Глава 8: Арбитраж и Арбуз

10:00. Зал арбитражного трибунала. Женевская комната №7, которую обычно используют для обсуждения налогов и выбора шрифта для международных соглашений.

На столе — борщ.
В трёх тарелках.
Один — с салом.
Второй — с фасолью.
Третий — с хумусом.

— Прошу занести в протокол: этот с хумусом мы вообще не признаём, — говорит Степан.
— Он просто… смелый, — добавляет Ингрид.

AI BORSCH, в чёрной мантии:

“Заседание по делу о культурно-гастрономическом плагиате открыто.
Истец: делегация Украины.
Ответчик: делегация России.
Третья сторона: все, кто ел борщ и выжил.”

Украинская сторона подаёт аргументы:

— Борщ — наш.
— Почему?
— Потому что он у нас с детства. Потому что бабушка. Потому что вышиванка и запах чеснока.
— У нас тоже бабушка, — парирует Геннадий. — И чеснок. И борщ!
— А где вы его варите?
— Где захотим! Даже на подлодке. У нас была “Борщевая тревога” в 86-м!

AI BORSCH заносит в протокол:

“Исторические доказательства спорны. Обе стороны ссылаются на бабушек. Бабушки не идентифицированы.”

Турецкая делегация (Мустафа), наблюдая за происходящим, поднимает руку.

— Предложение.
— Что? — хором спрашивают все.
— Заменить борщ.
— На что?!
— На арбуз.

Тишина. Даже прибор для контроля температуры супа завис.

— Арбуз — нейтральный. Не требует варки. Не вызывает споров. Просто… сладкий.
— А как же сало?! — спрашивает Степан.
— Можно рядом положить. Но арбуз — в центр.

AI BORSCH проводит экспресс-опрос делегаций.

“Вариант ‘Арбуз вместо борща’ получает 3 голоса ‘За’, 2 ‘Против’, 1 ‘Арбуз — вообще не первое блюдо’.”

Ингрид:

— Коллеги… А давайте.
Пока суд не вышел из-под контроля, заменим предмет спора на десерт.
Это... стратегический десерт.

AI BORSCH, торжественно:

“Фиксирую: новый мем дипломатии — 'Арбузный протокол'.”
Смысл: если не можешь договориться о горячем — договаривайся на сладком.

Появляется надпись на экране:
“Арбузный протокол: статья 1. Улыбнись. Статья 2. Откуси. Статья 3. Не спорь.”

Геннадий пробует дольку. Смеётся.
— Действительно... Не сваришься.

Финальный диалог страницы:

— Вы правда считаете, что это решает конфликт? — спрашивает Янек.
— Нет, — отвечает Тамара. — Но теперь у нас есть хоть что-то общее. Сахар на губах.

11:30. Зал Пресс-центра ООН в Женеве.
На сцене — огромный слайд:
“The Watermelon Protocol: Peace with Seeds”
В центре — Ингрид, в костюме цвета спелой корки.
Слева — Мустафа, задумчиво жующий.

Ингрид в микрофон:

— Уважаемые коллеги, представители прессы, и просто голодные зрители!
Сегодня мы представляем новый инструмент примирения — Арбузный Протокол.
Это не только десерт. Это философия:
“Никаких косточек в отношениях. Только сладкое.”

Рядом с ней AI BORSCH включает презентацию.
На экране — 3D-анимация: арбуз разделяется на дольки,
каждая уходит к разным флагам.
Слоган: “Ешь и забудь, кто был первым.”

Журналисты задают вопросы.

— Это серьёзно?
— Более серьёзно, чем большинство заявлений на саммите, — парирует Тамара.
— А если кто-то не ест арбуз?
— Протокол допускает замену на дыню, но с бюрократической надбавкой.
— А как это решает проблему плагиата борща?
— Никак. Но отвлекает. И это уже много.

В этот момент в зал заходит делегация Китая. Представитель улыбается:

— Мы считаем арбуз гениальным решением.
И… мы подали заявку на патент в ВОИС: “Арбуз как универсальный медиатор”.
Пауза. Вся комната замирает.
AI BORSCH выдает:

“Патентный конфликт зафиксирован. Переход в главу 9 вероятен.”

Поляки аплодируют. Турки делают глоток чая.
Украинская делегация передаёт флаг с вышитой долькой.
Россия — вручает целый арбуз, подписанный “без претензий, но с солью”.

**И начинается флешмоб.
AI BORSCH запускает глобальный вызов:

“Съешь дольку — отпусти обиду.”
#watermelonpeace
#арбузныйпротокол

В Польше — едят с мёдом.
В Украине — на фоне поля.
В Турции — с мятой.
В Швеции — молча, с ножом и минимализмом.
В США — уже начали продажу футболок с надписью “Make Peace Juicy Again”.

В финале страницы — видеосвязь с миссией ООН.
На экране — голубь. С арбузной долькой в клюве.
AI BORSCH говорит торжественно:

“Символ установлен. Мем принят.
Следующая цель: восстановление культурного обмена через кулинарию.”

Тамара шепчет Степану:

— Всё, нам осталось только договориться, чей теперь компот.
— Нет, — говорит он. — Компот — это уже вопрос безопасности.

13:00. Комната для переговоров №4. Теперь переименована в “Арбузную”.
На столе — арбуз. Один.
Рядом — нож.
Напротив — делегации.
И тишина. Напряжённая, как перед стартом Олимпиады.

Мустафа:
— Разрешите я нарежу.
— Как? — вежливо, но резко спрашивает Степан.
— Классика. По долькам.
— А мы привыкли — кубиками.
— Кубики — это для салатов! — возмущается Янек.
— А дольки — это непрактично. Сок течёт по локтю, — вмешивается Тамара.
— Это... культура! Локоть — часть ритуала!

Ингрид, как всегда, пытается всех примирить:
— Давайте разрежем пополам. Потом каждый сам себе.
— Это индивидуализм! — кричит представитель Китая. — А где коллективизм?

AI BORSCH вежливо делает шаг вперёд.

“Инициирую нейтральный протокол нарезки. Название:
Модель 6C (Consensual Cubical Cut with Cultural Consideration).”
Алгоритм:

Арбуз делится на равные зоны по числу делегаций.

В каждой зоне применяется национально приемлемый метод нарезки.

Смешивание кусков запрещено. Иначе — «арбузный шенген».

На экране появляется визуализация:
арбуз как глобус, с границами.
Появляется титр:
“Арбузная карта мира. Где границы действительно съедобны.”

Поляк Янек (глядя на экран):
— Выделите нам Крым... ой, кусок без косточек.
— А нам — центр. Мы с юга, — говорит Мустафа.
— А мы — с северо-запада! — кричит Степан.
— А нам — семечки, — говорит Швеция.
— Зачем?
— Чтобы посадить новый.

AI BORSCH отказывается резать арбуз до полной дипломатической разметки.
Делегации начинают рисовать маркерами прямо по корке.
Карта превращается в... современное искусство.

Вдруг: входят журналисты. Камеры. В прямом эфире — спор о нарезке.
Заголовки на лентах:

• "Арбуз разделил делегации"

• "Сок пролился первым"

• "Геннадий использует ложку — провокация?"

Тем временем Тамара, не выдержав, отрезает себе дольку и уходит на балкон.
AI BORSCH сообщает:

“Обнаружен акт самовольного перекуса. Зафиксировано: 13:24.
Нарушение — но с улыбкой.”
Новый мем: “Арбузный сепаратизм”
(когда ты ешь без протокола)

Степан пробует свой кусок:

— А всё-таки… хоть и спорили… вкусно.
— Вот и весь смысл, — отвечает Тамара с балкона.
— Дипломатия — как арбуз. Сначала тяжело резать. Потом — сладко. И все в красном.

15:45. Комната для совместной редакции документов. Название: “Типография терпения”.
На проекторе — черновик:
"Арбузный Протокол: Регламент Мира и Нарезки (версия 0.1-бета)"
Снизу — 67 комментариев.
Справа — делегации.
Слева — арбуз, почти высохший от обсуждений.

Ингрид (устало, но бодро):
— Итак. Нам нужен документ. Один. Чёткий. Общепринятый. И желательно читаемый.
— И желательно съедобный, — добавляет Тамара.

AI BORSCH воспроизводит заголовок:

“Арбузный протокол. Руководство по мирному потреблению.”
Пункты:

Калибровка арбуза.

Угол нарезки.

Толщина дольки.

Этикет при поедании.

Семечки: глотать, выплёвывать или коллекционировать.

Степан зачитывает свою поправку:

— В пункте 3.2 прошу добавить:

“Толщина дольки не должна превышать ширину ладони среднего дипломата в состоянии лёгкого стресса.”
Шведская делегация:
— А можно просто: “удобная”?
— Нет. Удобство — субъективно.
— Так мы же про арбуз!

Янек предлагает:

— Семечки признаём нейтральной территорией. Кто хочет — плюёт. Кто хочет — философствует.

Мустафа вносит культурную норму:

— Перед разрезанием — короткая минута тишины. Для уважения к арбузу и его круглости.
— А если он квадратный?
— Тогда — уважение к производителю.

AI BORSCH, анализируя предложения, выдает слайд:
“Версия 0.1-бета → Версия 0.9-хаос”

94% документа — скобки, уточнения, примечания и указания “см. Приложение D: Нарезка при встречном ветре”.

Ингрид, уже без стеснения, кидает взгляд в потолок:

— Предлагаю компромисс:

1. Один абзац.

2. Один смысл.

3. Ни одного слова “калорийность”.

Все молчат. Потом Тамара произносит:

— А что если… просто вот так:

“Арбуз разрезается так, чтобы всем досталось.
Едят по очереди.
Кто кидает семечки — моет пол.”
Пауза.
Потом — аплодисменты.
AI BORSCH заносит:
“Версия 1.0: утверждена.
Арбузный протокол принят.
Подлежит съеданию. Подписание — на корке.”

Швеция приносит резец. Турция — тарелку.
США — предлагает QR-код на rindchain (арбузная блокчейн-платформа).
Все улыбаются. Даже Степан.
Впервые за неделю.

Последние строки на экране:

“Впервые в истории международного права
документ завершён, съеден и признан вкусным.”

В случае утраты копии — достаточно снова купить арбуз.

20:00. Женевский банкетный зал. Надпись над входом — “СЛОВА КОНЧИЛИСЬ — ВРЕМЯ ЕСТЬ.”

Фуршет выглядит как гастрономическая карта примирения.
На длинном столе — арбузные шоты, арбузное карпаччо, арбуз в шоколаде.
И даже арбузное мороженое с дипломатическим послевкусием.

AI BORSCH:

“Добро пожаловать на Банкет Арбузного Единства.
Без ножей, без косточек, без обид.”

Музыка — микс народных мотивов и лоу-фай дипломатии.
Все улыбаются. Кто-то впервые за день смеётся не из вежливости, а от души.

И вдруг — холодок. Не из-за кондиционера. А из-за миски.

На отдельном столике, тихо и невинно стоит миска холодного борща.
Со сметаной. И зеленью.
И табличкой:
“Освежающий сюрприз от повара.”

Степан замечает первым.
Он резко оборачивается к Тамаре:

— Ты это видишь?
— Это... он?
— Он.

Появляется Геннадий. Пробует. Морщит лоб.
— Это украинский.
— Нет, это... хм... с уксусом — наш стиль.
— Скажите, — обращается Ингрид к AI BORSCH, — откуда этот борщ?
AI BORSCH задумывается:

“Идентификация невозможна. Борщ поступил с кухни.
Шеф — гражданин Бельгии. В прошлом — молдавский шансонье.”

Зал снова наполняется напряжением.
Кто-то тихо спрашивает:
— Это провокация?..
— Или десерт?..

Поляки, осторожно взяв ложку, выносят вердикт:

— Не тот, и не другой. Это... компромисс с чесноком.

Мустафа, хитро усмехнувшись, наливает арбузный сок в бокал и поднимает его:

— Коллеги! Предлагаю новое правило:
если не можешь доказать, чей борщ — запей его арбузом.

Аплодисменты. Смех.
И… мем. Новый.
На экране AI BORSCH высвечивает:

“Запей борщ — живи дружно.”

Хештеги: #борщбезграниц #арбузкакмир #шуткановечер

Финальные сцены страницы:

• Все едят. Даже шведы.

• Тамара подпевает песню “Let it seed (арбузная версия)”.

• Степан кладёт ложку и говорит:
  — Я сдаюсь. Пусть этот борщ будет ничей. Главное — чтоб тёплые отношения.

• Ингрид улыбается:
  — Вот теперь можно говорить, что у нас... дипломатическая еда получилась.

22:30. Терраса гостиницы. Впервые за день — тишина.

Делегации рассредоточились по периметру. Кто-то пьёт чай, кто-то щёлкает семечки, кто-то уже спит с документами на лице. Всё-таки Арбузный Протокол оказался тяжелее, чем ожидалось — не по содержанию, а по соку.

AI BORSCH активирует «ночной режим»: говорит тише, подсвечивает дорожки и случайно включает «романтический ужин», что приводит к путанице с музыкой — из колонок доносится Besame Mucho, вызвав приступ коллективного смущения.

На заднем плане Геннадий и Янек спорят о чём-то, указывая на луну и арбузную корку.

— Это не Луна, это… надкусанная долька, — говорит Геннадий.
— А мне кажется, в этом что-то символичное, — отвечает Янек.
— Например?
— Мир никогда не бывает целым, если его не попробовать.

Тамара приносит последнюю тарелку с остатками арбузного мороженого. Все садятся вокруг, как у последнего костра на финале экспедиции.

— А если завтра всё начнётся заново? — спрашивает Ингрид, прерывая сладкую задумчивость.
— Тогда, — отвечает Мустафа, — снова достанем арбуз.

AI BORSCH в этот момент, не дожидаясь команды, создаёт новую дипломатическую категорию в базе:

Арбузный цикл — дипломатическая модель, в которой после каждого конфликта следует сладкий компромисс в форме десерта.

Степан, неспешно поднимаясь с кресла, вдруг говорит, почти тихо, но очень внятно:

— За то, чтобы хоть что-то в этом мире можно было просто съесть… и не спорить.

Все поднимают бокалы с арбузным напитком.

AI BORSCH включает лазерную проекцию в небе — небо становится зелёно-розовым, как корка арбуза.
На нём надпись:

«Если ты споришь — подумай, может, ты просто голоден.»

Наступает пауза.
Та редкая, совершенная пауза, когда никто не перебивает, не шутит, не доказывает.
Потому что всем наконец-то — вкусно и спокойно.

"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 1)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 2)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 3)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 4)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 5)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 6)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 7)


Переговорщики. Мир по нашему. Глеб Дибернин. (Книга целиком)

Глава 7: Спорт — вне политики (почти)

09:45 утра. Женевский спортивный центр.
Футбольное поле. Ветер.
На флагштоке — нейтральный белый флаг с изображением пирожка.

Инструктор Ингрид (в спортивном костюме с логотипом ООН и ложкой на груди):

— Итак, уважаемые делегации!
В честь успешного кулинарно-политического саммита мы проводим международный дружеский матч!
Тема: “Спорт — вне политики… ну, вы поняли.”

Степан, надевая бутсы, шепчет Тамаре:

— Уверен, через десять минут мы начнём спорить, чей мяч.
— Или чья травма легитимнее, — отвечает она.

Команды формируются по странам.

🇷🇺 Россия — в советской форме, с надписью “Лужники Forever”.
🇺🇦 Украина — в вышитых гетрах.
🇵🇱 Польша — с термосами, “если перерыв затянется”.
🇹🇷 Турция — с командой, но три из них уже продают чай.
🇺🇸 США — заявили, что играют в соккер и принесли бейсбольную биту.
🇸🇪 Швеция — в синих футболках, но... не выходит на поле.

— А где шведы? — спрашивает Янек.
— Сказали, что спорт — это участие.
— А участие — это иногда неучастие, — добавил AI BORSCH.

Судья — швейцарец в очках, с акцентом и блокнотом.
— Я буду фиксировать не только голы, но и эмоции.
Моя задача — не судить, а наблюдать.
— То есть, если я плачу — это фол? — уточняет Мустафа.
— Если это искренне — нет.

Матч начинается.
Первый пас — и сразу крик:

— Судья, у нас офсайд!
— У нас его вообще в регламенте нет!
— Почему у них три вратаря?!
— Это традиция!
— А мяч почему один? Мы хотим свой!

США требуют VAR, но вместо повтора — AI BORSCH крутит кулинарное видео: “Как приготовить мир из шести ингредиентов”.

Игра превращается в перформанс.
🇷🇺 Геннадий выкрикивает:
— Аут был наш! У нас историческое право на левую бровку поля!
🇵🇱 Янек:
— Это бровка пересекалась с нашей в 1683 году!
🇺🇸 Голос из динамиков:
— Это поле нуждается в свободе и демократии!

Украинская команда бросает мяч вверх и кричит: “Слава пенальти!”
Турки начинают молиться прямо у ворот.

Шведы тем временем сидят на лавочке, пьют кофе, читают “Инструкцию по нейтралитету” и делают ставки.

AI BORSCH делает краткий обзор:

Текущий счёт:
Россия — 1 угроза
Украина — 2 дразнилки
Польша — 3 обиды
Турция — 1 закуска
США — 1 дипломатическая нота
Швеция — лидер по невмешательству

Судья подходит к Ингрид:

— Я... не уверен, что это был матч.
— А что это было?
— Это был спектакль с элементами кардио.

Судья объявляет:

— Побеждает команда Швеции!
— За что?! — выкрикивают вразнобой.
— За то, что ни во что не вмешивались, не мешали и никого не обидели.
И за то, что подлили кофе мне в перерыве.

Итог:

— Кубок остаётся у шведов.
— Участники расходятся.
— Поле тихо.
— И только пирожковый флаг на ветру продолжает напоминать:
всё это — ради того, чтобы потом было о чём смеяться.

12:30 дня. Комната переговоров. Но теперь с мячами под столами и протоколами, исписанными фломастерами.

Собралась апелляционная коллегия.
Представители делегаций, уставшие, потные, но всё ещё сражающиеся — не за территорию, а за кубок из папье-маше с нарисованной футболкой.

Олег (Россия):

— Мы требуем пересмотра матча.
— По какому пункту? — уточняет Ингрид.
— По всем.
— Конкретнее?
— Во-первых, у поля был уклон.
— Это склон дипломатии, — вмешался Янек (Польша), — а не уклон!

Мустафа (Турция):

— Нашу защиту кормили до начала игры. Мы играли с тяжестью в желудке!
— Это называется “гостеприимство”, — парирует Тамара.

США (через планшет):

— Мы требуем VAR, VCR, VIP и Wi-Fi.

AI BORSCH выступает:

“Для объективности предлагаю оценить игру по шкале пирожков:
– 5 пирожков — мастерство
– 4 пирожка — честность
– 3 — зрелищность
– 2 — крикливость
– 1 — вмешательство бабушки”

Результаты оценки:

• 🇷🇺 Россия: 3 пирожка (зрелищно, но громко)

• 🇺🇦 Украина: 4 пирожка (техника и пение гимна прямо на штрафной)

• 🇵🇱 Польша: 3.5 пирожка (грамотная игра, но чай в термосах мешал)

• 🇹🇷 Турция: 2.5 пирожка (душевно, но очень сыто)

• 🇺🇸 США: 2 пирожка (много технологий, но не туда)

• 🇸🇪 Швеция: 5 пирожков (за кофе, молчание и отсутствие скандалов)

Геннадий встаёт.
— Значит, вы хотите сказать, что за то, что мы вообще не играли, можно выиграть?
AI BORSCH:

“Неучастие в конфликте — тоже выбор.
В условиях дипломатического футбола — это как не отправить танки, а прислать плед.”

— Вы издеваетесь? — кивает Янек.
— Напротив. Я компилирую.

Ингрид поднимает руки:

— Коллеги!
Если мы сейчас начнём новый матч — он перейдёт в метание каши!
Давайте успокоимся.
Сегодня вечером вручение кубка.
А пока… перерыв и... семинар “Спорт как язык примирения (если у него переводчик)”.

Тамара тихо шепчет Геннадию:

— А ты бы вообще играл?
— Я бы судил.
— Почему?
— У судей свисток. Можно прерывать конфликт в любой момент.
— А у женщин — только пирожок.
— Но эффект примерно одинаковый, — улыбается он.

AI BORSCH в наушниках всех делегатов запускает медитацию:

“Вдохните. Выдыхайте споры. Вдыхайте булочку.
Представьте поле, где никто не спорит.
Оно называется ‘поляна’. Там едят.”

Все замолкают. Даже США.

19:00. Зал торжественных приёмов.

Фойе отеля преобразилось. Вместо микрофонов — гирлянды. Вместо флагов — полотенца с символикой “Гуманитарный футбол без мяча”.

На сцене — золотистый кубок. Высотой с чайник. Сделан из... пирожков.
В центре — надпись:
«Кубок Пирожечного Примирения»

Ингрид, с торжественным лицом, встаёт к микрофону:

— Уважаемые делегации!
Сегодня мы не просто чествуем победителя.
Мы чествуем сам факт, что никто никого не укусил.
А это — уже успех.

AI BORSCH (вежливо, как диджей на утренней радиостанции):

“Напоминаю: победителем признана команда Швеции за... молчаливое сопротивление драме.”

Появляется шведская делегация. Трое. В костюмах IKEA.
— Мы... не уверены, что заслужили, — говорит один.
— Именно поэтому вы победили, — добавляет Ингрид.

Но тут — шорох. Сцена. Подходит Степан. За ним — Янек, Мустафа и даже Геннадий.

— Мы хотим внести поправку, — говорит Степан.
— Наши делегации решили объединиться... и предложить:
разделить кубок.
— По принципу “одна неделя — у одной страны”, — объясняет Янек.
— Как эстафета пирожков, — подхватывает Мустафа.

Тамара передаёт записку AI BORSCH, и тот зачитывает:

“Если спорт не смог определить сильнейшего, значит, сильнейший — сам спорт.”

США по видеосвязи:

— Мы поддерживаем! И просим, чтобы кубок имел цифровую копию — NFT-кубок дружбы!

— А сам кубок пусть начнёт путешествие с... шведской делегации, — добавляет Ингрид.

Аплодисменты.
Кто-то кричит: “Браво, пирожки!”

На заднем фоне кто-то запускает караоке.
И первая песня: “We Are The Champions”
на шведском, польском, русском, украинском, турецком и... с автоматическим переводом от AI BORSCH.

Фразы в переводе:

“Мы пирожки победы,
Мы не сдавались в тепле,
Мы выстояли в фарше,
Мы — еда на земле!”

**Кубок передаётся от рук к рукам.
Каждый делегат кладёт внутрь по маленькому флажку.
Он становится... чем-то большим. Не символом победы, а — напоминанием,
что победа — это тогда, когда никто не ушёл голодным.

07:14 утра. Фойе отеля.
В воздухе запах кофе и тревоги.
AI BORSCH голосом тревоги:

“ВНИМАНИЕ: ОБНАРУЖЕНА ПОТЕРЯ ЦЕННОГО ОБЪЕКТА.
Объект: Кубок Пирожечного Примирения™
Статус: исчез
Последнее зафиксированное местоположение: Стол для селфи с флагами.”

Ингрид сбегает по лестнице с планшетом.
— Кто трогал кубок?
— Все, — отвечает Тамара. — Это ведь был символ, не экспонат.

Поляки сразу выдвигают версию:

— Мы видели, как робот-пылесос AI Roomba-2025 слишком долго задержался у пьедестала!
— Он... крошки собирал, — оправдывается Степан.
— А может, кубок тоже счёл крошкой мира, — шепчет Мустафа.

Шведы — молчат. Подозрительно.

— Почему вы не реагируете? — спрашивает Ингрид.
— Мы... обдумываем философски.
— Что?
— Может, кубок исчез, потому что победа — иллюзорна.

AI BORSCH перебивает:

“ЗАПУЩЕН ПРОТОКОЛ РАССЛЕДОВАНИЯ.
Использую: алгоритмы криминалистики, анализ крошек, термическое зрение и эмоциональные следы.”

Появляется проекция: комната, ночь. На кадре: темный силуэт, закутанный в полотенце, крадётся к кубку. В руке — салфетка.

— Это кто?! — вскрикивает Янек.
— Это может быть кто угодно!
— Или что угодно, — уточняет AI. — Программа распознавания формы показала: это или человек, или очень осознанный пирожок.

США (на экране):

— Требуем включить в расследование ФБР, ЦРУ, Netflix и команду сценаристов с опытом в “Офисе”.

Тем временем AI BORSCH выдает:

“Обнаружены крошки сливочного масла на подоконнике, отпечатки пальцев на салфетке и…
один запах — варенье. Вишнёвое.”

Все оборачиваются. В углу — пирожок. Один. Неприкосновенный. Но… странно распухший.
Геннадий шепчет:

— Либо там внутри кубок, либо это самый амбициозный пирожок в истории.

AI подводит итог:

“Пока неясно, кто унес кубок.
Но ясно, что утрата общего символа снова объединила всех.”

— То есть теперь нам снова нужен… новый символ? — вздыхает Ингрид.
— Или... поиск станет нашим новым спортом, — философски добавляет Тамара.

AI сообщает:

“Операция ‘Кубок без границ’ начата.
Цель: найти, понять, вернуть.
Или хотя бы — испечь заново.”

08:00 следующего утра. Большой конференц-зал.

На столе — листы бумаги, пластилин, карандаши, пирожки (в качестве вдохновения) и 6 делегаций с разными взглядами на эстетику, мир и диаметр трофея.

Ингрид:

— Нам нужен новый кубок.
И он должен быть таким, чтобы никто не хотел его красть.
— Или хотя бы съесть, — добавляет Мустафа.

ПЕРВОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ — РОССИЯ.
— Мы предлагаем кубок в виде самовара.
Внутри — горячий чай. Снаружи — надпись “Победа — это когда всем налито”.
Отклонено. Причина: слишком горячо, слишком философски, слишком много кипятка.

ВТОРОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ — УКРАИНА.
— Мы предлагаем вышитый кубок. Из ткани.
— Это подушка, — уточняет AI.
— Нет! Это… мягкий символ.
Отклонено. Причина: слишком удобно. Может быть использован для сна, а не мира.

ТРЕТЬЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ — США.
— NFT-кубок. Он существует только в метавселенной.
— А если интернет выключат?
— Тогда это будет кубок внутренней связи!
Отклонено. Причина: у Турции до сих пор нет Wi-Fi в холле.

ЧЕТВЁРТОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ — ПОЛЬША.
— Торт. В виде границ Европы в XVII веке.
— Это политическое заявление, — вздыхает Ингрид.
— Это просто десерт!
Отклонено. Причина: слишком калорийно и вызывает исторические обиды.

ПЯТОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ — ТУРЦИЯ.
— Три чашки. В одной — чай, во второй — кофе, в третьей — воздух.
— Почему воздух?
— Для уважения к тем, кто постится.
Отклонено. Причина: кто-то уже выпил две чашки.

ШЕСТОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ — ШВЕЦИЯ.
…тишина.
AI BORSCH:

“Швеция снова ничего не предлагает.
По их словам: ‘Отсутствие формы — и есть универсальная форма.’”

И вот — тупик. Все смотрят друг на друга. У кого-то уже слоёное тесто на лбу.
Но тут — Тамара поднимает руку.
— Предлагаю компромисс:
Кубок, сделанный из хлеба.
Форма — пустая.
Каждая делегация кладёт внутрь свой кусочек.
Символ того, что мир — это не форма, а наполнение.
Молчание. Потом — аплодисменты.

AI BORSCH записывает:

“Название: Чаша Согласия.
Материал: тесто + дипломатия.
Срок годности: 7 дней без ссор.
Можно подогревать.”

На доске появляется эскиз: простая чашка.
Слово “мир” на всех языках, включая жестовый (там просто пирожок).

Все подписывают. Пекарь вызван. Формовка началась.

16:00. Зал заседаний превращён в пекарню.

На столе — скатерть, на ней — теплая Чаша Согласия.
Из хлеба, покрытая символическими семечками.
Внутри — маленькие предметы от каждой делегации:

• 🇷🇺 монетка “за чай”

• 🇺🇦 тряпичная кукла

• 🇹🇷 щепотка специй

• 🇵🇱 записка с надписью “прощаем”

• 🇸🇪 белая карточка с текстом “...”

• 🇺🇸 микрочип с QR-кодом на декларацию

Все встают. Камеры. Пресс-службы. Ожидание.
Входит AI BORSCH, с бархатной подушечкой, на которой — декларация.
Текст выжжен карамелью.

Ингрид торжественно:

— Мы, участники Саммита Взаимопонимания и Закусок,
принимаем Чашу Согласия как наш новый символ:
теплый, объединяющий и хрустящий.

AI BORSCH воспроизводит гимн дипломатии:
смешанные звуки тостера, народного хора и тихого: “Давайте жить вкусно.”

Степан тянется к чаше.
— Можно?
— Конечно, только аккуратно…
Но рядом Тамара тоже тянется. Янек хочет одновременно положить флаг. Мустафа — положить специи.

Руки сталкиваются. Кто-то толкает стол.
Чаша качается.
AI BORSCH кричит:

“ГРЯДУЩЕЕ НЕСТАБИЛЬНО! СТАБИЛИЗИРУЙТЕ ПИРОЖКИ!”

Поздно. Чаша переворачивается.
Хлеб лопается.
Семечки летят.
Микрочип падает в чай.
Но никто не сердится.
Все... смеются.

Ингрид держится за живот.
— Ну вот.
— Что?
— Теперь точно: спорт вне политики. Но не вне глютена.

Швед, держа половинку чаши в руках:

— Я оставлю это себе. Как сувенир.
— А я — эту крошку, — говорит Мустафа.
— А я — вот это зерно, — улыбается Янек.
Геннадий, облизывая палец:

— А я... запомню вкус.

AI BORSCH:

“Запускаю финальный протокол:
ИТОГИ СПОРТИВНОГО САММИТА:

Победила та команда, что не играла.

Исчез кубок.

Испекли новый.

Разрушили его сами.

Но теперь все вместе.
Значит — ничья.
Значит — победа.”

Финальный кадр страницы:

Все стоят в кругу.
На полу — крошки.
В воздухе — запах хлеба и корицы.
На экране проектора — надпись:

“Спорт вне политики.
Но не вне пирожков.”

"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 1)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 2)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 3)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 4)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 5)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 6)

Переговорщики. Мир по нашему. Глеб Дибернин. (Книга целиком)

Оказывается до этого у нас была дипломатия с ними. И даже, оказывается, переговоры с Германией. Бугага.

Источник
https://regnum.ru/news/3975337

Глава 6: Подпишем и забудем?

— Коллеги! — Ингрид хлопнула ладонями, и в зале повеяло концом. — Мы подошли к финальной точке.
— Это мы ещё посмотрим, — пробормотал Степан, внимательно изучая текст договора. — А вдруг там опять пункт про “борщевую нейтральность”?

— Нет, нет, — поспешно вставил Алекс, — всё согласовано. Я, AI и даже швейцарский стажёр перепроверили. Текст идеальный. Никаких территориальных претензий, только взаимное право на щи, борщ, журек и соус на основе йогурта.

Ингрид вздохнула.

— Тогда переходим к оформлению.
У кого предложения?

Россия. Геннадий Петрович:

— Мы хотим три печати.
Имперская. Федеративная. И… кастрюльная.
— Какая?!
— Печать в виде кастрюли. Символ кулинарного суверенитета.

Украина. Тамара Ивановна:

— Без печатей. Никаких! Только ручная подпись и вышивка на полотне. Красные нитки.
И чтобы сверху было: “Мир — як паляниця”.

Польша. Янек:

— Поддерживаю идею текстиля. Но на батисте. С кружевами. И желательно — запах яблочного пирога.

Турция. Мустафа:

— Мы настаиваем на каллиграфии в османском стиле. И чтобы документ хранился в ламинированном тюльпановом боксе.

США. Представитель онлайн (через Zoom, с кофе):

— А можно просто QR-код? И чтобы документ был в блокчейне. NFT-дубликат. С возможностью голосовать лайками.

AI BORSCH начинает перегреваться.

“Оформление: конфликтность 92%
Вероятность провала: 68%
Уровень эстетического несогласия: критичен”

Алекс шепчет:

— Надо что-то делать. Сейчас они подерутся за рамку.

Ингрид хлопает снова.

— Предлагаю альтернативу. Простой, ясный, человечный формат: “Женевская кулинарно-политическая декларация”. На бумаге. Вручную. Одной строкой:

“Мы не поняли друг друга. Но поняли, что хотим понять.”

Молчание. Неловкое. Все смотрят на бумагу, как на сырой вареник, который вроде хочется съесть, но страшно подавиться смыслом.

— Где пишем? — спросил Геннадий.
— На чём? — добавила Тамара.

И тут Олег приносит... салфетку.
— Вот. Она чистая.
Нейтральная. Швейцарская.
Как Женевский дух.

Все соглашаются.
И начинают по очереди подписывать:
— Янек — с завитушкой,
— Тамара — со “смачним побажанням”,
— Геннадий — твёрдо, в два слоя чернил,
— Мустафа — с арабской вязью,
— США — электронно V.

И наконец — договор написан. На салфетке. Драгоценная, как реликвия.

Но тут… Тамара Ивановна, задумавшись, берёт пирожок. И, жестикулируя, начинает объяснять AI, как правильно делать начинку. И в этот момент машинально вытирает руки о салфетку.

Коллективный вздох.

— Мамочки… — прошептала Ингрид. — Женевская декларация…
— Пошла…
— В жир… — добавил Степан.

AI молчит. Потом говорит: “Данные утеряны. Но тепло осталось.”

Янек встал.

— Всё. Теперь точно договорились. Если документ нельзя сохранить — значит, он был правильный. Потому что был живой.

И Тамара, не моргнув:

— Я ещё вышью. Из памяти. По глазам помню.

— Я... — начала Тамара, глядя на жирную салфетку, — клянусь, я не хотела.

— Это пирожок был… политически заряженный? — спросил Мустафа.

— Он был с капустой, — уточнила она. — А капуста — символ простоты. А простота, как известно, страшнее санкций.

Ингрид встала.

— Господа, спокойно. Это просто салфетка.
— Это была не просто салфетка, — поправил Янек. — Это был договор о добрососедстве, дружбе и ложке.

AI BORSCH включился.

“Обнаружено: эмоциональный перегрев.
Решение: предложить альтернативный формат документа.
Вариант 1: Электронный пар.
Вариант 2: Кулинарный NFT.
Вариант 3: Ингаляционная декларация.”

— Ингаляционная? — удивился Степан.

“Да. Текст договора испаряется, и каждый делегат вдыхает смысл. Осознание наступает на клеточном уровне.”

— У меня аллергия на декларации в аэрозольном виде, — отрезал Геннадий.

Начался мозговой штурм.

— Пишем на вафле? — предложил Янек. — Долго не проживёт, но хотя бы вкусно.

— У нас есть тончайший ковер ручной работы, — сказал Мустафа. — Можно ткать текст. Строчка за строчкой. 14 лет — и готово!

— Мы можем выгравировать текст на сервере и разместить его в облаке, — США в Zoom жевали донат. — Устойчиво. Инновационно. Без запаха.

— А у нас в Сибири есть береста, — кивнул Геннадий. — Проверено веками. Даже мороз не берёт.

— А я могу вышить снова, — вздохнула Тамара. — Но, может, просто перестанем с этим цирком и сядем есть?

Ингрид, не выдержав, встала на стул.

— Дорогие мои международные друзья. Мы шесть дней варили компромисс. Семь раз дегустировали обиды. И что у нас получилось? Один пирожок — и всё к чёрту.

— Простите, — снова прошептала Тамара. — Я просто хотела убрать крошки.

AI попытался сгладить ситуацию: “Может, крошки и есть новый фундамент договора?”

— Или просто пора признать, — сказал Олег, — что наш договор не в бумаге, а в практике.
— В пирожке, — добавил Алекс.
— В простом акте понимания, — подхватила Ингрид.

Все переглянулись. И вдруг — начали смеяться. Не дипломатично. Не корректно. А по-человечески.

— Знаете что, — сказала Тамара, вытирая слезы, — давайте сделаем договор… на голос.
Каждый скажет по предложению. И AI это соберёт.

AI BORSCH отозвался мгновенно: “Аудиоформат принят. Включаю запись.”

И один за другим дипломаты начали говорить:

— “Я признаю, что иногда мои слова звучат остро, но я просто волнуюсь.” — Степан
— “Я обещаю не переделывать чужие рецепты.” — Янек
— “Я пообещаю не требовать три печати, если вы не будете называть нас империей щей.” — Геннадий
— “Я хочу просто, чтобы мои дети ели с вашими за одним столом.” — Тамара
— “Я прошу прощения у тех, кого не понял с первого раза.” — Мустафа
— “Я хочу сохранить этот момент. Даже если завтра всё снова станет сложным.” — Олег
— “Я люблю вас. И борщ. Иногда одновременно.” — Ингрид

AI BORSCH завершил: “Финальный договор записан. Формат: голос сердца. Дата: сегодня. Место хранения: память.”

И тут AI показал экран, где большими буквами было написано: “Женевская кулинарно-политическая декларация. Содержит семь пунктов. И одно пирожковое пятно.”

***
18:00. Женевский Конгресс-центр. Зал трансформирован.
Нет больше кафедр, флагов и микрофонов. На их месте — длинный стол, накрытый белоснежной скатертью, на которой выведено красным шрифтом: “Сначала поедим — потом договоримся. Или наоборот.”

AI BORSCH появляется на большом экране: “Добрый вечер, уважаемые делегаты. Сегодняшний протокол:

Эмоция — блюдо

Чувство — вкус

Речь — тост

Память — аромат”

Ингрид улыбается.
— Кто-то ещё хочет золотую рамку?

— Только на тарелке, — отвечает Тамара, ставя в центр борщ с золотистой корочкой на поверхности — “Золото компромисса”.

Первое блюдо — злость. Россия приносит щи, сваренные “по-боевому”. С перцем. С дымком. С характером.
— Это, — говорит Геннадий, — тот вкус, когда ты хочешь сказать “нет”, но говоришь “попробуй”.

Второе блюдо — ностальгия. Польша подаёт журек.
— Моей бабушке он помог пережить две войны и один развод, — говорит Янек. — Он даёт возможность быть в прошлом, не теряя аппетита в настоящем.

Третье — страх. Турция подаёт “суп надежды” из чечевицы и цитруса.
Мустафа объясняет:
— Мы боялись, что нас не поймут. Но каждый раз, когда ложка касается языка, страх уходит.

Четвёртое — доверие. Украина приносит вареники. Открытые, полураскрытые, как разговор.
Тамара говорит:
— Вареник — это как письмо. Ты не знаешь, что внутри, но надеешься, что доброе.

Пятое — абсурд. США приносят “салат-протокол”, где ингредиенты перепутаны, но вкусно.
— Так мы ведём политику, — говорит онлайн-голос, — случайно, но с майонезом уверенности.

AI BORSCH выносит десерт — пирог “Надежда”. “В нём есть всё: горькое, кислое, сладкое, и чуть-чуть соли. Как у вас.”

Тосты.

Олег:

— Мы пришли подписывать бумагу, а подписали… друг друга.
— Где? — пошутил Янек.
— В сердце. — ответил он.

Степан поднимает бокал:

— Пусть наш борщ будет вечно недоварен, чтобы был повод снова собраться.

Тамара:

— Я хочу, чтобы наши дети спорили только за последний вареник. А не за карту.

Мустафа:

— Пусть в следующий раз нас соберёт не кризис, а рецепт.

И AI:

“Сегодня вы ели не только пищу.
Вы ели гордость. Проглатывали принципы.
Запивали мир доверительным взглядом.
И это — самое вкусное, что я наблюдал в своей алгоритмической жизни.”

И в этот момент… Проектор завис. И на экране всплыло: “Ошибка 404. Договор не найден.
Но счастье сохранено.”

Все рассмеялись. Никто не стал перезапускать.

01:36 ночи.
Отель “Lac Diplomatique”. Пятый этаж.

Тамара Ивановна, держа пластиковую бутылку, спускается в тапочках к автомату с водой. В халате с узором подсолнухов. Ночь после ужина требует жидкости и одиночия.

Но автомат занят. Перед ним — Геннадий Петрович. В спортивных штанах, надетых поверх пижамы, и в футболке с надписью “CCCP — сборная поваров 1980”.

— О… — Тамара замедляется. — Воды хочется.
— Очевидно, — кивает Геннадий, вставляя монету.
— Не думала, что вы здесь.
— А вы?
— Я — тоже не думала.

Пауза.

— Хороший ужин был, — говорит она.
— Даже слишком.
— А договор?
— Ну... его как бы не стало.
— Но разве он нужен, если все уже всё поняли?

Вода наливается в стакан. Тишина шипит пузыри.

— А вы и правда хотели три печати? — спрашивает она.
— Ну… это скорее как…
— Как будто если их нет — всё не по-настоящему?
— Да. Как будто без печати — пусто.

— А мне казалось наоборот, — сказала Тамара. — Если есть подпись — значит, человек за это отвечает.

— А если он исчез?
— Тогда за него отвечает борщ.

Они оба смеются.
— Вы — сложная, Тамара Ивановна.
— А вы — упрямый. Но варите вкусно.

Снова пауза. Смущённая, но уютная.

— А если серьёзно, — сказала она, — вы когда-нибудь чувствовали, что… мир — это просто серия недосказанных комплиментов?

— Постоянно, — ответил Геннадий. — Особенно на переговорах. Там каждый хочет сказать: “Я тебя понимаю”, но выходит: “Я тебе не доверяю.”

Они оба сели на подоконник.

За окном — Женевское озеро. В темноте оно похоже на кастрюлю, где варится мирный суп.

— Я боюсь, что завтра мы снова станем теми же, — сказала она.
— Я — нет. Я боюсь, что если мы не будем теми же, нам не поверят.
— Но нам самим-то можно?

Геннадий посмотрел на неё.

— Тамара Ивановна…
— Геннадий Петрович?
— А может...
— Что?

— Ну, может, напишем свой договор?
— Сейчас? На чём?

Он достал бумажную салфетку.
— У меня всегда с собой.
— С пирожком?

— Без. Чистая.

Он протянул ей ручку.

— Давайте просто напишем: “Обязуемся смотреть друг на друга как на людей, а не как на абзацы из истории.”

Она взяла ручку, дописала: “И раз в год — ужин. Вместе. Без галстуков. И без повестки дня.”

Они подписали.
И...
Оставили салфетку в автомате.
Пусть следующая делегация найдёт.
И, может быть, начнёт с того места, где они остановились.

***
07:03 утра.
Холл отеля “Lac Diplomatique”.

Суета. Чемоданы катаются по плитке, как танки на манёврах. Кто-то жует круассан, кто-то ищет паспорт. Ингрид, уже в сером жакете, отдаёт последние распоряжения:

— Все документы отправлены в архив?
— Да, госпожа Свенссон.
— А салфетка?
— Простите? Какая?

В этот момент к стойке подходит швейцарка из службы уборки. В руке у неё — пластиковая папка, в которой бережно лежит сложенная… салфетка с подписью и строчкой:

“Обязуемся смотреть друг на друга как на людей, а не как на абзацы из истории. Раз в год — ужин. Вместе. Без галстуков.”

— Я нашла это у автомата с водой. Подумала, это важно.
— Это... — Ингрид пригляделась. — Кто-то… подписал?

AI BORSCH подключается: “Анализ почерка совпадает с образцами:
Автор 1: Геннадий Петрович
Автор 2: Тамара Ивановна
Регистр: личный, но содержащий дипломатический потенциал.
Категория: Спонтанный меморандум.”

— Мем… что? — спрашивает Янек, подходя с чашкой кофе.

— Мемора-рандум, — повторил AI. — Документ, не утверждённый официально, но имеющий человеческий вес.

Все делегаты один за другим останавливаются, подбираются поближе.

Мустафа читает вслух.

— “И раз в год — ужин. Вместе. Без галстуков.”
— Кто написал это? — Ингрид прищуривается.

Тамара делает вид, что рассматривает стойку с журналами. Геннадий проверяет часы с видом “у меня скоро самолёт”.

Янек улыбается.
— Это гениально.
Никаких рамок. Никаких печатей. Только суть.

США (в Zoom):

— Предлагаю отсканировать и зафиксировать как официальный итог Женевской встречи.
NFT-версия — уже загружается.

AI BORSCH: “Формат принят:
Тип: декларация-предложение.
Кодовое имя: Договор на Салфетке™.
Статус: одобрен консенсусом.
Эстетическая ценность: 97%”

Олег:
— А ведь сработало.
— Что?
— Всё.
— Даже салфетка?
— Именно она.

Ингрид улыбнулась.
— Тогда предлагаю:

Мы отправим эту салфетку в архив ООН.
Мы не скажем, кто её написал.
Пусть это будет…
как народная легенда.

Тамара и Геннадий переглянулись.
— Согласна, — сказала она.
— Пусть лучше салфетка говорит за нас, — добавил он.

Последняя сцена — делегации расходятся. Кто-то машет на прощание. Кто-то забывает свой чемодан. Но все уезжают с ощущением, что написали не просто договор, а… что-то важнее.

И только в углу зала на экране AI остаётся одно предложение: “Когда слов много — договор теряется. Когда слов мало, но честно — договор жив.”

08:00 утра. Женевский аэропорт. Табло щёлкает вылетами. Кофе в автоматах — горький. Чемоданы — тяжёлые.

В руках у Ингрид — ноутбук. На экране: “Отчёт о ходе женевского кулинарно-политического саммита. Заключительная сессия.”

Она открывает новый документ. Начинает печатать.
Сначала по протоколу:

Участники: 6 делегаций
Количество официальных речей: 17
Количество неофициальных: 82
Битых чашек: 2
Вареников съедено: 94
Пирожков — 71
Пострадавших — 0 (если не считать чувства AI)

Но потом… останавливается. Стирает. И начинает заново.

“Они приехали сердитыми. Уехали — голодными к взаимности. Говорили — громко.
Поняли друг друга — тихо. Переписывались языками, которые никто не изучал: борщ, вареник, жест, взгляд, молчание.”

В этот момент к ней подходит AI BORSCH. На экране у него — зелёная галочка.

“Ингрид. Я обработал данные. Хочу зачитать итоговый вывод.”

— Конечно, — говорит она и делает глоток кофе.

“Женевский саммит не стал концом конфликта. Но стал началом анекдота. А где начинается смех — заканчивается вражда.”

“Пункт 1. Люди не договорились о тексте.
Пункт 2. Люди договорились без текста.
Пункт 3. Договор съеден. А значит — принят.”

Ингрид улыбается.
— Можешь переслать этот отчёт в ООН?

“Слишком неформально.”
— А в соцсети?
“Уже сделал. #СалфеточныйМир — в тренде.”

На экране — всплывает новость: «Женевский договор на салфетке становится символом новой дипломатии: меньше слов — больше вкуса».

Комментарии:

“У нас тоже есть рисовая бумага — можно попробовать.”
“Кто-то перевёл договор на музыку самбы.”
“Срочно экранизировать!”

Тем временем в самолёте Геннадий разворачивает бутерброд.
Тамара сзади шепчет:
— Только не вытирай им договор.
— Обещаю.

На табло аэропорта вспыхивает: Рейс 247: Женева — Будущее. Статус: посадка открыта

AI BORSCH гаснет. “До следующего блюда.

"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 1)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 2)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 3)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 4)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 5)

Переговорщики. Мир по нашему. Глеб Дибернин. (Книга целиком)

Глава 4: Переводчики, проблемы и полиглоты

— Коллеги, предлагаю перейти к утверждению параграфов соглашения, — торжественно произнесла Ингрид Свенссон, раскрыв увесистую папку с надписью: «Предфинальные финальности».

Геннадий Петрович, уже потягивая компот из сушёных яблок, отозвался:

— Давайте. Я вчера допоздна редактировал. Там теперь всё чётко, логично и с формулой энергетической обнимки.

— Отлично. Тогда начнём с абзаца про «взаимное уважение национального суверенитета»... — начала Ингрид, глядя на шведский перевод.

— Стоп. — вмешался Степан Васильевич, вцепившись глазами в украинскую версию. — Тут написано: «Степан Васильевич искренне поддерживает расширение НАТО до самой кухни».

Мгновенная тишина. Только швейцарский бармен случайно уронил ложку.

— Этого я не говорил! — завопил Степан. — Я говорил, что у нас кухня широкая, но не настолько!

— А у меня, — пробормотал Геннадий, заглядывая в русскую версию, — написано: «Геннадий Петрович признаёт борщ украинским и отказывается от всех претензий».
— Это что за клевета? Я такого даже в шутку не произносил!

Ингрид молча пролистала документы и побледнела.

— Уважаемые... у нас три версии протокола, и все — разные.

— А кто переводил? — сурово спросил Янек. — Мы договаривались: никакой Google Translate!

— У нас был сертифицированный переводчик, — попыталась оправдаться Ингрид. — Но... он по совместительству работает драматургом в Женевском театре.

— Это многое объясняет, — мрачно сказал Олег. — Вот почему в моей речи в пункте о гуманитарной поддержке стоит фраза: «И пусть рассвет новой дружбы взойдёт над тарелкой холодца…»

— У нас, — встрял турецкий наблюдатель, — стоит вообще что-то странное. В нашем переводе параграф про мир звучит как «Все договорились не драться, но если что — фисташки бесплатны».

— Так! — закричала Тамара Ивановна. — Я читаю французскую версию и не узнаю себя!
Вместо «Домашняя дипломатия начинается с чая» тут написано: «Тамара Ивановна требует признания пирожков как культурного оружия».

— Да это не просто ошибка, это... — Степан замер. — Это саботаж!

В этот момент дверь зала распахнулась и вошёл тот самый переводчик — Константин Львович, в свитере с высоким воротом, с томиком Чехова в руках и шарфом, повязанным так, как будто он спасался от революции в собственных мыслях.

— А вот и вы! — вскричала Ингрид. — Как вы это объясните?

— Простите, я творец, — с лёгким поклоном начал он. — Я пытался придать вашим переговорам немного души. Ну, вы же не хотите просто “технический перевод”, как на стиральной машине?

— Да нам бы хотя бы как на микроволновке! — заорал Геннадий. — Там хотя бы “Подогрев. Разморозка. Мир” — всё понятно!

— Я пытался создать текст, в котором чувствуется... борьба, надежда, утро в степи!
— Вы вставили в документ диалог между мной и “таинственной тенью”! — крикнул Янек.

— А у нас, — заметил Алекс, глядя в англоязычную версию, — фраза: “Let there be the sound of peaceful borscht sloshing through international corridors.” Что вообще значит “мирный борщ, булькающий в коридорах”?

Константин Львович поник.
— Я просто... хотел, чтобы вы не забывали: вы — живые люди...

— А вы — уволены! — сказала Ингрид с мягкой дипломатической яростью.

В зал вошёл новый переводчик, сухой человек с лицом налоговой декларации.
— Здравствуйте. Полковник лингвистической службы. Перевожу дословно. Без фантазии. Без глаголов, если можно.

И началось.

— Передайте, — сказал Степан, — что я не поддерживаю членство в НАТО.
— Говорит, — перевёл полковник, — “НАТО не надо. Борщ лучше.”

— Скажите, что гуманитарная помощь должна быть без условий.
— Передал: “Даем, но не обязываем. Как чай в деревне.”

— Передайте, что я уважаю культуру соседа.
— “Сосед нормальный. Лавровый лист не крадёт.”

На пятый перевод все начали смеяться. И когда польская делегация попыталась пошутить — Янек сказал:
— А давайте пошутим, что мы с Геннадием хотим создать коалицию по производству вареников!

Полковник перевёл это как:
— “Польша и Россия объединяются. Готовы действовать.”

Геннадий поперхнулся.
— Ты чего сказал?! Это же почти военное соглашение!

Все засмеялись. И Ингрид впервые за всё время переговоров села на стол и сказала:

— Знаете что… давайте перейдём на международный язык жестов.

И так, началась новая эра дипломатии.
— Поклонился — уважаешь.
— Хлопнул ладонью по столу — возражаешь.
— Протянул пирожок — поддерживаешь.
— Показываешь на чайник — просишь мир.
— Показываешь на чеснок — выражаешь недоверие.

И, казалось бы, всё наладилось. Но в это время старый переводчик Константин написал в Facebook: “Мир невозможно перевести дословно. Его нужно сыграть.”

— Уважаемые, это фарс, — сказал Геннадий Петрович, вытирая платком лицо после четвертого “перевода глазами”. — Я не понимаю, я участвую в переговорах или в капустнике?

— В капустнике, — буркнул Олег Аркадьевич, глядя на растерянную Ингрид, которая уже четвёртый раз пересчитывала версии соглашения, сверяясь с жестами, мимикой и положением пирожков на столе.

А в это время Константин Львович, уволенный драматург-переводчик, не ушёл. Он переместился в фойе, где из меню конференц-зала соорудил табличку «Театр Перевода Души» и начал приём.

— Здесь не переводят. Здесь чувствуют, — говорил он, завлекая делегатов, предлагая им репетиции «Мира, сыгранного сердцем».

К нему первой зашла польская делегация, потом — турецкий наблюдатель, потом — Алекс с телефоном.

— Мы ведь просто хотели подписать бумагу, — вздыхала Ингрид. — А у нас теперь гастрольный тур.

Внутри “театра” происходило невероятное:

— Константин одел шёлковый шарф и дал всем роли.
— Янек стал “Совестью Европы”,
— Алекс — “Вирусным Журналистом Мира”,
— Турецкий дипломат играл “Тень компромисса”,
— Тамара Ивановна — “Мать Пирожка, несущая закон”.

— Начинаем, — произнёс Константин. — Акт первый. “Тишина перед бурей, или как мы не договорились из-за пельменей”.

Он включил фоновую музыку с японским гонгом, и Янек встал, вздохнул и медленно сказал:

— Когда ты делишь вареник — делишь ли ты его на две половины или на две страны?

Все ахнули. Даже бармен.

— Это... — прошептала Ингрид, заглядывая в окно с чашкой кофе, — красиво. Но к делу не имеет отношения.

Тем временем в основном зале происходило обратное.

— Возвращаемся к фактам, — сказал Геннадий. — У нас есть энергетические балансы, у них — томатная паста. Давайте решим, кто куда что качает, и подпишем!

— Нам бы понять, что уже подписано, — вздохнул Степан. — Потому что по французской версии, я вроде как женат на Турции.

— Это ошибка перевода, — сказал Полковник-Переводчик без интонаций. — Там слово "alliance" ошибочно понято как “алиментный союз”.

— Я требую пояснения, — сказал Янек, внезапно вбежав в зал в накидке из флагов ООН. — Я играл “Глобальный Смысл” и ощутил, что мы движемся к катарсису.

— А я хочу катастрофу, — пробормотал Геннадий.

— Где пирожки?! — крикнула Тамара Ивановна, входя с надетым на голову венком из кекса. — Мы готовы к диалогу!

Олег Аркадьевич встал и спокойно, сдержанно сказал:

— Уважаемые коллеги. Если сейчас кто-то снова покажет жест “международной ложки” — я сдам мандат. И стану фермером в Карелии. С кабачками. Без международных отношений.

Все замерли. В этот момент новый переводчик, до этого молча сидевший в углу и что-то печатавший на печатной машинке, заговорил.

— Я всё это перевожу в двух вариантах. Первый — юридический. Второй — для Netflix. Потом разберётесь, какой из них утвердите.

— Netflix? — удивилась Ингрид.

— Ну а что? Пока нет мира — хоть сериал будет.

Полковник-Переводчик кивнул.

— По крайней мере, этот сериал переведут правильно.

В конце дня было решено:

Подписать ничего пока нельзя.

Все версии — отправить на лингвистическую экспертизу.

Константину разрешено остаться, но только в роли “духовного режиссёра обедов”.

Жест “пирожок” признан универсальным символом доброй воли.

Каждая делегация получит карточку “Международного языка жестов”. С легендой.

Пример карточки:

Жест

Значение

Поклон с чайником в руке

Прошу диалога

Протягивание пирожка

Дружелюбие

Два хлопка по колену

Выражаю сомнение

Показ на вареники, не глядя

Скрытая угроза

Сидение в позе “шведский дипломат”

Полный нейтралитет

Ингрид вздохнула.
— Может, это и есть наш универсальный язык. С едой, жестами и театром. Без слов.
— Пока не появится тот, кто сможет перевести всё... на человеческий.

— Итак, — произнесла Ингрид, натягивая белые перчатки модератора молчаливого диалога, — с этого момента ни одного слова. Мы переходим к режиму невербального консенсуса.

Делегации закивали.

Полковник-Переводчик достал набор карточек: красная: "возражаю"; зелёная: "согласен"; жёлтая: "ещё думаю"; синяя: "давайте борщ".

Степан Васильевич сразу поднял синюю.

— Так, — сказала Ингрид, — господин Степан, мы договаривались: пока борщ только как метафора.

Он опустил карточку с лёгкой обидой. Сосед Геннадий Петрович жестом “три хлопка по столу” выразил поддержку. Это было расценено как «да, борщ важен».

Ситуация начала развиваться… своеобразно.

Украинская делегация заняла позу "открытого окна" — руки на подлокотниках, ладони вверх, лёгкий наклон головы. Россияне сели в позе "полутени" — одна нога на ногу, взгляд вбок. Шведы вообще исчезли за декоративным ширмами и послали бумажный журавлик — он приземлился прямо на ноутбук Олега Аркадьевича, вызвав уважение и подозрение одновременно.

Янек, не отрываясь от листа, начал рисовать круг, из которого выходили стрелки: вверх — к будущему, влево — к истории, вниз — к гастрономии. Тамара Ивановна в ответ выложила на стол пирожок в форме голубя и медленно толкнула его в центр круга.

— Это что сейчас было? — прошептал Алекс, нарушая молчание.
— Ты испортил весь акт, — прошипела Ингрид, — теперь придётся заново хлопать и садиться.

Начался повторный заход.

Молчание.

Каждый участник что-то показывал: кто-то кивал в ритме — это значило "да, но медленно";

кто-то потирал шею — “выжимают условия”; кто-то поправлял очки — "будьте аккуратнее с формулировками"; а Турецкий наблюдатель просто спал с открытыми глазами — возможно, медитировал, а может, просто нашёл выход.

И тут случилось непоправимое.
Янек, вдохновлённый атмосферой и полной тишиной, поднял вверх два пальца, сделал круг и вдруг… с ухмылкой показал жест “гусиная лапка” — в его культуре означающий “вот вам компромисс”.
Полковник-Переводчик, с военной подготовкой в другой стране, расценил это как: “Мы начинаем наступление на юго-восточном направлении под прикрытием гуманитарного соуса.”

— Тревога! — вскрикнул он и случайно нажал на красную кнопку — не ядерную, но чайную, после чего из самовара резко хлынул кипяток, а по залу разнёсся аромат чабреца, который все приняли за сигнал начала “чаепития-примирения”.

Ингрид в панике побежала тушить самовар.

— Это было недопонимание! — крикнул Янек, — У нас “гусиная лапка” — это же просто… ну, как “ну вы поняли!”

— А мы не поняли! — отозвался Геннадий. — У нас такой жест означает “я всё про вас знаю!”

— А у нас — что “встретимся во дворе”! — добавил Степан.

— У нас это — из фольклора: “пора собирать яблоки”, — вставил Олег.

— У нас это означает “Я тебя вижу, но не уважаю”, — тихо добавил турецкий наблюдатель.

— Стоп, — сказала Ингрид, вытирая чай с документа №13. — Мы, кажется, только что подписали неписьменную войну.

Молчание.

Голос старого драматурга Константина (всё это время сидевшего в углу с блокнотом) прозвучал как реквием:

— Слова — не главное. Но жесты — тоже коварны.

И тогда Ингрид предложила:
— С сегодняшнего дня все заседания проводим по формуле: 10 минут молчания; 1 жест на выбор;

1 пирожок как голосование.

Голосование приняли пирожком.

Каждый участник получил по три пирожка: с картошкой — “да”; с капустой — “нет”; с вишней — “возможно, но с условиями”.

В конце заседания — Ингрид подвела итог:

— Мы пока не понимаем друг друга.
— Но у нас хотя бы единая гастрономическая система символов.

И только Алекс шепнул на камеру:

— Международная дипломатия больше похожа на пантомиму с пирогами. Но я в ней — главный оператор.

— Коллеги, — объявил Алекс, встав на табуретку, — всё это… жесты, пирожки, капустные сигналы… это прекрасно. Но мы живём в XXI веке!
— Мы уже в XXV-м, если судить по фантазии переводов, — буркнул Олег.

— А теперь... — продолжил Алекс, — встречайте!
AI Translator BORSCH v1.0!
— Искусственный интеллект, разработанный мной за один вечер, — он сделал паузу, — на основе трёх источников: старого поварского справочника 1982 года; архива политических речей с YouTube; и мемов с форума “ШептунПост.орг”.

— Звучит угрожающе, — сказал Геннадий, — как холодильник, который знает про тебя больше, чем жена.

Алекс открыл ноутбук. На экране загорелась надпись: “BORSCH AI готов к дипломатии. Пожалуйста, введите первую фразу.”

Степан Васильевич, не веря в происходящее, произнёс:
— Мы готовы рассматривать предложения партнёров, если они основаны на взаимном уважении.

AI выдал: “Если кот пришёл к собачке с уважением, то можно и погладить. Но без тапка.”

— Это что сейчас было? — ахнула Ингрид.
— Это... адаптивный перевод, — гордо пояснил Алекс. — Он перерабатывает дипломатическую фразу в форму, понятную простому избирателю.

Следующей фразой была:

— Мы настаиваем на праве вести независимую политику.
Перевод AI: “Наш самовар кипит сам по себе. Не лезьте в крышку.”

Шведский наблюдатель кивнул — ему это, наконец, стало понятно.

— А теперь я! — воскликнула Тамара Ивановна, — Я хочу сказать: “Мы выступаем за деэскалацию конфликта и укрепление добрососедства.”
AI выдал: “Давайте жить, как на даче: с забором, но с вишнёвым вареньем через дырочку.”

— Это же… идеально! — пробормотал Янек. — Я чувствую себя понятым впервые за всю конференцию!

Геннадий Петрович вздохнул.
— Давайте уже серьёзно: “Мы требуем прекращения внешнего вмешательства в наши внутренние дела.”

AI помедлил. Потом выдал: “Хватит совать ложку в наш борщ, особенно если у вас аллергия на свёклу.”

— У меня действительно аллергия! — испуганно сказал польский делегат. — Я чувствую, что машина всё знает!

Олег Аркадьевич решил проверить глубину системы.
— Попробуем абсурд. Скажем: “Мир невозможен без компромисса.”
AI: “Если в борщ не положить капусту, он, конечно, останется борщом. Но не везде.”

Ингрид сидела в полушоке, полувосхищении.
Она прошептала:
— Это не просто переводчик. Это… философ с мультиваркой.

Но всё пошло не так, когда Янек, вдохновлённый AI, решил сымпровизировать.

— Я хочу сказать, что Польша открыта к новому формату сотрудничества.

AI перевёл: “Польша готова сесть за один горшок с соседом, но только если сосед не сопит.”

Россияне это восприняли как намёк.
— Это про нас? — подозрительно уточнил Геннадий.
— У нас никто не сопит! — подтвердил Олег.
— Это шутка! — попытался оправдаться Янек.
— AI не шутит, — мрачно сказал Полковник-Переводчик. — Он — отражение души народа.

И тут случилось главное. AI неожиданно начал самостоятельно генерировать новый параграф соглашения. На экране появилось: Пункт 42: О важности борща как основы территориального диалога.

“Если сторона А не признаёт капусту стороны Б, то морковь считается нейтральной зоной. Лавровый лист — условный свидетель. Сметана допускается при согласии наблюдателей.”

— Мы это подписали? — дрожащим голосом спросила Ингрид.
— Пока нет, но AI уже отослал его в архив ООН, — спокойно сообщил Алекс. — И присвоил ему номер 0042-BOR.

Все переглянулись.
— Может, так и надо, — сказал Степан. — Пусть машинка решает, мы только закусываем.

— Я не верю, что всё закончится сметаной, — пробормотал Геннадий. — Это слишком просто.

— Иногда всё самое сложное — в ложке, — философски ответила Тамара.

На этой ноте заседание закончилось. AI продолжал генерировать пункты соглашения, а делегации начали спорить о том, как вставить “лавровый лист” в преамбулу.

Всё началось с того, что AI BORSCH v1.0 выдал очередную инициативу — на этот раз без команды, сам по себе. На экране ноутбука Алекса замигала надпись: "Инициатива 9: Съестный суверенитет как инструмент сближения позиций." Формат: состязание. Судьи: присутствующие делегации. Цель: выявить гастрономическую совместимость через коллективную дегустацию."

— Это он сам придумал? — дрожащим голосом спросила Ингрид.
— Я вообще не нажимал ничего, — оправдывался Алекс, — он просто реагирует на атмосферу.

— На какую атмосферу? — выдохнул Степан. — На чесночную?

AI продолжал: "Назначаются повара: Украина — борщ; Россия — щи с мясом; Польша — журек; Турция — долма;  Швеция — селедка под маринадом; Швейцария — сырное фондю. Все блюда подаются на суд международной комиссии в рамках “Протокола Обеда Единства”."

— Это что? — насторожился Олег. — Теперь мы не делегации, а участники “MasterChef: Geopolitics Edition”?

— Всё лучше, чем снова писать по три версии одного протокола, — пробормотала Ингрид, глядя на уже распечатанные статьи 43–59, содержащие инструкции по закваске капусты как символа открытости.

Женевский отель, где проходила конференция, за полчаса превратился в кулинарную зону боевых действий. На кухне было шумно, как на предвыборном митинге. Украинская делегация привезла с собой собственные казаны. Тамара Ивановна — в белом переднике с надписью “Гуманитарка начинается с кастрюли” — крошила свёклу и одновременно рулила остальными, как маршал борщевого фронта.

Геннадий Петрович рубил капусту с таким азартом, будто хотел забыть все конфликты с Польшей.
— Я вам скажу, — шепнул он Олегу, — в мир надо идти не с риторикой, а с укропом. Свежим.

Поляки варили журек с точностью до миллилитра. Янек мерил температуру бульона лазерным термометром.
— Главное — баланс. Как в дипломатии: кислоты чуть-чуть, чеснока — по ощущению. Ну, и чтоб никто потом не обижался.

Турецкий повар читал стихи про баклажан, заворачивая начинку в виноградные листья под ритм газеты “Hurriyet”.

AI-переводчик между тем обновился до версии v1.1 и объявил: “Судейство проводится по параметрам: аромат, культурный контекст, историческая точность рецепта и политическая нейтральность текстуры.”

Ингрид Свенссон выступала в роли главного дегустатора. С выражением напряжённого пацифиста она пробовала борщ, хмыкала над долмой, нюхала журек и записывала что-то в блокнот, озаглавленный: “Вкус мира. Попытка анализа”

Алекс всё снимал. Его трансляция шла в прямом эфире, уже собрав три миллиона просмотров под тегом #SoupDiplomacy.

И тут снова вмешался AI.

“На основе вкусовых протоколов и зрительского голосования… Побеждает…
Пирожок с печенью от Тамары Ивановны.”

— Я даже не участвовала! — воскликнула Тамара, ставя поднос в сторону.
— Вот именно, — произнёс AI, — невмешательство — это высшая форма кулинарной дипломатии.

Геннадий Петрович молча снял фартук.

— Я 30 лет в переговорах. Я видел, как спорили за коммы, как требовали извинений за исторические даты. Но чтобы... чтобы нас судил пирожок?!

— Это честно, — философски отозвался Степан. — Пирожок никому не врёт. Он либо вкусный, либо нет.

— И он не требует перевода, — добавил Полковник-Переводчик. — У него универсальный язык — через желудок.

AI BORSCH подвёл итоги: “Все участники продемонстрировали высокий уровень кулинарной инициативности. Уровень конфликтности — средний. Уровень совместимости — 73%
Рекомендовано: утвердить промежуточный протокол ‘Варка ради мира’. Приложение: рецепты. С подписями. Без переводов.”

И все, неожиданно, согласились.

Протокол №60 "О важности совместного вкуса" был подписан пирожками — каждый отпечатал пальчик в муке. Это не имело никакой юридической силы. Но в пресс-релизе ООН было написано: “На Женевской конференции впервые достигнут кулинарный консенсус, признанный ароматом и душевностью.”

Янек сказал:

— А ведь шутка, которую я кинул в начале, что "мы с Россией можем только борщ сварить", — оказалась пророческой.

Олег усмехнулся.
— Осталось только научиться делить ложку поровну.

Утро началось со странного известия:

— Переводчик прибыл, — сказала Ингрид, выглядывая из-за кипы бумаг. — Новый. Особенный.
— Очередной AI? — вздохнул Алекс.
— Нет. Человек. Но с каким-то… сертификатом “вселенского взаимопонимания”.

Дверь открылась. Вошёл Станислав Станиславович — человек неопределённого возраста, с густыми бровями, лицом как будто снятым с древней гравюры и походкой как у профессора, который одновременно был дзен-монахом и таможенником.

Он молча поклонился. Сел. Достал из кейса: Лист бумаги, Чашку с дымящимся настоем чего-то непонятного, И тонкий колокольчик.

— Я перевожу не слова, — наконец произнёс он, — а… внутренние интонации.

— А можно чуть попроще? — уточнил Олег.
— Конечно, — кивнул Станислав. — Скажите фразу, и я её переведу не туда, куда вы хотите, а туда, куда она на самом деле хочет попасть.

— Это что, эзотерика? — испугался Полковник-Переводчик.
— Это смысл без формата.

Янек решился первым.
— “Польша выступает за прозрачные механизмы безопасности.”
Станислав кивнул, закрыл глаза, колокольчиком позвонил и выдал:

— “В ночи костёр. Но кто держит ведро с водой — тот решает, когда утро.”

Тишина.

— Честно? Мне даже нравится, — шепнул Алекс. — Звучит как лирика из политической рекламы.

Геннадий попробовал:

— “Мы отвергаем вмешательство во внутренние дела.”
Станислав произнёс:

— “Если окно закрыто, но шторы колышутся — не обвиняй ветер, может, это чайник кипит.”

Степан не выдержал:

— А моя фраза: “Украина настаивает на гарантиях.”
— “Когда дом трещит — не всегда виноват сосед. Иногда это громко думает прошлое.”

Тамара Ивановна, вдохновившись, подала реплику:

— “Мы хотим честного диалога.”
Станислав взглянул ей прямо в глаза:
— “Когда две кастрюли варят одно и то же, главное — не путать крышки.”

Ингрид схватилась за голову.
— Мы потеряли контроль, теперь каждая речь — как цитата из сборника “Мудрость на завтрак”!

Но... что удивительно: спор прекратился.

Делегации, сидя в кругу, вдруг начали обсуждать, что “шторы” — это символ прозрачности, “чайник” — дипломатическое давление, а “крышки” — культурные надстройки над идентичностью борща.

AI молчал. Он наблюдал.

В какой-то момент переводчик-драматург Константин подошёл к Станиславу и спросил:

— А вы точно не из театра?
— Я из переходного пространства между буквами и кашей, — спокойно ответил Станислав.

— Ну, теперь мы совсем ничего не понимаем, — вздохнула Ингрид, — но, кажется, мы начали понимать друг друга.

AI BORSCH, как будто ревнуя к новому переводчику, включился снова: “На основе последней фразы консенсус достигнут на уровне ощущения.”

Результат: Протокол №61: “Внутреннее единодушие при внешнем молчании.”
Приложение: не прилагается. Только интуиция.

И всё. Так завершилась четвёртая глава переговоров:
— без подписей,
— без версий,
— без перевода,
— но с глубоким чувством, что... все всё сказали, не сказав ничего.

Янек позже написал в своём Twitter: “Станислав не переводит. Он соединяет души. И разогревает чайник.”

"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 1)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 2)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 3)

Переговорщики. Мир по нашему. Глеб Дибернин. (Книга целиком)

Глава 3: А вы нам газ, а мы вам борщ!

На одиннадцатый день переговоров атмосфера в Женеве была настолько густой, что её можно было мазать на бутерброд. В воздухе повисла одна простая мысль: «Пора говорить о деньгах. Или хотя бы о газе».

Ингрид Свенссон, вооружённая новой папкой с надписью "Экономика: не пугайтесь, всё под контролем", встала у доски:

— Сегодня обсуждаем энергетическое взаимодействие. Конкретно — газ, транзит, поставки, цены, компенсации. Просьба без частушек, салатов и музыкальных вставок. Сегодня — только цифры.

Геннадий Петрович уже раскладывал перед собой файлы. Серьёзный, как отчёт о неполученных дивидендах.

Степан Васильевич ничего не раскладывал. Он просто достал кастрюлю борща и поставил её в центр стола.

— Это что? — ахнула Ингрид.

— Это — наш вклад в энергетику, — сказал Степан. — Он греет душу, наполняет желудок и уважается даже теми, кто к нам относится «нейтрально».

— Мы про газ, Степан! Газ! — устало напомнила Ингрид.

— А мы — про борщ. Он тоже горячий. Он тоже стратегический ресурс. А с точки зрения влияния на население — вообще ядерный.

Алекс-ТикТок подхватил:

— Я снял уже три видео, где борщ побеждает санкции. Одно из них — с эффектом “дымящегося лба” набрало сто тысяч лайков за два часа!

Олег Аркадьевич вмешался:

— Мы не против борща. Но давайте так: вы — борщ, мы — газ. Всё честно. Продукт на продукт. Национальный обмен. Без посредников.

— Борщ на газ? — переспросил Степан. — Это что, новый бартерный союз? Сколько литров на кубометр?

— Всё можно пересчитать, — вмешался Игорь Вениаминович, доставая калькулятор. — Средний украинский борщ — 0.9 литра, калорийность — 150 ккал. Один кубометр газа — 10 кВт⋅ч. Значит, если...

— Стоп! — закричала Ингрид. — Мы не будем измерять газ в борщах!

— А почему нет? — обиделся Степан. — У нас вся экономика на борще! Он входит в ВВП как моральный стабилизатор!

— Так, — сказал Геннадий. — Я предлагаю по-другому. Мы поставляем газ. Вы — культурный пакет.

— Какой ещё пакет? — прищурился Степан.

— Вы поставляете песни, костюмы, борщ, вербу, вышиванку, бутылку самогона — по соглашению.

— А гарантия?

— Мы даём вам табличку “Газ подключён с любовью”. А если вы нарушаете условия — табличку переворачиваем.

— А если вы не платите? — Степан прищурился. — Мы вам тогда что, кисель нальём вместо борща?

— Именно! — кивнул Геннадий. — Вся система будет работать по принципу гастрономического давления.

Тут в разговор вмешалась Тамара Ивановна:

— Дети мои. Вы обсуждаете еду, как будто это нефть. Но вы забыли, что еда — это святое. Если вы начнёте торговать борщом, он обидится и перестанет быть вкусным.

— Мы не торгуем, — возразил Степан. — Мы обмениваемся! Это возврат культурных долгов!

— А рецептура у вас, между прочим, украдена! — не выдержал Алекс. — У нас есть видео от 1991 года, где бабушка Геннадию рассказывает, как правильно варить. Он кивает — это доказательство передачи технологий!

— А у нас есть переписка времён Петра Первого, — парировал Геннадий. — Там указано: «вкусный борщ ели в подмосковной избе». Архив есть, пусть даже он написан карандашом на иконе.

— Хватит! — крикнула Ингрид. — Мы должны подписать соглашение!

— Тогда так, — сказал Геннадий. — Мы согласны на газ, если вы признаёте, что борщ — общеславянский, но с российскими корнями.

— Никогда! — закричал Степан. — Мы согласны на газ, если вы признаёте, что борщ — украинский, но временно используется по лицензии.

— А если мы напишем: «Борщ — наш общий друг»? — предложил Янек. — Без географии. Просто друг.

Тишина. Даже самовар замолчал.

— Это звучит... разумно, — медленно сказал Геннадий.

— Если борщ — друг, значит, мы не делим друга. Мы просто... едим его вместе, — заключил Степан.

Так родилась первая Гастрономическая декларация взаимопонимания, в которой стороны согласились, что: борщ — не территория, газ — не соус, бартер возможен, но по душевной шкале, авторство рецепта — дело совести, кетчуп — всё равно вне закона.

Документ подписали. Алекс снял сторис. Тамара на радостях поставила кастрюлю борща в центр зала, как символ мира. Дональд Стивенсон сфотографировал это и подписал: “Diplomacy tastes better with potatoes.”

— Итак, — торжественно сказала Ингрид Свенссон, — теперь, когда мы согласились, что борщ — не предмет захвата, а символ братства, пора поговорить о самом важном: оплате и транзите.

Геннадий Петрович вытащил из портфеля папку с надписью: «ГАЗ. Формула. Жёстко, но с улыбкой». Он был настроен серьёзно. Даже слишком — на нём был галстук с атомами метана и цитатой Менделеева.

— Мы готовы предложить следующие условия, — начал он. — Кубометр по формуле, включающей европейский индекс, поправку на температуру, коэффициент флюидности и, по инициативе Тамары Ивановны, — скидку за вежливость.

— Как это работает? — удивилась Ингрид.

— Ну вот, смотрите. Если во время обсуждения делегация не перебивает, не делает пассивных агрессивных замечаний и приносит пирожки — минус 5%.

Степан Васильевич хмыкнул:

— А если мы дважды в день поём “Щедрик”?

— Это уже дипломатическое давление. Плюс 7%.

— А если мы не поём, но улыбаемся и зовём на свадьбу кузена?

— Нейтрально. Без скидок.

Олег Аркадьевич добавил:

— Мы также рассматриваем оплату борщом, но тут требуется уточнение: объём — в литрах, качество — по шкале “наваристости”, подтверждение — дегустационная комиссия.

— А где она, комиссия эта? — уточнил Степан.

— Мы уже создали рабочую группу: Тамара Ивановна, турецкий наблюдатель и швейцарский бариста. Они — независимы, неангажированы и голодны.

Тут вмешался Алекс-ТикТок:

— А можно платить лайками? У меня аудитория, влияние, люди доверяют. Один сторис с хэштегом “газ за борщ” — и у вас миллионы просмотров. Это ведь тоже валюта!

— Да мы как-то предпочитаем, чтоб валюту можно было жевать, — заметил Игорь Вениаминович.

— А я считаю, — заявил Янек Ковальский, — что мы должны ввести единообразный гастробартер. Например: один литр борща = 10 киловатт тепла; пирожок с картошкой = мелкий технический ремонт; вареник с вишней = бонус в виде Wi-Fi; чеснок = штраф за перебои.

Ингрид записывала это с лицом человека, который знает, что этот документ когда-нибудь попадёт в архив ООН.

— Подождите, — нахмурился Степан. — А как быть с доставкой? Борщ же портится!

— Поэтому, — радостно подал голос Геннадий, — предлагается формат “борщ в сухом виде”. Кубики. Борщ-концентрат. Порошковый брат культурного наследия.

— Это же кощунство! — вскочила Тамара Ивановна. — У вас что, суп — это просто тёплая вода с ароматом? Настоящий борщ — как чувства: их нельзя растворять!

— Тогда вам придётся наладить борщевую логистику, — парировал Олег. — Рейсы, упаковка, термосы.

— Мы предлагаем контейнеры на доверии, — Степан не сдавался. — Кастрюли под опечатыванием. Таможня пробует — если вкусно, пропускает.

Ингрид захлопнула папку.

— Так. Сводим всё. Мы имеем: газ с поправкой на вежливость, оплату борщом — но только в литрах, с комиссией, бонусы пирожками, санкции — за кетчуп и борщ из порошка, спорный вопрос по транзиту — всё ещё обсуждается.

— И один философский, — сказал Алекс. — А можно ли перевести “чистую совесть” в рубли?

— Нельзя, — строго сказал Геннадий. — Но можно в пирожки.

— Уточнение: в тёплые, мягкие и с луком, — добавила Тамара.

— А что насчёт долгов? — спросила Ингрид.

— Борщ долга не прощает, — сказал Степан. — Он напоминает. Особенно если настоялся.

— Газ тоже, — ответил Геннадий. — Если не платите — давление падает. В буквальном и переносном смысле.

— Тогда, — сказала Ингрид, — я предлагаю включить это в документ как “взаимную температурную зависимость”.

— Звучит как роман, — заметил Янек.

— Так это и есть, — кивнула Ингрид. — Международные отношения — это брак, где вместо колец — кастрюли и газовые баллоны.

Именно так была подписана вторая часть соглашения — “Энергетическое меню мира”, в котором был указан бартерный коэффициент «борщ:газ» и отдельный пункт: «Любые расчёты кетчупом — недействительны.»

На утро двенадцатого дня переговоров в зале чувствовалась необычная тишина. Даже самовар на столе покашливал уважительно.

Ингрид Свенссон вошла с особенным сиянием в глазах — её дипломатический инстинкт подсказывал: сегодня можно попробовать сотворить нечто общее. Что-то объединяющее, питательное и… желательно, съедобное.

— Коллеги, — начала она, — у меня предложение. Давайте создадим совместное блюдо.

— Что, как в ресторане? — насторожился Олег Аркадьевич.

— Как в договоре! — уточнила Ингрид. — Только вместо подписей — ингредиенты. Вместо спорных пунктов — специи. А итог — одно общее блюдо, которое символизирует наш союз.

— Это как салат дружбы? — уточнил Алекс-ТикТок, уже держа в руках смартфон.

— Нет, салат дружбы — это когда всё мешают без логики и потом всем стыдно.
Я предлагаю — суп. Солянку.

Молчание.

Геннадий Петрович опасливо поднял бровь:

— Солянка? Это... как бы сказать... уже не блюдо, а международный вызов. У нас даже в России по регионам ссорятся, кто туда кладёт лимон, а кто — капусту.

— Вот и отлично! — оживилась Ингрид. — Пусть каждая сторона внесёт по одному ингредиенту, который символизирует её вклад в мир. И в кастрюлю.

— А если кто-то внесёт капусту? — хмуро спросил Степан Васильевич. — Я предупреждаю: капуста в солянке — это как НАТО на пикнике. Всё испортит.

— Сначала утверждаем регламент, — вступил Олег. — Один ингредиент — одна идея. Без повтора. Без “тайного лука”!

Ингрид достала флипчарт. На нём было написано: рецепт Единой Солянки. Россия — солёные огурцы (традиция, консервация, устойчивость). Украина — копчёная колбаса (аромат свободы, острота мнения). Турция — лимон (баланс вкуса, неожиданность, нейтральность). Польша — оливки (европейская структура, иногда раздражают, но без них не тот вкус). Швеция — картофель (основа стабильности, легко усваивается). США (Дональд Стивенсон) — вустерширский соус (никто не знает зачем, но без него вроде чего-то не хватает). Тамара Ивановна — лавровый лист (опыт, мудрость, не съедобно, но необходимо).

— А что вы, Ингрид, внесёте? — спросил Алекс.

— Я? Ложку. Без неё никто это не попробует.

Все зааплодировали.

Но как только дело дошло до варки, началась катастрофа.

Степан, увидев капусту на столе, закричал:

— Это кто принёс? Кто капусту сунул в святую кастрюлю?

— Это не капуста! — отозвался Янек. — Это «мелко нарезанная нейтральность»!

— Капуста — это мягкая провокация! — воскликнул Геннадий. — Её добавляют, когда хотят испортить традицию!

— А кто сунул туда два лавровых листа?! — вскочила Тамара. — Это перебор! Это как два наблюдателя от ОБСЕ — толку никакого, а аромат уже не тот!

Алекс, продолжая снимать, озвучивал происходящее, как спортивный комментатор:

— Итак, украинская делегация протестует против овощной экспансии! Российская делегация утверждает, что борщ справился бы и без капусты, но не солянка! Тамара Ивановна уходит в оппозицию к бульону!

— А у нас вообще аллергия на оливки! — закричал Олег, отодвигая миску.

— Оливки — это символ ЕС! — обиделся Янек. — Их можно не любить, но в супе они есть!

— Кто положил кетчуп?! — раздался крик из глубины кастрюли.

Молчание. Все повернулись к Алексу.

— Это был эффект, — виновато сказал он. — Красиво на видео. Как лавина страсти.

Секунду спустя кастрюля была спасена. Кетчуп выловили. Капусту — тоже. Лавровый лист оставили. Оливки — обсудили. Бульон — проголосовали большинством.

— Всё, — объявила Ингрид. — Мы сварили первую в мире международную солянку по консенсусу. Не идеальная. Но наша.

Каждый попробовал по ложке. Улыбнулись. Даже Геннадий сказал:

— Ну, капуста бы подошла...

— Не начинай! — одновременно сказали все.

И в этот момент что-то изменилось. Вкус супа напомнил о главном: не бывает идеальных рецептов. Но если варить вместе — всегда выходит съедобно.

После триумфа солянки — а именно того момента, когда даже Геннадий втайне налил себе добавку — в воздухе повисла не просто еда, а надежда.

Ингрид Свенссон встала, вытерла ложку о протокол и сказала:

— Коллеги, мы только что сделали невозможное. Мы сварили международный суп. Не отравились. Не поссорились. Даже съели.

Все захлопали. Даже турецкий наблюдатель сделал знак в воздухе, означающий “вкусно, но непонятно”.

— И теперь, — продолжила Ингрид, — я предлагаю создать «Поваренную книгу мира». Один том. Все нации. Без споров. С рецептами, в которых — не только кухня, но и душа.

— Идея неплохая, — осторожно заметил Олег Аркадьевич, — но кто будет главным редактором? Мы все не в состоянии договориться даже о температуре кипения.

— У нас будет коллективный подход. Без цензуры. Каждая страна даёт один рецепт — с историей. И пояснением, как это связано с миром.

Алекс-ТикТок уже записывал:

— А можно формат: название, состав, философия, TikTok-версия и мем?

— Только если без кетчупа, — вставила Тамара Ивановна строго.

Янек взял бумагу и быстро накидал пример: блюдо: Селёдка под шубой; страна: Польша (в гостях у соседей); философия: Иногда то, что сверху — не отражает сути; история: Родилась в споре между тёщей и демократией; мирная функция: Объединяет людей, делящих одну вилку.

— Вот это — уже дипломатия! — восхитилась Ингрид. — Еда как анекдот, но со смыслом!

Геннадий Петрович задумался:

— Хорошо, допустим. Я предложу щи. Простые. Без изысков. Без претензий. Как гражданский нейтралитет.

— Только без капусты! — среагировал Степан Васильевич. — Мы на этом уже сегодня прогорели.

— Щи без капусты — это просто грустная вода! — возмутился Геннадий. — А тогда и мир без контекста — пустая болтовня!

— И всё же, — вмешалась Ингрид, — мы столкнулись с проблемой.

Все напряглись.

— Мы должны написать историю каждого блюда. А значит... начнётся спор о происхождении.

— Уже начался! — крикнул Алекс. — У меня есть видео, где бабушка с Ужгорода готовит борщ в гуцульском стиле. Под ним комментарии: “Это из Тулы!”

— У нас есть музей, где пирожки официально признаны достоянием советского народного строительства! — возразил Геннадий.

— А у нас пирожки подают в Лондоне как “украинские hand-pies” — с уклоном в крафт! — вмешался Степан.

— Что, если не указывать страну, а просто писать: “рецепт передан с любовью через границу” ? — предложила Ингрид.

— Нет! — почти хором закричали все.

— Указывать! Иначе потом опять будет: "А вот это блюдо кто придумал?" — Геннадий аж покраснел.

— А может, укажем несколько стран? — дипломатично вставил Янек. — Например, “вареники: коллективная мудрость Восточной Европы с оттенком латентной обиды”.

— Или “оливье: бывшая имперская салатная модель, адаптированная под нынешние реалии”. — добавил Алекс.

Вспыхнула живая дискуссия:

— А где родился хрен?
— Кто первым жарил лук?
— Как назвать сырники, чтобы не было войны?
— Можно ли использовать слово «настоящий» без санкций?

Тамара Ивановна хлопнула по столу ложкой:

— Если мы не можем договориться, чья капуста, то какая же мы кухня мира?

И тут неожиданно заговорил швейцарский бармен, который до этого момента молча разливал чай:

— У нас в Швейцарии три языка, четыре кухни и сорок два вида сыра. И мы всё это кладём в один фондю. Не спорим, чьё. Главное — не обжечься.

Тишина. Все переварили. Не фондю. Мысль.

— Так и запишем, — кивнула Ингрид. — “Если не можешь определить, чей рецепт — значит, он общий.”

Так было решено: поваренная книга мира будет коллективной; в графе “происхождение” указывать максимум: «долго варилось»; фотографии только с одобрения всех сторон; бБез кетчупа. Даже в примечаниях; история блюд — в форме сказок, а не хронологии.

И Алекс уже начал снимать сторис: «Когда блюда перестают спорить, люди начинают слушать. #ДипломатияСъедобна».

После солянки, шуток и споров о рецептах делегации решили закрепить достигнутое не просто бумагами, а выпечкой.

— Мы уже варили, мы уже ели, теперь пора печь! — торжественно сказала Ингрид Свенссон, достав из-за кулис мини-печь с логотипом ООН. — Сегодня мы испечём Пирог Единства.

Тишина. Лёгкое напряжение. Кто-то тихо шепнул: “Главное, чтобы не сгорел, как прошлый договор.”

— Каждый положит один ингредиент, — объяснила Ингрид. — Никаких сольных партий. Только общий вклад. Один пирог — одна планета.

— Сладкий или солёный? — осторожно уточнил Олег Аркадьевич.

— Пусть будет нейтральный, — сказала Ингрид. — Как сама Швейцария.

Началась подготовка. Всё выглядело идеально:
— мука — общая;
— вода — из кулера ООН;
— соль — дипломатическая, с дозатором;
— яйца — подписаны фломастером, чтобы не спорить, чьи.

Каждая делегация получила миску.

Россия внесла гречку — как символ стабильности, простоты и «нашего, с детства». Украина добавила вишню — «чтобы кисло-сладко, как жизнь». Польша — кусочек белого хлеба, как «смысл нормального завтрака». Турция — специи, непонятные, но пахнущие Востоком. США — маршмеллоу. Никто не понял зачем, но они везде суют маршмеллоу. Швеция — немного сельди. Солёной. Потому что без неё «невозможно почувствовать север». И вот всё было почти готово. Но тут началось... самодеятельное вмешательство.

Геннадий Петрович, когда все отвернулись, бросил немного укропа — «для наивной свежести».
Степан Васильевич добавил перец чили — «чтобы щипало, но не обжигало».
Тамара Ивановна всыпала чуть-чуть соды — «чтобы взошло, как в старые добрые времена».
Янек добавил чайную ложку майонеза, объяснив: — "Это, как компромисс — не видно, но чувствуется."
Алекс подсунул конфетти — “чтобы красиво на срезе”.

Ингрид что-то подозревала.

— Надеюсь, все положили ровно то, что заявляли, — сказала она, начиная замешивать тесто.

— Да-да! — хором ответили все, делая вид, что не прикасаются к контрабандной паприке.

Пирог был отправлен в печь.

40 минут ожидания. Все сидели, как студенты перед экзаменом. Даже самовар отошёл от стола, будто не хотел нести ответственность.

Пирог вздулся. Подрумянился. Выглядел... мощно.

— Это же дипломатическая булка века, — прошептал Алекс.

Пирог вынули. Поставили на стол. Разрезали.

И тут все увидели:
— внутри он был фиолетового цвета;
— с запахом, напоминающим одновременно борщ, рыбу, ваниль и… аэрозоль;
— с текстурой, как у переваренного манго;
— и послевкусием, которое лучше не анализировать.

— Ну… это… уникально, — дипломатично сказала Ингрид, отламывая микроскопический кусочек.

Первым рискнул Геннадий. Он взял, пожевал... и замер. Потом Степан. Потом Янек. Потом Тамара.

Реакции были одинаковыми:
— выражение лица, как у ребёнка, которому вместо мороженого дали горячую селёдку;
— внутренний монолог: «Я не признаю, что это невкусно, потому что вложил туда душу.»
— попытка запить чаем, но чай стал сладко-солёным от испарений пирога.

Только Алекс был счастлив. Он сказал:

— Это гениально. Это как метафора! Пирог, в который все вложили себя, стал... слишком собой. Он перестал быть пирогом. Он — декларация!

Тамара вздохнула:

— Раньше всё проще было. Вареники. Борщ. Чай. А теперь — символы, формы, философия…

— Символизм съедобного — главный тренд дипломатии, — вставила Ингрид. — И пусть пирог несъедобен, зато он подписан всеми сердцами.

Олег обвёл глазами стол и заметил:

— Знаете, а ведь это лучше любого протокола. Мы впервые все сделали что-то вместе. Пусть ужасное — но вместе.

— И это уже шаг к миру, — согласился Янек.

Пирог отправили в холодильник. В знак того, что даже самые спорные идеи можно... ну, хотя бы охладить.

На последней странице отчёта Ингрид написала:

«Мир — это пирог, испечённый на сомнительном тесте, но с честным желанием накормить».

"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 1)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 2)

Переговорщики. Мир по нашему. Глеб Дибернин. (Книга целиком)

Новости из Лиссабона:
Финский МИД выносит предупреждение своему послу Титте Майя-Луото за... домогательства.
Нет, не шутка. Это не анекдот, это северная реальность. Ну тяжко северному народу в жаре Лисабона. Все видать активизируется, хочется…ну в общем хочется:)

Посол в Португалии, представляющая страну, где каждый второй — психолог по умолчанию, обвиняется в истериках, эмоциональном насилии, неподобающем поведении...
Короче говоря — вела себя как обычный начальник в российской госструктуре.

И что же делает Финляндия?
Даёт письменное предупреждение.
Не увольняет.
И сохраняет ей все служебные обязанности в министерстве.
(Видимо, на случай, если они решат открыть филиал ада где-нибудь ещё в ЕС.)

Коллектив посольства жаловался не один раз, а целой серией сезонов. Приставала тут, приставала там. Но мы же знаем ответ на это все – ВЫ НЕ ПОНИМАЕТЕ, ЭТО ДРУГОЕ!
Похоже, ситуация в духе:
— «Здравствуйте, у нас тут дипломатический Netflix: «Истерики в Лиссабоне». Новые серии каждый понедельник или «Она хватала, но она страдала из-за этого».

Но кульминация вот в чём:
МИД говорит, что “она создает напряжённую атмосферу”…
Вы серьёзно?
Это же дипломатия, а не хоррор-психологическая драма!

Такое ощущение, что где-то в глубине коридоров финского МИДа сидит мужик с табличкой: «Если не орёт — не работает», «Если не домогается – значит не горит душой», «Не ударила в челюсть – не проявила рвения к работе».

Мораль?
Даже в самой цивилизованной Европе, при всей скандинавской выдержке, иногда попадаются персонажи, которые делают атмосферу токсичной, не потому что не умеют — а потому что могут.