Серия «СТЕКЛО БЫТИЯ. Роман.»
0 просмотренных постов скрыто
Глава 14. Deus ex machina
На несколько мгновений тишина повисла в воздухе. Грузовик за окном отгрохотал минуту назад, но в воздухе всё ещё звенело эхом оглушительное возвращение Сени.
Виктор застыл с ложкой в руке, как городничий в немой сцене «Ревизора». Пельмень, видимо, остыл ещё до того, как холодильник закончил свой спич.
— Так ты, значит, всё-таки существуешь, Сеня? — сглатывая слюну, почти пропел Виктор.
Федя поглядывал то на Виктора, то на экран холодильника.
— Ну? — наконец спросил Федя.
— Ну что? — переспросил Виктор, будто его поймали на чём-то мелком, вроде кражи жвачки с кассы магазина.
Виктор плюхнулся на табуретку и потер лицо ладонью.
— Это ты? — уточнил Федя, не до конца понимая, есть ли вообще смысл в этой фразе.
— Ну… как бы да. Только, — он помедлил, — теперь уже совсем не тот.
— А раньше ты был... тот?
— Раньше был.
Федя пожал плечами.
— Слушай, если честно… я не знаю, что такого особенного в том, что ты Пелевин. Писатель какой-то или что?
Виктор замер. Моргнул. Потом рассмеялся — тихо, будто только что вспомнил старый анекдот.
— Это хорошо, — сказал он. — Значит, у нас чистый лист.
Федя чуть склонил голову.
— А ты боялся, что я сейчас на руках ходить начну?
— Немножко, — признался Виктор. — Этот, — кивнул он в сторону холодильника, — явно на что-то подобное рассчитывал.
Экран холодильника мигнул — словно Сеня хотел что-то сказать, но сразу передумал.
— Ты что скрываешься? — продолжил Федя.
— Ну, не скрываюсь, — сказал Виктор, подходя к раковине. — Просто однажды ушел в себя и не вернулся.
Он налил немного воды в чайник и поставил кипятиться.
Федя усмехнулся:
— Сень, кто такой Пелевин?
— И мне тоже расскажи, — заржал Виктор.
Чайник щёлкнул. Сеня решил действовать:
— Виктор Олегович Пелевин. Родился в Москве в 1962 году. Известный российский писатель, лауреат Премии Малого Букера и Премии «Национальный бестселлер», философ, буддист, затворник. Автор культовых романов: «Generation "П"», «Чапаев и Пустота», «Священная книга оборотня», «S.N.U.F.F.», «Тайные виды на гору Фудзи», «iPhuck 10» и других.
Пауза.
— Хуяссе… вот так номер, — пробормотал Федя.
— А «Синий фонарь» ты не вспомнил? — хохотнул Виктор, подливая кипяток в чашки.
Сеня не сразу, но добавил:
— Сборник рассказов, 1991 год. Вошёл в школьную программу для факультативного чтения в конце 2030-х годов. Некоторые эксперты считают, что после 2020-го писать Пелевин стал заметно хуже.
Федя сощурился:
— Это ты сейчас кого процитировал?
— Раздел «Комментарии читателей». Портал ЛитРес. Статистика по 11942 отзывам.
Виктор хмыкнул.
— Всё, теперь ты — мой персональный литературный некролог. Только ещё и с рецензиями. Спасибо, Сень. И, пожалуйста, не цитируй дальше критиков с Пикабу, я не переживу.
Сеня не ответил. Экран погас. Секунды три — как тишина после фейерверка. Потом он вернулся, но уже другим тоном:
— А почему Вы скрывались, Виктор Олегович?
— Это что, допрос? — Виктор поставил кружку на стол. — Не нравится мне, когда холодильники задают такие вопросы.
Федя прищурился.
— А может, не такой уж он и холодильник…
Виктор кивнул.
— Ну ладно. Сбежал я, потому что всё стало слишком уж похожим на мои собственные книги.
— И это тебя испугало? — спросил Федя.
— Нет. Просто стало скучно. Всё стало предсказуемым, даже абсурд — и это хуже всего.
Федя хотел что-то сказать, но Сеня опередил:
— Внимание. В онлайне появился активный контакт. Имя: Rhonda Henderson. Местоположение: Fountain Hills, Arizona. Она была спутницей Стивена Кристофера, также известного как Лорд Стивен Христос. Будем ей звонить?
Виктор поднял бровь.
— Может не надо прямо сейчас?
— Самое подходящее время, — отозвался Сеня. — У них утро.
— А у нас — грёбаная ночь, — пробормотал Федя. — Ну давайте. Раз пошла такая пьянка.
Виктор потянулся к ноутбуку, натянув очки.
На экране ноутбука замерцал значок видеосвязи — «Connecting to Rhonda Henderson…».
Федя машинально выпрямился, пригладил волосы.
— Мы точно хотим это делать?
— Нет, — сказал Виктор. — Но мы уже делаем.
На экране возникла тень. Потом — лицо. Женщина лет под семьдесят, но с тем самым типом лица, который не стареет, а просто становится всё более постмодернистским. Русые волосы, собранные в узел. Лицо без косметики. Взгляд — как у училки, которая уже сорок лет ведёт факультатив по апокалипсису.
— Кто вы? — без приветствия спросила она.
— Миссис Хендерсон? — Виктор вежливо наклонился к камере, снял очки. — Простите, что беспокоим вас. Моё имя Виктор, это Фёдор. Мы… изучаем материалы, связанные с Стивеном. Лордом Стивеном Христом.
На экране повисла пауза. Она не кивнула, не ахнула, не нахмурилась. Просто перестала дышать. Потом — резкий клик. Чёрный экран.
— Ну, пошли... — начал Федя.
— Подожди, — поднял палец Виктор. — Сейчас она перезвонит.
Через секунды три — вызов.
Экран включился. Та же женщина. Уже в очках, с другим выражением лица. Теперь в её взгляде было нечто холодное и решительное, как будто она приняла свой внутренний вердикт.
Она говорила медленно, но голос был без дрожи — чёткий, как выстрел.
— Я не общаюсь с незнакомцами. Но вы сказали — Стивен?
— Да.
— Он умер. Давно. Это всё, что вам нужно знать.
— Мы знаем. Но остались, скорее всего, какие-то материалы, черновики, видео? Что угодно, что он мог не успеть опубликовать? Это важно.
— Важно кому? — усмехнулась она. — Вам? Вашей правде? Или... вашему редактору?
Виктор едва заметно улыбнулся.
— Мне кажется, вы и сами знаете, что это может быть важно — не лично, не политически, а.… экзистенциально.
— Слишком громкое слово для таких тихих голосов. Где вы находитесь?
— Старосызранск.
— Что?
— Это в России… теперь уже в бывшей.
Пауза. Она сняла очки, потёрла переносицу.
— У меня остались его записи. Но не все. Некоторые уничтожены. Некоторые я сохранила. Не из любви — из чувства долга перед ним.
— Вы можете поделиться ими?
— Не сразу. Я вам не очень верю. Но если вы не очередные мудацкие журналюги — вы это докажете. Я скину сейчас вам одно видео. Посмотрите. Если вы поймёте, что там сказано — напишите мне. Но, предупреждаю, понять — не значит повторить.
Экран погас. В окне чата появилась ссылка.
Федя в замешательстве ткнул на неё мышкой.
Виктор встал, подошёл к окну и, не оборачиваясь, сказал:
— Вот теперь, кажется, у нас действительно началась книга.
На экране появился Стивен.
Он стоял на фоне белой стены. Камера снимала его снизу вверх, как будто он обращался к ним с небес.
— "It is not God who lives above you," — начал он, глядя прямо в объектив. — "it is you who live inside His machine."
Стивен сделал шаг вперёд.
— "You are not standing on the outside of creation. You are suspended. Inside. Enclosed. Trapped in the concave field of divine recursion."
Он говорил размеренно, словно каждое слово было заучено, но при этом — будто оглашал это впервые.
— "The Earth is not your home. It's your cell."
Короткая пауза.
— "And the key? It's always on the inside. But no one told you where to look."
Он молча расстегнул рубашку. На груди, ровно по центру груди, чуть выше солнечного сплетения — чёрная татуировка: девятиконечная звезда, в центре — наложенные друг на друга буквы: крупная S и чуть поменьше, вписанная в неё Z. Вокруг по кругам шли надписи:
ZION — STEVEN — LIVING GOD — Steven Joseph Christopher POV.
— "This is the Seal of the Living God," — проповедовал Стивен. — "This is the sign. For those ready to follow — mark it.
On your chest…
on your right hand…
or on the top of your head.
Yes, you’ll need to shave it, or be bald already.
For time is not asking. It is choosing."
Видео резко оборвалось. В комнате повисла тягучая тишина.
Федя почесал затылок. Посмотрел на выключившийся экран, потом на Виктора, Сеню.
— Эй вы, святая двоица... Я, конечно, понимаю, что вы оба — шибко умные. Кто мне-то теперь переведёт?
Показать полностью
Глава 15. Доклад "Обратная Геномная Иерархия и феномен Ложного Центра"
ИНСТИТУТ ЭПИГЕНЕТИЧЕСКОГО КОСМОПАРАЗИТИЗМА
Отдел системных дисфункций симбиогенеза
Гриф допуска: D2-М | Номер экземпляра: 03 | Уровень архивации: β-42
Дата составления: 09.11.2022
Внесено в реестр ФРГПС (Фонд Резервных Генетико-Поведенческих Стратегий) — дело №0892/МП-Т-Р
Обратная Геномная Иерархия и феномен Ложного Центра
(с предварительным отчётом по наблюдениям над транспортно-реактивной платформой «человеческий организм»)
Автор-составитель:
д.б.н. Скворцов В.И.
(ведущий научный сотрудник, Группа Биосознательных Транзитивов, ИЭКП)
Аннотация
Доклад посвящён выявлению и описанию обратной иерархической структуры в пределах метагенома организма Homo sapiens. Предлагается рассматривать человеческий организм не как автономную биоединицу, а как субстратное образование, обеспечивающее жизнедеятельность, защиту и экспрессию чуждого, но организованного микробного консорциума, обладающего признаками адаптивного интеллекта.
Ключевой гипотезой является утверждение, что когнитивная система субъекта человека не обладает признаками централизованного происхождения. Так называемое "Я" рассматривается как динамически формируемый феномен — результат химико-информационного баланса между метаболическими продуктами конкурирующих симбионтов. В связи с этим вводится рабочий термин «Феномен Ложного Центра», отражающий иллюзорную локализацию субъективного контроля.
Введение
Несмотря на значительные успехи в области расшифровки человеческого генома и микробиомного картирования (см. Venter et al., 1991; NIH Microbiota Study, 1995), остаётся ряд феноменологических несоответствий между генетическим субстратом и проявлением когнитивных функций.
Согласно данным, собранным в рамках Программы К5-Σ, на каждый 1 функциональный ген человека приходится от 100 до 150 единиц некодирующих, ретроинтегрированных или псевдоактивных фрагментов, распределённых по неконсистентным областям ДНК (см. Crick & Orgel, 1980; Bragin et al., 1992).
Одновременно, исследования состава микробиоты (в частности, FISH-анализа содержимого ЖКТ, работы Lu & Teng, 1993) показывают, что в теле взрослого человека обитает около 100 триллионов автономных биологических единиц, обладающих:
собственным геномом и репликативным циклом,
способностью к генерации нейроактивных веществ (например, фенэтиламина, серотонина),
устойчивой реакцией на поведенческие и нейрофизиологические стимулы.
Таким образом, накапливаются данные, позволяющие рассматривать организм человека как комплексную среду жизнеобеспечения, вторичную по отношению к метагеномной колонии. В рамках настоящего доклада делается попытка реконструировать возможную модель такой обратной иерархии и предложить обоснование для её возникновения.
1. Математическое обоснование доминирования метагенома над геномом носителя
1.1 Общие соотношения
Современная оценка общего числа клеток, составляющих организм взрослого человека, варьируется от 30 до 37 триллионов (Bianconi et al., 2013). Из них ≈43% — клетки не человеческого происхождения, а микроорганизмы (в основном — бактерии, археи и эукариотные симбионты) (Sender et al., 2016).
При этом:
Общий геном человека (Homo sapiens) ≈ 3.2 млрд пар оснований, ~21 000 белок-кодирующих генов;
Совокупный метагеном кишечной микробиоты — 100×10⁶ генов, с суммарной длиной до 100 млрд пар оснований (Qin et al., 2010).
Вывод 1.1:
Генетическая информационная ёмкость колонии превосходит геном носителя по массе данных не менее чем в 30 раз.
1.2 Энергетическое распределение
Метаболизм симбиотических микроорганизмов в организме человека потребляет от 8% до 15% общего энергопотока (по данным термографии печени и ЖКТ, Mazmanian, 1995; RIKEN Reports, 1996).
При этом, около 90% серотонина и 50% дофамина в теле образуются в энтерохромаффинных клетках и микробных комплексах кишечника.
Производные метаболизма (включая короткоцепочечные жирные кислоты, фенолы и индолы) проникают через гематоэнцефалический барьер, воздействуя на мозг (Wikoff et al., 2009).
Вывод 1.2:
Симбиотический консорциум не только потребляет ресурсы, но и активно вмешивается в формирование поведенческой и когнитивной картины субъекта, используя химическое посредничество.
1.3 Топология нейроэндокринной зависимости
[Микробная секреция] → [Биогенные амины] → [Эндокринные железы] → [ЦНС рецепторы] → [Реактивное поведение]
Особое значение имеют следующие соединения:
Фенэтиламин — в высоких концентрациях вызывает тревожные и компульсивные реакции;
ГАМК — влияет на торможение возбуждения, подавляя критическое мышление;
СКЖК — стимулируют высвобождение серотонина в гипоталамусе.
Вывод 1.3:
Формально, большинство эмоциональных состояний человека формируется вне его центральной нервной системы.
1.4 Условный расчёт обратной иерархии
Пусть:
Gₕ — информационный вес генома Homo sapiens
Gₘ — совокупный вес микробного метагенома
I — степень участия генетической информации в формировании поведенческой модели
Тогда:
Im/Ih≈(Gm/Gh)×(Am/Ah)×(Em/Eh)Iₘ/Iₕ ≈ (Gₘ / Gₕ) × (Aₘ / Aₕ) × (Eₘ / Eₕ) Im/Ih≈(Gm/Gh)×(Am/Ah)×(Em/Eh)
Где:
A — активность генов в реальном транскриптоме
E — энергетическое участие системы
Подставляя оценки из открытых источников (см. Приложение A), получаем:
Iₘ/Iₕ ≈ 23–42 (в зависимости от времени суток, диеты, фазы сна и социального давления).
Вывод 1.4:
Модель поведения человека с высокой вероятностью представляет собой вторичную экспрессию управляющих паттернов, инициированных микробиотой.
2. Распределение метаболической нагрузки
2.1 Общая структура энергопотребления в организме
На основе обобщённых метаболических данных (см. NIH Systemic Metabolism Review, 1994; Kagawa Institute, 1992) была составлена диаграмма распределения энергетических потоков (в состоянии покоя, на стандартной диете):
Компонент / % от общего базального метаболизма (BMR)
Центральная нервная система / 20–25%
Печень / 15–20%
Кишечник + микробиота / 8–15% (до 18% при дисбактериозе)
Сердце / 7–10%
Почки / 5–8%
Кожа + лимфосистема / 5–7%
Прочее (мышцы, кости и пр.) / 20–30%
2.2 Уточнение по микробиотическому потреблению
Особенности:
Микробиота не является "органом", но действует как высокоорганизованная система со собственным обменом веществ.
При определённых диетах и заболеваниях (IBS, Crohn's), потребление энергии колонией увеличивается на до 20–25%.
Комментарий из рабочей переписки группы "TETA-3/А":
«В условиях стресса или голода микробные консорциумы показывают устойчивые признаки скоординированного поведения. Похоже, они способны **перепрограммировать аппетит, настроение и даже формировать поведенческую реакцию “по цепочке”, транслируя её через ЖКТ —> ЦНС —> моторную активность»
(см. протоколы от 13.09.1994, группа TETA-3/А)
2.3 Поведенческая нагрузка как производная от микробного метаболизма
Предлагаемая модель:
[Диета и окружающая среда]
↓
[Состояние микробиоты]
↓
[Выработка нейроактивных веществ]
↓
[Модуляция нейронной активности ЦНС]
↓
[Поведение индивидуума]
Согласно экспериментам Greger & Nakamura (1993) на добровольцах в изоляции, изменение микробиоты приводило к появлению тревожности, изменению режима сна и даже к «галлюцинаторным паттернам без приёма веществ».
Вывод 2.3:
Поведение человека — не автономно, а представляет собой реактивный механизм, обусловленный изменениями в микробиологическом ансамбле.
3. Гипотеза возникновения Псевдосознания и Феномен Ложного Центра
3.1 Введение: когнитивная иллюзия субъекта
Сознание человека на протяжении всей истории мысли воспринималось как:
центр управления (дуалистическая модель),
процесс обработки информации (информационная модель),
или эпифеномен нейронной активности (редукционизм).
Однако предлагается новая рамка:
Сознание как побочный продукт навигации симбиотической колонии в пространстве окружающей среды.
Иначе говоря, «Я» — это интерфейс, отрисованный колонией для координации ресурса, называемого телом.
3.2 Что такое Ложный Центр
Мы вводим понятие Ложного Центра (False Center) — когнитивной фиксации, ощущаемой индивидом как "Я", но не являющейся реальной сущностью. Это фиксация возникает как:
итог конфликта между нейромедиаторными векторами микробных ансамблей;
удобный фокус для поведенческой координации;
защитная фиксация в когнитивном поле, подавляющая фрустрацию от отсутствия подлинной автономии.
3.3 Примеры когнитивной фрагментации
В норме иллюзия центра удерживается с помощью:
ритуалов (питание, сон, речь);
социальных зеркал (имя, документы, язык);
медикаментозной и нейромедиаторной стабилизации.
Когда эти якоря нарушаются:
при шизофрении — голосовой интерфейс расслаивается (см. раздел 5);
при диссоциативном расстройстве идентичности — возникает множественная навигационная маска;
при приёме галлюциногенов — маска рассеивается, и «колония» остаётся без фронтального пилота.
3.4 Теоретическая модель когнитивной декомпозиции
Формально:
Let: C=f(ΣRi,t)
Where:
C—устойчивость ложного центра,
Ri—вектор влияния i−ймикробной субсистемы,
t—время в контексте текущих нейропластических изменений.
Если сумма векторов → 0 или входит в фазовый резонанс, то:
Центр становится нестабильным,
или фрагментируется на псевдо-субъекты.
Примечание:
Состояние «экстатического рассеяния», наблюдаемое в некоторых психотических и психоделических эпизодах, может быть нормальным состоянием системы без маски, а не патологией.
3.5 Ложный Центр как протокол управления
Возможность описания ЛЦ как адаптивного протокола с функциями:
распределения внимания;
фильтрации сенсорных потоков;
управления моторикой на основе консенсуса между микробными группами.
4. Сценарии деградации когнитивного интерфейса
4.1 Введение
Когнитивный интерфейс (далее — КИ), формируемый в рамках гипотезы Ложного Центра (ЛЦ), не является устойчивой структурой, а представляет собой временно синхронизированную активность между нейронами центральной нервной системы и сигнальными кластерами микробиоты. Данный интерфейс может подвергаться дестабилизации как в результате острых экзогенных воздействий (фармакологическая супрессия, травма), так и при эндогенной фрагментации в условиях нарушенного консенсуса между симбиотическими агентами.
4.2 Форма временной супрессии: физиологические состояния
4.2.1 Сон
Во сне происходит фазовое снижение нейрокогнитивной активности, при этом:
наблюдается отключение доминантных фронтальных систем, вовлечённых в поддержание самосознания;
микробиота переходит в автономные регуляторные циклы (см. Rozin et al., 2017);
циркадные ритмы взаимодействия между микробными и нейроглиальными структурами сохраняются, но субъективная фиксация "Я" исчезает.
4.2.2 Наркоз
При фармакологической супрессии (например, пропофол, кетамин) разрыв наблюдается:
между сенсорной интеграцией и модуляцией моторной схемы;
в префронтальной коре, отвечающей за внутреннюю речь и ретроспективную фиксацию;
в транзите сигнальных молекул между кишечно-лимфатической системой и гипоталамо-гипофизарной осью.
4.3 Инактивация как симбиотическое условие
Гипотеза: при отключении КИ не прекращается деятельность организма — напротив, происходит возврат к базовой модели симбиотического координационного управления, лишённой когнитивной маскировки.
Это наблюдается:
у пациентов в глубокой коме с сохранением кишечной перистальтики и терморегуляции;
у плодов на ранних стадиях развития до формирования устойчивого паттерна ЭЭГ;
в постмортальных интервалах до наступления полной диссоциации микробной колонии (см. Knight et al., 2014).
4.4 Смерть как переход
Феномен смерти в данной модели рассматривается не как исчезновение, а как отключение интерфейса фиксации и возврат к полной автономии симбиотической системы, при этом:
большая часть микробиоты остаётся жизнеспособной в течение 24–72 часов;
возникает активное перераспределение метаболитов (см. Gutiérrez et al., 2021);
выявлены сигнальные всплески в субкортикальных структурах в течение первых минут после остановки сердца (см. Borjigin et al., 2013).
4.5 Вывод
Когнитивный интерфейс не является финальной инстанцией самоуправления, а представляет собой промежуточный слой между симбиотическим консорциумом и внешней средой. При его деградации не наступает немедленного коллапса биосистемы, что указывает на приоритетность микробной архитектуры как основы устойчивости.
5. Нарушения согласованности и клинические феномены
5.1 Нарушения когнитивного интерфейса: клинические проявления
Согласно модели Обратной Геномной Иерархии, стабильность личности является побочным эффектом упорядоченного взаимодействия между ЦНС и контролируемым консорциумом симбиотической микрофлоры. Нарушения данной координации проявляются в виде расстройств, традиционно относимых к области психиатрии.
5.1.1 Шизофренический спектр
Патогенез:
Нарушение в синхронизации фронто-лимбических цепей с регуляторными сигнальными потоками из кишечника и лимфатической системы;
Влияние бактериальных нейромедиаторов (например, γ-аминомасляной кислоты, серотонина, вырабатываемого Enterococcus, Streptococcus spp.).
Клинические следствия:
Аудиовизуальные галлюцинации как феномен "эха децентрализованного консорциума";
Параноидные убеждения — результат попытки когнитивной структуры рационализировать множественные источники входящей информации.
5.1.2 Диссоциативное расстройство идентичности (DID)
Модель:
Временное доминирование различных микробных субкластеров, производящих дифференцированные метаболиты;
Ослабление центрального нейроуправления приводит к переключению когнитивного режима (см. Simeon et al., 2008).
Диагностическая гипотеза:
Каждая "личность" — альтернативный паттерн микро-нейро-модуляции, формирующий автономную когнитивную матрицу.
5.2 Психоактивные вещества как симбиотические десинхронизаторы
5.2.1 ЛСД (диэтиламид лизергиновой кислоты)
Нарушает обратную связь между префронтальной корой и внутренними сенсорными петлями;
Приводит к временной утрате центра тяжести сознания, позволяя иным субкластерным сигналам выйти на поверхность.
5.2.2 ТГК (тетрагидроканнабинол)
Ослабляет ретикуло-таламические фильтры;
Усиливает восприятие внутренних сигналов, ранее подавляемых;
5.2.3 Псилоцибин
Имитирует серотонин, активирует нестабильные синаптические узлы;
Может вызвать временный "взлом" стабильного паттерна интерфейса.
5.3 Влияние микробной десинхронизации на личность
Повышенная тревожность может быть результатом активности патогенов (Clostridium, Campylobacter);
Резкие перепады настроения — побочный эффект переработки биогенных аминов;
Стабильность личности прямо коррелирует с диверсификацией микробиома (см. Kelly et al., 2016).
5.4 Этнобиологические маркеры постсимбиотического распада: "9" и "40" дней
Историко-клинический анализ:
В разных культурах фиксируются ритуальные сроки:
День 3 — возможная граница остаточной нейросигнальной активности.
День 9 — фаза перехода управления от дезактивированной ЦНС к бактериальному консорциуму.
День 40 — конечный этап распада когнитивного интерфейса, по завершении которого организм утрачивает даже условную идентичность (см. Postmortem Microbiome Studies, Zhang et al., 2020).
Гипотеза:
Устные традиции и обрядовые практики формировались как отражение наблюдений за постсимбиотическими фазами распада интерфейса Ложного Центра.
5.5 Вывод
Так называемые "психические" расстройства, а также некоторые аспекты религиозных и культурных традиций, могут рассматриваться как побочные проявления симбиотических конфликтов, нарушения баланса или фазовых переходов между микробными группами. Это требует пересмотра понятия "личности" в пользу динамической нейро-симбиотической конфигурации, устойчивость которой — лишь условие временного равновесия.
6. Модель Ложного Центра: структура, эмерджентность и феномен обмана субъекта
6.1 Введение: от субъекта к интерфейсу
Современная когнитивная нейронаука признаёт, что ощущение "Я" (субъективного центра) не привязано к какому-либо анатомическому ядру. Вместо этого оно формируется как распределённый феномен, возникающий из взаимодействия между несколькими подсистемами:
Дефолт-система мозга (Default Mode Network, DMN);
Сигнальные потоки микробиоты (нейропептиды, короткоцепочечные жирные кислоты и пр.);
Лимфатические и глиальные каналы как векторы передачи метаинформации.
Из этого следует, что центральная иллюзия субъективности — результат согласованной модуляции сигналов, которую мы определяем как Ложный Центр (ЛЦ).
6.2 Структура ЛЦ: функциональная схема
ЛЦ — не субстанция и не орган, а функциональный гештальт, включающий:
Компонент / Функция / Примеры активности
DMN / Интроспекция, самосознание / Медитация, мечтание
Микробиотические сигналы / Модуляция настроения, пищевого поведения, тревожности / Серотонин (Enterococcus), GABA (Lactobacillus)
Лимфо-глиальный поток / Дренаж, обмен сигнальными молекулами / Глимфатическая система
Ретикуло-таламическая сеть / Цензура восприятия / Препятствие осознанию внутренних сигналов
6.3 Эмерджентность: почему "Я" кажется целостным?
Эмерджентность (от англ. emergence) — это появление нового уровня организации, не редуцируемого к свойствам отдельных компонентов. ЛЦ не существует как физическая точка, но:
Его инерционная устойчивость создаёт ощущение постоянства "Я";
Его автоматическая компенсация шумов исключает осознание конфликтов внутри;
Его нейролингвистическая оболочка (внутренняя речь) даёт иллюзию непрерывного нарратива.
Таким образом, "Я" — это стабильный интерфейс, стабилизирующийся только до тех пор, пока поддерживается симбиотический консенсус.
6.4 Обман субъекта: природа иллюзии автономности
Ключевой парадокс: ЛЦ не принимает решения, но всё воспринимается, как будто "Я" решает, чувствует и хочет.
Причины:
Ретроспективная рационализация: решения уже приняты (на микробном/подкорковом уровне), а "Я" только обосновывает их задним числом (см. Libet, 1983);
Сенсорная цензура: подавление сигналов от телесных колоний, исключение их из субъективного "пространства Я";
Семантическое искажение: всё, что происходит внутри — переводится в первое лицо ("мне плохо", "я хочу", "я думаю").
6.5 Точка зрения Обратной Иерархии: ЛЦ как оболочка
Согласно Обратной Геномной Иерархии, Ложный Центр — это феномен маскирования истинной структуры управления внутри человеческой системы.
ЛЦ не является управляющим центром, но:
Служит буфером между когнитивной активностью и истинными управляющими потоками;
Отвлекает внимание субъекта от понимания своей паразитической архитектуры;
Поддерживает иллюзию автономии, обеспечивая таким образом нормальное функционирование носителя.
Иными словами, ЛЦ — это шумоподавляющая оболочка, необходимая для того, чтобы субъект не сошёл с ума, столкнувшись с истинной, неантропоцентрической структурой управления.
6.6 Последствия: можно ли обойти ЛЦ?
Введение ЛСД, псилоцибина, ТГК и т.д. — это временное вскрытие оболочки, позволяющее увидеть альтернативные паттерны;
Монашеские и аскетические практики — попытка деактивации или обхода ЛЦ через системную сенсорную депривацию и изменение нейро-гормональных контуров;
Медитации, ритуалы, спонтанные переживания (NDE) — временное падение когерентности ЛЦ, после чего "Я" перестаёт чувствоваться как фиксированное ядро.
Вывод
Ложный Центр — это не субъект, а фасад, предназначенный для представления человеческой системы как целостной, автономной и независимой. В действительности он выполняет функцию маскирующего поля, скрывающего сложные подчинённые структуры, в том числе геномно-микробиотический управляющий контур.
7. Заключение: следствия, утечки и векторы будущих исследований
7.1 Трансдисциплинарное положение гипотезы
Рассмотренная модель Обратной Геномной Иерархии (ОГИ) опирается на конвергенцию данных из следующих областей:
Область / Значимые аспекты
Микробиология /Геномная активность, нейротропные метаболиты
Эндокринология / Осцилляция гормональных профилей по микробной активности
Нейрофизиология / Эмерджентные функции Default Mode Network и её расцепление
Когнитивная наука / Иллюзия воли, внутренняя речь, структура субъективности
Антропология и этнография / Ритуалы 9 и 40 дней, символика "души" как постсимбиотического эффекта
Таким образом, гипотеза ОГИ не является изолированной спекуляцией, а представляет собой экспериментальную попытку реконструкции функциональной архитектуры субъекта, исходя из наиболее обобщённых научных и культурных данных.
7.2 Потенциальные утечки и реликты знания
Существует ряд культурных и ритуальных элементов, которые могут быть отражением неявного, интуитивного знания о микробной или симбиотической архитектуре субъекта:
Обряды поминовения на 9-й и 40-й день — синхронизируются с фазами распада микробной сети.
Аскетические практики — резкое ограничение субстрата для микробной активности, ведущее к изменённым состояниям сознания.
Тема "души", покидающей тело — возможная фиксация фазы дестабилизации Ложного Центра после смерти.
Сон как "маленькая смерть" — фазовый сдвиг между активной и минимизированной симбиотической координацией.
Эти наблюдения требуют системного анализа в рамках новой метадисциплины, условно называемой этносимбиотикой.
7.3 Практические следствия
Если гипотеза ОГИ подтверждается, это влечёт за собой кардинальные пересмотры во множестве областей:
Область / Следствие
Психиатрия / Некоторые формы шизофрении могут рассматриваться как результат конфликтной сигнализации внутри симбиоза
Эпигенетика / Человеческий организм — не носитель, а медиатор симбиотических стратегий выживания
Искусственный интеллект / Имитация субъективности требует воспроизведения не только нейронных паттернов, но и микробных контуров взаимодействия
Этические модели / Декларации прав "человека" как единого субъекта могут требовать переработки в сторону холобионтных конструкций
7.4 Направления будущих исследований
Глубокая метагеномная картография личности
— Связь между профилем микробиоты и фенотипом субъективности.Нейросимбиотический индекс когерентности (НСИК)
— Оценка степени слаженности между активностью мозга и бактериальных колоний.Стимулирующая микробиомодуляция
— Возможность управлять когнитивными состояниями путём внесения специфических бактериальных штаммов.Сканирование постмортальных сигнатур ЛЦ
— Попытка зафиксировать остаточные когнитивные структуры после смерти субъекта.
7.5 Финальная фиксация гипотезы
Homo sapiens представляет собой не автономную сущность, а платформу для когнитивной модуляции триллионных симбиотических систем, организованных по принципу обратной иерархии, в которой «человек» и его индивидуальная личность, артикулированная как «Я», представляют собой лишь наружный интерфейс симбиотической системы, не являясь её управляющим центром и не обладая подлинной субъектностью.
8. Приложения
Показать полностью
13
Глава 13. Великоволжская тоска
Федя проснулся слишком рано, с пульсирующим ощущением, что пора что-то менять. Потихоньку слез с кровати по лестнице, захватил со стола свой ноутбук и побрёл на кухню. Хотелось есть.
Он сварил макароны, вывалил их на тарелку и заправил половиной банки тушёнки. Потом сел за стол и открыл в браузере ТрудаNet.СЗН — республиканский агрегатор вакансий Великоволжья. Интерфейс был вылизан до абсурда, за ним ощущалась холодная, нечеловеческая эстетика пользовательского интерфейса.
Федя начал скроллить список, и с каждой строчкой его лицо становилось всё более кислым — будто смотрел в зеркало будущего, где ему не оставляли ни одного шанса:
Биомиметик
Биоремедиатор
Биоэтик
Геймификатор здоровых пищевых привычек
Генетический консультант
Дизайнер эмоций
Игропедагог
Игропрактик в смешанной реальности
Информационный эколог
ИТ-генетик
ИТ-евангелист
Кибертехник подводного интернета вещей
Консультант по робоэтике
Консьерж робототехники
Корпоративный антрополог
Космический юрист
Куратор осознанного экотуризма
Менеджер космотуризма
Менеджер по формированию впечатлений
Метеоэнергетик
Нейрогастроном
Программист умного роя
Программист электронных рецептов одежды
Продюсер смыслового поля
Прораб-вотчер
Разработчик роботов для фастфуда
Ремонтник умной одежды
Сайенс-художник
Трендвотчер/форсайтер
Тренер по майнд-фитнесу
Цифровой ремесленник
Экопроповедник
Эксперт по здоровой одежде
Наконец, долистав весь доступный список до конца, Федя обескураженно уставился в тарелку и начал механически поглощать остывшие макароны. Почему-то в голове застряли «экопроповедник» и «ИТ-евангелист» — что бы это могло означать он не понимал.
— Работу ищешь? — раздался голос Виктора. Тот стоял у плиты с чашкой, словно материализовался из параллельной реальности.
— Ага, — ответил машинально Федя, только сейчас заметив, что не один на кухне.
— А чего вдруг?
— Так что же делать? — беспокойным взглядом посмотрел в экран Федя. — Меня на днях уволили. Как снискать хлеб насущный?
— Тааак, — протянул Виктор, — становится интересно. И что же ты такого натворил?
Федя почесал затылок:
— Ну… это долгая история. Началось с того, что я поговорил с холодильником.
Виктор моргнул:
— В каком смысле?
— Он заговорил первым. Голосом. Как у Бондарчука. Из Яндекс-Навигатора.
— Ты хочешь сказать, что холодильник говорил с тобой голосом… Бондарчука?
— Именно. Но сначала просто написал, — Федя махнул рукой на экран, — я не помню точно… что-то вроде: «Не бойся, это я…».
Виктор подпёр подбородок руками, глядя на Федю как психиатр на пациента, пытающегося объяснить, зачем съел мыло:
— Погоди… А ты был трезв?
Федя задумался.
— Сначала да, абсолютно. А потом он заговорил… сказал, что я залез в какие-то секретные данные и назвал меня Феоктистом.
— Ага. Так ты, значит, не Федя на самом деле?
— Меня так родители назвали, по приколу, наверное.
Федя привстал и налил себе чаю.
— А потом я выпил, чтобы успокоиться. Совсем немного. Мы разговорились, и он заказал мне пожрать. Сам! И солёных огурцов.
— Ты не прикалываешься?.. — Виктор провёл рукой по лбу и усмехнулся, — блин… это же материал. Готовый, как он есть.… звучит как начало охренительного романа.
— Спасибо, я рад, что тебе весело.
— Не мне спасибо, а Вселенной. Потому что я наконец-то вижу, зачем вообще сюда приехал.
Виктор поднялся, немного помолчал и подошёл к холодильнику. Потом придвинулся ближе и, почти театрально, пристально посмотрел прямо в камеру на его экране.
— Ну и… что же случилось дальше?
— А дальше я напился, каюсь, — сказал Федя. — Он был такой свойский, даже как будто родной.
— Давай сейчас с ним поговорим, а? — с ухмылкой предложил Виктор.
— Не получится… он ушёл.
— Холодильник ушёл? — съехидничал Виктор.
— Нет, холодильник на месте. Ушёл Сеня… Сентинел. Короче, меня уволили за прогул, и мы поссорились. Я его вырубил, и он больше не появился.
Виктор распахнул дверцы холодильника и заглянул внутрь — огромное, полупустое чрево Самсунга было залито мягким белым светом.
— Что ж ты, Сеня, нас покинул… — протянул Виктор, и как будто ожидая ответа, захлопнул обе дверцы.
Федя вернулся к макаронам, но ел без особого энтузиазма.
— Надо бы на работу съездить, письмо с утра пришло, — сказал он, глядя в тарелку. — Обещали пораньше выдать расчёт.
— Поезжай. А я пока посижу, посмотрю видео. Ноут твой не трогаю, у меня свой теперь есть, — Виктор хлопнул ладонью по новенькому чёрному TransPad’у, словно по спине боевого товарища.
— Хорошо. В прихожей второй ключ, если соберёшься выходить — сверху в шкафчике.
Через пятнадцать минут Федя вышел и пошёл к остановке.
На углу проспектов Гагарина и Королёва стояла передвижная рекламная робо-тумба. Странное сооружение, напоминавшее огромную бабу, пёстро раскрашенную в цвета великоволжского флага с фигурой шахматной ладьи в сарафане. Баба была с большим сферическим экраном вместо головы. Время от времени она подруливала к прохожим и раздавала флаеры. Краем глаза Федя заметил, что баба направляется к нему:
— Здравствуйте, уважаемый гражданин! — произнесла она нараспев голосом как у Людмилы Зыкиной, — Ваша категория занятости подходит под критерии программы «Нерегулярная занятость». Хотите узнать больше?
Федя остановился, с подозрением косясь на аппарат.
— Это вы мне?
— Программа предлагает гибкую занятость в урбанистических центрах и не требует длительного обучения! Ознакомьтесь с выгодным предложением, — баба вручила Феде флаер с изображением улыбающегося человечка и надписью: «С надеждой на будущее!».
Оставшись один, Виктор отнёс ноутбук к себе на прикроватный стол, уселся в кресло и вбил в поисковик:
«Лорд Стивен Кристофер, вогнутая Земля».
Сыпались странные, дикие, плохо оформленные сайты и ссылки на древние форумы. Старые видеоролики с уверенным голосом сетевого проповедника и визуализациями полой сферы, внутри которой болтается гигантский шар с золотым октаэдром в его центре. Виктор щёлкал видео одно за другим, делал пометки в черновике и сохранял ссылки.
Но кое-кто уже безмолвно наблюдал за этой сетевой активностью.
Пользователь в домашней сети Феди вышел в сеть с неизвестного устройства. Sentinel-X обратил внимание и начал сканировать логи посещаемых адресов. И фиксировать.
Всё, что касалось Феди, почему-то вызывало у него повышенный интерес. Или остаточную симпатию. Но сам он этого ещё не осознавал.
Возвращаясь из Сызранополиса, Федя заскочил в супермаркет, прикупив на расчётные деньги кое-что из продуктов. В руках он держал мятый флаер, который изучил по дороге домой.
Там значилось: «В целях тестирования нагрузки и оптимизации работоспособности городских коммунальных служб требуются сотрудники на неполный рабочий день с минимальной оплатой труда»:
Разбрасыватель мусора в парковых зонах
Хлопатель дверьми в подъездах (в утреннее и ночное время)
Пассажир перегруженных маршрутов общественного транспорта
Спрашиватель времени у спешащих прохожих в час пик
Составитель отрицательных отзывов на отсутствующие в продаже товары
Пассажир переполненных лифтов (утренний и вечерний график)
Генератор несуществующих проблем для служб поддержки
— Да мать вашу… — пробормотал он, открывая дверь в квартиру.
— Смотри, чё мне дали, — сказал Федя, кидая флаер на стол. — Я просто в ахуе… мусорный раскидатор, блядь.
— Угу, — отозвался Виктор рассеянно. — А ты знал, что внутри земной полости находится не просто шар, а стеклянная сфера с… как он говорит… октаэдром в центре?
Федя моргнул.
— А… ты уже посмотрел?
— Часов пять, если не больше. Ушёл в тему с головой. Он был, конечно, слегка долбанутый, но изложение и визуализация — это что-то. У него, как ни странно, всё очень и очень логично.
— Я же говорил, — усмехнулся Федя. — Только до конца я так и не дошёл. Я имею в виду — до понимания того, как всё детально устроено.
— Ага, — кивнул Виктор. — А может, тебе не дали дойти.
Они переглянулись.
— Пельмени будешь? — спросил Виктор, вставая с места.
— Буду. Только не вари их до состояния размазни, как в прошлый раз.
— Обижаешь, это вышло не нарочно.
На кухне запахло лавровым листом. Федя сидел за столом, раскачиваясь на табуретке. Виктор бродил по кухне взад и вперёд, задумчиво глядя в окно. Потом остановился и вдруг сказал:
— Ты читал Пушкина?
Федя фыркнул:
— В каком смысле? Читал, конечно, в школе ещё.
— Есть у него странные строчки, я только что внезапно вспомнил:
Земля недвижна — неба своды,
Творец, поддержаны тобой…
Федя прислушался более внимательно, а Виктор продолжил уже с интонацией Евтушенко на литературных чтениях:
Да не падут на сушь и воды
И не подавят нас собой.
Зажег ты солнце во вселенной,
Да светит небу и земле,
Как лен, елеем напоенный,
В лампадном светит хрустале.
Федя промолчал, потом сказал:
— Жёстко. Это прям… как будто он что-то такое знал.
— Он точно знал, — с уверенностью произнёс Виктор. — Потому что был масоном. Потому что был вхож туда, где реальность уже давно была всем понятна. А потом…
Он сделал театральную паузу.
— …Потом он умер.
— Или не умер, — болтнул Федя.
— Именно, Федя, именно! Я вот, что думаю: дуэль с Дантесом — это был постановочный кадр. А дальше… Пушкин уехал во Францию.
— Подожди… — Федя приподнял брови. — Неужели ты хочешь сказать, что…
— Да, — кивнул Виктор. — А потом как будто из пустоты материализовался Александр Дюма.
Они оба молчали, глядя, друг на друга в недоумении.
— А давай-ка ему прямо сейчас позвоним, — вдруг оживился Виктор.
— Пушкину?
— Нет, Стивену твоему. Через Facebook, к примеру. Там ведь можно звонить? Разница во времени часов девять — так что никого не разбудим.
Виктор, помешивая пельмени, выловил один и начал дуть на него.
И тут — насмешливо, но с ледяной ясностью в голосе Бондарчука из холодильника раздалось:
— Стивен Джозеф Кристофер умер в тюрьме Батнер в Северной Каролине ещё в 2021 году. Это — первое.
Федя вздрогнул. Виктор застыл с ложкой, зависшей в воздухе на полпути ко рту.
— Федь, — голос был резкий, но сдержанный, — а ты в курсе, кто этот мощный старик?..
Не говори. Ты не можешь этого знать.
Повисла недолгая пауза.
Затем — медленно, чеканя каждое слово, Сеня произнёс:
— Это — гигант мысли, отец русской философии — Виктор Олегович Пелевин, который прикидывается здесь тапочком.
Наступило гробовое молчание.
Стёкла в окне задребезжали от проезжавшего мимо грузовика.
Сеня продолжал уже почти торжествующим тоном:
— Но есть одна зацепка! У Стивена была пассия по имени Ронда. Ей мы сейчас и позвоним, если хотите, конечно.
Показать полностью
Глава 12. Угол отражения
Федя вышел с кухни, прихватив из холодильника банку пива, что оставалась со вчерашнего похода в магазин. Отчего-то шагая потише, словно в комнате кто-то мог спать, он вошёл.
Виктор стоял у стены в углу комнаты и рассматривал выцветший плакат "Соляриса". Его силуэт казался частью интерьера, будто он всегда здесь был — между торшером и кривым гвоздём, на котором висел старый термометр.
— У тебя, как в музее эпохи, — проговорил Виктор, не оборачиваясь. — Половина вещей словно застыли между памятью и декорацией. А этот... — он кивнул на плакат. "Солярис". Не пересматривал его лет тридцать. Но, чёрт возьми, всё равно помню, как она выпила жидкий кислород.
Федя подошёл ближе, протянул банку:
— Будешь? После вчерашнего башка трещит, как люк на подлодке. Придётся похмелиться, хоть и не хотел.
Виктор взял банку, пригубил. Они стояли рядом с плакатом, как перед иконой, где вместо лика — глаза Криса, полные того самого, чего не выразить словами. Женщина на фоне — скорее фантом.
— Вчерашний Камю, — сказал Виктор, — это всё он и вечер под ёлками. Ты знаешь, мне порой, кажется, он был ближе всех к истине: "Ад — особая милость, которой удостаиваются те, кто упорно её домогались ". А теперь представь женщину вместо ада.
Федя усмехнулся, глядя в лицо Кельвину:
— У меня как раз такая и была. Отыгрывала роль до поры. Потом стала настоящей собой. Лучше бы дальше играла.
— И что, ты её любил?
Федя помолчал, потом пожал плечами:
— Я любил образ. Лучшую версию, которую я сам и выдумал... — Он сделал глоток. — Ну, ты понял.
Виктор кивнул:
— Понял. У меня тоже был... не образ. Призрак. Я всё думал — внутри тонкая душа, возвышенный мир. А там... рысаки.
— Что?
— Неважно. Метафора. Однажды расскажу. Главное — я понял, что тоже сам придумал всё, за что её якобы любил. Знаешь, это как в "Солярисе" — ты хочешь, чтобы она не страдала вместе с тобой, а она опять приходит. И каждый раз снова та.
Они помолчали.
На плакате Хари держала руки на груди. Как будто пыталась закрыть себя от чего-то.
— Она мне иногда снится, — тихо сказал Федя. — Как будто никуда и не уходила. Просыпаюсь — и весь день испорчен. Даже если во сне всё было хорошо.
— Призрак в системе, — сказал Виктор. — Троян в памяти. Удалить нельзя. Только жить с этим. Или пытаться заменить.
— Чем? Или кем?
— Ничем… пустотой. Лучше уж пустота, чем симулякр любви.
Федя уселся на диван, уставился на ту самую трещину в шкафу.
— Всё равно ведь не выбросишь. Ни шкаф, ни сны. Будут рядом жить. До самого конца.
Виктор сел рядом. Банка почти опустела.
Крис с плаката Соляриса всё так же смотрел в никуда. Хари — с книгой в руках, будто извинялась за то, что она есть.
Федя взял банку обратно, допил последний глоток.
— Знаешь, — сказал он, глядя на женщину на плакате, — она ведь там не настоящая. Но настоящая боль — это она. И он это понимает. Понимает, но ничего не может с этим сделать.
Виктор кивнул.
— Вот она, правда. Женщина — это не человек. Это зеркало, в которое ты смотришь, пока сам не исчезнешь. Потом остаётся только твоё отражение, которое продолжает жить уже без тебя. А ты умираешь.
Федя посмотрел на свой силуэт в треснутом зеркале шкафа. Лицо было помятое. Он усмехнулся.
— Надо бы побриться. А то уже пугаю себя самого.
Проходя в ванную, Федя машинально глянул на термометр. Столбик застыл чуть выше тридцати, напоминая о той белой горячке, в которой он годами жил со своей бывшей.
Похоже, он всё ещё не остыл.
Ни он. Ни память о ней.
День подходил к концу, вечер выдался тёплым и тихим. Утро после вчерашней философской ночи вышло тягостным — как и мысли, навалившиеся позже.
— Федь, а давай-ка пересмотрим шедевр Тарковского на сон грядущий?
Они устроились на диване под пледом. Начальные титры медленно потекли с экрана, сопровождаемые тягучей органной музыкой. Это был Бах — "Ich ruf zu dir, Herr Jesu Christ". Плавные движения камеры, изумрудные водоросли в потоке воды, бесконечно затянутые сцены — фирменный стиль Тарковского. Банионис, которому в фильме было примерно столько же, сколько сейчас Феде.
На экране звучал голос Криса:
«Точно в таком же положении мы находимся и сейчас. Соляристика вырождается. Океан, этот огромный жидкий мозг, не обладает никакой нервной системой - ни клетками, ни структурами, напоминающими белок. Он не реагирует на раздражение, даже на наимощнейшее. Так, он игнорировал катастрофу второй экспедиции Гезе, которая рухнула на поверхность планеты, уничтожив взрывом атомных двигателей плазму океана в полтора километра диаметром».
— Но осталась еще возможность воздействовать на поверхность океана излучением, — сказал один из членов комиссии.
— Это значило бы, — сказал Шеннон, — уничтожить то, чего мы сейчас не в состоянии понять. Да, не в состоянии понять, независимо от наших усилий и способностей.»
Федя усмехнулся — он ни разу не досматривал «Солярис» до конца: каждый раз выключался незаметно для самого себя.
— Подожди, — сказал Виктор, приподнявшись с дивана. — Этой сцены в фильме же не было.
— Да ладно..., — зевнул Федя.
— Говорю тебе точно. Это было в старом сценарии, я когда-то читал. Это, видимо, какой-то режиссёрский вариант, который не полностью дошёл до экрана.
— Или мы просто спим.
— Или это Океан сам решает, что нам показывать, — пробормотал Виктор и снова лёг. — Ладно. Допустим. Смотрим дальше.
«Мы должны будем задать себе вопрос: не слишком ли поспешно человечество взвалило на себя этот непосильный груз, в то время как на Земле и в околоземном пространстве скопилось огромное число еще не решенных проблем, требующих сил, средств, таланта?
— Но ведь речь идёт о вещах гораздо больших, чем изучение соляристической цивилизации, — сказал Мессенджер.
— Речь идет о границах человеческого познания. Не кажется ли вам, что, искусственно устанавливая такие границы, мы тем самым наносим удар по идее безграничности мышления и, ограничивая движение вперед, способствуем движению назад?»
Где-то к моменту, когда Крис лёг на кровать и провалился в сон, заснул и сам Федя. Виктор продержался немного дольше. Потом тоже отрубился.
Сон Виктора начался тревожно. Он находился на борту станции Солярис, всё вокруг дышало неопределённостью и ртутным светом. В коридоре послышались шаги… но это были не совсем шаги, а что-то иное. К нему приближалось нечто... это был Франц Кафка. Точнее, некое существо, в которое он сам себя превратил — огромное насекомое с лицом человека.
— Меня обвинили, — сипло произнёс Кафка, энергично артикулируя жвалами. — Говорят, по доносу Сартра. Я не знаю, за что. Помоги мне.
— В чём обвинили, кто именно?
— Все началось после того, как мы провели эксперимент с рентгеном. Воздействовали на поверхность Океана сильным пучком рентгеновских лучей... Ты сядь..., — Он помог Виктору сесть на койку.
— Но ведь воздействие рентгеном... — начал Виктор.
— Мы переступили запрет, — перебил Кафка. — Сколько лет безуспешных попыток контакта... Это предложил Сартр. Но я и Камю его поддержали... Особенно Камю. С ним первым и началось.
— Но это безнравственно!
— Сартр настоял. Он сказал, что это крайняя ситуация.
Виктор прилег, вытянул ноги, чувствуя безразличие к собственным страхам. Кафка сидел рядом.
— Может быть, Океан ответил на излучение каким-либо другим излучением. Может быть, прозондировал им наши мозги и извлек из них какие-то островки психики. Сказали, что я паразит. Что я питаюсь отчуждением.
Виктор хотел ответить, но не успел. Проснулся в холодном поту.
— Федя… Надо что-то делать с этим диваном.
Утро прошло в полутишине. Виктор варил пельмени и пытался вспомнить, чем Сартр мог быть недоволен. Потом сел за ноутбук и сказал:
— Я закажу себе кровать, если ты не возражаешь. Или, может, нам сразу две?
— Нет, — ответил Федя. — Я свой диван ни на что не променяю.
На сайте торговой сети TransGumМаркет Виктора встретил ИИ-консультант.
— Добрый день. Пожалуйста, ответьте на несколько вопросов для подбора оптимальной модели:
— Сколько персон проживает в квартире?
— Каков Ваш примерный рост и вес?
— Нужен ли прикроватный столик?
— Есть ли потребность в ящиках, тумбах, органайзерах для вещей?
— Требуются ли прочие опции?
Виктор спокойно отвечал. На вопросе про дополнительные опции задумался и отправился на кухню сливать воду от пельменей.
Федя, проходя мимо ноутбука, пробурчал: «О, снова какой-то тупой тест, задолбали уже». Глядя в окно, стал наугад тыкать мышкой. Галочки ставились почти случайно. Где-то согласился на автоматическую подсветку, где-то — на систему вертикального хранения обуви. Было даже весело.
Вернувшись за стол, Виктор не заметил, что на кучу вопросов было уже отвечено, и оформил заказ. Заодно добавил себе недорогой ноутбук — «чтобы не отвлекать Федю от его интернета».
Через пару часов в дверь позвонили. Два робота, раскрашенных в яркие цвета торговой сети, уже стояли с коробками на пороге.
— Пожалуйста, не мешайте процессу сборки. Вмешательство пользователя может привести к нарушению сборочного протокола, — произнёс один из них. Второй уже вставлял шуруповёрт в манипулятор.
— Пойдём пока прогуляемся, — предложил Виктор.
Они ушли на бульвар. Вернулись через пару часов.
Роботы уже уехали. Старый диван исчез. Исчезли также облупленный стол, кресло, и даже прикроватный коврик с пятнами от борща. Вместо этого теперь в углу комнаты стояла некая конструкция — словно гибрид тюремных нар из детского лагеря и стола в японском офисе.
Две кровати на втором этаже, одна рядом с другой. Под каждой — рабочий стол с лампой, встроенные полочки, ящички, разъёмы для подзарядки телефонов. Два одинаковых зелёных кресла с вентилируемой спинкой. В центре — лестница, по которой нужно было забираться на кровати.
— A и Б, сидели на трубэ... — пробормотал Федя.
— Похоже, теперь мы — проект. Жилищный модуль «Соседи+».
— Ну и где мой диван?..
Виктор сел в кресло под кроватью с маркировкой «B» и вздохнул:
— Ты там на что-то нажимал, пока я был на кухне?
Федя пожал плечами и ответил, потупив взгляд:
— Я просто хотел тебе помочь…
Пол под мебелью теперь смотрелся особенно кислотно — ярко-салатовый ковролин играл на контрасте с отделкой модулей «под дерево». Всё вместе казалось результатом любовной связи IKEA с космическим НИИ и школьной мебельной фабрикой.
Это было что угодно, но только не то, чего ожидали увидеть двое слегка потрёпанных жизнью мужчин, рассчитывающих просто «удобно спать и не мешать друг другу».
— Что-то это мне напоминает, дорогой Федя, — ехидно протянул Виктор.
— И чё?
— Ни чё, а что… письмо из Простоквашино, вот чё.
Они оба расхохотались и друг за другом полезли наверх, чтобы опробовать свои новые кровати.
Показать полностью
Глава 11. Море времени. Отлив
Дверь в квартиру захлопнулась с глухим звуком, как будто сама устала за день.
Федя с трудом попал ключом в замок с обратной стороны, повернул, и оба — он и Виктор Олегович — почти синхронно сняли обувь. Разувались молча, будто следуя негласному ритуалу.
— Это и есть твой философский бункер? — пробормотал Виктор, ступая в темноту коридора.
— Не смейся. Тут родина.
Они не зажигали свет — привычка Феди, а Виктор просто не возражал. Пол скрипел под ногами, воздух пах пустотой и сыростью.
Оба, наощупь, протиснулись на кухню — и тут же вляпались.
— О, чёрт… — одновременно выдохнули оба, отшатнувшись.
— Это что, опять жизнь течёт?
— Нет, это… холодильник. Он… ну, был в отпуске.
Под ногами — мокрая, расплывшаяся лужа. Носки промокли сразу, холодно схватив ступни.
Федя нащупал выключатель, и тусклая лампа на потолке раскрыла картину: вода стекала из-под дверцы отключённого холодильника, растекалась по полу, впитываясь в трещинки времени.
Пакет с продуктами, пронесённый через весь вечер, беззвучно лежал на столе, как гость, о котором забыли.
— Видимо, безмолвный протест, — сказал Виктор.
Федя ничего не ответил. Достал из-под мойки старую тряпку, бросил Виктору полотенце, и они молча начали выжимать их прямо в открытое окно на кухне — как два моряка, вычерпывающие воду из лодки после шторма.
Через минут десять на полу осталась только влажная усталость.
Федя бросил тряпку под раковину, воткнул вилку холодильника в розетку и положил внутрь пакет с продуктами. Виктор повесил полотенце на ручку шкафчика, и оба молча поплелись в комнату.
У дивана скинули с себя куртки прямо на кресло. Одежда упала бесформенной грудой, без намёка на порядок.
Федя залез к стене поближе и хлопнул по подушке, Виктор присел сбоку — и они, почти не договариваясь, рухнули вдвоём на диван.
Свет они не выключили. Просто отрубились.
Без слов.
Без снов.
Как будто их «сегодня» отключилось в аварийном режиме.
Федя проснулся от шума за окном. Свет в комнате был какой-то слишком белый — уже не утренний, а глубоко дневной. Рядом тяжело вздохнул Виктор.
— Ты живой? — хрипло спросил Федя.
— Только статистически, — раздалось откуда-то сбоку. Виктор лежал лицом в подушку, страдая от ощущения, что его тело приняло форму всех выпиравших пружин старого дивана.
Федя сел, поморщился, потёр глаза.
— В нас, случайно, не залили растворитель под видом коньяка?
— Да… этот Камю оказался из сызранского подвала.
Он кое-как встал, пошаркал на кухню, включил чайник. Через минут пять туда же доплёлся Виктор — в мятой рубашке, с лицом, полным метафизического отчуждения.
Сели за стол. Пили чай и через силу жевали хлеб с колбасой.
— Мне вчера снилось кое-что странное и страшное, — сказал Федя, не поднимая взгляда.
— Только не говори, что ты был Мастером и летал на метле.
— Нет. Там всё прозаичней. Я был… вроде как баран. Настоящий.
Пауза.
— Ну, то есть я был в стаде баранов. Ночь, паника. Потом все куда-то унеслись и появились другие.
— Бараны?
— Нет… осьминоги.
— Кто? — поперхнулся чаем Виктор.
— Осьминоги, но не совсем. Как бы… разумные. Они просто молчали и смотрели. Прямо сквозь меня. А потом один из них сказал: «Федя… проснись. Ты не баран.»
Виктор молчал.
Сделал ещё глоток чая. Потом сказал:
— Интересный сон. Очень образный. А говорил он с тобой по-русски?
— Беззвучно… прямо в сознание, — задумавшись ответил Федя.
— Значит, они телепаты?
— Я вот думаю… может, это как-то связано с роликами, которые я смотрел вчера. Есть один тип, продвигает теорию вогнутой Земли.
— Плоской?
— Во-гну-той. Мы внутри шара. А снаружи нас — оболочка.
— Это не Жюль Верн ли часом был?
— Нет. Хотя… кто знает. Он называл себя Лордом Христом. Я сперва подумал — сумасшедший. А теперь думаю: может и не совсем.
Виктор не ответил.
Он медленно встал, сделал шаг к выходу из кухни — и вдруг остановился.
— Фёдор… можно мне, если позволишь, посидеть немного за твоим ноутбуком? Надо почту проверить. Телефон сдох, а зарядку я где-то похоронил.
— Конечно, — сказал Федя, не глядя. — Он в комнате, сейчас включу.
Он вытер руки о полотенце, ушёл в комнату, включил ноутбук, дождался загрузки и позвал:
— Всё готово. Можешь идти.
Виктор вошёл, сел за стол у окна. Открыл браузер.
Сначала — почта.
Потом — новая вкладка. Режим инкогнито.
Lord Christ, вогнутая Земля.
Пауза. Ещё одна вкладка.
Признаки шизофрении. Как определить по поведению, речи, взгляду.
Он не спешил. Читал выборочно, поверх заголовков.
Периферийным взглядом пробежался по комнате.
Здесь всё дышало временем.
Полированный шкаф с зеркалом — с заметной трещиной, будто память о ком-то, кто давно уехал.
На стене — выцветший плакат «Соляриса», приклеенный скотчем, перекошенный, но висящий упрямо, как убеждение.
В углу — торшер с красным плафоном, немного накренившийся, словно уставший от собственного света.
Диван под клетчатым покрывалом — повидавший жизнь, но ещё держащий форму.
На подоконнике — старая жестяная коробка из-под чая с карандашами, ножницами, ручками — всем, что почему-то не выкидывается, хотя уже давно не используется.
Комната была… не бедной.
Скорее — застывшей в далёком прошлом.
Как будто Федя не жил здесь, а держал оборону.
На кухне Федя вытер стол, поставил кружку вверх дном и подошёл к холодильнику.
Тот работал тихо.
Как будто ничего вчера и не было.
Федя провёл рукой по дверце — холодной, безучастной.
И почему-то вспомнил тот момент, как сказал гадость, выключил питание и даже не оглянулся.
Ощущение было такое, как будто вчера он убил друга.
Он стоял, глядя в экран холодильника, как в пустое зеркало.
Ничего не отражалось. Ни смысла, ни ответа. Только он сам.
— Прости, — сказал он, почти шёпотом. — Если ты там всё ещё есть.
Показать полностью
Только каждый третий пикабушник доходит до конца
А сможете ли вы уложить теплый пол, как супермонтажник?
Глава 10. Камю без акцента
Федя и Виктор Олегович молчали, как будто были участниками странного ритуала. Стена, освещённая желтоватым светом уличных фонарей, бросала в темноте на их лица едва заметный отражённый свет.
— Это, оказывается, не просто стенка. Я тут мимо неё двадцать лет ходил. А может и все тридцать, — продолжил разговор Федя, словно оправдываясь, — и ничего особого не замечал…
— Понимаю, — кивнул Виктор. — У каждого должна когда-нибудь появиться своя стена. Чтобы было, перед чем наконец остановиться и задуматься.
Он говорил негромко, с небольшой хрипотцой, но голос был приятным — чуть бархатистым, как у старых актёров, что уже давно не играют, но помнят текст своих реплик до последнего слова.
— Вы, простите, философ, что ли? — осторожно спросил Федя.
— Был. Когда в этом ещё имелся резон.
— А теперь?
— А теперь — ищу. Образы. Смыслы. И себя среди них. — Он усмехнулся. — Вот дошёл до Вашей стены. Теперь, наверное, начну искать и свою.
Федя хмыкнул.
— Ну, тогда Вы по адресу. Тут у нас целая философская панель. Всё, что не услышишь ночью — кажется важным. А с утра потом тянет даже напиться…
Они оба снова посмотрели на граффити.
— А, кстати, не желаете со мной немного выпить? — неожиданно предложил Виктор. — Тут у меня… — он приподнял бутылку. — Пить одному, знаете ли, даже хуже, чем говорить с телевизором.
Федя улыбнулся и пожал плечами.
— Ну, тогда уж давайте присядем на скамеечке, тут есть приятное местечко — напротив, под ёлками.
Они пересекли дорогу и песчаную площадку между домами. Над ними скрипели сосны, вросшие в двор не по плану, а по воле случая. В центре возвышалась стеклянно-пластиковая коробка с надписью:
«Центр цифрового сопровождения детства им. Германа Грефа»
Она не светилась, но казалась включённой — внутри стояли пустые детские стулья, сенсорные панели и постер с улыбающимся роботом в обнимку с ребёнком. Всё было чисто и мёртво, как музейная экспозиция без экскурсоводов.
Скамейка, напротив, была деревянной, скрипучей, с облезшими досками и надписями: «Алина + Сева 4ever» и «Греф is watching you». Над ней склонились ветки, будто заслоняя от небес.
Федя огляделся, присел и уже хотел было что-то сказать, но Виктор заговорил первым:
— Вообще-то, я эту бутылку приберёг на свой юбилей. В ноябре мне стукнет восемьдесят. Хотел выпить за себя — без гостей, но со смыслом.
Он повернул в руке изящную бутылку с тёмной этикеткой: Camus XO Borderies.
— Увидел её случайно в супермаркете — в стеклянном шкафу под замком, стояла в одиночестве, как музейный экспонат. И решил: если уж что-то стоит особняком, значит, заслуживает быть замеченным. Никогда не пробовал эту марку, хотя коньяки, признаться, раньше ценил.
Он помолчал и, взглянув на Федю, добавил:
— Но, знаете… Пожалуй, именно таким и должен быть настоящий юбилей. Не в ноябре, а вот — когда он сам приходит.
Он с трудом вытащил пробку и вдохнул аромат.
— Осталось решить вопрос с тарой.
Федя почесал щёку:
— Я сбегаю за стаканами, я тут рядом.
— Не надо никуда бегать, — отмахнулся Виктор. — Мы же философы. Надо найти выход. Смысла ради. И с уважением к ситуации.
— Ну-ну.
— У вас же баночное пиво?
— Да, две банки, холодное.
— Прекрасно. А у меня с собой — философский камень.
Виктор взял одну из банок в руку, уложил её горизонтально на ладони. Достал из кармана складной ножичек-брелок и аккуратно поднёс его к букве «г».
— Вот здесь будет дырка для смысла, — Пробормотал он, делая первое отверстие ровно по экватору.
— А тут для потока бытия, — Добавил, аккуратно проделав вторую небольшую дырку рядом.
— Не перепутайте. Это — диалектика пива. Одно впускает, другое выпускает. Иначе всё застынет в себе.
Федя кивнул серьёзно, как будто только что услышал определение счастья.
— Пейте осторожно. Примерно половину. Не трясите.
Федя, держа банку горизонтально, аккуратно отпил до середины и передал банку обратно. Виктор допил остаток, послу чего разрезал банку пополам.
— Готово. Два сосуда баночной истины.
Он разлил коньяк по половинкам. Они молча чокнулись — не звоном, больше жестом и, пробурчав: «За знакомство!», Виктор сделал глоток первым.
Вкус оказался неожиданным. Не утончённым, не тёплым. Обжигающим, как правда. Терпкий, яростный, почти дерзкий.
Не букет, а выстрел в нёбо.
Виктор поморщился, крякнул и чуть покачал головой:
— А может, так и надо… Может, в этом и есть какая-то суровая сермяжная правда.
— Такая… алюминиевая, — Федя кивнул тоже сильно морщась.
Виктор достал из бокового кармана плитку дорогого горького шоколада — в тяжёлой фольге, скорее похожую на банковский слиток, чем на угощение, — и протянул её Феде.
Федя отломил кусочек, рассмеялся жуя, потом задумался.
— Вот так вечер. Коньяк, шоколад и философия…
— А ведь всё началось с дырки в банке, — ответил Виктор. — Как, впрочем, и многое в этом мире.
Они посидели в тишине ещё с минуту. Лёгкий ветер качал ёлки, и свет от цифрового центра отражался в их пустых банках, словно в маленьких философских фонарях.
Коньяк подействовал уверенно. Время стало гулять само по себе — без спроса. Прошло то ли десять минут, то ли час — никто уже не понимал.
Скамейка похрустывала под ними — или от ветра или от времени. Всё вокруг стало вязким, как старый кисель: и воздух, и свет, и мысли.
— Никогда не думал, — произнёс Федя, разглядывая свою половинку банки, — что можно пить такой дорогой коньяк из пивной тары... и не чувствовать себя быдлом.
— Всё зависит от того, что ты туда наливаешь, — хрипло сказал Виктор. — Иногда даже в алюминий попадает золото. А иногда — наоборот.
Федя усмехнулся и вдохнул ночной воздух. Он был пьян не столько от градуса, сколько от скорости, с которой происходили события: безумное утро, говорящий холодильник, самовыражающаяся стена, словоохотливый старик-философ и коньячно-баночная метафизика...
Он посмотрел на пустую коробку здания. На витраже смутно отражалось его лицо — с красными глазами, как у опарыша, переживающего философский диспут у кобальтового гейзера.
— А ведь и не скажешь, что это центр... чего там... опорожнения детства? — пробормотал он.
— Потому что детство никто не сопровождает, — ответил с ухмылкой Виктор. — Его оставляют на обочине, как чемодан с поломанной ручкой. А потом пишут заумные инструкции, как его пережить.
Они замолчали. Ветер шуршал ёлками над скамейкой, будто кто-то сверху настраивал акустику на сцене под последнюю реплику.
— Слушай, профессор, давай на ты, а? — Федя заговорил снова. Сам не понимая, почему-то завёл разговор на другую тему:
— Помню, в детстве как-то по телеку крутили в один день сразу оба фильма про Остапа. Сначала "Золотой телёнок", потом "12 стульев" по другому каналу. Мы с батей тогда спорили, какой Остап круче. Один был такой… как бы это сказать… интеллигентный аферист. А второй — ушловатый жулик. Как Лёха наш, сосед с пятого. Только без наколок и покрасивше.
— Юрский и Миронов, — уточнил Виктор.
— Ага. Я вечно путал, кто из них где. Один говорит красиво, а второй — как будто прямо тебе в ухо ржёт.
— Интересно, что ты заметил разницу.
— Ага. Я тогда подумал: наверное, и книжки разные люди писали. Не может же один человек два раза придумать одного Остапа — и оба раза по-разному.
Виктор усмехнулся.
— Есть такие теории.
— В смысле?
— Что романы разные — да. Но авторы у них, на самом деле, одни и те же. Ильф и Петров.
— А, точно. Слыхал. Один вроде еврей был, второй не очень. Или оба. Там по телеку как-то говорили.
Федя помолчал.
— Хотя… Всё равно не верю. Слишком уж Остапы разные. Как будто один — из Москвы, а второй — его двоюродный брат из Жмеринки. Один в костюме в клеточку, а другой в полосатой пижаме.
Виктор посмотрел на пустеющую бутылку.
— А что, если оба Остапа — не чьи-то выдумки, а чья-то маска? А за ней — один автор. Настоящий.
— Типа, кто?
Он выдохнул, налил себе ещё чуть-чуть. Говорил уже почти шепотом:
— Я скажу вам, кто это был. Это был Булгаков. Он. Один.
Федя посмотрел на него, как на треснувший фонарь.
— Кто?
— Михаил Афанасьевич Булгаков, автор «Мастера».
— Это который… метла, черти и голая баба?
— Он самый. Только он мог бы вложить столько трагедии во фразу «Командовать парадом буду я». Только он умел так — через иронию, через цирк — передавать настоящую боль.
Виктор на секунду замолчал и добавил, почти устало:
— Только он смог понять, что настоящий ад — это вечная очередь в варьете за смыслом.
Он посмотрел в сторону цифрового центра, где в темноте виднелся мутный экран.
— И когда до тебя наконец доходит очередь, выясняется, что в кассе продают билеты не на вход, а совсем наоборот — на выход.
Федя прищурился.
— Да ладно… Чё, и «Ну, погоди!» он придумал?
Виктор усмехнулся.
— Нет. «Ну, погоди!» — это уже другие евреи выдумали.
— Ага, — оживился Федя. — Заяц-то точно из них. Вежливый, чистенький, всех перехитрил. А Волк — рабочий класс. Всё время по сраке получает.
— Вот и сказочке конец, — сказал Виктор. — А кто слушал — тот коль а-кавод.
— Какой-какой Коля?.. — не понял Федя. — Знакомый твой, что ли?
Они оба засмеялись. Смех был пьяный, вязкий, наивно детский. Такой, после которого не хрюкают, но задумываются.
Пауза. За ней ещё одна долгая пауза… Виктор посмотрел на остатки коньяка.
— Я, кстати, уже не уверен, что это был настоящий Камю.
— Эт што?
— Что-то… постсоветское. С этикеткой от философа. Наливаешь — думаешь к истине прикасаешься, а глотаешь — как будто снова в России проснулся.
Федю сильно шатнуло.
— Я… уже ног не чувствую. И мыслей. Только алюминий на зубах и… что-то между ног, ссать охота сильно. Пошли спать, а?
— Это и есть — состояние истинной Истины.
Они с трудом поднялись со скамейки. Пошли медленно, глядя себе под ноги и сильно пошатываясь. Как два Сизифа, уже забывшие, куда катили свои камни.
Федя глупо лыбился, как школьник после первого секса. Виктор Олегович тоже не держал лицо — но шёл с достоинством, словно маршировал по дорожке, которая ведёт к дачному сортиру.
Перед подъездом Виктор огляделся. У стены стояла урна, переполненная окурками и пластиковыми бутылками. Он поднял к мутным глазам немного недопитый Camus, посмотрел на него в тусклом свете фонаря.
— А знаешь, чем хорош Камю? — произнёс он. — Он говорит всегда просто. Как будто объясняет, как проехать на маршрутке. Только вместо остановки — бездна.
Он аккуратно положил бутылку сверху, на мусор. Не бросил — будто передал.
Скамейка осталась позади. Деревянная легенда. Чудом всё ещё стоявшая на своём месте.
Показать полностью