А дальше закрутилась карусель экзаменов. Мы сдавали физическую подготовку и экзамены по профессиональному отбору (нужно было запомнить показания каких-то приборов, ряды цифр, проводить металлическим стержнем по лабиринту, не касаясь его стенок и сдавать кучу других непонятных тестов).

Дальше было проще. Первым был экзамен по математике. Письменный. Я решил задания своего варианта и собрался уже уходить, когда увидел взгляд своего соседа. В этом взгляде не было ни просьбы, ни сожаления. Была только боль. Всё было ясно без слов. И мой сосед по моему взгляду тоже всё понял. Он улыбнулся, и мы обменялись с ним листками. Я быстренько решил и его вариант.

Между столов периодически проходили офицеры – следили за тем, чтобы мы не списывали. Но нам повезло, нашу махинацию они не заметили. Мы сдали свои работы и, довольные друг другом, вышли на улицу. Там и познакомились.

Моего соседа звали Сергеем Рылёвым. Он пожал мне руку. Слова здесь были не нужны. Но даже молчаливая благодарность была приятна. Так у меня появился первый знакомый в училище. К следующему экзамену мы готовились уже вместе.

Сергей был москвичом из хорошей, интеллигентной семьи. Он знал несколько иностранных языков и, к тому же, был очень интересным собеседником. Рядом с ним я как-то сразу успокоился. И уже не очень сильно переживал насчёт остальных экзаменов. Да и сам Сергей признался на следующий день, что очень боялся именно первого экзамена. И именно математики. Сказал, что в школе не очень-то дружил с этим предметом. Да и школ за время учёбы ему пришлось сменить немало. Его отец был военным атташе в Польше. И по роду своей деятельности мотался со своей семьёй по всему свету. Так что, вполне естественно, что с математикой у Сергея действительно были серьёзные проблемы.

Следующим экзаменом было сочинение. Сергей за сочинение не переживал. Язык у него был подвешен, как надо. А меня с первой же минуты нашего знакомства поразила его способность так грамотно излагать свои мысли. Языком профессионального журналиста-международника. Он не просто разговаривал таким языком, он даже так думал! Для семнадцатилетнего парня это было несколько необычно.

Единственное, о чём он меня попросил – чтобы я проверил ошибки в его сочинении, если такая возможность появится. За ошибки он немного переживал. Увы, во второй раз нам повезло меньше. Передать сочинение на проверку Сергею удалось лишь на пару минут. Я просмотрел его работу лишь мельком, но грубых ошибок не увидел.

Тем не менее, за сочинение Сергей получил два балла. Это было немного странным. Насколько бы я не был невнимателен, но пропустить столько ошибок в те годы я не мог. Мы пошли разбираться. Сейчас это звучит немного смешно. Но тогда нас не послали по всем известному адресу и даже показали нам его сочинение. Грубых ошибок в нем действительно не было, а те, которые были, я успел исправить. Но нам сказали, что двойку Сергею поставили за то, что он списал своё сочинение. Потому что сам он не мог написать такого. Мы попытались переубедить приёмную комиссию, ведь за руку его никто не поймал. Едва ли у нас получилось что-то объяснить, но, в конце концов, было принято соломоново решение. За сочинение Сергею поставили три балла. И допустили его к сдаче следующего экзамена.

Это было почти победой. После каждого экзамена отсеивалось примерно две трети абитуриентов. Такими темпами к третьему экзамену осталось примерно столько абитуриентов, сколько должно было быть зачислено на первый курс. Но радость наша оказалась преждевременной. Третьим экзаменом была снова математика. Устный экзамен.

Разумеется, у Сергея не было ни малейшего шанса на успех. В тот же вечер он собрал свои вещи, попрощался со мной и уехал из лагеря. В следующий раз я увидел его, только через год, когда он приехал поступать в училище уже из армии. Во второй раз ему повезло больше. Так что учились мы с Сергеем на разных курсах. Но на все годы учебы сохранили с ним теплые, дружеские отношения.

Физкультуру я сдал довольно легко, а вот с устным экзаменом по физике возникли серьезные проблемы. Наш школьный учитель Георгий Иванович Топоров из-за тяжелого ранения, полученного на войне, каждое лето вместо прохождения курсов повышения квалификации, ложился в госпиталь. И в результате, программа, по которой мы учились в школе, немного отличалась от той программы, по которой мы сейчас сдавали экзамены. Но, к счастью, снова помогла актерская школа, и я умудрился получить за этот экзамен оценку «хорошо».

А потом была приёмная комиссия. Мы стояли у двери в кабинет, где она заседала. Нас вызывали по списку и там объявляли решение. Я мог не волновался. Физподготовку сдал на «отлично». По остальным экзаменам у меня были три пятёрки и одна четвёрка. До последнего дня мы не знали результатов экзамена по профессиональному отбору, но поговаривали, что и там у меня всё нормально.

Следующим по списку должен был заходить Равиль Муравьёв. Но перед тем как он вошёл в кабинет, все мы, стоящие под дверью, услышали, что приёмная комиссия обсуждает уже следующую кандидатуру – мою. Чей-то глухой голос сказал, что всё нормально и ни у кого возражений по этой кандидатуре нет. И вместо Равиля, в кабинет вызвали меня. Это было неожиданно, и я растерялся. Хотя меня и хватило на то, чтобы более или менее строевым шагом войти в кабинет. Быстро окинуть взглядом собравшихся, выбрать самого большого начальника, сидящего справа за столом и доложить ему.

–  Товарищ председатель, абитуриент Карпов на приёмную комиссию прибыл.

Самый большой начальник снисходительно кивнул мне в ответ. Но ничего не ответил, а лишь улыбнулся. Остальные члены комиссии весело рассмеялись. Генерал, сидевший в центре стола, тоже улыбнулся.

–  Дмитрий Макарович, наверное, абитуриент из числа спортсменов, раз считает тебя председателем приёмной комиссии и начальником училища, а не меня. Твой человек?

–  Да, пока вроде бы, нет, - ответил генералу самый большой (по размерам) начальник. –  А там посмотрим.

После этого все склонились над своими бумагами. И стали что-то обсуждать друг с другом. Обо мне все, как будто бы, забыли. Я стоял столбом посреди кабинета, но в мою сторону никто даже не смотрел. Это было немного странно. Я думал, что они мне обязательно что-нибудь скажут. Ведь то, что я обратился не к тому, к кому было нужно, не могло служить поводом, для того, чтобы меня игнорировать. Но пауза затягивалась и, недолго думая (ума-то палата!), я тихонечко вышел из кабинета. Командир взвода, стоящий за дверью, спросил меня на выходе.

–  Ну, как?

Откуда я знал, как? Мне ничего не сказали. В ответ я лишь пожал плечами. Командир принял моё молчание за знак согласия. И сделал какую-то отметку в своей ведомости.

Вскоре начался курс молодого бойца. Мы целыми днями пропадали на стрельбище или на тактическом поле. Отстреляли подготовительное упражнение из автомата. Потом был подъём по тревоге. Трёхсуточный полевой выход, на котором мы сами разогревали на костре кашу в консервных банках. Нас учили окапываться. Ходить в атаку. В общем-то, было весело.

А 5 августа нас всех собрали в клубе. На сцену поднялся тот самый большой начальник, которого я по ошибке принял за начальника училища. Нам его представили. Это был заместитель начальника училища полковник Конопля Дмитрий Макарович. Он зачитал приказ о зачислении курсантами первого курса Московского высшего общевойскового командного Краснознамённого Орденов Ленина и Октябрьской революции училища имени Верховного Совета РСФСР нижепоименованных товарищей. Дальше шёл длинный список. Все с удовольствием слушали свои фамилии. Это неправда, что самое приятный в мире звук – это звук твоего имени. Иногда человеку бывает приятно услышать и свою фамилию. Я внимательно слушал, когда же прозвучит моя.

Но моей фамилии в списке не оказалось. Дмитрий Макарович поднял глаза от списка.

–  Ну, что, всех назвал? – спросил он, заранее уверенный в положительном ответе.

Из центра зала раздался чуть слышный голос умирающего лебедя.

–  Меня не назвали, –  я поднялся со скамейки. Спазмом сжало моё горло, и я еле-еле смог произнести эти слова.

–  Как фамилия? –  удивлённо спросил Дмитрий Макарович.

– Карпов, –  ещё тише произнёс я. Голос у меня пропал окончательно.

–  Не слышу.

–  Карпов, –  прошептал я.

Ребята, которые сидели рядом, хором повторили мою фамилию.

Полковник Конопля еще раз внимательно посмотрел в приказ. Поднял глаза от бумаги.

–  Вашей фамилии здесь действительно нет.

Вот и всё. На глазах у меня уже наворачивались слёзы. И из-за этого мне было ужасно стыдно. Я стоял посредине зала и понимал, что мне нужно уходить. Меня не зачислили. Как же так получилось?! Мне выдали военную форму, подстригли. И даже дали три раза выстрелить из автомата. Я растрезвонил всем своим одноклассникам, что поступил в училище. Как я буду теперь смотреть им в глаза?

Немая сцена затягивалась. Нужно было уходить. Но я всё стоял истуканом и не мог сделать ни шагу.

– Так, подождите минутку, –  снова раздался голос полковника. Он достал из портфеля толстую папку с бумагами и начал перебирать их прямо на трибуне. При этом продолжая что-то говорить себе под нос.

–  Странно, а здесь вы есть. Машинистка видно ошиблась. Ну, что ж, извините, –  он от руки дописал мою фамилию в приказ. И, обращаясь ко всему залу, уже более громко произнёс. –  Курсант Карпов тоже зачислен на первый курс. Поздравляю!

Кто-то потянул меня за рукав вниз, кто-то хлопал по плечу. Кто-то поздравлял. Я никого не слышал. В ушах лишь звучали слова о том, что меня зачислили.

Лишь вечером я догадался, что машинистка здесь была совершенно ни при чём. Виноват был тот папуас, который не дождался в кабинете решения приёмной комиссии. А по причине собственной бестолковости вышел из кабинета ещё до того, как его фамилия была перенесена секретарём приёмной комиссии из списка абитуриентов в список курсантов. Виноват был я сам! Так по собственной глупости я чуть было не пролетел мимо своего училища…

Александр Карцев, http://kartsev.eu

(отрывок из моего романа "Кремлевский курсант")

У меня было все нормально со здоровьем. А вот другие ребята не то чтобы косили прям на месте, а действительно пришли больноватые. У кого-то сопли, у кого-то кашель, у кого-то температура небольшая, давление и т.д.

На мое удивление тех кто был хоть как-то не здоров отправили домой лечиться. Выписали нужные документы, что такого-то числа явиться на повторную медкомиссию полностью здоровыми.

Я так понял, что на комиссии в армию ты должен убыть абсолютно здоровым, а дальше как пойдет. В принципе правильно.

Первая ночь в подобии казарменного помещения. Около сотни (может больше) 18-летних рыл, оторванные от мамкиной сисы устраивали вакханалию, мешают спать взрослым дядям. Несколько раз забегает какой-то мужик в погонах, орёт и пытается успокоить. Утро.

С утра нас покормили достаточно странной едьбой. И на вкус невкусной и по смыслу тоже. Затем откатали пальцы. Где-то что-то подписали снова и пошли получать одежду в подвальное помещение.

Раздевшись до того в чем мать родила, получили форму - офисную зеленку. Вышли из подвала, построились на плацу для проведения какого-то инструктажа. Т.к. мое нежелание к службе было выше, чем слова оратора перед нами стоящего - все пропускал мимо, а посещение армии я воспринимал, как длительный отпуск перед жизнью.

Пройдя снова в помещение со стульями мы стали ждать "покупателей". Размышляя о том, что отношение не как к людям, а как к животным, мимо постоянно ходили люди в погонах то курить, то чай пить, то еще что...

Подходит к нам человек погонный и говорит, что вы шестеро (включая меня) отправляетесь обслуживать технику в военном училище недалеко от Москвы. Ну...ладно думаю, посмотрим.

Приезжают за нами те самые покупатели, знакомимся, берем свои шмотки и идем на вокзал. После садимся в поезд, едем до Москвы, затем пересадка и едем в то самое недалеко от Москвы. По пути я узнал, что мы едем не обслуживать технику, а прямиком на пол года в учебку, прямом смысле учебку, в училище.

На вокзале нас забирает автобус, на просьбу купить попить никто не реагирует, мол потом попьете. Едем...

Приезжаем к этому самому училищу. И первое , что бросилось в глаза, что почти по всему периметру 5 метровые стены. Наверное 5 метров, очень уж высокие. Уютненько, подумал я.

Пройдя через КПП, штабную, расписавшись везде, где только можно мы отправились через всё училище в своё расположение, улавливая грустные и сочувствующие взгляды каких-то солдатиков.

Думаю, что тут огрызаться не стоит первое время, да и мама всегда говорила своё "Я" не показывать т.к. люди не любят честность и правду, а особенно когда это касается напрямую их личности. Это у себя в районе, на краю страны я мог бюджетников заставлять работать, скем-то огрызаться, как например в военкомате (в первой части писал), да и менты в принципе все знакомые были...Тут мне показалось, что люди ответственные, тем более в таких структурах, все серьезно.

Ну что же, посмотрим, что будет дальше...

Первая часть.