И все-таки встреча состоялась. Через день. Подойдя с на ужин к столовой, увидели, красавчика Ваську, которого как булочки облепили  пухленькие местные поварихи и мило с ним ворковали. По их лицам было видно, что они прямо млеют от него. Похоже, представитель местной хулигенции пользовался большим успехом у своих барышень.
Серега, слегка оттолкнув нас и чуть свернув с тропинки, резко направился к нему. Лицо его уже ничего хорошего не излучало, Васька это сразу понял, вскочил и приготовился к обороне. Поварихи, не сразу сообразили, что к чему и когда повернули голову, увидели быстро приближающегося бурята, забеспокоились. Мы сразу догнали его, Мария вцепилась в шею, я тоже повис на нем. Сзади за куртку вцепился Женька.
- Сереженька, не надо! - кричала Марья своим полудетским голосочком.
Васька, сжав кулаки, тоже сделал шаг вперед, они не боялись друг друга, за Васькой была деревня, а за Сергеем только мы. Но силу каждого я уже знал, и знал, если я отпущу нашего медведя на деревенского волка, то здоровеный Серега его просто убьет. Поварихи подняли душераздирающий визг, похожий на недобитого Серегой поросенка и обступили Ваську, закрывая его своими дородными телами.
Марья висела на Сереге, без конца целовала в щеку:
- Успокойся, пожалуйста!
Но где там... Сергей пёр, как трактор и  в тот миг я заметил, что у Васьки по лицу пробежала волна страха, но рядом были женщины и отступать ему было просто нельзя. Повариха, которая стояла перед Васькой раздвинула руки в сторону, так и стояла, одной удерживая Ваську, другой  уперлась в Сергея.
Не представляю, чем бы закончилась схватка медведя с волком, не вмешайся пожилая повариха Галя. Она выскочила на крики с черпаком и,  стуча им  по перилам, стала ругаться отборным матом:
- Разойдитесь ! Кобели хреновы, всё девок поделить не могут. Зае…  всех уже - дерутся и дерутся! Разойдитесь я вам говорю!
Наконец, Сергей расслабился, и злобно прорычал:
- Еще раз подойдешь, и я тебя убью!
Васька попытался что-то ответить, но повариха ловко закрыла ему рот ладошкой.

В столовой Серега сердито смотрел на нас.
- Зачем останавливали? Треснул бы ему разок, все зубы бы проглотил…
- Серег, если бы ты его в сторонку бы отвел, я ничего бы тебе не сказал, - улыбнулся я, - но зачем при женщинах бить, ты явно его в три раза сильнее.
Он разозлился еще больше, Марья перестала, есть и встревожено посматривала на нас.
- А им значит можно?! – треснул по столу кулаком, так что чуть не перевернул тарелки.
- Ну перестаньте вы… - жалобно стала просить Марья.
- Серый, знаешь, что я тебе скажу, - облокотился я локтями на стол и придвинулся к нему поближе. – Есть у меня один приятель Леха, старше меня на пять лет, бабник страшенный, женщины все от него без ума, но я не об этом. Он книги обожал про офицеров девятнадцатого века, как-то раз даже попросил меня фотомонтаж сделать - где он будет в форме белогвардейского офицера. Леха мне как-то сказал: самое ценное качество у мужчины, которое всегда будет его отличать от быдла мужского пола, это благородство. Хоть какой ты сильный, богатый, умный будешь, но если у тебя этого нет, ты – «дерьмо». Он когда-то при мне в ресторане подрался, нос парню разбил. И тот парень сидит на газоне, нос закрывает, кровь льется, он подал ему платок и говорит: «Иди в туалет холодной водой сполосни лицо». Парень платок взял, а Леха ему руку подал, поднял его и тот пошел в туалет. Вот так -  ему даже в голову не пришло его пинать лежащего. В общем парень ушел, а мы вернулись за столик.
- Ничего себе, - удивилась Марья.
- Давай Серега, не будем такими как они, так что пошли, выйдем и помахаемся с тобой? - пошутил я.
Все засмеялись.
- Рисуется твой Леха, - сказал Серега, когда вышли на улицу.
- Ничего он не рисуется! - обиделся я за своего приятеля. - Он ко мне как-то в игровой зал пришел по своим делам, пока болтали, его первая жена с ребенком в парк пришла. Они уже давно развелись и ребенка она уже во втором браке от другого родила. Он увидел ее, обрадовался, потом взял ее мальчишку и давай по всем аттракционам водить. Больше часа с ним по парку бегал, пока она со мной все это время разговаривала. Когда она ушла, мой напарник спрашивает у него, ты зачем так носишься с ним, как будто это твой. Он ему ничего не ответил, посмотрел, даже не презрительно, а так снисходительно и сказал: «Вов, я пойду, а ты объясни ему».
- Объяснил? - спросил Сергей.
- Нет… как объяснять человеку, который до его уровня никогда не дорастёт? Который, когда та девчонка больная ко мне приходила, я вам про неё рассказывал, все время кричал мне: « Иди,Вовка, к тебе трахаться пришли!».

Когда уже потом в городе, я рассказал свою совхозную историю этому Витьке, он сказал, что  я получил от местных правильно - поскольку нормальные люди занимались своими делами и не лезли, куда их не просят.

Сергей да Марья. Студенты

Эта часть трибы была населена людьми, которые были по большей части настроены консервативно. И только здесь легионеры смогли раствориться среди кварталов, разбежавшись по воздушным улицам.

В мануфактуре Йенс, как и все, спрятал свой пластинчатый доспех и короткий меч легионера с кристаллическим напылением. Подвал мануфактуры превратился в оружейный склад.

Распрощавшись с соратниками, Йенс отправился в трактир на границе с трибой торговцев, где располагался квартал островитян, и где на башнях громоздилось множество деревянных пристроек, а по вечерам зажигались бумажные фонари.

Договорившись с владельцем, он расположился в своих покоях на чердаке и упал на мягкую кровать. Теперь он впервые за день вдохнул воздух, в котором не ощущалась спешка и опасность.

Всё было кончено. 

В отряде Йенса осталось девять человек. Отряд шел в авангарде и вновь потерял почти всех, кто остался после боев за башню легата.

Теперь, когда исчезли лучи голубого пламени перед глазами и не слышались крики умирающих соратников, Йенс прокручивал произошедшее в голове. Легат сказал ему, что борьба продолжится, он всем это тогда сказал. Все они будут прятаться в городе, в разных мануфактурах, хозяева которых помнят империю. Дитрих хотел сохранить верных себе и имперскому порядку людей, хотел сохранить их как небольшое, но настоящее войско.

И лично Йенса легат просил остаться в городе и не делать глупостей, пытаясь бежать из Мерхона, на что легионер ответил, что не собирался уходить из города даже теперь, что он предан Империи и Дитриху лично.  

Никто не ждал охоты или казней от Леандра, но люди часто могли вести себя намного хуже, чем те, кто их возглавляет и своим лидерством высвобождает их энергию.  

Йенс этого не боялся. Он считал себя достойным воином и защитником города, которого не смеет обидеть никто из вменяемых горожан. Конечно, в трибу легатов Йенс идти не собирался, но ему лишь хотелось найти своих друзей, и ради этого, он забыл настоятельные увещевания Дитриха.

Спустя несколько дней после революции в Мерхон начало возвращаться привычное ему деловое спокойствие. Воздушные улицы были пусты в этой части города. Островитяне на окраине все ещё сидели тихо и не высовывались из своего квартала. Но ближе к кофейне появилось некоторое оживление.

Синие штандарты на башнях лишали Йенса ощущения уюта и нахождения в своем городе, он стал чувствовать себя чужим в тех же местах, где раньше ходил свободно, и это ему не нравилось. Все эти дни он пребывал в легком, тлеющем смятении. Стал бледнее своей тени в позднее солнечное утро.

Мир разрушился. Его личный мир стал руинами, в которых ему придется выживать. В одной из башен он украл старинный свиток о строительстве войска, ещё имперского автора. В эти дни он читал его, много раз перечитывая одни и те же моменты, теряя мысль, затем спал, потом часами ничего не делал.

А теперь ему захотелось всего лишь увидеть своих друзей.

И вот он стоял перед кофейней, в которой любил распить чашку кофе с друзьями.

Зайдя внутрь он увидел более тихую обстановку, чем ожидал. Уютный и чистый зал был полон света, как всегда, но в нем почти никого не было. Но среди пустых столов за одним сидели четверо. И они все повернулись, как только один взгляд замер на нем. Это была Гликерия.

Трое все встали и бросились к нему. Здесь были Матиас, Диодор, Гликерия, Пахомий остался за столом, но только не было…

Они обняли его по очереди и все двинулись к столу.

— Где Тобиас?

— Мёртв, — мрачно ответил Пахомий.

Все замолчали. Шел пар от кружек, в кофе был добавлен мёд и сливки. Никто ничего не говорил, словно все созерцали печальную новость.

Потом Пахомий приглушенно сказал проходящему мимо слуге:

— Ещё один кофе.

Слуга кивнул и ускорился, затем вновь наступила пауза.

Наконец, Гликерия заговорила:

— Меня повысили.

— Какая теперь у тебя должность? — спросил оживившись Матиас. 

— Я легат.

— Легат? — спросил Йенс.

Принесли ещё один кофе, и Йенс взял в руки кружку, чтобы ощутить тепло. Взгляд не отрывался от Гликерии. 

— Да, я легат. Теперь я буду заниматься разведкой в легионе.

Ушат воды, выплеснулся на сознание. Йенс перебирал воспоминания в голове, думал о том, что Гликерия была ученицей у Леандра, но он не думал, что она была причислена к заговору на столь высоком уровне.

— Мы сидим с важным городским чиновником за одним столом, — сказал Пахомий, мелькнула ироничная ухмылка, которую редко можно было увидеть на его лице.

— Мы делили сегодня с тобой поле боя, Гликерия?

Тогда Пахомий достал синюю повязку, сильно потемневшую от грязи и пыли, также сделали Диодор и Матиас. Йенс как-то уныло улыбнулся, взгляд его забегал по столу. Он сидел за одним столом со своими врагами, которые были для него кругом общения, и которых он знал с юношества, а кого-то и с детства. Но он уже ничего от этого не ощущал.

— Что ж. Мы ушли от сражений насмерть, — произносил Йенс, пытаясь подбирать слова, — я благодарен богам, что мы теперь враги всего лишь в мире идей.

— Довольно проницательно для легионера, — искренне похвалила его Гликерия.

Вновь пауза, короткая. Вновь можно в тишине насладиться ароматом экзотического напитка, который служил одним из столпов дружбы в этой компании.     

— Гликерия искала тебя, — сказал Матиас и отпил ещё немного кофе.  

— Для чего? — немного растеряно спросил Йенс.

— Я хотела предупредить тебя.

— Несмотря на то, что я легионер?

Тогда Гликерия коснулась плеча Йенса и ответил:

— Да. Но для меня это не важно. Есть те, кто мне дорог. Вот и все.   

И тогда стало легко. Йенс вновь ощутил свет, проницающий зал маленькой кофейни, сделал глоток сладкого и бодрящего напитка, вкус которого был неповторим. Он ощутил, как приятная легкость переполняет его, и подумал, что другие должны ощущать тоже самое в этот момент. Он подумал, что разные вещи меняются в городе, его амбиции, быть может, разрушились за считанный день, но дружба осталась, как реальный столп его собственной жизни. Дружба принадлежала ему, и даже революция не смогла у него эту дружбу отнять. И удовольствие от осознания этого простого факта для Йенса было большим, чем триумф после победы над Бингором.  

— В конечном итоге, для государства важнее всего, чтобы граждане его были друзьями между собой, — произнес Матиас.

И все закивали, потому что считали, что это так.

2 марта 2025 г.

С утра до обеда лил сильный дождь, и стало ясно: работы сегодня ни у кого не будет. Мало того по дождю никому не захотелось идти на обед, за исключением Андрея. Он поглядел на часы и собрался. Пока надевал свои сапоги, Серёга у него спросил:
- И охота тебе по дождю в такую даль?
Андрей, даже не посмотрев на Серегу в ответ, вышел и закрыл дверь за собой.
- Серёга, у меня такое ощущение, что он запрограммирован, - засмеялся я, - живет по режиму, ест тоже, даже письма маме и сумку ковыряет свою в определенное время. Где у него кнопочка находится? Ну не может человек, целый день ничего не делать. Максим, а ты случаем не знаешь, чем Андрей в городе вечерами занимается?
- Знаю! Он телевизор смотрит, - ответил Макс.
- Ну хоть, что то… - вздохнул я, и почему-то вспомнил Жанну из игрового зала в парке, которая вечно ходила за мной по пятам и совала нос во все мои дела. Как ни странно, она прекрасно считала, и обучить ее работе на кассовом аппарате хватило десяти минут. И за все время, что отбивала чеки и принимала выручку, ни разу не ошиблась…
- Марья, - спросил Серёга, - а кто лучше работает у вас на току Макс или Андрей?
- Андрей.
- Точно - робот, – сказал я и все согласились.

Спустя годы я узнал, что Андрей страдал легкой формой аутизма. В советские времена мало кто слышал о таком заболевании.
Марья достала с полки тетрадь, вырвала оттуда листок, легла на кровать и принялась строчить письмо мужу или родителям. Она их отсылала по три раза в неделю точно, в отличие от меня, отправившего всего четыре письма за все время совхозной жизни.
Закончив писать и запечатав конверт, предложила:
- Давай, Вов, на почту сходим.
- Сходите, дождь кончается, а я хоть посплю, - одобрил Серёга, разморенный полным бездельем.

Мы брели по деревне. Дорога была пустынная, моросил мелкий дождь. Никто, похоже, сегодня не работал. Шли медленно, она несла в одной руке конверт, а другой держалась  за меня.
- Кому письмо? Мужу?
- Да.
- Ты его любишь?
Кинув на меня вопросительный взгляд, утвердительно ответила:
- Да люблю,а что это плохо?
- Да нет, хорошо.
- Он совсем не похож ни на тебя, ни на Сергея, ни характером, ни внешностью. А зачем ты спрашиваешь?
- Ты ему в письмах про меня пишешь? - съехидничал я.
- Нет, конечно, он ревнивый просто ужас, я его иногда просто боюсь, - улыбнулась Марья.
- А если кто донесет?
- Плохо будет, я даже и думать не хочу пока об этом… и хватит душу травить, давай о чем-нибудь другом… ты сам-то будешь жене говорить?
- Нет. Хотя бы, потому что ей все равно будет. Меня она никогда ни к кому не ревновала, даже не знаю почему…
- Странно как-то у вас...
- Говорят, что ревность и любовь вещи несовместимые.
- Я знаю, но никогда не слышала, чтобы любили и не ревновали.

До почты нам оставалось метров тридцать. Тут буквально я звериным чутьем почувствовал чей-то взгляд. Слегка повернул голову и увидел Гришку с Васькой. Они шли быстро, а мы плелись медленно, как две барышни на прогулке. Наклонив голову поближе к Марьиному уху, я сказал:
- Слышь, Марь, сейчас, если что, беги за Сергеем со всех ног, а я их задержу.
- А кто там? - на её лице появилось выражение панического ужаса.
- Гришка с Васькой.
Она вцепилась мне в руку с такой силой, что у неё побелели пальцы.
- Спокойней и не оборачивайся, - я уже напрягся словно пружина и чувствовал, как Марья уже вся трясется.
Стояла полная тишина, только с левой стороны дороги в луже барахталась свинья. И уже был слышен топот приближающих сапог. Слегка кинув взгляд назад, видел их ехидные ухмылки. Мне уже стало казаться, что нападать они на нас не собираются. Ритм стука сапог не менялся ни на секунду, и вот они уже поравнялись с моим плечом…

И тут они резко повернулись в нашу сторону, даже  вернее к Марье и, раскинув руки в стороны, громко рявкнули на всю улицу: «УУУХХХ!!!» и загоготали, как конченые идиоты. Марья от испуга резко дернулась в сторону, чуть не упав в лужу, заплакала и крикнула: «Придурки!». Я развернулся к ним, приготовившись драться насмерть.
Неожиданно для меня, Гриша начал заходить за мою спину, довольно подлейший прием, но для него из-за маленького роста это было нормально. Я  сразу повернулся к нему и в тот момент, когда он попытался схватить меня за куртку, резким выпадом руки попытался нанести удар. Гриша отскочил и в тут же с другой стороны на меня пошел Васька, но как только я развернулся к нему, он остановился, при этом зло улыбался и смотрел немигающим взглядом. И опять, со спины стараясь не попасть в поле моего зрения, сзади Гришка пошел в атаку. И мне пришлось вертеться от одного к другому, попутно пытаясь разгадать, что за игру они затеяли. Я был спокоен, после первой встречи с ними мне уже не было страшно, надеялся, что если злее буду, может и продержусь до появления Серёги. Вот только мельтешащий за моей спиной Гриша вызывал беспокойство, я никак не мог сообразить - чего он хочет? Краем глаза видел - растерянная Марья стоит на траве возле дороги с безвольно опущенными руками и белым как полотно лицом. Я на нее злился, велел же, чтобы сразу мчалась за помощью. Неудобные резиновые сапоги грозили запнуться друг об друга, тяжелая рабочая куртка, не предназначенная для таких мероприятий, очень мешала. Пришлось её скинуть и я, вертясь, как юла, стараясь не потерять из вида Гришу, выжидал удобный момент, чтобы броситься на Ваську. Все это продолжалось недолго - может пару минут, но не больше.
Стыдно говорить, но спасли меня женские слезы: Марья зачем-то сев на корточки, закрыв лицо ладонями, завыла на всю деревню. Это отрезвило деревенских придурков, они остановились и Васька злобно бросил на прощанье:
- Ладно, Гринь, пошли, пусть живут, а вас же предупреждали, чтобы одни по нашей деревне не шарахались!
Хозяева деревни развернулись, громко гогоча и топая сапогами, продолжили свой уверенный путь по собственной земле.
Я подняв куртку, подошел к плачущей Марье и сердито спросил:
- Ты почему стояла?! Я же тебе сказал - беги за Серегой!
Она разревелась еще больше.
- Я за тебя испугалась.
Я успокаивал ее, как мог, но она продолжала рыдать, косметика расплылась по лицу, и пришлось идти к колодцу умываться.
- Зачем ты так сильно красишься? - спросил я, наблюдая как она смывает тушь с глаз.
- Потому что я с кучей мужиков живу, - всхлипнула она и вяло улыбнулась.
Умывшись, да отправив письмо, пришли домой. Сергей сразу как мы открыли дверь, проснулся и спросил:
- Нагулялись?
Заплаканные девичьи глаза Сергей заметил сразу.
- Что случилось?
Я вздохнул, и пришлось рассказывать. Бурят нахмурился, видно было, как желваки заиграли на его азиатском лице.
- Это потому  что она с тобой шла. Они знали, что ты им  нормально не ответишь, - как камнем он бросил в меня.
- Я бы ответил, но драки как бы и не произошло. Ты не прав, Сергей.
Я психанул, взял сигареты и вышел на улицу. На душе было более мерзко, чем погода на улице. Курил, одну, вторую и все не мог успокоиться.
Через много лет я понял причину, того ощущения. Человек все равно животное, хоть и разумом живет, но по неписаным законам стаи. Человеческой стаи, где и людьми не всех назовешь. А законы такие же, как в дикой природе. Если он находится на своей территории и будет он даже тысячу раз не прав, всегда может найти поддержку у своих. А чужак, на его земле всегда будет никем. В своем городе мы и гаишнику нахамить можем  при желании, но подобное никогда не придет  в голову в другом городе.
Отсутствие поддержки стаи, вызывает страх даже у сильных людей. Страх, который парализует тело и волю. Хотя Серегу я считал лидером, но если б не я, готовый идти с ним хоть куда, он был бы в одиночестве. И кто знает, мог бы превратиться в одного из равнодушных людей из общаги, наблюдавших как четверо бъют одного. В эти минуты я очень жалел, что не догадался взять Серёгин нож. Хотя в жизни через несколько лет у меня возникла ситуация, когда мне качестве самообороны пришлось схватить нож, но ударить человека я им не смог…
На холодное крыльцо вышла Марья и позвала:
- Вов, иди  в комнату, простынешь, ну не злись на него. Может, нам ничего не надо было рассказывать?
Зашел в избу, на Серегу я не хотел смотреть и лег на кровать. Марья села рядом. Краем глаза видел: Серёга сидел на своей кровати, крутил свой охотничий нож и, похоже, еще не остыл. Остальные парни притихли, так что их не было видно и  не  слышно.
Сергей встал,  подошел к моей кровати, навис всем телом, еле сдерживая бешенство, стал продолжать. Я отвернулся, чувствуя при этом странное состояние, как будто бы он встал на меня.
- Вот что, Вова! Я в армии служил, и знаю, что в таких делах идут до конца! - стал топтаться на моей голове как Гриня, но только словами, - Иначе тебя просто задолбят! Надо было так и сделать - кинуться в драку на них! А ты?!.. Если бы Марья прибежала, да я бы босиком туда помчался и просто разорвал их там!
Марья зарыдала.
- Серёжа, перестань! Я  никуда бы не смогла бежать! - вскочив,  она кинулась к двери, - Это все из-за меня происходит!
Он поймал ее и сел, усадив ее к себе на колени, стал успокаивать как ребенка. Вспышка гнева сразу испарилась. Марья сидела вся поникшая, а он вполголоса сюсюкал и гладил ее по спине.
Потом, подняв голову, он громко выдохнул:
- Я обещаю всем, что этого больше не повторится!
Я на него не обижался. Может, в эти минуты он был прав. Просто когда я стал взрослым, стал понимать - мы  все в те годы были заражены одной болезнью - «юношеским максимализмом», а эта болезнь запросто могла нас кинуть в омут еще большей беды.
В конце концов, мне надоело слушать его «телячьи мерзости»,  которые он всегда сам презирал, приподнялся на кровати, подвинул кровать и уперся своими коленями в его, и перетащил предмет своего единственного очарования к себе и сказал:
- Я не трус и никогда им не был. А это не твое - не трогай.
Он не обиделся, просто положил кулак под голову, и все смотрел на нас.

Так и просидели до ужина. Молча собрались, и добрели до столовой, не произнеся ни полслова. После ужина на сытый желудок грустить никому не хотелось, настроение немного стало подниматься. Нет так чтобы весело, но уже и не печально. Возвращаясь, я обнял Марью, так и шли до самого дома.

Уже вечером, когда курил на веранде и рассматривал почти догорающий закат, ко мне подошел Серёга и задал довольно интересный вопрос:
- Вова, скажи, а как ты с Марьей все это время спишь и между вами ничего не происходит? Неужели ничего тебе не хочется, как-никак ты же мужик все-таки?
- Что, Серег, Марья колени отсидела? - посмотрел я на него с насмешкой, - Такие вопросы стал задавать.
Он сильно смутился, занервничал, как будто его уличили в чем-то довольно нехорошем.
- Перестань. Просто мне кажется, если бы она со мной спала, то рано или поздно я бы к ней полез. А тебе как будто ничего не надо. Мне непонятно - почему так?
- Эх, Серёга, деревня ты и есть деревня, привык там у себя на родине девок одну за другой на сеновал затаскивать…
- Не болтай, - сразу оборвал меня, - у нас нет такого в деревне.
Моральным обликом своей деревни сын бурятского народа очень дорожил.
- Честно говоря - хочется. Мне не семьдесят лет. А еще так скажу – она желает меня не меньше, чем я.
Серёга вытаращил на меня свои черные, такие же как у Марьи, почти без зрачков глаза и недоверчиво вполголоса спросил:
- А откуда ты знаешь?
- Откуда?..  Не знаю… но чувствую… а как, я не могу тебе объяснить. Тебе это трудно понять, но я это ощущаю каждый день и каждую ночь.
Серёга разволновался не на шутку. То сел на перила, то спрыгнул.
- Я ничего тогда не понимаю. Ерунда какая-то – оба чувствуют, а толку нет…
- Серёга, в ней может внутренний стержень есть, может причина какая-то, которая не позволяет перешагнуть через себя. Ты видишь, она еще как ребенок, и ты предлагаешь мне давить на нее? А зачем? Честно скажу, если бы она сама дала мне понять, я бы уже не смог отказаться. Раз не хочет, чтобы что-то произошло я и не настаиваю. У меня жена, по секрету скажу - первая женщина в моей жизни... и как-то… - замолчал я, и никак не мог закончить мысль.
- А почему по секрету? Мне все равно, хоть десятая…
- Да так… хочешь, я с тобой одной историей поделюсь, она мне самому непонятна, а тебе наверное тем более, но все равно расскажу?
- Рассказывай.
- В прошлом году я ездил в Чилино. С нами в общаге женщины жили. Мы с мужиками по вечерам  их к нам в комнату частенько приглашали: то чаю попить, то в карты сыграть. Одна из них, Галя, лет тридцать ей на вид, веселая такая, мне очень нравилась, да и не только мне. Был у нас Владик, он как увидел ее в первый раз,  так у него прямо какое-то маниакальное влечение  к ней проснулось. Он без конца нам твердил: «Буду не я - если Галю не уломаю». Как-то мы все пошли в клуб, а Владик куда-то запропастился. Он потом к концу кино появился, сел со мной рядом и показал мне соответствующим жестом, мол, всё, я Галю… Я не знаю как у них все это происходило, но только к нам в комнату она больше ни разу не пришла. А я Владика после этого перестал уважать. Вот так, Серёга, дружба между женщиной и мужчиной вещь тонкая. А тебе что в руки ни дашь, ты все на сеновал тащишь…
- Достал ты меня сеновалом! Ладно, пошли чай пить!
- Куда пошли? Я Марью караулю, она в бане.

Он ушел, а Марья, похоже, там замылась. Мне вдруг срочно захотелось над ней пошутить.
- Марья? - позвал ее через дверь, - Можно я к тебе зайду?
- Заходи! – прозвучал неожиданный ответ из-за двери и я даже растерялся.
Медленно открыл дверь и осторожно заглянул в предбанник. Марья уже полностью одетая стояла перед зеркалом и причесывала мокрые волосы.
- Чего крадешься? Входи и дверь закрой. Что хотел?
- Ну… ты… это… ты помылась? – спросил я, не зная что сказать.
- Нет, еще моюсь - не видишь что ли? – повернулась ко мне со смеющимися глазами, – О чем вы там с Серегой говорили на веранде?
- Да так… Я ему сказал, что ты самая красивая… и косметика тебе совсем не нужна.
- А это не тебе решать, нужна или не нужна… пакет возьми мой и выходи…
Я встал у порога и не двигался.
- Не пущу…
Она неожиданно стала грустной и обняла меня. Запах свежих яблок шел от ее мокрых волос, я вздыхал этот нежный аромат, и возникло ощущение, будто мы вместе были всегда.
- Ну не пускай…
Затем она резко вскинула голову, тихо и испуганно сообщила:
- Ты знаешь… сегодня, когда возле почты Гришка за твоей спиной прыгал, мне показалось у него в руке что-то было… может померещилось… я не уверена… но в этот миг я так испугалась, и вдруг ощутила такую резкую боль в животе и даже стоять не могла... я и закричала так - от боли и страха.

Я тоже обнял ее и крепко прижал к себе.
- Вот гаденыш! Серёга меня предупреждал – от него всего можно ожидать. Расслабились мы тут, Марья… - посмотрел я в глаза, ставшему в этот миг совсем родному человечку.
- Ты будешь это Сереге говорить?
- Нет… это не его дело… и ты ничего не говори… до конца недолго осталось. А хочешь, я с агрономом поговорю и ты домой поедешь завтра? Справку дадут, отгулов может и не будет - они тем, кто раньше уезжает не дают, зато в городе спокойней будет.
Внезапно Марья толкнула меня так, что я чуть не упал.
- Издеваешься?! Я столько времени здесь пробыла и без отгулов?! После всех неприятностей даже недельки не отдохну? Нетушки! С вами была – с вами и вернусь! А тебе очень хочется, чтобы я уехала?
- Нет.
- Зачем глупости говоришь тогда? И пошли в дом, а то простыну.

Ночью Марья неожиданно обхватила мою шею двумя руками, и в таком неудобном положении я заснул только часа через два. А еще через час я осторожно выполз из объятий, и до сих пор не понимаю, как женщины могут всю ночь спать в обнимку.

продолжение следует

Сергей да Марья. Сосиски. гл.16

Мы вышли из столовой, до конца обеда время еще позволяло расслабляться. Прошли на задний двор, Серега развалился на лавке, а мы просто подставили свои морды для обогрева последнему теплу, скупо дарившему нам солнышку. Марья трепалась в столовой с какой-то девушкой, потом вышла, встала напротив крыльца, навалилась спиной на забор, о чем-то задумалась. Так и стояла, без конца щелкая семечки, при этом просто смотрела вниз. Напротив, на ступеньках крыльца сидели, тоже отдыхая, обладатель красивого голубого «Москвича» . Геннадий Петрович и яркий представитель женоненавистников Дед-Палыч. Палыч что-то тихо говорил, показывая Петровичу в сторону Марии пальцем. И потом произнес очень громко и отчетливо, обращаясь к Марье:
- Марья - проститутка!
Все растерялись, нависла тишина. Геннадий Петрович, не ожидавший такой выходки, удивленно смотрел на Палыча.
Марья вскинула голову, оторвалась от забора, не спеша подошла к крыльцу,  поставила ногу на ступеньку рядом с Палычем и наклонилась, глядя ему прямо в лицо.
- Повтори, что ты сказал, - сказала она, смотря на него немигающим взглядом и при этом яростно закидывая семечки в рот.
- Марья - проститутка! - повторил, щерясь своими прокуренными зубами Палыч.
В следующее мгновение лицо Палыча покрылось нажеванной шелухой, да так что глаз не видно.
Геннадий Петрович захохотал на весь двор, ну и мы вслед за ним, и даже почти никогда неулыбающийся  Андрей.
- Так тебе и надо, старый дурак! - утирая слезы, еле промолвил Петрович.
Она, грациозно опустив ногу и также грациозно виляя задницей, дошла до калитки и сделала нам  приглашающий жест рукой. Мы прошествовали, мимо злого как черт, стирающего с лица шелуху Деда. Дернуться на нее он побоялся.
Неожиданно идущий сзади Максим остановился и плюнул Палычу на еще не утертую рожу, окончательно поставив точку в этом конфликте, и побежал догонять нас. Геннадия Петровича стали бить неимоверные судороги и он сполз по ступенькам.
Я не удивился поступку Максима, всегда догадывался, что Макс относится к ней с какой-то чуть ли не с благовейной симпатией.

Палыча не стало через пять лет, квартиру он получил, жил в ней один. Один и умер. Только на пятые сутки соседи  позвонили в милицию и сообщили о странном запахе…. Это мне Геннадий Петрович потом рассказал лет через шесть, все спрашивал - как там «огонь-девка» поживает. Рассказал, что после того случая Палыч за эти семечки ее на весь город грозился ославить, глупый… кому мы нужны? Прошло уже столько лет, я изучал психологию, видел разных людей, но так и не понял, за что он тогда на неё так взъелся…

Сергей да Марья. Прогулка на почту. гл.18