"Прошла зима, настало лето, -

Спасибо партии за это!

За то, что дым идет в трубе,

Спасибо, партия, тебе!

За то, что день сменил зарю,

Я партию благодарю!

За пятницей у нас суббота -

Ведь это партии забота!

А за субботой выходной.

Спасибо партии родной!

Спасибо партии с народом

За то, что дышим кислородом!

У моей милой грудь бела -

Всё это партия дала.

И хоть я с ней в постели сплю,

Тебя я, партия, люблю!"

С детства нам казалось, что это народный фольклор. Оказалось, что у этих строк есть автор. Поэт Юрий Влодов. Человек без паспорта, прописки.

Родился 6 декабря 1932 года в Новосибирске в семье театральных работников. Отец Александр Захарович Влодов — по профессии театральный режиссёр. Так как он являлся племянником известного одесского налётчика Мишки Япончика, отец сменил фамилию. Мать, Надежда Борисовна Тимошенко (псевдоним Надеждина), была актрисой.

Детство и юность поэта прошли на Украине, затем он пережил войну, оккупацию и эвакуацию в Сибирь. Военное и послевоенное детство, желание выжить, привели мальчика в криминальную компанию. Стихи Юрий начал писать рано, уже с 6 лет. В конце 50-х приехал в писательский посёлок Переделкино и с первыми взрослыми стихами ходил к классикам советской литературы. Стихи Влодова с предисловием Сельвинского вышли в журнале «Смена», за эту публикацию Юрий Влодов стал лауреатом журнала.

В дальнейшем, в советские годы, Влодова практически не публикуют, в основном он выступает со стихами перед различными аудиториями, как случайными, так и коллегами по цеху. Читал стихи антисоветского содержания, после чего привлёк внимание КГБ СССР.

В молодости Юрий Александрович Влодов был связан с криминальным миром. В его творческой судьбе много тёмных пятен, с какого-то определённого времени Влодов не мог публиковать своих стихов, не выпустил ни одной книжки, имея при этом не только поэтический дар, но и любовь к сочинительству. Иногда Юрий Влодов писал стихи за других, по договору. По словам, знавших его, он обладал даром имитации; мог сочинять стихи как поэт-урбанист, а мог как поэт-деревенщик, типа: а-ля Рубцов, которые потом публиковались, согласно договору, под именем заказчика — вплоть до газеты «Правда». Влодов называл таких авторов «клиентами».

Лев Новожёнов вспоминает, что «Юра приятельствовал с Сашей Ароновым. Именно приятельствовал, а не дружил, потому что с Ароновым дружить было невозможно, как впрочем и с Влодовым… Богохульник. Не стремился публиковаться. Было безразлично, напечатают-не напечатают. Не видел в этом трагедии. Писал, как бог. Думаю, можно поставить вровень с Бродским».

Творчество Юрия Влодова разнообразно: стихи о Великой Отечественной войне, стихи на историческую тематику, литературные портреты. Есть пейзажная лирика, стихи о России, стихи о творчестве, о миссии поэта. Много юмористических, иронических, сатирических стихов. Эти стихи представлены отчасти в книге «На семи холмах». Главная книга, над которой поэт работал с середины 70-х и до конца своих дней, это книга «Люди и боги», в ней собраны философские стихи на библейско-евангельскую тематику.

Каждое стихотворение этого молодого поэта есть кирпич, заложенный в основание современной русской поэзии. Доброго пути , брат мой Юрий! (Борис Пастернак)

Мощь этого поэта в том, что он идет не от книг, а от самой жизни, и потому, несмотря на вневремненные темы, всегда современен. А что до поэтической школы, то она у него своя, что в литературе большая редкость. (Александр Солженицын)

* * *

Война распяла детство.

Оставила наследство:

Сухую емкость фраз,

Почти звериный глаз,

Сверхбдительный рассудок,

Отравленный желудок,

Горячий камень сердца

И дух единоверца…

И нет моей вины,

Что я - поэт войны!

* * *

Талант, по сути, толст.

А гений тощ, как щепка.

Неважно, что там: холст,

Поэма, фуга, лепка.

Судьба, как дышло в бок, —

Что дали, то и схавал…

Талант по духу — Бог,

А гений — сущий Дьявол!

* * *

Был послушным послужником -

Шел по жизни за посохом.

Стал мятежным ослушником -

Восхитительным ослухом!…

Ждет смутьяна-художника

Путь нежданный, нечаянный…

И зовет его Боженька -

Сам такой же отчаянный!…

Но самая главная загадка Влодова – авторство стихотворения «Бабий яр». Существует легенда, что именно Влодов, находясь в заключении и написал «Бабий яр», а Евгений Евтушенко присвоил себе авторство. Но сначала слово Борису Брину.

«…Неожиданно, 19 сентября 1961 года «Литературная газета», нарушив запрет на любые публикации о трагических событиях в Бабьем Яре, опубликовала стихотворение «Бабий Яр» малоизвестного поэта Евгения Евтушенко. Хрущев, чтобы создать своему доверенному агенту репутацию, решился на эту публикацию. В заключительных строках, подтверждающих авторство, восхваляющих автора и открывших ему путь к оппозиционно настроенной интеллигенции:

«Еврейской крови нет в крови моей,

Но ненавистен злобой заскорузлой

Я всем антисемитам, как еврей,

И потому я — настоящий русский!»

нет рифмы: русский с заскорузлой не рифмуются. Возможно, строфа звучала так:

«Еврея кровь бурлит в душе моей

И ненавистен злобой заскорузлой

Лишь только потому, что я еврей

Антисемитской своре всесоюзной».

После того, как Шостакович написал на стихи симфонию, Евтушенко, пользуясь авторским правом, изменил ключевые по смыслу строфы «Бабьего Яра», фактически уничтожив его, хотя после публикации в изменении не было необходимости... Легкость, с которой Евтушенко изуродовал стихотворение, и покровительство ему Хрущева заставляют вспомнить Лебедева-Кумача, ставшего официальным автором многих чужих стихов, чьи настоящие авторы были уничтожены. Возможно, что когда-нибудь архивы КГБ рассекретят, и мы узнаем, кто в действительности написал «Бабий Яр».

Сам Юрий Влодов в интервью говорил:

«- В годы нашей молодости мы дружили. Я запросто приходил к нему домой, мы читали друг другу только что написанное, и уже тогда было ясно, что все его творения я с лихвой перекрываю. Женя грустнел после моего чтения, потом лихорадочно садился за машинку и слезно просил меня продиктовать ему что-то из только что прочтенного, но еще неопубликованного. Я диктовал, конечно, что мне – жалко? Потом одно из стихотворений он, с некоторыми изменениями, напечатал под своей фамилией. Это стихотворение потом стало знаменитым, одним их лучших в его творчестве. Я имею в виду "Бабий Яр".

– Не расскажете, как это произошло?

– Я в то время отправился в места не столь отдаленные. Я вел тогда довольно стремную жизнь, и как-то попался в руки властям, 12 апреля 1960 года был суд надо мной, и меня посадили на 8 лет, правда, я вышел намного раньше. Женя, наверное, думал, что я не скоро вернусь на свободу, а если вернусь, то мне будет не до стихов. Захожу как-то в лагерную библиотеку, беру "Литературную газету" и вижу это свое стихотворение под фамилией Евтушенко. Я сначала глазам своим не поверил, но потом поверить все ж таки пришлось.

– И что вы потом сказали Евтушенко?

– Когда я освободился, встретил Женю и спросил его, зачем он это сделал. Как ни странно, он ничуть не смутился и сказал, что, поскольку я сел, он решил таким вот интересным образом спасти это прекрасное стихотворение, не дать ему пропасть, оно ведь нужно людям. Я не нашелся, что ответить на подобное заявление, настолько оно меня поразило. Потом успокоился, простил его, но запретил это стихотворение в дальнейшем как-то использовать: публиковать, ставить в книги».

И действительно. Второй раз "Бабий Яр" был опубликован лишь в трехтомном собрании сочинений Евтушенко, вышедшем в 1983 году.

У Влодова всего было много, и он особо своими стихами не дорожил. Он много чего терял, оставлял у своих учеников, женщин, жен. Поэтому поднимать шум из-за какого-то там одного, либо пары стишков, было не в его правилах. Поэтому если какой-нибудь там средний поэтишка что-то там такое у Влодова позаимствовал, он, может и ничего не сказал бы.

Но Евтушенко волею судеб стал большой поэтической фигурой и отношение у Влодова к нему было совсем иное. Евтушенко как бы являл на официальном уровне то, чего не смог достичь в своей жизни Влодов. Вот так и должен был он, Влодов, жить: издаваться, печататься, иметь славу, любовь, деньги, короче, все блага мира, именно он, как настоящий поэт, вот так и должно было быть по справедливости. И этим настоящим поэтом был сам Влодов, но имел всё Евтушенко, который в творческом плане не стоил и мизинца Влодова. Это было несправедливо.

К слову сказать, стихотворение это было вовсе и не из творческого репертуара Евтушенко, почему оно сразу вызвало подозрение у многих. Оно было слишком острым, слишком смелым для него, слишком настоящим, если можно так выразиться. Каким бы смелым не был Евтушенко в те годы, в годы оттепели, но до смелости Влодова ему было далеко. И хотя в те годы можно уже было играть в свободу слова, но именно только играть и не более. И все официально разрешенные поэты знали это, но границы дозволенного в своей игре не переходили. И Евтушенко тоже. Иначе можно было лишиться всего.

Влодову же терять было нечего, так как он ничего и не имел, поэтому он и был по-настоящему искренним в своем творчестве, и не боялся ни трудных тем, ни трудных вопросов. А одним из этих проклятых вопросов была как раз еврейская тема, которой ни один здравомыслящий поэт не стал бы касаться, повинуясь инстинкту самосохранения. Евтушенко, как поэт официальный, прекрасно это понимал, и в здравом уме и в твердой памяти не стал бы затрагивать этот злополучный вопрос.

В заключении стихотворение "Бабий яр" Юрия Влодова с вымаранными строчками Евгения Евтушенко.

ЮРИЙ ВЛОДОВ

(1932-2009)

БАБИЙ ЯР

Над Бабьим Яром памятников нет.

Крутой обрыв, как грубое надгробье.

Мне страшно.

Мне сегодня столько лет,

как самому еврейскому народу.

Мне кажется сейчас -

я иудей.

Вот я бреду по древнему Египту.

А вот я, на кресте распятый, гибну,

и до сих пор на мне - следы гвоздей.

(Мне кажется, что Дрейфус -

это я.

Мещанство -

мой доносчик и судья.

Я за решеткой.

Я попал в кольцо.

Затравленный,

оплеванный,

оболганный.

И дамочки с брюссельскими оборками,

визжа, зонтами тычут мне в лицо).

Мне кажется -

я мальчик в Белостоке.

Кровь льется, растекаясь по полам.

Бесчинствуют вожди трактирной стойки

и пахнут водкой с луком пополам.

Я, сапогом отброшенный, бессилен.

Напрасно я погромщиков молю.

Под гогот:

"Бей жидов, спасай Россию!"-

насилует лабазник мать мою.

(О, русский мой народ! -

Я знаю - ты

По сущности интернационален.

Но часто те, чьи руки нечисты,

твоим чистейшим именем бряцали.

Я знаю доброту твоей земли.

Как подло,

что, и жилочкой не дрогнув,

антисемиты пышно нарекли

себя "Союзом русского народа"!)

Мне кажется -

я - это Анна Франк,

прозрачная,

как веточка в апреле.

И я люблю.

И мне не надо фраз.

Мне надо,

чтоб друг в друга мы смотрели.

Как мало можно видеть,

обонять!

Нельзя нам листьев

и нельзя нам неба.

Но можно очень много -

это нежно

друг друга в темной комнате обнять.

Сюда идут?

Не бойся - это гулы

самой весны -

она сюда идет.

Иди ко мне.

Дай мне скорее губы.

Ломают дверь?

Нет - это ледоход...

Над Бабьим Яром шелест диких трав.

Деревья смотрят грозно,

по-судейски.

Все молча здесь кричит,

и, шапку сняв,

я чувствую,

как медленно седею.

И сам я,

как сплошной беззвучный крик,

над тысячами тысяч погребенных.

Я -

каждый здесь расстрелянный старик.

Я -

каждый здесь расстрелянный ребенок.

Ничто во мне

про это не забудет!

"Интернационал"

пусть прогремит,

когда навеки похоронен будет

последний на земле антисемит.

Еврейской крови нет в крови моей.

Еврея кровь бурлит в душе моей

Но И, ненавистен злобой заскорузлой,

я всем антисемитам,

как еврей,

Для всех антисемитов я – еврей! –

И потому - я настоящий русский!

1961(?)

Русский символ необузданной сексуальности. Главный алкоголик всея Руси. Мужик на царском троне, разваливший великую империю… Первые ассоциации-штампы, что приходят в голову каждому, стоит только назвать это имя – Григорий Распутин. «Да и фамилия у него соответствующая! – добавит обязательно кто-то. – От слова «распутство»… Как говорится, по имени и житие!»

Рестораны и ночные клубы по всему миру. Знаменитая водочная марка. Салон красоты в Санкт-Петербурге. Московский эротический клуб «Распутин» и одноименный эротический журнал. Распутин – популярнейший бренд, чья слава вышла далеко за пределы России. Скандальная слава…

Казалось бы – ну о чем тут еще говорить? Все с ним было понятно еще сто лет назад, из прессы тех времен, например, книг, вышедших за границей и уже в советской России несколько позже, фильмов, начиная с немого кино двадцатых годов. «И народного творчества! – вспомнит кто-то. – Листовки же, направленные против царя! Где так и сказано, что, мол, «Гришка Распутный, бди, и гнева народного жди!» Неспроста ж ведь оно, народ возмущался! Раз было такое, значит – заслужил однозначно!»

И все же – нельзя говорить об «однозначности» дурной Распутинской славы. Ведь помимо многотысячных газетных тиражей начала двадцатого века со скандальными разоблачениями «Распутного Гришки», помимо мемуаров князя Юсупова и бывшего друга Григория Распутина, монаха-расстриги Илиодора – есть и другие, гораздо менее растиражированные, а потому – и менее известные: мемуары Анны Вырубовой, которая, в отличие от того же Илиодора, находилась при императрице практически неотлучно, и потому знала куда больше него об истинных отношениях Распутина и царской семьи; воспоминания Матрены Распутиной, дочери Григория, опубликовавшей их намного позже, чем свои мемуары Юсупов (в отличие от Юсупова, в первые годы эмиграции ей было не до литературных трудов, она была занята исключительно собственным выживанием); документальные отчеты, литература отнюдь не художественная – это и расследование заведенного на Распутина «дела о хлыстовстве», и полицейские сводки о Распутинском поведении, и, наконец – это рассказы крестьян села Покровское, тех самых, что застали Распутина живым, подлинное, так сказать, народное мнение об этом человеке. Так вот, все это – менее громкое, менее красочное, и, если уж откровенно говорить, куда как менее интересное чтиво – может заставить взглянуть на Распутина с другой стороны.

Беспробудный пьяница? Насильник-развратник-эротоман? Тайный правитель России? Не слишком ли много всего для простого крестьянина из сибирской глубинки, пусть и волею судеб приближенного к трону? Истории, конечно, известно множество царских фаворитов, в том числе и незнатного происхождения, но ни один из них не удостоился таких потоков откровенной ненависти от современников и такой чернокрасочной памяти от тех, кто в современниках его не застал. «Почему?» – так называется книга об отце, написанная Матреной Распутиной. Так зададимся и мы этим вопросом…

Начнем, так сказать, с истоков. С самой фамилии Григория Ефимовича, которую носили многие в его родном селе Покровское Тобольской губернии. Она происходит слов «распутье», «распутица». Дороги, а не разврат. Странствия. И если уж взаимоувязывать имя и житие – то да, Григорий странствовал, долго и часто, пешком исходил всю Россию. Был на богомольях в Верхотурском монастыре (где оставался какое-то время в качестве послушника), в Абалакском монастыре, в Саровской пустыни, совершал паломничества по святым местам Киева, Москвы, Одессы и Казани, был на горе Афон и в Иерусалиме. «Опытный странник» – так называл он себя сам. «Гришка-провидец» – такое прозвище заслужил он от односельчан, когда в нем пробудилась способность, как написал Распутин впоследствии в своем «Дневнике», «словом лечить и пророчествовать».

Все это поначалу пугало Распутина. Как грамотно управлять такой вот, как он считал, «божественной силой»? Как ее развивать? Насколько она, все же, богоугодна, и не дьявол ли его, Григория, взялся ввести во искушение?

Пытаясь ответить на эти вопросы, Григорий и двинулся в странствия по святым местам. Общался со старцем Макарием, скитником Верхотурского монастыря, человеком, многое знавшем о силе молитвы, и успешно применявшем сии знания на практике. Дошел до Иоанна Кронштадтского, давшего весьма лестную оценку «Гришке-провидцу»: «В нем горит искра Божья». Он же представил Распутина архимандриту Феофану, высокому церковному иерарху, что был запросто вхож в дома петербургской знати.

Так состоялось знакомство Григория Распутина с великими княгинями Милицей и Станой Николаевными, а через них – и с самою царской семьей.

Было ли это знакомство случайным? Определенно, нет. Архимандрит Феофан, как и знакомые его, иеромонах Илиодор и епископ Гермоген Саратовский, сводя Григория с царской семьей, преследовали свои, отнюдь не благородные цели. Они были в курсе о, скажем так, увлечении императрицы Александры Федоровны и Николая II «людьми божьими» – блаженными, юродивыми, на коих лежит «благодать Господня», и кои способны помочь, как считали царица и царь, своими молитвами. Тем более, что о скором явлении одного из таких людей, что станет им близким другом, когда-то обмолвился доктор философских наук мсье Филипп, одно время занимавший при царской семье то самое место близкого друга. В общем, почва была подготовлена, оставалось только бросить семена… и пожинать плоды своего скорого успеха. Одного только не учли Гермоген с Феофаном – Распутин не был плохо понимающим реальность, слабым рассудком юродивым, наподобие Мити блаженного, подвизавшегося при Илиодоре. Не был он и человеком безвольным, которым нечистые в помыслах церковные иерархи могли бы крутить, как хотели, влияя через него на царя, диктуя ему свою волю. Он был врачевателем, прежде всего, и крепким рассудком крестьянином, а воля у него была своя, ничьей указке не подвластная. И, увидев страдания маленького царевича Алексея, болевшего, как всем известно, гемофилией, увидев переживания его матери, растерянность отца, он думал прежде всего об одном – а как его вернее вылечить? Мысли о том, как выгадать что-то себе – вряд ли мелькали в его голове. Если вспомнить, как данные ему от царской семьи денежные блага он щедро распределял между односельчанами, покупая кому скот, кому дом, кому – давая по сто рублей (большие деньги на тот момент!) – дабы бедняки могли сыграть роскошную свадьбу, если припомнить, как выданные ему одними богатыми просителями денежные суммы он тут же отдавал просителям бедным, толпившемся в его прихожей… нет, корысти со всего этого «Гришка Распутный» отнюдь не имел, зато проблем – поимел с избытком, о чем он и сам говорил позднее в своем «Дневнике», предчувствуя нехорошее. Мол, «понял я, что моей мужицкой свободе – конец пришел. Что будут они все со мной в мужичка играть, и что мне их, господ, хитрости постигнуть надо, а не то мне скоро – крышка, капут».

«Провидчество», а может – и сметка житейская не обманули Распутина. Капут, точнее, первые предвестники капута – явились довольно скоро. Причем не со стороны царской четы, отнюдь – они крепко вцепились в «старца Григория», единственного, кто мог помочь их сыну, единственного, кто успокоительно действовал и на самих царя и царицу, став их, говоря языком современным, бессменным врачом-психотерапевтом, ведь кроме болящего сына – проблем у последних Романовых было, увы, предостаточно. Капут пришел со стороны царских недоброжелателей, обиженных на то, что Распутин занял место, принадлежащее им, как они считали, по праву, и правом этим делиться ни с кем не хотел.

На Григория Ефимовича завели дело о «хлыстовстве». То есть, об участии в запрещенной в России организации, как сказали бы сейчас. Эта секта (или «корабль», как его называли сами хлысты) пропагандировала совместные «радения» нагишом, мужчин и женщин, в процессе которого на «радевших» должен был снизойти «дух святой». Подход, кстати, чем-то напоминавший идеи индийских тантриков – о «подъеме энергии из нижних чакр, энергии полового возбуждения – в чакры верхние». Разумеется, долго все эти «радения» в рамках приличия не продержались. В секту явилось много сторонних людей, от всей этой зауми далеких, зато желающих группового интима без обязательств, и воспринимающих «корабль» не как «ковчег спасения», а как некий полулегальный свингер-клуб, где можно было под благовидным предлогом предаться свальному греху.

Именно в эту организацию и заглядывал в свое время Распутин в своих долгих духовных поисках. Радел, наблюдал. И… отошел по итогам, поняв, что ничего полезного для себя он там не найдет. Свальный грех сам по себе его, очевидно, не прельщал (что можно увидеть из полицейских сводок – шпики, приставленные к Распутину, следили за каждым его шагом, и о тех самых якобы регулярных легендарных загулах и секс-подвигах с бабами в их доносах информации не было, равно как и информации о понаплодившихся от Распутина бастардах, что при «распутном» образе жизни всенепременно должны были появиться). Распутина интересовало то, что, как считал он, могло бы помочь ему во врачевательстве, а подобным в секте, увы, давно и не пахло (забегая вперед, скажу, что куда как больше пользы Распутину принесли уроки гипноза, которые он брал, уже будучи в Петербурге, у известного гипнотизера Герасима Дионисиевича Папнадато).

…Впрочем, кого интересовало, что там интересовало Распутина? Присутствовал – значит, хлыст! Человек априори безнравственный. Как можно такого в царскую семью допускать? Донос на Григория накатал инспектор Тобольской духовной семинарии Дмитрий Михайлович Березкин. В качестве «неопровержимых доказательств» хлыстовских убеждений Григория он привел… дружелюбное отношение между ним и появившимися у Распутина поклонницами (его бывшими пациентками), а также называние Распутина самим себя «человеком Божьим». Мол, хлыстовская риторика, и вообще – развел тут, понимаешь, культ личности! Было проведено официальное расследование, епископ Тобольский Алексий дал свое заключение, что хлыстом Распутин не является, на «корабль» денежных средств не жертвует, жертвуя, между прочим, немалые суммы на церковь села Покровское, что несколько странно для сектанта. Впрочем, злые языки это замолчать не заставило.

Приват-доцент Московской духовной академии Новоселов выпустил в свет брошюру «Григорий Распутин и мистическое распутство», где о хлыстовстве Распутина говорилось напрямую, а о хлыстовстве подверженной тлетворному влиянию старца царской семьи – намеками, за что тираж весь был, разумеется, цензурой изъят, и общество негодовало – как же так, от нас хотят скрыть всю правду!

«Правду скрыть» не получилось – взявший вскорости интервью у Распутина журналист Манасевич-Мануйлов издал статью о «распутствах» Распутина (перевранное, искаженное интервью) в газете «Новое время», ее перепечатала (шок! сенсация!) английская газета… и понеслось! Скандальная слава Распутина стала мировой. Знамя «Нового времени» подхватили впоследствии «Биржевые ведомости», напечатавшие целую серию статей о «проходимце Гришке», который и хлыст, и взяточник, и алкаш, и весь род его – воровской… Впрочем, это еще были не самые страшные обвинения, и враги – разочарованные в нем церковные иерархи – не самые страшные.

Больше всех преследовали Распутина, сильнее всех ненавидели и, в конечном итоге – погубили его вполне себе светские люди. Особы, приближенные к императору. Члены царской семьи. Знатнейшие люди Петербурга. Не простившие Распутину поддержки царицы, откровенно ненавидимой (немка по происхождению! германская шпионка! наследника из вредности не родила! а, нет, родила, но больного, и тоже специально!) ими всеми – начиная от свекрови ее, матери Николая II, и заканчивая великими князьями и княгинями – Николаем Николаевичем (чью любимую собаку Распутин когда-то успешно лечил), Петром Николаевичем, Елизаветой Федоровной, Феликсом Юсуповым.

…Князь Орлов, распускавший грязные слухи о сожительстве Распутина с царицей и ее дочерьми. Министр финансов Коковцев, ставивший ультиматум царю – либо весь кабинет министров уходит в отставку, либо Распутин уедет. Премьер-министр Столыпин, угрожавший предать Распутина суду, если он не покинет столицу. Председатель Государственной думы Родзянко, готовивший антираспутинский запрос Николаю II…

Люди, к которым мягкосердечный и не слишком решительный в поступках Николай II был вынужден прислушиваться, то выгоняя Распутина в Покровское, то вызывая его к себе обратно срочною телеграммой о болезни наследника. Люди, от которых нельзя было избавиться с тою же легкостью, с которой избавились в свое время от полубезумного, фриковатого иеромонаха-черносотенца Илиодора, что чудил будь здоров – и «бесовские» портреты Льва Толстого оплевывал, и кровью послание в Синод накатал, мол, отрекаюсь от Бога и веры, и секту свою, в отличие от Распутина, создал, с красивым названием «Новая Галилея», где его последователи, илиодоровцы, называли его «Ваше императорское величество». Свихнувшийся «император», одержимый лютейшей завистью к Распутину, с коим некогда водил близкую дружбу и от коего получал огромные деньги на основание Свято-Духова монастыря и паломничество своих приверженцев из Царицына в Свято-Успенскую Саровскую пустынь – подослал к бывшему другу убийцу с ножом, безумную Хионию Гусеву, верившую, что, убивая Распутина – она убивает антихриста. До этого свершившегося летом 1914-го года покушения, надолго уложившего Распутина на больничную койку и заставившего Илиодора бежать из страны, переодевшись в дамское платье – от монаха-расстриги было еще много гадостей. И попытка «церковного суда», когда, заманив к себе Распутина, Илиодор со товарищи глумился над ним, подговорив своего ручного юродивого Митю кинуться на Григория с ножницами, угрожая оскопить, а епископа Гермогена – бить Распутина по голове тяжелым крестом, обзываясь «дьяволом» и «разбойником». И знакомство Распутина с пусть и знатной, но по уровню восприятия реальности ничуть не отличавшейся от Мити генеральшей Ольгой Лохтиной, что стала восторженной фанаткой сразу двоих – и Илиодора (коего она именовала ни много ни мало, как «Сыном Божьим»), и самого Распутина (который в ее больной голове сделался «Богом Саваофом»), и чье неотвязное преследование Григория дало много пищи для обсуждений его врагам (баб сводит с ума! развратник! сектант!).

Да, несмотря на все это, в том числе – и на книгу «Святой черт», что написал о Распутине, будучи в безопасности за границей, Илиодор, которая представляла собою сборник его, илиодоровских, выдумок (что стоят только ссылки в книге на тех же Митю и Ольгу Лохтину как на «авторитетные источники»!) и внесла, на мой взгляд, наибольший вклад в дальнейшую (уже посмертную) дискредитацию образа Распутина – главным врагом Григория Ефимовича, самым опасным, приведшим его в конечном итоге к «капуту», был все же не он, а высший свет Петербурга.

Те самые люди, о которых сказал царю незадолго до своей смерти Григорий Распутин: «Если убийство совершат твои родственники, то ни один из твоей семьи не проживет и двух лет». Это «мистическое пророчество» имело под собой вполне логическое обоснование – если против царя идут самые близкие ему люди, значит, род царский прогнил до основания, и Российской империи долго не жить. Грядет революция.

…Они все же решились на это убийство – ведомые ненавистью к «шпиону германскому», к «безграмотному мужику, управлявшему целой страною, влиявшему на императора»… хотя как он мог влиять? Что он мог, кроме как лечить, сопереживать и выслушивать? Николай II не был настолько безволен, чтобы подчиняться каждому слову Григория Ефимовича, а Григорий Ефимович – настолько безнравственным, чтобы стараться это слово сказать. Царские дела, дела политические – он, по свидетельствам Вырубовой, в них и не лез. Его дело было – врачевать, по мере сил и возможностей. Впрочем, два раза в своей жизни он все же на царя и политику повлиял – один раз в 1912-м, когда уговорил на коленях Николая II не ввязывать Россию в Балканскую войну, другой раз в 1914-м – когда, лежа в больнице, раненный Гусевой, он умолял царя не ввязывать Россию в Первую мировую. Не вышло. Царь разорвал телеграммы Распутина, и после – сердито махал рукой на просьбы его эту начавшуюся войну прекратить. Мол, не твоего мужицкого ума это дело…

О чем думал он, самодержавец всея Руси, присутствуя на похоронах Григория, убитого компанией дворян-заговорщиков с Юсуповым во главе, о чем размышлял, глядя на обезображенный труп «глупого мужика», сделавшего столько хорошего его императорской семье, и убитого – за это хорошее? Убитого – и оболганного, ведь после смерти «распутства» Распутина подняли на свое знамя революционеры, как пример – до чего довел страну «проклятый царизм», когда всякие там проходимцы на троне сидели, министров скидывали-назначали, ели-пили-развратничали за счет народа, сосали его трудовую кровушку. О чем думал, отправляя в ссылку убийц Распутина вместо сурового, под стать свершенному преступлению, наказания их? Какие мысли приходили в его царскую голову, когда весь высший свет приветствовал это убийство, когда великая княгиня Мария Павловна говорила, что теперь-то пришла пора и императрицу убрать, а великие князья – что настало время сменить монарха? Этого мы никогда не узнаем.

Зато знаем мы – чем все в итоге закончилось для России в целом и для царской семьи в частности. Знаем, что погубил великую империю отнюдь не «мужик на царском троне»… И потому – было бы нечестным сейчас, когда с момента гибели Распутина прошло уже более ста лет, продолжать замалчивать правду о нем. О человеке, что, конечно же, не был святым, но образчиком разврата и порока – не был, разумеется, тоже.

Статья - Отсюда.

Один из читателей «Журналистской правды» рассказал о событиях в Новочеркасске в 1962 году от лица подполковника запаса Геннадия Иосифовича Журавля.

Наша редакция опубликовала мнение народного артиста России Евгения Герасимова о творчестве Андрея Кончаловского, который был номинирован на «Оскар» за фильм «Дорогие товарищи», повествующий о событиях 1962 года в Новочеркасске. Режиссёру рукоплещут представители творческих профессий. Однако, как это часто бывает в фильмах, не относящихся к жанру документальных, художник явно пренебрёг исторической точностью событий. На это обратил внимание один из наших читателей, житель Новочеркасска. Его рассказ о событиях тех лет мы публикуем без изменений.

«Попался мне в руки «Крытый двор», второй номер за 1990-й год. Это, цитирую: «художественно-публицистический журнал, приложение к газете «Кадры индустрии». Издается согласно решениям парткома НПИ и бюро Новочеркасского горкома КПСС. Спонсоры…» вот о них чуть позже скажем.

В этом номере художественного нет ни на копейку – спецвыпуск, посвященный исключительно 1962 году. Задача выпуска, по словам редколлегии журнала: «не судить, мы хотим – понять». Казалось бы, если есть конкретный – вольный или невольный – виновник трагедии, то, чтобы что-то понять, надо было бы расспросить и его. Однако ни одного свидетельства от армии, от КГБ, от МВД в журнале нет. Так редколлегия и решила: военных мы спрашивать не будем, без них разберемся. Так, видимо, легче понять. А теперь о спонсорах, предпоследняя страничка посвящена одному из них. Это совместное советско-АМЕРИКАНСКОЕ (выделено мной – А.Б.) предприятие «МЭБИНВЕСТ». С тем из читателей, кому еще не все понятно, делюсь догадкой: ну, не нужно было американским заказчикам ни одно свидетельство, которое более или менее могло бы хоть как-то оправдать Советскую Армию или помочь читателю понять человека в погонах, который в силу долга вынужден был участвовать в событиях. Вот по таким «понятиям» и «хотела понять» редколлегия «Крытого двора», что же произошло. Такая вот объективность в подборе фактов. Оно-то понятное дело: денежки американские, а кто платит, тот и заказывает. При этом плюньте в лицо тому, кто скажет, что американцам безразлично, на что уходят их денежки. Но это, как говорится, дело прошлое, и нашей же газете, видно, нужно восполнить пробел.

Информация, которую я предлагаю вашему вниманию, была опубликована в 1992г. в Новочеркасске. Примерно в то же время был организован Фонд Новочеркасской трагедии. Я не берусь судить, для чего его организовали – вроде бы и для того, чтобы выяснить правду о тех событиях. Упомянутым фондом, однако, многое игнорировалось из того, что, казалось бы, должно было его интересовать не в последнюю очередь. Например, сколько и с какими ранениями было в тот день доставлено военнослужащих и работников милиции в госпиталя и больницы? А ведь солдат, стоявших в оцеплении, били чем попало, и ножами пыряли, и пытались отбирать оружие… Это, конечно, еще до стрельбы. После нее охотников нападать на армию уже не было, пока не началась перестройка. Трудно отделаться от впечатления, что Фонд выполнял четко определенный заказ – ну, никак не вписываются раненые солдаты в картину «мирной и безобидной» демонстрации. Так же не умещается в это прокрустово ложе информация о том, как «мирные» демонстранты выбрасывали работников Горисполкома с верхнего этажа здания.

Почти дословно я привожу рассказ подполковника запаса Геннадия Иосифовича Журавля. В 1962 году он командовал десантным батальоном специального назначения. Сегодня слово «спецназ» стало обычным для прессы. Тогда же, в 1978 году, слушая истории из жизни части, которой командовал майор Журавель (а он и не называл своих солдат «спецназом»; он говорил: «диверсанты»), слушая воспоминания о событиях разной давности, и, прежде всего о 1962 годе, я внимал нашему военруку, что называется, открывши рот. Трудно описать популярность Геннадия Иосифовича среди учащихся техникума – он был настоящий офицер, настоящий мужчина и настоящий человек в одном лице. Я не состою ни в одной политической партии, поэтому не побоюсь добавить: он был и настоящий коммунист; надо воспринимать историю такой, какой она была, а тогда выражение «настоящий коммунист», хорошо это или плохо, но всегда употреблялось только в положительном смысле. Таким он и был, наш военрук.

Рассказ я слышал не с самого начала, поэтому он может быть неполон. Итак…

Памятная доска на заводоуправлении НЭВЗа: Новочеркасское восстание

«… ну, и мне была поставлена задача: очистить здание заводоуправления от погромщиков. Ну, батальон по тревоге я поднял, сам звоню в КУКСы – дайте, мол, штук двести промасленных комбинезонов или сколько там можете. Комбинезоны прибыли, я ребят переобмундировал, поставил задачу: небольшими группами и поодиночке проникать на территорию завода в здание заводоуправления и сосредотачиваться. Ребята мои пошли. Я сам переоделся и – за ними. Прохожу, а там как улей – гудит все, портреты побили… Вижу одного из своих офицеров, ну, что, спрашиваю, сколько твоих тут будет? Он говорит, человек так это двадцать. Ну, приступайте, говорю, только насмерть не бить и не калечить. Ну, и ребята начали… А погромщики не ждали этого, ничего не поймут: та шо ж вы, хлопцы, делаете, та вы ж такие же, как мы?!.. Ну, а парни мои свое дело знали… Тут смотрю, мужчина один ко мне подходит, говорит мне: «Что вы здесь делаете?» – Ну, а я ж ему так прямо и скажу, что ли? Откуда я знаю, кто это такой? – Гуляем мы здесь, – говорю.

– Да нет, – говорит, – я смотрю, у вас и ребята внешне выделяются, и действуют слаженно, так это видно, что вы здесь не просто так. Ну, я ему тогда и говорю: «Знаете что? Давайте в прятки не играть! Что вам нужно?» Он вытащил из пиджака удостоверение – старший лейтенант КГБ. Я ему тогда: «Майор Журавель, имею задачей освободить первого секретаря обкома партии товарища Басова».

– Ну, – говорит, – пойдемте, я как раз при нем.

Прошли мы в помещение парткома – там это рядом, партком и профком тогда было – там руководство и забаррикадировалось. Зашел я, а Басов сидит в кресле… ну вот, в состоянии полнейшей прострации. А я ж еще тогда подумал – я-то фронт прошел, войну видел – господи, думаю, это ж не дай бог, начнись что, вот, оно не сегодня – завтра загремит, как же он командовать будет? Он же сейчас, как баба побитая – ни на что не реагирует…

Ну, подошел я к нему (а черт его знает, как к нему обращаться, звания такого вроде ж нет – товарищ 1-й секретарь!..) ну, и говорю так: «Товарищ первый секретарь обкома партии, имею приказ вывести вас из здания заводоуправления. Вот чистый комбинезон, можете переодеться». А он мне: «Я не Керенский, я от своего народа прятаться не буду!» Ну, я тогда говорю заводскому начальству: «Вы как-нибудь уговорите его, я ж уговаривать не умею. А через толпу вести – так там и мои ребята его не спасут, его ж разорвут там на части».

Уговорили они его, и мы «задами» вышли, а там за забором его машина стояла и горкомовская «волга» – тогда райкомов еще не было; так первый секретарь горкома аж изогнулся, как вопросительный знак, и так почтительно: «Здравствуйте, Александр Васильевич!» Так тот даже не взглянул на него, шлепнулся на сиденье и шоферу: «Пшел!» Ну, и уехали они.

…Да, а как это все началось – тут будут если брехать вам разное – что там директора вроде вилками закололи или бить тут же кинулись – это все брехня, не верьте. Тут случилась такая ситуация: произошло снижение расценок – оно планомерное; вроде ж производительность труда повышается, ну, да это одно было б ничего, а на это понижение расценок как раз пришлось повышение цен на мясо и на масло. И не было вначале ничего, люди пришли на работу, а потом собрались на внутренней площади перед заводоуправлением, ну, вы ж знаете, где это… А тут директор завода мимо. Ну, так мол, и так, как же теперь без мяса-то? А он – тоже дурак, ну надо ж думать, что людям говорить – возьми им и ляпни что-то вроде того: вон вам пирожки привезли, чем не мясо? А там как раз в буфет завезли пирожки с капустой. И не верьте, никакого взрыва не было, а только так, шум по толпе, такой нехоро-оший шумок прошел. И разошлись люди по рабочим местам. А уж потом собрались, работу прекратили, ну, и я уж вам рассказывал про то, что дальше было…

Новочеркасск. Мемориальная доска на Дворцовой площади в память о жертвах Новочеркасской трагедии 1962г.

Ну вот, как мы Басова вывели оттуда, я сержанта одного на чердаке оставил с радиостанцией – есть у нас такая для диверсионной работы. Она… ну, от такая, как этот спичечный коробок. Ну, и поставил задачу: себя ни в коем случае не обнаруживать, только сообщать. А мы у себя в части на круглосуточный прием включились.

Ну, этот сержант со «звездочкой» – это радиостанция так называется – утром передает: «Пока все нормально, все разошлись по рабочим местам». А потом, в 8-30: «Прекращают работу». В 9–00: «Начали собираться у заводоуправления. Слышны призывы идти в город». А я ему: если пойдут – твоя задача, не обнаруживая себя, следовать за ними и передавать. Главное – обо всем сообщать.

А в это время округом командовал Исса Александрович Плиев – он осетин был, герой войны… заслуженный дядька. И он, наверное, (или не знаю, кто там) отдал этот приказ, растерялся – выставили от там на спуске Герцена танки. Ну, а что танки? У них приказа никакого нет, им антенны толпа пообломала, они остались без связи. Сидят: вылезти нельзя – им же голову оторвут, и стрелять нельзя. Так, не танки, а металлолом получился. А я вот так думаю: та не надо было туда никаких танков посылать. Надо было, как на Западе: ото несколько машин пожарных с брандспойтами выставить, и им бы хватило, никуда б они не пошли, сразу бы охладились. А то – танки…

…А мне задачу поставили: освободить здание милиции – он же весь век там, горотдел, где и сегодня. Я позвонил в «Военторг» – мне, говорю, надо штатские костюмы. Штук двести. Достали они. Но не все подошли…

Пришли мы к горотделу, оцепили. Мои ребята внутрь пошли – которые в штатском. Я им так: если будут бежать – и на здоровье, не задерживать! Наша задача – очистить здание. Только опять, говорю, не калечить и насмерть не бить! А эта ж публика – они ж как взвыли, у них ужас разум отнял… Им уже и дорогу освободили – та пожалуйста, выскакивай, на черта они мне нужны! А они мечутся там внутри… Ну, мои ребята стали работать и их возле входа штабелями складывать. Те так – ну, их же не калечат, просто выключают – полежат-полежат трохи, потом очухается и пошел, ему уже ничего больше не надо. Что? А, как выключали? Та от сюда – вдоль затылка, вниз по шее; «скользящим» вниз по почкам; ну, если в сапогах – то по ноге по костяшке – и того хватает. Если прием проведен правильно, то минут пять-десять он уже никем, кроме себя, заниматься не будет и добавки не попросит.

Ну, а я пошел пока во двор – посмотреть, что там творится. Гляжу – в слуховое окно капитан милицейский выглядывает. Я ему: как вы там, капитан? Держитесь, мои ребята идут к вам на помощь.

– Спасибо, – говорит, – ничего пока. Жарко только очень – крыша за день уже накалилась. Да вот тут солдатик у нас, ему голову пробили, он плохой, помощь нужна, а тут и воды-то нет. Так что давайте, товарищ майор.

– Держитесь, – говорю, – идем.

Мы быстро очистили милицию – там такой сброд был… У них же часть пошла сразу по магазинам – грабить; часть в банк. Ну, а часть пошла в милицию. И вот очистили мы горотдел, стали мои ребята двойным оцеплением, а тут одна баба – откуда она взялась? Как начала, так это истерично: «А-а-а, милиция, от в этой милиции сына моего убили! Милиция, сына моего убили, а-а-а! Пускай меня отут убьють, я смерти не боюсь, я не хочу жить, они там сына моего убили!..» Ну, смотрю, народ заводится вокруг, обстановка накаляется… А тут как раз танки по Московской пустили. И от этот танк из пушки как п…! Холостым, но стекла полетели в домах. Я уж на что – фронт прошел, а и то вздрогнул! А баба эта – тю, смотрю, куда она делась? Она, как ужака, от так под ногами у моих десантников – и мигом так это под угол к стеночке притулилась. А только что кричала – мол, смерти не боюсь… И толпа разрядилась – уже все кругом хохочут, напряжение спало.

Новочеркасск. Камень-на-Крови, установленный в память о трагедии 1962 года в сквере Платова, перед Дворцовой площадью.

И тут слышу – никак стреляют? И толпа как хлынет вдоль по Московской! Я своему заместителю говорю: «Гляди со своими ребятами, тут возможна провокация»… Та какая там провокация! Они как стадо… Знаете, мужики, это, б…, страшное было зрелище – объятая ужасом толпа… Какая там провокация, им уже было не до провокаций. И только один такой пожилой мужик подбежал ко мне – а я в форме был с «колодками», – подбежал и кричит: «Майор, ты же воевал, что ж вы людей убиваете?» Я ему: «Пошел на …, паникер, не могут у нас по людям стрелять!» И так от в момент все чисто стало – как никого и не было. Шо ж, думаю, там случилось? Вроде стреляли… Но я так и не думал, что боевыми – так, думал, попугали холостыми… Взял я взвод солдат, за себя заместителя старшим оставил, и двинули мы к горисполкому.

И от тут слушайте, что я там увидел. Если вам будет кто говорить, что были сотни убитых и раненых – не верьте этому, брехня это. Я вам говорю, что я там первым был из тех, кто трезво и здраво мог оценить обстановку. Тут еще, знаете, такая штука может быть – ведь у страха глаза велики – и человек мог увидеть гораздо больше того, что увидел. Потому что, конечно, равнодушно на это смотреть нельзя было. Но, повторяю, совершенно неподготовленный невоенный человек мог, будучи в шоке, увидать и то, чего не было. Там было человек двадцать пять, ну самое много – тридцать побитых. Кто не двигался – так лежал, кто как-то пытался отползти… Но не больше тридцати, это я вам точно и ответственно говорю. Ну, нам потом говорили, что посчитали и вывели – плотность толпы была такая, что одна пуля могла убить девять человек. А он весь магазин разрядил… Там я так и не знаю, как это произошло – не то у парня автомат вырывали и сдернули флажок предохранителя, не то еще как – тут уж не знаю. Но приказа стрелять никто не отдавал… Что? Да ну, ты что, кто б на это решился? Ты что?! А горисполком очищала Орджоникидзенская мотострелковая дивизия – она с марша прямо и приступила к выполнению задачи.

Там еще один генерал из КГБ был – кажется, генерал-лейтенант. Ну, и вот он (чекист же, бдительный) уже заранее присмотрел, куда ему тикать в случае чего; и когда толпа в горисполком ворвалась – он выпрыгнул в окно. Да так неудачно прыгнул – ногу себе сломал. Потом, уже все давно успокоилось, уже и правительство уехало, а он все в госпитале со своей ногой лежал. Про него рассказывали, смеялись: такой вот удалой генерал. Мне говорят, прямо бери его к себе в десант, он, видишь, со второго этажа без парашюта сиганул… Ну, да ладно, это смех…

А потом к нам, были мы тогда в «КУКСах», приходила делегация. Одиннадцать человек, из них одна – баба беременная. Уж не знаю, для чего они ее с собой взяли – может, думали, бить будут, так чтоб поскандальнее вышло… Не знаю. Так вот эта делегация предъявила ультиматум. Мы, говорят, беремся навести порядок в городе при том условии, если из него будут выведены войска. Нет, вы толь-ко подумайте, это ж смех один – в город стянули пять дивизий, среди них Грозненская дивизия МВД – там весь стадион «черными воронками» был заполнен… Подумать, столько войск – и ультиматум.

Там был Соломин. Ну, я в сторонке стоял, чего – я майор всего; там ближе полковники были, и слышу – это уж когда их выслушали и отпустили, этих делегатов, слышу, говорят: чего ж, мол, мы их не задержали? А Соломин говорит, мол, товарищи, они от нас не уйдут. Мы их сфотографировали, и из города они никуда не выйдут. А то, что не взяли – так это ж, наверное, не самые важные птицы, руководство их там, оно сюда не пошло, и оно рассчитывало, что мы их задержим. А раз было бы так, то на этот случай у них наверняка продуман план действий, и мы тогда должны были бы действовать по тому сценарию, который для нас приготовили и которого мы не знаем. Ну, вот так их и отпустили…

…Да, а когда комендантский час ввели, то больше всего студенты попадались. Их свозили в Батайск, там грузили в вагоны и везли в Шахты. Они там сначала стучали, протестовали… А их перецепляли и снова в Батайск. Они не знают, думают, их далеко уже увезли. Ну, и примолкали понемногу. А потом их вот так неделю повозили – другую, и выпустили их всех. Ну, кому они нужны – молодые, ума нет, ему, может, на свиданье надо… А оно ж всегда – когда не пускают, от тогда и надо позарез».

Ну, вот и все из того, о чем рассказал мне подполковник в запасе Г.И. Журавель. Мысленно, глубоко склоняясь перед светлой памятью об этом человеке, я прошу у него прощения за то, что пересказываю это все без его разрешения. Мне уж не получить его, это разрешение, и поэтому глубокое уважение к памяти Геннадия Иосифовича да послужит залогом того, что в этой истории я не выдумал ни слова».

Алексей Бурцев.

источник