В детстве я думала, что девчонки уже рождаются с дырявыми ушами, чтобы носить украшения. И только когда бабуля подарила мне на 5 лет золотые серьги, я обнаружила, что их некуда вставлять.

Мама повела меня в Дом быта. Там на втором этаже был единственный на весь военный городок притон для местных красавиц, где легально давили прыщи, красили волосы и пилили ногти всем желающим. В очереди за сережками перед нами сидела девочка с отстриженной под корень чёлкой. Пока я любовалась её смелой причёской, вынесли специальный пистолетик. Парализованная от счастья жертва красоты растерянно улыбнулась. После «выстрела», в ухе девочки заблестела серьга, сама она завыла в чье-то платье. А я сразу ушла.

Уши мне в итоге прокалывала мама. С помощью кляпа и цыганской иглы. Именно тогда я поняла, что близкие люди могут делать больно не хуже пистолетика. После первой дырки я задумалась, уж не приёмная ли я.

Сидя у зеркала в слезах с дырявым ухом, я размышляла вслух, можно ли вернуть в магазин лишнюю серёжку? Мама сказала, что нельзя, и что второе ухо колоть уже не больно. И вот я снова шепчу детскую молитву «У собачки боли», а на меня из Зазеркалья смотрит зареванная девочка в бабушкиных серьгах. Красивая! Но не до конца. В тот же день я отстригла под корень чёлку.

Всем, кто в детском саду замечал перемены и спрашивал, что со мной случилось, я отвечала, что такой родилась. Если разобраться, так оно и было.

Замшевые скороходы служили маме сто лет и три года. А на 104-й сапоги резко вышли из моды, потому что Наталь Санна завела себе новые. На распродаже! Маму там попутал бес. Он соблазнил верную жену и мать сапогами редкой породы: спереди у них был носок, а сзади — пятка! И что совсем удивительно — оба на молнии!

Продавец сказал, что эту замшу пасли на Елисейских полях! Откликаются на «Пегас» и «Жужу». Абсолютный хит! Для девочек акция: два сапога по цене парохода. Не устоять!

Дома Наталь Санна переобулась, вручила папе пакет с мусором и столетние боты. Сказала, чтобы выбросил! «Прямо на мусорку сапоги нести?! Или в музей?» — недоверчиво поинтересовался папа. Наталь Санна на всё решительно кивнула головой. «И даже не обнимешь их на прощание?» — продолжал удивляться мой родитель. Он знал, что с тех пор, как маменька отрастила ноги до 38-го, скороходы стали членами семьи.

Наталь Санна не ответила. Она сопела, переобуваясь, потом схватила сумочку и выпорхнула из подъезда. Через пару кварталов многое стало ясно. Например, к мартовским сугробам новая замша оказалась не приучена. Сапоги бил озноб. Они скользили и роняли хозяйку на жёсткие тротуары. Потом бежали по собачьим «подснежникам», которыми усыпаны тающие снега русской глубинки. И, наконец, на трясущихся каблуках вернулись к родному дому.

Оттуда Наталь Санна посмотрела на мусорку. Надеялась, что старые скороходы выскочат ей навстречу, прижмутся своими потёртыми голенищами, а потом наступит весна. Но нет. Не выскочили. И не наступила.