– Это ничего…

Бармен смотрел на то, как силуэт незнакомца постепенно съедал сизый дым и поглощал в свое чрево сумрак. Сколько времени на это ушло? Буквально миг. Понадобился лишь миг на то, чтобы избавить мысли от налета недавнего разговора. Молодой человек с вытянутым овальным лицом и заостренными усиками как ни в чем не бывало продолжил зачарованно глядеть на приклеенные к бутылкам разнообразные этикетки. Слова на них собирались в его голове в разнообразный, сложный, но при этом изумительный калейдоскоп невообразимых постороннему глазу абстракций. Напитки перемешивались, меняли вкус и цвет, запахи становились сладкими, резкими, противными, горькими. Буквы плясали, суетились, становились в ряд, потом разбегались и соединялись вновь, сочетаясь каждый раз по новому и в уникальном порядке. И делать это можно было бесконечно, покуда усталость от подневольного занятия не скосит с ног.

Бармен без сознания свалился на пол. С ним в придачу с характерным завершающим аккордом устремились вниз одноногие бокалы. Его искусственные усы отклеились от кожи и остались лежать на глянцевой поверхности опустевшего прилавка. На неясный звенящий шум сбежались посетители уютного и мрачного заведения, выдувая из легких через раздутые ноздри остатки ароматного дыма с холодком. Охваченные дурманом головы с неразличимыми в темноте лицами склонились над распластавшимся на полу – как им казалось, – мертвецом.

– Боже мой... Это ведь я виноват! – раздался писклявый, надтреснутый, охваченный паникой голос из однотонной толпы. – Умоляю, дайте к нему протиснуться!

Толпа бессознательно расступилась. На прилавок залез мужчина в очках и жилетке. В руке он держал покрытый числами листок с набросанной от руки таблицей с двумя колонками. Подошвой ботинка он случайно коснулся спавших с лица бармена усов, – они зашевелились от едва ощутимого прикосновения и упали вниз – прямиком на застывшее восковое лицо бармена.

– Не сметь подходить! Уйдите, все уйдите! – мужчина в жилетке размахивал рукой с листком, дирижируя им толпой. – Игра идет, нельзя вмешиваться. Оглянитесь!

От страха толпа сжалась и повернулась единым темным, неровным и бесформенным лицом назад. Кто-то в дальнем конце зала продолжал выпускать клубы дыма, на это указывали периодические, частые отзвуки “буль”. Из того скрытого от глаз угла в наступившей тишине послышались отчетливые постукивания по деревянному столу. Тем временем мужчина снял очки и вытащил из кармана пять огненно-рыжих костей с белоснежными углублениями, потряс их, дунул напоследок в кулак, закрыл глаза, в неуверенности пожевал губы и сделал последний в своей жизни судьбоносный бросок под рокот оказавшейся в замешательстве толпы.

– Ну же, – послал он вслед кубикам свое краткое напутствие.

Кубики покатились по шероховатому полу. Толпа ощетинилась от волнения и исходящей от костей угрозы и отпрянула от прилавка, потом замерла, прильнула губами к незримому мундштуку и сделала решающую головокружительную затяжку; вновь что-то булькнуло в дальнем конце зала, хрустнули в чьем-то кулаке пять костей и разбежались от столкновения друг с другом в стороны.

– Книффель! – воскликнул писклявый голос за барной стойкой. – Очнись!

Мрак задрожал и завибрировал, все помещение было застлано упавшим с потолка, накопленным там за все время существования заведения, чадом. Толпа затряслась и разбежалась, задыхаясь от спазма в горле. Этикетки с бутылок слетели, взмыли ввысь, отдали свои цвета едкому дыму и сухими листьями опали на пол. Дым же въелся в сумерки и безвозмездным жестом подарил ему свои приобретенные краски. Здание рухнуло, стены посыпались, – они ломались как печенье. Потолок дернулся и мигом поднялся в воздух, образовавшуюся пустоту тут же заняло голубое небо с висящем на нем диском солнца.

Бармен открыл светлые глаза и широко улыбнулся жизни, устремив взор в открытое пространство.

Мужчина в жилетке громко выдохнул, высвободил обитавшее в нем волнение и направился в конец залитого солнцем полуразрушенного зала с восторженным от облегчения лицом.

– Я победил! – выплюнул он эту фразу непререкаемым тоном и оглушительно взвыл от переизбытка радостных чувств, напрягая каждую связку в горле. Напротив него сидел на кожаном диване с силиконовым шлангом в руке сухопарый старик, – тот признал поражение легким кивком седой головы и откинулся назад как и подобает проигравшему. Жидкость в колбе на столе перед ним начала булькать, а из носа старика стремительно выползали наружу тонкие струйки пара.