3-я рота Черноморского линейного батальона заняла места на фасе укрепления, обращённом в сторону реки Тешебс (в источниках чаще говорится, что эта сторона была обращена в сторону реки Пшада и Джубскому/Джубгскому ущелью). На противоположном фасе, обращённом на реку Вулан, стала 2-ая рота «линейцев». На бруствере северной стороны укрепления, направленном вглубь долины, стали 9-я рота Тенгинского полка и 6-я рота Навагинского полка. «Тенгинцы» стояли с западной стороны, а «навагинцы» с восточной. Также командующий отвёл небольшой резерв в 40 штыков Навагинского полка, который расположился между гауптвахтой, цейхгаузом и пороховым погребом. Все орудия зарядили картечью, и началось напряжённое ожидание рассвета.

Первые отблески зари подтвердили самые трагические ожидания гарнизона. Горы буквально почернели от неприятельского войска. Немногие оставшиеся в живых позже показали, что черкесов было не менее 10-11 тысяч. Как только вся эта армада двинулась в сторону укрепления и подошла на расстояние пушечного выстрела, укрепление ощетинилось орудийными залпами. Сотни горцев упали замертво, словно целый людской слой скосила невидимая коса. Но черкесы словно не заметили потерь и с гиканьем бросились на стены форта.

Картина Франца Рубо "Штурм черкесами Михайловского укрепления"

Одно из орудий артиллеристы повернули так, чтобы держать зону обстрела вдоль рва укрепления. Когда горцы достигли этой зоны обстрела, орудийный огонь за считанные минуты скрыл ров под трупами врага. Но и это не остановило горцев. Неприятель, цепляясь крючьями за бойницы, по лестницам начал взбираться на бруствер восточной стороны укрепления. Именно здесь завязался отчаянный рукопашный бой.

Несколько раз «линейцы» с подоспевшими на место основного удара «тенгинцами» и «навагинцами» опрокидывали горцев с гребня крепостного вала. Но подавляющее численное превосходство противника сразу стало ощутимо. Наконец, увидев бессмысленность своих атак, черкесы решили было отступить.

И тут произошёл примечательный случай. Не секрет, что в современной историографии сплочённость и самоотверженность черкесов порой искусственно гиперболизируют, а их лидеров наделяют качествами, которыми многие из них не обладали в принципе, представляя этих феодалов чуть ли не демократами. Так вот, отступающие пешие горцы, поняв, что такой штурм станет Пирровой победой, и то в лучшем случае, угодили под копыта и шашки… собственной конницы. Изрубив десятки своих «малодушных» собратьев, конница всё же заставила их вернуться к штурму форта.

В итоге на позиции хлынула такая волна неприятеля, что оставшиеся в живых после первой череды попыток штурма бойцы 3-го Черноморского линейного батальона были буквально опрокинуты со своих боевых позиций. Джубская батарея пала. Подпоручик Краумзгольд с криком «не робеть» бросился вернуть потерянные позиции, но неудачно. Офицер был ранен и скончался в плену без медицинской помощи.

Вскоре гарнизон оказался разделён противником на две части. С одной стороны дралась 9-я рота Тенгинского полка, а с другой стороны сражались 6-я рота «навагинцев» и 2-я рота «линейцев». При этом основной бой завязался именно на позициях «навагинцев» и «линейцев», находящихся рядом с пороховым погребом и гауптвахтой. Именно здесь нашим воинам приходилось сдерживать неукротимый натиск черкесских панцирников (тяжёлая конница). Боем с панцирниками руководил сам Николай Константинович Лико. На протяжении нескольких часов израненный командир продолжал отдавать приказы, несмотря на то, что из рваной раны на левой брови кровь застилала глаза, а кость правой ноги чуть выше ступни была раздроблена. Таким и запомнили своего командующего солдаты – Лико в одной руке сжимал кинжал, а передвигался опираясь на шашку.

Панцирники Кавказа

Внезапно из толпы неприятеля вышел ухмыляющийся лазутчик, который недавно предупредил укрепление о той лавине, что на него движется. Лазутчик предложил добровольно сдаться. Штабс-капитан Лико, поражённый таким коварством, прокричал приказ: «Ребята, убейте его! Русские не сдаются!» Двурушника мигом пристрелили, что озлобило бойцов врага.

Уже несколько часов шла неравная битва, и силы наших бойцов стремительно таяли, несмотря на отчаянное сопротивление. Так, рядовой Тенгинского полка Александр Фёдоров, оказавшись в полном одиночестве, вжался в угол бруствера и штыком так долго отбивался от целого десятка горцев, что последние решили, что перед ними сам комендант укрепления. Его удалось взять в плен лишь почти час спустя, когда храбрец оказался вовсе без сил.

Офицеры были перебиты, и командование отошло к нижним чинам, ружья после многочасовой стрельбы было просто невозможно взять в руки – настолько они раскалились. Заполыхали больница, в которой на тот момент находились до ста человек, и казарма 3-ей роты Черноморского батальона. В итоге почти все пациенты больницы были убиты, ведь оборонять её уже было почти некому.

К десяти утра почти вся территория Михайловского укрепления перешла под контроль черкесов. Однако в районе порохового погреба и гауптвахты продолжал идти ожесточённый бой. Более того, горстка «тенгинцев» оставшаяся на крепостном валу в момент, когда форт наводнили противники, оборотила орудия внутрь укрепления и нескольким залпами превратила Михайловское в огромную кровавую могилу. Как ни странно, но подгоняемые, видимо, голодом горцы в массе своей бросились грабить укрепление, банально красть провиант, личные вещи и так далее. Поэтому, когда наши бойцы расстреливали противника, порой возникала сюрреалистическая картина, т.к. последнему, казалось, это было безразлично.

Картина Генриха Гриневского

Однако такая безумная беспечность могла быть объяснена и другим фактором. Уже после битвы лазутчики сообщали полковнику Григорию Филипсону, что множество горцев, атаковавших Михайловское, были… пьяны в дым. За некоторое время до этого эти «бравые» воины, захватившие Лазаревский и Вельяминовский форты, разжились в погребах укреплений спиртом, который, верно, и выпили «для храбрости».

Наступали последние часы боя. Вот как их описывал чудом выживший рядовой Тенгинского полка Сидор Гуртовой:

«В 10 часов человек пятнадцать 9-ой роты Тенгинского пехотного полка с Богатырской батареи примкнули к нам; пороховой погреб был уже окружён густой массой неприятеля, рубили двери, раскрывали крышу и разбивали стены».

По наблюдениям другого участника сражения в Михайловском укреплении, Юзефа (Иосифа) Мирославского, который принял командование одним из разрозненных отрядов внутри форта, только в драке уже в самом укреплении наши воины перебили не менее 3-х тысяч черкесов. Вот как он описывал дикий кровавый бой 22 марта:

«После того как горцы бросились за добычею по крепости… стоявшие на стенах воинские чины начали бить из орудия картечью в крепость… Мы ослабели силою и, по недостатку патронов и снарядов пушечных, бросились наперебой через крепость мимо порохового погреба, где уже находилось горцев несколько человек, где мы их некоторых подняли на штыки, а других прогнали и отбили двери».

Так настал трагичный и торжественный момент Архипа Осипова. В обороняемом редуте Лико осталось несколько десятков человек, поэтому израненный штабс-капитан подозвал Архипа Осипова и сказал, верно, последние свои слова: «Делай своё дело».

Тут следует сделать небольшое уточняющее отступление. На одной из картин Александра Козлова, описывающих подвиг Осипова, можно заметить фигуру монаха, ступающего следом за героем. Часто это считают художественно-драматическим допущением, связанным с влиянием церкви. Но это мнение неверно.

Картина Александра Козлова

В каждом гарнизоне в то время присутствовал священник, чтобы нести духовную службу. Десятки священнослужителей сложили голову во время боевых действий или из-за болезней, пытаясь как-либо утешить оказавшихся оторванными от родных мест бойцов. В Михайловском укреплении службу нёс иеромонах Маркел. Именно он следовал за Осиповым в епитрахили и с крестом, чтобы герой перед своей кончиной получил благословение и по традиции мог поцеловать крест.

Архип Осипов взял в руки гранату, сорвал пластырь и, взяв в другую руку подожжённый фитиль, направился к пороховому погребу, бросив на прощанье: «Пойду, сделаю память». Часть пути Архипу расчистили штыками немногие защитники укрепления. Как только Архип выкрикнул «Пора, братцы! Кто останется жив, помните моё дело!» и скрылся в погребе, отряд бросился в сторону Морской батареи (последний чистый от противника оборонительный пункт). Примерно в 10:30 утра 22 марта грянул чудовищный взрыв, затмивший дневной свет над всей Вуланской долиной на несколько минут.

Увидев жуткую картину разлетающихся обрубков тел, адского пламени и чёрной, как смоль, земли, горцы вдруг ринулись врассыпную. Несколько минут неприятелю потребовалось, чтобы очнуться. Позже большую часть тел так никто обнаружить не смог. Горцы прозвали само место Михайловского укрепления «проклятым». К тому же после битвы ничем поживиться неприятель не смог – склады с провиантом и спиртом были сожжены, цейхгауз, соседствовавший с пороховым погребом, стёрло с лица земли.

Однако мало кому известно, что даже после такого взрыва черкесы вдруг обнаружили, что русские всё ещё в крепости в районе Морского бастиона. И наши воины продолжали отчаянно отстреливаться. Лишь в два часа дня 22 марта последних защитников Михайловского форта удалось взять в плен. На них уже не было живого места. Израненные бойцы были более не способны броситься в штыки, а боеприпасов не было. Так кончилась оборона Михайловского укрепления. По самым скромным цифрам, гарнизон форта, составлявший не более 500 человек, включая больных, унёс жизни от 2 до 3 и более тысяч вражеских воинов.

Продолжение следует…

© Восточный ветер

Панорама Архипо-Осиповки до массовой застройки

В сам Тенгинский полк он был переведён вместе с 1-м батальоном Крымского полка ещё в 1834 году. В Михайловское укрепление Архип Осипович попал в составе 9-й роты Тенгинского полка только 14 марта, т.е. до трагического боя оставалась всего лишь неделя.

Самого Архипа позже описывали как бравого, закалённого в боях солдата высокого роста с продолговатым лицом, обрамлённым тёмно-русыми волосами. Сероглазый 38-летний Осипов, как позже подмечали, был постоянно предельно сосредоточен и даже в некой степени напряжён. Видимо, сказывался опыт, а 40-ой год спуску не давал никому, а новое место тем более требовало само по себе собранности.

Однако героев порой рождает не только характер, хотя и без него никак, но и обстоятельства, окружение будущего героя, плечо однополчан и мудрость командиров. А в тот момент действительность была одновременно и удручающей, и воодушевляющей. Быть может, такие противоречия тоже неприемлемое условие для доблести. А Кавказ того времени был именно таким местом.

Ослабленный материально и измотанный в боях форт Михайловский с фортификационной точки зрения был одним из самых слабых звеньев в Черноморской береговой линии, как автор и описал в первой части. Поэтому сам гарнизон в Михайловском укреплении считался по тем временам усиленным и состоял из 9-ой роты Тенгинского полка (в котором и служил Архип Осипов) под командой подпоручика Ивана Фёдоровича Краумзгольда, 2-ой и 3-ей рот 5-го Черноморского линейного батальона и 6-ой роты Навагинского полка. Однако болезни и ранения выкосили численный состав гарнизона, и теперь не каждая рота могла похвастаться тем, что имеет под ружьём хотя бы более половины от положенного списочного состава. Всего же гарнизон форта едва насчитывал 500 человек, если ещё учесть больных из госпиталя и артиллеристов.

Изначальный план форта на Вулане (после был пересмотрен)

Командовал гарнизоном штабс-капитан Николай Константинович Лико из 5-го Черноморского линейного батальона. Грек по происхождению, Николай Константинович, по некоторым данным, родом был из славной Балаклавы (тогда Таврической губернии). Начинал свою кавказскую службу с чина прапорщика и к своим относительно молодым 37 годам был опытным боевым офицером, пользовавшимся доверием и уважением среди подчинённых. Сам перенёсший все тяготы кавказской службы, он не был заносчив и излишне строг к солдатам, если того не требовала необходимость. Вид у Лико был лихой и своеобразный. Николай, будучи брюнетом среднего роста, носил чёрные усы и густые бакенбарды. Вот как его описывал в то время полковник Григорий Иванович Филипсон: «Это был исправный офицер, всю службу проведший на Кавказе, серьёзный и отважный».

Но назначен командующим Михайловским фортом Николай Константинович был слишком поздно, в самом начале 1840-го года, поэтому, несмотря на его недюжинный опыт и профессионализм, ни исправить состояние крепости, ни успеть достучаться до столичного начальства, да ещё с его чином, он просто не смог. А вскоре до него дошли сведения, что сначала пал Лазаревский форт, а за ним и Вельяминовский, находящиеся от Михайловского укрепления юго-восточнее. При этом штабс-капитан Лико отлично знал, кто такой лидер черкесов Хаджи Берзек и сколько примерно штыков он способен выставить.

Количество бойцов неугомонного убыха Берзека было таково, что, выставь он их против одного Михайловского форта, то легко мог бы засыпать крепостной ров трупами своих воинов и выстроить из этих же трупов лестницу на стену, и его отряд даже бы не ощутил потерь. Следовательно, отдельные группы численностью не менее пяти тысяч человек могли независимо друг от друга готовиться к штурму практически любого форта Черноморской линии. Таким образом, предугадать, где будет нанесён следующий удар, было невозможно, и ожидать нападения можно было в любой момент.

Но Николай Константинович не собирался сидеть сложа руки. В 20-х числах марта Лико собрал военный совет, на который, кроме офицеров, пригласил даже рядовых нижних чинов, имевших выслугу свыше 20 лет и награждённых боевыми орденами. Описав сложившуюся ситуацию, командир не только напомнил присутствовавшим о воинском долге, но и личном своём, Николая Константиновича, обещании, данном уже тогда легендарному генералу Раевскому «не сдаваться живым, в крайности подорвать пороховой погреб и погибнуть вместе с ним». Офицеры и ветераны ответили дружным согласием.

Однако подобной отчаянной решимости было мало. Реалист Лико понимал, что, если на них ринется та же лавина, недавно поглотившая Лазаревский и Вельяминовские форты, то рано или поздно крепостные стены будут взяты. К тому же самих сил гарнизона было недостаточно, чтобы закрыть всю линию огня. Поэтому командир решил перегородить узкую часть укрепления своеобразным ретраншементом (внутренней оборонительной линией), представлявшим собой завал из бочек, досок и грунта. Внутри завала сделали амбразуру для орудия. Таким образом, отрезался кусок, обращённый к морю, на территории которого находились только два офицерских флигеля.

Кроме того, гарнизон наскоро принялся расчищать крепостные рвы вокруг всего форта, а в наиболее выгодных местах для противника были установлены «сюрпризы» в виде досок с торчащими из них гвоздями. Крепостных собак же на ночь выгоняли за стены укрепления, дабы они своим воем могли предупредить о том, что в долине объявились чужаки.

В один из этих тревожных дней к укреплению смог незамеченным пройти наш лазутчик. Горец поведал командиру, что к форту направляется армада числом в 11 тысяч воинов (!), а само укрепление уже сейчас, возможно, полностью отрезано от всей Черноморской линии, хотя и до этого пеших путей практически не существовало. Николай Константинович взял с лазутчика обещание, чтобы тот перед штурмом предупредил гарнизон, а в случае, если к форту невозможно будет даже попасть, разжёг на горе пару сигнальных огней.

Но Лико особенно не доверял лазутчику, тем более после названного им фантастического количества бойцов вражеского отряда. Николай Константинович ежедневно после заката сам производил расчёт по всему гарнизону, каждый раз разъясняя порядок обороны и вглядываясь в ночную тьму. С тех пор по всему гарнизону был объявлен приказ – всем свободным от несения караульной службы ложиться спать исключительно в полной боевой амуниции.

Современная панорама посёлка, внизу заметна река Вулан

Как только в укрепление прибыл лазутчик, всеведущая солдатская молва тут же разнесла весть, что к форту движутся неприятельские полчища, а помощи ждать неоткуда. По показаниям очевидцев, напряжённый и задумчивый Архип Осипович в тот день долго шагал по казарме с заложенными за спину руками. Вдруг он замер посреди казармы и отчётливо проговорил: «Я хочу сделать память России и в минуту неустойки наших подожгу пороховой погреб». Эти слова кажутся пафосными, но в те минуты они, произнесённые устами 38-летнего офицера, поразили однополчан.

Доподлинно неизвестно, знал ли Осипов о клятве, которую штабс-капитан Лико дал генералу Раевскому, или же просто порыв двух воинов и практически ровесников совпал, но Архип Осипович после принятия решения явился к командиру. Выслушав отважное, но тяжёлое предложение заслуженного солдата-«тенгинца», Николай Константинович «благословил» Осипова на этот шаг.

После, два дня подряд, гарнизон перед сном обязательно молился. Впрочем, сном это можно было назвать чисто номинально. Сжимая ружья, бойцы вслушивались в ночные звуки долины Вулана, в каждый вой и плеск горных рек в ожидании врага. Так длилось до раннего утра 22-го марта.

Продолжение следует…

© Восточный ветер

"Реконструированные" ворота Михайловского укрепления

Так, буквально в центре посёлка до сих пор легко можно распознать остатки бывшего крепостного вала Михайловского форта. Более того в Архипо-Осиповке действует музей Михайловского укрепления, а на самом месте форта пускай и неказисто, и исторически неточно, но реконструировали ворота и своеобразные сторожевые башни, а также установили два орудия на деревянных лафетах. Правда, в самом центре бывшего укрепления импровизированный футбольный стадион, о котором говорят только слегка ржавые рамы ворот. 

Если сейчас взять карту укрепления во времена его постройки и наложить на современную карту, то очертания окажутся поразительно совпадающими.

Рассказ об Архипе Осипове часто ограничивается немногими подробностями его биографии и кратким изложением самого подвига, что, по скромному мнению автора, принижает значение его героического поступка, а также напрочь сбрасывает со счетов всю тяжёлую жизнь славного рядового Тенгинского полка. Поэтому автор начнёт историю службы и трагической обороны с самого основания Михайловского форта.

В 1837 году генерал Алексей Александрович Вельяминов собирался в очередную экспедицию в землю натухайцев и шапсугов с целью укрепления ранее проложенной им сухопутной дороги к фортам Черноморской линии, а также намереваясь возвести новые форты, одним из которых и станет Михайловский. В начале мая отряд выступил в путь. Через два месяца отчаянных боёв и бесконечных штурмов господствующих высот, на которых засели черкесы, экспедиция Вельяминова 11 июля вошла в долину реки Вулан (в дневнике поручика Николая Васильевича Симановского эту реку именуют Аулан, а многие участники тех событий и вовсе называют её Уланкой). 

Алексей Вельяминов

Тут необходимо ввести поправку, т.к. долина на самом деле является долиной двух рек – второй является Тешебс, менее многоводная и не столь глубокая горная река, расположенная восточнее Вулана. Таким образом, относительно ровная площадка для возведения укрепления оказывалась между двух рек, сразу за которыми поднимались отроги горных хребтов.

Штурм этих хребтов стоил нашим бойцам многих жизней. А указанные ранее горные отроги изматывали солдат смертельно. Так, чтобы поднять лёгкое шестифунтовое орудие, требовалось до шести лошадей и полсотни человек. Однако «тенгинцы» всё же сбросили черкесов с занимаемых ими высот и спустились в долину. Вот как её в то время описывал один из очевидцев:

«Местность на Вулане не очень живописна. Здесь природа как-то угрюмее, чем в соседних долинах. Ущелье, которое мы заняли, было не широко, обнесено высокими крутыми горами с густым лесом дубов, вязов и кедров. Посередине долины небольшое возвышение командует над ущельем. С одного конца с полверсты не доходит оно до моря, с другой тянется далеко в глубь ущелья и, понижаясь постепенно, наконец сливается с долиной, замкнутой остроконечными высокими горами. Это возвышение было покрыто густым мелким кустарником… По краям ущелья текут две речки… Вулан довольно широка и глубока, другая — Тешепс. У Вулана, как и у Пшады, почти вовсе нет бухты. Море едва только вдаётся в берег, но как там, так и здесь, устья рек впадающих в него, глубоки и удобны для приставания купеческих судов».

Наконец, после обследования местности, 14 июля экспедиция Вельяминова приступает к основанию форта, начав с вырубки леса на расстояние пушечного выстрела, чтобы лесная чаща не могла послужить горцам естественной маскировкой при попытке овладеть укреплением. В итоге, опять же, по мемуарам очевидцев, место под укрепление было выбрано в 180-ти саженях от моря, т.е. в 384 метрах от кромки воды, что примерно совпадает с местоположением современных остатков крепостного вала.

Михайловское укрепление возводилось в основном из местного материала. Солома и глинистая почва для кирпичей заготавливалась в долине, как и часть строевого леса. Но вот готовые доски для постройки некоторых сооружений приходилось доставлять аж из Одессы, естественно, морем. Михайловское укрепление возводилось в дикой спешке, не из-за утомлённости отряда, а просто потому, что его императорское величество желало непременно лицезреть бравый парад своих войск в Геленджикском укреплении, в которое и должен был пожаловать вскорости.

29 июля наспех сооружённое Михайловское укрепление под залпы орудий было освящено, и по этому поводу был проведён молебен. Официально в конце июля 1837 года на берегах Чёрного моря стал новый форпост империи. Очень скоро эта спешка с постройкой дорого обойдётся гарнизону Михайловского форта.

И вот наступил трагический 1840-й год. В горах рыскали лазутчики, подстрекатели и провокаторы. Позже выяснилось, что одним из шпиков и агитаторов был Джеймс Станислав Белл, который ещё в 1838-м прибыл на Кавказ и вручил черкесам (шапсугам и натухайцам) пачку грамот с внушительными и претенциозными печатями якобы от самого короля Великобритании с завереньями скорой помощи, для чего требовалась лишь малость – атаковать русские войска. Это иллюстрирует с какой степенью «уважения» зарубежные «союзники» относились к черкесам, т.к. к 1838-му король уже был мёртв, а правила королева Виктория.

Более того, Белл даже вручил им от имени короля знамя: «Санджак независимости». Но Джеймс был не одинок. И турецкие, и польские подстрекатели составляли ему огромную конкуренцию, но цель была едина – натравить черкесов на Российскую империю. Кроме того, на Северном Кавказе буйствовал голод, аулы пустели, молодёжь разбредалась по черкесским отрядам, где им обещали приличный куш после разграбления укреплений и набегов на станицы. А тем горцам, которые решили сотрудничать с нашими войсками, дабы пережить голод, более сытые соседи, подкормленные Турцией, мгновенно делали недвусмысленные намёки на возможность сгореть вместе с аулом.

Наконец лидер убыхов Хаджи Берзек, пользуясь плодами голода и пропаганды, сколотил отряд численностью от 35 до 40 тысяч представителей черкесских племён (шапсуги, натухайцы, убыхи, абадзехи и т.д.). Положение стало критическим. Оторванные от империи форты сообщали всё новые тревожные сведения, но столица привыкла к подобным донесениям и продолжала снабжать Черноморскую линию чуть ли не по остаточному принципу.

Хаджи Берзек

7 февраля на самом рассвете на Лазаревский форт обрушился отряд числом от полторы до двух тысяч черкесов. Малочисленный гарнизон, возглавляемый упрямым и малограмотным капитаном Марченко, относительно недавно переведённым на Кавказ из Полтавского пехотного полка, несмотря на все эти факты, дрался отчаянно. Но за три часа практически все бойцы были перебиты (противники не пожалели даже раненых, искромсав их кинжалами).

Эта весть была настолько неправдоподобной для высокого командования, долго закрывавшего глаза на беды береговой линии, что начальник штаба Отдельного Кавказского корпуса генерал Павел Евстафьевич Коцебу на рапорте Николая Раевского о павшем форте поставил пометку: «Не может быть». Но поверить всё же пришлось. А уже в самом конце февраля пал форт Вельяминовский.

Укрепление Михайловское на тот момент находилось едва ли не в худшем состоянии из всех фортов Черноморской береговой линии. Спустя чуть более двух лет после возведения бруствер успел получить значительные повреждения. Ружейные бойницы, сооружённые из сырцового кирпича, т.е. необожженного кирпича, который в этой местности делали из глинистой породы с добавлением соломы и некоторых других компонентов, почти полностью обрушились. Внутри самого укрепления не смогли или просто не успели отладить действующую ливнёвку или какую-либо систему отвода воды. Таким образом, внутренняя часть Михайловского форта быстро заболачивалась и превращалась в чавкающую под ногами жижу.

Все эти беды несли за собой ещё более страшные последствия, нежели просто запущенные состояние укрепления. Сырость, идеальная среда для развития всевозможных болезней, казалась куда страшнее. Порой в некоторые дни смертность достигала ужасающих масштабов: умирало до 7 человек в день.

Именно в таких условиях и суждено было погибнуть Архипу Осипову и всему трагическому Михайловскому укреплению. Непосредственно о биографии легендарного «тенгинца» Осипова и предпоследних днях перед битвой читайте в следующей части.

Продолжение следует…

© Восточный ветер

3 апреля 1840 года в бою с горцами совершил подвиг гарнизон Михайловского укрепления, а герой этого события Архип Осипов стал первым русским солдатом, навечно зачисленным в списки воинской части

После присоединения к России в 1829 году Черноморского побережья Кавказа началось строительство укреплений для пресечения работорговли и контрабандной доставки оружия горцам из Турции. За 9 лет на протяжении 500 км от Анапы до Поти было построено 17 укреплений. Первоначально предполагалось, что вдоль всего побережья будет проложена дорога, соединяющая укрепления. Но это дорогостоящее мероприятие было осуществлено намного позже завершения Кавказской войны. А на тот момент был осуществлен проект Министерства финансов, по которому с целью экономии средств снабжение и смена гарнизонов должна была производиться кораблями Черноморского флота. Служба в укреплениях Черноморской линии, сообщение между которыми осуществлялось два раза в год и только по морю, была чрезвычайно тяжелой и в физическом, и в моральном плане. Ни о какой активной борьбе с контрабандистами речь уже не шла: отрезанные от мира, гарнизоны таяли от болезней, малейший выход за стены грозил смертью или пленом. Постоянная угроза и однообразие службы вели к пьянству и дезертирству. Ведение боевых действий в специфических условиях Кавказа наложило заметный отпечаток на внешний вид и обмундирование войск. Это было вызвано необходимостью приспособиться к специфическим условиям несения службы и ведения войны, а также слабым снабжением войск, когда быстро изнашиваемое обмундирование было невозможно заменить новым. Так в пехоте еще в 20-х годах XIX века на смену высоким киверам приходят папахи и фуражки. Сапоги, как правило, берегли, заменяя их горскими кожаными лаптями. Для ношения патронов нашивались газыри, а на смену ранцам пришли вещевые мешки.

Номинально Михайловское укрепление, построенное в устье реки Вулан, считалось одним из самых мощных на всей Черноморской линии. Гарнизон состоял из 1-й гренадерской роты Тенгинского полка, 6-й мушкетерской роты Навагинского полка и 2-й роты Черноморского № 5 батальона, а также нескольких казаков. Командовал гарнизоном штабс-капитан Николай Константинович Лико, характеризуемый подчиненными как «начальник строгий и справедливый». Однако само Михайловское укрепление было возведено без учета специфических условий горной войны: «В расстоянии 250–400 саженей находились командуемые высоты, откуда горцы могли спокойно видеть все то, что делалось в укреплениях, и иногда убивать людей по выбору среди белого дня. Укрепление же Михайловское, кроме неудобств местности, имело еще такую странную фигуру, что его трудно было оборонять даже вдвое сильнейшим гарнизоном». К тому же на весну 1840 года из необходимых для обороны 1500 человек под командованием штабс-капитана Лико было около 500. Понимая, что столь малочисленным гарнизоном держать оборону по всему периметру невозможно, Лико разделил укрепление дополнительным рвом и валом, чтобы, если противник все же сумеет ворваться внутрь, была возможность организовать вторую линию обороны. Горцы перед атакой несколько раз высылали парламентеров и постоянно сообщали о времени атаки, держа гарнизон в постоянном напряжении. Общие силы горцев определялись в 10–11 тысяч человек.

Схема обороны Михайловского укрепления

Попытка горцев незаметно приблизиться к русским позициям была сорвана сторожевыми собаками. (Примечательно, что одной из особенностей Кавказской войны стало достаточно широкое использование служебных собак. Собаки несли караульную службу при охране укреплений; как правило, в ночное время их выпускали за вал укреплений. Для содержания собак выделялись деньги от казны. В дальнейшем это опыт был надолго забыт.) Затем одна за другой последовали две безуспешных лобовые атаки. Отчаянные в бою, горцы не выдерживали двух моментов — картечного огня, косящего ряды атакующих, и штыкового боя русской пехоты, которая в сомкнутом строю нередко опрокидывала и заставляла отступать численно превосходящие толпы противника. Успеху штыковых атак способствовало и распространенное у горцев суеверие и страх быть заколотым штыком, что считалось позорной смертью.

Наконец, в ходе третьей атаки горцам удалось ворваться внутрь укрепления, и тогда Лико отвел остатки гарнизона за подготовленный заранее вал. Наступила пауза, целый час горцы грабили захваченную часть укрепления под огнем русских стрелков и лишь затем начали последний штурм. Когда положение гарнизона стало безнадежным, нижний чин Тенгинского пехотного полка Архип Осипов взорвал ценой своей жизни пороховой погреб, уничтожив укрепление с ворвавшимися в него горцами. О самом Архипе Осипове известно немногое, так как дело о защите Михайловского укрепления было утеряно еще в дореволюционный период. Известно, что герой происходил из крепостных крестьян деревни Каменка Киевской губернии. В декабре 1820 года он был принят рекрутом на военную службу. Участвовал в Русско-персидской и Русско-турецкой войнах, за что был отмечен соответствующими медалями. Незадолго до штурма он был одним из тех добровольцев, кто вызвался в критический момент взорвать укрепление. О том, как это произошло, есть несколько версий: по одной из них в момент взрыва Архип Осипов находился в самом погребе и произвел выстрел. Согласно другой, он бросил горящее полено в бочки с порохом, которые горцы уже вытащили из захваченного порохового погреба. На тот момент в погребе находилось около 200 пудов пороха, не считая начиненных гранат: «Последовал страшный взрыв; все смолкло — и солнце, не дойдя еще до полудня, осветило кровавую картину смерти и разрушения». В этом бою погиб почти весь гарнизон Михайловского укрепления, несколько десятков человек попали в плен и вскоре были выкуплены. Среди умерших в плену у горцев был и штабс-капитан Лико. Тяжелые потери при взятии Михайловского укрепления напрямую отразились на дальнейшем ходе борьбы: противник потерпел поражение при попытке взять Абинское и Навагинское укрепления. После этого движение горцев пошло на убыль.

В отличие от других форпостов Черноморской линии, взятых горцами, значительные разрушения не позволили отстроить заново Михайловское укрепление. Впоследствии на этом месте была построена станица Вуланская, а затем поселок, названный в честь героя — Архипо-Осиповка. Приказ № 79 от 8 ноября 1840 года военного министра Чернышева гласил: «Для увековечения же памяти о достохвальном подвиге рядового Архипа Осипова, который семейства не имел, Его Императорское Величество высочайше повелеть соизволил сохранить навсегда имя его в списках 1-й гренадерской роты Тенгинского пехотного полка, считая его первым рядовым, и на всех перекличках при спросе этого имени первому за ним рядовому отвечать: "Погиб во славу русского оружия в Михайловском укреплении"». В ходе Великой Отечественной войны многие славные традиции старой армии были восстановлены. 8 сентября 1943 года был издан приказ о первом зачислении навечно в списки полка Красной армии. В качестве первого героя был избран рядовой Александр Матросов.