Тормоза на моих растянутых трико то и дело отказывали, колени пузырились полупрозрачными волдырями, майка была наполовину заправлена в исподнее. Но в этот день, я бы даже сказал, в этот чудесный день, я был полон оптимизма. Я- живой!
Иные дни проходили так, что и не вспомнишь. Сплошная обломовщина. Весь путь от дивана до туалета я проделывал на автопилоте, а сам путь напоминал восьмерку, которая считается знаком бесконечности. Это меня не пугало. Я точно знал, что всё когда-нибудь закончится. И первым издох телевизор. Он испустил струйку черного дыма, перед этим как бы сказав «а не хлопнуть ли нам по рюмашке». И прозвучал хлопок, а потом струйка черного дыма.
Я похоронил старого верного и, пожалуй, единственного друга, который всегда меня мог выслушать и дать совет за гаражами. Вырыл подобающую для таких случаев яму и захоронил того, кто будет разлагаться тыщу лет.
Когда позже от соседа я узнал, что в старых телевизорах есть плата с неким драгоценным металлом, то вернулся на место захоронения и откопал почившего друга. Какая именно плата и где она находится я не знал. Поэтому произвел вскрытие по всем законам жанра фильмов про маньяков-каннибалов. Набрал полный пакет внутренностей я свалил в могилу останки и присыпал землей, которая изрядно попахивала.
С телевизионными кишками я пришел к соседу, который направил мой воспаленный разум на это не богоугодное дело. Сосед долго рылся в моем пакете, потом и вовсе вывалил всё на пол, но так ничего и не нашел. Видимо, всё хорошее, что было в моём друге сгорело вместе с его душой. Внутренности отправились в мусоропровод, чем сильно растревожили выводок молодых крыс, занятых поеданием трупа кошки. Такая вот звериная месть.
Сегодня я был жив. И, осознав это, конечно же, решил напиться. Только не было у меня ни денег, ни чего-то даже близко похожего на обмен. Но на лестничной площадке жила бабушка божий одуванчик. К ней то я и постучался.
Один мой вид Сатурна в мающемся козероге испугал бедную старушку, и она поспешила закрыть дверь. Но моя нога в элегантном тапке, со стоптанным задником и торчащим сквозь дыру большим пальцем с черным не раз отбитым ногтем заставила её передумать. Было что-то в ней человеческое, в этой старушке. А я ведь поначалу хотел её того, Раскольников во мне икнул, вспоминаясь. Понимая патовость ситуации бабушка божий одуванчик выдала мне две трехлитровые банки солений. Чем богаты, как говорится. Я откланялся и ушел в мир. В мир, где царит торговля, ты- мне, я- тебе.
Возле длинного обшарпанного универсама стоял такой же обшарпанный с обсыпавшимися от серой реальности лицами народец. Каждый со своим горем. Подошёл и я с соленьями, которые, возможно, были горше всех остальных. И стал я с двумя тётками, похожими на постаревших свиноматок, торговаться. Походило это на встречу папуаса и европейцев. Только вместо золота и стеклянных бус были представлены две трехлитровые банки с мутными соленьями, а взамен надобно было бутылку самогона. Но торг не шел. Я постоянно наступал на тормоза и покачивался, от чего соленья грозились выпасть из рук и разорваться как две водородные бомбы, также зловеще и также зловонно.
Не хотели тётки моих банок с мутной мутью. А я очень жаждал их самогона. Даже не я, а человек сидящий внутри меня. Он жаждал, я был лишь его оболочкой, ходунком в этом страшном мире, рабом. И банки всё-таки предательски выскользнули из-под моих крыльев.
Оглушительные взрывы, один за другим, а затем и жуткий запах столетних огурцов разнесся по округе. Запах как смерч разогнал торговцев от храма универсального магазина. Поганой метлой смёл и двух похожих на свиноматок тёток.
Я взглянул на свои ноги, они были в ошметках огурцов и крови от осколков. На любой войне есть раненые…
Как я добрался до ближайшего травмпункта- не помню. Фельдшер долго возилась с моими ногами, ей даже пришлось срезать мои тормоза, чтобы не мешали обработке. Она стоически сдерживалась, чтобы не наблевать. Запах от меня исходил смрадный.
Вытащив из моих ног все осколки, она обработала раны, вколола меня укол и выписала рецепт на что-то. Тогда я предпринял последнюю попытку, как Лазарь, я хотел воскреснуть. И, добрая душа фельдшер, налила мне немножечко спирта. А в спирт ровную, менделеевскую порцию, водички. И я, Лазарь Моисеевич Кац, ожил.
Сегодня я шёл домой, шёл на всех парах, потому что тормозов меня лишили, а волдыри на коленях уже не пузырились, они обмякли, как проколотые кащеевой иглой; и пусть дома меня никто не ждал, но я чувствовал, что воскрес. А завтра, завтра я начну новую жизнь.
