика по утрам, обычно он сам просыпался и прибегал на теплую кухню, где бабушка готовила ему вкусный завтрак.
-А где мама?- заспанно спросил Марик- Она вернулась с вокзала?
-Нет- ответила бабушка- Пока не вернулась. Но она вернется. Потом. Просто нам пора, вставай, умывайся и собирайся.
-Куда?- спросил мальчик.
Бабушка не ответила и отвернулась.
Через полчаса Марик шел с бабушкой по улице. Было пасмурно и низкие тучи обещали вот-вот вылиться на землю летним дождем. Бабушка шла очень быстро, так, что Марик практически бежал, не отпуская ее руку. Во второй руке бабушка держала чемодан.
Мимо них тоже шли люди с чемоданами. Некоторые держали за руку таких же маленьких детей, как Марик. Хотя он-то как раз не такой уж и маленький. Ему исполнилось шесть лет, а это, между прочим, не так уж и мало.
Люди шли по мостовой, а по обеим сторонам, по тротуару, направив дула автоматов к ним, шли немецкие солдаты, временами что-то выкрикивая на непонятном языке.
Кроме немцев, на тротуаре стояли другие люди.
-Куда их?- спросил какой-то старик полную женщину в белой праздничной косынке на голове.
-Да кто же их знает?- ответила та- Сгоняют куда-то евреев-то наших. И на кой им они?
-Ну, как на кой? Значит надо, раз сгоняют.
Бредущая по мостовой толпа завернула за угол и тут Марик увидел тетю Нину Селезневу:
-Осиповна!- кричит она-Осиповна, слышь! За комод не переживай, все как договорились. Если что верну!
И тут Марика как током ударило. Комод! Там же краски! Ну, конечно! Как он мог забыть?! Он резко вырвал свою руку из бабушкиной ладони и рванулся назад, к дому:
-Марик!- закричала бабушка- Марик! Нет!!!
-Я сейчас вернусь...- успел ответить тот, но короткая автоматная очередь заглушила его крик и вообще все звуки, которые Марик слышал всего секунду назад.
И Марик умер.
Марик умел рисовать голубое небо с облаками, деревья с зелеными листьями, траву, песчаную дорогу, оранжевое солнце и вообще, он умел рисовать почти все.
Марик хотел бы стать художником. Но он всего лишь маленьким мальчиком. Хотя ему было шесть лет, а это, между прочим, не так уж и мало. (с) Александр.

Было это в далеком 2005 году. Познакомился я с одной девушкой. Назовем ее Оля. Хотя мы ее так и не назовем вовсе, потому как ее и так уже назвали Оля при рождении. Хуй знает кто, мама или папа,это никакого отношения к повествованию не имеет.
Оля была девушка какая надо девушка. Все признаки запиздатости, сиси такие увесистые, разлюли стояком, жопный отсек вполне себе выпукл. Короче, как вы любите. В добавок ко всему она работала топ-менеджером в одной из известных парфюмерных марок, поэтому всегда была отпедикюрена, отманикюрена, вкусно пахла всякими живанши и шанелями, подстрижена аккуратно, одета чистенько, брови выщипаны и вообще хорошо говорила на английском, немецком и еще каком-то там.
В общем, встречаюсь я с ней пару-тройку раз да все подумываю, а как бы сделать так, чтобы эту вот Олю подстеречь в интимном месте на предмет поебаться при помощи половых органов. Потому как мы конечно хорошо так общаемся, вся хурма, темы затрагиваем глубокие и почти интеллигентные. Ну, то про кино, то про домино, то про падеж скота и урожай озимых. Короче обо всем. А вот о самом главном, то бишь с каких таких хуев я ее уже две недели выгуливаю и лелею, а она все никак не ведется, не понятно.
И только я собираюсь с духом чтобы пококетничать и понамекать, мол, это все заебись, конечно, но не пора ли нам, Оля, в нумера, так сказать, как Оля сама заявляет: а вот не попробовать ли нам создать пару и заселиться, так сказать, в вип-домик? Ну, Александр, одним словом, приглашаю тебя к себе в трехкомнатную квартиру, на предмет попробовать пожить вместе пару-тройку недель, а там как карта ляжет. Вдруг ты моя суженый- ряженый и мой товар твой купец.
Я ломаться не стал. Вот она, думаю, рыба моей мечты, вот он язь. На счет суженого не знаю, но пора нам переходить к делу, что ж, поживу у тебя пару дней, а может и больше, а там посмотрим. Короче шанс упускать нельзя.
Приезжаю я к этой Оле, и встречает меня на пороге собачка блядь. Ну, как собачка? Так собачка. Одним словом это существо должно было подохнуть еще лет пятьдесят назад, потому что выглядело так, как будто его послали к нам из преисподней захавать наших детей. Один глаз болтался на какой-то хуйне, вместо хвоста какая-то лысая мочалка, в открытой пасти ползуба цвета белка глаза больного гепатитом восьмой стадии, ноги подкашиваются, а на левом боку опухоль размером с остальную часть собаки. И в добавок ко всему оно воняет так, как будто умерло и разлагается не только оно, а еще и восемь таких же собак внутри этого существа.
Я, если честно, оторопел.
-Знакомься, это Чапа. Мой пес. Правда он болеет и у него онкология, но мне он очень дорог, когда я была совсем крошкой, мне подарил его покойный папа. Он очень, повторяю, болеет и стонет по ночам. Пожалей его, погладь, не бойся.
Я не стал уточнять сколько лет Оле, потому что знал. Оле тогда было 28 лет. То есть собаки по любому столько не живут. В это время этот зомби подошел ко мне вплотную и ткнулся склизким носом мне в руку.
Меня прошиб холодный пот, я замер на месте и немного сцыкнул в надетые по торжественному случаю свидания с Олей, новые трусы.
-Оля- сказал я- У меня два вопроса. Первый- нельзя ли убрать от меня этого милого зверька, потому что у меня сейчас будет инсульт и я задохнусь от удушья, а второй, почему твой пес подаренный покойным папой обязан выглядеть примерно так сейчас выглядит этот твой папа, которого мне безусловно жаль, но себя мне жаль еще больше.
Оля скривила напомаженные губки и сказала, что я просто не люблю животных.
-Почему же не люблю?-возразил я-Я люблю. И животных люблю. И вот ебаться люблю, потому и приехал. Но именно потому, что я их люблю, я бы давно бы усыпил несчастного Чапу, чтобы он не мучился онкологией и не вонял. Да и вообще ему лет под сраку, как Ленину, пора бы и на покой.
Одним словом, понимания я не нашел. Все несколько недель, которые связывали меня с Олей я сцал это приведение.
Однажды ночью я пошел в туалет и случайно наткнувшись на бродившего и стонущего Чапу, блядь, я понял, что в туалет мне больше уже не надо. С тех пор по ночам в туалет я не ходил и терпел до утра.
Оля при ближайшем рассмотрении оказалась несколько странной. Во первых, она постоянно все себе мазала. Ну, ноги, руки, лицо я еще понимаю. Но у нее были крема даже для жопы, пупка и медуножья. Пыталась мазать и меня.
Во время секса она иногда говорила по немецки. Меня это насторожило, потому как я не люблю шпионских историй, да и моя еврейская генетическая память как бы протестуети воссоздает в памяти яркие картинки из военной хроники, что мало способствует эректильной функции и прочим излишествам.
-Оля- сказал я- Если ты намекаешь на немецкое порно, то я в сантехника переодеваться не буду
-Успокойся, малыш, твой бегемотик просто так совершенствуется в языке. Скоро к нам приедет делегация из Германии.
Да,да, она называла меня малышом, а себя бегемотиком. То есть я все это время трахался с бегемотиком.
Через неделю я понял, что Оли в моей жизни нестерпимо до хуя. Мне казалось, что если я загляну под кровать, то оттуда на меня будет влюбленно смотреть Оля. Если я открою шкаф, то оттуда легко выпрыгнет мой бегемотик и заговорит на языке Гете. Она подстерегала меня везде. Я не мог даже задуматься на секунду, спрашивая меня о чем я думаю. Когда я куда-то уходил, она шла со мной, даже если я грозился ее за это отпиздить. Она встречала меня с работы и провожала на нее. Когда я устроил истерику и заявил, что иду посидеть в баре с друзьями мужского пола, имена, адреса и паспортные данные которых готов ей предоставить в любую минуту, она неожиданно согласилась. Но когда я приехал в бар, то первый, кто меня там встретил, была улыбающаяся Оля.
Когда я мылся в душе, она стучала в дверь и предлагала потереть спинку. Я, уверенный в том, что обычно под таким предлогом люди предлагают себя в качестве партнера по разврату (да кто так не делал -то?), конечно же соглашался. И она входила ванную комнату и действительно терла мне спину, и не только спину, она меня тупо мыла, как моют маленьких детей. А потом еще и вытирала махровым полотенцем, заставляя надеть тапки, чтобы не простудиться.
Одним словом я больше так не мог. Однажды я собрал вещи и сказал:
-Оля, прости, ты хорошая девушка и все такое, но тебе нужен ребенок, а не мужик. Мы попробовали, ну, бывает, не получилось. Поэтому я ухожу. Прости, так бывает. А еще меня очень заебал твой труп Чапа. Я сука видеть его не могу. И нюхать тоже.
Оля начала рыдать и грозиться спрыгнуть с балкона.
-Прыгай- сказал я- Не вопрос.А я пошел. Не забудь взять с собой папин подарок, он давно уже хочет сдохнуть, только ты ему не даешь, заклинаниями и магией поддерживая жизнь в этой мумии.
Тогда Оля побежала в прихожую, где висела моя куртка и вытащила оттуда паспорт. Мой, естественно.
-Я не отдам тебе паспорт! Ни за что! Ты никуда не уйдешь!
-Оля, я тебе сейчас сломаю руку наверное. Я никогда не бил женщин, у тебя есть шанс дефлорировать меня в этом отношении. Положи паспорт, падла, пожалуйста.
Одним словом, я уходил от нее, а она бежала вслед за лифтом и орала на весь подъезд проклятья, главным аргументом которых было то, что я видите ли был первым, кому она доверила святое и анально отдалась. Лично я такого уже не помню. Но может быть.
Потом Оля еще долго звонила, я поменял номер телефона, приходила ко мне на работу, я убегал от нее через задний вход. Короче, недавно она мне написала. Оотвечать не стал. Хотя очень интересно, конечно, узнать, как чувствует себя Чапа. Вот пиздец как интересно. (с) Александр

Когда папа меня ругал, я завидовал Славке. Вот кому хорошо. Живет с одной мамой. С мамой-то по любому хорошо. Нет, конечно, и мама может отругать, но она ругается по-другому. Да что там отругать, она даже подзатыльник может отвесить. И все равно это не страшно. И не больно.
Папа меня не бил. Но как только он начинал на меня ругаться, я съеживался до размера эмбриона и мне хотелось провалиться сквозь землю, а лучше убежать из дома. Я панически боялся его криков. Когда я получал двойку, я старался лечь спать до того, как он вернется домой, а если мне этого не удавалось, страх нависал надо мной темной кромешной тучей,как только раздавались его шаги в подъезде. Со временем я научился их различать.
Я часто представлял себя, едущим на крыше товарного поезда. Куда едет этот товарняк совсем не важно, главное подальше, туда, где меня не будет ругать папа. Дальше,дальше мчится поезд в неведомые края, где меня никто не ждет, но никто никогда не накажет.
А у Славки папы не было. Зато была мама. Ее звали тетя Настя. Хотя какая она тетя? Стройная, красивая, с копной светлых волос. Я тогда мало понимал в женской красоте, но тетю Настю я считал очень красивой. Почти как мою маму. Ну, почти.
А еще у Славки была маленькая собака Теша. Конечно, этот факт никакого значения не имеет, даже не знаю зачем я это упомянул. Наверное потому, что у меня собаки не было. Никакой, даже маленькой, как Теша.
-Хорошо тебе- говорил я Славке- У тебя папы нет, никто тебя не заругает.
-Это да- отвечал тот- Хотя в папах тоже есть смысл. Вот у тебя есть велик, батя твой тебе купил, правильно? А у меня нет.
-Да ладно, тоже мне смысл. Я бы от велика отказался, только бы он на меня не орал.
-Ну и что? Подумаешь, орет! Пусть себе орет. Зато велик есть! Ничего ты не понимаешь.
-Сам ты ничего не понимаешь. Вот пожил бы с папой, тогда бы по-другому запел.
-Ну, не знаю, я бы хотел иметь папу. Мы бы с ним на озеро ходили и еще куда-нибудь.
Я промолчал, потому что спорить не хотел. Да и чего с ним спорить, в чем-то он прав, я летом всегда ходил на озеро с папой, это правда. Еще мы ходили к нему на работу. Там было очень классно! Мне очень понравилось смотреть, как металлическая стружка кольцами выходит из токарного станка. Мой папа начальник цеха на атозаводе. Нет, на заводе мне правда понравилось. Хотя на озере лучше, безусловно.
А потом у Славика появился папа. Ну, как вам объяснить? Это не совсем, конечно, папа. Скорее его заместитель. Дядя Витя поселился у Славика дома.
Славик сказал, что дядя Витя раньше жил где-то на севере, заработал деньги и теперь обязательно купит ему велосипед.
Вот так, подумал я. Наверное не бывает так, чтобы велосипеды выдавались без папы. Скорее всего где папа, там и велосипед. Как бы в нагрузку.
Дядя Витя, как рассказывал Славик, уходил утром, вечером возвращался всегда с продуктами, иногда даже с конфетами. Короче, был бы он вполне неплохой папа, кабы не пил.
Пил дядя Витя не каждый день. Пил не более раза в неделю, но напивался до синих чертей.
Однажды он разбил кухонный стол и побил тетю Настю.
Правда стол он купил новый на следующий день. Но новую тетю Настю не купишь, поэтому она несколько дней не выходила из дома, стесняясь показаться на глаза соседям.
-Я этого гада убью!- говорил мне Славик- Возьму и убью! У меня нож есть!-и он заговорщицки показывал мне перочинный ножик, который таскал в кармане штанов.
-Вот, я же тебе говорил! Папы все такие. Но может велик купит.
-Не надо мне его велик! Пусть уходит! Я его убью, если он маму еще раз....
И Славик, сжав кулаки до белесых костяшек пальцев, беззвучно заплакал.
-Ты это...ты того, не плачь, ну чего ты!- пытался успокоить я друга.
-Я не плачу- Славик шмыгнул носом и вытер глаза рукавом.
-А мамка твоя чего?
-Ничего, плакала. А потом бабушке говорила, что любит его. Ну, как она может любить его? Он же дурак! Мало ей, что ли меня?
-Славик, ты тут ни причем. Мамы все такие. Они всегда любят пап. Но они хорошие, я например, маму люблю.
-И я люблю- соглашался тот.
А через месяц дядя Витя пришел домой пьяный и убил Славика. Нет, не подумайте, не то чтобы вот прямо взял и убил. Он стал бить тетю Настю, а Славик вытащил перочинный нож, заорал и ткнул дядю Витю в ногу. Дядя Витя со злости схватил его и сильно бросил на пол. Бросил не очень удачно, Славик ударился виском о дверной косяк и умер.
Приехала милиция, дядю Витю забрали назад на север, а тетю Настю в больницу. Больше я ее не видел, говорят, что куда-то уехала.
Мне было безумно жаль Славика, ведь этот дядя Витя был не настоящим папой, он даже велика ему не купил. Не то, что мой. Да, бывает ругает меня. Но если разобраться, то по делу. И еще никогда, никогда меня не ударит.
Вечером, когда папа пришел домой, я сам подошел к нему и сказал:
-Папа, я, получил пять по русскому, но зато по математике я получил двойку. Ты меня отругай, если хочешь.
Но папа почему-то не стал меня ругать, он неожиданно обнял меня и я почувствовал запах металлической стружки. И мне очень захотелось сказать ему, что я его люблю и никуда не поеду на товарном вагоне. Но я промолчал. (с) Александр