1.

Где-то звенят бубенцы. Прохрустели шаги загулявшего соседа Витьки. Через пять дворов коротко взлаял Пегас. Старый дом шелестит и вздыхает, готовясь к ночи. К привычному запаху книг примешивается густой аромат свежего хлеба. Завтра рано вставать, дед обещал взять с собой в лес, ёлку искать.

Проснувшись, я не сразу выплываю на поверхность реальности. Потом долго смотрю на крупные и до невозможности близкие звёзды. Шум волн понемногу смывает сон о доме.

У меня нет дома. Зимой я ночую здесь, на пляже. Летом кочую от городка к городку по всему побережью. Дома у меня нет, но мне нравится думать, что мой дом — вся Земля.

2.

Воды залива послушно отражали километрового Санту и его оленей, занявших половину небосвода. Звёзды, сыпью проступая сквозь проекцию, придавали Санте вид больного ветрянкой. Автоматы на набережной выдавали какофонию из смешанных рождественских гимнов. Мы с Мышью сидели рядышком на песке, запивая пиццу энергетиком из одной банки.

— Грустишь. Опять грустишь. Вспоминаешь свою Москву? — Мышь вопросительно обернулась ко мне. — Может, расскажешь?

Не получив ответа, пожала плечами и закурила.

Эх, девочка, что я могу тебе рассказать? Истории, они разные. Некоторые должны быть рассказаны. Другие ждут своего часа, а до поры молча лежат на дне сундука. А есть такие, которые можно и рассказать, но в них все равно никто не поверит. И зная об этом, истории не спешат появиться на свет. Мои истории из таких. Истории о ночных проспектах, грязных переулках, скоростных трассах, узких горных тропах и сотнях миль бездорожья. О Москве. О мире вне Москвы. Когда-нибудь мне придется рассказать, но не сейчас, не в рождество, не на этом пляже.

— Побегу, у меня смена через полчаса. —Сказала Мышь, потрепав меня по затылку, махнула смешным блондинистым хвостиком и убежала.

Скоро полночь. Дурацкого Санту, наконец, отключат. Можно будет удобнее устроиться на песке и заснуть. Если очень повезёт, мне присниться снег.

3.

Прищурившись, я рассматриваю пепельную даль. Пытаюсь разглядеть черту, где скучное декабрьское небо утонет в столь же унылом море. Пенные гребешки мелких волн служат единственным ориентиром, отличием низа от верха. Хотя, и весьма условным.

Старик улыбается в усы и только и успевает закидывать удочку. Клюет. У Старика всегда клюет. Я сижу подле него на краю пирса. Близится полдень, и Старик начинает собираться. Так проходит каждый день. С девяти до двенадцати мы рыбачим. Вернее, рыбачит Старик, а я составляю ему компанию. Мы дружим. Дружба не требует разговоров.

— Двенадцать! Смотри, сегодня аж двенадцать штук! — Радуется Старик. — Возьмешь парочку? — он спрашивает просто так, ему прекрасно известно, что я не люблю рыбу.

Сворачивает снасти, складывает стульчик, упаковывает все это в свой рюкзак. Движения Старика неторопливы и выверены, а глаза светло-голубые как небо. Не здесь. Здесь небо синее. Или ватно-серое, как сегодня. Покончив с рюкзаком, Старик раскладывает рыбок в прозрачные пакеты.

— Это Анне. Той, что торгует зеленью на набережной. Ты же знаешь, что у нее три девчонки? Рыбачить некому, а побаловаться рыбкой каждому охота. — Старик улыбается. — Этот пакет для Мыши. У них ртов много, лишним не будет. Последний — моему соседу, Георгию. Обезножил совсем. А раньше рыбачили с ним. На катере ходили. Совсем старый стал… — Вздыхает, вспомнив, вероятно, что и сам не молодеет. Тут же смеётся: — Сам я рыбку не ем. Аллергия, мать ее растак! Спросишь, зачем я тогда таскаюсь сюда каждый божий день? Не знаешь, а?

Провожаю старика до конца пляжа, слушая его ворчание:

— Немота у тебя? Ты же слышишь. А молчишь. Сколько живёшь здесь, а голоса твоего никто не слышал. И не уходишь. Не идёшь ни к кому. Я тебя понимаю, но в одиночку-то как? Никто не должен быть один… — голос Старика становиться хриплым. Он прячет взгляд и я понимаю, о чем он сейчас думает.

Мы прощаемся. Старик уходит, чтобы вернуться завтра. Я иду по самой кромке воды к своему лежаку у подножия утеса.

Полдень. Тепло. Прибрежные пальмы увешаны рождественскими гирляндами, которые никто не додумался отключить после рассвета. Я ни о чем не думаю, ничего не вспоминаю, ничего не планирую. Это и есть моя цель и мой смысл — не думать ни о чем.

4.

Покупателей на зелень с утра мало. Ставлю картонку, мол у меня перерыв. Захожу к Али погреть обед в микроволновке и спускаюсь на пляж. Небо высокое, тонкое, только что не звенит. Зимой в ясные дни такое случается. Солнечно, но море недоброе, морщит его нехорошая мелкая рябь. Старик подходил поздороваться часа полтора тому, значит этот на своем месте, под утесом. Больше-то ему быть негде.

Ботинки вязнут в песке. Что хорошего в этих пляжах? Меня сюда с детства никаким сокровищем не заманишь. А едут ведь. Со всей Земли едут на этот пляж! Зимой, конечно, меньше. Летом — так истинный конец света! Но и торговля летом хорошая. Иной день до обеда весь товар отдашь.

Не ошиблась. Вытянулся на лежаке, спит. Тормошу. Вставай, говорю, бездельник. Ни стыда, ни совести, ни дел, как у других. Знай, спи посапывай. Вставай, не трать мое время, сукин сын. Открывает глаза. И такая в них горечь, что мне сердце как ковшиком кипятка окатывает. Вида я, конечно, не подаю. Вот ещё.

Достаю стеклянный контейнер с веселой розовой крышкой — Сандра собирала — открываю, пихаю ему. Разворачиваю салфетку, расправляю. Обедать надо с красивого. Поэтому и не терплю весь этот фаст-фуд. Быстрая еда — бестолковая еда, считаю. Присаживаюсь подле, смотрю, как ест.

Не стыдно тебе, говорю. Праздники люди в доме встречают. С семьёй. Почему к нам не идёшь, брезгуешь? Девочки мои переживают. Каждый вечер только и разговоры о том, как ты тут один. Молчит, упёрся взглядом в горизонт, на меня не смотрит.

Что тебе не так, продолжаю. У меня комната свободна. Для тебя готова. Двери нараспашку — приходи, уходи, как твоей глупой голове вздумается. Отоспишься на простынях. Кушать нормально будешь. Да, что я тут перед тобой распинаюсь!

Знаю, не пойдет. А я бы? Я бы пошла? Но и не звать не могу. Обязана я ему всем. Как есть всем. Жизнью Сандры и своей. Да и двух других девочек, пропали бы они без меня.

Не пойдешь, значит? У, характер вредный, колючий. Чужой. Сразу видно чужой, с севера, холодный. Сложные они, эти чужаки. Не наши. Не у теплого моря под горячим солнцем выношены.

Собираю посуду. Не смотрит на меня, пялится в пустоту над пляшушей мелким бесом водой. И хорошо, что не смотрит. Сглатываю комок, поднявшийся к горлу, ищу суровость для голоса. Нахожу. Не провожай, бросаю. Доктор сказал тебе покой нужен, чтобы ребра срослись. Ухожу вверх по тропинке.

Ботинки вязнут в песке…

5.

Белая пелена крадет у мира все — краски, звуки, расстояния, объем. Остается лишь снег. Он медленно, даже не падает, нет, снисходит на землю крупными хлопьями. Задрав голову, я ловлю эти хлопья языком. Это мой любимый сон. Иногда проходят недели ожидания, пока он присниться мне вновь. И во мне нет готовности вот так взять и проснуться на пляже. Но звук повторяется, вторгаясь в мое зимнее подмосковное царство, и это уже не невнятный писк, а вполне определенный плач ребенка. Девочки. Даю последней снежинке растаять на языке и открываю глаза.

Просыпаюсь. Полнолуние не рассеивает угольной черноты у подножия утеса. Поэтому он и тащит девочку сюда. Я ничего не вижу, но как-то сразу умудряюсь все понять. Огромная тень, склонившись над фигуркой, удерживая ту за волосы, подбирается к тонкой шейке, чтобы задавить крик. Девочка бьётся. Я не вижу ссадин и порванной куртки, но именно они заставляют меня рвануться. Нужно звать на помощь, меня услышат. Рядом на набережной свет, смех и голоса местной компании подростков. Я пытаюсь выдавить из себя хоть один звук, но голосовые связки перехватывает невидимая удавка. Ничего. Даже хрипа. Я прыгаю, повисаю на руке, добравшейся до горла девчонки. Не сразу, но тень стряхивает меня и бьёт ногой в живот. Хрустят ребра. Я отлетаю на несколько метров, удаляюсь о лежак. Не могу вздохнуть, а потом вместо воздуха раскалённое нечто, заполняет лёгкие. Потерять сознание мешает голос бабушки: «Бестолочь. Ни проку, ни убытку». Встаю. Понимая, что второго раза не будет, собираюсь и вкладываю все силы. Мразь. Бью всем телом, разбиваюсь о грудь тени. Вреда ему это не приносит, но отвлекает от девочки. Чувствую удар. Опять ребрами. Луна надвигается на меня, потом ее закрывает тень. Всё.

Не всё. Усмехаюсь в лицо темноте: девчонка, не будь дурой, стрелой пересекает пляж. Успела. Это Сандра, дочь Анны, торговки зеленью. Следущего удара я уже не чувствую.

Просыпаюсь. Неестественно-белый свет намекает на байки про тоннели и небеса, но острый запах спирта возвращает с того света на этот. Подбородок упирается в маску, в вену входит игла. Вкус меди во рту сменяют пары эфира.

Просыпаюсь. По кафельным стенам расплескался то ли закат, то ли рассвет. Боли я не чувствую, но и тело не торопиться откликаться на посылаемые импульсы. Силуэт в белом костюме заслоняет окно.

Просыпаюсь. Влажная губка касается моего носа и лба. Болит все. Как, оказывается, этого всего у меня много.

Просыпаюсь. Женщина с резким голосом. Мужчина с усталым. Женщина предлагает деньги. Мужчина возражает. Женщина настаивает. Мужчина возмущается. Устало и тихо. Окончательно. Женщина понимает, что денег он не возьмёт. Щелкает замок сумочки.

Просыпаюсь. Пытаюсь остановить эти навязчивые руки, наматывающие на мою грудную клетку бесчисленные слои ткани. Мои слабые попытки проваливаются. Следом я проваливаюсь в сон, погребённый под эверестами разматывающейся надо мной материи.

Просыпаюсь. Меня несут. Угол глаза цепляется за одинокое кудрявое облачко. «Бедная, одинокая, блудная овечка», — думаю я.

Просыпаюсь. Беленые известью стены, резная верхушка пальмы скребётся в окно. Где-то далеко внизу шумит море. Ветрено. Мне непривычно видеть ветер и не чувствовать его на губах

Просыпаюсь. В этот раз голова почти ясная. В кресле женщина. Это Анна. Разве она не должна быть на набережной у своего прилавка? Заметив, что я не сплю, Анна уходит и скоро возвращается с чашкой. Острый мясной запах. В чашке хаш. Анна приподнимает мою голову и медленно поит меня.

— Хватит, — решает она и отставляет чашку, — Сразу много нельзя. Болит? — кивает на мою грудь.

Я отпускаю взгляд и вижу бинты. Анна отходит к окну, облокачивается на подоконник. Молчит.

— Не знаю, как сказать, — наконец говорит она. — Я не знаю слов, которые подошли бы сейчас. Как умею. В нашем городе нет человека, который не был бы рад видеть тебя своим гостем. Так было, ты знаешь. И так будет. Но здесь… — Анна медлит, — Здесь, в этом доме ты больше не гость. Это твой дом. Так же, как мой или девочек. Ты слышишь?

Чувствую, как тяжело у нее выходят слова. Чтобы не смущать, не смотрю, разглядываю стены.

Анна подходит ближе. Падает на колени рядом с диванчиком, на которым я лежу. Прячет лицо в руках. Я слышу, ее шепот и всхлипы.

— Я молюсь, я все время молюсь… тебя же нам бог послал… он же трёх девочек в Батуми… в Зугдиди одну… совсем малышка ещё… замучил, кто знает, сколько она терпела… может, ещё где, пока не нашли… А ты остановил! Сандру, мою Сандру! — Анна плачет уже в голос, и я впервые смотрю на ее лицо. — Ты только живи. Только живи!..

Просыпаюсь, засыпаю, просыпаюсь вновь. Каждый раз в кресле кто-то есть. Иногда не просыпаясь, сквозь сон чувствую руки: горячие — Анна — узкие и прохладные — Сандра — маленькие и совсем крошечные — младших девочек. Руки протирают меня влажным полотенцем, подносят чашки с водой и бульоном, ласково гладят по голове.

Просыпаюсь. Пытаюсь встать и падаю. Каждый раз. Пока у меня не получается сделать несколько шагов подряд. Тогда я выхожу из дома и волокусь через маленький садик. Мимо розовых кустов, виноградника и колодца. Мимо живой изгороди и поворота на горную дорогу. Мимо лавок, рынка, парка и школы. Никто меня не удерживает и не останавливает. Никто не попадается на моем пути. Или я просто никого не замечаю, уговаривая боль в груди немного потерпеть.

Я иду на пляж. Я должен. Простите меня.

- Какая милая кошечка.

-Ты ей нравишься.

-С чего ты так решил?

-У тебя до сих пор оба глаза на месте.

1. У моей жены есть отвратительная привычка тащить в дом любую беспризорную животинку. Вот как встретит кого-нибудь, кто, по её мнению, нуждается в опеке, так и тащит. Поэтому в связи с такими небанальными обстоятельствами, я всегда настаиваю, что-бы она ездила по делам исключительно на машине. Поскольку когда пойдёт пешком, то "пиши пропало". Ведь если на её пути вдруг встретятся помойки, то она почти никогда не вернётся без очередного трофея. Один раз было заставила себя пройти мимо чужой беды, так потом пришлось идти с ней спасать кого-то в три часа ночи, поскольку не могла уснуть по причине мук совести.

Как следствие тотальной борьбы родного человека с беспризорностью, на территории усадьбы, кроме наших собственных кошек, всегда болтается около двадцати до поры ничейных найдёнышей, которым мы со временем почти всегда умудряемся помочь обрести новую семью. Благо за годы уже накоплен богатый опыт, и всё идёт по хорошо отработанному сценарию. Который, среди прочего, подразумевает, что все потеряшки лечатся, стерилизуются и по возможности социализируются. Ну а после на Авито вывешивается объявление, и тогда, если повезёт, то для потерявшего смысл жизни котейки находится хозяин и новый дом. Я, как человек ленивый, как правило, не участвую в актах милосердия, предпочитая не вмешиваться в процесс. Однако получается не всегда, и однажды по воле обстоятельств пришлось внести свою посильную лепту и мне.

2. Для понимания дальнейших событий надо пояснить, что недалеко от нашего дома находится Сысертское водохранилище. Где я периодически рыбачу, выбрав и тщательно обустроив себе незаметное постороннему взгляду место в излучине впадающей в него реки.

Для гарантированной и необременительной добычи щук, линей, судаков и прочих вкусных и полезных даров озёр и рек. Я обычно заранее создаю выгодные условия, закидывая по последнему льду на место летней рыбалки два-три мешка комбикорма, которые гарантируют стабильный и устойчивый клёв. Поэтому рыбачу, как правило, недолго, укладываясь в 20-30 минут, которых обычно достаточно для поимки пяти-шести увесистых экземпляров.

Вот и в тот раз я, как обычно, закинул удочку, вполне заслуженно ожидая незамедлительной поклёвки, как вдруг услышал негромкий тонкий писк где-то слева и впереди от себя. Прислушался. Осмотрелся. Не увидел ничего, что могло бы его издавать, и решил, что показалось. Однако через пять минут услышал его снова, уже прямо перед собой.... и опять не увидел ничего. Тогда я решил, что пора либо записаться к психиатру на предмет слуховых галлюцинаций, либо попытаться найти источник звука. Для чего, раздевшись, поплыл в направлении, откуда его услышал, и через сто метров наткнулся на полузатопленный чёрный полиэтиленовый пакет. Вытащил его на берег, развязал и обнаружил девять новорожденных котят, один из которых был ещё жив. После чего, прокляв себя за тонкий слух и чрезмерное любопытство, засунул недоутопленика за пазуху и выдвинулся домой.

3. Спасённой из тёмных вод котейке не повезло, поскольку мы так и не смогли найти ей приёмную мать и вынуждены были поручить заботу о найдёныше нашей младшей шестилетней на тот момент дочери. Которая вдруг неожиданно проявила несвойственные для неё до сей поры ответственность и самодисциплину, выкармливая недомерка из пипетки. А когда та подросла, открыла глаза и научилась самостоятельно ходить, нарекла её Кисей и приняла своим тотемным животным. Что, как оказалось, и определило судьбу этой кошки на следующие двадцать лет.

Прошёл год, и доча, которой исполнилось семь, пошла набираться знаний в школу. Ну а Кися загрустила, не понимая, куда пропадает на целый день любимая хозяйка, и однажды увязалась за ней, проводив до места занятий. Так с того дня и повелось - утром Кися провожала Леру в школу, дожидалась, сидя на скамейке, окончания уроков, и они вместе возвращались домой.

Минуло десять лет, и повзрослевшая дочь поступила в институт, на что Кися отреагировала нервно, не желая понять и принять того, что её хозяйка пропала. Днями бродила в её поисках по нашему дому и тоскливо мяукала, видимо, надеясь, что та рано или поздно отзовётся. Мы пытались объяснить безутешной животинке, что так случается и надо держаться, однако кошка слушать нас не желала и объявила голодовку. А однажды, воспользовавшись тем, что некоторое время входная дверь была приоткрыта, убежала.

Два дня мы искали по городу эту доморощенную "Ефросинью Ярославну" и почти уже отчаялись, когда решили на всякий случай заглянуть в школьный двор заведения, где грызла гранит науки нынешняя студентка. Иииии... "предчувствия его не обманули" - кошка нашлась на своей обжитой за десять лет скамейке, откуда и была эвакуирована к родному очагу. Что абсолютно не помешало ей повторить свой очередной визит к школе, когда она в очередной раз умудрилась вырваться из дома. Ну а потом мы подумали и смирились, решив больше не препятствовать Кисиной воле, став отпускать её каждое утро на поиски хозяйки уже осознанно. Кошка была кроме того, что верная, ещё и умная. Видимо, поэтому спустя пару недель она стала возвращаться домой самостоятельно, и нужда ежедневно ездить за ней отпала сама собой.

4. Спустя время дочка закончила институт, вышла замуж и перебралась жить в Санкт-Петербург, забрав котейку с собой. Не сказать, что мы скучали по этой зануде, но иногда вспоминали, особенно когда за столом случались разговоры о верности, приводя историю Киси как безусловной пример этого лучшего из качеств.

Прошло ещё два года, когда доча, разочаровавшись в семейной жизни, покинула дождливый Питер, решив посвятить себя тайнам Востока. Для чего перебралась жить в Юго и Юго-Восточную Азию, периодически меняя Непал на Индию, Камбоджу или Таиланд, где проникалась культурой, религиями и обычаями, которые, как скоро выяснилось, были для неё ближе и понятнее, чем родные иллюзии.

Кися была в этих бесконечных странствиях верным и надёжным спутником, легко пересекая условные границы по фактически поддельным документам. В которых она числилась беспородной собакой Жужей (ну, не было на руках никаких иных бумажек, необходимых в дороге, а ветеринарная станция в Сысерти на тот момент не работала по причинам, до сих пор невыясненным).

5. Недавно эта неразлучная пара вернулась погостить домой. Месяц вместе с друзьями и близкими пролетел для дочки и Киси незаметно. Пришла пора им возвращаться обратно, вот только пока наши любимые гостили в родных стенах, стало очевидно, что кошка "вдруг" и "неожиданно" совсем старенькая, и брать её с собой это однозначные риски для жизни и здоровья. Поэтому, как бы это не было грустно и печально, семья единогласно решила, что хватит Кисе болтаться по планете, и пришла ей пора вернуться домой навсегда. На том и порешили.

Прошло две недели, и сегодня утром жена нашла кошку уже холодной. Она лежала, вытянувшись на юго-восток, и казалось, что Кися умерла в последней попытке дойти до любимой хозяйки любой ценой. Да только вот уже не получилось. От тоски ли по потерянному вновь родному человеку остановилось уставшее верное сердечко или время пришло? Никто не ответит.

P. S. Как часто нашу жизнь определяют на первый взгляд вроде как незначительные события, которые происходят как будто сами по себе и не имеют никакой логики. К примеру, будь я завзятым рыбаком, проводящим время, гипнотизируя поплавок от зари до зари. Тогда всё очевидно, поскольку если ты долго сидишь на берегу реки, то мимо тебя может проплыть всё, что угодно, вплоть до раздувшегося трупа твоего врага. В этой же истории всё вышло случайно, поскольку я забежал тогда в лес буквально на несколько минут. Или не случайно? Поди знай.

#Немоё