Взято из ТГ одного популярного российского «военкора». Ради контекста: этого же «военкора» ровно с такой же полярностью качает на эмоциональных качелях, причем часто совсем без повода и даже в течение одних суток от одной крайности ко другой. Имя говорить не буду, но те кто в теме, поймут.

Из фотоархива Марка Лисянского, известного советского поэта-песенника и писателя, в 1941 г. - командира саперного взвода 243-й стрелковой дивизии (Смоленское сражение, Битва за Москву), в 1942-43 - главного редактора дивизионной газеты "В бой за Родину", 1944-45 - члена редколлегии газеты 43-й армии "Защитник Отечества".

Из военной поэзии Марка Лисянского:

СПЯТ НЕИЗВЕСТНЫЕ СОЛДАТЫ

Спят неизвестные солдаты
На самых главных площадях
Почти во всех столицах мира
, Хотя не числились в вождях.

Пред их могилами святыми,
Пред синим жертвенным огнем
Стоял я в Риме и Париже,
Стою в Москве осенним днем.

Вкруг александровские липы
Склоняют желтую листву.
И кажется, что входит вечность
В сиюминутную Москву.

И кажется, что в той могиле,
У той прославленной стены
Лежит мой друг Борис Магнезии,
Погибший в первый год войны,

О, если бы сегодня встали
Из безымянных тех могил
Все неизвестные солдаты,
То каждый рядом с другом был.

И мы бы, друг мой, как бывало,
Пошли осеннею Москвой,
И нас бы дочери встречали,
Внучат подняв над головой.

Мне жить без этого виденья,
Без этой верности нельзя.
Все неизвестные солдаты —
Мои известные друзья!

Я с ними шел в огонь и воду,
По минным тропам и полям,
И жизнь мы поровну делили
И славу делим пополам.

Вертись, планета, осторожно,
Лети в снегах,
Лети в дождях,
Спят неизвестные солдаты
На самых главных площадях.


АЛЫЕ МАКИ

Цветут в Бухенвальде цветы -
Алые маки.
В музейном покое — щиты,
А рядом — бараки.

Цветут в Бухенвальде цветы
Алые вспышки.
На маки глядят с высоты
Бессменные вышки.

На вышках эсэсовцев нет,
Дым не клубится...
Цветы пламенеют — и свет
Ложится на лица.

Не ходит по лагерю смерть,
Не лают собаки.
А все-таки жутко смотреть
На алые маки.


ОДНАЖДЫ НА ВОЙНЕ

Я услыхал однажды на войне: —
Прощай и помни обо мне.

Так говорил солдат в свой смертный час
Тому, кто с ним в атаку шел не раз.

Он обращался к другу своему,
А может, к человечеству всему!..

Но мне казалось в этот миг войны,
Что те слова ко мне обращены.

А тот, кто вынес друга из огня,
В ответ ему сказал: «Прости меня...»

Утихла боль и память о войне,
Но те слова огнем горят во мне.

Беда, когда уходит жизнь от нас,
А рядом друга нет в последний час.

И некому промолвить в тишине: —
Прощай и помни обо мне.


САША КУЗНЕЦОВ

В Полтаве,
В сквере городском,
В зеленом тихом пламени,
Под нарисованным флажком,
Как под гвардейским знаменем,
Под легендарною звездой,
В цветах могила братская.
Лежит в ней воин молодой,
В ней спит судьба солдатская —
В кругу товарищей-бойцов,
Чей путь оборван бомбою...
Мой друг, мой Саша Кузнецов,
Прости вину огромную,
Мою вину перед тобой
За то, что на свидание
Иду протоптанной тропой—•
И нет мне оправдания!
За то, что я стою впервой
Пред этою могилою.
И слышу добрый голос твой:
- Я не прощу — помилую!
Я вижу черный хохолок,
Глаза улыбкой светятся,
И тает, тает холодок... —
Вот как пришлось нам встретиться!

...Цветы в росе, и оттого
Вокруг простор сверкающий,
А ведь в Полтаве у него,
У Саши, нет товарищей.

Нет ни родных и ни друзей,
Лишь ласточка попутная-
Ограда. Шелест тополей.
В тени скамья уютная.
Тропинки с четырех сторон,
Две женщины с букетами...
Родился, жил, работал он
Вдали от места этого.
Он рос на севере, В краю,
Где Волга льется сказкою,
А отдал молодость свою
За тишину полтавскую.
Под братским знаменем бойцов,
Что выше всяких почестей,
Мой друг, мой Саша Кузнецов,
Не знает одиночества.
Как будто он вчера уснул
Под тополем торжественным.
Я с благодарностью взглянул
В глаза полтавским женщинам.


Я БЫЛ САПЕРОМ НА ВОЙНЕ

Я был сапером на войне —
И не ошибся я ни разу.
Иначе мне... Иначе мне
Не написать бы эту фразу!
Я полз среди ловушек-мин,
За мною вслед ползла пехота.
Неосторожный шаг один —
И...Умирать кому охота!
А мина глазу не видна,
Она в траве,
В кустах малины...
Хотя окончилась война,
Еще не все изъяты мины.
Немало лет прошло с тех пор,
Моя земля в цвету и в славе,
Но я по-прежнему сапер,
И ошибиться я не вправе!


ВОСПОМИНАНЬЯ ПИШУТ О ВОЙНЕ

Воспоминанья пишут о войне.
Пора, как видно, вспоминать и мне.
Я жил, я задыхался от огня,
Не так-то просто в гроб вогнать меня!
Жаль, я не вел на фронте дневников,
Живым войну прошел — и был таков!
Не все имеют право вспоминать,
Хотя у всех и родина, и мать.
И юность, и разлука, и война,
И дорогие сердцу имена...
А впрочем, я, наверное, не прав:
Воспоминанья — это не устав.
Нельзя ни запретить, ни отменить,
Ни оборвать связующую нить.
Имеет право вспоминать любой,
Открыть дневник, побыть с самим собой,
Не думая о том, что издадут
Его отредактированный труд.

Предыдущее: Поэт-лейтенант Михаил Кульчицкий - военные аспекты биографии ; Лейтенантская поэзия Великой Отечественной. Ариан Тихачек.

Всеволод Багрицкий (1922—1942).
Техник-интендант 1-го ранга (соответствует званию "старший лейтенанат"), военный корреспондент газеты "Отвага" 2-й Ударной армии Волховского фронта.

Сын Эдуарда Георгиевича Багрицкого, известного поэта Серебряного века и советского романтизма, драматурга, переводчика, художника, бойца и политработника Гражданской войны, и поэтессы Лидии Густавовны Суок (репрессирована в 1937 г., в ссылке до 1956 г.)
Родился в Одессе, и это многое объясняет.

Источник: https://stihi.ru/2022/05/05/1230?ysclid=m78nlng128342970251

В 1926 году семья Багрицких переехала в Кунцево. Учась в школе, Всеволод работал литературным консультантом «Пионерской правды». Был одноклассником неоднозначно известной Елены Боннэр, с которой, якобы, имел юношеский роман.
Зимой 1939-40 Всеволод вошел в состав творческого коллектива молодежного театра, которым руководил Алексей Арбузов и Валентин Плучек. Вместе с товарищами по Арбузовской студии писал пьесу «Город на заре» о первых строителях Комсомольска-на-Амуре, в работе над которой принимал участие и знаменитый впоследствии литератор, поэт-песенник Александр Галич.
С 1940 года Всеволод Багрицкий учился в Московской Государственной театральной студии и в Литературном институте, работал сотрудником в «Литературной газете».С первых дней войны, Всеволод Эдуардович добивался отправки на фронт, хотя был снят с воинского учёта из-за сильной близорукости.

В октябре 1941 года он, освобождённый от воинской службы по состоянию здоровья, был эвакуирован в Чистополь с Московской Государственной студией театральной студией Алексея Арбузова.
6-го декабря 1941 года Всеволод Эдуардович написал заявление в Политуправление Красной Армии с просьбой принять его во фронтовую печать.
Всеволод Багрицкий, благодаря своей настойчивости, добился направления на фронт.
Настроение его поднялось, и он написал такие оптимистические строки:

Стал я спокойнее и мудрее,
Стало меньше тоски,
Всё-таки предки мои евреи,
Были мудрые старики.

Всеволод Багрицкий получил назначение служить в армейской газете «Отвага» Второй ударной армии Волховского фронта, которая с юга направлялась на освобождение осаждённого Ленинграда.
29 декабря 1941 года техник-интендант I ранга Всеволод Багрицкий отправился на фронт.

На фронте Всеволод Эдуардович живёт жизнью рядового армейского журналиста: выполняет редакционные задания на передовой, готовит материал для очередного номера газеты: «Отвага», случается - уходит в тыл к немцам для разведки и диверсий, вёл дневник.
Подружился с поэтом-фронтовиком Павлом Шубиным (автор знаменитой «Волховской застольной», которую распевала вся страна), корреспондентом газеты «Фронтовая правда».
(...)
Поэт-фронтовик Всеволод Эдуардович Багрицкий погиб 26 февраля 1942 года в маленькой деревушке Дубовик Ленинградской области, при артобстреле.

Всеволод Багрицкий беседовал с героем будущего очерка, офицером-зенитчиком, когда начался артобстрел.
После налёта бойцы распахнули дверь в избу и увидели, что поэт и его герой лежат друг против друга убитыми осколками.
Всеволода Багрицкого похоронили на опушке леса у высокой сосны, на которой художник редакции газеты «Отвага» вырезал:
«Поэт-воин Всеволод Багрицкий. Убит 26 февраля 1942 года».
И тут же – строки Марины Цветаевой, которые Всеволод часто вспоминал:

Я вечность не приемлю,
Зачем меня погребли?
Мне так не хотелось в землю
С родной моей земли.

На смену Всеволоду Багрицкому, в газету «Отвага», был направлен корреспондентом Муса Джалиль (1906-1944), будущий Герой Советского Союза, 1956 год, лауреат Ленинской премии за сборник стихов: «Моабитская тетрадь»-1957 год, посмертно". (Лев Баскин. "Имя на поэтической поверке. Всеволод Багрицкий", Проза.ру)
Перезахоронен на Новодевичьем кладбище в Москве.

* * *
Мне противно жить не раздеваясь,
На гнилой соломе спать.
И, замерзшим нищим подавая,
Надоевший голод забывать.

Коченея, прятаться от ветра,
Вспоминать погибших имена,
Из дому не получать ответа,
Барахло на черный хлеб менять.

Дважды в день считать себя умершим,
Путать планы, числа и пути,
Ликовать, что жил на свете меньше
Двадцати.
1941

ОДЕССА, ГОРОД МОЙ!
Я помню,
Мы вставали на рассвете:
Холодный ветер
Был солоноват и горек,
Как на ладони,
Ясное лежало море,
Шаландами
Начало дня отметив,
А под большими
Чёрными камнями,
Под мягкой, маслянистою травой
Бычки крутили львиной головой
И шевелили узкими хвостами.
Был пароход приклеен к горизонту,
Сверкало солнце, млея и рябя,
Пустынных берегов был неразборчив контур...
Одесса, город мой! Мы не сдадим тебя!
Пусть рушатся дома, хрипя в огне пожарищь,
Пусть смерть бредёт по улицам твоим,
Пусть жжёт глаза горячий чёрный дым,
Пусть пахнет хлеб теплом пороховым,
Одесса, город мой,
Мой спутник и товарищ,
Одесса, город мой,
Тебя мы не сдадим.
1941

ОЖИДАНИЕ
Мы двое суток лежали в снегу.
Никто не сказал: "Замёрз, не могу".
Видели мы,- и вскипала кровь -
Немцы сидели у жарких костров.
Но, побеждая, надо уметь
Ждать, негодуя, ждать и терпеть.
По чёрным деревьям всходил рассвет,
По чёрным деревьям спускалась мгла.
Но тихо лежи, раз приказа нет,
Минута боя ещё не пришла.
Слушали (таял снег в кулаке)
Чужие слова, на чужом языке,
Я знаю, что каждый в эти часы
Вспомнил все песни, которые знал,
Вспомнил о сыне, коль дома сын,
Звёзды февральские пересчитал.
Ракета всплывает в сумрак и рвёт.
Теперь не жди, товарищ! Вперёд!
Мы окружили их блиндажи,
Мы половину взяли живьём...
А ты, ефрейтор, куда бежишь?
Пуля догонит сердце твоё.
Кончился бой. Теперь отдохнуть,
Ответить на письма... И снова в путь!
1942

ВСТРЕЧА
Был глух и печален простой рассказ
(Мы в горе многое познаём)
Про смерть, что чёрной грозой пронеслась
Над тихой деревней её.
... Немало дорог нам пришлось пройти,
Мы поняли цену войне.
Кто, встретив женщину на пути,
О милой не вспомнит жене?
...Она стояла, к стене прислонясь,
В промёрзших худых башмаках.
Большими глазами смотрела на нас
Сын на её руках.
"Германец хату мою поджёг.
С сынишкой загнал в окоп.
Никто на улицу выйти не мог:
Появишься - пуля в лоб.
Пять месяцев солнца не видели мы.
И только ночью, ползком,
Из липкой копоти, грязи и тьмы
Мы выбирались тайком.
Пусть знает сын мой, пусть видит сам,
Что этот разбитый дом,
Студёные звёзды, луну, леса
Родиной мы зовём!
Я верила - вы придёте назад.
Я верила, я ждала..."
И медленно навернулась слеза,
По бледной щеке потекла...

Над трупами немцев кружит вороньё.
На запад лежит наш путь.
О женщине этой, о сыне её,
Товарищ мой, не забудь!
1942

Волна прошла, но сегодня получил вот это:

За подписью Министра...

Вот такая, с информационного фронта.

Каждый воюет на своем рубеже...инок, воин и шут.

Ребят, вы крутые, вы герои. Мы тут постоим рядышком. Поддержим добрым словом и правильным смыслом))