Не хочу давать объяснений. Не хочу ничего комментировать. Кадры, цитаты — и всё.
Я не могу больше так работать. Пошли все на хер. Продолжать работать в нынешней школе — это преступление против педагогики, детей, против себя самого и своего будущего.

— Не давайте им садиться себе на голову. Держите дистанцию, чтобы не плакать потом!

— Вы стали злым! Безразличным и одиноким. Вы просто ушли в себя и развели там пессимизм. А вы ведь историк. Вам это неудобно даже с политической точки зрения.
— Я, Светлана Михайловна, сейчас даю историю до 17-го года, так что политически тут все в порядке.

— Мне, например, обидно, что такой человек как вы распыляет себя в средней школе. Вас можно использовать с гораздо более высоким КПД
— С чем-чем?
— КПД — коэффициент полезного действия.
— А-аа…

— «Уважаемый товарищ Мельников, не имею времени зайти к вам, и посему вынужден обратиться письменно. Моя дочь систематически получает тройки по вашему предмету, это удивляет и настораживает. Ведь история — это не математика, тут не нужно быть семи пядей во лбу. Я лично... они лично!.. проверил Любу по параграфам с 61-го по 65-й и считаю, что оценку 4 (хорошо) можно ей поставить. Предлагаю вам вторично проверить мою дочь по указанным параграфам. Потехин». Крупный специалист. И все это на казенном бланке, на бумагу даже не потратился!
— Что же ты волнуешься, ты сам говорил, что если человек глуп, то надолго
— Это Вольтер говорил, а не я. Мама, он не так глуп. Его вдохновляют воспоминания.

— Надюша, золотце моё самоварное, ты даешь себе отчёт? Я сама за искренность, и ты знаешь, поэтому я предложила такую тему, но... Что же это за мечты в твоем возрасте? Ты раскинь мозгами-то!
— Но я, Светлана Михайловна, думала, что вы...
— Что?
— Я дура, Светлана Михайловна... какая же я дура!
— Это, конечно, печально, но, все-таки, лучше, чем испорченность.
<…>
«У нас не принято искренне говорить про любовь, хотя про неё думает любая девчонка, даже самая несимпатичная, которая уже не надеется. А надеяться, по-моему, надо! Я, например, хочу встретить такого человека, который любил бы детей. Потому что без них женщина не может быть по-настоящему счастливой. Если не будет войны, я хотела бы иметь двоих мальчиков и двоих девочек. Да! Двоих мальчиков и двоих девочек! Тогда до конца жизни никто не почувствует себя одиноким. Старшие будут оберегать маленьких... Вот и будет в доме счастье».

— Да не поставил я двойку, три у него! Удовлетворительно!
— Спасибо вам!
— Только не благодарите меня, ради бога! Нельзя меня благодарить! Вы же мне лишний раз напоминаете, что я лгу ради вас!
— Ой, нет, не ради меня, не ради меня!
— Ну, во всяком случае, не ради того, чтобы Вова плясал в этом ансамбле. Ему не ноги тренировать надо, а память и речь!
— Память... память — это верно, спасибо за указ. А вы спросили почему у него память-то плохая... и речь? Может, у него отец-то потомственный алкоголик. Может, мальчик-то мой головку до полутора лет не держал. И все говорили, что не выживет. Его и посейчас во дворе доходягой дразнят... Уж извините... не надо было и говорить-то. Который... по русскому... тоже говорит: «память» и по физике...

— Я больше не могу работать
— Что с тобой? Не здоровится? Печень?
— Печень не у меня... у географа.
— Ах, да... А у тебя что?
— Нуу... общее состояние...
— Ты не хитришь? Может, надумал диссертацию кончать?
— О-оо... это уже история...
— А зря! Зря! Я давно тебе хотел подсказать, сейчас для твоей темы самое время.
— Прекрасный отзыв о научной работе и могучий стимул для занятия ею: «самое время».
<...>
— Для отпуска в начале года требуется причина настолько серьезная, что не дай тебе бог!
— А если у меня как раз настолько? Кто это может определить?

— А ты никогда не размышлял о великой роли бумаги? Надо поклониться её беспредельному терпению. Можно написать на ней: «На холмах Грузии лежит ночная мгла». А можно кляузу на соседа. Можно переписать диссертацию, чтобы изъять одну фамилию, один факт, чтобы изменить трактовку, если есть бумага, почему не сделать? Она все выдержит! Но души-то у нас и у ребят не бумажные, Коля!
<…>
— Меня твои объяснения не устраивают.
— А учитель, который перестал быть учителем, тебя устраивает?
— Как это перестал?
— Сеять... разумное, доброе, вечное... А вырастает белена с чертополохом.

— Только с ребеночком не затягивайте... у учителей это всегда проблема. Эта принцесса в общем-то права, хотя не её ума это дело. Да-да... А то придется разбираться только в чужом счастье. Тут оно у меня... 24-х сортов, на любой вкус. Две Катерины, один Базаров, а все остальное о счастье.

Ну и напоследок.

Счастье — это когда тебя понимают!