Смерть ожидает нас, и то, что мы делаем в этот самый миг, вполне может стать нашей последней битвой на этой земле. Я называю это битвой, потому что это - борьба. Подавляющее большинство людей переходит от действия к действию без борьбы и без мыслей. Воин-охотник же, наоборот, тщательно взвешивает каждый свой поступок. И поскольку он очень близко знаком со своей смертью, он действует рассудительно, так, словно каждое его действие - последняя битва.
Воин должен сосредоточить внимание на связующем звене между ним и его смертью, отбросив сожаление, печаль и тревогу. Сосредоточить внимание на том факте, что у него нет времени. И действовать соответственно этому знанию. Каждое из его действий становится его последней битвой на земле. Только в этом случае каждый его поступок будет обладать силой. А иначе все, что человек делает в своей жизни, так и останется действиями глупца.
Воин рассматривает себя как бы уже мертвым, поэтому ему нечего терять. Самое худшее с ним уже случилось, поэтому он ясен и спокоен. Если судить о нем по его поступкам, то никогда нельзя заподозрить, что он замечает все.
Когда воин принимает решение, он должен быть готов к смерти. Если он готов умереть, то не будет никаких ловушек, никаких неприятных сюрпризов и никаких ненужных поступков. Все должно мягко укладываться на свое место, потому что он не ожидает ничего.
Без осознания смерти все становится обычным, незначительным. Мир потому и является неизмеримой загадкой, что смерть постоянно выслеживает нас. Без осознания присутствия нашей смерти нет ни силы, ни тайны.
Все живые существа стремятся к смерти. Это - истина, в которой воин не может не отдавать себе отчета. Осознание же останавливает смерть.
Воин всегда живет бок о бок со смертью. Воин знает, что смерть - всегда рядом, и из этого знания черпает мужество для встречи с чем угодно. Смерть - худшее из всего, что может с нами случиться. Но поскольку смерть - наша судьба и она неизбежна, мы - свободны. Тому, кто все потерял, нечего бояться.
- Жизнь - это процесс, посредством которого смерть бросает нам вызов, сказал он.
- Смерть является действующей силой, жизнь - это арена действия. И всякий раз на этой арене только двое противников - сам человек и его смерть.
- Я предпочел бы думать, дон Хуан, что именно мы, человеческие существа, являемся теми, кто бросает вызов,- сказал я.
- Вовсе нет,- возразил дон Хуан.- Мы пассивны. Подумай об этом. Мы действуем только тогда, когда чувствуем давление смерти. Смерть задает темп для наших поступков и чувств и неумолимо подталкивает нас до тех пор, пока не разрушит нас и не выиграет этот поединок, или же пока мы не совершим невозможное и не победим смерть.
Маги побеждают смерть, и смерть признает поражение, позволяя магам стать свободными и навсегда избежать нового вызова.
Самой дорогостоящей ошибкой обычных людей является потакание ощущению, что мы бессмертны, как будто если мы не будем размышлять о собственной смерти, то сможем избежать ее.
...Без ясного взгляда на смерть нет ни порядка, ни трезвости ума, ни красоты. Маги борются за достижение очень важного понимания: у них нет ни малейшей уверенности, что их жизнь продлится дольше этого мгновения...
- Да, - продолжал он,- мысль о смерти - это единственное, что может придать магу мужество. Странно, правда? Она дает магу мужество быть искусным без самомнения, но самое главное - она дает ему мужество быть безжалостным без чувства собственной важности.
Дон Хуан всегда говорил, что единственным средством, сдерживающим отчаяние, является осознание смерти как ключа к магической схеме существования. Он утверждал, что осознание нашей смерти является единственной вещью, которая даст нам силу вынести тяжесть и боль нашей жизни и боязни неизвестного. Но он никогда не говорил мне, как вывести это осознание на передний план. Каждый раз, когда я просил его об этом, он настаивал, что единственно важным фактором является волевой акт, - иначе говоря, я должен принять решение сделать это осознание свидетелем своих действий.
Когда ты в нетерпении или раздражен - оглянись налево и спроси совета у своей смерти. Масса мелочной шелухи мигом отлетит прочь, если смерть подаст тебе знак, или если краем глаза ты уловишь ее движение, или просто почувствуешь, что твой попутчик - всегда рядом и все время внимательно за тобой наблюдает.
Когда воин достиг терпения, он на пути к своей воле. Он знает, как ждать. Его смерть сидит рядом с ним на его циновке. Они друзья. Смерть загадочным образом советует ему, как варьировать обстоятельства и как жить стратегически. И воин ждет. Я бы сказал, что воин учится без всякой спешки, потому что знает, что ждет свою волю.
Только мысль о смерти может дать человеку отрешенность, достаточную для того, чтобы принуждать себя к чему бы то ни было, равно как и для того, чтобы ни от чего не отказываться... Но это - не страстная жажда, а молчаливая страсть, которую воин испытывает к жизни и ко всему, что в ней есть. Он знает, что смерть следует за ним по пятам и не даст ни за что зацепиться, поэтому он пробует все, ни к чему не привязываясь. Отрешенный воин знает, что невозможно отвести смерть, и знает, что у него есть только одна поддержка - сила его решений. Он должен быть, так сказать, мастером своего выбора. Он должен полностью понимать, что он сам целиком отвечает за свой выбор и что если он однажды сделал его, то у него нет больше времени для сожалений или упреков в свой адрес. Его решения окончательны просто потому, что его смерть не дает ему времени привязаться к чему-либо.
- Разве можно увидеть собственную смерть? - спросил я, пытаясь не дать разговору отклониться от темы.
- Конечно, - со смехом ответил он. - Она всегда рядом с нами. - Откуда ты это знаешь? - Я уже стар. С годами человек многое узнает. - Я знаком со многими стариками, но они ничего подобного не знают. Как вышло, что ты - знаешь? - Скажем так: я много чего знаю потому, что у меня нет личной истории, потому, что не чувствую себя более важным, чем любое другое явление в этом мире, и потому, что моя смерть всегда находится рядом со мной, вот здесь. Он вытянул левую руку и пошевелил пальцами, словно что-то поглаживая. <...> - А сейчас подумай о своей смерти, - неожиданно велел дон Хуан. - Она - на расстоянии вытянутой руки. И в любое мгновение может похлопать тебя по плечу, так что в действительности у тебя нет времени на вздорные мысли и настроения. Времени на это нет ни у кого из нас.
Одним из величайших средств, которыми воспользовались шаманы Древней Мексики для укрепления концепции воина, была идея отношения к смерти как к спутнику, наблюдающему за нашими поступками. Дон Хуан говорил, что, как только человек принимает этот принцип - пусть даже в самой мягкой форме, - возникает мост над пропастью, разделяющей наш мир повседневных занятий, и то, что находится впереди, но не имеет названия - то, что теряется в тумане и кажется несуществующим. Это нечто настолько неясно, что его нельзя использовать как точку отсчета, и все же оно есть, оно бесспорно существует.
- Я увидел в тебе тогда один существенный недостаток - ты не любишь принимать ответственность за свои действия, - медленно произнес дон Хуан, как бы давая мне время понять, о чем он говорит. - Когда ты говорил мне все это на автостанции, ты прекрасно отдавал себе отчет в том, что врешь. Почему ты врал?
Я объяснил, что делал это, чтобы заполучить "главного информатора" для своей работы. Дон Хуан улыбнулся и затянул мексиканскую мелодию. - Если ты что-то решил, нужно идти до конца, - сказал он, - но при этом необходимо принять на себя ответственность за то, что делаешь. Что именно человек делает, значения не имеет, но он должен знать, зачем он это делает, и действовать без сомнений и сожалений. Он смотрел на меня изучающе. Я не знал, что сказать. Наконец, у меня сформировалось мнение, почти протест. Я воскликнул: - Но это же невозможно! Он спросил, почему, а я ответил, что, наверно, было бы идеально, если бы люди обдумывали все, что собираются сделать. Но на практике, однако, такое невозможно, и невозможно избежать сомнений и сожалений. - Еще как возможно! - убежденно возразил дон Хуан, - Взгляни на меня. У меня не бывает ни сомнений, ни сожалений. Все, что я делаю, я делаю по собственному решению, и принимаю на себя всю полноту ответственности за это. Самое простое действие, например, прогулка с тобой по пустыне, может означать для меня смерть. Смерть неуклонно идет по моему следу. Поэтому места для сомнений и сожалений я оставить не могу. И если во время нашей с тобой прогулки мне предстоит умереть в пустыне, то я должен там умереть. Ты же, в отличие от меня, ведешь себя так, словно ты бессмертен, а бессмертный человек может позволить себе отменять свои решения, сожалеть о том, что он их принял, и в них сомневаться. В мире, где за каждым охотится смерть, приятель, нет времени на сожаления или сомнения. Время есть лишь на то, чтобы принимать решения. <...> - Не имеет значения, каким именно является решение, - сказал дон Хуан. - В этом мире нет ничего более серьезного, чем что-либо другое. Разве ты не понимаешь? В мире, где за каждым охотится смерть, не может быть маленьких или больших решений. Здесь есть лишь решения, которые мы принимаем перед лицом своей неминуемой смерти.
в смерти человека есть скрытая возможность выбора. Это как пункт юридического документа, пункт, написанный крошечными буквами, которые еле видно. Нужно использовать лупу, чтобы прочитать его, и все же это самый важный пункт документа.
- Какая скрытая возможность, дон Хуан? - Скрытая возможность выбора в смерти открыта только для магов. Насколько я знаю, только они прочитали эти мелкие буквы. Для них эта возможность уместна и практична. Для обычных людей смерть означает прекращение их осознания, конец их организмов. Для неорганических существ смерть означает то же самое: конец их осознания. В обоих случаях воздействие смерти - это втягивание в темное море осознания. Их отдельное осознание, несущее жизненный опыт, прорывает свои границы, и осознание как энергия выливается в темное море осознания. - Дон Хуан, а что это за скрытая возможность выбора в смерти, которую находят только маги? - Для мага смерть - это объединяющий фактор. Вместо того чтобы раздроблять организм, как это обычно происходит, смерть объединяет его. - Как может смерть что-то объединить? - возразил я. - Для мага смерть, - сказал он, - кладет конец преобладанию отдельных настроений в теле. Маги древности считали, что именно преобладание различных частей тела руководит настроениями и действиями всего тела; части, которые перестали нормально действовать, тянут остальные части тела к хаосу, - например, когда человек заболевает от того, что съел какую-то дрянь. В этом случае настроение живота влияет на все остальное. Смерть ликвидирует преобладание этих отдельных частей. Она объединяет их осознание в одну единицу. - Ты имеешь в виду, что после смерти маги продолжают осознавать? - спросил я. - Для магов смерть - это акт объединения, который задействует каждую частичку их энергии. Ты думаешь о смерти как о трупе перед собой: тело с признаками разложения. Для магов, когда происходит объединение, нет никакого трупа. Нет никакого разложения. Их тела во всей полноте превращаются в энергию, энергию, обладающую осознанием, которое не раздроблено. Границы, установленные организмом, которые смерть разрушает, в случае магов продолжают действовать, хотя они уже не видны невооруженным глазом. - Я знаю, что тебе не терпится спросить меня, - продолжал он с широкой улыбкой, - является ли то, что я описываю, душой, которая идет в ад или в рай. Нет, это не душа. Когда маги находят эту скрытую возможность выбора в смерти, с ними происходит вот что: они превращаются в неорганические существа, очень своеобразные, высокоскоростные неорганические существа, способные на колоссальные маневры восприятия. Тогда маги начинают то, что шаманы древней Мексики назвали их окончательным путешествием. Областью их действий становится бесконечность. - Дон Хуан, ты имеешь в виду, что они становятся вечными? - Моя трезвость как мага говорит мне, - сказал он, - что их осознание прекратится, так же как прекращается осознание неорганических, существ, но я никогда не видел, чтобы это происходило. Маги древности считали, что осознание неорганического существа такого типа продолжается, пока жива Земля. Земля - это их матрица. Пока она существует, их осознание продолжается. Для меня это совершенно разумное утверждение.
Это - место твоей последней остановки. Где бы ни застала тебя смерть, умирать ты будешь здесь. У каждого воина есть место смерти. Избранное место, насквозь пропитанное незабываемыми, исполненными силы событиями, каждое из которых оставило неизгладимый след; место, на котором воин становился свидетелем великих чудес, в котором ему были поведаны тайны; место, где воин запасает свою личную силу. Долг воина - возвращаться туда после каждого контакта с силой, чтобы в этом месте сделать ее запас. Он либо просто приходит туда, либо попадает в сновидении. А в итоге, когда заканчивается время, отведенное ему здесь, на этой земле, и он чувствует на левом плече прикосновение смерти, дух его, который всегда готов, летит в избранное место, и там воин совершает свой последний танец. Он танцует, и единственным зрителем является смерть. У каждого воина своя особая последовательность движений и поз. Они несут в себе силу. Этому своеобразному танцу воин учится в течение всей жизни. Танцу, который воин исполняет под воздействием своей личной смерти. Если сила умирающего воина ограничена, танец его короток. Но если сила воина грандиозна, то его танец исполнен фантастического великолепия. Однако независимо от того, мала его сила или неизмерима, смерть должна остановиться. Смерть не может не стать свидетелем последнего танца воина на этой земле. Этот танец есть рассказ воина о том тяжелом труде, каким была его жизнь, и смерть должна ждать, ибо ей не под силу одолеть воина, пока танец его не будет завершен.
По мере того, как индеец повторял и повторял свои удары по его спине, умирающий все больше убеждался, что индеец был или любовником, или мужем женщины и хотел его убить. Но заметив невероятно сияющие глаза этого индейца он понял, что ошибся. Он понял, что индеец попросту сумасшедший и не имеет никакого отношения к женщине. Из последних сил напрягая свой ум, он сосредоточил внимание на бормотании этого человека. Тот говорил, что сила человека безгранична, что смерть существует лишь потому, что мы намерены умереть с момента нашего рождения, что намерение смерти можно остановить путем изменения позиции точки сборки.
У смерти две стадии. Первая – отключение, провал в черноту. Она не имеет особого значения и сильно напоминает первую фазу воздействия Мескалито. Человек ощущает легкость. Она дает иллюзию счастья, целостности и ощущение тотального спокойствия всего мирового бытия. Но эта стадия весьма поверхностна. Скоро она проходит, и человек попадает в другую сферу – сферу жесткости и силы. Это вторая стадия, подобная встрече с Мескалито. Смерть вообще очень похожа на общение с ним. Первая стадия – поверхностное отключение. Вторая – стадия собственно смерти – мгновение, следующее за ним. В это мгновение мы снова становимся в каком-то смысле самими собой. И смерть с силой бьет нас снова и снова, яростно и спокойно, пока наша жизнь не растворяется, превратившись в ничто.
— В конце концов, мне плевать, что говорят тибетцы, — сказал я, — мне важно, что скажешь ты. Я бы хотел знать твое мнение о смерти.
Он секунду смотрел на меня, а затем усмехнулся, широко раскрыл глаза и поднял брови, изобразив удивление. — Смерть? Смерть — это кольцо листьев на стебле, смерть — это лицо союзника, смерть — это шепот Мескалито у твоего уха, смерть — это беззубая пасть стража, смерть — это Хенаро, сидящий на собственной голове, смерть — это мои слова и твой блокнот, смерть — это ничто. Смерть всегда рядом, и в то же время ее не существует.
Дон Хуан удовлетворенно рассмеялся. Его смех напоминал пение, в нем даже был какой-то танцевальный ритм.
— Бред, верно? — спросил он. — Я не могу рассказать тебе, что такое смерть. Но, вероятно, мог бы рассказать тебе о твоей смерти. Невозможно узнать наверняка, какой будет твоя смерть, однако, пожалуй, я расскажу тебе, какой она может быть.
Испугавшись, я сказал, что меня интересует его мнение о смерти вообще, а до подробностей чьей-либо конкретной смерти, в особенности моей собственной, мне нет никакого дела. — Не существует смерти вообще, поэтому я могу говорить только о чьей-то конкретной смерти, — сказал дон Хуан. — Ты просил меня рассказать тебе о смерти? Пожалуйста. Но тогда не бойся послушать о своей собственной.
Я заметил, что слишком нервничаю для такого разговора, что имел в виду некую абстрактную информацию вроде той истории, которую он мне рассказывал о смерти своего сына Эулалио. В тот раз он говорил, что жизнь смешивалась со смертью подобно рассеивающемуся туману из мерцающих кристаллов.
— Тогда я говорил о своем сыне, о том, как его жизнь рассеивалась во время его смерти, — сказал дон Хуан. — Я говорил не об абстрактной смерти, а о смерти моего сына. Смерть, чем бы она ни была, заставила его жизнь рассеяться.
…
— Ну что, тебе интересно, как может выглядеть твоя смерть? — спросил он с совершенно детским выражением удовольствия на лице.
Его веселье меня успокоило. Оно почти развеяло мои опасения.
— Ладно, рассказывай, — сказал я дрогнувшим голосом.
Он словно взбесился от смеха, схватившись за живот, опрокинулся набок и. пародируя меня, дрогнувшим голосом повторил:
— Ладно, рассказывай. Дон Хуан сел, выпрямив спину, и, напустив на себя замогильную важность, дрожащим голосом, каким дети рассказывают друг другу страшные истории, произнес:
— Итак, вторая стадия твоей смерти может быть такой…
Изучающим взглядом он с любопытством меня разглядывал. Я засмеялся, осознавая, что его шутливый тон — единственное средство притупить остроту мысли о собственной смерти.
— Ты много времени проводишь за рулем, — продолжал он. — Поэтому в момент наступления второй стадии ты можешь обнаружить, что ведешь машину. Ощущение будет мгновенным, времени на размышление у тебя не останется. Итак, ты неожиданно окажешься за рулем. Ведь ты провел за ним множество часов, проехав сотни тысяч километров. Но прежде, чем ты успеешь что-то понять, перед ветровым стеклом появится странное образование, эдакая круглая штучка, похожая на розетку блестящих листьев вокруг стебля. Она может напоминать также и чье-то лицо на фоне неба перед тобой. Потом ты увидишь, как эта штука удаляется, превращаясь в точку, сверкающую вдали. Затем она начнет приближаться, и в мгновение ока ветровое стекло твоей машины разлетится вдребезги. Ты сильный, поэтому я уверен, что смерти понадобится никак не меньше двух ударов, прежде чем она до тебя доберется.
В этот момент ты поймешь, где ты и что с тобой происходит. Лицо снова отступит, превратившись в точку у горизонта и, набрав скорость, опять обрушится на тебя. Оно войдет внутрь тебя, и тогда ты узнаешь, было ли это лицо союзника или мое, когда я говорю, или твое собственное, когда ты пишешь. А до этого смерть — ничто. Ее нет. Так, маленькая точка, затерявшаяся где-то на листках твоего блокнота. Но, тем не менее, она войдет в тебя с бешеной неуправляемой силой и заставит тебя рассеяться. Ты станешь плоским и рассеешься по всей земле, по всему небу и за его пределами. И ты будешь похож на туман из мельчайших кристаллов, которые будут уплывать, уплывать и уплывать.
В такой интерпретации описание смерти выглядело захватывающим. Я ожидал услышать нечто иное и долго ничего не мог сказать. — Смерть входит через живот, — продолжал дон Хуан, — Она проникает прямо через просвет воли — наиболее уязвимую часть человеческого существа. Это — область, из которой излучается воля и через которую входит смерть. Мой союзник подводил меня ко второй стадии смерти, поэтому я знаю, как это бывает. Маг тренирует волю, открываясь смерти. Смерть одолевает его, но когда он становится плоским и начинает рассеиваться, его безупречная воля берет верх и собирает человека снова, не дав кристаллическому туману рассеяться.</p>
Дон Хуан сделал странный жест. Он растопырил пальцы наподобие двух вееров, поднял кисти на уровень локтей, развернул так, чтобы большие пальцы касались боков туловища, и потом медленно сложил вместе на уровне середины тела, чуть выше пупка. В этом положении он ненадолго замер. Руки дрожали от напряжения. Потом он поднял их, коснувшись лба кончиками средних пальцев, и опустил в то же положение, на уровень живота.
В этом жесте было что-то устрашающее. Сила и красота, с которыми дон Хуан его выполнил, буквально околдовали меня.
Воля — вот что собирает мага, — сказал он. — Но с возрастом маг слабеет, и неизбежно наступает миг, когда он теряет способность управлять волей. И тогда у него не остается ничего, что можно было бы противопоставить безмолвной силе смерти, и жизнь его, подобно жизни любого обычного человека, рассеивается, исчезая в пространстве.
Он объяснил, что сразу после смерти наше осознание тоже входит в третье внимание, но только на мгновение, для очищения перед тем, как Орел поглотит его.
- Для того, чтобы открыться накатывающейся силе требуется только сдвинуть точку сборки. Если силу эту видеть намеренно, опасность минимальна. Зато исключительно опасна ситуация, когда точка сборки сдвигается случайно, например, вследствие физической усталости, эмоционального истощения, болезни или просто небольшого эмоционального либо физического кризиса, такого, как испуг или алкогольное опьянение.
- При непреднамеренном смещении точки сборки накатывающаяся сила раскалывает кокон. Я много раз говорил о просвете, который имеется у человека ниже пупка. Находится этот просвет не на самом теле, а в коконе на уровне чуть ниже пупка. Этот просвет, скорее, является впадиной, чем-то вроде естественной деформации гладкого во всех остальных частях кокона. Именно сюда нацелены удары опрокидывателя, именно здесь и трескается кокон. - Если сдвиг точки сборки незначителен, кокон восстанавливается очень быстро. Человек при этом испытывает то, что когда-нибудь случалось с каждым: видит цветные пятна неправильных очертаний, которые остаются перед глазами, даже если их закрыть. - Если же сдвиг значителен, заметно большей будет и трещина. Поэтому на самовосстановление кокону потребуется больше времени. Такое происходит с воином, использующим растения силы для целенаправленного сдвига точки сборки, а также с людьми, которые принимают наркотики и тем самым сдвигают точку сборки неосознанно. В этом случае человек чувствует онемение и холод. Ему сложно говорить и даже думать, ощущение такое, словно внутри все замерзло. - При катастрофически значительных сдвигах точки сборки вследствие, например, травмы или смертельного заболевания накатывающаяся сила раскалывает кокон по всей его длине, кокон рушится и сворачивается, а человек умирает. - Может ли такая трещина образоваться вследствие преднамеренного сдвига точки сборки? - спросил я. - Иногда, - ответил дон Хуан. - Ведь в действительности мы - очень хрупкие создания. По мере того, как опрокидыватель снова и снова ударяет нас, смерть входит сквозь наш просвет. Накатывающаяся сила и есть смерть. Как только она находит слабину в просвете светящегося существа, она автоматически раскалывает кокон, открывая просвет и разрушая существо.
Дон Хуан рассказывает, как он увидел смерть собственного сына. «На него свалился обломок скалы, когда мы работали на строительстве Панамериканской магистрали... Подойдя к месту обвала, я понял, что он уже практически мёртв... Я остановился перед ним и сказал парням из дорожной бригады, чтобы они его не трогали... Я стоял рядом, но не смотрел, а сдвинул восприятие в положение видения. Я видел, как распадается его жизнь, расползаясь во все стороны подобно туману из мерцающих кристаллов. Именно так она разрушается и испаряется, смешиваясь со смертью. Вот что я сделал, когда умирал мой сын. Это – единственное, что вообще можно сделать в подобном случае. Если бы я смотрел на то, как становится неподвижным его тело, то меня бы изнутри раздирал горестный крик, поскольку я бы чувствовал, что никогда больше не буду смотреть, как он, красивый и сильный, ступает по этой земле. Но я выбрал видение. Я видел его смерть, и в этом не было чувства печали, не было вообще никакого чувства. Его смерть была равнозначна всему остальному»
Далее дон Хуан говорит Кастанеде, что смерть «войдёт в тебя с бешеной неуправляемой силой и заставит тебя рассеяться. Ты станешь плоским и рассеешься по всей земле, по всему небу и за его пределами. И ты будешь похож на туман из мельчайших кристаллов, которые будут уплывать, уплывать, уплывать»
В момент удара смерти тональ (всё, что относится в человеке к миру повседневности, включая физическое тело и психику; по сути, это обычный «немагический» человек) начинает осознавать самого себя. «Такое осознание – это всегда потрясение, потому что оно разрывает пелену нашей умиротворённости. Я называю его целостностью существа, которое умрёт... В момент смерти другой член истинной пары – нагуаль – становится полностью действенным. Все осознание, воспоминания, восприятие, накопившееся в наших икрах и бедрах, в нашей спине, плечах и шее, начинают расширятся и распадаться. Как бусинки бесконечного разорванного ожерелья, они раскатываются без связующей нити жизни»
«Как только сила жизни оставляет тело, все единые осознания распадаются и возвращаются туда, откуда они пришли – в нагваль»
