— Знаешь, что она мне вчера сказала? — Маша наконец перестала мучить салфетку. — "Кому ты нужна кроме меня? Только я тебя по-настоящему люблю".

Я молчала. Что тут скажешь? Материнская любовь превратилась в удавку, которая с каждым годом затягивалась всё туже.

— А самое страшное, — Маша понизила голос, — я иногда думаю: может, она права? Может, правда никому не нужна...

— Прекрати! — я не выдержала. — Ты прекрасный человек. Умная, добрая, красивая. Просто она...

Я замолчала, подбирая слова помягче. Но Маша уже качала головой:

— Нет, она желает мне добра. Просто боится за меня. Знаешь, она ведь одна меня вырастила...

Знаю. Эту историю я слышала сотни раз. Как отец ушёл, когда Маше было три года. Как мать работала на двух работах. Как отказывала себе во всём.

— Но это не значит, что ты теперь должна всю жизнь расплачиваться, — сказала я тихо.

Телефон на столе завибрировал. Маша вздрогнула, как от удара.

— Мама, — прошептала она, глядя на экран. — Я же сказала, что на обеде...

— Не бери, — посоветовала я.

Но она уже поднесла телефон к уху. Я видела, как меняется её лицо — словно маска испуга опускается на него.

— Да, мамочка... Нет, я помню про давление... Конечно, куплю... Да, уже иду...

Она встала, торопливо собирая сумку.

— Прости, мне пора. Мама волнуется — я обещала зайти в аптеку...

— Маш, — я поймала её за руку. — Ты же понимаешь, что это ненормально?

Она замерла на секунду. В глазах мелькнуло что-то — может, осознание, может, страх этого осознания.

— Все матери волнуются, — пробормотала она. — Просто моя немного больше...

— Немного? — я не могла сдержать сарказм. — Она разрушает твою жизнь. Ты сама это знаешь.

Маша молчала, кусая губы. Потом телефон зазвонил снова, и она дёрнулась, как марионетка, которую потянули за ниточки.

— Мне правда пора. Спасибо, что выслушала.

Я смотрела, как она почти бежит к выходу, и внутри поднималась глухая злость. Не на Машу — на ситуацию, в которой она оказалась. На мать, превратившую любовь в инструмент контроля. На собственное бессилие — ведь что я могу сделать, кроме как выслушивать её раз за разом?

Телефон пискнул — пришло сообщение от Маши:

"Извини, что убежала. Просто мама правда волнуется..."

Я не стала отвечать. Что тут скажешь? Пока она сама не поймёт, что происходит, ничего не изменится. А я могу только наблюдать, как моя подруга медленно тонет в этой удушающей заботе, которая давно перестала быть любовью.

*** Оставив остывший кофе, я долго сидела в кафе, размышляя о подруге. Внутри всё кипело от беспомощности. Сколько раз мы обсуждали эту ситуацию? Сколько раз Маша плакала, жаловалась, но в итоге возвращалась в привычную колею?

Телефон снова пискнул. На этот раз Маша прислала голосовое сообщение:

"Представляешь, мама говорит, что если я уеду, она перестанет принимать лекарства. Что мне делать?"

Я нажала на запись:
— Маш, это шантаж. Обычный эмоциональный шантаж. Она взрослый человек и прекрасно знает, что ей нужно делать со своим здоровьем.

"Но вдруг правда что-то случится?"

— А что может случиться за неделю? У неё есть соседка, есть телефон твой. В конце концов, есть скорая помощь.

"Ты не понимаешь..."

— Нет, это ты не понимаешь! — я почти кричала в телефон. — Она манипулирует тобой. Использует твою любовь и чувство вины. И будет использовать, пока ты позволяешь.

В ответ тишина. Потом короткое:

"Я подумаю".

Через два дня Маша позвонила сама:
— Я решилась! — в голосе звенело что-то похожее на истерику. — Купила билет. Прямо сейчас купила!

— Молодец! — я искренне обрадовалась. — Когда вылет?

— Через три недели. Я ей ещё не сказала...

— Маш, скажи сразу. Чем раньше, тем лучше.

Она глубоко вздохнула:
— Да, наверное, ты права. Сегодня вечером скажу.

Вечером она не позвонила. Утром тоже. Я написала сама, но ответа не получила. К вечеру следующего дня начала всерьёз волноваться.

Маша появилась на пороге моей квартиры без предупреждения. Заплаканная, с чемоданом.

— Можно я у тебя поживу? Пару дней, пока не найду квартиру...

Я молча обняла её и завела в комнату.

— Она устроила такое... — Маша говорила сквозь слёзы. — Сначала кричала, что я неблагодарная. Потом начала задыхаться, схватилась за сердце... Я испугалась, вызвала скорую. А когда врачи сказали, что всё в порядке, она... она...

— Что она сделала?

— Сказала, что лучше бы я не родилась. Что она всю жизнь мне отдала, а я... — Маша разрыдалась.

Я принесла воды, села рядом.

— И что ты теперь?

— Собрала вещи и ушла. Телефон отключила — она звонит без перерыва. Знаешь, я как будто проснулась. Поняла, что так больше не могу.

За следующую неделю Маша нашла квартиру, перевезла остальные вещи. Мать караулила у подъезда, звонила соседям, писала мне. Я не отвечала.

— Знаешь, что самое странное? — сказала как-то Маша. — Я думала, будет страшно одной. А мне... спокойно. Впервые за много лет спокойно.

В отпуск она всё-таки поехала. Присылала фотографии с пляжа, из ресторанов. На них была другая Маша — улыбающаяся, расслабленная.

Мать до сих пор пытается вернуть контроль. То пишет, что умирает, то угрожает, то умоляет. Маша читает сообщения, иногда плачет, но держится.

— Может, когда-нибудь мы научимся общаться по-другому, — говорит она. — Но сначала я должна научиться жить своей жизнью. Просто жить, понимаешь?

Я понимаю. И горжусь ею. Потому что знаю — этот шаг стоил ей невероятных усилий. Но иногда любовь нужно проявлять именно так — уходя, чтобы сохранить себя. И может быть, однажды эта дистанция поможет выстроить новые, здоровые отношения. А может, и нет. Но теперь это будет её выбор. Её жизнь. Её свобода.

ЕЩЁ