zuberst

Наш профиль несколько раз пересекал вьющийся змейкой по тундре зимник. Пересекали его и наши провода, поэтому каждый раз приходилось их закапывать, чтобы проезжающие машины не смогли зацепить, порвать или утащить провод. То ещё удовольствие долбить канавку в укатанном до твёрдости асфальта снегу, укладывать в неё провод, засыпать и утаптывать его снегом. Но что поделать – потерять целый километр медного провода гораздо хуже!

В тот февральский день ничто не предвещало надвигающегося приключения. Ярко и совсем не по-зимнему светило солнце, откровенно намекая на окончание зимы и приближающиеся отгулы на 23 февраля и 8 марта. Наша станция в очередной раз пересекла зимник и встала метрах в 200 от него на очередной точке профиля. Мы с Женей сгоняли к зимнику, где прикопали провод. Или питающую линию, если говорить геофизическим языком. После чего мой бессменный работяга отправился на дальний конец провода, чтобы подключить его к скважине, а я - обратно к станции. На крылечко станции выбрался из своего трактора Иван. Закурив, он осмотрелся и сказал:

– Машины по зимнику едут.

«Ну, машины и машины, не трактора, - подумал я. – Провод прикопан, да на и колёса его фиг намотаешь». Открыв панель, я потянулся за проводом, чтобы подключить его к станции. Неожиданно провод вырвался у меня из рук и упал обратно на землю.

– Блин, Женька что ли балуется? – буркнув, я потянулся за проводом, но он снова отскочил от меня метра на три. Что за, блин, шуточки?! Я в очередной раз попытался поймать провод, но он, ускоряясь, потянулся в сторону зимника. И это были уже явно не Женькины шутки. За бензовозом, промчавшимся мимо нас, волочился длинный распушённый трос, который зацепил наш злосчастный провод и поволок его за собой в стольный город Нарьян-Мар. В общем-то, бог бы с ним, с этим проводом, но на дальнем его конце, вцепившись в провод руками и выпучив от страха глаза, ехал на лыжах мой Евгений!

Он, как и я, решил что кто-то вздумал поиграть с ним в перетягивание каната, поэтому обмотал провод вокруг руки, чтобы точно не вырвали. Из рук он его не выпустил, поэтому оказался в роли водного лыжника, несущегося по глади тундры за ЗИЛом. Теперь отпускать провод ему было уже просто страшно!

Я рванул на станцию к рации, благо включены они у нас были в режиме постоянной работы. Быстренько связавшись с топографами, сидевшими на базе, я заорал:

– Мужики! Ловите бензовоз, он нашего Женьку увозит!

Топографы выскочили на зимник и начали яростно махать руками, чтобы затормозить машины. Водитель, увидев нездоровый ажиотаж на дороге, глянул в зеркало заднего вида и понял, что его сейчас будут бить. Может быть даже ногами. Поэтому вместо того, чтобы затормозить, он нажал на газ и остановился, только когда отъехал от базы ещё с полкилометра. Там он выскочил из машины, быстро скинул зацепившийся провод с троса и пулей заскочив в кабину, рванул по газам. Подозреваю, что остановился он только в самом Нарьян-Маре.

Женю на базе встречали как героя! Ну ещё бы: и за машиной прокатился, и провод спас, и даже лыжи не сломал. До станции он добрался часа через полтора, волоча за собой злосчастную питающую линию. Работа в этот день накрылась медным тазом, так что я отправил Женю отдыхать и приходить в себя, а сам ещё полдня ремонтировал провод, заматывая изолентой содранную во многих местах изоляцию.

Кукурузник

Самый главный звук, который рад услышать любой засидевшийся в полях геолог – звук летящего вертолёта. Даже сейчас, через много лет после окончания полевой деятельности, при звуке работающих винтов у меня сладко замирает сердце в предвкушении чего-то очень хорошего. Ну ещё бы, ведь с ним прилетают в полевые лагеря письма и посылки с Большой земли, долгожданные заказы, продукты и многое другое. И конечно же на вертолёте можно вылететь на отгулы.

За два зимних месяца народ сильно истосковался по жёнам, тёплым туалетам и горячей ванне, так что новость о том, что скоро нас будут вывозить в Нарьян-Мар, была встречена с неподдельным энтузиазмом. Топографы ринулись строить взлётно-посадочную полосу, потому что вывозить нас в этот раз должен был знаменитый кукурузник Ан-2. Это вертолёту особых площадок делать не нужно: расчистил квадрат 5 на 5 метров да флажками его отметил. Для кукурузника на льду озера расчистили полосу длиной метров в 100, отметили её флажками и подвесили на длинный шест полосатую колбасу указателя ветра.

В ожидании самолёта народ ринулся на рыбалку: кому же не захочется привезти домой подарок «от зайчика»? Мне подарки везти было некуда и некому, но то самое место, что отвечает у нас за тягу к приключениям, опять толкнуло меня в поезду с рыбаками. И это несмотря на то, что зимней рыбалкой я никогда не занимался, а уж установкой сетей под лёд – тем более. Поскольку лицензия на лов рыбы сетями у отряда была, то естественно никому и в голову не пришло сидеть на озере с удочкой. Только сеть, только хардкор!

Вообще-то мне довелось увидеть как рыбачат с помощью сетей на зимнем Байкале. Но там просто-напросто вырубалась огромная майна, куда погружалась сеть, которую потом тихонько вытаскивали обратно. Примерно так я это себе и представлял.

Всё оказалось совсем не так. Для начала во льду прорубили несколько лунок, расположенных в ряд по длине сети. Тут уж мне пришлось помахать топором и пешнёй - коротким и тяжёлым гранёным ломиком. Зря что ли приехал? Затем в самую крайнюю лунку при помощи длинного шеста начали затаскивать сеть так, чтобы дотянуться до следующей лунки, где сеть подхватывали крюком. Затем операция продолжались до тех пор, пока вся сеть не ушла под воду. В общем-то не слишком сложно, но руки от холодной воды довольно быстро замерзали, так что время от времени народ бегал греться к выхлопной трубе вездехода. Наконец, сеть была установлена и мы отправились обратно в лагерь. Ну а снимать сеть приехали уже на следующий день.

Улов, а он был весьма неплохой – распределили между всеми желающими. Побольше тем, кто рыбачил, поменьше остальным.

Досталась пара здоровенных чиров (смешная и очень жирная рыбина с поросячьим вздёрнутым носом) и мне. Вот только везти их было некуда, так что мы с Иваном, недолго думая, этим же вечером пожарили их и съели с большим удовольствием.

А на следующий день прилетел Ан-2. Сделав пару кругов над нашим лагерем, самолётик, игнорируя нашу взлётку неожиданно резво плюхнулся на лёд, сделал вокруг себя пару оборотов и затих.

Топограф Володя Власков, лично руководивший строительством взлётно-посадочной полосы, только горестно вздохнул, глядя на это форменное безобразие. Сколько труда он вложил в это строительство!

Из самолёта выбрался пилот, потоптал лёд и помочился на самолётную лыжу под радостные вопли трактористов: «О! Свой мужик!» После чего махнул рукой, приглашая нас на борт. Народ дружной стайкой с баулами и рюкзаками потянулся к кукурузнику. Пошёл и я, хоть и боязно было лететь на этом чуде техники: очень уж много историй ходило про то, как в нём плохо становится. В реальности всё оказалось гораздо проще – хоть и болтало самолётик в полёте весьма ощутимо, но вполне терпимо.

Салон Ан-2 изнутри очень сильно напоминал покрытую изморозью цистерну, в которую кто-то напихал железных лавок. Удобства эти лавки практически не добавляли, да ещё довольно ощутимо холодили пятую точку опоры. Время от времени из кабины самолёта выходил лётчик и прогуливался по салону, размахивая руками и приседая. Мужики в эти моменты весьма серьёзно напрягались, потому что видели брошенный штурвал через открытую дверь пилотской кабины. Да и меня в этот момент очень сильно интересовало: какой такой автопилот ведёт наш кукурузник по курсу? И вообще, как лётчики умудряются ориентироваться в полёте, ведь под нами расстилалась абсолютно ровная белая равнина! GPS в те времена ещё не придумали, а компас всё же не так надёжен в использовании. Но, видимо, как-то ориентироваться они умудрялись, потому что через пару часов мы приземлились в Нарьян-Маре, а не где-нибудь в Воркуте или Индигирке.

Чему лично я был весьма рад.

P.S. Ну вот, написана очередная часть моей истории про Нарьян-Мар и геофизику. Прошу прощения у всех подписавшихся, что пропал так надолго. Но нужно было как-то продвинуться с работой, а то набрал её слишком много. Постараюсь следующий пост так долго не затягивать, тем более там осталось не так уж и много.

Читайте, комментируйте, критикуйте - отзывы всегда помогают писать лучше!

Примерно через полчаса, когда народ наконец-то перестал ржать и смог спокойно говорить, Игореву работнику пообещали выдать рабочие штаны одного из трактористов. Хоть и драные да замасленные, но это всяко лучше, чем зимой по тундре в кальсонах бегать.

Вечером все трактористы отправились на базу чтобы заправить своих железных коней солярой, да заодно и помыться в бане. Ну «баня» - это я красиво высказался. Никакой бани на базе не было, а был гостевой балок, в котором при отсутствии гостей можно было нагреть воды на печке и более-менее комфортно помыться. Я же оставался на профиле в гордом одиночестве, поскольку в станции нужно было поддерживать постоянное тепло. Попросту говоря, следить за печкой. На станции Игоря вызвался дежурить мой рабочий Женя – он частенько заменял его по вечерам. Так что в этот вечер я впервые остался один на один с тундрой.

Раз уж я остался один, то решил тоже устроить себе банный день – вдвоём в нашем балке и разворачивались-то с трудом, а одному и помыться спокойно можно.

Раскочегарив печку и натопив два ведра воды я смыл с себя недельную грязь и усталость, после чего, распаренный и разомлевший, уселся на крылечке с большой кружкой крепкого чая. Февральский вечер был на удивление тёплым и тихим, светило закатное солнце и воздух был настолько пронзительно-чистым, насколько может быть чистым воздух вдали от городов и больших заводов. Вдали, практически на самом горизонте, я видел скопление мелких чёрных точек: нашу полевую базу. До неё от балка было не меньше десятка километров, но при этом я мог, присмотревшись, различить даже отдельные вагончики. Неподалёку от балка торчал пупырь, очень странный то ли курган, то ли путеводный знак, сложенный на вершине пологого холма. Что это такое и откуда взялось не знали ни местные оленеводы, ни даже всезнающий топограф Володя Власков. Ещё одна неразгаданная загадка тундры.

В обычной жизни всегда что-то да отвлекает: трактор гудит, Иван матерится, просчитавшись с ячейками сети, да ещё и ужин надо приготовить, да рабочий журнал заполнить – не до созерцания, в общем. А в тот момент, когда я остался с тундрой один на один, то вдруг совершенно неожиданно ощутил всю её бесконечность и бескрайность, первобытную мощь. Ни ветра, ни звука и только одна тундра на всём белом свете: огромная, холодная, первобытная.

А на закате вся тундра оказалась усеяна тёмными точками движущихся оленей, бредущих куда-то по своим оленьим делам. Схватив фотоаппарат и накинув телогрейку, я решил подойти к ним поближе. Да куда там! Олени старательно избегали встречи и лишь одна любопытная парочка рискнула подойти поближе, позволив сделать мне пару снимков.

Утром с базы вернулся Иван на заправленном под самую пробочку тракторе. А ещё через час ржущий Андрей привёз на вездеходе очень грустного Женю.

– Что случилось? – поинтересовался я у вездеходчика.

– А пусть Женька сам расскажет! – ответил Андрей и поехал обратно на базу.

Выглядел Женя очень хмуро и болезненно, но на все мои расспросы о том, что с ним произошло, только махнул рукой и ничего не ответил. Разговорить его удалось только к вечеру, когда уставший за день рабочий смог спокойно рассказать о своих ночных приключениях.

***

Началась эта история незадолго до пурги, когда на базу заехали охотники на снегоходах. Тех самых знаменитых советских «Буранах», которые использовались в тундре вместо машин и мотоциклов и имелись у каждого уважающего себя охотника. Переночевав на базе и оставив парочку зайцев, охотники поехали дальше, а Женя, выйдя вечером за водой случайно наткнулся на освежёванную тушку какого-то зверька, «Наверное охотники обронили», - подумал мой работяга и подобрал потерянного охотниками зайца (как он тогда решил), хотя на самом деле это была выброшенная ими тушка песца.

Решив, что зайчик совсем маленький и на всех не хватит, Женя заныкал его на складе до лучших времён, которые наступили сразу после пурги, когда Игорь попросил его подежурить ночь на генераторной станции, пока он съездит на базу, чтобы помыться.

И вот в тот самый момент, когда я бегал снимать оленей, Женя приготовил на Игоревой станции рагу из песца. Но то ли он поторопился с мясом, то ли песец оказался не особо свежим, только через час после приёма пищи Евгений страстно захотел выйти освежиться и полить фикус. Через пару таких прогулок ему пришло в голову, что если бегать в одних трусах, то снимать каждый раз штаны будет необязательно, что значительно облегчит весь процесс. Женя оставил штаны в балке и выскочил на улицу в очень оригинальном наряде: в трусах, валенках и телогрейке на голое тело. И только захлопнув дверь балка он неожиданно понял, что ручка от двери осталась лежать в кармане брюк. Отвалилась она довольно давно, но у Игоря никак не доходили руки прикрутить её обратно. Так и таскал эту ручку в кармане, а при отъезде передал Жене.

Балки наши были армейскими, с плотно закрывающимися дверями, устойчивыми не только к пинкам, но и к ударной волне ядерного взрыва. В чём Женя довольно быстро убедился, отбив ногу, пытаясь открыть дверь. Одно было хорошо: от переживаний Женин желудок совершенно излечился, правда, радовало это мало. Всё же холод на улице стоял довольно серьёзный. «Не так обидно было замёрзнуть, - рассказывал нам с Иваном Евгений, - как то, что найдут меня, замёрзшего, как придурка какого: в трусах и телогрейке!» От осознания подобного конфуза, Женя начал бегать вокруг балка в поисках спасения, не забывая выполнять простейшие физические упражнения, чтобы не задубеть раньше времени. Нарезая круги он, на своё счастье, обнаружил отвёртку, заткнутую за обшивку балка. Действуя ей, Женя вскрыл окно в балок и сумел, наконец-то, забраться внутрь.

Дверь он починил в ту же ночь той же самой отвёрткой, а ещё дал зарок больше не прятать найденные тушки, а делиться ими, потому что жадность – это очень плохо, а уж если и бегать, то всем вместе. Это и безопаснее и веселее!

P.S. Ну вот, ещё одна глава написана. Приятного чтения!

А от вас я жду комментарии, критику и вопросы - всегда с вами приятно общаться!

– Да какая это позёмка, фигня одна, - крикнул я в двери. – Не будет пурги, не дождёшься!

– Будет-будет, - буркнул Иван не отрываясь от работы. – К вечеру разыграется: к бабке не ходи!

На горизонте показался вездеход, везущий на профиль буровиков и рабочих – начинался новый рабочий день. Обычный день, точно такой же как и предыдущие; разве что с каждым днём солнце уходило за горизонт всё позже и поэтому рабочее время на профиле становилось всё длиннее и длиннее. Если в январе мы работали по 3 часа, то в феврале перешли уже на 6-часовую рабочую смену.

– Здорово! – заорал вездеходчик Андрюха Рочев, выбираясь из кабины. – Сегодня Женьку пораньше заберу, пурга будет.

– Да вы сговорились что ли? – возмутился я. – Солнце вовсю светит, ветра вообще нет. Какая пурга на фиг?!

– Будет-будет, - эхом повторил Андрюха слова Ивана. – Жень, не тормози вечером, а то пешком на базу пойдёшь ! Не хочу в тундре блудить.

– Езжай уже. Балабол, - проворчал Женя, надевая лыжи. – Не отвлекай от работы.

Андрей хмыкнул, свистнул Шарона, рыскавшего вокруг балка в поисках косточек, и поехал дальше, а я отправился включать рацию и генератор. Начался стандартный рабочий день. Правда ненадолго, потому что с обеда поднялся весьма сильный ветер, солнце скрылось в пелене поднятого им снега и Марс по рации дал отбой: ветер начал создавать весьма сильные помехи, довольно активно раскачивая провода. Работяги засобирались домой.

– Жень, лыжи воткни в снег, – посоветовал Иван, глядя как тот по привычке бросает их возле балка. – Засыплет снегом или унесёт.

– Да что им станет-то? – махнул рукой Женя, увлечённо разглядывая горизонт, где уже появилась маленькая точка – вездеход Рочева. Подъехав, Андрюха лихо развернулся на пятачке, после чего высунулся из кабины и спросил:

– Ну что я говорил? Пурга начинается!

На мой взгляд, ветер был хоть и сильный, но на пургу нисколечко не походил: ну дует и дует, бывает и хуже. О чём и поведал Андрею.

– Это ненадолго, к вечеру разойдётся, - ответил вездеходчик и скрылся в кабине. А я отправился в балок переодеваться и ужинать: пурга пургой, а ужин - по расписанию. После ужина, немного поболтав обо всём на свете, мы разошлись по своим топчанам. Я завалился на спальник с книжкой, а Иван через пару минут захрапел под мерный шум ветра за окном. Ветер действительно усиливался, в скором времени наш балок начал не сильно, но довольно чувствительно раскачиваться под его порывами. «Надо бы за водой сходить», - подумал я и решительно встал с топчана. Воды конечно же в тундре не наблюдалось, зато было много снега – вот он-то и заменял нам воду. Так себе замена, между нами говоря, но другой воды у нас всё равно не было – не возить же её с базы? Там-то с водой проблем не было: озеро под боком.

В общем, одевшись и прихватив с собой вёдра и лопату я отправился на улицу. Вернее, попытался выйти, потому что не сумел открыть дверь. Удивившись, я снова её толкнул. Дверь даже не шелохнулась. Сзади послышался довольный смешок. Обернувшись я увидел улыбающегося во все свои зубы Ивана.

– Признавайся, что с дверью сделал! – сурово сказал я Ивану.

– Ничего не делал, - рассмеялся он. – Это пурга!

– Рассказывай больше! - пробурчал я и придирчиво осмотрел дверь на предмет скрытых гвоздей или чего-то подобного, но ничего не обнаружил. Ещё раз оглянувшись на веселящегося от всей души тракториста, я со всей силы толкнул плечом дверь… и со скоростью пули вылетел наружу, громыхая вёдрами. Ветер, до того момента мешавший открыть дверь, теперь с тем же с упорством стал мешать её закрытию. С большим трудом мне всё же удалось прикрыть дверь. Передо мной маячила вторая часть Марлезонского балета: набрать снег в вёдра. В темноте, раскорячившись сложным китайским иероглифом над ними так, чтобы не сдуло совсем озверевшим ветром, я попытался накидать лопатой снег. Ага! С лопаты снег успевало сдуть ещё до того, как я подносил её к ведру. Пришлось зачерпывать снег ведром, при этом следя за тем, чтобы в это время не сдуло второе. Через полчаса и пару десяток попыток мне всё же удалось набрать снег, осталось только добраться с ними до балка, что тоже оказалось не самой тривиальной задачей.

Ветер дул с такой силой, что снег летел практически горизонтально, моментально забивая глаза. Идти с полными вёдрами я не решился, поскольку очень ярко представил, что меня сбивает с ног и уносит куда-то в кромешную тьму. Так что к балку я отправился, врубив передний мост, т.е. на четвереньках, подтягивая за собой вёдра по мере передвижения. Этот способ передвижения показался мне в тот момент наиболее верным и надёжным.

Пурга бушевала над нами три дня, и я начал всерьёз опасаться, что мы можем остаться без соляры, а значит и без света и, что самое страшное, без тепла. Ведь печь-то у нас была солярная! Но к концу третьего дня ветер стал стихать, а следующее утро встретило нас ярким солнцем. Пурга наконец-то закончилась, превратив напоследок наш балок в огромный сугроб с торчащей из него печной трубой. Долго же пришлось Жене перекапывать его, отыскивая в нём свои, так неудачно брошенные, лыжи.

Ну а я в очередной раз убедился в том, что с тундрой шутить не стоит, слишком уж неравны наши силы.

P.S. На просторах интернета нашёл видео, где товарищ воюет с дверью практически один в один как я в своё время. Так сказать, для наглядности истории )))

Продолжение истории будет на следующей неделе, а от вас как и всегда жду комментариев, вопросов и критики - очень они помогают писать лучше.

Как оказалось, радовались топографы рано, поскольку через пару дней все пикеты с профиля попросту исчезли. Совсем. Небольшое детективное расследование привело начальника топоотряда Володю Власкова в чум оленеводов, кочевавших со своими оленями километрах в 15 к северу от нашей полевой базы.

Дерево в тундре – величайшая драгоценность, поэтому местные ненцы практически всегда заняты поисками дров. Представляете как обрадовались оленеводы, наткнувшись на длинную дорогу, утыканную хорошими досками, исписанными какими-то странными надписями типа ПР 1, ПК 102? «Ай-ай-ай! Какие глупые русские! – подумали ненцы, - столько добра бросили!» И заботливо собрали все пикетажные столбики на профиле. Расставаться с ними они, естественно, не желали. Крепко почесав в затылке, Володя поехал на базу, где собрал все ненужные доски. Снова съездил к ненцам и отдал их в обмен на пикетажные столбы. Правда, посмотрев в хитрые узкие глаза оленеводов, через несколько дней заменил деревянные пикетажные столбики железными, нарезанными из арматуры, а пикеты отдал ненцам. Для них дрова в тундре гораздо важнее, чем для нас.

Да и вообще, геофизики привнесли в тундру явное разнообразие: по утрам в тракторных следах копошились куропатки и пуночки, поскольку в колеях гораздо проще добраться до скрытых снегом ягод и травы. За птицами охотились лисы и песцы, которые хоть и побаивались людей, но ради куропатки всегда готовы были подойти поближе к страшным железным зверям, оставляющим длинные следы. О пикетажные столбы научились чесаться олени – ну а где ещё в тундре найти вертикально стоящую палку, о которую так приятно почесать спину. Вот только зайцы нас игнорировали – видимо не было у нас ничего, что могло бы заинтересовать косых.

Топографы вновь разметили профиль и на работу вышли буровики на своём «ушатике» - буровой установке УШ-24, смонтированной на тракторе ЧТЗ-130, обутом в широченные болотные гусеницы. Через пару дней славный парень Атабек закинул свои гантели, которыми он хотел заниматься по вечерам, в самый дальний угол балка под дружный смех бурового мастера Петра и помбура Юрки. Всё же таскать целый день шнеки весом под 100 кг оказалось гораздо более серьёзным занятием, чем все гири и гантели вместе взятые.

Следом за буровиками на профиль выдвинулась и наша геофизическая бригада. Работа наша была не пыльная, но снежная. В центре установки стояла измерительная станция Марса, а наши с Игорем генераторы вальсировали вокруг неё, на одной точке разъезжаясь от измерителя в разные стороны, а на следующем пикете съезжаясь снова, таская за собой километровый хвост в виде толстенного медного провода.

На каждой новой точке я подключал один конец провода к генератору, а мой рабочий Женя уходил на дальний конец, чтобы подключить дальний конец провода стальному тросу, затолканному в пробуренную скважину. Пока он ходил, я настраивал генератор – электричество я получал от трактора с присобаченным к нему генератором переменного тока на 220 вольт, который преобразовывал в постоянный уже на своём генераторе. Включать его я опасался, поскольку ток в 50 ампер и 500 вольт мог весьма неплохо поджарить Евгения. Нет, на генераторе, конечно, стоял блокиратор на этот случай, но вдруг он не сработает? Лучше всё же не рисковать. Тем более что Женю поначалу весьма сильно запугали местные юмористы: «Ну, Женя, не повезло тебе. Дима парень молодой, забудется и включит генератор и останутся от тебя одни валенки. Ты адресок-то подскажи, куда их, если что, выслать». В общем, поначалу Женя откровенно побаивался работать со мной, но через пару дней успокоился, поняв что поджаривать его в мои планы не входит.

Вообще за этот сезон Женя стал выглядеть значительно лучше, чем во время летнего сезона, когда он был практически классическим опустившимся бичом с рыхлыми мышцами и опухшим лицом. Постоянная работа на свежем воздухе подтянула все его мышцы, а должность завсклада дала дополнительный толчок к возвращению в нормальную жизнь. Нет, пока он был всё тем же Женей, но в нём уже явно угадывались черты бывшего начальника участка большого производства Евгения Николаевича. Каждый вечер, закончив работу, он огладывал себя и спрашивал:

– Ну как? Я похудел?

– Похудел, похудел! – отвечал я. – Скоро ветром сдувать начнёт.

Женя радостно улыбался и усаживался на крыльцо ждать забиравший по вечерам рабочих и буровиков с профиля вездеход. Ну а мы с Иваном оставались на профиле, поскольку каждый день гонять станцию туда-сюда неудобно, а поддерживать в ней постоянную температуру приходилось всё время. После ужина Иван заваливался спать. Вот насколько я жаворонок, но он перебивал меня на раз: спать ложился часов в 8 вечера, вставал часа в 4 утра, а в 6 часов уже будил меня, включая свой радиоприёмник на полную мощь.

Сидеть в балке под храп соседа – удовольствие ниже среднего, поэтому я сразу же согласился ходить по вечерам в гости на станцию к Марсу, куда приходил и Игорь со своего генератора. Естественно, что ходили мы туда не просто так. Нет, конечно! Мы ходили, чтобы расписать очередную пульку в преферанс. Ради этого стоило прогуляться по ночной тундре за пару километров под светом Луны.

Преферанс – это не просто ещё одна карточная игра, вроде тысячи, дурака или какой-нибудь буры. Это целая культура со своими традициями, кодексом поведения и своеобразными шутливыми фразочками и советами: «под игрока – с семака, под вистующего – с тузующего», «Господа! Почему не сыграл мой козырный туз? – Расклад, батенька» или «хода нет – ходи с бубей». В преферанс нельзя играть на бегу, второпях: он требует вдумчивости, сосредоточенности и канделябра со свечами на случай неудачного хода партнёра. Партия, называемая пулькой, может длиться часами, а иной раз и больше, поэтому и любим преферанс всеми геологами и геофизиками нашей бескрайней родины, потому что это если и не самое лучшее, то одно из самых замечательных занятий длинными вечерами в зимней тундре. Под свист ветра и поскрипывание балка́.

Играли не на интерес (вообще не помню, чтобы в поле в карты на интерес играли, разве что на спички да на сигареты), но по общему итогу проигравший должен был отвести остальных в ресторан по приезду с поля. Поэтому результаты всех игр заносились в отдельную тетрадку, хранившуюся в станции у Марса. Игра зачастую затягивалась глубоко за полночь, так что к себе на генератор я возвращался уже в полной темноте.

Классные это были прогулки! По хрустящему снегу под светом Луны, звёзд и северного сияния. Под пар изо рта и морозное пощипывание неприкрытого одеждой лица. В полной, абсолютной тишине, которую я слышал только в тундре. Даже в ночном лесу всегда есть какие-то шумы, поскрипывания старых деревьев и лёгкий шелест листвы над головой. А здесь тишина была настолько полной, как будто все звуки в мире исчезли и остался один только скрип снега под ногами. Наверное, именно в этих ночных походах я начал воспринимать тундру как нечто большее, чем просто большое заснеженное поле.

И возможно мне очень сильно повезло, что не встретил я во время своих ночных прогулок ни волков, ни росомах.

***

Вот и написана очередная часть моей истории. Приятного чтения! Ну а от вас по традиции прошу критику, вопросы, пожелания. В общем, пишите - мне ваши комментарии помогают писать лучше.

Искать нефть мы собирались довольно странным электроразведочным методом ДНМЗ, рождённым светлыми головами новосибирских учёных. Если честно, то я толком не смог запомнить расшифровку этого названия, что-то там про какое-то дипольное зондирование. Но, собственно, это и не важно – метод этот всё равно был экспериментальным и видимо развития так и не получил, во всяком случае больше я о нём никогда не слышал.

Самая большая сложность для электроразведки в тундре – вечная мерзлота. Очень уж тяжело электрическому току пробиться сквозь многометровую толщу промёрзшей земли и льда. Да и электроды в лёд забивать - то еще удовольствие. Поэтому в Новосибирске и придумали такой метод с мощными токами, загоняемыми в землю большими генераторными станциями: 500 вольт и 50 ампер – это вам не хухры-мухры! Вместо электродов бурили 20-метровые скважины, в которые опускали стальные тросы и заливали их водой – так получалось идеальное заземление. Правда, метод получался довольно дорогим, но при этом всё равно выходил дешевле любых сейсморазведочных работ. Мне и Бродяжке Игорю предстояло работать на генераторах, а Марс сидел на большой электроразведочной станции, принимающей электрический ток, прошедший через толщу земли и несущий много интересной для геофизиков и геологов информации.

Итак, два часа полёта и наш борт приземлился неподалёку от полевой базы. Не успел пилот заглушить винты, как от базы навстречу вертолёту потянулась компания встречающих: нет в поле большего развлечения, чем встреча прилетевшего с «Большой Земли» борта с продуктами.

Лётное время дорого (час работы Ми-8 в то время стоил 240 рублей!), поэтому вертолёт был очень быстро разгружен и отпущен обратно в Нарьян-Мар, а у меня появилась возможность спокойно осмотреться вокруг.

А вокруг меня расстилалась Тундра. Именно так. С большой буквы. Потому что то, что я до сих пор принимал за тундру, было очень бледной пародией на неё, поскольку вокруг меня раскинулась сама бесконечность: холодная и заснеженная.

Правда, в первый момент тундра не произвела на меня большого впечатления: заснеженное большое поле – что я, полей колхозных не видел, что ли? Оценил я её величие и мощь немного позже, когда остался с ней один на один. Но до этого было ещё с полмесяца, а пока нужно было загрузить на склад продукты, привезённые вертолётом и устроиться в балке.

Наша полевая база стояла на вершине очень плоского и продуваемого всеми ветрами холма неподалёку от небольшого озера на котором топографы уже начали готовить взлётно-посадочную полосу для самолёта Ан-2. Зимой в тундру предпочитали гонять знаменитые кукурузники, а не дорогущие вертолёты. Как говорится: дёшево и сердито, всего-то 124 рубля за 1 час полёта. Правда и требовали они для себя наличия настоящей взлётной полосы, очищенной от снега и размеченной разнообразными флажками и указателями.

Издалека наша база выглядела, как маленький городок с длинной улицей, вдоль которой выстроилась техника и несколько жилых балков, в которых жили рабочие, водители и топографы. Напротив них стоял склад с воткнутыми в снег оленьими тушами, которые за характерную стойку местные юмористы сразу же назвали каратистами. Рядом со складом расположился гостевой домик, который чаще всего использовался в качестве бани – чего добру пропадать-то? Балки и трактора буровиков и геофизиков стояли в сторонке: нам предстояло жить на профиле в тундре, без отрыва от производства, как говорится.

Ещё на базе имелась пара больших цистерн под бензин и соляру, которые нам заправляли бензовозы, время от времени приезжающие по зимнику из посёлка Варандея, стоявшего на берегу Баренцева моря. Вот только туалета у нас не было, о чём я впоследствии очень сильно пожалел, но выдолбить его в вечной мерзлоте практически нереально. Так что вместо туалета экскаватор прорыл длинный ров в снегу метрах в 100 от базы.

Заведующим складом назначили моего рабочего Женю Чуфрякова, чему он очень обрадовался – всё же это было хоть и небольшое, но продвижение по службе. Ну и небольшая прибавка к зарплате, конечно. К новой работе он отнёсся с большой серьёзностью: вычистил и отдраил балок изнутри, установил полки и теперь ходил с суровым лицом, наблюдая как мы загружаем продукты на ЕГО склад. После того, как все продукты были загружены, народ принялся делить оленьи туши под радостные вопли Шарона – чёрного, как смоль, пса вездеходчика Андрея Рочева.

Впервые в жизни мне пришлось столкнуться с олениной. Нет, за три полевых сезона в Ненецкой партии я конечно же ел тушёнку из оленины, оленьи котлеты и даже паштет из оленины, но вот как её готовить я не представлял совершенно. Да если честно, в полях я привык к тушёнке, а вот с мясом мне до сих пор не приходилось сталкиваться. О чём я и сообщил Ваньке Овчинникову, своему трактористу и соседу по балку, притащив кусок оленьей туши со склада.

– Да фигня! – ответил Иван. – Ставишь кастрюлю на огонь, как закипело – так и готово!

– Так быстро? –в душе у меня зародились некоторые сомнения. Как помнится, мама моя мясо варила часа по три-четыре. Хотя чаще всего это были здоровенные говяжьи мослы, а не олень, но всё же…

– Конечно! Что ему там вариться-то? – сказал Иван и поставил на плитку кастрюлю со снегом. Да, именно со снегом, поскольку его зимой в тундре найти гораздо проще, чем воду.

Пока я устраивал себе место, Иван закинул мясо в воду, покрошил туда картошки и сообщил:

– Скоро есть будем. Готовь посуду.

Стемнело. За окном пела свою заунывную песню метель, а от дверей ощутимо несло холодом, несмотря на раскалённую от жара солярную печь «Апсны». Самое время немножко подкрепиться перед сном. Суп из оленины показался мне вполне съедобным, вот только оленина в нём была откровенно недоваренной. Правда, Иван ел её с большим удовольствием, так что я последовал его примеру и сам сгрыз кусок полусырого мяса.

О том, что это было большой ошибкой, желудок сообщил мне примерно через полчаса после ужина настойчивым требованием выйти «до ветру». И это не фигура речи, поскольку ветер к ночи заметно разыгрался, да и похолодало на улице весьма чувствительно. О чём сообщила мне та самая часть тела, которая зачастую отвечает у нас за тягу к приключениям. Ну ещё бы! В этот знаменательный вечер мне пришлось выбегать на тридцатиградусный мороз примерно раз в 5-10 минут, по дороге ругая всеми словами, которые приходили в голову, ржущего Ваньку. Кто же знал, что у него такой железобетонный желудок, способный переваривать гвозди?! Зато каждый свой выход я мог наслаждаться северным сиянием, расцветившим всё небо над моей головой.

Р-р-романтика!

P.S. Ну вот, написана очередная часть тундровой эпопеи. Тяжело даётся - хочется написать красиво, а выходит пока с трудом :-) Дальше будут рассказы про эпидемию и ночной преферанс, а так же про покатушки и поездку в баню. Новая серия - каждую неделю.

А от вас, мои любимые читатели жду комментариев, критики и вопросов - своими комментариями вы мне помогаете писать лучше.

Разве что в ресторан сходить, вот только не привыкший я к хождению по ним, да и напоминали они скорее столовые, чем рестораны. Впрочем, столовыми они и были с утра и до 6 часов вечера. Вечером столы в таком ресторане-столовой (вполне официальное название) накрывали скатертями, а в ассортименте появлялось спиртное, официанты и ресторанные наценки. И это при том, что все блюда оставались теми же самыми - столовскими.

Вот и оставалось мне сидеть в общаге, смотреть телевизор да общаться с работягами, приехавшими в Нарьян-Мар на заработки со всех сторон необъятного Советского Союза. А пообщаться было с кем.

Прямо напротив нашей с Гришей комнаты жила бригада буровиков во главе с Петром Сайгушевым, классическим мордвином из Саранска. На фоне своего очень большого, громогласного и толстого начальника совершенно терялись два его помбура – Юра и Атабек. Вот почему так бывает, что чем крупнее буровой мастер, тем мельче его помощники? Особенно Атабек – мелкий таджик, только-только успевший демобилизоваться и решивший подработать, прежде чем уехать на родину. Меня он по какой-то таинственной причине посчитал кем-то вроде старшего брата и всё время прибегал, чтобы спросить, что ему нужно брать с собой в поле.

– А гантели можно брать, да? – спрашивал он.

– Да зачем тебе гантели на буровой? – отвечал я. – Ты же там весь день железо тягать будешь.

– А после работы позаниматься буду. Сильный быть хочу.

– Ага, ну тогда бери, конечно. Петру скажешь, что я разрешил.

И Атабек радостно убегал к начальнику, чтобы сообщить, что ему разрешили взять с собой гантели в поле. Ну а я, радостно потирая руки, дожидался возмущённых воплей, доносящихся из комнаты буровиков:

– Блин, Атабек! То Юра со своими гондонами, то ты с гантелями! У нас и так железа навалом, нафиг они нам сдались!

Юрины презервативы были у нас в Ненецкой партии хитом сезона. Худющий, как скелет и усатый как кот Юра всё время жил в мечтах о богатстве. И вот как-то раз в его светло-русую голову пришла мысль о том, что в Нарьян-Маре можно заработать много денег, привозя и продавая здесь презервативы! В то время эти резино-технические изделия особым спросом не пользовались, поэтому Юра решил в корне изменить ситуацию. Ну и навариться на этом, естественно. Привезя из Архангельска коробку презервативов, Юра решил отметить начало своей коммерческой деятельности в комнате у работяг, поскольку Пётро был весьма большим противником алкоголя. История не сохранила имя того человека, который первым предложил украсить общежитие «воздушными шарами», но когда я вечером вернулся из гостей, то весь коридор, кухня, душ и даже туалет общежития были увешаны надутыми гондонами. Ещё неделю народ потешался над Юрой, страдавшим на тем, сколько товара он угрохал. На этом его коммерческая деятельность заглохла, даже не успев начаться.

В соседях у буровиков жил сварщик Валера, по вечерам донимавший всех песнями Софии Ротару, которые он гонял на раздолбанном магнитофоне. Мотор у магнитофона доживал свои последние дни, поэтому немилосердно тянул плёнку, из-за чего София пела голосом какой-то заторможенной великанши. Время от времени он напивался, после чего ходил по комнатам, поскольку у обычно молчаливого сварного просыпался в эти моменты дар красноречия. Чаще всего хождения его заканчивались в сугробе, куда его заталкивал рассерженный буровик. В комнатах ближе к кухне и туалету жили водители и рабочие, точно такие же приезжие из Чувашии, Калмыкии и Архангельска. В самой дальней от входа комнате жила семейная пара, а напротив них в маленькой комнатке ютилась Люда, тихая мышка-камеральщица.

***

Как-то раз вечером накануне Нового года Люда решила прокипятить белье. Поставив таз с бельём на плиту, она отправилась к себе в комнату, где и заснула благополучно. Проснулась она часа в три ночи от запаха дыма и бросилась спасать свои драгоценные наволочки и простыни. Увы, спасение опоздало. Бельё в тазу уже успело истлеть и теперь чадило на всю общагу. Залив таз водой, успокоенная Люда отправилась к себе в комнату досыпать.

Практически в это же самое время в общежитие ввалилась Биди́мша - классическая хохлушка с пудовыми кулаками и голосом, способным заглушить звук взлетающего истребителя. Работала она в котельной, которой командовал мой сосед по комнате Гриша Вдовенко. И как на зло, именно в эту ночь в котельной приключилась какая-то страшная беда: то ли автомат выбило в распределительном щите, то ли ещё какая трагедия, но только Биди́мша тут же бросилась в общагу будить своего начальника. И вот она уже стучит в дверь нашей комнаты своими кулачищами, крича на всю общагу:

– Гриша, открой! Беда! – а когда заспанный Гриша выглянул в дверь, громогласно спросила. – У вас тут пожар что ли?

Заслышав шум, в коридор высунулась Люда и, решив что люди испугались дыма, тоже начала кричать:

–  Успокойтесь, не волнуйтесь! Это не пожар!

Теперь проснулась уже вся общага. Проснулась она от дыма и криков, среди которых явственно звучало слово: «ПОЖАР!» Хватая всё самое ценное, народ ринулся из комнат. Сварщик Валера с перепугу выпрыгнул в окно из своей комнаты, водители заперлись в комнате, видимо решив, что так будет лучше, проснувшись от шума разревелся малыш у семейной пары. Буровик Петро выскочил из своей комнаты в трусах, валенках, телогрейке и с подушкой под мышкой. Вокруг него вился Атабек с выпученными глазами и кричал: «Что слючился, что слючился?»

Прошло наверное с полчаса, прежде чем обалдевшие от недосыпа и паники люди разобрались в происходящем. Биди́мша с Гришей ушли в котельную, Валера пошёл вставлять окно обратно, а остальной народ разбрёлся по комнатам. Я тоже вернулся в комнату и завалился в кровать, но скоро понял, что заснуть уже не смогу. Тогда я оделся и пошёл в котельную к Грише: чайку попить да поболтать. Проходя мимо трактора-буровой я заметил в её кабине Петра. Так и не одевшись, он сладко посапывал в кабине на спасённой от пожара самой ценной вещи - подушке.

Сборы были недолги…

За всеми нашими предполевыми хлопотами как-то совсем незаметно проскочил Новый год. Нет, мы с Гришей чинно и благородно посмотрели по телевизору «Голубой огонёк» и «Иронию судьбы», закусывая их закупленными в столовой котлетами из оленины и даже посмотрели на новогодний салют, благо ракетниц в любой полевой партии всегда хватало. Но, наверное впервые, в тот год у меня не было ощущения праздника. Того самого, который начинаешь ждать чуть ли не за полгода, считая дни, оставшиеся до Нового года. А сейчас у нас был просто ещё один выходной, когда можно расслабиться и никуда не спешить. Возможно именно это и называется взрослой жизнью…

Первого января ко мне в общагу подкатил Марс с целью занять немножко денег на опохмел. Денег я ему не дал, поскольку получил от его жены, тоже работавшей в нашей партии, строгий наказ: «Денег не давать, вина не наливать!» Немножко поныв и поняв, что денег не получит, Марс собрался уходить, как внезапно заметил мой магнитофон, валявшийся на кровати.

– О! Магнитофон есть, а цветомузыки нет! – воскликнул он. – Надо? У меня в лаборатории валяется, могу притащить. За три рубля.

– Тащи, если не нужна, - ответил я, пытаясь вспомнить, была или нет цветомузыкальная установка в лаборатории.

– Не, не нужна. Сейчас приволоку! – радостно воскликнул Марс, убегая в контору, где и располагалась геофизическая лаборатория.

Минут через десять он вернулся и вытащил из кармана полушубка пучок проводов с торчащими из него в разные стороны разноцветными лампочками, сопротивлениями, конденсаторами и транзисторами. Всунув мне в руки этот шедевр постмодернизма, Марс торжественно произнёс:

– Проверяй!

С трудом найдя в хаосе проводов штекер, я воткнул его в магнитофон и включил музыку. Под песню Сергея Минаева лампочки весело заморгали, что удивительно, действительно попадая в такт мелодии. Цветомузыку Марс (я был уверен в этом на 100 процентов) собрал за те 10-15 минут, когда ходил в лабораторию. Мне доводилось слышать, что он хороший электронщик, но вот чтобы так, на ходу, собрать рабочую схему – это было шедеврально! Ничего не оставалось, как выдать ему обещанные три рубля.

Ну а со второго января снова началась работа, всё же близился выезд в поле, да и новогодние праздники в то время были не такими уж длинными. Правду сказать, мужики в этот день не столько работали, сколько похмелялись жутким коньяком под названием «Самтрест» - единственным алкогольным напитком, который можно было купить в Нарьян-Маре без талонов. Дело в том что баржа, вёзшая в столицу Ненецкого автономного округа этот самый коньяк, застряла во льдах,  товар был переморожен и теперь на дне всех бутылок отложился какой-то мутный осадок, а запах от него стоял такой, что в радиусе 100 метров вокруг открытой бутылки вымирала любая живность. Похмельные работяги и водители приспособились пить его, зажимая носы. Правда, спасало это не очень-то сильно, особенно если судить по их позеленевшим после приёма «лекарства» лицам.

В первых же числах января мне была торжественно представлена будущая бригада: тракторист Иван Овчинников и рабочий Женя Чуфряков, тот самый, с которым мне уже довелось поработать летом 1990 года в Ненецких болотах. Так что теперь я уже официально удостоился звания «академик» вместо «студент». Академиками в Ненецкой партии было принято называть всех геофизиков.

Через неделю после Нового года в поле выехали топографы и буровики. Им предстояло подготовить полевую базу и начать подготовку профиля к приезду геофизического отряда. А ещё через пару дней в поле выехали и наши геофизические станции. Правда, не обошлось без казуса: мой тракторист Ваня Овчинников пришёл на базу настолько хорошо «подготовившись» к выезду, что не мог самостоятельно забраться в кабину трактора. Не придумав ничего лучше, он попросил проходящего мимо начальника партии подсадить его:

– Мужик, подсади! Мне в поле ехать надо!

Разъярённый начальник приволок Ваньку ко мне в контору и приказал отвести его в общежитие, чтобы он там проспался. Часа через три опухший и едва шевелящий языком Иван всё же выехал в поле, благо скорость трактора позволяла ему не слишком сильно напрягаться. Ну а сидевшему рядом с ним в кабине Жене было строго-настрого приказано следить за тем, чтобы Иван не уснул за рычагами.

Караваны тракторов и балков вышли в поле, а следом за ними вылетели и геофизики на вертолёте, завозившем в поле продукты. Начался мой самый первый зимний сезон.

P.S. Прошу прощения, что так долго не писал: то ли вдохновения не было, то ли устал сильно - как-то совсем не писалось. Пишите, спрашивайте, критикуйте: ваши комментарии всегда помогают писать лучше.