Russian X-Wing
Где-то на Татуине...
Показать полностью
1
0 просмотренных постов скрыто
Я узнаю его из тысячи
Я сказал Горбатый ! ©
Ил-10. Ориентировочно Китай 2014 год.
В целом виде расположение - Новосибирск.
Показать полностью
1
Небесная беда фрицев – ас Леонид Беда
16 августа 1920 года в советском Казахстане в неспокойное время родился будущий ас – Леонид Игнатьевич Беда. До войны он успел окончить «Уральский учительский институт» и параллельно с ним местный аэроклуб.
В 1942 году из оренбургской «Чкаловской авиашколы» летчик-штурмовик Леонид Беда уехал воевать под Сталинград. В то время штурмовики успевали совершить по 4-5 вылетов, после чего Ил-2 подбивали. Первые два вылета молодые летчики пытались выполнить две основные «темы»: удержаться в строю и не оторваться от своих.
В «премьерном» вылете Леонид забыл сбросить бомбы на цель и пошел с полным боезапасом домой. Когда летчик понял, что не отбомбился, он развернул самолет, оторвался от группы и вернулся обратно к немецким позициям. Во время пике он видел выпученные глаза немецких зенитчиков очумевших от наглости русского штурмовика.
После успешной атаки его нагнали четыре мессера. Ведущий немец улыбнулся и словно зритель в римском амфитеатре опустил большой палец вниз. Беда понял, что ему предлагают посадить самолет на вражеский аэродром. В ответ Леонид показал фрицу жест хорошо известный в любом уголке Земли. После такой наглости немецкие летчики стаей принялись расстреливать одиноко летевшую «черную смерть».
Леонид получил ранения головы и руки, в какой-то момент ему началось казаться, что они с самолетом стали одним целым. У линии фронта наши зенитчики прикрыли умирающего советского штурмовика, который против всех законов физики дотянул до дома. После удачной посадки техники бегло взглянув на штурмовик, поняли что машина восстановлению не подлежит.
В госпитале врачи спасли Леониду глаз. Во время лечения и реабилитации Беда познакомился с опытными летчиками штурмовиками, научившими его таким приемам боя, о которых в училище ему не говорили, а в части пока еще не успели рассказать. За свое самоуправство летчик не только не попал в штрафбат, но и получил первую награду – орден Красной Звезды.
Леонид был штурмовиком об Бога, достаточно сказать, что он всю войну пролетал со своим стрелком Семеном Романовым, и это при том, что стрелки Ил-2 гибли в 5 раз чаще, чем пилоты. Зная, что немцы любят атаковать «черную смерть» сзади и снизу, с тех точек до которых практически не доставал стрелок Ил-2, Беда придумал финт, который в первом же бою позволил Романову сбить мессер. В момент атаки Леонид перевернул самолет брюхом вверх и стрелок из положения вниз головой навечно приземлил немецкий истребитель.
Во время атаки на аэродром Джанкой самолет Беды с пробитым трубопроводом вынужден был сесть неподалеку от немецких позиций. Увидев, что к их Ил-2 на бронетранспортерах рванули фрицы, предвкушающие железные крестики за пленение советских летчиков, Беда взорвал штурмовик и приготовился к последнему бою.
Внезапно с небес по немцам ударили мощные пушки советских штурмовиков, это вернулись ребята спасать комэска от смерти. Пока группа не давала немцам приблизиться к горящему остову советского самолета, летчик Берсенев посадил штурмовик рядом с товарищами, забрал экипаж и с трудом оторвав самолет от земли, улетел на глазах у охреневших от такой наглости немцев.
В октябре 1944 года старшему лейтенанту Беде присвоили звание Героя СССР, вторую золотую звезду он получил 29 июня 1945 года. После войны курс «Военно-воздушной академии» где учился Леонид Игнатьевич прозвали «ЗОЛОТЫМ», поскольку все его слушатели имели одну, или две золотых звезды Героя.
Леонид Игнатьевич дослужился до должности командующего авиацией «Краснознаменного Белорусского военного округа». По злой иронии судьбы ас совершивший в годы войны 214 боевых вылетов погиб в автомобильной аварии 26 декабря 1976 года на трассе Брест-Москва.
Показать полностью
1
Железобетонный советский самолет
Когда 22 июня 1941 года немцы напали на нашу страну они даже не подозревали, какими мощными танками, самолетами, и пушками будут вооружены непобедимые русские солдаты. Очень скоро враг познакомился с «Черной смертью», легендарным советским штурмовиком «Ил-2».
Изучая фрагменты сбитого советского штурмовика, фрицы увидев броню толщиной в 12мм. долго не могли поверить в то, что русские совершили чудо. С такой защитой «Летающий танк» мог проносится на сверх малых высотах, практически не опасаясь обстрела с земли.
Предвоенные эксперименты по созданию тяжелого штурмового самолета западными конструкторами потерпели фиаско, машины становились медлительными и трудноуправляемыми, и только сталинским конструкторам покорялись любые высоты.
В 1937 году главный конструктор ОКБ «Завода №39» и начальник «Главного управления опытного самолетостроения» при «Наркомате оборонной промышленности СССР» Сергей Владимирович Ильюшин обратился к Сталину со странной просьбой. В докладной записке на имя вождя он попросил освободить его от занимаемой должности и позволить сконцентрировать усилия на создании передового «штурмовика».
Иосиф Виссарионович не желавший отвлекать ресурсы на бесперспективные проекты, ответил конструктору отказом. Ильюшин разрабатывал самолет по ночам в свободное от основной работы время. Когда концепция новой машины воплотилась в чертежах подкрепленных конкретными расчетами, Сергей Владимирович обратился к друзьям из НИИ «Авиационных материалов» и попросил их создать в сжатые сроки сталь повышенной гибкости с минимальным порогом ломкости.
Любое изобретение это кропотливая работа и КАПЕЛЬКА ЧУДА. В случае с «Ил-2» диковинным стал сон советских инженеров. Нужная сталь долгое время «не варилась». Однажды ночью когда разработчики закимарили прямо в лаборатории, они оставили бак в котором находился опытный образец сплава на минимальном подогреве. Утром когда залезли посмотреть, что произошло с начинкой «волшебного горшочка» все к своему удивлению увидели прочный и одновременно очень гибкий материал. Как оказалось фишка была в предельно медленном охлаждении сплава. Первые испытания деталей новой машины показали, что вопрос с бронированием штурмовика решен успешно.
Когда Иосиф Виссарионович ознакомился с готовым проектом конструктора, он быстро понял, что Ильюшину удалось добиться в новом самолете идеального соотношения: веса - бронирования - вооружения - скорости. Живой механический организм штурмовика: силовая установка, радиаторы охлаждения, кабина экипажа и бензобаки были полностью защищены броней.
Впервые на «Ил-2» применили прозрачную броню марки «К-4», из которой изготовили лобовые стекла фонаря кабины пилота. При выстреле в упор «таблетированная броня» держала бронебойную пулю калибра 7,62мм.
Запуск самолета в серию три раза откладывался под предлогом того, что некоторые высокопоставленные авиаторы, сомневались в целесообразности выпуска штурмовика. Интересно не было ли это диверсией?
Только в начале 1940 года на «Воронежском авиационном заводе» «Ил-2» запустили в серийное производство. Трудясь круглосуточно к началу войны, рабочие успели выпустить 249 машин.
27 июня 1941 года пятерка «Ил-2» разгромила немецкую танковую колонну в районе Бобруйска. Невзирая на эвакуацию авиационных заводов в глубокий тыл, штурмовики поступали в войска с опережающими темпами. К весне 1943 года на фронт ежемесячно перегонялась 1 000 машин.
Сталин который изначально был против создания двухместного штурмовика, вызвал в феврале 1942 года Ильюшина в Кремль. Во время совещания Иосиф Виссарионович прилюдно признал свою ошибку, сказав:
«А ведь вы были правы. Вы сделали двухместный штурмовик Ил-2, а мы, не разобравшись как следует, по настоянию некоторых советчиков заставили переделать его в одноместный. Одноместные штурмовики требуют прикрытия и несут большие потери от атак истребителей с хвоста. Нужно немедленно вернуться к двухместной машине! Делайте что хотите, но чтобы конвейер не остановился!».
Как только не называли немцы грозную советскую машину: «Железобетонный самолет», «Мясник», «Летающая мясорубка», «Железный Густав», «Черная смерть».
Редчайший случай в нашей истории — за свой штурмовик Ильюшин получил сразу две «Сталинских премии» - II и I степени.
В 1944 году после глубокой модернизации легендарного штурмовика в небо поднялся самолет «Ил-10». В конце марта 1945 года на аэродроме Шпроттау состоялся учебный бой новой «десятки» под управлением Александра Сироткина и истребителя «Ла-5ФН» за штурвалом которого был ас Виталий Попков. Истребителю не удалось завалить «ильюшина», хотя сам он три раза подставился под объектив «ФКП» (фотокинопулемета).
«Ил-2» стал самым массовым самолетом в истории мировой авиации, в небо поднялись 36 163 штурмовика.
Показать полностью
Единственный советский летчик, полный кавалер ордена Славы, Герой Советского Союза – Иван Драченко
Иван Григорьевич Драченко родился 15 ноября 1922 года под Черкасами в селе Великая Севастьяновка. Окончил среднюю школу, позже «Ленинградский аэроклуб».
Отучившись в «Тамбовской военной авиационной школе», в мае 1943 года летчик Драченко прибыл в 140-й гвардейский штурмовой авиационный полк.
5 июля 1943 года Иван совершил свой первый боевой вылет.
14 августа 1943 года спасая в воздушном бою комполка, Иван протаранил своим «Ил-2» вражеский истребитель. Получив тяжелое ранение, выпрыгнул с парашютом и на земле был схвачен гитлеровцами. В этом бою молодой летчик лишился правого глаза.
В лагере военнопленный хирург сделал летчику сложную операцию и вытащил Ивана с того света. В сентябре немцы решили перевести лагерь, в котором содержался Иван Григорьевич подальше на запад. В пути Драченко с товарищем летчиком-истребителем задушили двух конвоиров и на ходу выпрыгнули из кузова грузовика.
Ребятам повезло, через два дня они напоролись на наших разведчиков возвращавшихся домой с языком.
В «Первом Московском коммунистическом военном госпитале» (сегодня Бурденко) Ивана подлечили и вставили протез, который с первого взгляда ничем не отличался от настоящего глаза. Как он уговорил профессора Сверлова на подлог, история умалчивает, но в часть младший лейтенант убыл со справкой содержащей слова
«Годен для дальнейшего прохождения службы».
В госпитальных документах указывалось, что 14 августа 1943 года Драченко И.Г. был тяжело ранен, получив:
- сквозное проникающее ранение правой стороны грудной клетки;
- сквозное осколочное проникающее ранение брюшной стенки.
О потере глаза не было ни слова.
Свою тайну он рассказал другу летчику-штурмовику, будущему Герою Советского Союза Николаю Киртоку. На первых порах именно Николай выходил к посадочному знаку «Т» и знаками заводил Ивана на посадку. Асы смотрели на это из курилки, и говорили:
«Сильно Ивана в бою приложило, если он напрочь забыл азы пилотирования».
6 апреля 1944 года во время разведывательного полета Ивана Григорьевича атаковали пять истребителей «Фокке-Вульф»-190. На изрешеченном в хлам самолете он чудом дотянул до аэродрома. За предоставленные командованию фронта ценные разведданные летчкиа наградили орденом Славы 3-й степени.
26 июня 1944 года командование поставило задачу двум «Ил-2» собрать информацию об обороне гитлеровцев под Яссами. Стоит отметить, что к 1944 году немцы превратили десятки молдавских населенных пунктов, включая Кишинев и Яссы в настоящие укрепрайоны. Первый штурмовик пилотировал Иван Драченко, второй Константин Круглов.
Каждый из разведчиков сфотографировал оборону немцев на отрезке Яссы-Хуши-Роман.
Взяв курс на румынский городок Тыргу-Фрумос, летчики вскоре встретились с истребителями Люфтваффе. Завязался бой 12 против 2. Ребята сбили два «мессера», но и «Ил Круглова задымил. К линии фронта советские пилоты уходили, на бреющем полете над рекой. Немцы болтались на хвосте. Советских летчиков спасла церквушка в селе Егоровка. Иван «прижался» к ней вплотную и стал закладывать вокруг маленькой колокольни крутые виражи, Константин еле-еле за ним поспевал, а немцы в буквальном смысле ошалели от этих «гонок». Плюнув на чудачества «чокнутых» русских «мессеры» ушли на аэродром. Техники насчитали в каждом из «илов» десятки пробоин, но данные авиаразведки ушли в штаб фронта и Москву.
В сентябре 1944 года Иван Григорьевич в ходе штурма уничтожил вражеский эшелон на железнодорожной станции Тузира. За это подвиг героя наградили орденом Славы 2-й степени. В начале октября за 55 успешных боевых вылетов его наградили третьим орденом Славы.
В середине месяца штурмовикам приказали уничтожить штаб танкового корпуса гитлеровцев, защищенный сильной противовоздушной обороной. «Режиссер операции» доверил Драченко главную роль. На подлете к цели ему предстояло «загореться и падать». Прорвавшись к штабу, Иван активировал дымовую шашку и сорвался в штопор. Зенитчики выпустили «приземленного» русского из прицела. Выбрав момент, он выровнял машину и ударил эрэсами (реактивными снарядами) и пушками по комплексу зданий. От штаба осталась груда дымящихся развалин.
В октябре 1944 года младшему лейтенанту Ивану Григорьевичу Драченко присвоили звание Героя Советского Союза.
В начале 1945 года Иван во время завтрака не заметил, что его искусственное око перевернулось на 180 градусов. Внезапно в столовой раздался дикий крик:
«Братва, Драченко двинулся рассудком».
После прилюдного рассказа об инвалидности и тщательного обследования в медсанбате, командир 1-го гвардейского штурмового авиационного корпуса генерал Рязанов лично принял у Драченко «экзамен» по технике пилотирования. Вердикт комкора был краток «Пусть бьет фашистов до полной Победы».
За 2 года боев Иван Григорьевич Драченко на самолете «Ил-2» совершил 178 боевых вылетов, сбил 5 немецких истребителей, 9 машин уничтожил на аэродромах. Сжег десятки вражеских танков, бронетранспортеров, грузовиков, уничтожил сотни единиц живой силы противника.
Показать полностью
1
Встреча советских летчиков с бандеровцами
Деревушка неподалеку от Львова. С ней у меня связано тягостное воспоминание о коварстве и подлости врага.
Еще в дни, когда война полыхала на нашей земле, мы слышали, что орудует на Украине некий Бандера. Под видом борьбы за «самостийну Украину» бандеровцы грабили местное население, выдавали гестаповцам патриотов, не склонивших головы в оккупации. По существу банды эти являлись холуями немецко-фашистских захватчиков.
При подходе наших войск большая часть «борцов за свободу Украины» удирала на запад вместе со своими хозяевами, но некоторые оставались и вымещали звериную злобу на мирном населении.
Около полумесяца наш полк размещался в деревушке. Мы с адъютантом эскадрильи квартировали у двух пожилых людей. Старик и его жена относились к нам, как к своим детям, старались вкуснее накормить, сделать что-нибудь приятное.
Настало время улетать в другое место. Мы тепло простились с гостеприимными хозяевами. Случилось так, что один из самолетов эскадрильи не мог подняться в воздух — необходим был незначительный ремонт мотора. Возле него мы оставили механика с условием, что на следующий день я вместе с другим летчиком вернусь — и мы парой перелетим на новый аэродром.
На следующий день в послеобеденный час мы вернулись за самолетом и узнали о трагедии, случившейся ночью.
Едва стемнело, как в дом, где до этого жили мы с адъютантом, ворвались бандиты. Они зверски истязали, а затем ножами убили старика. Его жену мерзавцы повесили на крыльце дома, приколов на грудь старой женщине клочок бумаги с надписью о том, что такая участь ожидает каждого, кто посмеет помогать Советской Армии.
Бандеровцы подожгли еще два дома и устремились за околицу села к самолету. Но тут их ждал отпор. Механик, предупрежденный о налете банды, сел к пулемету в кабине стрелка. Едва бандиты приблизились к «ильюшину», как их встретила очередь крупнокалиберного пулемета. Пыл с них немедленно слетел, и они кинулись наутек.
До утра механик не покидал самолета, опасаясь вторичного нападения.
Мы связались с войсками МВД и рассказали о случившемся. Вскоре в деревню на нескольких машинах прибыли автоматчики. К вечеру банда перестала существовать. Мы с почестями похоронили погибших от рук предателей крестьян и дали слово жестоко отомстить за смерть ни в чем не повинных людей.
Война шла все дальше и дальше на запад. На пути наступающих советских войск встали Карпаты. Наша эскадрилья располагалась в районе городов Кросно и Яслы.
Нелегко воевать в горах, нам же приходилось вдвое тяжелее. Позиции немцев проходили в Карпатах, а наши войска располагались в предгорьях. Гитлеровцы имели возможность незаметно перебрасывать войска с участка на участок, создавать временами численный перевес.
В этих условиях воздушная разведка приобретала исключительное значение. По нескольку раз в день летал я в горы, фотографировал вражеские позиции, наблюдал за передвижением живой силы и техники.
…Узкая лощина. С обеих сторон стоят высокие горы. День довольно ясный, но вершины затянуты облаками. Эта картина хорошо знакома жителям Алма-Аты, Фрунзе и других городов, расположенных у подножья гор.
В мою задачу входило пролететь этой лощиной, развернуться и по ущелью, находящемуся неподалеку, вернуться домой.
Лечу. По мере того, как углубляюсь в горы, погода начинает портиться. Нахожусь в воздухе уже двадцать минут. Неожиданно вижу впереди четыре точки. Противник!
Что за самолеты? Как быть? Развернуться и уходить нельзя — слишком узка лощина. Нельзя и перевалить через горы — они высоки, а самолет тяжел. А воздушного боя необходимо избежать. «Ильюшин» буквально начинен противопехотными зажигательными снарядами. Это страшно. Достаточно одного попадания — и машина превратится в факел.
Точки все ближе и ближе. Теперь уже ясно вижу, что навстречу летят четыре истребителя противника «Ф-190». Они идут двумя парами — одна чуть выше, а другая на той же высоте, что и я.
Может быть, все же попытаться уйти через горы? Нет, исключено. Даже если машина вытянет, то я подставлю немцам живот — и они шутя расстреляют самолет.
Выход один — идти в лобовую атаку и как можно дороже взять за свою жизнь, идти на таран.
Эти мысли мгновенно пролетели в голове. Ведь в воздухе бой длится иной раз даже не минуты, а секунды.
Пускаю два реактивных снаряда. Оставляя за собой шлейф из огня и дыма, они идут в сторону немецких самолетов. Тут же стреляю из пушек, даю несколько пулеметных очередей. Затем вновь пускаю пару реактивных снарядов.
И фашисты пугаются. Вижу, как они освобождаются от бомб и, круто взяв в сторону и вверх, исчезают в облаках. Мне даже не верится, что четыре быстрых машины ушли от боя с одним штурмовиком, но факт остается фактом. Да, не те нынче гитлеровцы, какими были в начале войны. У них сейчас летает зеленая молодежь, предпочитающая бежать при встречах с нашими самолетами. Что ж, так и должно было случиться. Прошли времена, когда они господствовали в воздухе. Теперь на нашей улице праздник.
Лощина становится все шире. Здесь у врага есть зенитные установки, и я перехожу на бреющий полет. Лечу около самых гор километров двадцать, делаю круг и на бреющем полете вхожу в другое ущелье. Проходят минуты две-три полета — вижу колонну пехоты. Тысячи три солдат движутся в сторону фронта.
Цель для атаки идеальная. Дорога шириной не больше пятнадцати метров идет вдоль отвесных скал, а с другой стороны — пропасть.
Стреляю из пулеметов. Колонна залегла. Тогда сбрасываю снаряды с зажигающим веществом.
Вылетаю из ущелья, закладываю глубокий вираж, едва не касаясь крыльями деревьев, разворачиваюсь и вновь вхожу в ущелье уже с другой стороны. Страшная картина открывается взору: гитлеровцы пытаются лезть по отвесным скалам, срываются в пропасть. Бью по колонне из пушек и пулеметов, сбрасываю остатки зажигательных снарядов. Колонна перестает существовать.
…Сандомирская операция. Наземные войска, преследуя отступающего противника, с ходу форсировали реку Вислу и заняли небольшой плацдарм. На кусочке земли закрепились пехота и несколько десятков артиллерийских батарей. Шли изнурительные бои. Моя эскадрилья, выделенная в то время для ведения авиаразведки, от зари до темна находилась в воздухе. Мы следили за тем, чтобы противник незаметно не подбросил свежие силы, докладывали о самых незначительных передвижениях немцев.
За каждым летчиком был закреплен определенный участок, на котором все было изучено до мелочи. Казалось, исчезни куст или дерево — и это немедленно бросится в глаза. Такой порядок гарантировал точнейшие сведения разведки.
В один из полетов — было это рано утром — в своем квадрате я заметил движение танков и пехоты противника. По двум дорогам, по самым скромным подсчетам, к линии фронта двигалось около ста пятидесяти танков и до двух полков пехоты.
Немедленно докладываю на КП:
— По двум дорогам к линии фронта идут танки и пехота.
— Проверьте, — слышу голос в шлемофоне. — Проверьте еще раз.
Разворачиваюсь, захожу с противоположной стороны и тут попадаю под бешеный огонь зениток. Начинаю маневрировать, резко меняю скорость и высоту. Прорываюсь сквозь огонь и вновь ясно вижу колонны.
Повторяю донесение на командный пункт. Для ускорения удара прошу по радио до прилета на аэродром подготовить мне группу для штурмовки. На КП минутное молчание. Я повторяю просьбу. Тишина. И тут слышу голос генерала Рязанова.
— Идите на аэродром. К вашему прилету группа будет готова.
Выжимаю из «ильюшина» все, что он может дать, и вскоре приземляюсь на своем аэродроме. Полк в полной готовности. Оружейники быстро подвешивают бомбы к моей машине. Занимает свое место стрелок.
Взлетаем. Веду группу на цель. Появляемся над скоплением танков и пехоты, когда те уже следуют в боевом порядке для атаки.
Пикируем, сбрасываем бомбы, бьем из пушек и пулеметов. Вновь набираем высоту и накрываем пехоту пулеметным огнем.
Танки останавливаются, пехота залегает. Еще заход, еще и еще. Вижу, как горит уже по крайней мере до десяти танков. На земле паника. Бежит пехота, танки ползут в разные стороны и давят своих же солдат.
Боеприпасы у нас на исходе. Нужно идти домой. И тут вижу новую группу штурмовиков. Это идет нам смена.
Летим домой. Оружейники уже наготове. Летчики и стрелки помогают им. Механики тоже снаряжают самолеты. Дело идет хорошо, но мне кажется, что все непростительно медлят! Хочется кричать, подгонять. Ведь там, в нескольких десятках километров, идет бой, там нужна наша помощь.
Наконец взлетаем, идем к цели. Бьем, бьем, бьем… От колонны остается одно воспоминание. Видны дымящиеся танки. До сих пор я бережно храню кадры фотоснимков, сделанные во время того памятного боя. В ходе атак я включал камеру, и теперь на всю жизнь есть у меня память о Сандомирском плацдарме.
Закончив разгром колонны, мы всей группой на бреющем полете прошли над расположением наших войск, находящихся на западном берегу Вислы. Из кабины самолета я видел, как наши пехотинцы кидали в воздух пилотки, махали руками. Это ли не высшая награда летчикам за помощь!
Вскоре войска Первого Украинского фронта перешли в решительное наступление. Мы поддерживали его с воздуха. Вели разведку, штурмовали пехоту и танки гитлеровцев, которые стремились любой ценой приостановить порыв наступления.
В дни стремительного марша на запад, когда река Висла была уже далеко позади, я узнал, что за Сандомирскую операцию представлен ко второй Золотой Звезде Героя Советского Союза.
Друзья горячо поздравляли меня, а я в это время думал о том, что нужно, непременно нужно найти в себе новые силы, чтобы оправдать высокую награду Родины.
Войска фронта перешли границу Германии. Мы летали уже над той самой землей, с которой пришел враг на священную землю наших отцов. Гитлеровская армия агонизировала.
Летчик-штурмовик, дважды Герой Советского Союза, Талгат Якубекович Бегельдинов, «Илы» атакуют», 1966г.
Показать полностью
Охота за паровозом разрушителем
Операция под Корсунь-Шевченковским золотыми буквами внесена в историю Великой Отечественной войны. Признаться, в то время я не представлял себе величины и значения боев, развернувшихся в районе этого небольшого украинского города. Лишь спустя несколько лет, будучи слушателем военной академии, слушая лекции и изучая материалы архивов, я понял, что участвовал в очень важной операции.
Корсунь-Шевченковская операция осуществлялась войсками Первого и Второго Украинских фронтов. Их части одновременно наносили сходящиеся удары по вражеской группировке. Первый Украинский фронт действовал юго-восточнее Белой Церкви, Второй Украинский фронт — севернее Кировограда.
Окружение немецко-фашистских войск началось в конце января 1944 года. Необычной была эта зима на Украине. От дождей почва превратилась в непролазную грязь.
Гитлеровское командование не ожидало удара наших войск в такую распутицу. Несмотря на бездорожье, войска Советской Армии в ходе ожесточенных боев сломили сопротивление противника и двадцать восьмого января завершили окружение неприятельской группировки в районе Звенигородка. В «котле» оказались девять пехотных дивизий, танковая эсэсовская дивизия «Викинг», эсэсовская моторизованная бригада и другие части и подразделения.
Сняв с соседних участков фронта воинские части, в том числе и танковые, немецко-фашистское командование предпринимало отчаянные попытки прорвать кольцо окружения. Большую надежду гитлеровское командование возлагало на транспортную авиацию. С ее помощью оно рассчитывало снабжать окруженные войска боеприпасами и продовольствием. Однако все попытки противника вызволить свои войска из «котла» оказались безуспешными. Семнадцатого февраля вражеская группировка была уничтожена.
В этих условиях на штурмовую авиацию ложилась большая нагрузка. Мы вели разведку, наносили штурмовые удары по танковым соединениям, пытавшимся прорваться на помощь окруженным войскам.
…Пасмурным утром наша эскадрилья вылетела на штурмовку танковой колонны. Оказалось, что немцы сделали за ночь стремительный бросок, и в момент, когда мы прилетели в заданный квадрат, они уже вступили в бой с нашими танкистами.
Сверху картина танкового боя была отчетливо видна. Около полутора сотен машин с белыми крестами на башнях двигались по полю, текли по оврагам и балкам. На их пути встали несколько десятков наших танков.
Мы развернули самолеты и пошли в атаку. Немцы настолько увлеклись, что заметили «черную смерть», когда она уже обрушилась на их головы. Как тараканы, поползли в разные стороны вражеские танки. Но разве можно уйти, скрыться от «Ильюшина-2»?
Атакуем еще и еще раз. Уже не меньше дюжины машин пылает. Наши танкисты довершают разгром.
Возвращаемся на свой аэродром, чтобы пополнить запас бомб и тут же вновь подняться в воздух. Но что это? Вижу внизу большой овраг, буквально до краев наполненный вражеской пехотой. Докладываю об этом на КП.
— Разрешите атаковать?
— Атакуйте.
Бреющим полетом идем над оврагом и поливаем гитлеровцев из пушек и пулеметов. Оставив сотни трупов, солдаты кидаются в поле. Мы разворачиваемся, заходим со стороны поля и, как цыплят, вновь загоняем немцев в овраг. В овраге творится что-то невообразимое. «Утюжим» пехоту до тех пор, пока у нас не иссякают боеприпасы.
Тут следует оговориться. Еще несколько месяцев назад штурмовики ни за что не осмелились бы атаковать наземные цели до последнего снаряда, до последнего патрона. Сделать это — означало остаться беззащитными в случае встречи с истребителями противника.
Но в районе Корсунь-Шевченковского наша авиация безраздельно господствовала в воздухе. Бывали не дни, а целые недели, когда фашистские самолеты не смели подняться со своих аэродромов. А если поднимались, то немедленно становились добычей наших летчиков. Воздух, как мы говорили, был чист.
Все дни, пока наземные войска все туже и туже затягивали узел вокруг Корсунь-Шевченковского, мы с воздуха разили врага. Близилась развязка. Немцы предпринимали бешеные попытки разорвать кольцо. Тщетно. Тогда с помощью транспортных самолетов они начали вывозить из «котла» высший офицерский состав и документы.
Как-то под вечер наша эскадрилья возвращалась домой после штурмовки танков. Летим над Корсунь-Шевченковским. И вдруг на аэродроме замечаю пятерку «Юнкерсов-52». Самолеты стоят около взлетной полосы, людей возле них не видно. Ясно, что они готовятся ночью вылетать в свои тылы.
— На аэродроме вижу пять «Ю-52». Разрешите атаковать? — докладываю на КП.
Тут же с КП поступила команда уничтожить самолеты.
Мне не верилось, что в самолетах нет людей. Где-то в глубине души была мысль о том, что они забрались в машины, едва «ильюшины» появились над аэродромом. Правда, закон войны и простая логика подсказывают, что в случае налета авиации нужно немедленно бежать возможно дальше от предмета атаки, но какая уж тут логика, если бьют со всех сторон, не дают дышать.
Мы вошли в пике. С первого же захода подожгли два «юнкерса». Из самолетов стали выпрыгивать немецкие офицеры: бросая портфели, чемоданы, они кидались в разные стороны. Значит, не обмануло меня предчувствие!
Делаем второй заход, поджигаем три оставшиеся самолета и «гладим» аэродром, по которому рассыпались немцы. Довершая разгром, мы всей огневой мощью эскадрильи обрушились на склады и сооружения, уцелевшие после предыдущих налетов нашей авиации.
О панике, царившей в окруженных войсках, свидетельствует такой факт. Однажды после выполнения задания наша эскадрилья возвращалась домой. По дороге от Городища к Корсунь-Шевченковскому я увидел, что на шоссе стоят два ряда грузовиков. В колонне не меньше двухсот машин. Удивило то, что автомашины с грузом стоят среди поля и не видно ни шоферов, ни охраны.
Запросил по радио разрешения атаковать колонну. С КП предложили от атаки воздержаться. Мы набрали высоту, построились в круг с тем, чтобы сразу после получения приказа обрушиться на колонну.
Через несколько минут слышу в шлемофоне взволнованный голос генерала Рязанова: «Отставить атаку! Отставить атаку!»
Что ж, приказ есть приказ. Пошли на аэродром. Лишь через несколько дней узнали, что колонна эта была брошена шоферами. За ней следили разведчики наземных частей. Атакуй я грузовики, погибла бы масса боеприпасов и обмундирования, которые в конце концов целехонькими попали в наши руки.
С операцией в районе Корсунь-Шевченковского связано у меня еще одно интересное воспоминание. Собственно, интересным оно кажется сейчас, а в те дни причинило немало забот и волнений.
Еще в дни разгрома под Москвой зимой 1941 года немцы изобрели приспособление, с помощью которого уничтожали железнодорожные пути. Не берусь точно описать его, но представляло оно собой нечто вроде двух огромных лемехов плуга. Их цепляли к паровозу. Плуг ломал шпалы пополам, а рельсы, упираясь в покатые щеки, изгибались и лопались. Паровоз за час уничтожал двенадцать-пятнадцать километров полотна.
Именно такой паровоз и орудовал между Первомайском и Малыми Висками. Зная о том, что участь окруженной группировки предрешена, что предстоит откатываться дальше на запад, гитлеровцы с помощью своего приспособления разрушали железные дороги.
Уничтожить паровоз командование приказало мне. Началась охота. Должен сказать, что противник попался на редкость хитрый, опытный и осторожный.
Еще вчера, пролетая над этими местами, я видел стальные нити рельсов. Сегодня их нет. Но нет и паровоза. Тщетны все попытки обнаружить врага.
На помощь пришла наземная разведка.
Нахожусь на КП аэродрома в первой готовности. Получаем сведения, что паровоз орудует около Малых Висок. Лечу туда, вижу следы его варварской работы, а самого паровоза и след простыл.
И так день за днем. Начинаю терять терпение. А командование не дает покоя, требует немедленного уничтожения проклятого паровоза. Ведь за день он причиняет столько вреда, что нужна неделя для восстановления, нужны материалы, затраты труда сотен солдат и офицеров инженерных войск. Мало того, пока восстанавливается путь, задерживается доставка грузов наступающим войскам.
В один из дней, когда о паровозе не было никаких сведений, я вылетел на разведку. Собрал данные о позициях немцев, сфотографировал расположение артиллерии и закопанные в землю танки. Лечу на свой аэродром.
Неожиданно вижу внизу тень паровоза. Именно тень. В лучах заходящего солнца она кажется неправдоподобно большой, уродливой. Тень движется, но дыма нет, не видно и самого паровоза. Резко снижаюсь и тут только понимаю, почему бесплодной была охота. Сверху на паровозе смонтирована площадка, на которой уложены снег, комья земли, кусты.
Я даже вскрикнул от радости. Ну, теперь ты от меня не уйдешь! Захожу сбоку, беру паровоз в прицел, атакую. Впустую. Машинист резко дает ход — и мои снаряды идут мимо цели. Атакую вновь, и вновь безрезультатно. Чувствую, что в будке паровоза сидит опытный человек, следящий за каждым моим движением.
Необычный поединок самолета с паровозом длился около пятнадцати минут. Наконец снаряд попал в котел. Облако пара поднялось метров на двадцать, паровоз остановился. Я зашел сбоку, прошил его очередями из пушек и пулеметов. Развернулся и, зайдя с другой стороны, в упор выпустил реактивные снаряды. Паровоз превратился в груду металла. Делаю круг, убеждаюсь, что сработал чисто, фотографирую и лечу домой.
После разгрома Корсунь-Шевченковской группировки наш корпус участвовал в Яссо-Кишиневской операции, а потом был переброшен на Первый Украинский фронт.
Летчик-штурмовик, дважды Герой Советского Союза, Талгат Якубекович Бегельдинов, «Илы» атакуют», 1966г.
Показать полностью
Случайно улетел в тыл к врагу
Поздняя осень 1944 года. Второй Украинский фронт. Моя отдельная разведывательная эскадрилья стоит на полевом аэродроме в районе небольшого польского городка Кросно.
Однажды вечером, когда закончились боевые полеты и мы, наконец, могли вздохнуть, раздался звонок из штаба полка.
— Бегельдинов!
— Слушаю Вас.
— Направляем в вашу эскадрилью летчика. Пока на задания его не отправляйте. Присмотритесь. Дайте тренировочные полеты строем на боевое применение, облет района боевых действий, когда будет готов к выполнению боевых заданий — доложите мне.
— Ясно, — ответил я.
Утром передо мной предстал лейтенант. Одет с иголочки, подтянут. Четко доложил, что прибыл для прохождения дальнейшей службы.
Знакомлюсь с личным делом. Ого! Новичок — то, оказывается, бывалый имеет более сорока часов налета на штурмовике. Невольно вспомнилось, как мы с Чепелюком прибыли в часть, имея всего по одиннадцать часов.
Новичок быстро освоился, перезнакомился со всеми летчиками, стрелками, механиками.
А тем временем эскадрилья несла нелегкую службу. По три-четыре раза в день поднимали мы в воздух машины — вели разведку, бомбили вражеские войска. Когда же все отправлялись на отдых, я летал — с новичком.
Прошло более месяца тренировочных полетов.
— Считаю, что готовы к боевому полету, — сказал я новому товарищу.
— Если можно, то я еще полетал бы с вами, — честно признался он.
Что ж, без уверенности в полетах человека в бой не пошлешь. Еще несколько дней прошло в тренировочных полетах.
— Ну, как чувствуете, готовы?
— Еще бы…
И вновь мы ежедневно летаем с ним.
Тем временем отношение в эскадрилье к новичку резко изменилось. Уже не раз летчики обращались ко мне с вопросами, дескать, в чем дело, почему летчик целые дни изнывает от безделья, почему его не пускают в бой? Кое-кто стал с неприязнью посматривать на него.
Новичок, конечно, понял это и в один прекрасный день наконец заявил, что он чувствует себя готовым к выполнению боевого задания.
Рано утром мы с ним вылетели парой под прикрытием четырех истребителей под командованием Михаила Сайкова на разведку.
Подлетаем к линии фронта. Немцы открывают заградительный огонь. Новичок держится строго. Проходим огонь. Но буквально через несколько минут попадаем под огонь минимум трех вражеских батарей. Тут уж не зевай. Нужно маневрировать, иначе неизбежно будешь сбит. Даю команду ведомому маневрировать от зенитного огня так, как маневрирую я.
И тут происходит невероятное — мой напарник дает полный газ, вырывается вперед и летит по прямой без всякого маневра, уходит все дальше и дальше. Он летит в сплошных разрывах зенитных снарядов.
Связь у нас с ним была налажена прекрасно. Еще на земле договорились, что в случае беды он должен резко, развернуться на девяносто градусов, выйти на свою территорию, а там настроиться на наземную радиостанцию, которая приведет его на свой аэродром.
Кричу в микрофон: «Девяносто градусов!»
Ни слова в ответ. Летит по прямой, даже не пытаясь произвести маневр. Даю полный газ, пытаюсь догнать его, но тщетно. В любую секунду может стать жертвой зенитчиков.
Что делать?
— Михаил, — обращаюсь к командиру звена прикрытия, — парой прикройте меня, а пару пошли за моим ведомым. Пусть немедленно вернут его обратно.
— Понял! — ответил Сайков. Тотчас два истребителя кинулись вдогонку за «илом».
Времени, чтобы наблюдать за исходом этой не совсем обычной операции, у меня не было. В сопровождении двух истребителей полетел выполнять задание.
Выполнив задание и подлетая к своему аэродрому, я начал думать о том, как следует поступить с летчиком, нарушившим самое святое правило.
Приземлился. Но что это? Мой ведомый на аэродром не вернулся. Сбит? Погиб?
Истребители, посланные за ним вдогонку, рассказали, что все их попытки повернуть «ИЛ» остались безуспешными. Более ста километров в глубь территории врага шли они, но горючее было уже на исходе, и истребители повернули обратно.
Все мы молча слушали рассказ летчиков.
Признаться, мысль о том, что новичок умышленно ушел за линию фронта, не приходила мне в голову.
В штаб полка мы доложили о том, что один штурмовик не вернулся с задания. Я подробно рассказал обо всем. В полку пожали плечами, дескать, и такое бывает. Долго переживать случившееся не пришлось — началось мощное наступление, и мы чуть ли не ежедневно меняли полевые аэродромы.
Лишь через несколько месяцев мы узнали, что произошло в тот злосчастный день.
Рассказал об этом стрелок, находившийся на самолете новичка.
… Я никак не мог сообразить, что произошло, когда летчик, дав полный газ, стал уходить все дальше и дальше. Я ему кричал, но он ни на что не реагировал. Каким-то чудом проскочили зенитный огонь. Тут подлетели два наших истребителя. Они проходили буквально под самым носом „ила“. И тут ничто не помогло. Мы продолжали лететь на территорию, занятую немцами. Истребители оставили нас, когда мы уже углубились километров на 150 в тыл врага. И тут будто просветление нашло на летчика. Он вдруг полетел обратно. Но, увы, попасть домой нам было не суждено. Километров восемь не долетели до линии фронта, и кончилось горючее. Он, не выпуская шасси, посадил машину на поле. Страшно было смотреть на летчика. Видно, он понял, что случилось непоправимое. Пот крупными каплями выступил на его лице, мокрые волосы выбились из-под шлема.
— Что будем делать? — глухим голосом спросил он. Ответить я не успел. Со всех сторон к самолету бежали немцы. Я открыл огонь из пулемета. Летчик выхватил пистолет. А немцы все ближе и ближе. Меня дважды ранило. Когда немцы были рядом с машиной, летчик пустил себе пулю в висок. Я попытался сделать еще несколько выстрелов, но потерял сознание…
— Ну, а дальше что было?
— А дальше — лагерь для военнопленных. И голод, побои. Несколько дней назад наши танкисты освободили лагерь и я ушел. Вот, нашел свою часть…
Мы молча слушали рассказ товарища. И у каждого в голове был один вопрос: так кто же он, тот самый летчик? Трус? Нет, трусом его назвать нельзя. И уж, конечно, не предатель. Кто же? Честно говоря, я до сих пор не могу дать себе ответа на этот вопрос. И с тех пор я непременно рассказываю об этом эпизоде всем новичкам. Пусть знают, что и такое бывало на фронте, пусть знают, что война не прощает даже минутной слабости, даже мгновенной растерянности.
На память невольно приходит гибель еще одного нашего летчика Владимира Потехина. Было это в районе города Кривой Рог. Наш полк беспрерывно летал на бомбежку гитлеровских танковых колонн.
В тот день мы вылетели двумя группами на село Недайвода. Одну группу вел Пошевальников, другую — Потехин.
При подходе к цели попали под сильнейший зенитный огонь и были атакованы истребителями. Группа Пошевальникова, в которой летел и я, сумела быстро отбомбиться и уйти. А у Потехина оказался поврежденным самолет.
Я ясно видел, как его «ИЛ» быстро снижается, оставляя шлейф черного дыма. Стрелок непрерывно вел огонь по истребителям. Последним усилием Владимир направил горящую машину в танковую колонну. И пока он не врезался в самую гущу танков, стрелок вел огонь. Взрыв! Прощай, Володя Потехин, прощай боевой друг!
Так же погиб на территории Польши летчик нашего полка Виктор Чернышев.
Да, и воевали, и погибали люди по-разному. И если имена героев на всю жизнь врезались в мою память, если они до сих пор часто снятся мне, хотя после войны прошло больше двадцати лет, то фамилии того новичка я не помню. Фронтовая память хранит лишь то, что дорого и свято.
Летчик-штурмовик, дважды Герой Советского Союза, Талгат Якубекович Бегельдинов, «Илы» атакуют», 1966г.
Показать полностью