Той зимой приблудилась к нам беременная кошка. У нас на носу Новый год, у нее — огромное пузо. У нас свой кот есть, и собака, и мыши, и больше нам никого не надо. Но тебе вот со дня на день рожать, так что ладно, кошка, фиг с тобой, оставайся, плодись в тепле и уюте. Через несколько дней ожеребилась она четверней. Классными котенками отелилась, один другого красивше. И сказала Газукина : вот этот вот беленький с голубыми глазами да будет мой. И сказал не помню уж кто : вот этот черненький будет мой. И так далее. Короче, загодя распределили котов. Но сказала судьба : вот хер-то вам всем, друзья мои, на большом серебряном блюде! И не достались котики никому. Потому что в один непрекрасный день — как раз Газукина зашла будущего кота своего проведать — случилась убийственная трагедия. Поднимаемся мы на второй этаж, умиляемся заранее и уси-пуси устные и ручные маленьким котофеям готовим. И вдруг — на тебе. На втором этаже ни одной живой души нет. А четыре маленьких мертвых кота валяются. Не в коробке, а возле. И у каждого аккуратные следы чьих-то зубов на горле. Чьих, блин?!!
Никто его сразу-то не заметил. Да и вообще не видели толком. Черная такая молния мелькнула к окошку, и все. И след простыл. Коробочка картонная с подстилкой в углу пустая стоит. Легкий такой запашок молока и крови. В общем, как в песне.
— Четыре тру-у-упа-а-а возле та-анка-а-а-а...
Не то чтобы на высоком холме, но на маленьком пригорочке на берегу Томи я их схоронил. Небольшая такая мелкооптовая братско-сестринская могилка. Поскорбел секунд тридцать и домой пошел. И безутешной матери их лохматой сказал :
— Не плачь, кыса. Лучше вылижись хорошенько и кота себе приличного отыщи. Пускай он тебе еще дитенков заделает. Народишь, подрастут, раздадим, тебя тоже куда-нибудь определим. Равновесие нарушенное восстановим.
Она так и сделала. По-моему, уже на следующий день новое брюхо у нее отросло, круче прежнего. И через какое-то время ощенилась она еще четырьмя котенками. Которых я теперь берег. Вытаскивал подышать во двор лишь под присмотром, окна в комнате закрытыми держал, бдил, короче. И ведь всего-то на минуту лишь отошел. Буквально на несколько шагов за угол. Вопли, крик, писк! Прибегаем с супругой и... Та же, блин, песня.
— Нас извлекут из-под обло-о-омко-ов...
Коробка перевернута, рядом с ней двое убитых и двое раненых. Почерк тот же, мастерский, снайперский. По одному укусу на одно горло. Из раненых самый крупный и красивый котенок укушен, напуган, но жив. Другой агонизирует. Взял его быстренько, утопил в ведре, чтоб не мучался. Всех троих новопреставленных туда же на бережок снес и на вечные баиньки рядом с первой могилкою уложил. Не то чтобы там клятву какую дал, но решение твердое принял. Найду падлу и приморю.
А тут еще кошка разнесчастная вся рваная домой приходить стала. То на боку кусок мяса выдран. То лапа изгрызена до кости. Тот же самый гад. Видел я, как он с кошкой в кустах махался. А у меня мой кот молоденький совсем еще, этой сволочи не соперник. Как же его поймать-то, козла?
Сам пришел. Часов шесть утра было. Такой крик страшный — не приведи больше Господи услыхать. Супруга моя. Рядом со мной лежит и кричит так, как может кричать только смертельно, максимально напуганный человек. Видимо, убивец этот кошачий уже и за нашим юным котом явился. Чисто в виде зарядки по утряне мочкануть его для хорошего настроения. А кот наш тогдашний, тоже Пират, в диком ужасе по супругиной спине пробежал. А много ли ей, сонной, после всех этих кошмаров надо? Короче, такое уже дело выходит, что не кот это вовсе до нас приходит. А конкретный дьявол, у которого конкретная цель. Убить в нашем доме всех котов и довести до психи людей. И как же его поймать-то, подонка?
Ну так да, пришел сам. Шесть, семь утра — где-то так, ага. Я во сне понял, что он явился. Ничего не слышал, а просто понял : он тут. Глаза открыл и сразу же к окну прыгнул. Захлопнул его. А еще через секунду он в это окно мордой треснулся. Убечь хотел, сука. Да только черный у тебя сегодня день, черный кот. Умирать сейчас будешь. Пора тебе.
А он не хотел. Он когтями на подоконнике царапины такие оставил — у меня челюсть отвисла. Как будто вилкой по маслу. Он на пол спрыгнул и смотрит на меня снизу. Что, мол, сапо гомиенс? Отомстить вознамерился? Попробуй. У меня девять маленьких жизней, у тебя большая одна. Я твоих пинков десяток спокойно вынесу, а ты, одного глаза лишившись, сразу безоговорочно капитулируешь.
Я окошко на шпингалет затворил, очечки на личико нацепил и супруге полупроснувшейся тихонечко говорю :
— У нас гости! Вставай.
И стали мы кота убивать.
Позднее субботнее утро. Тишина. Только что была полная, сейчас уже относительная. Супруга проснулась, издает в ванной умывальные звуки. Во дворе Лушка крадется за трясогузкой. Без пользы. Потрясла трясогузка гузкой, какашку вытрясла, улетела. Она ведь не растение там какое-то, чтобы дать себя спокойно сжевать. Она хоть маленький, но самолет. Форсаж врубила и унеслась. За жизнь свою она постоять не может. Зато чуть что -смывается моментально. И, несмотря на общую хилость, живет долго и счастливо.
А, ну да... Трагедия, часть вторая.
И стали мы кота убивать. А это ведь совсем не так просто — грохнуть здоровенного уличного котяру. Без каких-либо убийственных инструментов. Без опыта. Я до этого никого крупнее мухи и не казнил. Без желания. Нет во мне кровожадности, да и сколько-то времени уже прошло, злость слегка притупилась. Но... Надо, Федя. Дичь, Федя. Бери, Федя, и убивай. В природе же все очень просто оно устроено. Не хочешь иметь трупов среди своих — вали агрессора-чужака.
Осмотрелся. Врагу теперь бежать некуда. Окна-двери плотно закрыты. Он мечется по комнате и прекрасно все понимает. Я по нему вижу, что он по мне видит, что крышка ему пришла. Беру какую-то тряпку, медленно подхожу и накидываю на него. Придавливаю к полу. Руки рефлекторно сжимаются. Задушить. Ненависть вдруг проснулась. Огромная. Я, уравновешенный тихий очкарик, всю жизнь по пояс в кошечках и собачках, в птичках и рыбках, юный, молодой и зрелый натуралист, у меня из-под оправы самый добрый взгляд на триста километров вокруг...
Дрожащими руками под толстой тряпкой зверя мускулистого поди еще задуши. Он когтями по полу, по рукам, тряпку в клочья. Кап-кап — вот и первая на сегодня кровь. Моя. Темная. Четко вену отворил, профессионально. Говорю супруге :
— Пакет полиэтиленовый принеси.
Супруга еще спит, но уже ходит и может брать руками предметы. Спустилась вниз, принесла пакет. Дабы, значит, надев сию вещь супостату на голову, методом недопущения атмосферного воздуха к дыхательным путям постепенно довести его до безжизненного состояния. Гляжу я на этот самый пакет и тут же понимаю, как это глупо. Не позволит он он умертвить себя таким образом. Не тот клиент. У него твердые бугры мышц под кожей, и когти, и зубы. Мощный и крупный он. Какой там на хрен пакет с Мерилин Монро! Тут кувалда нужна пудовая. Говорю супруге :
— Что-нибудь тяжелое принеси.
Она уверенно ходит и ясно смотрит, но спит все еще очень крепко. Скрипнув дверкою, отправилась на чердак. И через минуту вернулась с огромным пыльным томом в руках. Карл Маркс. "Капитал". Орудие страшное, чего уж там говорить. С его помощью в свое время господа большевики целую страну замочили. Однако в данном случае едва ли употребимое. Не те исторические условия. Ржу я, как конь. И, как бульдог, цепко добычу свою держу. А она сопротивляется. Ревет, рычит, два раза из-под тряпки из рук выскакивал и по стене взлетал до самого потолка. В лицо мне прыгнул. На лету в морду кулаком получил. Очень жить ему хотелось. Очень. А я, чтоб он подох, желал. Тоже очень. Это я сейчас знаю, что двадцать пять процентов молодых львят погибают из-за того, что их убивают и съедают взрослые львы. Так уж у них устроено почему-то. Неумолимые законы природы. Какой-то, видимо, смысл в этом есть. А тогда не знал. И плевать хотел на законы. Просто набросил на него рюкзак и натуго затянул. А он перед этим мне другую руку успел порвать. Изрядно. А я еще старое покрывало сверху накинул. А он рюкзак крепкий новенький изнутри разодрал. А я все это дело быстро и крепко веревками обмотал. И обоим нам очень страшно было. И рычали оба.
Короче, как в страшной сказке, только после двенадцатого удара обухом он дергаться перестал. Отяжелел. Окаменел быстро. Что чувствует человек, только что убивший кота? В данном конкретном случае — спокойную радость. Никакого физического, но полное моральное удовлетворение. Отнес его на помойку и выкинул. И все. Матч окончен. Семь-один, правда. Но последний гол наш.
Взято с авторского сайта Евгения Шестакова Дневник писателя.
