При всей природной красоте, она какая то всегда тревожная. Цветовая гамма ли, или что ещё.

год 2018

страна Корея Южная

жанр триллер, криминал

режиссер Чо Гю-джан

В главных ролях: Ли Сон-мин, Ким Сан-хо, Чин Гён, Квак Щи-ян, Пэ Джон-хва, Щин Сын-хван, Чон Ю-мин, Ён Джэ-ук, Хван Ён-хи, Сон Джон-хак

Сан Хун неожиданно становится свидетелем жестокого убийства, которое произошло в доме, где он живет с женой. Теперь мужчина не чувствует себя в безопасности даже в собственной квартире. А пока полицейские ищут убийцу, тот начинает охоту за единственным свидетелем.

За первые четыре дня показа (15-19 августа) фильм посмотрели более 1,4 млн зрителей.

Прежде чем осуждать главного героя, стоит наверно поставить себя на его место. Если бы он с самого начала позвонил в полицию,  была бы совсем другая история (наверняка более печальная для его семьи). Странно, что в Корее нет ответственности за недонесение о преступлении. Фильм в первую очередь о равнодушии, об одиночестве и беззащитности человека в мире, где каждый сам по себе. И это проблема не только Кореи, к сожалению.

Подкачал финал с фантастическим спасением героя, но в остальном "Свидетель" довольно крепкий представитель жанра триллеров про серийных убийц.

История четвёртая. ЧАСОВЩИК

Истинно велик тот человек, который сумел овладеть своим временем.

Гесиод.

I

К моему неудовольствию, Эмма уехала куда-то с Шаниным-Шатуном сразу после того, как мы обо всём договорились с Бояном и его Легионом. Я-то раскатал губу: уже вообразил, как мы будем вместе жить на одной съёмной квартире, Эмма будет хозяйничать на кухне, мы со Стасом – сидеть развалясь в гостиной, а Гена – приносить нам вкусняшки, состряпанные Эммой.

Эта Эмма, или просто Эм, – пусть не красотка, но весьма недурна собой. Похожа на актрису из фильма «Дивергент», Шейлин Вудли, особенно миндалевидными глазами, и гораздо стройнее. Ей лет восемнадцать, она обладает экстрасенсорными способностями и дерётся как фурия. Я бы поделился с ней половиной своей кровати...

Мечтая о таком развитии событий, я ловил себя на мысли, что кроме рано развившейся (благодаря бате) циничности в моей натуре слишком часто в последнее время проявляется прямо-таки нездоровая похотливость.

Хотя что взять с семнадцатилетнего спермотоксикозника?

Кстати говоря, с чего я взял, что она вообще захочет со мной общаться? Внутренний самодовольный голос подсказывал: захочет. Не просто же так она согласилась работать с тремя, считая Гену, мужиками? Её ведь это не смущает? Да и постоять за себя она умеет.

Возможно, у неё свои резоны, фиг её поймёшь. Как бы то ни было, в ближайшую неделю мне не суждено узнать Эм поближе. Именно на такое время, по словам Шанина, они с ней и отчалили неизвестно куда. Шатун был верен свой тактике недосказанности: никто не должен знать все его планы целиком. Так что я понятия не имел, куда они дёрнули, почему и чем намерены заниматься.

Поскольку снова нечего было делать, я приступил к серьёзным тренировкам с новым оружием. Шанин вручил мне его перед уходом и показал, как уделывать врагов. Это оружие – не автомат Калашникова модифицированный, стреляющий разрывными пулями, не суперлазер и не протонный блок, как у охотников за привидениями. Это, смешно признаться, игрушка йо-йо из ангельского стекла, вещества, которое эффективно воздействует на Жутких.

Внешне она ничем не отличалась от любой другой игрушки йо-йо: катушка из двух половинок, соединённых стальной осью, и прочная синтетическая верёвка полтора метра длиной. На другом конце верёвки – петля для кисти. Попадись я, скажем, стражам порядка, никто не сможет обвинить меня в хранении холодного оружия.

На деле же это самое настоящее оружие ударно-раздробляющего типа. Кистень. Или, точнее, гасило, так как у него нет рукоятки.

Ангельское стекло довольно тяжёлое, и разбить его практически невозможно. Таким гасилом можно не только Жутких «загасить», но и обычного человека запросто огреть по балде, доведя до коматозного состояния. А то и отправить к праотцам.

Раньше в нашем районе парни делали похожее гасило из верёвки и массивной гайки, связки ключей или старой неуничтожимой «Нокии». При должном владении техникой такая штука – незаменимая вещь в уличных потасовках, особенно групповых. Главное во время драки – не дать перехватить верёвку и не загасить случайно самого себя.

Тренировался я, как обычно, на безмолвном Гене, который составлял мне компанию.

Пока я тренировался, готовил вегетарианскую еду, пытался медитировать (мысли не желали идти строем, а разбегались, как бешеные тараканы), читал, лазал в интернете, – всё это время днём за стеной, в соседской квартире, кто-то негромко играл на пианино. Музыка была необычная, спокойная, приятная. Я не спец по фортепиано, но мелодия и виртуозное, без осечек, исполнение мне нравилось.

Это была не запись, потому что изредка пианист плавно и без перехода менял мелодию, сообразуясь, видимо, с прихотливыми зигзагами собственного настроения, тренькал аккорды или играл простенькие мелодии одной рукой. К тому же он ни разу не повторился.

Этот неизвестный пианист, судя по всему, нигде не работал и не учился. Трели доносились из-за стенки и в будние дни, и в выходные. Не знаю, кто это был, но он явно любил играть.

Есть такие люди – любят своё дело. Шанин любит мутить интриги против Жутких (и с Жуткими заодно тоже), я люблю, как выяснилось, ездить по городам и весям (и ненавижу сидеть на одном месте), Боян любит болтать.

Кстати, о Бояне. С того дня, как он просветил меня обо всей этой байде с инкарнациями и Бифуркаторами, которые своим выбором якобы создают новые альтернативные миры, я много чего передумал. Не то чтобы я задрал нос: мол, я не просто человек, а инкарнация в некотором смысле творца мира! Нет. Наоборот, мне стало не по себе. Я оказался не просто случайной жертвой Жутких, а сам почти что из их рядов; да я по уши в этом «жутком» дерьме!

Между тем, кроме снов, прошлая жизнь ничем не давала о себе знать. Никаких тебе откровений, внезапных воспоминаний и всего такого прочего. Я даже подумал, что называть меня инкарнацией неверно, просто кое-какие моменты жизни древнего человека каким-то недобрым ветром занесло в мою черепушку. И я тут вообще не при делах.

Но Шатун и Боян считали иначе. Им, как-никак, виднее. Раз я могу ходить по Тёмным тропам в иные измерения, или как их там называть, значит, я понадоблюсь не только Шанину в поисках Схрона, но и Великому Пану... Только зачем? Неужели он тоже охотиться за Схроном? Может, среди параллельных миров есть какие-то другие сокровища?

В любом случае покоя мне с таким сомнительным даром не видать. И к прежней жизни никогда не вернуться. Не стать мне обычным студентом, потом сотрудником какой-нибудь организации, не ворчать на начальство, не ждать премию, не взять кредит, не выйти на пенсию...

В общем-то, в такой необычной жизни, какая мне светит, есть и плюсы, и минусы, но очень уж пугает непредсказуемость. Для Скучного вся жизнь более-менее определена на года вперёд, а для меня – нет.

И вот с такими невесёлыми мыслями я торчал на хате с Геной, как Робинзон Крузо с Пятницей на острове, и не знал, куда податься.

Шатун не запрещал мне шляться по городу, справедливо полагая, что это бесполезно. Только советовал быть осторожным и сообщил, что просил Бояна помочь мне в случае чего. Он дал мне, как во время нашей первой встречи, древнюю кнопочную сотку – если нажать на комбинацию цифр, на помощь мне поспешит Легион. Беспокоиться было не о чём.

Но человеческая психика устроена странно. Если б мне запретили выходить из квартиры, я бы из кожи вон вылез, но нарушил запрет. А сейчас у меня и желания особо нет шастать по городу. Сам понимал, что опасно.

На второй день затворничества я устроил в нашей съёмной квартире генеральную уборку. Занятие меня увлекло. Два часа я усердно мыл окна, вытирал везде пыль, драил пол. Передвинул всю мебель, чтобы добраться до самых потаённых мест. И неожиданно за диваном нашёл старинные и массивные карманные часы. На циферблате было выгравировано слово «Breguet».

Надо же! Наверняка кто-то из прежних постояльцев обшарил всю квартиру в поисках этих часов. Но за диван заглянуть не удосужился.

Часы были на цепочке. Эту цепочку можно было прицепить специальной клипсой к одежде. И цепочка, и корпус часов были, кажется, серебряные.

В интернете я узнал, что за них легко выручить нехилую денежку. Коллекционеры готовы отслюнить энное количество бабла. Я воодушевился на какое-то время, представляя, как я продаю эти часы богатому коллекционеру, потом махнул рукой – деньги мне особо не нужны, выставлять часы в инете на продажу рискованно: может объявится настоящий владелец. Оставлю-ка я их лучше себе на память.

Одна проблема: часы не ходили. Я завёл их, потряс, но секундная стрелка не сдвинулась с места и заветное тиканье под крышкой не раздалось.

На третий день отшельничества интернет, неработающие часы, тренировка с йо-йо, готовка и созерцание туманного города в окно обрыдли мне до тошноты. Скука смертная победила осторожность. Я покинул квартиру вечерком, надев очки, натянув шапку и шарф, благо тепло приходить в город не спешило. Сунул в карман часы на случай, если по дороге попадётся мастерская, йо-йо, взял в руки мешок с мусором после генеральной уборки.

Выбросив мусор, я допоздна гулял по городу. Мне встретилась вывеска часовой мастерской, но в это позднее время она должна была быть закрыта. На площади Поющих Фонтанов попался знакомый – учился в параллельном классе, позже перевёлся в другую школу. Мы были с ним знакомы, пусть и шапочно. Меня он не узнал в упор, хотя окинул ленивым взглядом. У меня в груди образовался ледяной ком, который рассосался не сразу.

Несмотря на пережитый стресс, я почувствовал облегчение: маскировка у меня что надо. Я не похож на себя прежнего, и, главное, меня здесь просто-напросто не ждут.

Гулять без цели и одному было почти так же скучно, как и сидеть дома. Но я слегка развеялся. На людей посмотрел, размялся, подышал вонючим загазованным воздухом большого города.

Ближе к девяти вечера, когда основательно стемнело и всюду зажглись фонари, я засобирался домой. Тем более слегка замёрз.

Когда в голове укрепилась мысль, что на сегодня достаточно, я шагал по узкой пустынной улочке, по которой когда-то с лязгом и звяканьем катался громоздкий трамвай, но года два назад маршрут закрыли, а вот рельсы остались.

От времени и того, что их не использовали по назначению, рельсы потемнели, заросли глиной и не слишком выделялись на фоне серого асфальта.

Вот так и люди, подумал я философски, темнеют и ржавеют, если остаются невостребованными. Я, например. Сижу дома, как сыч, дурею от безделья, и даже прогулка хандру не развеяла. А вот Шанин где-то с Эм сражается с Жуткими. Или не сражается. Развлекается с Эм, к примеру, кто их знает?

Чёрт бы подрал это либидо, усиленное ореховой диетой настоящего ниндзя! Неудивительно, что вегетарианцев год от года всё больше – размножаются, сволочи, да ещё как размножаются!

Я надеялся, что Шанин не манипулировал мной снова, как тогда, с Легионом. Не оставил меня одного в надежде, что я сделаю какую-нибудь глупость, которая в итоге сыграет ему на руку.

Я убеждал себя, что злиться на Шатуна нехорошо, поскольку он спас меня от тюрьмы или психушки, но скажите мне, ради всех богов, почему нельзя было взять меня с собой? Или хотя бы дать какое-нибудь задание, которые заняло бы меня в течение этой нескончаемой недели? Ну, кроме тренировки с йо-йо.

Впереди ещё четыре дня, и это если они вернутся вовремя, а не задержаться по непредвиденным обстоятельствам. Между тем время тащится как контуженная улитка, а часики тикают, будто к стрелкам прицепили гири.

По необычному стечению обстоятельств, мысль о часах мистическим образом материализовалась. Прямо по курсу к фонарному столбу были прикреплены большие уличные часы, как на железнодорожных станциях. Показывали время 20.48.

Подавшись какому-то неясному импульсу, я лихо вытянул из кармана за цепочку «Брегет». Глянул на циферблат – и офигел.

Секундная стрелка дёргалась туда-сюда, как сумасшедшая, минутная стремительно вертелась в обратном направлении, часовая медленно ползла туда же.

Я таращился на часы целую вечность, не веря глазам. Потом поднёс к уху – тиканья не слышно. Поднял глаза и увидел, что стрелки уличных часов тоже свихнулись.

По проспекту позади с шумом проносились автомобили, надо мной нависло тёмное ночное небо, невидимые громады многоквартирных домов по сторонам освещались прямоугольниками окон. Где-то слышались голоса людей. Мир жил своей жизнью.

А вот часы сошли с ума. Или это я сошёл с ума?

От страха у меня потемнело в глазах. Померещилось, будто свет фонарей померк. Что, блин, происходит?

II

Я сделал ещё несколько шагов в прежнем направлении, зыркая в разные стороны.

За углом старинного кирпичного здания заприметил крупного мужика в хорошем сером пальто. Свет фонарей освещал его не очень хорошо, но я увидел не только пальто, но и очки в серебристой оправе. Ростом он был пониже Шанина (и повыше меня), поуже в плечах и гораздо толще: пузо так и выпирало из-под пальто. Короче, среднестатистический политик, из тех, что спят на заседаниях и имеют роскошные особняки в Швейцарии.

«Политик» вёл себя странно, будто боролся с кем-то, хотя рядом не было ни души. Махал руками, затем схватился за горло. Я подумал, что ему плохо, и заколебался – подходить и спрашивать, чем помочь, или идти себе потихоньку, ни во что не вмешиваясь.

Надумал всё-таки подойти. В конце концов, вечно прятаться и скрываться по любому не получится. Я ж инкарнация, чтоб её...

– Эй! – не совсем вежливо окликнул я «политика». – Вам плохо, что ли?

Мужик не ответил, продолжая хвататься за горло и не издавая ни звука. То и дело озираясь, я осторожно приблизился на расстояние двух метров. Заодно скользнул в тень от дома – издали меня не увидишь.

Тело мужика содрогнулось так, словно через него пропустили двести двадцать вольт. Колени подогнулись, руки повисли как плети, спина выгнулась. «Политик» рухнул за мёрзлую грязную землю раньше, чем я успел осознать, что происходит. Белая рубашка под расстёгнутым воротом пальто мгновенно покраснела, и до меня донёсся явственный звук разрезаемой плоти.

Человек упал, глаза за стёклами очков вытаращены в ужасе, рот перекосился, лицо неестественно серое.

Ступор продлился не дольше секунды. Это Жуткий! Невидимый Жуткий, только что на моих глазах убивший человека! Вначале он душил жертву, и она не могла крикнуть, потом зарезал, как свинью!

Уроки Шанина не прошли даром. Я выхватил из кармана йо-йо и со свистом раскрутил катушку, нанося удары вслепую. Ангельское стекло ударилось обо что-то совсем близко от меня. Вспыхнуло, как от электрического разряда, кто-то злобно крикнул басом. Послышалось громкое тиканье...

И всё пропало.

Я не стал ждать развития событий. Дал дёру так быстро, что заяц обзавидовался бы. Не забыл при этом путать следы, чтобы преследователь, если таковой прицепится, не нашёл дорогу к дому. Я несколько раз свернул, пересёк дворы, затерялся в толпе прохожих на большой улице, перебежал дорогу в неположенном месте, свернул за очередной угол и резко сбавил темп.

На следующей улице я уже шагал не спеша, как человек, которому нечего бояться и скрывать. Дошёл до остановки, постоянно мониторя обстановку и сдерживая тяжёлое дыхание, сел на автобус, который ходил допоздна.

В освещённом тусклыми электрическими лампочками салоне было немного людей, и никто друг на друга не смотрел. Большинство тыкало пальцами в телефоны, две девчонки кемарили у окна, уши у них были заткнуты наушниками.

Я расплатился с кондуктором мелочью, которую носил в кармане, и выскочил на остановке через два квартала. Сделал крюк и наконец вернулся домой. Невидимый Жуткий должен был от меня отстать, если только он не телепат или телепорт.

В ту ночь я долго не мог уснуть. Думал, не набрать ли код о призыве Легиона? Во что я вляпался?

А чем Легион мне поможет? Поставит охранников возле меня? Боян шустрый, он может знать о невидимке. А может и не знать.

Я лежал в постели не раздеваясь, с йо-йо в руке. На всякий случай. Квартиру я закрыл на все замки и те приспособления, которыми её оснастил Шанин. Гене велел быть на стрёме и в случае чего сразу будить меня.

Легиону я так и не просигналил. Нерешительность вкупе с гордостью не позволили. Под утро меня сморило, и проснулся я довольно поздно – солнце вовсю светило в окна.

Днём я носа из квартиры не высовывал. В интернете узнал, что похожие убийства – ударом острым предметом в грудь – были зарегистрированы в городе три или четыре раза за последний год с лишним. В двух случаях нашлись свидетели, которые заявляли, что убийца был невидимкой. Их, конечно, всерьёз не восприняли.

Что любопытно, из свидетелей никто не пострадал. Значит, Жуткий убивал вполне конкретных людей, не размениваясь на мелочь в виде попадавших под руку свидетелей. Всё равно опознать его невозможно.

Новости об убийце-невидимке публиковались на всяких сомнительных сайтах, причём по соседству красовались статьи об инопланетянах и рептилоидах. «Официальные» ресурсы помалкивали. Так что шум не поднялся, как, например, года три назад, когда в городе бушевал маньяк по прозвищу Роднинский Слепитель.

Видно, власти боялись паники и закрыли информацию. Скот не должен волноваться, а то ухудшится качество молока, шерсти и мяса. А то и пастуха какой-нибудь испуганный бык боднёт.

Я покопался в интернете ещё немного, пытаясь выяснить личности убитых. За кем именно охотился Жуткий? Но такой инфы не сыскалось. Увы и ах.

Я отложил планшет и задумался. Если через жертвы узнать о мотивах убийцы не получится, то что можно сказать о странной связи между Жутким и часами? Непосредственно перед его появлением часы буквально сошли с ума. И мои тоже – сломанные!

Сейчас они лежали на моём колене. И снова не шли.

Так, они механические. А те, уличные – кварцевые, работающие от электричества. Что их связывает? Стрелки? Бред какой-то.

А ещё мне послышалось громкое механическое тиканье после удара йо-йо по невидимке.

...Во время обеда я обнаружил, что кончилось молоко. Чай я привык пить густой, сладкий и с молоком. В кофе я тоже всегда добавлял молоко, пусть некоторые любители кофе считают это извращением. Поколебавшись, оделся и вышел из квартиры: магазин совсем близко, ничего страшного случиться не должно.

На обратном пути, сжимая в руках банку концентрированного молока, я столкнулся на лестничной площадке первого этажа, перед лифтом, с симпатичной женщиной лет сорока. Она пыталась пропихнуть в лифт инвалидное кресло с девочкой лет четырнадцати. Я ей помог, и мы поехали вверх втроём.

– Спасибо большое, вы очень выручили, – дама улыбнулась мне полными, густо подведёнными помадой губами. – Вы наш новый сосед? Я вас видела на восьмом этаже.

– Да, – признался я, прикидывая, когда она меня спалила. Не иначе в глазок подсматривала, когда я шнырял туда-сюда. На всякий случай представился: – Меня зовут Алексей.

– Очень приятно! Я – Ольга. А это моя дочь Даша.

Даша улыбнулся мне снизу. Она была беленькая, с очень светлыми бровями, волосами и бледно-голубыми глазами. Я подумал, что улыбка у неё очень милая. У неё были слегка оттопыренные ушки, которые выглядывали между локонами, как у эльфийки из фэнтезийного фильма.

– Привет! – сказала она.

Я поздоровался с этой прикованной к креслу эльфийкой.

– Переехали? – поинтересовалась Вера.

– Мы тут временно, – сразу ответил я. У нас с Шатуном имелась отработанная легенда. Эта Вера должна знать, что квартира не продавалась, а сдаётся в аренду. Я надеялся, что Гену она не заметила; мы въехали в квартиру поздно вечером, почти ночью, и с тех пор Гена не покидал наше убежище. – С отцом вдвоём. У нас с мамой... типа развод.

Я артистично засмущался. Хотел было подпустить в голос слезу, но решил, что это перебор.

Вера сочувственно покивала и из деликатности от дальнейших расспросов воздержалась. Если б не воздержалась, я бы завалил её подробностями относительно нашей семейной жизни. Что в нашей семье трое детей, считая меня, что младшие близнецы, Женя и Танюшка, остались с мамой, а меня отец взял с собой. Что папа, то есть Шанин, надеется вернуть маму и очень переживает...

Подробностей хватало на целую мыльную оперу. Мы сами с Шатуном сочиняли.

Вера оказалась общительной особой. Мы давно приехали на восьмой этаж и вышли из лифта, а она стояла перед дверью в свою квартиру и рассказывала мне всё подряд. Я узнал, например, что у Даши непонятное, очень редкое заболевание, связанное с потерей сил и атрофией мышц. Заболевание называется синдромом Гринберга-Захарова. Его можно вылечить только в Израиле, и в конце года они туда обязательно поедут.

Я посмотрел на Дашу, которая опустила голову, и заметил её тонкие длинные пальцы, лежащие поверх пледа, которым были накрыты ноги. Они постукивали по пледу, словно играя гаммы.

– А это не ты играешь на пианино? – спросил я.

Даша подняла на меня прозрачные глаза.

– Я... Тебе мешает? Я могу играть потише. Или вообще не играть...

– Нет, мне нравится! – искренне ответил я, и эльфийка расцвела в улыбке. – Я б тоже так хотел!

Сказал и покраснел. Вот уж не думал, что разговор с этой девочкой меня смутит. Как-то неловко разговаривать с инвалидом – будто ты в чём-то априори виноват. К тому же она красива какой-то небесной красотой. Такая красота вызывает не похоть, а восхищение с тонкой ноткой горечи...

Дашу моё признание, наоборот, обрадовало.

– Приходи, когда удобно, я научу.

Похоже, ей скучно торчать дома одной. Как и мне, собственно. Вот и встретились два одиночества...

Даша вопросительно посмотрела на мать. Та с улыбкой кивнула. Если Даше не повезло с этими Гринбергом и Захаровым, кем бы они ни были, то можно с уверенностью заявить, что мама у неё отличная.

Однако в тот день я больше никуда не выходил. Глодала мыслишка, что я рискую, налаживая общение с соседями. Упрямство и гордость заверяли, что это всё ерунда, волков бояться – в лес не ходить, но обучение Шанина въелось в подкорку намертво. К тому же я помнил и ментального паразита, и страшную Тамару, и голема в лесной глуши. Мир Жутких подстерегал меня всюду, и ходить всюду дерзкой походкой Конора МакГрегора – не лучшая идея.

Я – необычный человек, только в хреновом смысле. Я – отверженный. Прокажённый. Мне позволительно общаться только с такими же, как и я. Однако Шатуна и Эм рядом нет.

Такими размышлениями я довёл себя до подобия депрессии. Погода, как назло, выдалась пасмурная, холодная. Город за окнами тонул в густом сером тумане, который, как грязная вата, закрывал от глаз дома и людей. Ощущение было такое, что я не только в квартире единственный живой обитатель, но и во всём мире.

Вечером следующего после встречи с соседками дня, наплевав на осторожность, я снова выбрался на прогулку. Надел другую одежду, вооружился йо-йо из ангельского стекла, взял Индикатор Жутких и часы. На сей раз шёл целеустремлённо – в часовую мастерскую, которую приметил в прошлый раз. Надо мой «Брегет» починить, чтобы зря не лежал. И чтобы самому окончательно не закиснуть.

Мастерская находилась в обычной квартире на первом этаже, если верить вывеске. В городе, конечно, были и более цивильные мастерские, но их надо искать, а мне лень. Я позвонил в домофон, ответил хриплый мужской голос. Мне открыли, и я по чистой лесенке поднялся на площадку первого этажа.

Мастером оказался дед лет семидесяти, лысый, с седой щетиной на щеках, морщинистый, с выцветшими голубыми глазами. На нём была тёплая байковая рубашка в крупную клетку и старые трико с отвисшими коленями. Явно мастер на пенсии, который подрабатывает ремонтом часов. Это хорошо, цены ломить не будет.

– У меня часы, – повторил я фразу, сказанную в домофон.

– Да-да, заходите, – ответствовал мастер.

Я зашёл. Кажется, он жил один в двухкомнатной квартире. В прихожей лёгкий беспорядок, стопка старых газет в углу, на которой стоят ботинки, ничьих голосов не слышно. На столе в кухне я разглядел сковородку, из которой, судя по всему, дед и ел, не утруждая себя перекладыванием пищи в тарелку.

Шанин строго требовал, чтобы я никогда не ел из сковородок или кастрюль. Разве что в походных условиях. Настоящий Воин Пути, говорил он, должен быть дисциплинированным как внешне, так и внутренне. А когда жрёшь прямо из кастрюли или не заправляешь постель по утрам, это не есть дисциплина. Сегодня кровать не заправляешь, а завтра расслабишься, прозеваешь Жуткого и склеишь ласты.

Так что при виде этой холостяцкой сковородки на столе я неосознанно поморщился.

Дед, впрочем, на кухню меня, само собой, не пригласил. Мы прошли в одну из комнат, переоборудованную в мастерскую. Вот тут как раз таки царил идеальный порядок: чистота, ничего лишнего, у окна – рабочий стол, накрытый белой простынёй. Когда мастер снял её, я увидел целую кучу инструментов, выстроенных так, что перфекционист прослезился бы.

На стене над столом висела в рамочке грамота времён СССР. Она присуждалась за отличную работу Анатолию Васильевичу Грушину, часовому мастеру.

Дед, который и являлся, очевидно, А. В. Грушиным, сел за стол, взял мои часы и надел лупу. С помощью здоровенного пинцета открутил крышку и принялся рассматривать сложный механизм.

– Ну надо же! – удивился он. – Это же раритет! Сделано в одна тысяча шестьдесят первом году! Где вы их взяли?

Продолжение в комментариях

История третья

ИМЯ МНЕ ЛЕГИОН

«Зачем мне играть в выдуманные игры, когда на свете так много настоящей игры?»
Курт Воннегут «Колыбель для кошки»

I

В середине апреля, когда в южно-сибирской тайге едва-едва проявились первые признаки весны, Станислав Шанин по призвищу Шатун и я, Валерий Тихомиров, проснулись в глубокой пещере после многомесячной зимней спячки. И пробуждение наше было не то чтобы приятным.

За пять месяцев мы изрядно похудели, хотя и не так, как я предполагал. Всё-таки алхимический анабиоз, в который нас ввели Беры, замедлял метаболизм в десятки раз. Уже после того, как мы заснули осенью, Беры-дежурные закрыли наши лица марлей и залепили уши пробками из жира и золы – чтобы пыль и насекомые не забились куда не надо. Когда я пришёл в сознание, решил, что оглох, и здорово запаниковал.

Тело ломило, меня всего трясло, тошнило, слабость была такая, что я самостоятельно сесть не мог. Живот горел от нестерпимого жара. До меня не сразу дошло, что на живот мне положили грелку в виде сковородки на длинной ручке; в этой сковородке тлели сухие еловые ветки. Синильга, которая, оказывается, дежурила одной из последних, вливала мне в рот горячий травяной отвар. Она улыбалась, и под меховыми одеждами никакого живота заметно не было. И слава богу.

Силы возвращались медленно, несколько дней. Шанин очухался первым, видно, привык впадать в спячку и выходить из неё. Знай я, какие феерические ощущения испытываешь во время выхода из спячки, никогда не согласился бы засыпать на всю зиму. Просидел бы эти пять месяцев возле печки, которую топили дежурные, просыпающиеся (и будящие друг друга) по очереди.

Вскорости Беры вернулись на место прежней стоянки. Быстро воздвигли свои шатры-яранги, начали охотиться, жить прежней жизнью. Две недели мы питались только зельем – густым растительным варевом, от которого бросало в жар, и только на третьей неделе перешли на твёрдую пищу. Откуда-то вернулись похудевшие медведи, некоторые – с медвежатами.

Тайга была ещё завалена снегом, но в воздухе витали ароматы пробуждающейся земли. Дули тёплые ветры, снег на южных склонах таял, возвращались перелётные птицы.

Как-то плохо представлялось, что прошло почти полгода. Вроде вчера, когда засыпали, на тайгу наваливалась снежной пеленой зима, а сейчас звенит ручьями и стрекочет птичьими голосами весёлая весна! Хорошо, думалось мне, впадать в спячку. Пробуждение, конечно, не ахти, но всё же положительные стороны здесь есть.

С Синильгой у меня сохранились прекрасные отношения. Мы с ней больше не забавлялись, не хотел я, да и не мог, если откровенно – после спячки сил не хватало ни на что. Тем не менее она относилась ко мне с материнской заботой и неизменным дружелюбием. Классная девчонка. Если б только она не жила в тайге и диком племени людей-медведей! За несколько дней до нашего ухода из племени она подарила мне амулет из просмолённой верёвочки с кожаными фигурками медведей и тремя медвежьими клыками. Сама его сделала. Я надел амулет, спрятал под одежду и пообещал не снимать.

Как-то раз Беры нашли замёрзшее тело Такулчи, изгнанного из племени осенью. Опознали по украшениям и одежде – его знатно обглодали голодные звери и птицы.

За зиму у меня сильно отросли волосы и жидкие усики с бородкой. Мерзкую поросль на лице я отскоблил острым ножом, а волосы не тронул: это хорошая маскировка...

Когда мы отъелись и поднабрались сил, то попрощались с Берами и двинулись в обратный путь. За четыре дня отмахали девяносто километров по тайге, а на пятый появились в деревне Пёстрый Яр, где нас встретил Леонид, от которого веяло всё тем же перегаром. Наш (точнее, Шанинский) микроавтобус был в порядке; выяснилось, что Лёня даже его подшаманил кое-где от нечего делать.

Манкурт Гена Франкенштейн тоже был в порядке. Шанин оживил его уже в дороге, когда мы покинули деревню, чтобы не шокировать немногочисленных жителей Пёстрого Яра. Стоило влить в его вены раствор, как он почти сразу открыл искусственные, ненатурально светлые глаза и был готов к эксплуатации.

Итак, наша компашка снова была вместе и в Омске остановилась на съёмной квартире. Там мы пожили какое-то время, приходя в себя после таёжных приключений. Странно было ходить по обычной городской квартире, готовить кофе, мыться в душе и спать на кровати после первобытно-общинной жизни Беров! Будто это два разных мира.

Днём, а иногда и по ночам Шанин куда-то уходил, а я оставался куковать в обществе Гены. Покидать квартиру мне было не велено: вдруг кто-нибудь узнает. Я торчал целыми сутками в квартире, как Олдбой, и, естественно, вскоре взвыл от тоски.

– Стас, чего мы ждём-то? – накинулся я на Шанина, когда он в очередной раз явился после многочасового отсутствия. – Мы же на Схрон собирались нападать, оружием запасаться!

– Сначала нужно провести рекогносцировку. Разведку, – пояснил он, заметив мою недоумевающую физиономию. – Кстати, тебя полиция не разыскивает – по крайней мере, активно. Ты объявлен без вести пропавшим, а на фотках в УВД и интернете ты совсем не похож на себя теперешнего. В этом отношении можно слегка расслабиться. Но вот Жуткие могут быть понастырнее. Так что из квартиры без меня никуда не уходить!

– Это я понял, – раздражённо сказал я. – Что насчёт Схрона? Ты хоть знаешь, где он?

Шанин бросил на меня хитрый взгляд.

– Скоро узнаю. А чтобы ты не скучал, я тебе кое-что принёс. Вот!

Он извлёк из висевшей на плече сумки коробку. Я пригляделся – планшет! Видно было, что от безденежья Шанин не страдает. Интересно, откуда у него бабки, если он нигде не работает? Он дал мне и симку, чтобы я не зависел от вай-фая. Посоветовал нигде не регистрироваться под настоящим именем или как-то ещё, что даст возможность нехорошим людям догадаться, что это Тихомиров Валерий, малолетний убийца. Я и сам это понимал, не полный же кретин.

– Отныне ты настоящий анонимус, – произнёс Шанин, похлопав меня по плечу. Я не обращал ни на что внимания, поглощённый планшетом. – Человек без имени. Добро пожаловать в наши ряды.

Разумеется, в тот же вечер я надолго занырнул в бездонные глубины Всемирной Сети. Узнал, как меня искали, как поймали похожего на меня человека, а потом отпустили. Как этот человек подал в суд на стражей порядка за грубое обращение. Как хоронили Ромку и Артёма. Как соседи обнаружили мёртвую Тамару, которой я, оказывается, сломал шею. Интересно, как проводилось вскрытие? Судмедэксперты не поняли, что шею ей не ломали, что ли?

Также я узнал, что федеральные власти пытались выследить организаторов игры «AbandonQuest». Хотели прикрыть лавочку, наверное, а заодно на законных основаниях отжать те немалые бабки, которые хранятся в фонде игры. Не получилось. Игроков-то выследить можно было, но никто ничего не знал об организаторах.

Игра стала ещё более подпольной. Заброшки чуть ли не по всей стране оцепили, аварийные здания снесли (строить вместо них ничего не стали – бюджет не позволял), но игра только набирала популярность. Теперь игроки выполняли разнообразные миссии прямо в городах, а не только в заброшенных районах.

«AbandonQuest» эволюционировал, подключал всё новые опции, апгрейдился со сверхсветовой скоростью. Часть игры можно было проходить не выходя из комнаты, в виртуальной части сеттинга. Правда, стоили виртуальные баллы дешевле баллов, набираемых IRL.

Среди новых апгрейдов я наткнулся на ассоциативный тест, который, судя по описанию, должен был выяснить мою пригодность для игры и геймерскую квалификацию. Чтобы его пройти, надо было зарегаться; я не стал рисковать.

Интернет значительно разнообразил мой досуг, но постоянно онлайн не посидишь – глаза начинают болеть, да и элементарно надоедает. Я попытался научить манкурта Гену играть в карты, но тот так сильно тупил, что я постоянно выигрывал. Неинтересно. Иногда я мастерил поделки из проволоки, которую мне притащил Шанин по моей просьбе. Вспомнил былое, так сказать.

Порой я чувствовал, что дурею от безделья. Когда-то я мечтал не ходить в школу, а тупо кайфовать на хате, однако сейчас понял, какая это пытка – ничегонеделание.

То ли от скуки, то ли ещё по какой причине мне снова начали сниться странные сны.

II

Нет, ментальный паразит меня не беспокоил. Снились совсем другие вещи.

Сон начинался с тёмного тоннеля, ведущего в полную тьму. Стены его колебались, будто были слеплены из плотного грязного тумана. Я входил в этот тоннель, потому что меня влекла необоримая сила. Тоннель кончался, и я выходил в зловещем месте, в котором было очень мало света.

В этом тёмном пространстве вырисовывался кошмарный ландшафт, который просто не мог существовать действительности. Гигантские, прямо-таки колоссальные здания без окон громоздились вокруг меня. Между ними чернела пропасть, из которой сочились влажные испарения. Друг с другом здания соединялись хрупкими, неестественно искривлёнными мостиками. В мутной пустоте над головой маячили угловатые предметы вроде НЛО. Ничего живого здесь на первый взгляд не было.

Я бродил по этому жуткому миру растерянный, как Ёжик в тумане, подавленный и несчастный. Затем я замечал движение на галереях, опоясывающих здания, – ничего конкретного, какие-то едва уловимые тени. Ещё мне чудился пристальный и недобрый взор из бездны снизу. Мерещилось, что чудовища окружают меня со всех сторон, захватывают в кольцо, а я ничего не могу поделать.

Я орал и просыпался. Точнее, мне казалось, что я просыпался. На самом деле оказывался в другом сне.

В этом сне я убегал вместе с какими-то другими людьми по подземному тоннелю от чего-то страшного и невообразимо ужасного. Люди вокруг меня испуганно оглядывались, вскрикивали, женщины хватали на руки детей, задыхаясь от бега, мужчины тащили тюки со скрабом.

Вся эта компания была одета, мягко выражаясь, стрёмно. В обтрёпанные шкуры. Все были грязными до неприличия. И я тоже. Длинные волосы у всех представляли собой колтуны разной степени запущенности.

Наконец мы выбирались из-под земли через довольно-таки узкий лаз. Судя по всему, этот лаз когда-то был гораздо шире, но обвалился, потом завал частично разобрали. Несколько огромных камней над лазом удерживали от падения брёвна, сложенные в виде буквы «Т».

Я пропускал мимо себя всех этих грязнуль и с усилием сдвигал бревно, чтобы завалить лаз. Вместе с собой, потому что успеть выскочить из-под рушащихся валунов не представлялось возможным. Такой героический поступок в моём сне объяснялся очень просто: откуда-то я знал, что если этого не сделать, наши преследователи выйдут на поверхность вместе с нами, а это очень плохо.

Помнится, я не сразу решался на этот шаг. Колебался некоторое время. Не хотелось умирать, пусть даже во сне. Но героизм (или дебилизм) побеждал.

Когда камни сплющивали моё тело, боль не ощущалась, а вот чувство удушающего страха перед небытием просто поражало реалистичностью.

Я снова орал и просыпался. Уже в настоящем мире. Настоящем, если считать, что мир, в котором мы живём, реален, а не является очередным сном или матрицей.

Эти интересные, но неприятные сны снились мне регулярно – примерно через ночь, две. И каждый раз становились всё более отчётливыми, яркими, появлялись новые подробности, оттенки, нюансы, даже запах.

Я рассказал о снах Шанину. Он пожал могучими плечами.

– Возможно, это последствия от зелья Беров. Или от спячки. У меня в первый раз примерно то же самое было. Мерещилось чёрт те что.

Я слегка успокоился. К тому же Шанин сказал, что мы едем в Роднинск, и то ли от волнения, то по какой-то другой причине странные сны прекратились, зато стали сниться сны о Тамаре, Артёме, Ромке и призрачном человеке в капюшоне, который, как сказал Шанин, существовал только в моём воображении.

По мере приближения к родному городу меня всё сильней захлёстывало необычное чувство. Точно я скоро увижу давнего знакомого, друга, можно сказать, который с некоторых пор стал чужим и враждебным. В Роднинске риск того, что меня узнают на улице, увеличивался в разы, хотя Шанин уверял, что сейчас мою физиономию мало кто опознает. Возвращаться было страшновато, но в то же время хотелось побывать в родном городе. Словом, и хочется, и колется...

В Роднинске, по словам Шанина, он должен продолжить рекогносцировку. Собрать информацию о тех дезертирах ОРКА, которые покинули службу вслед за самим Шаниным. После побега они так умело законспирировались, что сами потеряли всякую возможность общения друг с другом. Кое-кто из «дезертиров» якобы знает, как подобраться к Схрону.

Меня в очередной раз поразило то обстоятельство, что ОРКА не расправилось со всеми Жуткими, имея убойный арсенал в Схроне. Если же арсенал с Жуткими справиться не в состоянии, то стоит ли вообще искать этот Схрон? Из невнятных объяснений Шанина я понял, что руководство ОРКА слишком коррумпировано и имело сношения (слово-то какое!) с Жуткими. Как-то они вместе отбивали бабло, подумал я, или имели другой профит. Похоже на взаимоотношения полиции и криминального мира. Что ж, ничего удивительного.

Короче, оружие Схрона в умелых руках может принести нехилую пользу против Жутких, но с таким гнилым начальством, как в ОРКА, толку от него, как от козла молока.

– Жить снова будем в бомбоубежище? – поинтересовался я у Шанина, когда мы ехали по трассе, и до Роднинска оставалось километров пятьдесят.

Шанин покачал головой.

– Нет, часто лазить из-под земли и обратно – занятие заметное и опасное. Кто-нибудь рано или поздно заметит. Да и для здоровья это вредно – жить под землёй. И без того полгода в пещере пролежали... Жить будем на хате, как в Омске.

Что ж, на хате, так на хате. Надеюсь, Шанин знает, что делает.

– Когда закончишь с разведкой?

– Не беспокойся, Валера, в этом году Схрон будет наш!

Он одарил меня блаженной улыбкой и снова уставился на дорогу. На обочине всё ещё лежал грязный, потемневший снег, на голых деревьях по обе стороны от дороги чёрными гроздьями сидели вороны. Дорога впереди тонула в молочном тумане, сквозь который время от времени прорывался свет фар и навстречу вылетала очередная фура или обычный легковой автомобиль.

Я помолчал. Мне бы шанинскую уверенность.

– Думаю, спрашивать, что конкретно ты делал в Омске, бесполезно?

– Пойми, если я раскрою все карты, а тебя схватят и будут пытать, они всё узнают. Некоторые Жуткие умеют читать мысли, кстати. Вся наша работа пойдёт насмарку.

– А если тебя схватят?

– Меня не схватят, – самодовольно сказал Шанин.

– Это ещё почему?

– Потому что меня нельзя застать врасплох.

– Ой ли?! – Я фыркнул.

– Это не понты, – спокойно сказал Шанин. – Это навыки и умения. Искусство, если можно так выразиться. Я и тебя научу – в Роднинске у меня будет чуть больше времени, чем в Омске. А пока просто поверь мне, что я не желаю тебе зла. До поры ты не должен всё знать. Просто поверь.

Я пробормотал:

– Кому мне ещё верить?

Кроме Шанина у меня больше никого не было. Ни родных (пьяница батя не считается), ни друзей.

Шанин покосился на меня и на редкость мягким голосом произнёс:

– Когда нет точных знаний, приходится обходиться верой. Иногда оно того стоит. Сейчас именно такой случай. Я тебе не враг.

Перед въездом в Роднинск я нацепил очки в широкой пластмассовой оправе с простыми слегка затонированными стёклами. Чуть ранее, в Омске, я сделал причёску, от которой в былую пору меня самого стошнило бы: по бокам и сзади волосы пострижены очень коротко, почти «под расчёску», остальные волосы зачёсаны назад и собраны в хвост на затылке; этакий хилый, часто болевший в детстве викинг. На улице по причине холодной погоды я носил тонкую вязанную шапочку и шарф, закрывающий подбородок. Раньше шарфы и вязанные шапки я терпеть не мог, носил всегда фуражки, а в морозы пользовался капюшоном. В общем и целом меня было трудно узнать, учитывая, что за зиму я осунулся и в то же время вытянулся.

Шанин снял трёхкомнатную квартиру почти в центре, пояснив, что прятаться надо там, где много народа. Затеряться легче. Я не стал напоминать, что всю зиму мы прятались – и весьма успешно – там, где народа – кот наплакал. Шанин и я разместились каждый в отдельной комнате, Гене досталась гостиная, где он и восседал на диване всё то время, пока мы его не припахивали.

На второй день после заезда Шанин принялся за моё обучение искусству ниндзюцу, как он выразился. Умению всегда быть настороже, не напрягаясь, хорошо драться с оружием и без, перемещаться по пересечённой местности в условиях города, в том числе со связанными руками.

Обучение началось, как ни странно, с диеты. Отныне я должен был есть только постную пищу в основном из растительных продуктов, причём ни в коем случае не мешать некоторые продукты – к примеру, белок и крахмалистую еду. То есть мясо с картошкой отныне и навсегда было под запретом. От такой еды тянет спать, все силы уходят на переваривание, и человек теряет бдительность.

По словам Шанина орехи, семечки, зерновые и бобовые – самые сбалансированные продукты и вместе с некрахмалистыми овощами дают максимум энергии. Мясо полагалось есть пару раз в неделю, да и то максимально сухое, нежирное. От фастфуда следовало отказаться и чураться его, как монах искуса.

Я с лёгкостью согласился на такую диету. В еде я всегда был неприхотливый.

Следующим шагом стало изменение режима. Ложиться спать следовало не позже девяти вечера, а вставать полшестого. Вот тут я возмутился. Но Шанин был неумолим.

– Настоящий ниндзя должен вставать рано, – изрёк он.

– Дурацкие правила у этих ниндзя, – бормотал я. – Мы драться-то начнём?

В качестве третьей ступени моего обучения Шанин назвал медитацию.

– Ну вот, осталось сесть в позу лотоса и овладеть четырьмя стихиями, чтобы стать настоящим Аватаром и победить Нацию Огня! Хорошо хоть, что у меня в голове и мыслей никаких особо нет, не надо будет бороться с потоком сознания!

– В позу лотоса садиться не нужно, – сказал Шанин. – Медитация – это инструмент дисциплины ума, а не избавления от мыслей. Чтобы остановить поток сознания, достаточно упасть в обморок. А что толку от обморока? Мысли – естественная форма функционирования нашего сознания, и избавляться от них нет никакого смысла. Да это и невозможно в нормальном состоянии. Наша цель – контролировать поток, чтобы мысли не застилали восприятие.

– Мои мысли не застилают восприятие.

Шанин схватился за живот и скривился. Я наклонился к нему, решив, что наркота, которую он принимает, дала о себе знать, и у него разболелся желудок. Или печень. Или кишечник. Шанин разогнулся и не спеша, почти лениво, бросил меня через бедро.

– С ума сошёл? – завопил я, когда ко мне вернулось дыхание от удара всем телом об пол.

– Я специально бросал тебя медленно, – сообщил Шатун, помогая мне подняться. – Но ты попался. Попробуем ещё раз!

Он потянулся ко мне, но на сей раз я шустро отскочил.

– Я двигался с той же скоростью, что и в первый раз, но ты не дался. Потому что был готов. А вначале ты подумал, что у меня болит живот. Твои мысли помешали восприятию, которое сообщило, что на тебя нападают. Ты можешь сказать: предупреждён – значит вооружён, но я научу тебя быть предупрежденным всегда. Твои органы чувств предупредят, а мысли и ожидания не помешают реакции. Итак, цель нашего ниндзюцу, или кунгфу, называй как хочешь, – научить тебя просто реагировать на неожиданность. С пустой головой, но наполненным энергией телом. Без анализа, оценочных суждений и рефлексий.

Начитанность Шанина впечатляла. А по виду и не скажешь. Внешне он больше похож на бомжа, которого наспех отмыли, или на дикого художника-портретиста. Однако я давно понял, что личность он незаурядная.

Признаться, мою скуку как рукой сняло. Подраться я всегда любил – даже когда знал, что получу по шее. Шанин оказался бойцом хоть куда, причём его стиль боя был подлым донельзя. Удары ребром ладони по шее, пальцами в глаза, заломы и болевые, пинки по яйцам, броски из разных положений – вот основной репертуар «кунгфу» Станислава Шанина.

Когда он уходил из квартиры на разведку, я тренировался на Гене – он был у меня боксёрским мешком. Очень удобным мешком, который мог уворачиваться, когда ему велели, и имитировать удары.

Однажды я перестарался и сильным ударом в лицо выбил Гене искусственный глаз. Белый шарик покатился по полу. Я поспешил схватить его и вставить обратно в глазницу, пока в Гене что-нибудь не разладилось.

Когда надоедало тренироваться или медитировать, я лазил в интернете. Почитал прошлогодний форум нашего города об убийстве Артёма и Ромки. К моему удивлению, не все считали меня убийцей. Кто-то меня жалел, мол, подставили паренька. Кто-то, наоборот, проклинал нехорошими словами. Уверял, что я всегда был неуравновешенным психом, который рано или поздно докатился бы до убийства.

Я также узнал, что в «AbandonQuest» трое финалистов. Победитель должен получить три миллиона рублей. Неслабый такой приз! Игра подключила онлайн-тотализатор – принимались ставки, кто победит, на какой минуте и всё в этом роде. Условий финального уровня, правда, никто не знал, кроме организатора и самих финалистов.

Я перечитал чёртову уйму форумов, посвящённых игре, и выяснил, большей частью из намёков, что попытки властей прекратить игру (и захапать бабло самим) вынудили организаторов игры создать сеть так называемых защитников в разных городах. Никто, даже сами участники, не знал, кто именно работает на игру. Защитником мог быть кто угодно: школьник, каждый день встречающийся вам по дороге; добродушный сосед с ротвейлером; пухлая продавщица из обувного магазина или даже усатый таксист, подстерегающий клиентов возле супермаркета. Эта сеть секьюрити, которая всячески мешала властям прервать ход игры, называлась Легион и состояла из бывших игроков, прошедших тщательный онлайн-отбор.

Конечно, полиция пыталась пройти отбор и самой проникнуть в ряды Легиона, но ничего не вышло. Тест был какой-то невероятно мудрёный, кавалерийским наскоком его было не взять. Не справились и более мозговитые спецы из службы безопасности, если верить некоторым болельщикам. Неизвестный организатор игры был сущим гением, вызывал восхищение и благоговение.

За тест Легиона браться я не стал, а вот ассоциативный тест на геймерскую квалификацию я рискнул пройти. Создал аккаунт под ником Hawk_Without_Wings (просто Hawk был уже занят) и открыл первый вопрос.

Выяснилось, что вопросами в привычном понимании в тесте и не пахло. Предлагалось несколько картинок в духе абстракционизма или сюрреализма, и надо было выбрать ту, которая вам больше по душе. Я выбрал изображение чего-то невнятно-туманного, тёмного и бесформенного. Вспомнил, видимо, сон с туманным тоннелем. Нажал на картинку, и возник второй «вопрос», где снова предлагались картинки – уже новые.

Таким образом я прошёл вопросов двадцать. Между вопросами приложение слегка тормозило, словно программа думала, к какому вопросу меня переотправить, и я подумал, что следующий набор картинок зависит от того, что я выбрал на предыдущем уровне...

Раньше я не понимал всех этих абстракционистов, авангардистов и прочих любителей каляк-маляк, которые продаются за миллионы на аукционах. Думал – хернёй маются. Но сейчас, разглядывая картинки в тесте, понял, что художники могут нарисовать то, что невозможно сфотографировать: например, сны, мечты, настроение... Или страхи.

После последнего набора картинок я нажал кнопку FINISH. Практически моментально через это же приложение пришло сообщение от некоего Haron`а:

«Ты справился с испытанием, мой друг!»

Я напрягся. Это ещё кто? Организатор? И с какого перепугу я справился? Тест-то тупейший!

Не удержался от любопытства и написал в ответ:

«Теперь мне полагается приз?»

После короткой паузы Харон ответил:

«Нам нужны такие люди, как ты».

«Нам – это кому?»

«Игре, Легиону, всему нашему сообществу. Имя мне Легион, ибо нас много! ЛОЛ! Гы-гы-гы! А если серьёзно, то ты идеально подходишь на роль легионера-защитника. И игрока».

«Извини, я вам не помощник».

Лучше сохранять вежливость, подумал я. Уже собирался выйти из приложения, когда Харон прислал сообщение, от которого меня затрясло:

«Ты видишь эти сны, поэтому и ответил правильно на все вопросы. Ты вступал в кёро».

Продолжение в комментариях

История вторая: СОН В ЗИМНЮЮ НОЧЬ

Первая история здесь: https://zalipaka.icu/story/shatun_6461076

«...давным-давно на одну деревню напали жестокие враги. Сельчане укрылись в горных пещерах. И заблудились в бесконечных подземных переходах. Враг давно ушёл, а сельчане блуждали и блуждали в полной темноте, не в силах найти выход... Пока не научились видеть в непроглядном мраке и не стали меняться. Они потеряли человеческий облик, зато приобрели сверхчеловеческие силы и знания. Отныне разбрелись они по всему миру. Прячутся они в тёмных местах и подземельях, пугают людей и питаются страхами. Иногда дарят знания и способности обычным смертным, но всегда требуют взамен жертву, подобно злым богам. Ночь – их время, а в новолуние, когда над миром простирается непроглядный мрак, сила их становится безмерной».

Из архива ОРКА, пересказ дакийской легенды, I век до н. э.

I

Если вы считаете, что у вас проблемы, поскольку вы не сдали экзамен с первого раза, или вас выгнали с работы, или вы вовремя не оплатили кредит и вас достают коллекторы, или начальство вконец оборзело, – то знайте: это не проблемы, а мелкие неприятности. Настоящие проблемы – это когда вы объявлены во всероссийский розыск за убийство трёх человек (двоих ровесников и престарелой опекунши), совершённое с особой жестокостью, вы в бегах в обществе полусумасшедшего наркомана и – страшно сказать – настоящего манкурта, и за вами охотятся люди со сверхъестественными способностями.

И никого не волнует, что ты не виноват, ну, или почти не виноват, да и тётка на самом деле вовсе не тётка; всем наплевать, потому что для всех ты – отмороженный маньяк. Вот это я называю настоящими проблемами.

Станислав Шанин по прозвищу «Шатун» намекнул, что Ромку и Артёма убил именно я – под воздействием ментального паразита, который искажает восприятие и сводит с ума. Как ни странно, я по этому поводу особо не переживал, хотя ожидал, что буду переживать: никаких угрызений совести, ужаса, ночных кошмаров и прочих беспокойств в том же роде испытывать мне не пришлось. И Ромка с Артёмом ни разу не приснились, как можно было бы ожидать. С одной стороны, я понимал, что во всём виноват ментальный паразит, а не я. С другой, уж слишком много событий навалилось за последние дни, мои сенсорные каналы, если можно так выразиться, оказались переполненными, было не до переживаний и самокопания. Мой родной город, где всё и случилось, остался далеко за кормой. И возвращаться туда я не собирался.

Скорее всего, реакция наступит в будущем, кто знает. Лучше бы не наступала, конечно, – что сделано, то сделано. Всё уже в прошлом.

Между тем событий и впечатлений в моей жизни меньше не становилось. Мы с Шаниным (и манкуртом Геной, но он не в счёт) были кем-то вроде дальнобойщиков, только вместо фуры у нас имелся микроавтобус «Мерседес сплинтер». Жили, ели, спали мы в машине и всё ехали, ехали на восток, от города к городу, по бесконечным просторам нашей необъятной страны. В Екатеринбурге меня пронесло от несвежего пирожка, в Тюмени я чуть не вывихнул ногу, когда спрыгнул с кузова грузовика, – помогал владельцу СТО разгрузить машину. За эту услугу владелец СТО почти бесплатно «переобул» наш автобус.

Возле Новосибирска у нас «полетел» бензонасос, и Шанину пришлось добираться до магазина автозапчастей и обратно на попутках. А мы с манкуртом сидели тихо в нашем автобусе, не привлекая ненужного внимания.

В Кемерово наша компания не попала. Ехали по объездной дороге – дальше, на восток, постепенно забирая к северу, почти вдоль реки Обь, в сторону Центрального Сибирского заповедника.

– Получается, раньше в Сибирь ссылали за убийства и разные преступления, а мы туда едем сами? – спросил я, глядя, как за окном мелькают деревья. С каждым днём их становилось всё больше.

– Есть разница, – хмыкнул Шанин. – Мы не просто в сибирскую тайгу едем, мы едем к друзьям в гости. Там спрячемся до весны. К тому времени тебя, глядишь, объявят без вести пропавшим. А если не объявят, пыла у полиции явно поуменьшится. И у людей нашего Великого Пана, кем бы он ни был.

Я задумался.

– Слушай, а если инсценировать мою смерть? Чтоб поиски прекратили? Я в одной книге читал.

– У Марка Твена, что ли? – догадался Шанин. Он потянулся к приборной панели и включил печку: в кабине похолодало. – Сейчас двадцать первый век, кровь поросёнка за свою не выдашь. На то есть экспертиза. Без тела тебя мёртвым не признают. А тела не подделать, если у тебя нет запасного, ха-ха!..

Я не ответил, но продолжать думать. Идея интересная, можно ведь что-нибудь сообразить! Если меня признают мёртвым, розыск прекратят, и мне не придётся дёргаться при виде человека в форме. Родственников у меня нет, пьяница-отец не считается, ему по барабану, жив я или сдох давно.

Считанные разы мы ночевали в придорожных гостиницах. Больше в самой машине, в которой две раскладные койки, походная плита, запас жрачки, спальные мешки и шанинская химическая минилаборатория в большущем чемодане. С помощью этой лаборатории он готовил специальный раствор для Гены, чтобы обновлять его ткани. И какую-то дурь для себя, чтобы впрыскивать себе в ноздри и балдеть. Шанин когда-то здорово утеплил машину, нигде ничего не дует, внутри тепло даже в морозные ночи. Ещё у нас была крохотная керамическая чудо-печь, которая согревает небольшие помещения и работает только на одной свечке или спиртовке.

За две недели стирку мы устроили лишь один раз – как и подобает брутальным вонючим мужикам. Стирались в речке солнечным днём с помощью стиральной доски. Полезная оказалась штука, я и не подозревал, что на ней стирать куда легче и приятнее, чем просто на руках. Мы перестирали всё, что только можно, высушили на ветвях деревьев, прямо на пожухлой траве и поскорей свалили, пока нами всерьёз не заинтересовались жители ближайшей деревни.

То, что мы практически не бывали в городах, встречающихся на пути, меня устраивало. Меньше риска, что кто-нибудь не в меру глазастый опознает. Шанин, похихикивая, предложил замаскировать меня под девчонку. Я отказался, естественно. Ограничился тем, что надел очки-пустышки, со стёклами без диоптрий, и начал отращивать волосы.

Стражей ПДД мы не страшились. Где-то в конце сентября нас остановили гаишники на трассе – у нас перегорела одна фара, а мы и не заметили. Шанин остановился, смирно дождался, пока гаишник до нас дотопает, а когда тот подошёл, с ходу брызнул ему из баллончика своим фирменным зельем «Послушный сын».

Гаишник начал было ругаться, но умолк на полуслове. Вид у него был бестолковый, как у склерозника, который забыл, о чем хотел поговорить. Шанин, как джедай Оби Ван Кеноби, «подсказал» гаишнику, что тот только что получил денежку, чтобы погасшая фара не сильно печалила стражей дорог. Гаишник, довольный, отвалил.

Я наблюдал за этим спектаклем с отвисшей челюстью. На моих глазах случилось то, о чём мечтает каждый владелец авто.

– А почему ты не сказал, чтобы он просто пошёл на х..? – полюбопытствовал я.

– Потому что у него есть напарник, – ответил Шанин, засовывая баллончик обратно в карман, – который удивится, куда это пошёл его приятель. А сейчас напарник будет думать, что они слупили бабло с очередных лохов. Раскошеливаться придётся тому, кто понюхал «Послушного сына». Он даже не поймёт, что в кошельке у него денег не прибавилось.

– С этим «Послушным сыном» можно мир завоевать!

– Действует на одного человека только один раз, – остудил Шанин моё воображение.

– Этого хватит, если действовать с головой, – пробормотал я.

Между тем холодало всё больше, часто шли ледяные дожди, а ветер пронизывал до костей. Чувствовалось приближение долгой в этих краях зимы. Мы купили тёплую одежду, причём Шанин честно заплатил продавцу магазина, хотя и мог бы снова воспользоваться «Послушным сыном».

Станислав вообще меня удивлял. Странный он был человек, даже если не принимать в расчёт ту дурь, которую он использовал. Он мало разговаривал; если ни о чём не спрашивать, то молчал целыми часами, крутя баранку и таращась на бесконечное полотно дороги. Во время «привалов» часто сидел со скрещёнными ногами и полузакрытыми глазами. Медитировал? Торчал от дури? И то, и другое? Я не знал, а спрашивать побаивался. Всё-таки я полностью от него зависел, он спас меня от огромных проблем. А ведь я ему практически никто. Не хотелось портить с ним отношений навязчивыми вопросами.

От скуки и безделья (ни нормального собеседника, ни телика, ни интернета) я завёл дневник. У Тамары читал книгу об искусстве конспектирования, где описывались принципы сокращений: до одних согласных, до одного значка, до первых двух слогов длинного слова; с помощью этой книги я натренировался так сокращать текст, что описание целого дня занимало у меня минуты три или чуть больше.

Я записал в общую тетрадь всё, что произошло со мной с того момента, как мы с Ромкой и Артёмом вошли в заброшенную общагу Химпоселка. Когда добрался до описания того, как Тамара заперла меня в комнате, вспомнилось кое-что важное.

– Стас, что такое кёро?

Мне почудилось, или Шанин слегка вздрогнул? Скорее всего почудилось, дорога была неровная, мы то и дело подскакивали на ухабах.

– Как ты сказал?

– Кёро.

– Понятия не имею. А где ты слышал это слово?

Взгляд, который он бросил на меня, был абсолютно искренний и открытый, как у младенца.

– От Тамары. Она сказала кому-то по телефону, когда заперла меня, что, если я впаду в кёро, она не сможет меня удержать.

– Возможно, она так называла побочные эффекты от ментального паразита. Если б ты начал психовать, у неё силёнок не хватило бы тебя удержать.

Я поджал губы. Ответ меня не устраивал. Тут подразумевалось что-то совсем другое.

– Интересно, зачем я всё же понадобился этим Жутким? Я же обычный человек, верно? У меня нет никаких способностей.

Шанин пожал плечами.

– А вдруг у тебя редкая группа крови, из которой можно приготовить супермощное зелье? А?

Он захохотал. А я подумал, что Жуткие узнали обо мне больше года назад, когда, собственно, объявилась Тамара и оформила надо мной опеку по приказу неведомого Великого Пана. Играла она роль прекрасно, но что-то в ней меня всегда отталкивало. Из-за этого я старался поменьше бывать дома и побольше шариться по заброшкам.

– А что за друзья у тебя? К которым мы едем? – сменил я тему.

– Когда-то они спасли меня от смерти, приютили, веселили, хотя мне было не до веселья, – охотно разоткровенничался Шанин. – Это маленькое племя в тайге, вроде эвенкийской родоплеменной общины. Только про них мало кто знает... Они Жуткие.

Я подскочил.

– Как???

– Они на светлой стороне, мой юный падавант, – фыркнул Шанин. – Умеют отводить глаза, маскироваться покруче ниндзь каких-нибудь, находить общий язык с животными. Особенно с медведями. Они вроде радикальных староверов с паранормальными способностями. Их вера запрещает менять природу под себя, строить города, заводы, вырубать лес. Этакие Жуткие экологи. Люди-Беры. На зиму они ложатся в самую настоящую спячку с помощью специальных зелий, которые замедляют метаболизм в десятки раз.

– И мы заляжем в спячку с ними? – со страхом спросил я.

– Ага! Круто же! Лёг спать, проснулся – весна на дворе! Я уже впадал в спячку вместе с ними в племенной берлоге. Но я зимой выходил из берлоги пару раз, уезжал по делам. Поэтому меня и прозвали Шатуном.

II

В стрёмной полузаброшенной деревушке Пёстрый Яр в глубине сибирской тайги мы оставили машину и большую часть пожитков у молчаливого похмельного мужика по имени Леонид, потому что дальше никакой вездеход не проедет. Леонид и Шанин были знакомы, но особо ни о чём не разговаривали. Леонид не задал ни одного лишнего вопроса, молча запер микроавтобус в деревянном гараже и выжидательно уставился на нас слезящимися глазками на одутловатом лице. Шанин заверил меня, что Лёня – человек верный, и за наше имущество волноваться нет причин. Я ещё подумал, что Шанин как-то закодировал его с помощью своих алхимических зелий, сделанных по рецептам Жутких преступников.

Было бы классно, подумал я ещё, если б Шанин закодировал Леонида не только на верность, но и на трезвость. Уж очень от Лёни несло перегаром. Как, бывало, от бати...

Манкурта Гену Шанин погрузил в анабиоз и уложил в запертой машине. Тело Гены закоченело, ни дыхания, ни сердцебиения – на вид труп трупом. У меня мелькнула неприятная мысль, что мы сами, видимо, будем выглядеть не лучше, чем он, во время спячки.

В крохотном окошке дома Леонида мелькали лица женщины и детей, но никто во двор так и не вышел. А Шанин и не подумал заходить в гости. Мы заполнили два огромных рюкзака кучей жратвы, двухместной палаткой, спальными мешками, одной сменой одежды и минимумом посуды. У Леонида Шанин взял флягу непонятно с чем и две деревянные чаши, покрытые глазурью.

Идти нам предстояло около девяносто километров по тайге. Когда я узнал об этом, то, ясное дело, не обрадовался.

– Лучше б взяли манкурта! – проворчал я. – Тащил бы шмотки!

– Я не могу здесь готовить раствор для него, – спокойно ответил Шанин, взваливая походный рюкзак на спину. – А если он здесь окончательно сломается? Я не хочу терять Гену, он мне как родной! Пусть лучше полежит в анабиозе.

– Не протухнет?

– Качественно приготовленный манкурт никогда не протухнет. Я поменял большую часть его внутренних органов на специальные протезы. Так что он, считай, не совсем зомби, а полуголем.

– Что за голем?

– То есть Густава Майринка ты не читал, Валера? Жуткие умеют делать аналог роботов. Из органики и неорганики. И оживлять алхимическим образом. Их ещё называют буратинками.

В общем и целом наш поход по осенней тайге продлился три с половиной дня. Это бесконечное шествие по сырому дёрну, слежавшимся ветвям, листве и иголкам, лазание через буреломы, овраги и заросли молодой поросли – всё это путешествие запомнилось мне надолго. Вымотался я не описать как, особенно в первый день. Когда с заходом солнца поставили палатку и наскоро перекусили холодной закуской, я отрубился мёртвым сном. Закрыл глаза, открыл – уже утро, а тело ломит, и спина не сгибается.

Шанин со своей бородой и длинными волосами, в куртке и штанах цвета хаки, с рюкзаком за спиной, на фоне тайги смотрелся удивительно органично. Настоящий сибиряк в естественной среде обитания. Шагал он неутомимо и уверенно, даже на компас не смотрел. И GPS-навигатором не пользовался.

На второй день у меня открылось второе дыхание, хотя ноги одеревенели. На вторую ночь опустился необычайно густой туман. Когда я вылез из палатки отлить, было такое впечатление, будто провалился в вату. Утром от морозца деревья и землю прихватило белыми кружевами инея.

Несмотря на трудности похода, промозглый холод, вечно мёрзнущие и отваливающиеся ноги, мошкару, которая вылезала неизвестно откуда, стоило появиться солнцу, я понимал, что вокруг просто нереально прекрасная природа. Суровая, мрачная, бескрайняя тайга, пожелтевшие по осени лиственницы, зелёные ели, могучие кедры и сосны, до головокружения свежий воздух с ароматом хвои, чистейшие ручьи, мхи и бороды лишайников...

Весь третий день шёл несильный, но упорный и надоедливый дождь. Мы накинули поверх курток непромокаемые плащи с капюшонами и тащились по хлюпающему дёрну, осторожно перешагивая через корни и поваленные стволы.

– А нельзя было залечь в спячку в каком-нибудь городе? – пропыхтел я. Изо рта вырывался пар. – Сняли бы хату на три месяца, и – баиньки?

– Зелье для зимней спячки могут готовить только Беры. Даже мне они не раскрыли рецепт.

– Ещё друзья называются!

– Друзья, – подтвердил Шанин, не реагируя на мой язвительный тон. – Я за них жопу порву.

Я не стал рисковать и интересоваться, кому именно он порвёт жопу: себе или кому-то ещё. И как это поможет Берам. Вместо этого сменил тему:

– Ты говорил, что Жуткие редко кооперируются. Кроме этих Беров, Заблудших и Детей-из-Мрака. Кто они такие?

– Детей-из-тьмы, – поправил Шанин. – Понимаешь, Валера, эволюция всегда создаёт несколько вариантов любой вещи и смотрит, какая лучше. Лучше приспособленных к условиям жизни оставляет, остальных – в топку. В эпоху неолита – это каменный век, доисторический период – по земле бродило много человеческих видов. Не рас, не национальностей. Видов. Все люди сейчас, как бы ни отличались друг от друга, принадлежат к одному виду.

– Хомо сапиенс, знаю, – блеснул я знаниями.

– А были ещё неандертальцы, сильные, но туповатые, хабилисы – умелые... Так, по крайней мере, утверждает наука. Наши прямые предки пережили всех. Но ортодоксальная наука не в курсе, что выжила ещё одна ветвь человечества – они не были сильными или умными. Но они были первыми Жуткими. Из-за какой-то генетической мутации у них проявились способности, которые мы сейчас называем сверхъестественными. Они научились ими пользоваться, создавать магические артефакты. Из-за постоянных войн они ушли в подземелья и там миллионы лет совершенствовали навыки. То есть они пошли по совершенно иной линии эволюции. Представляешь, какие они в наше время? У нас в ОРКА они имели самый высокий уровень опасности для человечества – класс А.

Рассказ меня впечатлил. Шанин, когда хотел, был красноречив, как диктор новостей. Я попытался представить те первобытные времена, но в голове вертелся дурацкий мультик про дикарей. Флинстоуны? Кажется, да.

– Как они выглядят-то?

– Неизвестно. Но вряд ли они красавчики.

– И почему они за миллионы лет нас не покорили, если владели типа магией? Чего они хотят?

– Этого тоже никто не знает. Мы не в состоянии понять их мотивы. Могу сказать, что ничего для нас хорошего они не хотят. Все легенды и сказки о нежити, домовых, бугименах, кровожадных духах лесов и рек, злых языческих богах – всё это проявление их деятельности на протяжении тысяч лет. А что касается Детей-из-Тьмы, то это тайное общество Жутких убийц под эгидой Заблудших. В ОРКА мы Жуткими такого уровня не занимались. Это была прерогатива другого засекреченного отдела. Такого засекреченного, что даже «орки» о нём ничего не знают.

Темнело, а дождь и не собирался закругляться. В лесу зловеще заухала сова. Или филин, чёрт их разберёт. Под деревьями сгустилась чернильная темнота. Если долго смотреть в эту темноту, начнёт мерещиться, что там шевелятся тени...

– Стас... – понизив голос, сказал я. – А если мы их встретим, что тогда? Если они такие могущественные, у нас и шансов-то нет.

Одной рукой Шанин придерживал лямку рюкзака. Другой залез в карман, достал флакончик с дурью и впрыснул себе в ноздри.

– Весной мы возьмём Схрон! – жизнерадостно сообщил он. – Там оружие найдётся!

Я не стал ему говорить, что Схрон вряд ли так уж легко «взять», к тому же, если у ОРКА в их хранилище, Схроне, есть подходящее оружие, отчего ж они не расправились со всеми Заблудшими? Также сомнения вызывала стратегия Шанина: не приступать к активным действиям, не бороться с Жуткими, а залечь в натуральную спячку. Только страх перед полицией заставил меня придержать язык за зубами. Глядишь, к весне про меня маленько забудут, и гулять по городам будет не так страшно. В любом случае, время покажет...

Когда мы наконец-то установили палатку и приготовились отдыхать, Шанин по своему обыкновению достал из рюкзака и поставил на пол палатки небольшую баночку с притёртой крышкой. Баночку заполняла розоватая жидкость, в которой плавал пухлый, как сосиска, червяк размером с большой палец руки взрослого человека, похожий на исполинскую тихоходку (я видел их на канале ВВС и на картинках в учебнике биологии). Его кольчатое тельце обхватывала корзинка из тончайших золотых нитей. Корзинка была подвешена на золотой проволочке, которая пронизывала крышку и выходила наружу, прикреплённая к крохотному колокольчику.

Это был Индикатор Жутких. Нарисуйся вблизи Жуткий, Индикатор задёргается в корзинке, и колокольчик зазвонит хрустальным звоном. Когда-то таких червячков вырастил один Жуткий для совсем других целей. Потом «орки» схватили Жуткого, а червячков забрали. В сущности, именно благодаря Индикатору Шанин в своё время убедился, что я не Жуткий.

Рядом с Индикатором Шанин положил многогранный голубоватый кристал размером с утиное яйцо. В глубине кристалла виднелся сероватый шарик, из шарика наружу выходила металлическая трубка с кольцом на конце, похожим на чеку гранаты.

– Единственная штука, которая может остановить Заблудших – эта бомба из ангельского стекла, – поведал мне Шанин. – Её минус в том, что она одноразового действия. Как и все, впрочем, бомбы... И на людей поблизости может плохо повлиять. Кроме травм от осколков вызывает сбои в проводимости синапсов вегетативной нервной системы. То есть может вызвать спонтанную остановку сердца, например, или дыхательного центра. Разработка спецотдела, которую я успел урвать до того, как свалил из ОРКА. Она на крайний случай. Не хотелось бы её применять.

На другой день мы увидели на ветвях засохшего кедра висевшие на верёвках длинные свёртки из плотной выцветшей ткани. Свёртков было штук десять. Я потыкал пальцем нижний. Ткань была твёрдая, жёсткая, пропитанная каким-то маслянистым веществом.

– Что это за хрень?

– Воздушное захоронение Беров, – безмятежно сообщил Шанин. – Они так хоронят своих умерших. В земле хоронить для них зазорно, потому что земля принадлежит хтоническим божествам и духам, а они все состоят на службе Зла.

Я отскочил от дерева и вытер палец о штаны.

– Вот, бл..! Там мертвецы, что ли?

– Ага. Здесь граница их владений. Дальше идём медленно и осторожно.

Я притих. На душе было неспокойно. Мало того, что эти Беры – Жуткие и хоронят своих на деревьях, так мне с ними спать всю зиму! Вот влип, так влип!

Ближе к обеду, когда я нечаянно споткнулся о корень, торчащий из чёрной земли, над головой свистнуло и раздался глухой удар о ствол дерева. Я глянул – длиннющая стрела глубоко погрузилась в кору на высоте метров двух.

Я инстинктивно присел, чуть не потеряв равновесие из-за тяжёлого рюкзака. Шанин остановился и посмотрел на Индикатор. Червяк был спокоен.

– Это самострелы, – сказал Шанин.

Он смело шагнул вперёд, раздвинул ветки куста неподалёку и показал мне укреплённый на деревянном столбе, врытом в землю, арбалет. Споткнувшись, я дёрнул за верёвку, которая спустила натянутую тетиву.

– Это предупреждающий выстрел.

– Откуда ты знаешь? – прошипел я.

– Мы ведь живы? – Шанин бросил на меня удивлённый взгляд. Мол, что за дурацкий вопрос.

Он не спеша снял рюкзак, вытащил из него флягу Леонида и две деревянные чаши. Поставил чаши прямо на землю. Налил из фляги тягучую янтарного цвета массу. Мёд!

– На сегодня хватит, – сказал Шанин, засунув флягу на место. – Пошли назад, отдохнём.

Мы отошли шагов на сто и установили палатку возле едва заметной тропы.

– Что это было? – шёпотом спросил я. – Типа подношения?

– Ага. Только так их можно убедить, что мы друзья. Две чаши от двух посетителей.

Я шмыгнул носом. От постоянных холодов и сырости у меня из носа постоянно текло.

– А они тебя не узнают, что ли?

– Жуткие способны менять обличья, забыл? Вдруг я их враг с личиной друга?

– Как у них всё сложно, – пробормотал я.

Шанин не ответил. Уселся на поваленное дерево и уставился в чащу. Медитирует, догадался я.

Пока совсем не стемнело, я принялся заполнять дневник. Позже мы развели маленький костёр из найденных сухих веток, разогрели консервы и вскипятили воду в крохотном чайнике. Несмотря на дожди и сырость, питьевую воду в тайге следует экономить. Хорошо хоть, что сейчас не лето, и жажда особо не мучает.

После скромного ужина мы завалились в спальные мешки в палатке. Тело у меня зудело и чесалось от грязи и пота. Надеюсь, у беров есть где помыться. За эти три дня я даже толком не умывался. А зубы вообще не чистил...

Утром я проснулся от тихого звона Индикатора. Не успел продрать глаза, как Шанин уже выхватил пистолет. Мы расстегнули входной клапан и вылезли из палатки.

Я охнул и отшатнулся. Вокруг палатки молча и неподвижно стояли люди в меховых парках – человек восемь. И – фантасмагорическое зрелище! – три гигантских бурых медведя, которые так же молча и неподвижно стояли бок о бок с людьми.

– О! – обрадовался Шанин. – Наше медовое подношение было принято! Знакомься, Валера, это мои друзья – Беры! Люди-медведи!

«Я так и понял», – подумалось мне. Но вслух я, понятное дело, ничего не сказал.

Продолжение в комментариях