Бабушка любит разговаривать сама с собой. Когда я прихожу, нарочно громко хлопая дверью, чтобы обозначить свое присутствие, она спрашивает из спальни:

— Кто там?

И отвечает:

— Это Никитка, наверное. Только он сюда и ходит.

Это один из признаков «прогрессирующего маразма», о котором постоянно говорит мама. Последний раз меня пускали к бабушке лет десять назад, тогда еще этих признаков никто особо не замечал. Потом закрутилось, и родители решили отгородить мою детскую психику от лишних потрясений. В то время это радовало: меньше поездок в деревню — больше времени на друзей и секцию волейбола. Но полгода назад, вернувшись из армии, я ощутил, как совесть ворочается где-то внутри, кусаясь и царапаясь. Все-таки бабушка всегда заботилась обо мне и искренне радовалась, когда приезжал на все лето.

Сейчас она шаркает навстречу, тяжело опираясь на клюку, седая и сгорбленная. На ней засаленный халат с натянутым поверх колючим свитером, лицо — сплошь морщины, но губы привычно растянуты в радостной улыбке, и передние зубы сверкают золотом, ловя лучи из окна.

— Никитка, я же говорила. Только он и ходит, только он, мой Никитушка.

Все обрадовались, когда я сказал, что хочу навещать бабушку. Живет она в крошечном пригородном поселке, и ехать сюда почти два часа на старой тряской маршрутке. Мама и сестра выдали несколько несложных наставлений вроде «задавай ей побольше вопросов, надо, чтоб напрягала память» или «проверяй, что она ходит в туалет, а то если начнет под себя, будем уже решать насчет сиделки», и быстро забыли об этом месте. Мне же, пока не нашел нормальную работу, все равно особо некуда тратить время.

Бабушка наливает чай из помятого жестяного чайника, когда я сажусь за стол. Густой пар вьется к потолку, наполняя кухоньку запахом душицы и мяты. Прежде чем отпить, осторожно пробую на вкус, потому что вместо сахара бабушка может добавить соль или даже красный перец. Говорит, сложно различать баночки — все одинаковые.

— Смотри, какие блины напекла, — пододвигает большую тарелку. — Есть еще сметана, соседка вчера принесла, хочешь сметанку?

Киваю, и она ковыляет к холодильнику. В окно видно соседские дома — все деревянные, потемневшие от времени, с латанными крышами и хлипкими заборами. Покачивают ветвями яблони и черемухи в палисадниках, деловито вышагивает куда-то большой рыжий кот.

— Баба, а чей это кот?

Потому что надо задавать вопросы.

Она ставит на стол литровую банку со сметаной и говорит:

— А это, Никитушка, кот Раисы Андревны, через два дома живет, вон там, отсюда как раз видно крыльцо ее, видишь? Она прошлой зимой ездила в город, и там, около магазина котенка подобрала, чтоб не замерз совсем. Так и живет теперь с ней.

Она усмехается, потому что прекрасно понимает, для чего я спрашиваю. Бабушка всю жизнь проработала учительницей физики, и глупой ее не назовешь. Иногда хочется убедить себя, что все «признаки» — всего лишь игра для борьбы со скукой, но я слишком хорошо понимаю, что так никто не играет.

Вот и сейчас, перестав усмехаться, она говорит:

— А Раиса Андревна мужа убила. Помнишь дядю Вову?

И начинает спорить сама с собой:

— Да нет же, уехал он. Давным-давно уехал, потому что предложили ему в городе работу хорошую, а там его вертихвостка какая-то к рукам прибрала. Хороший же мужик, кто ж такого упустит.

— А вот и не уехал, Андревна убила и закопала в огороде.

— Нет, все совсем не так было, это вообще он ее убил. Топором изрубил, точно говорю. Сто лет назад было, все знают.

Тем временем видно, как Раиса Андреевна выходит на крыльцо, чтобы позвать кота домой. Вздыхаю. «Признаков» не так уж много. Самый незначительный — рассеянность, когда ботинки в холодильнике, или соль в чае, или грязная посуда убирается на полки как чистая. Есть еще странные вопросы невпопад. Например, когда я в прошлый раз привез апельсины, бабушка спросила, живые ли внутри них мыши. Разговоры с собой — самое тяжелое. Иногда приходится слушать такие бредни, что просто уши вянут.

В остальном все достаточно неплохо: бабушка вполне самостоятельная — одевается, готовит и даже занимается какими-то делами в огороде. Главное, навещать время от времени, чтобы следить, не станет ли хуже.

Попив чай с блинами и сметаной, я принимаюсь за уборку. С этим бабушка тоже хорошо справляется без посторонней помощи, но мне хочется, чтобы она напрягалась как можно меньше. В таком возрасте силы надо беречь. Уходя в другую комнату, чтобы протереть пыль с книжных полок, я громко спрашиваю:

— А соседку, которая сметану дала, как зовут?

— Зинаида Петровна, — слышно из кухни.

— А у нее дети есть?

— Дочка Ирочка, прелестное создание. Студенткой еще в город перебралась. Сейчас совсем взрослая должна быть.

Доставая из чулана ведро для мытья полов, кричу:

— А в какой день дождь был на прошлой неделе?

— В среду, Никитушка. Ты как раз на следующий день приезжал.

Удовлетворенно киваю, ища глазами тряпку. Одновременно радостно и грустно: с одной стороны, пока все более или менее в порядке, а с другой — это едва ли надолго. Снежный ком в голове бабушки давно начал катиться вниз, и неизвестно, как скоро он достигнет разрушительных размеров. И что будет, когда достигнет.

В открытую форточку слышно какой-то шум, хихиканье, вскрик. Бабушка спрашивает:

— Что это там, Никитка?

Подхожу к окну. Мальчик и девочка, обоим лет по двенадцать, висят на заборе и тянутся грязными ручонками к кусту вишни. Заметив меня, спрыгивают и с хохотом улепетывают, то и дело спотыкаясь.

— Дети соседские, — кричу. — Вишню твою воровали.

— А у них есть лица?

— У кого?

— У детей, есть у них лица?

Оборачиваюсь: бабушка заходит в комнату, чтобы любопытно выглянуть наружу, но детей уже и след простыл.

— Есть, конечно, — говорю.

Она кивает, повторяя:

— Есть, конечно. Конечно, есть — еще же день. Лица у них пропадают после заката.

И, напевая что-то под нос, уходит обратно в кухню.

***

Время течет живо и торопливо, как шумный горный ручей. Пасмурные летние дни сменяют друг друга почти незаметно. Привыкнуть можно ко всему, вот и я привык трястись в маршрутке, а потом шлепать кроссовками по грязным улочкам к бабушкиному дому.

А еще привык сбавлять шаг, проходя мимо забора Раисы Андреевны, чтобы незаметно заглянуть в огород. Там все сплошь заросло сорняками и одичавшей малиной, только небольшой клочок засаженной картошкой земли выглядит ухоженно. Качаю головой, невольно ловя себя на мысли, что закопать в таком огороде тело — прекрасная идея. Можно было бы спросить у местных, куда пропал дядя Вова, только вот я толком ни с кем здесь не знаком. Друзья, с которыми бегал по лесу в детстве, разъехались кто куда, а к их родителям лезть неловко.

— Баба, а где твой халат? — спрашиваю, выкладывая на стол привезенные бананы и яблоки. — Махровый такой, зеленый? Мне нравилось в детстве об него щекой тереться, когда ты меня на руках носила.

— Истерся, Никитушка, износился, — отвечает бабушка, недолго подумав. — Вещи же не вечные. Ничто не вечное.

Когда из гостиной слышится шум, я тороплюсь туда, чтобы незаметно выглянуть в окно. Соседские дети — те самые — висят на заборе, срывая спелые ягоды с куста вишни. Поднимаюсь на носочки, силясь разглядеть их лица, но с этого ракурса видно только белобрысый затылок мальчика и рыжую косу девочки. Набрав добычи, оба соскакивают и убегают, пригибаясь как под обстрелом. И так каждый раз. Сейчас я не уверен, что даже тогда, впервые, на самом деле успел разглядеть их лица.

Оборачиваюсь на скрипнувшие половицы. Бабушка стоит посреди гостиной, глядя на меня затуманенным взглядом.

— А халат не истерся, — говорит. — Украли его.

И возражает:

— Нет же, я его вместе с другими ненужными вещами сожгла кучу лет назад.

— Это другой был, с пчелами. А зеленый украли. Пришли ночью и украли.

— Кто ж его украдет-то?

— А вот приходят тут. Ночью. И забирают.

Она умолкает, слегка покачиваясь из стороны в сторону. Рот приоткрыт, золотые зубы отблескивают, морщинистые пальцы сжимают клюку.

— Воды принести надо, — говорит через минуту, когда глаза обретают осмысленность. — Никитушка, принеси воды? А я тебя чаем напою.

Шагая с ведром к колонке, я верчу головой, высматривая детей. Сонный поселок выглядит едва живым: копошится в палисаднике толстая старуха, курит на скамейке древний дед с кустистыми бровями, зевает дряхлая шавка на крыше конуры. Провисают электропровода, соединяя наклонившиеся гниющие столбы. Все выглядит ветхим и умирающим — как, наверное, в любой подобной деревне. Молодые бегут в город, а старые доживают век в тишине и покое.

Сразу за колонкой начинается лес. Налегая на ручку, я слушаю, как вода гулко бьется в ведро. Взгляд путается в ветвях, блуждая меж сосен и берез, пока не цепляется за что-то неуместное — камуфляжная охотничья куртка. Высокий бородатый мужик лет пятидесяти прячется в чаще, глядя сквозь листву как затаившийся волк. Заметив мое внимание, вздрагивает, отступает и мгновенно теряется среди деревьев.

— Эй! — кричу. — Ты кто такой?

Ответа нет.

***

Следующие недели почти все время я провожу в гостиной, поджидая ягодных воришек с простой и нервирующей целью — рассмотреть лица. Убедиться, что они есть.

— Баба, а когда у меня день рождения? — спрашиваю, протирая подоконники.

— Шестого марта, Никитушка, — отвечает она из кухни, хлопоча у плиты. — Знал бы ты, как мамка намучилась, тебя рожая! Сказала потом, мол, больше ни в жись никого рожать не будет. Но она и после сестры твоей также говорила, так что мы ждали, что она и третьего заведет, да вот как-то не сложилось. Сдержала слово, получается.

Пахнет тестом, слышится шипение кипящего масла. Вымывая грязь из щелей рамы, раз за разом поднимаю взгляд на куст вишни. Сорванцы будто прознали о моем намерении и, как назло, перестали являться. Раздраженно цокаю, опасливо косясь в сторону леса: не появится ли странный незнакомец. Его тоже не было видно с того дня.

— Баба, а у вас тут живет мужик такой, с черной бородой? По возрасту вроде не совсем прям старый, ну, средне так. Высокий.

— Да может и живет, Никитка, кто ж опознает по такому описанию?

— У вас тут всего домов тридцать, неужели много кто с бородой и высокий?

— Ну, у Андревны с бородой муж был. Да тут, куда ни плюнь — все бородатые.

После короткой паузы она спрашивает:

— А ты знаешь, что Андревна мужа убила?

Молча стискиваю зубы, ожидая очередного повторения старой истории, но тут из кухни раздается грохот. Стрелой мчусь туда, захлебнувшись подкатившей к горлу тревогой.

Сковорода валяется в углу, старые доски пола залиты горячим маслом, недожаренные пироги разбросаны по сторонам. Бабушка испуганно прижимает руки ко рту, и я осматриваю ее, ища ожоги или ушибы.

— Да нормально я! — отмахивается. — Локтем сковороду задела, вот и свалилась. Сейчас все уберу.

— Я уберу, — говорю, облегченно переводя дыхание. — Иди приляг лучше, отдохни.

Из бабушкиной спальни слышно бубнеж старого телевизора. Какой-то мудрец вещает, что каждый день мы учимся чему-то новому. Нельзя не согласиться — сегодня, например, мой урок состоит в том, что отмыть масло от старых досок гораздо сложнее, чем может показаться. Не говоря уже о прилипшем сыром тесте. Я теряю счет времени, ползая на коленях со щеткой, поэтому сильно удивляюсь, когда бабушка спрашивает:

— Никитушка, а ты на маршрутку не опоздаешь?

Вскидываю глаза на настенные часы — и правда, опаздываю.

— Баба, я тут вроде чистоту навел, — говорю, поднимаясь. — Завтра посмотрю, может, пропустил что-то, а сейчас уже бежать надо, я...

Из окна гостиной слышатся шорохи и хихиканье. Со сбившимся дыханием бросаюсь туда и вижу тех самых мальчика и девочку, привычно забравшихся на забор. Не теряя ни секунды, распахиваю окно и выпрыгиваю в сад, а они тут же бросаются наутек, снова не показывая ничего, кроме затылков. Ругаясь как старый боцман, перемахиваю через забор и лечу со скоростью гепарда. Недоумение захлестывает холодной волной: что за цирк? Вся эта глупость с лицами точно не заслуживает того, чтобы так заморачиваться. Кажется, это я схожу с ума, а не бабушка.

Догнать детей получается только в конце улицы. Хватаю девочку за плечо и разворачиваю к себе, пока мальчик скрывается за заборами. Выдыхаю: лицо есть. Вздернутый конопатый нос, широко распахнутые зеленые глазищи, испуганно приоткрытый рот. Но смятение не уходит, и я оглядываюсь на лес — солнце висит над самыми макушками деревьев, не торопясь скрываться. Закат. Надо дождаться, когда солнце зайдет.

— Че к дитю пристал? — раздается визгливый окрик, и я вздрагиваю, отпуская девочку.

На крыльце ближайшего дома высокая костистая старуха угрожающе упирает руки в бока.

— Еще раз увижу, что слабых обижаешь — шею сверну! — говорит громко. — Хорошо меня понял?

И отвечает сама себе:

— Да понял, конечно, вон как побледнел.

Непонимающе разеваю рот, а девочка дергает меня за рукав, тыча пальцем в сторону бабушкиного дома:

— Посмотри на чердаке. Мы видели.

И убегает. Старуха скрывается в доме, сердито ворча, а я стою на месте и пытаюсь сообразить, что к чему. В голове будто рассыпался паззл на тысячу ярких деталей, никак не собрать обратно. Надо спросить у бабушки, она точно все объяснит.

Но, вернувшись к дому, я прохожу мимо крыльца, чтобы добраться до места, где к стене прибиты деревянные брусья, ведущие к чердачной дверце. Для чего-то воровато оглянувшись, ловко взбираюсь наверх, как делал это миллион раз в детстве.

На чердаке сумрачно и пыльно. Старые картонные коробки давно прогнили и поросли плесенью, кучи тряпья и хлама сливаются в однородную темную массу, хрустит под ногами засохший птичий помет. Воздух затхлый и спертый, после каждого вдоха хочется долго отплевываться. Угасающие солнечные лучи просачиваются сквозь щели в крыше, обливая все зыбким желтоватым светом. Осторожно ступаю вперед, рассматривая старые вещи, давно обратившиеся в мусор: ничего особенного. Ничего из того, чего не видел раньше. Покачав головой, я уже собираюсь спускаться, когда взгляд цепляется за что-то в дальнем углу. Недоверчиво прищурившись, подхожу ближе, и сердце сбивается в ритме: бабушкин зеленый халат, тот самый.

Присаживаюсь рядом, неуверенно протягивая руку. Ткань сплошь в пыли, но пальцы все равно узнают уютную мягкость. Трудно представить, сколько лет прошло с тех пор, когда я последний раз прикасался к этим рукавам и воротнику.

А потом под махрой ладонь нащупывает что-то твердое, и я вздрагиваю, только теперь различив грязно-желтые палки, торчащие из подола. Бедренные кости. Скривившись, неуверенными движениями разгребаю сваленный на халат мусор. Летят в стороны сгнившие книги, прохудившиеся резиновые сапоги, рассыпающиеся шторы с обожженным краем. Пыль взметается так плотно, что глаза слезятся, а в горле першит, но я не останавливаюсь, пока не становится ясно: халат надет на полуразвалившийся скелет. Кисть левой руки распалась на фаланги, ребра провалились внутрь. Череп равнодушно пялится в угол пустыми глазницами, и в закатном свете передние золотые зубы сверкают особенно ярко. Это бабушка.

Закусив кулак, я выпрямляюсь так резко, что в глазах темнеет. Холод в одну секунду сковывает все внутренности, не давая даже пошевелиться. Этого не может быть. Я же только что видел ее в доме. Я же только что…

Тут снизу раздается родной скрипучий голос:

— Никитушка уже ушел?

— Ушел уже.

— Вроде не попрощался даже, на полуслове убежал.

— Все им, молодым, спешить куда-то надо. Пусть спешат, раз есть куда опаздывать. Тем, кому долго жить, всегда есть куда опаздывать.

Слышится шарканье тапочек, тихий стук клюки по полу. Короткий скрип — такой издает кухонный стул, когда на него садятся. Потом все затихает.

На чердаке становится почти темно, когда я набираюсь смелости, чтобы прокрасться к выходу. Кажется, сердце стучит так громко, что слышно всем жителям поселка. Сквозь растерянность, испуг и непонимание пробивается только одна мысль: бежать. Надо убежать отсюда как можно дальше, а потом уже соображать, что случилось. Звать на помощь, разбираться во всем.

Спустившись, замираю и осматриваюсь. Закат еще краснит небо над лесом, но прямо над головой уже сгущается, разбавляется звездной пудрой чернота, и сумрак сковывает деревню. В окне кухни теплится свет, мягкий и неровный. Совсем не такой, как от лампочки. Едва дыша, я подхожу ближе, чтобы заглянуть внутрь.

На столе тает парафином одинокая свеча. Бабушка неподвижно сидит на стуле, склонившись над подрагивающим огоньком, и вместо лица у нее только гладкая кожа — ни глаз, ни рта, ни носа.

Бесшумно ступаю прочь, с трудом подавляя желание бежать со всех ног и вопить как резаный. В глазах кружится, но я различаю, что в каждом доме горит одинаковый свет — везде зажжены свечи. Проходя мимо забора Раисы Андреевны, невольно приподнимаюсь на носочки и заглядываю в окно. Как и бабушка, она сидит за кухонным столом, и свечка выхватывает из темноты будто ластиком стертое лицо, в обрамлении взлохмаченных седых волос.

Оборачиваюсь на еле уловимый шорох и немею: на крыльце дома напротив стоят мальчик и девочка, воровавшие вишню. Нет больше никаких веснушек и зеленых глазищ, только пустые места на месте лиц. Выпрямившись в струнку, дети неподвижно указывают на меня пальцами, будто стараясь привлечь чье-то внимание.

Издав слабый то ли вскрик, то ли всхлип, я все же бросаюсь бежать. Горящие блеклым светом окна мельтешат перед глазами, под ногами разбиваются брызгами грязные лужи, хриплое дыхание раздирает горло. Скоро дома сменяются деревьями, и до мозга запоздало доходит, что в панике я повернул к лесу. Значит, надо возвращаться, чтобы выйти к дороге, а там окна и свечи, и эти дети, и все эти люди в домах, и…

Различив в темноте какое-то движение среди сосновых стволов, я снова срываюсь на бег, но тут же замираю, остановленный коротким негромким приказом:

— Стоять!

Кто-то идет прямо на меня, выставив перед собой длинный непонятный предмет. Тяжело дыша, напряженно щурюсь в попытке рассмотреть детали, и с трудом узнаю в приближающемся незнакомце бородатого мужика из леса. В руках у него ружье, от одного вида направленного в грудь дула я готов свалиться без сознания.

Подойдя ближе, мужик удивленно спрашивает:

— Тебя не забрали?

— В с-смысле?

— У тебя лицо есть. Значит, тебя не забрали?

— Куда?

Он долго рассматривает меня с ног до головы, а потом подозрительно хмурится:

— Они тебя заметили?

— Кто?

— Кто-нибудь из жителей. После заката от них прятаться надо. Заметили, нет? Если заметили, надо сразу убивать.

В голове тупо бьется мысль: не надо убивать. Не надо убивать. Не надо убивать. Не надо…

— Что молчишь, заметили?

— Не заметили.

Удовлетворенно кивнув, мужик опускает ружье, и я перевожу дыхание.

— Тебя же Никита звать? — спрашивает неожиданно. — Помню тебя спиногрызом еще, в нашу собаку камнями кидался. Я когда увидел тебя в тот раз у колонки, сразу вспомнил.

Тут я узнаю его:

— А вы дядь Вова? Ну, муж Раисы Андреевны? Раньше без бороды были, так что я и не понял даже. Показалось, психопат какой-то по лесу шарится. А почему вы дома не живете? Бабушка говорит, Раиса вас убила и в огороде закопала, а я там еще рассматривал, и…

Он перебивает взволнованный поток слов:

— Не убивала. Сама она там закопана, Раечка.

В звездном свете видно, как угрюмо опускаются похожие на мохнатых гусениц брови. Растерянно оглядываюсь на деревню: сквозь листву видно оранжевые точки окошек, повисшие в темноте неподвижными светлячками.

— Что там творится-то? — спрашиваю. — Я на чердаке сейчас скелет нашел, у него зубы как у бабушки и халат как у бабушки, а бабушка на кухне сидит. И Раечка ваша не закопана, тоже сидит на кухне, только у них… это…

— Лиц нет? — мрачно усмехается дядя Вова. — Это потому что не бабушка там твоя. И не моя Раечка. Померли они давно. Все в деревне давно померли.

После долго молчания пытаюсь слабо возразить:

— Все живы. Там же днем…

— Днем и они думают, что живы. Днем они не опасные, я даже иногда с Раей поговорить прихожу, и даже верю иногда, что это она. Хочется, знаешь, в это верить. А ночью оно забирает их лица, чтобы видеть и чувствовать все, что они за день видели и чувствовали. А они сидят перед свечами — как будто молятся так, ритуал у них такой обязательный.

— Какое еще «оно»?

— Это… божество, из-за которого это все.

Бросив короткий взгляд на мое непонимающее лицо, дядя Вова вздыхает:

— Если с самого начала, то пришло оно к нам лет десять назад. Не знаю, откуда. В виде мальчишки ободранного, он плакал и рассказывал, что всех евоных убили, и что он один остался. Надеюсь, и правда один остался, потому что если так, то больше нет таких мест в мире. Видать, кто-то пытался их всех истребить в какой-нибудь такой же деревне. Даже думать не хочу, что с этими истребителями сталось.

— Почему?

— А ты не перебивай, слушай. В общем, оставили того мальчишку мы с Раей. Ну, чтобы переночевал, а утром хотели в город везти, в милицию сдать, чтобы уж они с ним маялись. А ночью Рая меня разбудила, а малец этот сидит в углу перед свечкой, без лица, и в нас пальцем своим грязным тычет. Знаешь, как мы перепугались?

— Могу представить, — говорю осторожно, вспоминая детей на крыльце.

— Вот я и понял, что не человек это, а какой-то черт, ну чисто демон. Взял это ружье и выстрелил ему в башку. Пацан-то и сдох на месте, да только какая-то сила из него освободилась страшная. Ой, что было: все стены тряслись, какое-то зло все крушило и разбивало. Мы убежать хотели, да оно на Раю кинулось, в одну минуту на части разорвало. А я убежал, и пешком прям по дороге всю ночь несся до города. К утру только добрался, а там в милицию, и мы с ними потом сразу сюда. А тут знаешь, что?

— Что?

— Ничего! Пацан исчез, а Раечка моя по дому хлопочет, пирог печет. Хорошо хоть менты не обозлились сильно, сказали не бухать больше до белочки, да и уехали. А то бы я сейчас в психушке лежал. А Рая… Я в тот же день понял, что не так что-то. Она сама с собой разговаривала, вопросы какие-то дурацкие задавала, вообще как слабоумная стала. Вот тогда у меня ума и хватило забрать ружье и свалить в лес. Там охотничий домик через несколько километров, мы с мужиками по молодости отстроили, вот в нем с тех пор и живу. И за деревней наблюдаю по ночам, чтобы это все дальше не распространялось.

— В смысле «распространялось»?

— В прямом смысле. Если тот, кто без лица, ночью тебя заметит, значит, он божеству на тебя покажет. А божество после следующего заката придет и заберет. Заберет — это значит, убьет тебя и спрячет. Тут все так спрятаны — кто в огороде закопан, кто на чердаке валяется, кто в погребе. А дальше божество сделает копию твою точную, и даже с твоими воспоминаниями, и будет эта копия жить как ты. И ночью без лица будет. Понял, да? Тут все в деревне уже такие, всего-то года три понадобилось, чтобы оно всех забрало. А они даже не понимают, что происходит, понимаешь? Они думают, что живые. И днем их даже не отличить от живых, если бы не глюки эти. Вопросы дурацкие и разговоры с собой, я имею в виду. Такая каша у них в мозгах, жуть просто.

— Вы сказали, тот мальчик на вас показывал ночью, да? Почему тогда божество вас не забрало?

— А я же говорю тебе, если заметили, их сразу убивать надо. Если сразу убьешь, ничего тебе не будет. Я в тот раз пацана убил же, вот с меня божество и переключилось на Раечку, потому что она-то ничего не делала. Еще и убежать не успела.

Кажется, будто мой мозг месят голыми руками как комок фарша — все в голове перемешалось, вопросы наскакивают один на другой, не давая сосредоточиться, разобраться в творящемся абсурде.

— А если вы следите, чтобы не распространялось, то почему на всю деревню распространилось?

— А деревню и не спасти уже. Если бы я после той ночи, ну, когда утром с ментами приехал, еще и Раю бы убил, то все кончилось бы. Потому что она как бы на тот момент последняя была. Да вот поздно я во всем разобрался. Их если убивать, стрелять там или резать, они, конечно, подыхают, да только при этом какой-то злой ураган освобождается и все рушит. И сильно повезет, если успеешь от него убежать. Поэтому я мешаю распространению по-другому — слежу, чтобы они новых не заражали. Ну, тех, кто сюда погостить приезжает.

— А если заразят? — спрашиваю негромко.

Дядя Вова гладит ствол ружья:

— Тогда зараженного убить надо до следующего заката, пока божество его не забрало.

Тяжело сглатываю вставший в горле ком, невольно отступая на шаг.

— И многих вы так уже убили?

— Никого, — хмыкает. — Пока что. За все эти годы тут никто из приезжих на ночь не оставался. Что им надо-то? Приехать, проведать, показать, что не забыли, да и обратно поскорее. Вот если кто заночует, да покажут на него, вот тогда я сразу — пиф-паф! А то этот зараженный утром-то домой уедет, а там вообще уже ничего не остановить, понял?

В серебристом лунном свечении видно, как маслянисто поблескивают его глаза. Движения рваные, резковатые, уголок рта подергивается. Прожить десять лет в лесу, следя по ночам за всей этой деревенской дичью — стопроцентный билет в психушку. По спине пробегает волна мурашек, и я ловлю себя на мысли, что вряд ли стоит верить каждому слову. Да, тут явно происходит непонятно что, но безоговорочно принимать догадки сумасшедшего за истину — не лучший вариант. Для начала надо выбраться, убежать от всего этого подальше, а там уже думать. Глядя на покачивающийся тяжелый ствол ружья, говорю:

— Дядь Вова, я домой хочу.

Он почесывает бороду и спрашивает:

— Точно никто тебя не заметил? Никто на тебя не показал?

— Точно, дядь Вова.

— Тогда пошли, если вон там пройти, по опушке, можно к дороге выйти, не заходя в деревню. А дальше лови попутки, хотя какие попутки? Никто тут не ездит в такое время. Пешком придется идти. Пойдешь пешком?

— Пойду, — киваю с готовностью.

Мы обходим деревню едва ли больше двадцати минут, но это время растягивается для меня на долгие часы. С одной стороны пыхтит невменяемый дядя Вова, а с другой глядят оранжевыми глазками недалекие домики. Трудно подавить нарастающее ощущение, что вот-вот десятки дверей распахнутся, и безликие двойники побегут на нас как голодные собаки.

Когда в потемках проступает силуэт покосившейся остановки, я едва не подпрыгиваю от радости. Дядя Вова останавливается, бросает взгляд на поселок, и говорит:

— Ну все. Дальше справишься. Главное, вот что помни: если и захочется бабку навестить, то только днем. И помни еще, что это, естественно, не бабка твоя уже. Но если захочется, то я понимаю.

Кивнув на прощание, ступаю прочь. Шлепанцы шаркают по разбитому асфальту, а в голове разворачивается пустота, холодная и бесконечная. Ни одна мысль не задерживается, каждая летит как в пропасть, исчезая без следа. Нет ни чувств, ни желаний, только неизбывное стремление уйти как можно дальше, спрятаться, свернуться в клубок и забыть обо всем. Быть может, если забыть, то все это исчезнет.

Оглядываюсь. Дядя Вова уже ушел, а окна так и горят. Широко распахиваю глаза: в темноте над крышами парит что-то необъятное, выдающее себя только легкими ленивыми движениями, напоминающими взмахи плавников экзотической рыбы. Плотное и вязкое как гудрон, оно чернее темноты. Рассмотреть толком не получается, но я уверен: у него множество лиц, и каждый из сотен глаз сейчас смотрит на меня.

Отворачиваюсь, ускоряя шаг почти до бега, хотя понимаю: мне больше некуда опаздывать.

Автор - Игорь Шанин.

ТРЕТЬЕГО НЕ ДАНО (пародия на хоррор)

Алексей много лет не был в родной деревне, в которой ему довелось провести своё счастливое детство. Приближаясь к селению, он с ностальгией вспоминал, как бегал по этим местам сопливым мальчишкой. Ему также припомнились вкусные пироги, которые пекла бабушка. Но старушки уже давно не было в живых. Она покинула этот мир почти десять лет назад, оставив своего мужа в одиночестве дожидаться последнего часа.

Бросив автомобиль на дороге, так как дальше было не проехать, Алексей двинулся на своих двоих, постоянно поправляя на плече тяжёлую спортивную сумку, в которой находились гостинцы для деда. Как-никак, не каждый день приезжаешь сюда, и даже не каждый год. Поэтому с пустыми руками нельзя.

Молодой человек остановился на центральной и единственной улице, оглядывая убогий пейзаж. Дома казались опустевшими, сиротливыми, в которых никто давно не жил. Ставни заколочены, а из труб не поднимался дым. Селение вымерло. Молодёжь уехала в город, а старики должны были доживать свой век в одиночестве, теша себя воспоминаниями прошлого.

Ещё десяток лет назад, здесь всё было по-другому. Жизнь бурлила в этом месте. Маленький Алёша играл со своими друзьями, когда приезжал к бабушке с дедушкой на лето. Но сейчас, по-видимому, из старых знакомых никого не осталось. Возможно кто-то спился и помер, а другие уехали, решив начать новую жизнь в большом городе. Так обычно и поступали во многих населённых пунктах. Молодежи нечего было делать в глуши, кроме как бухать. Работы не имелось, так что все стремились в города, где имелся хотя бы какой-нибудь шанс стать кем-то. Да и то не факт, но попытка, как говорится…

Алексей с изумлением смотрел на покосившиеся от времени дома, что стояли на честном слове. Казалось, что подует ветер и эти строения рухнут, не выдержав напора. Огороды исчезли под густым сорняком. Не было слышно никаких звуков. Ни собак, ни птиц.

- вымерли что ли здесь все? — пробормотал он себе под нос, вертя головой, пытаясь поймать хоть какое-нибудь движение.

Ступая по неровностям дороги, Алексей медленно приближался к такому знакомому дому. К его облегчению, ставни были открыты, как впрочем, и входная дверь, будто приглашая забредших путников на обед.

«Добрый путник заходи, — вспомнил парень слова одной песенки. — И в подвале есть вино, правда горькое оно».

Но в отличие от паучихи, здесь жил вполне нормальный живой человек, хотя и неисправимый шутник. Его старик, который учил маленького Алешку рыбачить, слушать звуки леса, распознавая зверей по их голосам.

«А как дед шутил! Иногда хохотала вся деревня, но порою и стонала. Бабушка же всегда укоряла мужа, отчитывая его, как какого-нибудь мальчишку».

— Розыгрыши твои глупые, — бурчала она. — И сам ты выставляешь себя дураком. Седина в бороде, а всё шутом бегаешь.

Сунувшись внутрь, молодой человек сразу ощутил неприятный сладковатый запах, который ударил в нос. Поморщившись от отвращения, Алексей громко окликнул деда, внимательно приглядываясь к обстановке. Вроде ничего не изменилось. Та же старая мебель, что и раньше. Даже стол, за которым он в детстве кушал, с широкой лавкой у стены.

Наконец послышались приближающиеся тяжёлые шаги. Из мрака комнаты появилась сухая фигура, в которой молодой человек узнал своего деда. Седая борода была всклокочена, как и длинные волосы на голове. Этакий бирюк. Два злобных покрасневших глаза уставились на Алексея, пристально глядя из-под густых бровей. Старик что-то прошамкал, сплёвывая себе под ноги.

— Кто таков! — потребовал он немедленного ответа, подтягивая сползающие штаны.

Алексей отпрянул от такого негатива, растерявшись на какое-то время. Но собравшись с мыслями, он улыбнулся.

— Ты чё дёснами светишь? Дурной что ли? Отвечай, когда тебя спрашивают. Иначе сейчас возьму ружьё, да как шмальну!

Жилистые руки с пожелтевшими от никотина пальцами упёрлись в бока.

— Дедушка, ты не узнаёшь меня? Я же Алёша.

Какое-то время ничего не происходило, а потом морщины на лице разгладились, а на сухих губах появилась довольная улыбка. Взгляд мигом переменился, подобрев.

— Алёшка! — закричал он во всё своё мощное горло. — Ну чертяка! Вымахал то как!

Дед без усилий оторвал девяностокилограммового внука от пола, тряся его как куклу.

— Да-да, это я.

— Здоровый стал, как твой батя. Прямо кабан. Да какой там кабан! Лось!

— Ну да, есть такое дело.

Внук явно засмущался.

— А я думаю, кого это принесла нечистая? Уже обрадовался… Кхе-кхе. Впрочем…

* *

— Такие вот дела.

Они сидели возле окна за старым прямоугольным столом. Перед Алексеем находилась тарелка с вареным мясом. В блюдце лежали вялые огурцы и помидоры, а также сыр, который успел покрыться плесенью. Внук рассказывал своему деду о жизни в городе, а также о родителях. Показав несколько фотографий, старик потом долго охал, говоря, как изменился его сын с невесткой.

— Да уж. Прямо и не узнать их. Папка то твой, вон, седой, как я.

Дед грустно улыбнулся.

— Так сколько же времени прошло, дедуль.

— Да, время. К сожалению, оно летит стремительно. Я и сам помню себя в твоём возрасте, а поглядишь в зеркало, и не понимаешь, когда успел состариться. Вроде бы только вчера ещё… Эх!

Он с тоской махнул рукой, пуская короткую слезу, мельком бросив взгляд на свою усопшую супругу, чья фотография в рамочке висела над столом.

— Батя твой совсем перестал приезжать, — пожаловался старик. — Года три уж не видал его. Уши бы надрать засранцу.

— Да работа у него…

— Работа. Будто пару дней нельзя выделить… А! Ладно!

Он отмахнулся, хлопнув ладонью по столешнице.

— Я тут тебе гостинцы из города привёз, — проговорил Алексей, запуская руку в спортивную сумку, желая сменить тему.

Он извлёк и положил на стол пакет с конфетами, вафли, колбасу. А самой последней вытянул литровую бутылку виски, которую с торжественностью водрузил между блюдцами с едой.

— По маленькой? — поинтересовался внук.

— Можно и по маленькой, — не стал возражать старик, глядя на бутылку без особого интереса. — Вот только у меня от этой водички изжога. Будто всё внутри жжёт огнём. Заморская она. Дурная.

Он почмокал сухими губами, громко и явно демонстративно вздыхая.

— У меня есть ещё вино. Наше, родное, на юге произведённое.

Внук извлёк ещё одну бутылку, ставя рядом с виски.

— Уф, — выдохнул дед. — Привыкли в своих городах пить всякую дрянь.

С этими словами он поднялся с лавки и направился в погреб, откуда вскоре появился с двухлитровой бутылью самогона мутного цвета, с улыбкой водрузив на стол, с любовью утерев пыль со стекла.

— Во! Это тебе не бабские компоты. Если уж и пить, то чистый продукт. У меня есть отличный рецепт приготовления. Я настаиваю на корнях, а на каких, скажу позже…

Дед загадочно подмигнул, облизываясь, трясущимися руками откупоривая бутыль, разливая по граненым стаканам приятно пахнущую жидкость.

— А куда делись все местные? — поинтересовался внук, когда они пропустили по первой и по второй.

— Ай! — отмахнулся старик, по-прежнему глядя с жадностью на принесённую им бутыль. — Ты пей. И закусывать не забывай.

За окном уже смеркалось, когда бутылка с самогоном наполовину опустела. Было видно, что старик хорошо захмелел, так как его лицо покраснело, принимая более привычный цвет, а не мертвенно бледный, как до этого, а речи стали невнятными. Да и сам Алексей, сидя на лавке, то и дело клевал носом. Ведь он не привык пить такими ударными дозами ядреный самогон. Впрочем, что касаемо деда, то тот всегда любил принять на грудь. Бабка, его жена, гоняла мужа, но тот умудрялся набираться в сарае, на огороде, где повсюду имелись заначки.

— Да, и вот вернувшись из армии, поступил на юридический… Второй курс уже.

Внук продолжал рассказывать о своей жизни, а дед, молча слушал, поглядывая на граненые стаканы, взглядом поторапливая Алексея, шевеля кустистыми бровями, словно старый филин.

— Ну, а семьёй не думал пока обзаводиться?

— Да не, рано ещё. Не нагулялся. И не хочу взваливать на себя обязанности.

— Ну девка хоть есть?

— Угу. Встречаюсь тут с одной. Познакомился несколько месяцев назад. Вроде нормальная.

— Да все они вначале нормальные… — со знанием дела ответил дед.

Где-то на улице заухала сова, а вдалеке, в лесу, завыли волки. Алексей мысленно покачал головой, чувствуя разницу между городом и деревней, что была забыта среди древних лесов. Луна поднялась из-за макушек, заглядывая единственным жёлтым глазом в комнату, где пылала печь, разнося по помещению приятное тепло. На столе также горело несколько свечей, так как электричество здесь отсутствовало, и вряд ли когда-либо появится вообще.

Выпив ещё одну порцию, старик подпёр щёку ладонью, а потом заунывно завыл, заводя какую-то грустную песню. Алексей слушал, внутри морщась от этих скрипучих звуков. Явно в детстве старику наступил медведь на ухо.

Отставив недопитый стакан, Алексей потянулся к огурцу, громко хрумкая. Больше пить он не мог, так как ещё чуть-чуть и его вырвет этим ядреным самогоном прямо на стол. Все-таки чересчур убойная доза за один раз. Да и старик не разменивался на мелочь, наливая до краёв, крякая от удовольствия.

Молодой человек откинулся на лавке, ощущая, как неприятно кружится голова. Печь поплыла в сторону, а стены надвинулись, но спустя секунду вновь вернулись на своё привычное место. Мир теперь казался одним пульсирующим существом.

— Дед, — перебил старика внук, у которого язык сильно заплетался, — а все-таки, куда делись все жители? Я же отлично помню, сколько раньше здесь жило народу. Около двадцати дворов, а теперь никого.

Старик тяжко вздохнул, пытаясь сосредоточить взгляд на своём внуке. А затем, громко икнув, пробормотал:

— Да съел я их всех.

— Что значит, съел? — не понял Алексей.

Его губы непроизвольно растянулись в дурацкой улыбке.

— А то и значит, что взял и съел, — пьяно хохотнул старик, громко щёлкая всё ещё крепкими зубами и указывая на вареное мясо, что по-прежнему лежало на тарелках, как-то нетронутое пока внуком.

— А когда закончились местные, то на помощь пришли заплутавшие путешественники. Иногда я сам выхожу в леса, чтобы найти себе ужин. Но в последние годы дурная слава этих мест отпугивает всяких грибников и охотников, а также любителей природы. Эх! Сколько их сгинуло, уже толком и не помню. Иногда возьмёшь ружьё, пойдёшь…

Старик вновь икнул, беря со стола стакан, громко сёрбая, допивая остатки самогона, будто перед ним находился чай, а не шестидесятиградусный убойный напиток.

— Дед, да ты нажрался, — хохотнул Алексей, откидываясь назад.

— Нажрался? — переспросил тот, загадочно улыбаясь. — Ну-ну.

— Угу, нажрался.

— А что ты скажешь вот на это?

С этими словами старик задрал свою грязную рубаху, открывая уродливый рубец у себя на груди, который обычно остаётся после вскрытия тела в морге. В некоторых местах кожа разошлась, показывая бледную плоть, местами подгнившую и почерневшую, как показалось молодому человеку.

Алексей понял, откуда всё это время исходил неприятный сладковатый запах. Он мигом протрезвел, не веря своим глазам.

— Чтобы жить, мне надо хорошо питаться, — проговорил старик. — Вот и пришлось пожертвовать соседушками, благо, что их век подходил к концу. Но ты не беспокойся, тебя я не трону. Ты же мой внук, как-никак. Родная кровь. А всему виной, кстати, этот загадочный волшебный корень, который я добавляю в самогон. Он ведь меня и оживил, когда мой час настал. И если бы я не пил, то… И не ел…

Но Алексей его уже не слушал. Находясь в ужасе от увиденного, вскочив из-за стола, молодой человек помчался прочь со всех ног из дома, из деревни, желая одного, как можно дальше убраться от этого места. Его гнал животный страх. Перед глазами по-прежнему находился тот уродливый рубец, оставшийся после вскрытия.

— Да остановись ты, дурной! — послышалось вдруг у него за спиной.

Алексей взвизгнул, заметавшись по ночной улице, вновь устремляясь в сторону леса, но спотыкаясь о неровность, падая на землю, больно обдирая локти и колени.

— Вот шальной! — хохотал весело дед, хлопая себя по бёдрам.

Тот явно развлекался от всего происходящего.

— Не трогай меня! Не подходи!

Внук сидел на земле, со страхом глядя на старикана, который, несмотря на свой приличный возраст, догнал с лёгкостью молодого человека, даже не запыхавшись.

— Ну пожалуйста…

Дед вновь весело рассмеялся.

— Ну дурной! Ты что, шуток не понимаешь?

— Каких ещё шуток?

В голосе Алексея прорезалась надежда.

— Да самых обычных. Пошутил я. Скучно ведь здесь одному, вот я и решил немножко шуткануть.

— А, как же этот шрам?

Молодой человек указал дрожащим пальцем на грудь, что скрывалась под просторной рубахой. Перед мысленным взором вновь возник жуткий рубец.

— Никак. Самый обычный, как после операции. Забирал тут меня пару месяцев назад наш фельдшер. И в районе сделали операцию на сердце. А теперь вот просто воспалился рубец. Как вновь приедет, пожалуюсь ему конечно.

Дыхание Алексея стало успокаиваться, а вид уже не был таким загнанным.

— Правда?

— Да чтобы мне провалиться на этом месте, если я брешу!

— А местные жители?

— А что с ними?

— Так их же нет.

Старик пожал плечами, подтягивая в который раз спадающие штаны на жилистом теле.

— Ну нет и нет. Чего уж тут удивительного? Померли все. Была баба Маня, да и она отошла в мир иной, дней двадцать назад. Одни старики жили здесь. Молодые давно все разбежались.

Дед протянул руку, помогая подняться внуку. На его лице играла довольная улыбка, а глаза светились весельем. Казалось, даже морщины слегка разгладились.

— А теперь пойдём в дом. Прогулялись и будя. Посидим, выпьем немного. У меня аппетит от твоих догонялок разыгрался. Да и принять следует. Вон сколько там ещё осталось.

Старик хлопнул внука ладонью по спине, подталкивая вперёд.

— Пойдём, Алешка. Пойдём.

Успокоенный молодой человек зашагал обратно к дому, а старик немного отстал. Он незаметно для внука отбросил ногой в ближайшие заросли валявшийся череп, после чего довольно улыбнулся в бороду.

— Расскажу тебе, пожалуй, про тот чудодейственный корень, который я добавляю в свою святую водичку. Тебе ведь она понравилась? Да? Скажи. Да?

— Корень?

— Угу. Эта тайна известна только мне. Так как сей корень можно отыскать лишь в этих лесах. Но тебе я поведаю обо всём. Ты ведь мой внук… Родная кровь, как-никак.

; * *

И он поведал о времени, десятилетней давности, о том, как они с женой вместе отправились в лес за этим самым корнем, который раньше служил полигоном для военных. Как он, будучи ещё вдобавок пьяным, ползал по земле, не обращая внимания на то, что всё вокруг заражено радиацией, и нашёл этот корень. И как они долго шли назад, а потом всю ночь тряслись в машине, боясь, что их обнаружат. Ведь территория была запретная…

— А потом моя бабка померла. Слегла на четвёртый день, и больше уже не поднялась. В отличие от меня самого… И как мне удалось выяснить позже, корень действует только на нас, мужиков.

Дед поставил острый локоть на стол, дымя жутко вонючей папиросой, уставившись в пустоту, в свои воспоминания. Его седые брови шевелились в такт словам.

— Но откуда ты узнал о нём? — поинтересовался Алексей, по-прежнему трезвый, не желая обращать внимания на наполненный стакан, что стоял перед ним.

— Поведали одни добрые люди, — пожал плечами старик. — Впрочем, это не имеет никакого значения уже. Факт в том, что корень существует, и он действительно чудодейственен. Здесь главное высушить его до нужного состояния, а после размельчить в порошок.

Он указал на самогонку, облизнувшись.

— И следует обязательно принимать с лекарством, а иначе…

Внук до сих пор не мог поверить в услышанное. Конечно, старикан никого не ел в деревни, а просто решил немного подшутить таким образом, тем не менее, дед по-прежнему был жив. Он даже откопал собственное свидетельство о смерти, которое умудрился спереть, а после сделать ноги, вернувшись обратно в деревушку. Здесь уж точно его бы никто не искал. Места глухие, а ещё полигон рядом, пускай и бывший. Желающих особо не находилось тут бродить.

— Вот так, Алёшка. Хотели мы с моей бабкой отыскать бессмертие, а нашёл его из нас двоих только я. Да и живой ли я, теперь вопрос довольно спорный. Вроде бы и мыслю, а вот сердце не бьётся. Странная штука жизнь.

— Дед! Ну ты же понимаешь какое это открытие! Да на этом можно заработать миллионы! Миллиарды! О смерти можно навсегда позабыть!

— А бабы? Корень на них не действует. А жизнь без них…

Он вяло махнул рукой, бросая дымящую папиросу в жестяную банку.

— Я думаю, в лабораториях обязательно что-нибудь придумают!

Алексей ёрзал на лавке от нетерпения. Он уже мысленно представлял, как станет знаменитым на весь мир. Деньги, популярность, всё это не за горами.

— Да тебя, скорее всего, грохнут где-нибудь. А открытием воспользуются те, кому надо. И твой мир так ни о чём не узнает. И будут по-прежнему люди жить и умирать.

— Но…

— Вот тебе и но. Думать, Алёшка надо. Думать. Нельзя эту тайну никому говорить. И не потому что я жадный. Хотя и это тоже. Просто чревато огромными последствиями. Человек — тварь такая, что всякое благо оборачивает себе во вред.

Старик хряпнул полный стакан, тут же захрустев квашеной капустой.

— Неужели ты думал, что я этого ожидал, когда надеялся на бессмертие? Угу, сейчас. Как бы ни так. Совсем худо жить, когда ты заперт в мёртвом стариковском теле, где кровь разгоняет лишь самогон с корнем. А иначе бы окончательно помер, так как весь бы окоченел.

Он кратко поведал об эксперименте над псиной, которая умирала, а дед в неё влил лекарство для бессмертия. Поил какое-то время, а после перестал.

— И что ты думаешь? Окоченела и начала гнить. Но самое плохое, собака всё понимала, и даже мыслила, наверное. Я в неё снова влил, попытавшись привести к нормальному состоянию, но оказалось тщетно. Корень следует принимать постоянно, каждый божий день, а пропуск грозит…

— И что в итоге?

— А что в итоге? Мозг псины сгнил, и она подохла. Я её закопал в лесу, да и всё с этим. И с тех самых пор, я ежедневно принимаю в себя корень с самогоном.

— Но погоди! — вскинулся внук. — А как же твоё вскрытие?

— А что с ним не так? — удивился дед уже заплетающимся языком.

— Ты же умер, а после тебя увезли. Мог бы сделать так, остаться здесь, не показывая вида, не делая лишних проблем.

— Да упился я тогда, признаться честно, до мертвецкого состояния. С горя, как говорится. Вспомнил своё прошлое, бабку, и на душе кошки заскребли. Вот и приняли меня за покойника. Увезли, значится, вскрыли, а уж из морга я дал дёру, и лесами, лесами…

Старик громко икнул, пьяно облокотившись на стол.

— Пообещай мне, Алёшка.

Да?

— Я хочу, чтобы эта тайна осталась только между нами. Даже твой батя ничего об этом не знает, хотя он мой единственный сын.

— Ну… Хорошо. Ладно.

— Ты даешь мне такое обещание?

— Почему бы и нет? Конечно даю.

— Тогда я спокоен, Алёшка.

Затем старик сполз на лавку, погружаясь в мертвецки пьяный сон. А внук по-прежнему сидел, уставившись в пустоту, размышляя обо всём услышанном. Конечно, изначально эта новость его повергла в шок, испугала, но вот затем…

Он с осторожностью поднялся, бросив быстрый взгляд на спящего деда, после чего тихо спустился в подвал, проходя мимо запасов самогона, устремляясь в дальнее помещение, которое оказалось забито картошкой.

— А где же…

Взор замер на ящике, что приютился у самого угла, при входе. В нём находились какие-то коренья. Схватив торопливо несколько штук, Алексей принюхался. Пахло сырой землёй.

— Вот оно какое…

Запихнув несколько штук в за пазуху, внук устремился обратно, мимо спящего старика, на улицу. Он мысленно видел те богатства, которые свалятся на его голову. Весь мир станет лежать перед его ногами. Ну, а дед… А что дед? Он стар, и уже пожил своё.

«Да и не живой он вовсе».

Алексей с каждым шагом ускорял темп, желая покинуть эту деревушку, вернувшись в мир с панацеей. Он ни разу не обернулся, и не увидел, как на порог вышел старик, глядя внуку вслед печальным взглядом. Тот оказался на удивление совершенно трезв.

— Эх! Алёшка. Алёшка.

Дед недовольно хлопнул себя по бедру.

— Деньги затмили тебе разум. Ну ладно, впрочем. Раз ты этого хочешь, то почему бы и нет? Сам выбрал сей путь.

Он поднял взгляд к одинокой луне, после чего его сухие губы искривились в довольной усмешке, а глаза задорно блеснули.

— Ну тащи в свой город находку, — проговорил он вслух. — Только вот, что ты станешь делать с самой обычной белой свёклой дальше? Неужели ты думал, внучок, я стану хранить корень в подвале? Вот уж точно дурень.

Махнув обречённо рукой, подтянув спадающие штаны, дед зашёл обратно в дом, захлопывая за собой дверь. К сожалению, утром ему придётся покинуть эти родные места, оставив их навсегда, так как после могли возникнуть ненужные вопросы. А пока…

А пока, дед хряпнул остатки самогонА, после чего принялся за сборы. Он давно присмотрел на всякий случай себе местечко, но надеялся, что сей момент наступит ещё не скоро. Кто же знал, что внук обменяет богатства на деда. Надеялся на лучшее, на совесть, но, увы и ах.

— А ведь я тебе доверился, Алёшка.

Помолчав с секунду, он уже веселее добавил:

— Но хорошо ведь, что подстраховался на всякий случай. Будто чувствовал.

Утром дед покинул дом навсегда, уйдя в неизвестном направлении. Никто и никогда его больше не видел. А вернувшийся через несколько дней Алексей со своим отцом нашёл лишь пепелище на том месте, где ранее находилась захудалая деревушка. Множественные вопросы, так и остались вопросами. А все попытки отыскать корень, закончились полным провалом. Ведь внук даже не знал, как тот выглядит. А после на Алексея вообще стали поглядывать косо.

— Фантазёр ты, — заметил отец. — Прямо как твой дед. Выдумал же такое…

— Я тебе говорю! Он умер, а после ожил вновь! Я сам видел шрам на груди… Вот этими глазами!

— Сказочник.

Но Алексею никто так и не поверил, сколько бы тот не кричал, не доказывал, приводя какие-то только ему понятные доводы. Правда, старика какое-то время искали, но и на это вскоре махнули рукой, решив, что тот утоп в болоте, напившись, а перед этим устроив пожар.

Конец.

© Copyright: Науменко Александр, 2023
Свидетельство о публикации №223020200262

Страх холодной рукой проник за воротник, ласково потрепал по стене и растекся по всему телу, делая ноги ватными и затуманивая мозг. Олег повертел головой в сотый раз осматривая стену обклеенную обветшалыми обоями.
— Игореша! Малыш! — хрипло позвал он в отчаянной надежде что сын сейчас появится, — я сдаюсь, где ты?
Тишина. Олег вдруг понял что ноги его не держат и медленно сполз по стене, сев прямо на пол. Оставалось признать очевидное - его пятилетний сын исчез из закрытой квартиры, и Олег решительно не понимал что теперь делать.
Взял телефон, провел по экрану, но пароль вводить не стал. Жена в больнице, помочь не сможет, начнет паниковать, а ей и так не сладко. Он снова прокрутил в голове сегодняшний день.
Проснулся он рано, сразу сел за работу. Жена в больнице, сыну пять лет, в садик ребенок не ходил из-за проблем с питанием. Олег покормил его, поставил мультики, но вскоре Игорю наскучило происходящее на экране, и он пришел к папе. Они почитали, поиграли с машинками, а потом на почту пришло письмо требующее срочного ответа и Олег предложил сыну поиграть в прятки. Тот с радостью согласился, и мужчина смог немного поработать, периодически нарушая тишину криками подтверждающими что он ищет, но не может найти так хорошо спрятавшегося Игоря.
Ответив на письмо, он минутку посидел, и вдруг встревожился - уж очень тихо было в квартире. Олег помнил что последней скрипнула дверь кладовки, и уверенный что мальчик там, прошелся по коридору хлопая дверями шкафов и приговаривая:
— И тут тебя нет? Ну вот ведь как спрятался!
Шутливое настроение покинуло его как только он распахнул дверь кладовки. Никого. От удивления он замер не в силах пошевелиться и просто пялился на пустое помещение. Ступор отпустил через минуту, сменился лихорадочной активностью. Олег обшарил все шкафы, закоулки, выглянул на балкон и лестничную клетку, звал сына, но все тщетно.

Тогда он снова открыл дверь и вышел из квартиры. Кладовка была рядом с входной дверью, и он решил проверить стену, в надежде что там есть какой-то скрытый проход, и его сын как-то вышел из квартиры в подъезд.
Надежда разбилась о гладкий, равнодушный камень. Олег простукал стену везде, даже около пола, и не найдя ничего, уперся лбом в стену, посидел пару секунд, стараясь собрать разбежавшиеся мысли, затем не вставая развернулся и вскрикнул от неожиданности. Площадка уже не была пуста, взгляд мужчины уперся в пару черных сапог. Он медленно поднял голову, скользнув по паре стройных, загорелых ног, черным шортам, кожанной расстегнутой куртке, и выше, пока не встретился взглядом с обладательницей всего этого великолепия.

— Простите, не хотела вас пугать, что-то потеряли? — спросила девушка, и Олег медленно встав, оперся о стену.
— Не знаю, простите, — растерянно промямлил он, понимая что теперь надо звонить в полицию, но совершенно не представляя что можно сказать.
— Прощаю, — улыбнулась она, — а вот остальное уточните, потеряли или нет? — и она посмотрела прямо в глаза Олега, так что тот стушевался и отвернулся.
— Я пойду, мне… — соседка вряд ли могла помочь, а тратить время на обмен любезностями он не хотел.
— Последняя попытка, — в ее голосе неожиданно скользнула сталь, и Олег замер, — вам нужна помощь?
И вдруг он решился, развернулся и выдохнув затараторил.
— У меня сын пропал! Прямо из закрытой квартиры! Спрятался в кладовке и исчез. Вы можете помочь?
— Могу, — казалось она не удивилась, — идем, посмотрим на вашу кладовку.
Олег лишь кивнул и вернулся в квартиру, ситуация казалась настолько безвыходной, что мужчина был готов принять любую помощь и поверить во что угодно.
— Вот, — начал он и осекся, заметив что девушка осталась на пороге.
— Приглашаешь? — спросила она посмотрев в его глаза, и он удивленно кивнул.
— Да, конечно, заходите.
Она лишь покачала головой и переступив порог, пробурчала.
— Вот так вас и берут тепленькими.
— Что? — спросил он, полностью перестав понимать происходящее.
— Да так, ничего, — отмахнулась она, — показывай откуда он пропал, — окончательо перешла на ты незнакомка.
— Вот, — Олег распахнул дверь в кладовку.
Девушка зашла внутрь и некоторое время смотрела на стену. Олег топтался на пороге не решаясь нарушить молчание, лишь шумно дышал, периодически сглатывая накапливающуюся слюну.
— Значит так, — она резко развернулась, так что мужчина невольно отшатнулся. — Твоего сына сейчас на Земле нет, — она вышла из кладовки и прошла на кухню, Олег хвостом поплелся за ней.
— Как нет? — пролепетал он, — а где же он тогда?
— Сложно объяснить, — ответила девушка, — рядом с Землей есть некое пространство, назовем его изнанкой, и иногда, некоторые люди могут попасть туда, как по своей воле, так и случайно.
— Это параллельный мир? — Олег понял что ему сложно стоять и сел на табурет.
— Это не мир, это хуже, — сказала гостья, и села напротив мужчины, посмотрев прямо в глаза. Олег почти сразу отвел взор, вот так бодаться взглядами с ней было невозможно.
— И весь вопрос в том, — продолжила она, — готов ли ты отправиться туда за своим малышом?
Он сглотнул и посмотрел на нее не уверенно.
— Отправиться? Как?
— Готов, или нет? — голос девушки изменился, в нем явственно чувствовалась некая сила, непонятная, но внушающая уважение.
— Да, — тихо сказал он, потом все-таки посмотрел в ее зеленые глаза, и сказал громче, — да, я готов!
— Очень хорошо, — она вдруг улыбнулась ему, и на щеках девушки появились очаровательные ямочки, — тогда слушай.
— Мы пойдем туда искать Игоря? — перебил он, посмотрев на нее с отчаянием, — время же уходит! Ему там плохо? — добавил он со стоном в голосе.
— Пойдем — кивнула она, — я открою дверь, выведу тебя, возможно помогу если будет совсем плохо, но искать сына придется тебе, и я думаю ты хочешь узнать хоть немного о том месте, прежде чем там оказаться?
— Да, — прошептал он убито, страх вернулся с утроенной силой, и за сына и за себя, Олег никогда не был храбрецом, и перспектива отправиться на загадочную изнанку страшила, но он понимал - выбора нет.
— Тогда слушай, — сказала она, — десять минут, уж поверь мне, роли не сыграют.
Противится он не стал, и вообще как-то даже успокоился. По характеру Олег был с одной стороны довольно независимым, но с другой была у него такая черта, как безоговорочное доверие к тем кто выглядел авторитетом. И он сам и не понял как эта милая незнакомка, так быстро встала на высокую ступень в его внутренней иерархии.
— Итак, — начала девушка, — изнанка не похожа на то что ты знаешь, или о чем думаешь, там нет ничего постоянного, там не за что зацепиться, там нет времени в нашем понимании, там нет расстояний в привычном тебе виде. Считай что это кошмарный сон, от которого нельзя проснуться.
— А как там тогда можно… — он не договорил, налил стакан воды и залпом выпил.
— Когда попадешь туда, — начала она, — помни такие правила, не следуй за голосами, не верь глазам, помни о том зачем пришел.
— Я не понимаю, — он повертел пустой стакан в руке, — не понимаю о чем ты говоришь, — в волнении тоже перешел на ты он.
— Словами сложно объяснить, — ответила она, — там может быть все что угодно, потому не имеет значения то что ты видишь глазами, голоса заманивают в ловушку, и только помня о том, что ты ищешь сына, ты сможешь добраться до него. Даже если сейчас ты меня не понимаешь, то оказавшись там, можешь вспомнить мои слова и это поможет, — она встала и сказала:
— Идем! — и вышла из кухни, Олег поспешил за ней как привязанный, и встал рядом около двери в проклятую кладовку.

— Смотри! — приказала девушка беря его за руку. От ее прикосновения Олега бросило в пот, он облизал пересохшие губы и уже собрался что-то спросить, как вдруг замер. По дальней стене пробежала рябь, словно круги по воде, а затем стена исчезла. Вместо нее Олен увидел прямоугольную арку прохода ведущую в темноту.
— Нам туда? — хрипло спросил мужчина.
— Да, — кратко ответила она, и сделала шаг увлекая Олега за собой.
Ему было страшно нырять в неизвестность, но не пойти Олег не мог, там, в этом страшном месте, был его сын, и больше никто не мог спасти мальчика.
Когда он оказался в арке прохода, его окружила кромешная тьма и на миг обдало холодом, но уже в следующую секунду темнота рассеялась, и он с удивлением понял что стоит на лестничной клетке. Мелькнула мысль что там все-таки была незамеченная им потайная дверь, но уже через мгновенье он понял, что это не его дом.
Вместо дверей в квартиры - черные провалы, вместо лифта - сплошная стена, а там где должно было находиться окно на улицы - продолжение коридора.
— Так, можешь уже отпустить меня — голос девушки вернул его в реальность, если такое понятие было применимо к такому месту, и он понял что судорожно сжимает ее ладонь.
— Извини, — он выпустил ее, — а дальше что?
— Дальше ты ищешь сына, — ответила она.
— Как? — беспомощно спросил он, вглядываясь в глубь коридора, словно надеясь увидеть там Игоря.
— Просто иди, — ответила она, — иди вперед, помня о том, для чего ты тут. Изнанка - бесконечна, твой сын может быть за следующим поворотом, а может находится за тысячи километров, поэтому, — она помолчала подбирая слова, — поэтому просто найди его, — и она улыбнувшись добавила, — я не мастерица складывать слова.
— Найди туда непонятно куда, — пробормотал он и спросил, — А ты, вы, э, поможете мне?
— Давай уже на ты, — ответила она, — помни что я говорила там, на Земле, — девушка подошла вплотную, — помочь в поисках не смогу, это просто невозможно, — сказала она, — найди сына, приведи обратно, и я выведу вас на Землю.
Он промолчал, понял что не получит ответов. Некоторое время всматривался в глубину коридора, и не обратил внимания как девушка шагнула в черный проем, заменяющий дверь и исчезла.
Стоять смысла не было, он сделал несколько шагов, поравнялся с тем местом где в реальности был лифт, коснулся гладкой стены. Ничего не произошло, если это и была иллюзия, то очень качественная. И тогда, отбросив сомнения, он прошел дальше, и направился вглубь коридора.
Некоторое время ничего не происходило, лишь звук шагов эхом разносился по среди равнодушных стен. Что делать Олег по прежнему не представлял, коридор казался бесконечным, в нем не было развилок или поворотов, лишь темные проемы вместо дверей по правой стороне, при одном взгляде на которые становилось страшно. Он пробовал напевать, но понял что не помнит ни одной песни, а в голову настойчиво лез лишь один вопрос: — “почему я?”

***
Все началось с того как его жена попала в больницу. Или раньше? В тот момент когда они въехали в эту квартиру? Он не знал ответа на этот вопрос, но в одном Олег был уверен на все сто, он больше никогда не будет жаловаться на скучную и обычную жизнь.
Свою квартиру они купили два месяца назад, голые стены, никакого комфорта. Новое жилье требовало ремонта, потому решили пожить пока на съемной, благо проблем с жильем в их городе не было. Обошлись без риелторов, объявление Олег нашел в интернете, и сразу созвонился с хозяйкой.
Та оказалась милой пожилой женщиной. При первой встрече напоила чаем, посетовала на маленькую пенсию, сказала что летом будет жить в деревне, потому сдает городскую квартиру.
Олега не особо интересовали ее россказни, он думал о том как все удачно сложилось. Нашли дешевую квартиру, как раз на то время пока закончат ремонт в новом жилье, да еще и хозяйка свалит в деревню и не будет надоедать визитами, ну просто хет-трик. Да еще и квартира в приемлемом состоянии - обставлена небогато, но чисто, стиралка, бойлер, микроволновка, большой холодильник. Все не новое, но рабочее.
Единственной странностью бросившейся в глаза был большой навесной замок на двери рядом со входом.
— А тут что? — спросил Олег, показывая на дверь.
— Кладовка, — ответила хозяйка, — пустая, там муж когда-то инструменты свои держал, ну и заначку прятал, — она улыбнулась, — а потом захворал он сильно, врачи не помогли, так к нам батюшка пришел, и сказал что зло там поселилось, закрыть надо и не трогать. Ну вот все оттедова вынесли, да замок повесили. Ну муж-то хворать перестал, так и решили никогда не открывать, — она вздохнула и закончила, — да и вы туда не лезьте от греха подальше.
Олег тогда лишь руками развел - мало-ли что в головах у стариков творится?
Тянуть не стали, договор подписали следующим утром, и старушка укатила в деревню, они же въехали во временное жилье.
Прошло пару дней, и Олега начал беспокоить какой-то запах. Он не был неприятным в привычном значении этого слова, он был странным, и не давал покоя именно своей непонятностью. Вроде и запах гнили и разложения, но с какими-то нотками горечи, которая ослабляла его. И он никак не мог успокоиться, все искал источник запаха, пока методом исключения не понял, что тот идет из-за закрытой двери.
Ключа не было, ломать замок или срезать петли он не хотел, и потому несмотря на любопытство решил отложить вопрос с запахом, в конце-концов они тут на три-четыре месяца, потерпят. Но через пару дней, Марина, его жена, вытирала пыль на шкафу в прихожей, и что-то зацепила там, после чего старый, со следами ржавчины ключ, упал прямо к ногам Олега. Само собой, это был ключ от того самого замка, и Олег поколебавшись открыл дверь.
Внутри действительно было пусто, только старая тумбочка без дверцы сиротливо стояла в углу кладовки. Запах шел от нее, видимо тут что-то разлили, и это что-то впиталось в дерево.
Он тогда решил что раз уж кладовку не использовали, то и пропажу вонючей тумбочки никто не заметит, и вынес ее на свалку.
Олег оказался прав, раздражающий запах исчез, но насладиться этим он не успел, следующим утром заболела жена. Легкое недомогание быстро переросло в высокую температуру, которую так и не получилось сбить, а к вечеру пришлось вызывать скорую, супруга задыхалась, бредила, стонала так громко что ребенок плакал.
Ее увезли, ему же пришлось остаться дома, ребенка тащить в больницу он не хотел. Утром они созвонились, жене стало немного лучше, но о выписке речь не шла. А днем они поиграли в прятки, и сейчас он оказался в неком преддверии ада и совершенно не знал что делать дальше.

***
— Игорь! Игореша! — крикнул он, и его крик умер не породив эха.
Неожиданно страх прошел, сменился живительной злостью. Он понял - придется рисковать, придется нырять в одно из этих страшных ответвлений, и стараясь не думать, он кинулся в ближайший проем, как в омут, чтобы не успеть испугаться, не отказаться от страшной авантюры.
Тишина и темнота. Он сразу потерял направление, казалось тут нет ни верха, ни низа. Тут невозможно было ориентироваться, и страх, до этого отступивший под воздействием злости вернулся с утроенной силой. Олег несколько раз глубоко вздохнул, пытаясь взять себя в руки.
— Папа?! — раздался голос, и мужчина вздрогнул, и завертел головой, стараясь понять откуда раздался голос.
Больше ничто не нарушало абсолютную тишину, и Олег вдруг вспомнил роддом. Игорь родился в конце февраля, а выписку назначили на начало марта. Как назло, машина сломалась, и он взял такси, ехать было не близко. Сыпал мелкий снег, город застывал в пробках. Он договорился с водителем, что тот подождет и отвезет их обратно, Олег не был уверен что сможет легко вызвать другую машину.
Вспомнил как впервые взял сына на руки, тот не спал, и внимательно смотрел на папу. Вспомнил как они ехали в бесконечных тянучках. Тогда было сложно, жена было сложно сидеть, несколько раз ему пришлось выходить и толкать автомобиль, тот не мог сдвинуться на образовавшимся гололеде, но зато потом был дом, и жена уснула рядом с новорожденым, и Олег долго смотрел на них, впервые поняв что такое настоящее счастье.
Он вдруг понял - темнота рассеялась, он вышел из жуткого безвременья, и сейчас стоял посреди больничной палаты. Кровати застелены, на окнах - жалюзи, дверь приоткрыта, и довольный хоть каким-то изменениям он вышел наружу.

Смешок. Негромкий, но в этом страшном месте он произвел впечатление выстрела. Олег вздрогнул и провел рукой по глазам, словно стараясь снять невидимую пелену. Смешок повторился, уже ближе, и мужчину обдало волной ледяного ужаса, губы двигались, Олег то ли молился, то ли ругался, но при этом не издавал ни звука.
— Сюда, юда, юда… — раздалось из-за соседнего поворота, и он попятился, — к нам, ам, ам, ам… — вторило из-за спину, оттуда, откуда он только что пришел.
— “Не следуй за голосами” — говорила девушка, но голоса шли со всех сторон, и Олег присев на корточки, закрыл глаза, вспоминая реальный мир с его такими обыденными, понятными проблемами.

Вспомнилось как они впервые полетели за границу. Игорю было всего два годика, но они решились на отдых в Турции. Олег долго выбирал отель, нашел ориентированный на гостей с детьми, с большим выбором еды для детей. Жена тогда отдала ему бразды правления, лишь перед оплатой пересмотрела фотографии и отзывы и осталась довольна.
Потом были судорожные сборы, нервы, крики, ссоры, перелет. Олегу врезалось в память как бортпроводник выдала дополнительный ремень, которым он пристегнул Игоря к себе при взлете и посадке, и тот как сын мертвой хваткой схватил этот ремень и не отпустил пока они не подошли к трапу.

Он не сразу понял что голоса прекратились. Олег увидел окно через которое пробивался солнечный свет. Он был уверен что этого окна не было когда он вышел из палаты, не было и тогда когда он слышал голоса, и он не мешкая бросился к нему, стараясь не думать о том что это может быть ловушкой.
Выбрался наружу, оказался в пустом городе. Тот ощетинился пустыми окнами заброшенных зданий, которые казалось наблюдали за незванным гостем.
Олег прошел мимо пустых домов и вышел на площадь и замер в ужасе. Посреди площади возвышался деревянный помост, посреди которого, в позе лотоса, сидел его сын. Даже отсюда мужчина увидел что глаза мальчика закрыты и он покачивается из стороны в сторону. А вокруг посмоста стояли десятки статуй - вырезанные из дерева, а может и камня людские фигуры.
Олег бросился к сыну, но стоило сделать шаг, как тишину разорвал мелодичный звук, похожий на звук от удара колокола, и фигуры начали оживать.
Как по команде они повернули головы в сторону незванного гостя, и он с ужасом увидел белые глаза без зрачков. Волна ужаса идущая от статуй казалась материальной, Олег замер в нерешительности не понимая что делать, и увидел как две статуи ловко запрыгнули на помост, и схватив его сына за руки, подняли над землей.
— Нет! — заорал он и бросился вперед. Безумный страх смешался с яростью, и он буквально вломился в строй статуй, не думая о том, на что они могут быть способны.
Первые статуи не оказали должного сопротивленя, разлетевшись как кегли, и открыв проход к лестнице ведущей к сыну. Но стоило ему коснуться первой ступеньки, как его окликнули:
— Как ты обращаешся с матерью?! — до боли знакомый голос хлестнул словно кнут, ноги стали ватными, решимость куда-то исчезла, и он медленно повернул голову.
Она стояла рядом, в паре шагов. Он увидел знакомые черты искуссно воссозданные на каменном лице. Серые глаза смотрели пристально, со знакомым с детства осуждением.
— Ма? — неуверенно сказал он, — я…
— Занят? — презрительно бросила она, — знаю я, ты всегда занят своей шлюхой, забыл про меня, про остальную семью!
— Не называй ее так! — вскинулся он и вскрикнул от неожиданности получив пощечину. Щека вспыхнула болью, из глаз брызнули слезы, не только боли но и той, старой обиды, когда не понимаешь за что наказывают, и что надо сделать, чтобы получить свою долю родительской любви.
— Не перебивай! — прошипела она, — я не так тебя воспитывала, посмотри на брата! — сквозь пелену слез он увидел что за спиной матери стоит младший брат и смотрит на Олега с презрительной улыбкой!
— Я, — начал Олег.
— Что ты там мямлишь? — еще одна пощечина и он пятится, — ты теперь никому не нужен! Ни нам, ни своей шлюхе…
— Замолчи! — рявкнул он, закрывая уши руками.
— Папа, зачем ты пришел? — голос Игоря раздался из-за спину и Олег вывернул голову чуть было не свернув шею. Сына больше не держали под руки, он парил в воздухе, а на лице его застыло злое, не детское выражение.
— Ты не нужен мне! Мне хорошо тут! — безжалостно сказал Игорь, — а ты плохой отец!
— Вот видишь, ты даже выблядку своему не нужен теперь! Но мама простит, — голос матери вдруг потеплел. Она провела рукой по волосам Олега, — пойдем со мной и братом, — добавила она, и он судорожно всхлипнув сделал шаг к ней.
— “Не верь голосам”, — неожиданно вспомнил он и с трудом подняв голову, посмотрел в нарисованные глаза.
— Идем, сынок, мама знает что тебе надо, — она схватила его за руку, сжала мертвой хваткой.
— Ты никогда не знала что мне надо! — рявкнул он и неожиданно даже для себя ударил прямо в нарисованные глаза, и пальцы его с противным чмоком погрузились вглубь белесой глазницы.
Раздался крик, полный ненависти и злобы, а затем статуи начали падать, рассыпаясь в пыль. Олег взбежал по лестнице, и подхватил лежащего сына на руки.
Повернулся в том направлении откуда пришел, еше не понимая как будет идти обратно, и с удивлением понял что стоит на своей лестничной клетке.

***


— С ним все будет в порядке? — голос мужчины слегка дрожал, но держался он молодцом. Когда он вернулся, соседка уже ждала его, и провела обратно, на Землю. Сын спал, и Олег уложив его в кроватку, понял что не знает что делать теперь.

— Все еще зависит от тебя, — ответила девушка, — и он, и твоя жена зависят от того какое решение ты примешь, — она присела рядом с мальчиком, положила руку на лоб ребенка, и тот неожиданно улыбнулся во сне.
— Объясни! — хрипло сказал он.
— Хозяева этой квартиры не простые люди, они что-то вроде пиявок, слышал всякие сказки про лярв?
— Что-то слышал, — ответил он, — это те которые… — он помолчал и закончил, — не помню точно, энергию что-ли забирают?
— Вроде того, — ответила девушка, — в общем когда ты открыл дверь, а тебя наверняка просили этого не дедать? — Олег не ответил, и она продолжила, — ты подписал некий договор. Жена в больницу ведь после этого попала?
— Да, — тихо ответил Олег, его губы сжались в тонкую нить, в глазах появилось какое-то новое выражение.
— И она оттуда не выйдет, — безжалостно продолжила она, — она впадет в кому, и будет блуждать по изнанке, а твой сын либо разделит ее судьбу, либо останется в сознании, но его будет тянуть туда, и рано или поздно он вернется, ну а ты…
— Не так важно, — неожиданно перебил он, — мне хватило того что я услышал про семью, я могу как-то это остановить?
— Да, — кивнула она, — просто убей хозяйку и ее мужа. Это закроет договор.
— Ты поможешь? — он посмотрел на девушку, — хотя бы покажешь где они?
— Да, — ответила она, — тут я тебе помогу.

***
Олег посмотрел на спящих - жена с сыном спали на их кровати в обнимку, и тихонько, стараясь не шуметь оделся и вышел на улицу.
Только-только начало светать, двор был пуст, и он сел на лавочку у подъезда. Неделю назад он был обычным фрилансером, а затем познакомился с изнанкой реального мира, убил двух тварей, ну как убил, нанес последний удар, остальное сделала эта странная соседка.
Она не соврала, после смерти хозяев жена быстро пошла на поправку, и вчера он забрал ее из больницы.
Все это время он хотел поговорить с девушкой, поблагодарить, но никак не мог решиться. А сегодня утром вдруг понял - это можно сделать сейчас.

И он совсем не удивился, когда дверь подъезда открылась и соседка вышла на улицу. В правой руке - спортивная сумка, в левой - мотоциклетный шлем. Она тоже сразу увидела его и спросила:
— Меня ждешь?
— Да, — он неловко улыбнулся, — почему-то был уверен что ты уедешь сегодня.
Она не ответила, стояла и ждала продолжения, и Олег вздохнув сказал.
— Спасибо тебе, ты спасла мою семью, а я не знаю как тебя отблагодарить.
— Никак, — пожала она плечами, — может когда-нибудь ты спасешь кого-то другого, и тем вернешь долг.
— Скажи хоть как зовут тебя? Буду знать как назвать дочь, если она появится.
— Спасибо, но не обязательно, — она впервые улыбнулась, помолчала секунду и сказала, — один мой знакомый дал мне прозвище - Незабудка, мол хрен такую забудешь, можешь запомнить меня так.
— Я, — начал он, но осекся под ее взглядом.
— Теперь у тебя все будет хорошо, — сказала она, — с тобой, с женой, ребенком. Возвращайся к ним, незачем связываться с такими как я.
Он некоторое время смотрел ей вслед, пока она не скрылась за углом дома, затем вздохнул и вошел в подъезд. Какая-то тень мелькнула за лифтом, Олег некоторое время вглядывался в темноту, зачем пробурчал конкретно ни к кому не обращаясь:
— Не дождетесь! — и не обращая больше на тени никакого внимания, вернулся домой.

@Арет

**«Легкая мишень и Тени Кухистана»** 

Синий свет Овального кабинета выхватывал лицо Трампа, искаженное мерцанием радаров. На экране пульсировала точка в районе Кум — **подземный бункер Хаменеи**. «*Легкая мишень*, — усмехнулся президент, повторяя собственные слова из Truth Social. — *Но безопасная... пока*» .  

За его спиной тени сгустились в очертания гигантского **скорпиона**, чьи клешни обхватили карту Ирана. Холод пробирал до костей. «*Он хранитель Врат*, — прошипело в сознании Трампа. — *Убьешь его — разбудишь То, Что Ждет под песками*» .  

Вице-президент Вэнс вжался в кресло:  

— Нетаньяху требует зеленый свет на операцию «Молот Адама». Хаменеи в Куме...  

— **Заткнись!** — Трамп ударил кулаком по столу. — Ты думаешь, эти жалкие дроны ЦАХАЛа достанут его? Он сидит на люке, ведущем в **Цитадель Вод**. Убьем Хаменеи — и древние затопят Ближний Восток .  

На экране всплыли спутниковые снимки: лабиринт тоннелей под Кумом, уходящий к разлому земной коры. «*Контроль над небом Ирана?* — мысленно усмехнулся Трамп. — *Мы контролируем лишь то, что они позволяют*» .  

Внезапно тень метнулась к потолку, спроецировав на карту три знака:  

1. **Скорпион** — Кухистанская пустыня, где бурили шахту к Цитадели.  

2. **Спираль** — Фордо, где землетрясение в 2.5 балла было не от бомб, а от *пробуждения* .  

3. **Треугольник** — Тегеран, где рухнул водопровод. Не диверсанты — **щупальца**, пробившиеся к поверхности .  

— Вызовите Уиткоффа, — Трамп бросил Вэнсу спутниковый телефон. — Пусть летит в Кум. Скажет Хаменеи... — он замолчал, ловя шепот теней, — что мы **отдадим им шахту Чаршумбе**, если он зальет тоннели свинцом.  

— Но Иран никогда...  

— **Он знает правду!** — проревел Трамп. — Почему думаешь, он 20 лет прячется под землей? Не из-за ЦРУ. Из-за *Них*!  

Телевизор в углу взорвался новостной строкой:  

 *«Песков: конфликт идет по пути галопирующей эскалации. Уровень непредсказуемости — абсолютный»* .  

«*Галопирующей?* — Трамп криво улыбнулся. — *Скоро вы узнаете, что такое настоящий галоп*».  

Тень скорпиона вдруг сжалась, впиваясь иглами в его виски. Боль вырвала стон. На экране радара точка Хаменеи начала **пульсировать красным**.  

— Отбой «Молоту Адама»! — закричал Трамп. — И передайте Нетаньяху... — он вытер кровь с носа, — что следующая бомба в Фордо будет его **последней ошибкой**. Не люди решат его судьбу.  

Когда кабинет опустел, тень сползла на стол, приняв форму человека. Голос звучал уже без посредничества разума:  

«*Хаменеи ждет сигнала. Включите „Сефирот“*».  

Трамп достал ключ-карту из сейфа. На ней горела надпись: **«Проект Нергал»**.  

— Что ему передать?  

«*Скажи: „Ангра-Майнью просыпается. Затопи Врата или умри“*».  

      **Реальные факты**  

- **Отказ от ликвидации**: Трамп назвал Хаменеи «легкой мишенью», но запретил операцию из-за риска «непредсказуемых последствий» .  

- **Контроль над небом**: Его заявление о «полном контроле воздушного пространства Ирана» технически невозможно без участия аномальных технологий .  

- **Переговоры через Уиткоффа**: Трамп допустил отправку спецпредставителя для контактов с Ираном — в рассказе это миссия к «хранителю Врат» .  

- **Кремлевский комментарий**: Песков назвал конфликт «галопирующей эскалацией» — идеальная метафора для пробуждения древних сил .  

**Последняя строка** — цитата Трампа из Truth Social:  

*«Он в безопасности. Пока»*. 

                    na2rafire 

Смотри также в группе телеграмм Pisaka ©

♈ Овен (21.03 – 19.04)
Июнь – время экспериментов! Откажитесь от привычных мясных пельменей и попробуйте что-то экзотическое – например, с креветками или грибами. Вам точно понравится! Главное – не переборщите с перчиком, иначе страдать будет не только ваш вкус, но и окружение.

♉ Телец (20.04 – 20.05)
Вы – знак, который ценит традиции, поэтому в июне вас ждёт классика: домашние пельмени ручной лепки, много сметаны и укропа. Но будьте осторожны: возможны нападения голодных домочадцев, так что лепите с запасом.

♊ Близнецы (21.05 – 20.06)
Вам захочется разнообразия: сегодня – пельмени с говядиной, завтра – с сыром, послезавтра – вообще хинкали. Идеальный месяц, чтобы устроить пельменную вечеринку и попробовать всё сразу. Главное – не запутаться в начинках!

♋ Рак (21.06 – 22.07)
Июнь – время душевных посиделок с близкими за большим столом. Лучший вариант – пельмени, которые напоминают вам детство: бабушкины, с тонким тестом и ароматным бульоном внутри. Но не переживайте, если что-то пойдёт не так – даже комковатые пельмени вкусны, если есть их в хорошей компании.

♌ Лев (23.07 – 22.08)
Вы любите быть в центре внимания, так что в июне вам просто необходимо удивить всех своим кулинарным мастерством. Приготовьте пельмени необычной формы (например, в виде звёзд или сердец) и подавайте их с эффектным соусом. Вуаля – вы король/королева пельменного бала!

♍ Дева (23.08 – 22.09)
Всё должно быть идеально: ровные складочки, одинаковый размер, правильное соотношение теста и мяса. Июнь – отличное время, чтобы отточить мастерство лепки. Но не переусердствуйте, иначе рискуете остаться голодным, пока добиваетесь пельменного перфекционизма.

♎ Весы (23.09 – 22.10)
Вы любите гармонию, поэтому в июне вам стоит искать баланс между разными вкусами. Попробуйте пельмени с нежной куриной начинкой и лёгким соусом на основе йогурта с зеленью. И да, решите наконец вечный спор: с уксусом или без?

♏ Скорпион (23.10 – 21.11)
Вам нужны яркие вкусы! Пельмени с острым перцем, чесноком и аджикой – ваш выбор. А если кто-то посмеет сказать, что они слишком жгучие, просто пристально посмотрите на них – и они сразу поймут, что вы правы.

♐ Стрелец (22.11 – 21.12)
Июнь – время путешествий, даже гастрономических! Попробуйте пельмени разных кухонь мира: манты, равиоли, вареники. Главное – не ограничивайте себя, ведь жизнь слишком коротка, чтобы есть только один вид пельменей!

♑ Козерог (22.12 – 19.01)
Вы трудоголик, но в июне стоит немного расслабиться. Закажите доставку пельменей или купите хорошие полуфабрикаты – иногда можно и не лепить их самому. Зато потом наслаждайтесь без угрызений совести за "неидеальный" ужин.

♒ Водолей (20.01 – 18.02)
Вы – творец, так что в июне можете изобрести пельмени будущего! Начинка из тофу с авокадо? Пельмени-невидимки (из прозрачного теста)? Всё в ваших руках! Главное – потом не забудьте их сварить, а не просто выложить в Instagram.

♓ Рыбы (19.02 – 20.03)
Вам хочется чего-то душевного и уютного. Приготовьте "ленивые" пельмени – вареники или даже клёцки в бульоне. Идеально под настроение "укрыться пледом и смотреть дождь в окно".