Девчонки, го бухать!

Девчонки, го...

Девчонки...???

Я проснулся... Мне показалось, я вообще не спал. Будто я просто закрыл, а потом тут же открыл глаза.

Первое, что я увидел – это Кеша. Он держал в руке импровизированную пепельницу, сделанную из консервной банки, и с чувством полного удовлетворения курил. Это чем-то походило на знаменитые сцены «курения после секса» в плохеньких зарубежных фильмах. Кеша, окруженный облаком табачного дыма, как Дельфийский оракул - испарениями ядовитого источника, очередной раз затянулся и посмотрел прямо на меня. То, что он сделал в следующий миг, надолго засело в моей памяти, оставив там глубокие незаживающие шрамы. Он... Он быстро-быстро задвигал языком вверх-вниз, словно заправский актер в порнофильме про лизание писек. Пипец! Я не знал, как на это реагировать: сказать ему доброе утро, или что?

Я оглянулся вокруг. Оказывается, я спал на Тютюсиковом кресле. Хозяин моей постели дремал неподалеку, на шкафу. «Как неудобно получилось»- смутился я и продолжил осмотр. На кровати справа от меня лежало что-то неопределенное, завернутое в тонкое одеяло с ног до головы. Предположительно – это был Вован. Из окон в комнату пробивался мягкий утренний свет. Я взглянул на свои наручные часы – было почти семь утра. Чуть присев на кресло, я протер глаза и одел очки.

Неожиданно с правой стороны послышалось громкое противное пиканье. Это звенел будильник. Я угадал эту мелодию с двух нот, потому что у моей бабушки был такой же. Обычный будильник - «дурдомик». Так продолжалось, пока матерчатый кокон, лежащий на кровати Вована, не зашевелился, и из него не вылезла волосатая рука. Она потянулась к подоконнику и, схватив будильник, зашвырнула его в противоположный угол. Он перелетел через всю комнату и, ударившись о стену со всего маху, разбился вдребезги... но пиликать не перестал. Тютюсик приоткрыл глаза и повернулся на другой бок.

Я уже хотел встать и выключить эту чертову штуку, но меня опередили. Дверь соседней комнаты неожиданно распахнулась и под громкую музыку «Полета Валькирий» к нам забежал мой брат. За его спиной развевалось завязанное на шее банное полотенце. Он кружил по комнате, раскинув руки в стороны. Композиция Рихарда Вагнера была подобрана как раз в тему. Игорь был похож на пациента психиатрической лечебницы заспанное лицо, всклокоченные волосы и безумный взгляд. Наверное, именно в этот момент я понял, что мой брат – придурок. Из их комнаты вышли скинхеды с полотенчиками на плечах и зубными щетками в руках. Непривычно было видеть их в одних трусах. Кристофер Робин выключил будильник и первым направился в ванную. Игорь приземлился на кровать Вована и принялся его теребить. Тот сначала не реагировал, но поскольку мой брат не отставал, он одним движением схватил его за шею и потянул к себе. Началась потасовка, что-то вроде греко-римской борьбы, лежа на кровати. От этой возни окончательно проснулся Тютюсик и запрыгнул к ним. Эта «куча мала» повалилась на пол и каталась там, словно клубок из дворовых собак, дерущихся за кость. Горец наблюдал эту сцену и качал головой.

Утренняя жизнь в квартире если не кипела, то, по крайней мере, томилась на медленном огне. Все сновали туда-сюда: ходили умываться и по нужде, заваривали себе утренний кофе или чай, искали по комнатам тапочки или носки. И все это сопровождалось музыкой любимого композитора Гитлера. В этом жутком общем хаосе никто не мог найти даже свой собственный беспорядок. Настала моя очередь идти в туалет и умываться. Первое я сделал без проблем. Благо здесь хоть санузел был раздельным. В ванной было темно. Лампочка перегорела, и никто не мог ее поменять. Через небольшое окошко сверху пробивался тусклый свет, и можно было различить месторасположение крана. Не обошлось и без инцидентов: пока я шел к умывальнику, ударился ногой обо что-то лежащее под ванной. Полоская рот, я учуял странный неприятный запах, который усиливался с каждой секундой. Вскоре в ванной невозможно было находиться. Я быстренько вытер лицо и вышел оттуда.

- Чем у вас там так воняет?- спросил я у проходящего мимо Кеши.

- Не знаю, может пернул кто-то,- пожал тот плечами.

Он открыл дверь и тут же закрыл обратно. В пространство коридора ворвалось несколько молей дурно пахнущего вещества и диффундировало с местным воздухом.

- Мать твою!- зажмурился Кеша.- Охуеть как воняет!

- Я ж про то ж,- подтвердил я.

Мы позвали остальных и подождали, пока каждый лично не удостоверился в том, что наши беспокойства зиждутся не на пустом месте. Высказывались различные версии, начиная от особо мощного и вонючего пердежа, до внезапной смерти и последующего разложения существа, которое завелось у нас в ванной. Все напряженно думали. Потом я заметил, что Тютюсик как-то странно потупил взор и покраснел.

- Я, кажется, знаю, в чем прикол,- робко произнес он и велел всем заткнуть носы.

Мы повиновались. Тютюсик извлек из-под ванной тазик с мутной водой, в которой что-то плавало. Даже сквозь заткнутый нос я чувствовал эту адскую вонь. Кошмарная вонь! ВОНЬ с большой буквы. Чуть позже выяснилось, что это были его замоченные еще полтора(!) месяца назад, но так и не постиранные трико... Тютюсика должны были казнить на месте, но за чистосердечное признание смягчили приговор: ему нужно было вынести это дерьмо (по-другому не назовешь) и как можно скорее.

- Я один это не вынесу,- заявил он.- Мне нужен напарник.

- Напарник?- Вован почесывал подбородок.

Все тут же начали друг на друга переглядываться. Неужели соломинки тянуть будем? Выяснилось, что помогать Тютюсику будет самый младший, т.е. ваш покорный слуга. Нам помогли, как могли: открыли двери и одели на нос бельевые прищепки. Тютюсик подстраховался и нацепил на лицо ватно-марлевую повязку, оставшуюся после вчерашних опытов с холодильником. Мы вышли на лестничную площадку. Это было самым тяжелым – спуститься со второго этажа с почти полным жутко воняющей водой тазиком. Отвратительно... Тютюсик шел впереди меня и бубнил чего-то под нос. Моя прищепка сползла и шлепнулась на пол. Я старался не смотреть на то, что мы несем. Но один раз все-таки мельком взглянул, и этого было достаточно. Мне показалось, что там что-то шевелилось: ни вода, ни кусочки полусгнившей материи, а что-то живое. Может какие-то черви или слизняки. Продолжение вчерашнего биологического кошмара.

Мы вышли из подъезда и свернули направо. Где-то в сотне метров от нас виднелся большой мусорный контейнер – пункт нашего назначения. Это были самые долгие сто метров в моей жизни... Кто сказал, что если дышать ртом, то дурной запах не чувствуется? Это все – дезинформация! Наглая и бесстыжая ложь! Редкие прохожие провожали нас испуганным взглядом, а наши пацаны, свесившись с балкона, покатывались со смеху. Наконец, мы донесли этот крест до своей голгофы и вылили на землю содержимое тазика. Слава Богу, в этот раз я не смотрел туда. Тютюсик схватил тазик и, издав нервный смешок, рванул что есть мочи обратно. Я быстрым шагом последовал за ним.

Как же хорошо оказаться вновь дома. Нас встречали одобрительным гулом и горячим чаем. Мне даже досталась печенька! Скромный завтрак, ну да ладно... Каким-то чудом мы все семеро вместились в маленькой кухне. Пили чай, прикалывались, ржали громко и долго. Спустя минуту Игорь удалился: ему нужно было позвонить по телефону родакам. В девять они должны были приехать от бабушки, привезти Игорю продуктов и забрать меня отсюда. Мы продолжали прикалываться. Тут в кухню с прискорбным лицом вошел Игорь, он был бледен как смерть, губы его дрожали. Все замолкли и выжидательно уставились на моего брата.

- Что случилось, Писюнчик?- тихо спросил Вован, отставив в сторону чашку с кофе.

В ответ Игорь молча достал откуда-то из-за спины что-то зеленое и выпустил из рук. Под действием силы тяжести Жора шмякнулся на пол и больше не шевелился. Лапы его неестественным образом выгнулись, клювик был полураскрыт. Около минуты мы молча созерцали труп героически погибшей птички.

- Он че издох?- первым нарушил минуту молчания Кеша.

Все заржали. Это была истерика. Мы хватались за животы, из глаз текли слезы. Вован взял Жору за лапку и отправил в последний полет – прямиком в мусорное ведро. Так закончилась хроника пикирующего бомбардировщика...
Спустя час приехали родители. Я помог Игорю и ребятам занести ящики с провиантом. Мама еще поболтала с Игорем, потом чмокнула его в щеку, и мы сели в машину. Выехав за пределы города, мама поинтересовалась у меня, как там у Игоря. Я ответил что-то типа «нормально», но про себя с ужасом подумал, что это ни разу вообще ни хера не нормально, блин!

За эти сутки я сделал для себя три вывода:

1. русский рэп – это не круто;

2. жизнь зародилась не в мировом океане, а в тазике, в котором Тютюсик замочил свои спортивные трико;

3. мой брат – долбанутый на всю голову.

После ужина мы вернулись в комнату и болтали о всякой ерунде. Кеша лежал на своей раскладушке и курил, пуская вверх струи плотного сизого дыма. Ничто не предвещало беды... Тут послышались приглушенные голоса и щелканье замочной щеколды. «Неужели, Игорь?- удивился я.- Вроде еще рано...» Дверь открылась, и кто-то вошел. Мне со своего места на шкафу не было видно ничего, но по оживленной беседе и незнакомым голосам в коридоре, я понял, что это не мой брат. Это кто-то из своих, поскольку ребята спокойно лежали на своих местах и продолжали беседу. Спустя несколько секунд в комнату завалились двое.

В то время мои представления о скинхедах были весьма поверхностными и основывались на минутных эпизодах из зарубежных боевиков категории В; я думал, что это просто кучка бритоголовых ребят, любящих на досуге поколотить бейсбольными битами «черномазых». Теперь я мог изучить их подробнее на реально существующих персонах. Один из парней (тот, который был выше и крупнее) стоял почти по стойке смирно, держа руки за спиной. Он был стрижен под машинку, гладко выбрит, на нем была светлая футболка «Lonsdale», голубые джинсы с подкатанными почти до колен штанинами, широкие подтяжки и здоровенные ботинки – гриндерсы. Его славянское лицо и холодный нордический взгляд излучали гордость и несгибаемую волю. Второй парень был похож на первого, вернее даже сказать являлся его недоразвитым клоном: он был чуть пониже ростом, поменьше в размерах, в одежде его преобладали темные тона, в руках он держал кожаный портфельчик, на его лице, явно не соответствующему стандартам внешности истинного арийца, то появлялась, то исчезала странная ухмылка.

- Зиг хайль!- крикнул бритоголовый, вскинув правую руку в характерном эсесовском жесте.

- Привет, Гриша!- отдал честь Кеша, стряхнув пепел на пол.

- Здоров, Горец,- откликнулся Тютюсик, а затем помахал рукой второму скинхеду.- Привет Кристофер Робин!

- Добрый вечер,- скромно улыбнулся он и, открыв дверь в соседнюю комнату, швырнул в ее черную пустоту свою кладь. Послышался глухой стук и грохот шлепающихся на пол книг.

Они подошли ко мне и обступили с обеих сторон.

- Это что за малец?- непонятно у кого спрашивал Гриша, с подозрением меня рассматривая.

- Горец, глянь!- воскликнул Кристофер Робин, теребя краешек моей футболки с изображением знаменитого в ту пору русского рэпера.- У него тут Децл на майке!

- Ебанный нигер!- брезгливо поморщился Гриша и слегка пнул меня в грудь.

- Децл – нигер! Нигер! Нигер!- нараспев продекларировал Кристофер Робин.- Децл – нигер! Черный нигер!

По моей спине пробежался холодок. Либо сквозило со стороны балкона, либо мой организм, почуяв опасность, выбросил в кровь месячную норму адреналина. Признаться честно я нехило струхнул. На мое счастье в разговор влез Тютюсик:

- Это младший брат Игорька. Он переночует у нас сегодня.

- Ясно,- нейтральным тоном произнес Горец и украдкой провел ребром ладони у горла, показывая на меня.

Я судорожно сглотнул. Мне хотелось смыться отсюда как можно скорей. Ультраправые друзья удалились в свою комнату, захлопнув за собой дверь. Оттуда еще некоторое время доносились гнусавый смех Кристофера Робина и громкие раскаты хохота Горца. Тютюсик подмигнул мне и сказал, чтобы я не парился и, типа, это они так шутят. Если это и правда розыгрыш, то он у них получился - напугали они меня не хило! «И в такие минуты моего старшего брата здесь нет. Офигеть!» Я страшно на него разозлился и твердо решил, что расскажу матери про все, что здесь увидел: про пустой холодильник и полные пакеты мусора в коридоре, про курение в постели и пукание в магнитофон, про сумасшедших и политически опасных соседей по комнате, про...

Тут внезапно дверь комнаты Игоря распахнулась, над нами в воздухе с птичьими трелями промелькнуло ярко-зеленое пятно, и прямо вслед за ним в комнату влетел Горец, размахивая в воздухе большой бейсбольной битой.

- Чтоб тебя поглотила огненная волна Рагнарека, проклятая тварь!- проорал разъяренный скинхед, смотря куда-то поверх меня.

- Гриша, что случилось? Чего тебе Жора плохого сделал?- подскочил со своего места Кеша и принялся успокаивать Горца.

- Эта гнида жидовская... эта чурка...- от злости Гриша никак не мог толком объяснить, в чем же дело.

Он, сверкнув глазами под потолок, быстро затопал назад. Кеша посмотрел на нас и покрутил возле виска. Этот жест в его исполнении казался еще смешнее. Я задрал голову вверх и увидел дрожащего после недавней погони волнистого попугайчика, который сидел на багете и время от времени чирикал. «Жора. Он действительно существует». Горец вернулся обратно с каким-то большим листом бумаги.

- Вот!- продемонстрировал он нам какой-то плакат.

На нем была изображена величественная фигура Гитлера и прочие нацистские регалии вроде орла, свастики и надписи крупными буквами «Ein Reich. Ein Volk. Ein Führer». Казалось бы, все нормально, ан нет! На поверхности полит.агитационной листовки можно было заметить куски какой-то мутной желто-зеленой грязи... а точнее говоря, птичьего дерьма. Пометом Жоры был испачкан почти весь плакат, а один из самых крупных кусков фекалий попугая угодил прямо на нос фюреру. Гришины обиды были понятны: очевидно, он расценил издевательство над изображением вождя третьего рейха как личное оскорбление.

- Ха!..- не выдержал Тютюсик и продолжил смеяться в подушку.

- Бляха-муха! Все обосрал!- подметил Кеша и улыбнулся.

- Ты знаешь, сколько стоит этот плакат?- возмущенно тыкал в полиграфический изыск Горец.- Эта вещь бесценна!

- Так и не вешал бы его, где попало!- защищал беспомощную птичку Кеша.- Знаешь же, что он у вас в комнате летает.

- Я же его выгоняю каждый раз! Какого хрена вы его обратно запускаете?

- Но клетка же его у вас в комнате стоит. Там же его жратва и вода...

Гриша раздосадовано поджал губы, по лицу у него заходили желваки, светло-зеленые глаза метали искры – он был зол как черт. Он развернулся и затопал обратно в комнату, бормоча себе под нос что-то типа «еще посмотрим, кто кого». Кеша пожал плечами и плюхнулся обратно на раскладушку. Тютюсик махнул рукой и принялся рассматривать какой-то журнал о мотоциклах. И минуты не прошло, как Горец вышел из комнаты в полном «обмундировании» скинхеда и с загадочной улыбкой, не предвещающей ничего хорошего. Он отдал нам честь и вышел в коридор. По характерным звукам щеколды замка мы поняли, что лидер ультраправого политического крыла этой квартиры покинул ее территорию и скрылся в неизвестном направлении. Я облегченно вздохнул: теперь моей жизни ничего не угрожает. По крайней мере, до Гришиного возвращения.

Вскоре нашу компанию соизволил поддержать и Кристофер Робин. Он, переодевшись в обычные домашние трико и мятую майку, подошел к нам с курительной трубкой в руке и учебником по физике под мышкой. Сев на свободное место рядом с Тютюсиком, скинхед завел речь о своих институтских делах и еще о какой-то ерунде. Ребята слушали его нудный монолог без всякого интереса. Я, воспользовавшись случаем, решил осмотреть комнату брата и направился туда. Здесь было довольно уютненько. Слева от двери стоял широкий письменный стол Игоря, на котором в несколько аккуратных стопок были сложены тетрадки, учебники, ручки с карандашами и парочка альбомных листов формата А3. На краю стола располагалась небольшая птичья клетка, пространство вокруг которой было усеяно просяной шелухой, мелкими перьями и пометом. Стена над столом была увешана постерами Игоря, которые он увез из дома. Под столом лежало несколько картонных ящиков, приспособленных под мусорную корзину и подставку для ног. Пол был устелен старым паласом. Еще один ковер висел на стене возле кровати. На гвоздиках, удерживающих этот ковер, висели вешалки с одеждой. На тумбочке Игоря стояло несколько книжных полок, заполненных литературными изданиями на различные темы: от учебников по высшей математике и информатике, до «новейшей энциклопедии Третьего Рейха». Тут заканчивалась территория моего брата и начиналась – ультраправых радикалов. Раскладной диван с одной стороны и металлическая пружинная кровать с другой. Под ними спортивные сумки и гири. На стенах распечатанные на принтере плакаты РНЕ, НБП и прочая профашистская хрень. На подоконнике стоял маленький музыкальный центр. В углах паутина и миллиметровый слой пыли.

В коридоре послышалась какая-то возня и знакомый смех тугоухого обкуренного дауна – так мог смеяться только один человек во Вселенной. Через полминуты в комнате у ребят возникла фигура Игоря. Он совершал что-то вроде древнеегипетского танца. Подойдя к замершему на месте Кристоферу Робину, он еще некоторое время кружил вокруг него и, мыча под нос какие-то тибетские мантры, вырисовывал над его головой руками хаотичные линии; складывалось такое впечатление, что он штопает невидимой волшебной нитью его подпорченную ауру. Завершив свои хитрые манипуляции, мой брат сел между Тютюсиком и Кристофером Робином, лихо обнял их за шеи и... чмокнул в щеку сначала одного потом другого. Они даже глазом не моргнули, все принимали это как должное. Тут в комнате появился еще один персонаж – коренастый темноволосый парень, выглядевший на 22-23 года. Сжимая зубами спичку, а рукой - бутылку с пивом, он поздоровался со мной и окинул своим строгим взглядом всех окружающих. Это был Вован.

- Ну че, недоноски, все хуйней страдаете?- произнес он тоном надзирателя в колонии несовершеннолетних преступников.

- А хуля делать, Вован?- ковыряясь в пупке, зевнул Кеша.- Погуляли, пожрали... Настроения нет...

- Да, стремает как-то...- вяло добавил Тютюсик, положив голову Игорю на плечо.

- Понятненько, понятненько,- пропел он и присел на свою кровать.- А где Горец?

- Срулил куда-то,- объяснил Кристофер Робин, вывернувшись из расслабившихся объятий моего брата.

- Куда же ты, малыш?- пытался ухватить того за штанину, скорчил огорченную мину Игорь.

- Отстань, противный!- педиковатым голосом прохныкал Кристофер Робин и уселся рядом с Кешей на раскладушке.

Остальные заржали. Вован отхлебнул пива и громко пернул. Новая волна хохота. Пока все ржали как лошади, Кеша незаметно просунул руку под грудь Кристофера Робина и ущипнул его за обнаженный сосок. Тот громко вскрикнул и подскочил, потирая болевший участок тела.

- Еб твою мать!- воскликнул он и пнул Кешу ногой в корпус.- Жидо-масонский шаман!

Все вновь заржали. Я не мог долго сдерживаться и тоже засмеялся. Кристофер Робин оглядывался по сторонам в поисках посадочного места. Мой брат, уловив поток мыслей раненого в сосок скинхеда, поманил его к себе распростертыми для объятий руками:

- Иди ко мне... Иди,- нежным голосом лепетал он.

- Да пошел ты!- прошипел Кристофер Робин и уселся на шкаф, где еще десять минут назад сидел я.

Все снова дружно расхохотались. Эта феерия продолжалась, наверное, полчаса. Темы разговоров (если все это бессвязное нагромождения фраз и слов можно было назвать темой) были самыми различными и менялись в среднем каждые пять минут резко и непредсказуемо. Повествования лились из уст пацанов непрерывным потоком, приправленные десятиэтажными матюками, разномастным пуканием и гомосексуальными ужимками. Какой-то копец!

Все бы ничего, да вот к нам на огонек подоспел Горец. Целый и невредимый он стоял у двери и улыбался от уха до уха. Поприветствовав Вована как истинный наци, Гриша вытащил из-за спины какой-то пакет и положил его на пол. Оттуда тут же стремительно вырвалось что-то полосатое и побежало в противоположный конец комнаты.

- Это еще что за пиздец?!- только и успел поднять ноги Вован.

- Это Мюллер – кот моего знакомого!- довольно разъяснил Горец.

- Бля! Только котов нам не хватало!- с презрением произнес Кеша и фыркнул.

- Мюллер?- заулыбался Кристофер Робин.- Тут скоро весь цвет Вермахта соберется.

Полосатая кошачья морда выглянула из-под кровати Вована и противно замяукала. Володя, стащив с подоконника газету и осторожно свернув ее в плотную трубку, с размаху шлепнул кота по носу. Тот взвизгнул и дернул под кровать Тютюсика. Вован с Игорем и Кешей зашлись низкочастотным смехом, судя по всему, эти трое не были чужды садизму по отношению к братьям нашим меньшим. Гриша же, нахмурив брови, осудительно помахал пальцем, мол, так делать нехорошо. Где-то над головой чирикнул Жора. Мюллер насторожился и выглянул из-под кровати. Его полосатый хвост игриво покачивался из стороны в сторону.

Вдруг ни с того ни с сего попугайчик вспорхнул в воздух и, пролетев чуть меньше метра, резко сорвался в пике. Пролетев на расстоянии всего несколько сантиметров от пола, он вновь взлетел вверх и уселся на край двери в комнату Игоря и скинов. Все это происходило под пристальным наблюдением Мюллера, глаза которого блестели инстинктивным огоньком хищника. Пацаны, напряженно наблюдавшие за этой провокацией, еле слышно выдохнули и зааплодировали геройской птичке. Но Жоре этих оваций явно казалось недостаточно: он повторил свой опасный маневр только в обратном направлении. На этот раз полосатый кот решился проучить пернатого наглеца: он подпрыгнул вверх, пытаясь когтистыми лапами ухватиться за шустрого попугайчика. Но к счастью он его не достал, и пацаны вновь облегченно выдохнули и радостными выкриками и улюлюканьем выражали свое восхищение попугайчику. Жора все не унимался: он снова и снова затевал рискованную игру в кошки-птички; а Мюллер не мог уступить: каждый раз выпрыгивая на запредельную для себя высоту, он оставался с носом. Народ ликовал. Все воспринимали это как зрелищное шоу, вроде гладиаторских боев или боксерского раунда; орали «давай, Жора, сядь ему на нос!», «Мюллер, надери ему его зеленый зад!» Долго это продолжаться не могло, и удача все-таки повернулась к бедному попугайчику жопой. Задумав на это раз показать истинное летное мастерство, Жора пытался пролететь между лап у кота и у него это почти получилось... Почти. Полосатой эсесовской лапой питомец наших ультраправых друзей ухитрился зацепить крыло птички и обрушить его на пол. В считанные секунды он накрыл его своим пушистым телом и, характерно подвывая, ухватил зубами. Пацаны охнули – для них это было полной неожиданностью. Мюллер тем временем с честно пойманной добычей скрылся в полумраке комнаты ребят, ища там политического убежища. Тютюсик с Игорем погнали вслед за ним. Скоро мы все оказались там и наблюдали, как мой брат и Тютюсик разжимали челюсти кота, освобождая еще вроде бы живого Жору. Наконец, они добились своего. Тютюсик держал на раскрытых ладонях трепыхающегося попугайчика, из его расцарапанного крыла и спины мелкими каплями сочилась кровь. Мне стало жаль малыша. Ребята поместили раненую птицу в клетку и плотно закрыли дверцу.

Вопреки моим ожиданиям Мюллера не стали линчевать: Вован просто скинул его с балкона на улицу. Ребята скорбели по попугайчику еще несколько минут, но потом опять принялись за старое: травили тупейшие анекдоты, рассказывали друг другу байки и громко ржали. Время от времени кто-то из них удалялся в туалет или на кухню и возвращался с кружкой чая или кофе. Ночь достигла своего апогея, но этот бесконечный треп продолжался. Я несколько раз успевал задремать, но каждый раз мой сладкий сон нарушал дикий хохот пацанов.

«Неужели у них так каждый день?»- промелькнуло у меня в голове, перед тем как я окончательно заснул.

В Новочеркасске я был впервые. Без родителей, я имею ввиду. Сразу после того, как отец высадил нас на Платовском, мой брат потащил меня в сторону Азовского рынка на трамвайную остановку. Шли мы довольно быстро. По дороге он спросил меня, хочу ли я к нему на квартиру, и не дождавшись моего ответа, заявил, что заглянет к Аленке (тогдашней его девушке). Поскольку меня одного он отпустить не мог, мне пришлось составить ему компанию. Мы спустились вниз по Орджоникидзе, затем свернули на Комитетскую. Подружка Игоря уже ждала нас у ворот своего двора. Далее последовала небольшая сцена с обниманиями, поцелуями, подниманием на руки и прочими романтическими хренями. Я еле сдерживал смех. Игорь не видел Аленку всего один день.

Все оставшееся до вечера время мы поздравляли Мадам Психаниди (Аленкину старшую сестру) с днем рождения. Потом Игорь с Аленкой проводили меня до хаты. Видать, я им надоел. Честно говоря, я уже сам ждал этого момента. У Психаниди на днюхе мне кусок в горло не лез, но едва мы вышли в город, как я захотел хавать. Только я переступил порог квартиры, и мой внутренний голос уверил меня, что я останусь голодным. В коридор нас встречать вышел Тютюсик – высокий темноволосый парень, учившийся на первом курсе геолого-разведочного колледжа. Он с широкой улыбкой крепко пожал мне руку и поприветствовал ребят позади меня, которые как-то особо и не пытались продвинуться дальше дверного проема.

- Мы с Алё еще погуляем немного, а потом я приду,- сообщил Игорь Тютюсику.- Проследишь за Термитом, чтоб все нормально было?

- Конечно, Писюнчик!- заверил тот моего брата.- А ты скоро вернешься?

- Нууууу...- Игорь переглянулся со своей пассией, та что-то шепнула ему на ухо.- Где-то через часик-полтора.

- Окей!- еще шире улыбнулся Тютюсик и махнул на прощание рукой.

Брательник уже почти вышел в подъезд, как вдруг развернулся и спросил:

- А че у вас так тихо? Где остальные?

- Кеша в сортире, ультраправые друзья где-то тусуются, а Вован...- Тютюсик пожал плечами.- Хер его знает, где Вован... Это же Вован.

- Ладно,- кивнул Игорь и перед тем как выйти бросил своему соседу по квартире.- Не забудьте покормить его!

- Кого?- переспросил тот. Я не мог понять, он серьезно не понял, что речь идет обо мне, или только прикидывался.

- Жору!- вздохнул Игорь и, наконец, покинул квартиру. Я успел увидеть его лицо, перекосившееся от переливающегося через край раздражения и сарказма. Я надеялся, что Тютюсик понял его гримасу и интонацию правильно. Хотя мне было немного обидно, что обо мне разговаривают, как о домашнем животном.

Пока сосед Игоря проводил манипуляции с замками. Я оглянулся вокруг. В коридоре горела одна единственная лампочка, но ее ватт вполне хватало для хорошего освещения. Из трех непременных атрибутов прихожей: зеркала, подставки для обуви и вешалки; в наличии имелось только последнее. На нем висела куча верхней одежды: куртки, ветровки; и почему-то сумка, из расстегнутого кармана которой выглядывал край боксерской перчатки. Прямо под ней была навалена гора обуви, всех видов, размеров и сезонной принадлежности. Пол был застелен чуть потертым и пыльным линолеумом. Чуть дальше по коридору, припертый к стене, лежал полиэтиленовый пакет с мусором. Вероятно, его должны были выкинуть еще пару дней назад.

- Кто такой Жора?- спросил я у Тютюсика, успешно закрывшего обе двери квартиры.

- Жора? Жора - это наш попугай, ответил он и направился дальше по коридору.

Неужели у них и правда есть попугай? Верилось в это с трудом. А если судить по многочисленным байкам об этой квартире, которые мой нерадивый брат часто мне рассказывал, то они не то, что о попугайчике, даже о себе толком не могли позаботиться.

Тут неожиданно слева от меня распахнулась дверь в туалет. Оттуда вышел невысокий коренастый парень с короткой стрижкой и смешным (по-другому это назвать было нельзя) лицом. Это был Кеша. Он улыбнулся мне. Затем выражение его лица резко поменялось на замученное, и он, смахивая со лба воображаемый пот, прошептал:

- Вот это я посрал!

Я не знал, что ему на это ответить: поздравить, пошутить или быстро-быстро удалиться в другую комнату. Но я, будучи в шоке (как мне тогда казалось), просто кивнул. Сознание временно отключилось, и мое тело находилось под грубым владением условных рефлексов и интуитивных поведенческих стандартов. Ладонь сама по привычке потянулась к рукопожатию. Кеша посмотрел на мою руку, потом на свою... Понюхал ее!.. и похлопал ею меня по плечу. А потом просто удалился в ту же комнату, что и Тютюсик. Я, «немного» растерявшись, побрел вслед за ним.

Мы оказались в зале – достаточно просторной и хорошо освещенной комнате. Здесь было довольно много мебели: маленькая одноместная кровать рядом с выходом на балкон, раскладное кресло, занятое лежащем на боку и тыкающем кнопки мобильного Тютюсиком, стояло почти в самом центре комнаты параллельно предыдущей кровати, раскладушка, на которую тут же плюхнулся «выходец из туалета», в противоположной стороне комнаты находился небольшой письменный столик, захламленный кучами тетрадей, бумаги и учебников, и стул рядом с ним с висящими на его спинке рубашками, брюками и пиджаками, около него на полу стоял двухкассетный магнитофон «Fisher», который Игорь еще зимой увез из дома, не сразу я приметил небольшой платяной шкаф, лежащий за раскладушкой почему-то на боку и без одной дверцы – вот, пожалуй, и все. Широкое окно было завешено грязными шторами. Деревянный пол был тоже пыльным, со скрипучими половицами. Стену напротив меня украшали постеры различных музыкальных групп и исполнителей, а также голливудских актеров и актрис. Они были развешаны в хаотичном порядке. Некоторые из плакатов были изуродованы до неузнаваемости: замалеваны фломастерами, разодраны в клочья, продырявлены ножом или иглой.

- Ну как ты покакал, Сережка?- на секунду оторвался от телефона Тютюсик.- Удачно?

- Да, неплохо, Андрейка, неплохо,- почесывая в паху, пропел Кеша. Взгляд его как бы случайно перешел на меня, и он несколько секунд спустя спросил: А это к тебе пришли?

- Это младший брат Игорька,- лениво отвечал Тютюсик, вновь уткнувшись в экран сотового.

- Ааааа...- протянул Кеша и через несколько секунд задал новый вопрос: А где сам Игорек?

- Пошел с Аленкой гулять. Через час должен вернуться,- также нехотя выдавливал из себя фразы Тютюсик.- Кстати, ты в курсе, что у Мадам Психаниди сегодня днюха?

- Не-а... Бля! Надо ж хотя бы позвонить, поздравить. У тебя ее номер есть?

- Нет. Я ей с Вовкиного телефона звонил, пока он еще не ушел.

- Бля!..

- Да ты ей все равно на хер не нужен, Кеша! Не парься!

- Пошел ты!..

Этот нехитрый диалог продолжался еще около минуты и состоял в основном из взаимных оскорблений. Эти ребята были поглощены беседой и соревновались в том, кто кого круче обзовет. За эту минуту я услышал столько изощренных матерных слов и посылов, сколько не слышал за последний год.

- А чего ты стоишь?- вспомнил о моем существовании Тютюсик.- Проходи, присаживайся.

- Ага,- откликнулся я и послушно прошел вглубь комнаты.

Вначале я полагал, что присяду на краешек кровати, которая располагалась в самом дальнем конце комнаты, но на ней оказалось навалено столько мятой одежды и прочих непонятных вещей, что я не осмелился и аккуратно приземлился на перевернутый шкаф. На его деревянной поверхности можно было различить вырезанные надписи, типа «Хочу сала», «Держись, геолог. Крепись, геолог», «89515294160 – Оля (может отсосать)» и т.п.

- Бля! У меня сигареты кончились, Андрейка!- пожаловался Кеша.- Че делать?

- Таракану хуй приделать!- откликнулся Тютюсик, который теперь перелистывал какие-то тетрадки.

- Ты че, сучка, охерела уже совсем?!- рявкнул на него Кеша и нехотя поднялся.

Его раскладушка противно заскрипела, а выражение лица Кеши было сродни досадному, но с капелькой надежды. Он стал посреди комнаты и осмотрелся по сторонам, почесывая через потертые спортивные трико свои причиндалы. Потом он неожиданно щелкнул пальцами, подошел к окну и стащил с подоконника помятую пачку, из которой извлек парочку сигарет. Лицо Кеши озарилось счастливой улыбкой. Он вернулся к себе и закурил, прямо в комнате, прямо в постели. Хорошо, что он догадался при этом открыть дверь на балкон.

Где-то около получаса ничего особенного не происходило. Пацаны либо молчали, либо разговаривали о своих студенческих буднях. В таких разговорах фигурировали неизвестные мне имена, прозвища, названия мест и улиц, так что я не напрягался улавливать их смысл и просто пропускал мимо ушей. Я заметил, что пока они замолкали, я мог хотя бы сконцентрироваться на собственных мыслях; поэтому, когда наступали эти перерывы, я с облегчением вздыхал про себя. Затем, во время очередной такой паузы, Тютюсик вдруг встал с кресла, подошел к магнитофону, поставил его на письменный стол, роняя на пол различную канцелярскую мелочь, и подключил его к розетке.

«Наконец-то,- с облегчением подумал я,- хоть музыку послушаем...» К моему немалому изумлению, после того, как Тютюсик нажал на кнопку магнитофона, из колонок донеслись ни популярные мелодии последних месяцев, ни тяжелый металл, ни даже шансон, а... ничего, пустое шипение колонок. Но самое удивительное последовало потом: Андрей вместо того, чтобы перемотать кассету, сделать громче или провести еще какие-либо манипуляции с мафоном, просто повернулся к нему спиной, нагнулся и... громко и продолжительно пернул! Кеша дико и протяжно засмеялся. Его смех больше напоминал поросячий визг и хохот одного из бурундуков (Чипа или Дейла) одновременно. В следующее мгновенье он подскочил со своей раскладушки, подбежал к Тютюсику и, повернувшись к магнитофону задом, повторил «подвиг» своего соседа по комнате, но с гораздо меньшим, так сказать, запалом. Не прошло и секунды как это переросло в целую баталию из пердежа различной тональности и неугомонного смеха. Я тоже смеялся, но прикрывал рот (и нос заодно) ладонью так, чтобы они не спалили, но им было глубоко пофиг! Наконец, они утихомирились и нажали на «stop». Затем немного перемотали и включили воспроизведение. Из колонок тут же стали доноситься какие-то голоса: временами невнятные фразы оборачивались внезапными накатами ора и гомерического хохота, иногда прерывающихся громкими звуками, характерными для надрывающихся от мощного напора кишечных газов задниц.

Вскоре пленка кончилась, и Тютюсик отключил магнитофон. Их лица вновь стали почти серьезными. Кеша опять улегся на раскладушку и с задумчивым видом принялся грызть ногти, а его друг слонялся по комнате, в поисках недостающего для пары носка и, наверное, вчерашнего дня. Вскоре Тютюсик предложил своему другу «пойти пожрать», при этом он неоднозначно покосился в мою сторону (наверное, вспомнил просьбу Игоря). Кеша что-то недовольно пробормотал, жуя и выплевывая кусок своего пальца; я понял лишь то, что сегодня не его очередь готовить. Тютюсик махнул на него рукой и с удрученным видом побрел в коридор. Я решил его поддержать и пошел вслед за ним... Большая ошибка...

- Дааааа... Давненько я сюда не заходил,- протянул Тютюсик, уткнув руки в боки и оглядываясь вокруг.

- Ага,- выдавил я из себя. Больше я не мог ничего добавить.

Зрелище и впрямь было ужасающим. Раковина, состояния которой я не мог рассмотреть под грудой немытых тарелок, чашек, кружек, вилок и ложек, издалека казалась постмодернистской скульптурой высеченной из цельного куска камня (или дерьма). На газовой плите, покрытой пятнами пригоревшего жира, стояла та посуда, которая не вместилась в раковине, разумеется, грязная. На столе стояли кастрюли и чайник с закоптелым корпусом. На подоконнике лежали кучи грязных тряпок, кухонное полотенце чуть более чистое, целлофановые пакеты и стопка каких-то журналов. Замусоленные занавески были в нескольких местах сорваны с багеты и доставали до грязного пола. Относительно чистым был лишь обеденный стол: он всего-навсего был засыпан хлебными крошками и парой смятых фантиков от конфет. На нем также стояли четыре разных кружки с недопитым чаем и кофе. Непосредственно у входа в кухню, справа стоял невысокий старенький холодильник, дверца которого была почти полностью заклеена стикерами-вкладышами из-под жвачек с изображением обнаженных девиц, гоночных автомобилей, сценок из кинофильмов и мультиков; в самом центре этого нагромождения находился прикрепленный скотчем тетрадный лист бумаги, от руки написанная фраза на котором гласила: «Не открывать! Биологически активно!» Одна ножка у холодильника отсутствовала, зато ее заменили учебником по гидродинамике и, как ни странно, поваренной книгой. О том, что пища здесь готовилась с соблюдением всех требований и норм «санэпиднадзора», верилось с трудом.

- Ну что ж, приступим?- довольно бодрым, но отнюдь не обнадеживающим голосом произнес Тютюсик.

- Ага,- поддержал я парня, а сам отступил поближе к выходу.

Тютюсик подошел к печке и медленно, с аккуратностью сапера, который должен разминировать опасную бомбу, сдвинул крышку с большой кастрюли. Он, держась от нее на расстоянии вытянутой руки, посмотрел туда и резко ее захлопнул. От неожиданного звяканья крышки кастрюли я аж подпрыгнул на месте.

- Сережка!- заорал Тютюсик во все горло.- Мы вче... позав... на прошлой неделе вермишель готовили?

- Не помню,- почесывая затылок, отвечал подбежавший к нам Кеша.- В этой кастрюле вроде бы мясо тушили. Но это дюже давно было. Я точно не помню...

Тютюсик с феноменальной точностью повторил все манипуляции с кастрюлей и уверенно сообщил:

- Нет, это сто пудов вермишель!

- Дай я погляжу!- отодвинув друга в сторону, потребовал Кеша и чуть ли не с головой полез в кастрюлю. Через несколько секунд он посмотрел на нас и задумчивым то-ном согласился с нами,- и правда вермишель... Только почему она шевелится?

- Че?!!- полезли на лоб глаза у Тютюсика.- Ты че несешь?

Он чуть нагнул кастрюлю, чтобы лучше рассмотреть ее содержимое при существующем тусклом освещении, и, заглянув внутрь, с диким криком «мать твою!» отпрянул назад. Все произошло в течение доли секунды: от колебаний стола затряслась бутылка подсолнечного масла и рухнула на жаровню, стоявшую позади злосчастной кастрюли, содержимое которой тут же рассыпалось по полу. Вначале мне показалось, что это на самом деле рис, а не вермишель. Присмотревшись, я понял, что это на самом деле ни то и ни другое. На грязном полу, слипшись в отвратительные светло-желтые комки, шевелились опарыши. Вид этих гнусных личинок и тошнотворный запах протухшего мяса заставили меня попятиться и прижаться к холодильнику.

- Ебанный свет!- воскликнул Кеша и, первым переборов отвращение, взял в руки веник с совком.- Какая гадость!..

Пока он подметал, Тютюсик проверял остальную посуду на предмет той самой «биологической активности», о которой предупреждала надпись на холодильнике. Едва подняв крышку глубокой эмалированной кастрюли, он с опаской отшатнулся от нее, выпуская в пространство кухни маленькое серое облачко мошек. Они бесшумно взмыли в воздух и растворились в полутьме под потолком. Тютюсик осторожно заглянул внутрь посуды, но вместо того, чтобы с ужасом отскочить или хотя бы брезгливо поморщиться, он загадочно улыбнулся.

- Что там?- полюбопытствовал Кеша, сметая в совок беловатые тельца опарышей.- Опять какая-то хуйня?

- Гречка... с грибами,- спокойно ответил Тютюсик, демонстрируя другу содержимое кастрюли.

- Бляаааа! Убери это дерьмо отсюда!- приказал Кеша, подталкивая своего соседа по комнате к выходу.

- Да жалко! Глянь сколько тут еще осталось. Может, доедим?- не отставал тот, подсовывая кастрюлю ему под нос и тихонько усмехаясь.

Кеша, молча отмахиваясь, продолжал собирать личинок. Тютюсик, заливаясь истерическим смехом, направился в туалет. Я случайно заглянул внутрь посуды, которую он пронес мимо меня, и среди коричневых зерен гречки различил зеленый налет плесени. Кеша тем временем закончил с уборкой и без особых мер предосторожности пересмотрел на кухне все, что хотя бы гипотетически могло содержать что-нибудь съедобное: все шкафы, отделения кладовой, пакеты, чашки и... в общем все. Все, кроме холодильника. Результаты поиска были более чем скромные: пять картофелин, четверть буханки черствеющего хлеба, полпакета риса, подсолнечное масло на дне бутылке, немного жира в литровой банке, соль, приправы.

- Можно картошки пожарить,- предложил я и тут же осекся (пусть сами решают).

- Сейчас чего-нибудь придумаем,- кивнул Кеша, но голос его звучал также обреченно, как и у врача, заверяющего семью смертельно больного пациента, что их родственник будет жить.

Прошло некоторое время, и к нам вернулся Тютюсик. От его вида я очередной раз смешался: на нем был темно-синий халат до колен, желтые резиновые перчатки, которыми обычно пользуются уборщицы во время мытья полов, лицо его скрывали обыкновенная ватно-марлевая повязка и маска для подводного плавания. Кеша закатился своим фирменным смехом с повизгиванием. Тютюсик, сам едва сдерживаясь, чтобы не заржать, жестом велел нам отодвинуться подальше и, отсчитав пальцами «три, два, один», распахнул дверцу холодильника. Эта сцена напоминала мне эпизод из какого-то старенького ужастика про мутантов; сходство добавили клубы морозного воздуха, вырвавшиеся из холодильной камеры, и громкое дыхание Тютюсика через повязку. Я уже был готов к тому, что оттуда сейчас выскочит какой-нибудь монстр вроде «чужого» или еще что-нибудь, но, как ни странно, из пространства холодильника, в котором находилось всего несколько банок и полиэтиленовых пакетов, в кухню никто не пробрался. Тютюсик, уже окончательно вошедший в образ опытного доктора микробиологии, аккуратно извлекал из холодильной камеры банки и прочую тару (предположительно с едой), будто склянки и колбы с образцами зараженных опасными вирусами тканей. Кеша, между тем, не менее осторожно рассматривал их и даже пробовал открыть. Нетронутая банка консервированной фасоли ни у кого не вызвала сомнений насчет пищепригодности, так же как и пара пакетов со свежими помидорами и огурцами, которые, якобы, Вован купил вчера. Некоторые опасения вызывала самая подозрительная и вожделенная одновременно двухлитровая банка домашней тушенки; она была закрыта пластмассовой крышкой и, судя по следам застывшего жира на стенках, опустошена более чем наполовину. Кеша рискнул: открыл заветную банку и принюхался к ее содержимому.

- Вроде свежее,- заключил он и передал ее нам для дальнейшей экспертизы.

- Да, ниче вроде,- согласился Тютюсик и протянул банку мне.

Я не верил им: ни Кеше, который не может отличить личинок мух от «вермишели, которая шевелится», ни Тютюсику, во вменяемости которого я теперь вообще сомневался. Поэтому пришлось лично убедиться в надлежащем качестве продукта. Я «взял пробу на запах» как рекомендовали правила безопасности при проведении опытов в химической лаборатории, и оказалось, что тушенка действительно вроде бы свежая. Спустя пару минут мясо уже скворчало на сковороде, которую Тютюсик (после моей настоятельной просьбы) все-таки помыл, Кеша чистил картошку, я открывал тупым ржавым консервным ножом банку с фасолью. Ничего не происходило... пока Тютюсик, нарезая на салат овощи, не уронил на пол кусочек помидора. Спустя пару секунд он, как ни в чем не бывало, подобрал его и отправил себе в рот. Вспомнив, как по полу еще десять минут назад ползали опарыши, меня чуть не вырвало. Когда ужин был готов, и мы прямо со сковороды уплетали жареную с тушенкой картошку, к салату я так и не притронулся.

Запомни! Никогда не засыпай на вписках первым! держись до последнего!!!